Текст книги "Космос – моя работа. Записки конструктора."

5.7. Известие о запуске Ю. А. Гагарина в космос

Между тем, дела по подготовке ракеты к пуску первой ракеты П-7 успешно завершались. Надо было готовить внешние документы, разрешающие проведение запуска. Одним из таких документов являлась зона безопасности пуска. Для согласования этого документа утром 12 апреля 1961 г. я поехал в штаб полигона. Я уже был в штабе, когда по радио объявили о запуске Ю. А. Гагарина. Все из комнат высыпали в коридор, ликованию не было конца.

Военные сказали, что запуск осуществила фирма С. П. Королёва с казахстанского полигона. Тогда этот полигон ещё не назывался Байконуром. Спутников-фоторазведчиков ещё в ту пору не было, самолёты-разведчики так далеко вглубь иностранной территории не залетали, так, что можно было темнить по названиям населённого пункта, где яко бы размещается полигон, лишь бы он находился на трассе полёта. Военные полигона «Капьяр» гордились запуском первого в Мире человека в космос, считая себя тоже причастными к этому событию. Ещё бы, начинал-то С. П. Королёв запуски первых своих ракет с полигона Капустин Яр! Когда я вернулся на свою жилую площадку, то обнаружил, что все наши сотрудники досрочно приехали с рабочей площадки и готовятся отметить это событие. Это был действительно всенародный праздник, и мы не были исключением из него.

Вскоре после этого события стали подъезжать сотрудники из Дубны для участия непосредственно в нашем запуске. С одним из них Альбина прислала мне письмо, в котором писала, что П. В. Цыбин перешёл работать к С. П. Королёву и приглашает нас с собой, жильё он обещает предоставить в течение трёх месяцев. Я был просто ошарашен этим предложением. Ещё бы, только что все мы завидовали коллективу, сумевшему сделать, казалось бы, невозможное – запустить человека в космос. И вот, пожалуйста – в руках у меня бумага, извещающая, что меня приглашают в этот коллектив работать.

Во мне боролись сложные чувства. С одной стороны, предложение заманчивое: совершенно новая стезя работы, наверняка интересная, предприятие находится рядом с Москвой, а не за сто тридцать километров как г. Дубна, работать с любимым Главным конструктором П. В. Цыбиным, которого я так уважал. С другой стороны, это измена моей любимой авиации, ради которой я пошёл учиться в МАИ, в которой за короткое время после окончания института многого уже достиг, имею самостоятельную работу, Руководство предприятия меня ценит. Ещё неизвестно, как сложится моя судьба в новом коллективе, начинать-то предстояло всё заново, наверняка с низовых должностей, при этом на ходу обучаясь новой специальности по проектированию ракет и спутников, чему нас в институте не учили. Последующие события ещё больше сумятицы внесли в мою голову.

Приближался пуск, который предварительно был намечен на 27 апреля. На полигон прилетел В. Н. Челомей вместе с Министром авиационной промышленности П. В. Дементьевым и Главными конструкторами – разработчиками бортовых систем и оборудования. Наконец-то привезли полётное задание и коэффициенты настройки автопилота. С этими документами прилетел заместитель Антипова, фамилию его я, к сожалению, запамятовал. Когда я их внимательно изучил, то очень удивился. Они сильно отличались от значений, выбранных нами перед моим отъездом на полигон. Я заглянул в свои документы и обнаружил, что нечто подобное мы с Костей тогда исследовали. Результат был всегда отрицательный, так как ракета летела с большими колебаниями по всем трём осям стабилизации. С этими сомнениями я и пришёл на техническое руководство, которое проводил сам В. Н. Челомей.

5.8. Техническое руководство перед пуском и мое заявление на нем

Когда доклады всех Главных конструкторов или их представителей были закончены, В. Н. Челомей перед тем, как подвести итоги, спросил, нет ли у кого вопросов. Я набрался смелости и попросил слова. В. Н. Челомей поинтересовался, кто я такой. Я назвал свою фамилию, должность на филиале и в пусковой команде. После чего он сразу припомнил, что уже общался со мной на защите проекта по ракете П-25. После этого мне было предоставлено слово.

Я подробно рассказал о моих сомнениях по поводу значений коэффициентов настройки автопилота и тех последствиях, которые произойдут в полёте, если они будут заложены в автопилот. Доклад мой был неожиданным на фоне всех положительных докладов, в том числе и представителя фирмы Антипова, отвечающего за эти дела.

Первое время Челомей опешил, видимо не зная, как на мое заявление реагировать. Он вопросительно переводил глаза с меня на представителя фирмы. Затем он обратился ко мне с вопросом, отдаю ли я себе отчёт в том, о чём говорю. Я ему ответил, что потому и попросил слова. Тогда он попросил прокомментировать мое выступление представителя фирмы Антипова. Тот встал и спокойно заявил, что, видимо, я в своих расчетах использовал устаревшие данные по аэродинамическим характеристикам ракеты. Они же проводили моделирование непосредственно перед вылетом на полигон. Представитель Заказчика его утверждение подтвердил. Я на это ответил, что за аэродинамические характеристики ракеты отвечает Филиал ОКБ, а в Филиале – я, как начальник бригады, которая этим занимается. Никаких новых коэффициентов мы не выдавали, и снова подтвердил, что ракета с такими коэффициентами автопилота сразу после выхода из пускового контейнера будет иметь большие колебания.

Владимир Николаевич после некоторых раздумий сказал, что он обязан верить представителям фирмы, отвечающей за управление и стабилизацию ракеты, однако, пообещал, что моё выступление он запомнит. На этом техническое совещание было закрыто. На Государственной комиссии, я, понимая, что В. Н. Челомей решение на эту тему уже принял, не стал вытупать на эту тему.

Пуск был назначен на вторую половину дня. Минут за тридцать до пуска к нам в пусковой бункер зашли В. Н. Челомей с Министром П. В. Дементьевым. Владимир Николаевич посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, дескать, вот сейчас и посмотрим, насколько ты прав. Я отлично понимал, что если я ошибаюсь, то кара последует незамедлительно. О крутом нраве В. Н. Челомея я был наслышан.

Когда начальство уехало, я стал просить Дмитрячкова выпустить меня из бункера в окоп к теодолистам, но получил решительный отказ. Он сказал, что он как руководитель пуска отвечает за мою безопасность головой. Я спросил, а как теодолисты сидят в своём окопе? Мне было сказано, что по штатному расписанию им положено там находиться. Мне удалось выторговать моё нахождение у дверей бункера с тем, чтобы сразу выскочить из него после пуска. Что я и сделал.

Трудно описать мои чувства, когда я смотрел вслед улетающей ракете. Её действительно болтало по всем осям, пока она не упала у черты горизонта с характерным грибом от взрыва.

Тут же приехали В. Н. Челомей с П. В. Дементьвым. В. Н. Челомей подозвал меня к машине, у которой они стояли с Министром, и стал вкратце пересказывать Министру моё заявление на техническом руководстве. В резюме он сказал, что я показался ему слишком молодым, чтобы оспаривать заключение солидной фирмы, а оказалось, что зря меня не послушал.

Смотрел он на меня уже совсем по-другому, чем перед пуском. Потом задал вопрос, сколько нам надо времени для предварительного анализа результатов пуска. Я ответил, что надо сначала проявить телеметрические плёнки, их высушить, и только потом удастся их предварительно просмотреть. На это потребуется часов пять. Если использовать для просушки спирт, то время можно сократить часа на два. Он улыбнулся и сказал Дмитрячкову, чтобы тот проблему решил. После этого он сказал мне, чтобы я, как только появится результат, приехал к нему в гостиницу, даже если это будет поздно ночью.

Как только начальство уехало, Дмитрячков поблагодарил меня за просьбу о спирте и сказал, что, несмотря на неудачный пуск, для меня сложилось всё, как нельзя лучше. По его мнению, Челомей теперь обязательно приблизит меня к себе и переведёт работать в Реутово на основную фирму. В тот момент я не мог понять радоваться мне этому или огорчаться. В случае перехода на работу к С. П. Королёву, это наверняка создаст мне дополнительные трудности. Впоследствии так это и получилось.

Ну а пока надо было срочно организовывать анализ результатов пуска. Анализом должна была заняться молодая девушка – инженер из основной фирмы, к сожалению, запамятовал, как её звали. Специалистом она оказалась отличным, с задачей справилась достаточно быстро.

Оказалось, что к явно плохой стабилизации ракеты, которая наблюдалась невооружённым глазом, добавилась ещё одна проблема – произошел останов маршевого двигателя по причине отказа топливного насоса двигателя. Это и явилось непосредственной причиной падения ракеты.

Забрав плёнки, мы с Дмитрячковым поехали на доклад к В. Н. Челомею. Был уже первый час ночи. В. Н. Челомей жил в двухэтажном коттедже на второй площадке. Он принял нас в домашней пижаме, до нашего приезда он явно не спал. Я кратко рассказал о результате анализа и сделал заключение о причине падения ракеты. Владимир Николаевич стал более подробно расспрашивать о последовательности событий с аварией двигателя, а я по плёнкам стал ему их рассказывать.

После того, как он лично убедился в справедливости моих выводов, он позвонил Петру Васильевичу Дементьеву, представителю Военно-промышленной комиссии и старшему представителю Заказчика. Они пришли достаточно быстро, Владимир Николаевич стал им докладывать, апеллируя к плёнкам.

После доклада и ответов на вопросы, он встал в картинную позу и произнёс речь, смысл которой сводился примерно к следующему: Он хотел доложить перед майскими праздниками ЦК КПСС и Совету министров СССР об успешном начале испытаний новой ракеты. Для этого была проведена большая научно-техническая и организационная работа, позволившая подготовить такие испытания к праздникам. Все смежники доложили о готовности их систем к началу испытаний. А на проверку выяснилось, что отнеслись они к этой работе халатно. Фирма Антипова выдала ошибочные коэффициенты настройки автопилота, а фирма Соловьёва поставила некачественный двигатель. Как в таких условиях можно выполнять постановления Партии и Правительства в заданные сроки?

Далее он попросил принять меры к бракоделам. Затем, кивнув в мою сторону, он добавил, что к чести нашей фирмы первую ошибку Борис Васильевич обнаружил, жалко только, что он, мало зная меня, мне не поверил. Что же касается двигателя, то не может же наша фирма создавать для приёмки от исполнителя испытательные проверочные стенды для двигателя, тут мы полностью доверяемся фирме изготовителю.

Потом он отпустил нас с Дмитрячковым спать, пригласив нас на самолёт, который улетал утром в Москву с аэродрома «Конституция». Мы поблагодарили его за приглашение лететь вместе с ним, однако от полёта отказались. Дмитрячков сказал, что у него остались ещё дела и лететь утром он не может, а я сказал, что мне удобно уехать вместе со всеми, так как из Москвы надо будет с вещами добираться до Дубны, а к поезду за всей командой пришлют автобус. На что было сказано: «Как Вам удобнее». Во всяком случае, было предложено телеметрические плёнки отправить самолётом, чтобы сразу после майских праздников приступить к их полной обработке и составлению итогового отчёта.

В заключение В. Н. Челомей ещё раз поблагодарил меня, попросил с отчётом не затягивать и прибыть к нему на доклад, как только отчет будет готов.

Когда мы вышли, Дмитрячков сказал мне, что с этого дня я в «обойме» у В. Н. Челомея. Он предложил мне через день лететь с ним в Москву на ЛИ-2, но я опять отказался, считая, что ехать вместе со всей командой лучше. Добравшись до жилой площадки, я застал всех спящими. Самому мне спать пришлось недолго, так как рано утром надо было ехать на пригородный поезд, чтобы добраться до Сталинграда.

Сборы и отъезд напоминали бегство белых из Крыма. Накануне праздников отъезжало в Москву большинство командировочных из Капустина Яра и Владимировки. Этот единственный поезд был переполнен уже во Владимировке. Пришёл он на станцию Паромная, которая находилась перед плотиной Сталинградской ГЭС. Добираться до вокзала пришлось через весь город на автобусе.

Это была одна из причин, почему я решил ехать вместе со всеми поездом. Мне очень хотелось посмотреть Сталинград. Ещё в детстве я мечтал попасть в этот легендарный город. Однако, времени для осмотра города не было. Нас ожидали большие трудности с покупкой билетов. На ближайший поезд билетов не было, и мы попытались улететь рейсовым самолётом, но тоже ничего не получилось. Билеты удалось достать на поздний поезд. Я уже пожалел, что не улетел с начальством. Добрались мы домой только накануне праздников.

Радости при встрече с семьей не было предела, я впервые так долго отсутствовал дома. Огорчение принёс вид Андрея. Оказывается, незадолго до моего приезда он упал, а в руке у него была дудочка, и он разбил себе губу. Так что губа у него была заклеена пластырем. Но это были мелочи, до свадьбы всё действительно зажило.

5.9. Переходить ли от В. Н. Челомея к С. П. Королеву?

Главное, что надо было сделать вернувшись домой, так это принять решение по предложению Павла Владимировича перейти работать к С. П. Королёву. Дома оказалось, что такое предложение было сделано ещё некоторым сотрудникам бывшего ОКБ-256. Одним из них был мой ближайший друг и соратник тех лет Борис Иванович Сотников.

Меня, безусловно, терзали сомнения, связанные в основном со знакомством с В. Н. Челомеем и его вниманием ко мне. Борису Сотникову в этом плане терять было нечего, и он решил переходить. Я по-прежнему находился в колебательном режиме. Для принятия окончательного решения надо было переговорить с Павлом Владимировичем лично. Для этого надо было ехать в Москву.

История моего знакомства с В. Н. Челомеем на полигоне дошла и до руководителя Филиала Милославского. Он вызвал меня к себе и подробно расспросил о делах на полигоне и причине аварии. Его вывод о моей предстоящей карьере совпал с мнением Дмитрячкова. После возвращения в Москву Дмитрячков звонил ему. Я рассказал о поручении, которое я получил от В. Н. Челомея на полигоне.

Я выписал командировку и поехал в Москву. Альбина тоже поехала со мной в командировку для расшифровки телеметрической плёнки, так как оборудование для этих целей находилось только в головном КБ.

Вечером после работы, мы, договорившись предварительно с Павлом Владимировичем, поехали к нему домой на разговор. Жил он на улице Горького недалеко от Белорусского вокзала в двухкомнатной квартире. Комнаты были небольшие, а потолки высокие, всё было заставлено мебелью, поэтому казалось страшно тесно. Павел Владимирович принял нас очень радушно, я впервые видел его в домашней, неофициальной обстановке. Это как-то особенно подействовало на меня. Я его очень уважал за простоту общения, смелые нетрадиционные конструкторские решения, доверие в важных делах молодым кадрам, какую-то отеческую заботу о сотрудниках. В последующей своей жизни я старался поступать аналогичным образом. Насколько мне это удалось – не мне судить. Павел Владимирович поинтересовался, как нам живётся у В. Н. Челомея, и стал рассказывать, чем нам придётся заниматься у С. П. Королёва.

Он рссказал, что у С. П. Королёва он занимает должность его заместителя по военному использованию космоса. Направление это новое, формируется проектный отдел, в который он и приглашает нас работать. Он пообещал сохранить получаемую нами зарплату и предоставить в течение трёх месяцев нормальное жильё в Подлипках. Я ему рассказал о своей работе, общении с В. Н. Челомеем. Он посоветовал мне не особенно доверять Челомею, и рассказал свою историю работы с ним.

По сути дела, эта беседа была решающим моментом в принятии мною решения о переходе работать к С. П. Королёву.

Было совершенно очевидно, что уходить всем одновременно не удастся. Поэтому с Павлом Владимировичем мы договорились, что первыми из бывших «моряков» переходим мы с Сотниковым. Надо было ещё обговорить условия приёма на работу с кадровой службой ОКБ-1 и подать заявление о приёме на работу. В очередной заезд в Москву мы с Сотниковым поехали в Подлипки на переговоры с заместителем Сергея Павловича по кадрам Георгием Михайловичем Пауковым.

Он нас принял, задал обычные кадровые вопросы и кому-то позвонил. Через некоторое время в кабинет зашёл невысокий лысоватый человек в очках, с оттопыренными ушами. Георгий Михайлович представил нам его, сказав, что это начальник 29-го проектного отдела Евгений Фёдорович Рязанов. Нам предстоит трудиться именно в этом отделе.

Евгений Фёдорович расспросил нас о специальности, опыте работы и сказал, что мы ему подходим. Георгий Михайлович позвонил Павлу Владимировичу для уточнения о предоставлении нам жилья и сказал, что мы можем увольняться и приезжать с трудовой книжкой. В конце он добавил, что нам надо будет где-то в Подлипках временно прописаться. Последней фразе мы большого значения не придали, а зря, как потом оказалось.

5.10. Увольнение с филиала ОКБ-52 МАП

По возвращению домой мы стали продумывать стратегию увольнения. Понятно было, что нам откажут. Наверно мы зря решили делать это вместе. Одновременный переход начальников двух ведущих бригад выглядел слишком демонстративно. Тут попахивало «групповщиной». Этого мы, к сожалению, не поняли. Мы подали заявления на увольнение по собственному желанию, с просьбой определить преемника для передачи дел и предупреждением о нашем невыходе на работу через две недели после подачи заявления согласно КЗОТ.

Милославский собрал партийно-хозяйсвенный актив Филиала. Нас выслушали и предложили забрать свои заявления.

Со мной Милославский разговаривал отдельно. Он ещё раз разъяснил мне моё светлое будущее в ОКБ-52, я же, оправдываясь, привёл довод о необходимости перехода работать и жить поближе к Москве желанием обучения в аспирантуре МАИ. Он мне сказал, что переговорит на эту тему с В. Н. Челомеем.

На следующий день он снова вызвал меня и передал свой разговор с В. Н. Челомеем. Мне было предложено поехать к нему на приём. При этом было обещано решение всех вопросов, обосновывающих мою причину увольнения из ОКБ-52. Вопрос аспирантуры решался поступлением в аспирантуру МВТУ им Э. Н. Баумана на кафедру, руководимую В. Н. Челомеем. Вопрос жилья решался путем перевода меня на работу в головное КБ с предоставлением жилья в г. Реутов. Я поблагодарил Павла Андреевича, однако от встречи с В. Н. Челомеем отказался, сославшись на уже достигнутую договорённость с С. П. Королёвым о переходе работать к нему.

В порядке отступления хочу рассказать, что пройдёт семнадцать лет и случай опять сведёт меня с В. Н. Челомеем один на один. Случилось это на похоронах К. Д. Бушуева. Поскольку в программе «Аполлон-Союз» Константин Давыдович был официально представлен как сотрудник ИКИ, то и панихида проводилась в помещении этого института.

Вход в зал прощания был организован через зимний сад. Постояв в почётном карауле, я вышел в этот сад подышать свежим воздухом. Вдруг вижу, что по дорожке прямо на меня идёт Владимир Николаевич. Поравнявшись со мной, он протянул мне руку и, внимательно глядя на меня, сказал, что не может вспомнить, каким образом мы знакомы. Пришлось мне коротко напомнить события 1961 года и мою работу в ОКБ-52. После этого он задал мне вопрос: «Ну и чего же Вы у Королёва достигли?» Я ответил, что сейчас работаю Первым заместителем Главного конструктора по проекту «Энергия-Буран», а до этого работал заместителем Константина Давыдовича. Владимир Николаевич ещё раз пожал мне руку и сказал: «Зря Вы тогда от меня ушли». Это была последняя наша встреча.

Две недели пролетели быстро, мы вторично подали заявления и стали требовать у начальницы отдела кадров выдачи нам трудовой книжки. Она, отлично зная, что нас партийная организация не отпустила, попыталась нам написать в бегунок подпись парткома. Мы энергично протестовали, доказывая незаконность такой подписи. На наше счастье она оказалась неопытным кадровиком, незадолго до этого приступившим к этой работе после партийной работы в райкоме партии. После наших угроз, что за каждый день нашего вынужденного прогула она будет платить из своей зарплаты, трудовые книжки мы получили.

Мы решили свой гражданский вопрос, не решив партийного. На партийном учёте мы по-прежнему остались в Филиале ОКБ-52. Конфликт был налицо, так как партия строилась по территориально-производственному принципу. Мы, конечно, получили заверение Павла Владимировича, что этот конфликт в дальнейшем будет улажен с помощью парткома ОКБ-1.