Текст книги "Временной узел"

Голос тети Зои задрожал. Она поспешно вынула из кармана кофточки носовой платок и промокнула им набежавшие на глаза слезы. Сердце мое учащенно забилось. Мне вдруг показалось, что перед мной сидит моя родная тетя, заменившая мне мать, вырастившая и воспитавшая меня. И для которой я – самый дорогой человек на свете, цель и смысл ее жизни. Я встала со стула, подошла к тете Зое, обвила ее шею руками и поцеловала в щеку. После этого я быстро распрощалась и ушла.

Минула зима. Где-то в конце марта, когда на деревьях начали набухать почки, произошло событие, в корне изменившее течение моей жизни. Был поздний вечер. Я уже засыпала, лежа в постели. И вдруг я явственно увидела себя в помещении колхозного правления. Я разговариваю с председателем колхоза. За окном слышится шум голосов. и затем в комнату вваливается толпа женщин, каждая из которых желает заполучить меня к себе на постой. В результате возникшего спора мне предоставляется право выбора. Женщины выстраиваются в шеренгу и председатель начинает поочередно представлять их мне. И тут я вижу Ее. Полину. Сердце мое бешено стучит в груди, заглушая слова председателя колхоза. Я указываю на Полину пальцем и кричу.

– Я выбрал! Вот она!

Из правления мы с Полиной идем к ней домой. Она живет со свекровью, сын которой погиб на фронте. Я узнаю, что Полина прекрасно рисует. Ее рисунки весьма оригинальны. Потом я моюсь в бане. Затем мы ужинаем и после этого мы с Полиной ложимся в кровать. Я обнимаю и целую свою возлюбленную. Тело мое дрожит от возбуждения. Соски наливаются и становятся твердыми как камень. Я чувствую, как напрягается мой член (или не мой, а Валерия. Я не могу разобрать, кто лежит рядом с Полиной: Валерий или я). И вдруг взрыв! Что-то лопается во мне и вырывается наружу. Кажется, я кричу.

Неожиданно раздается стук в дверь.

– Ира, с тобой все в порядке?

Похоже, это голос мамы.

– Ира?!

Да, это мама.

– Все в порядке, – отвечаю я.

Мама уходит. И тут я почувствовала некий дискомфорт. Я засунула руку под одеяло и обнаружила, что лежу в мокрых трусах.

С этого дня видения, связанные с Полиной Логиновой, стали посещать меня регулярно раз, а то и два в день. Конечно, не всегда это были любовные сцены, но уж, если дело касалось секса, то почти каждый раз оно заканчивалось моим оргазмом. Как-то одна из сцен любви привиделась мне на уроке химии. Спасибо моей соседке по парте, Люське Никифоровой. Она вовремя пихнула меня локтем в бок.

– Ты чего скрючилась? – испуганно прошептала она, – живот что ли болит?

Видение в тот же миг исчезло и я, прерывисто дыша, с трудом выдавила из себя.

– Да. Будто ножом режет.

С появлением в моих видениях Полины, жизнь моя изменилась. Она наполнилась светом и радостью. Хотелось петь, танцевать и смеяться. И еще хотелось, чтобы эти видения приходили чаще. Я ждала их, как ждет жених невесту во время вынужденной разлуки, как ждет дождя трава во время засушливого лета. Я чувствовала, что уже не смогу жить без Полины. Без ее нежного голоса, ее глаз, рук и губ. Я чувствовала, что люблю ее. Люблю как никого прежде не любила. Всепоглощающе и безрассудно.

Между тем, я закончила школу и поступила на учебу в Московский институт стали и сплавов. Со своими сверстниками я по-прежнему общалась мало. С парнями мне было противно проводить время из-за их приставаний и ухаживаний, а девушки относились ко мне несколько настороженно. Особенно это касалось моих соседок по комнате в общежитии. Им было странно, что я, при своей красоте, не встречаюсь с ребятами и даже избегаю этих встреч. Чтобы не казаться белой вороной, мне пришлось сочинить историю о пламенной любви к некоему парню из Дубоссар, которому я храню верность. Я даже посылала сама себе письма (подписывая конверты левой рукой) и потом вслух зачитывала их соседкам по комнате.

В нашем общежитии жил парень из Грузии, Резо Сулаквелидзе. Учился он на пятом курсе и, как рассказывали мои соседки по комнате, за время учебы перетрахал половину общежитских девчонок. В это вполне верилось. Парень, действительно, был красавцем. Светло-русые с рыжиной волосы изумительно сочетались с черными, изящно изогнутыми бровями и густыми, длинными ресницами. Нежные, чуть женственные черты лица, вкупе с тонким, гибким станом, придавали ему схожесть с ангелом, сошедшим с картины Рафаэля. Девчонки, проходя мимо, чуть не падали, заворачивая на него головы.

«Ангелочек», однако, обладал далеко не ангельским характером. Я испытала это на себе при первой же встрече с ним. Случилось это на второй или третий день моей учебы в институте. Я шла по коридору общежития, направляясь в свою комнату, когда поравнялась с группой ребят, двигающихся мне навстречу. Неожиданно один из них схватил меня за руку.

– Тебя как зовут, красавица? – произнес он с заметным грузинским акцентом.

Я в растерянности застыла на месте, не зная, как реагировать на столь откровенную бесцеремонность. Спутники парня остановились, с интересом наблюдая за развитием событий.

– Ты что, немая? – продолжал тем временем грузин, – или тебя заколдовал злой волшебник? Тогда я тебя вмиг расколдую.

С этими словами он резко притянул меня к себе и, обхватив мою голову двумя руками, прижал мои губы к своим. Я попыталась оттолкнуть парня от себя и уперлась руками ему в грудь, но он еще сильнее стиснул мою голову, отчего я почувствовала боль в шейных позвонках. И тут я вдруг вспомнила уроки самбо из моего детства, когда я дружила с мальчишками. Недолго думая, я оттянула назад правую ногу, а затем с размаху ударила коленом в пах моему обидчику. Парень охнул, отпустил мою голову и медленно, словно раздумывая, стоит ли ему это делать, опустился на корточки и уперся руками в пол.

– Эй, Резо, ты что там потерял? – пробасил один из его спутников, высокий мускулистый парень с кудрявым чубом на лбу. Остальные ребята дружно рассмеялись.

– Молодец, девчонка! – здоровяк с восхищением глядел на меня, – здорово ты его прижучила!

Я резко развернулась и быстрым шагом продолжила свой путь.

Через день Резо заявился к нам в комнату для того, чтобы, как он выразился, «поближе познакомиться с новыми мучениками альма-матер». Мои соседки принялись строить ему глазки и глупо хихикать. Я же забралась с книгой в руках на кровать и отвернулась к стене. С того дня визиты Резо в нашу комнату сделались регулярными. Хотя мне эти посещения радости не доставляли, я все же старалась не выказывать своих чувств, поскольку соседки мои ждали их с нетерпением.

Прошло около двух месяцев. Как-то вечером, незадолго до ноябрьских праздников, Резо пришел в нашу комнату, когда я там была одна. Он сел за стол и завел ничего не значащий разговор. Я сидела на кровати, листала последние конспекты и изредка отвечала ему. Неожиданно парень замолчал и схватился обеими руками за горло. Глаза его вылезли из орбит и налились кровью.

– Воды, – натужено прохрипел он, – принеси воды.

Я схватила стакан и выскочила из комнаты. Наполнив на кухне стакан водой, я опрометью бросилась назад. Резо сделал лишь небольшой глоток и поставил стакан на стол.

– Спасибо, – с облегчением выдохнул он, – ты мне жизнь спасла. У меня случаются иногда такие спазмы. Это аллергическое.

Он встал и положил мне руки на плечи.

– Так значит, я тебе все-таки не безразличен? Значит, ты нарочно, чтобы меня позлить, физиономию кривишь, когда я сюда прихожу?

Я аккуратно сняла его руки со своих плеч и, четко проговаривая каждое слово, ответила:

– Ты мне абсолютно безразличен.

Прошло еще несколько дней. В субботу, поздно вечером, когда я уже лежала в постели, пришла одна из моих соседок, которая встречалась с парнем из комнаты, где жил Резо. Она вынула из сумочки какой-то сверток и бросила мне на одеяло.

– Твое?

Я развернула бумагу и к величайшему изумлению обнаружила там собственные трусики.

– Откуда они у тебя? – с трудом выговорила я.

– Резо передал, – с усмешкой ответила девушка, – ты их забыла в его кровати.

Она фыркнула и добавила с ехидцей.

– Не забудь об этом эпизоде написать своему дружку в Дубоссары.

С этого вечера мои отношения с соседками по комнате окончательно испортились. На курсе я также оказалась в изоляции. Парни прекратили свои ухаживания, убедившись в их полной бесперспективности. Девушки же не могли мне простить мнимую связь с Резо. Единственным человеком в Москве, с которым я общалась, стала для меня тетя Зоя. Поначалу, когда я только поступила в институт, я приходила к ней раз в неделю, по воскресеньям. Постепенно визиты мои участились, а после размолвки с моими общежитскими соседками я стала бывать у тети Зои почти через день.

С тетей Зоей мне было легко и свободно, а главное, интересно. Она много рассказывала о Валерии и мне любопытно было сравнивать эти рассказы с сюжетами моих видений о тех же событиях. Я никогда не говорила тете Зое о своих видениях, но пару раз все же выдала себя случайно. Однажды тетя Зоя рассказывала историю, как Валерий, учась тогда в пятом классе, сбежал с другом с уроков.

– Это было не в пятом, а в шестом классе, – поправила я тетю Зою и, тут же спохватившись, попыталась перевести разговор на другую тему.

– Нет, это случилось именно в пятом классе, – сердито перебила меня тетя Зоя.

– Хотя, подожди, – она потерла пальцами лоб, – да, это была весна сорок первого года. Перед войной. Значит, действительно, в шестом классе.

Тетя Зоя удивленно уставилась на меня.

– А ты откуда об этом знаешь?

Я постаралась натянуть на лицо простодушную улыбку и небрежно махнула рукой.

– Вы этот случай мне уже рассказывали.

Пожилая женщина сокрушенно покачала головой.

– Совсем память потеряла, кляча старая.

В другой раз, это случилось зимой, накануне сессии, тетя Зоя вспомнила, как она забирала Валерия из интерната для детей врагов народа.

– Лерочка настолько оголодал там, что в ресторане на Московском вокзале съел огромную тарелку борща, двойной гуляш и пирожное с чаем.

– Пирожное он не осилил, – брякнула я, не подумав.

Тетя Зоя сдвинула брови к переносице.

– Да. Пожалуй, ты права, – согласилась она через некоторое время, – пирожное он не стал есть.

Тут тетя поправила сползшие на нос очки и внимательно посмотрела на меня.

– Об этом я тебе тоже уже рассказывала?

Я растерянно пожала плечами.

– Нет… не рассказывали… Просто я подумала, что восьмилетний мальчик не может съесть так много.

Тетя Зоя еще с полминуты не сводила с меня пытливого взгляда.

– Ладно, – вздохнула она, поднимаясь с места, – пойду готовить ужин. Ты что будешь есть: голубцы или сосиски?

– Голубцы, – обрадовалась я смене темы разговора.

Следующие три дня я у тети Зои не показывалась, просиживая все время напролет в библиотеке, готовясь к своему первому экзамену в институте. Однако, сдав экзамен (на отлично), я тут же отправилась в Столешников переулок. К моему удивлению, тетя Зоя встретила меня холодно и с демонстративной вежливостью. Она проводила меня в комнату, усадила за стол и сама села напротив. Некоторое время она молчала, опустив глаза и водя ладонью по поверхности стола.

– Я хотела тебя спросить, Ира, – начала она, наконец, – что случилось с твоей матерью после ареста в сорок девятом году?

Я судорожно стала придумывать ответ, поскольку в действительности ничего не знала о судьбе Дины Ногинской с тех пор, как она рассталась с Валерием.

– Не знаю… – нерешительно пробормотала я, – мама не любит вспоминать тот период ее жизни.

Тетя Зоя тяжело вздохнула.

– Помнишь, я говорила тебе, что мой бывший муж до ухода на пенсию работал в органах госбезопасности.

Я в ответ кивнула головой.

– Естественно, что у него до сих пор сохранились в этих структурах связи, знакомства. Я решила воспользоваться этим и попросила его навести справки о Дине Ногинской.

Тетя Зоя сделала паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией. Я опустила голову и почувствовала, как запылали мои щеки.

– Так вот, – продолжила пожилая женщина, – после того как в пятьдесят третьем году Дину по амнистии освободили из Карлага, она осталась жить в Казахстане, в городе Павлодаре, поскольку в Москве бывшим заключенным селиться в то время запрещалось. Она вышла там замуж, но детьми не обзавелась. Видимо, на ее здоровье сказались годы, проведенные в лагере.

Вновь последовала пауза.

– Кто ты? – неожиданно громко спросила тетя Зоя, – зачем ты ходишь ко мне? И откуда тебе известны подробности жизни моего племянника?

Я не знала, что ответить и еще ниже склонила голову. И тут я задалась вопросом: отчего, собственно говоря, я скрываю от тети Зои правду? Почему лгу и выкручиваюсь? Сделав быстрый анализ своего поведения, я пришла к выводу, что мной руководит элементарный страх. Я боюсь, что тетя Зоя не поверит моим рассказам о видениях, более того, сочтет меня психически нездоровым человеком. И тогда я потеряю ее. Потеряю человека, который за последние два-три месяца стал для меня роднее и ближе, чем мои собственные родители.

Однако теперь отступать было некуда. Своими вопросами тетя Зоя приперла меня к стене. Оставался один выход: идти напролом и говорить всю правду. И я решилась. Резко вскинув голову, я заговорила.

Я рассказала тете Зое, кто я, откуда родом и кто мои родители. Затем я перешла к самому главному: к моим видениям. Я подробно описала тете Зое первые из них и контурно обрисовала биографию Валерия Воронкова, ставшую мне известной благодаря видениям. Рассказала я и об изменении моего внутреннего мироощущения, о выдавливании Валерием Ирины Урсу из моей духовной сущности. Рассказала об изменении моих отношений с окружающими меня людьми: родителями, сверстниками. Закончила я свой рассказ ответом на один из тетиных вопросов: почему я прихожу к ней. Я объяснила, что питаю к ней те же чувства, которые питал ее племянник и что я люблю ее не меньше, чем любил Валерий.

В течение своего рассказа я внимательно вглядывалась в тетины глаза. Я видела, какая буря противоречивых чувств бушует в ее душе. Недоверие и подозрительность, владевшие ею в начале разговора, сменились удивлением и растерянностью, которым, в свою очередь, пришло на смену сомнение в правильности первоначальных выводов. Колебания и нерешительность долго не отпускали тетино сознание и лишь в конце моего повествования я заметила в ее глазах искорки доброты и нежности.

Тем не менее, когда тетя Зоя заговорила, в ее голосе продолжали звучать стальные нотки.

– Ты сказала, – обратилась она ко мне, – что в своих видениях узнала все о жизни Валерия в мельчайших подробностях?

Я в подтверждение кивнула головой.

– Тогда ответь мне на несколько вопросов. Это будет своего рода экзаменом на твою правдивость.

Я вновь закивала головой, а тетя Зоя, пристально глядя мне в глаза, начала допрос.

– Как звали домработницу, прислуживающую в квартире Лопухиных?

– Агрипина, – без промедления ответила я.

– Как звали лучшего школьного друга Валерия, жившего на Садовом?

– Витька.

– В каком классе Валерий начал курить?

– В девятом.

– А почему он вскоре бросил это занятие?

– Он заболел воспалением легких.

Тетя Зоя задала еще несколько вопросов, и с каждым новым вопросом голос ее становился мягче, а взгляд теплее. В своем последнем вопросе тетя спросила меня: что подарил ей Валерий в ее последний перед их расставанием день рождения.

– Букет алых роз, – выпалила я и заметила, как наполняются слезами тетины глаза.

– Ничего не понимаю, – всхлипнула она и достала носовой платок, – поначалу я подумала, что вы с Валерием где-то встречались, и он рассказал тебе что-то о своей прошлой жизни. Но ведь всех подробностей он тебе не мог рассказать! Тогда откуда?! Откуда ты знаешь все это?!

Я пожала плечами и нерешительно заговорила.

– Мне кажется, сознание Валерия вместе с его памятью переселяется каким-то образом в мой мозг, в мое сознание. Причем, делает оно это постепенно, небольшими порциями.

– Но это невозможно! – хлопнула ладонью по столу тетя Зоя, – этого не может быть! Это антинаучно!

– Тем не менее, это факт, – развела я руки в стороны.

С минуту тетя Зоя сидела, молча, с ожесточением растирая лоб кончиками пальцев. Затем она вдруг вскинула голову.

– Я забыла спросить: как ты сдала экзамен?

Я растопырила пальцы, демонстрируя тете пятерню.

– Знаешь что, – улыбнулась тетя Зоя, – у меня есть бутылка грузинского вина. Давай отметим твой успех. Я перед тобой очень виновата. Когда Володя сообщил мне, что ты не дочь Дины Ногинской, я черт знает что о тебе подумала. Прости меня. Встав с места, тетя Зоя подошла ко мне, обняла за плечи и нежно поцеловала в щеку. До глубокой ночи мы просидели с тетей за столом, мусоля бутылку вина, так и не осилив ее до конца. Вино нам было ни к чему. Мы наперебой вспоминали эпизоды из жизни Валерия, добавляя и уточняя друг друга. Я осталась ночевать у тети Зои и с того дня оставалась на ночлег у нее не реже двух, а то и трех раз в неделю.

Со дня моей первой встречи с тетей Зоей, когда я узнала о загадочном исчезновении Валерия Воронкова, меня постоянно мучил вопрос: что случилось с Валерием? Если он погиб, то как это произошло? Если он жив, то где сейчас находится и почему не дает о себе знать своей тете? Я знала, я чувствовала, что рано или поздно узнаю разгадку этой тайны и узнаю ее из моих видений. Оставалось только ждать. И я ждала. Терпеливо изо дня в день, из месяца в месяц. И, наконец, дождалась.

Случилось это в мае, в конце второго года обучения в институте. Я сидела в институтской библиотеке и просматривала конспекты, готовясь к очередному зачету. Неожиданно я обнаружила себя вовсе не в читальном зале библиотеки, а в Еремеевке, в доме Полины. Тетка Варвара дает мне наставления, как мне следует добраться до Ефима, местного лесника, а по совместительству знахаря и колдуна. Так в моих видениях появился новый персонаж – Пророк по имени Ефим. От видения к видению, словно читая книгу, я все больше и больше узнавала об отношениях Валерия с Ефимом. Отношениях сложных, запутанных, берущих начало с детских лет Валерия, с ареста его родителей. Узнала я и о судьбе самого Ефима, визите к нему Божьего посланника и о неудачной попытке Ефима повернуть развитие России в сторону демократии.

Шаг за шагом в своих видениях я приближалась к развязке, к раскрытию тайны исчезновения Валерия. И вот наступил день (вернее поздний вечер. Я тогда лежала, уже засыпая, в кровати, в комнате общежития), когда перед моим мысленным взором прошли последние часы жизни Валерия Воронкова. Я увидела, как распрощавшись с теткой Варварой, Валерий направляется в дом лесника. Как он берет ведро и идет за водой. Как заметив в кустах чью-то тень, он останавливается. Я вижу вспышку и слышу гром выстрела. Я чувствую боль в груди. Я шагаю вперед и кричу: «Погоди, Ефим»!

И вдруг я вижу Ефима. Нет, не того Ефима, который несколько минут назад приказал Валерию принести воды, а совсем другого, постаревшего лет на двадцать. Старческой неуверенной походкой, опираясь на клюку, он приближается ко мне, одновременно внимательно вглядываясь в мое лицо. Не дойдя до меня пару шагов, он останавливается, выставляет клюку вперед и опирается на нее всем телом.

– Здравствуй, Валерий, – произносит Ефим слабым, хриплым голосом. Я в ответ растерянно киваю головой.

– Доволен ты своей судьбой? Не жалеешь, что попросил меня вернуть тебе память о прежней жизни?

Я пожимаю плечами и отвечаю:

– Пока не встречу Полину, мне трудно ответить на этот вопрос.

– Но ведь Полины нет! – сердится старик, – есть совсем другой человек, который знать тебя не знает и знать не хочет. Зачем ты ему?

– Вот когда он меня узнает, тогда и спросим его.

Я с вызовом вскидываю голову.

– А если этот человек женщина?

– Не имеет значения, – в запале отвечаю я.

– Ну, что же, – теперь наступает очередь Ефима пожимать плечами, – будь по-твоему. А я, раз уж обещал, свое обещание сдержу. Запоминай. Зовут ее Гульнара Сабитова. Проживает она в Алма-Ате, улица Космонавтов, 291. Запомнил?

Я вслух повторила имя и адрес.

– А засим прощай. Больше мы с тобой уже не увидимся. Стар я стал. Помирать пора. Желаю тебе найти свое счастье.

Видение закончилось. Я снова обнаружила себя в комнате общежития. Соскочив с кровати, я достала из тумбочки тетрадь и крупными буквами записала новое имя Полины и ее адрес. На следующий день (это было первое июня, начало лета) я позвонила родителям. Я сказала, что по приглашению подруги собираюсь съездить на месяц к ней домой, в Казахстан, я попросила их выслать мне дополнительную сумму денег. В деньгах мне родители почти никогда не отказывали, и через неделю я получила из Дубоссар сто рублей. Теперь я с нетерпением ждала окончания сессии. Я считала не только дни, но и часы, когда я смогу отправиться в Алма-Ату. Билет на поезд я купила заблаговременно и каждый вечер перед сном доставала его из сумки и разглядывала на свет пробитую в нем дату отправления.

Наконец, этот день настал. Утром я сдала последний экзамен, а вечером, в 6:30 садилась в вагон поезда Москва – Алма-Ата. Моими соседями по купе оказались две седенькие старушки и мужчина лет сорока, командировочный. Старушки, как выяснилось, были боевыми подругами и ездили в Москву на встречу с однополчанами, а позже гостили у одного из них на смоленщине. У старушек с собой было много снеди и они, садясь кушать, всякий раз приглашали к столу меня и командировочного. Мужчина отказывался и шел в вагон-ресторан. Я же в целях экономии приглашение принимала и сползала со своей верхней полки. Начинались расспросы и, естественно, в первую очередь о цели моей поездки. Я зачем-то придумала душещипательную историю о том, как в моем раннем детстве родители развелись. Отец уехал в Алма-Ату и там обзавелся новой семьей. С тех пор я его не видела, хотя он регулярно посылал маме деньги на мое содержание. И вот теперь я еду на край Земли повидаться с человеком, который дал мне жизнь.

– Где же ты собираешься жить в Алма-Ате? – поинтересовалась одна из старушек, которую звали Надежда Алексеевна, – ведь мачехе твой приезд, наверняка, не понравится.

– Не знаю, – пожала я плечами, – постараюсь снять комнату на месяц.

– Не надо ничего снимать, – успокоила меня Надежда Алексеевна, – остановишься у меня. Я живу одна в двухкомнатной квартире. Места хватит.

До Алма-Аты поезд пилил трое суток. За это время я успела прочитать две книги и наизусть выучить маршруты движения боевых частей, в которых во время войны пришлось служить моим попутчицам. На алма-атинский вокзал поезд прибыл рано утром. Мы с Надеждой Алексеевной сели в троллейбус и больше часа ехали на другой конец города. Алма-Ата мне понравилась своей чистотой, ухоженностью и зеленью. Этим она напомнила мне мои родные Дубоссары.

Добравшись до дома Надежды Алексеевны, я быстро приняла душ, переоделась и отправилась на поиски нужного мне адреса. До улицы Космонавтов я доехала на троллейбусе, а вот чтобы добраться до дома под номером 291, мне пришлось пересаживаться на трамвай. Дом под этим номером оказался общежитием Казахского Государственного Университета.

– Стало быть, она, как и я – студентка и, как и я, приезжая, – сделала я вывод, – значит, по всей вероятности, она, сдав экзамены, уехала домой.

Не рассчитывая на удачу, я все же решила зайти в общежитие.

– А вдруг она по каким-либо причинам задержалась в Алма-Ате, – тешила я себя надеждой, – или задержался кто-нибудь из ее подруг кто знает ее домашний адрес.

Первая же девушка, к которой я обратилась в коридоре общежития, вселила в меня надежду.

– Сабитова? Она кажется не уехала. Ты спроси в двенадцатой комнате.

В комнате под номером двенадцать я нашла одинокую девушку, лежащую на кровати с книгой в руках.

– А Гульнара ушла на работу, – ответила девушка на мой вопрос.

– Как! Она работает?! – удивилась я.

– А что же ей остается делать? Родителей у нее нет. Родственники помогают мало. На стипендию, пусть даже повышенную, не проживешь. Вот ей и приходиться вкалывать.

Девушка взглянула на меня с любопытством.

– А зачем тебе Гульнара?

Информации, полученной от девушки, оказалось достаточно, чтобы тут же сочинить легенду моего интереса к Гульнаре Сабитовой.

– Я учусь на журфаке в МГУ. В Алма-Ату приехала к бабушке в гости, – начала я без запинки, – на лето нам выдали задание: написать очерк на тему «Твой незаурядный ровесник». Я зашла в ваш комитет комсомола и там мне порекомендовали Гульнару Сабитову.

– Слушай! – девушка отложила в сторону книгу, – зачем тебе ждать Гульнарку? Ты обо мне напиши. Я тоже неплохо учусь и тоже, как она, работаю. Только она в ресторане, а я на почте.

– Извини, – развела я в стороны руки, – свой материал я должна согласовать с вашим комитетом комсомола, а они рекомендовали мне Гульнару Сабитову.

– Нууу, как знаешь, – разочарованно вздохнула девушка, вновь берясь за книгу.

– А Гульнара скоро с работы вернется? – я не дала ей углубиться в чтение.

– К полуночи. Ты лучше завтра приходи. У нее завтра выходной. Но рано не заявляйся. Она отсыпаться будет.

Я попрощалась и покинула общежитие. До вечера я бродила по городу. Зашла в несколько магазинов (они оказались значительно беднее московских), пообедала в пельменной, отдохнула в сквере на скамейке и к шести часам вернулась к Надежде Алексеевне.

– Ну что, нашла отца? – встретила она меня вопросом.

– Дом, где живет, нашла. Только он сейчас в командировке. Вернется через две недели, – выдала я заранее приготовленный ответ.

– Ах ты, невезение какое! – всплеснула руками Надежда Алексеевна, – ну, ничего. Столько лет ждала и еще пару недель подождешь. Садись ужинать.

Утром я проснулась рано и долго лежала в постели, пытаясь представить нашу встречу с Гульнарой. Воображение рисовало объятия, поцелуи и даже слезы. Причем в роли незнакомой мне Гульнары Сабитовой неизменно представлялась Полина Логинова.

В 9:30 я вышла из дома и в десять уже шла по темному коридору общежития, в котором гулко отдавались мои шаги. На стук в дверь, из комнаты донесся приятный девичий голос:

– Входите.

Я вошла и невольный вздох разочарования вырвался у меня из груди. Конечно, это была не Полина. За столом лицом к двери сидела худощавая, невысокого роста девушка азиатской внешности: скуластое лицо, черные раскосые глаза и такие же черные, как смоль волосы на голове. К разряду красавиц девушку вряд ли можно было отнести, хотя дурнушкой ее тоже нельзя было назвать. Наибольшего внимания заслуживали глаза девушки. Большие, выразительные, с глубоким задумчивым взглядом.

Я застала девушку за завтраком. В одной руке она держала надкусанный бутерброд, в другой – стакан с чаем.

– Здравствуй. Ты Гульнара? – на всякий случай уточнила я, хотя была уверена, что перед мной именно Гульнара Сабитова. Девушка в ответ кивнула головой.

– А ты – будущая журналистка из МГУ? Здесь гостишь у бабушки? Мне о тебе Сауле, соседка по комнате, рассказала. Она говорила, что ты обо мне статью собираешься писать?

При этих словах девушка улыбнулась, и в тот же миг меня словно ударило электрическим током. Я даже почувствовала, как выступил пот у меня между лопатками. Улыбка Гульнары (прищур глаз, озорные искорки в них и даже движение губ) была точь-в-точь как у Полины. От неожиданности я замерла на месте.

– Ты что встала в дверях? – обратилась ко мне хозяйка комнаты, – проходи, садись. Будем чай пить.

Я села за стол. Девушка принялась рыться в тумбочке, доставая оттуда печенье, дешевую карамель и стакан для чая. В это время взгляд мой упал на боковую стену платяного шкафа, которую я, стоя у двери, не видела. Сердце мое учащенно забилось. К стене шкафа кнопками были приколоты два бумажных листа с рисунками, выполненными простым карандашом.

– Чьи это рисунки?

От волнения мой голос дрогнул.

– Мои.

Девушка смущенно улыбнулась. Я встала из-за стола и подошла к шкафу. На верхнем рисунке был изображен каменистый горный склон и на нем одинокая девичья фигура. Девушка брела, сгорбившись, вверх по склону и во всем ее теле чувствовались величайшее напряжение сил и накопившаяся за долгий путь смертельная усталость. Раскаленное солнце палило с небес и платье на спине девушки промокло от выступившего пота. На самой вершине горы росла яблоня. К ее налитым соком плодам и был обращен измученный взор путницы.

Я перевела взгляд на следующий рисунок. На нем раскинулась широкая, бескрайняя степь, и посреди этой степи стояла одинокая девушка. Ветер трепал ее волосы и задирал подол дешевого ситцевого платьица. Девушка задрала голову, устремив свой взор вверх, туда, где высоко под облаками парил такой же как она одинокий орел.

Несколько минут я внимательно рассматривала рисунки. Не нужно было быть специалистом-исскуствоведом, чтобы заметить поразительное сходство художественного стиля автора этих рисунков со стилем Полины Логиновой, чьи рисунки я видела (глазами Валерия Воронкова) в Еремеевке. Сходство было очевидным и я, как завороженная, стояла перед двумя бумажными листами не в силах оторвать от них глаз.

– Чай готов, – донесся до моего слуха голос Гульнары. Я вздрогнула и, с сожалением отвернувшись от рисунков, вернулась за стол. Сделав для приличия глоток чая (ни пить, ни есть мне не хотелось), я тут же перешла к расспросам. Мне не терпелось поскорее узнать как можно больше о Гульнаре.

– Ты откуда родом? – прежде всего поинтересовалась я.

– Из Алма-Атинской области. Есть такой поселок Дегерез, в ста километрах от города.

– Твоя соседка по комнате сказала, что ты сирота… – начала я следующий вопрос и тут же оборвала себя, заметив, как сдвинулись брови моей собеседницы.

– Да. Сирота. Только ты об этом не пиши.

– Хорошо. Не буду писать. Но все-таки расскажи, как это случилось.

Гульнара тяжело вздохнула и провела ладонью по лицу, словно этим движением воскрешала в памяти события прошлых лет.

– Мои родители, и отец, и мать, родились в Дегерезе и за всю свою жизнь дальше Алма-Аты никуда не ездили. А три года назад отец неожиданно выиграл в лотерею мотоцикл. Поскольку мотоцикл у него уже был, он взял выигрыш деньгами. И решили они с мамой всей семьей, со мной и моим младшим братишкой, съездить на курорт, на Черное море. Купили путевки, билеты на самолет, и все уже было готово к поездке, как вдруг за три дня до отправления у меня случился приступ аппендицита. Меня срочно положили в больницу и сделали операцию. Родители с братом улетели без меня, а через две недели мне сообщили, что самолет, в котором они возвращались с курорта, разбился под Алма-Атой.

Гульнара замолчала, медленно помешивая ложкой чай в стакане.

– Странное совпадение, – покачала я головой.

– Какое совпадение? Ты о чем?

– Я знала одну девушку. Ее родители и младший брат тоже погибли.

– Всякие бывают совпадения, – пожала плечами Гульнара.