Текст книги "Паткуль. Неистовый лифляндец"

Оставив на левом берегу отряд под командованием гетмана Потоцкого, войска Августа углубились на территорию Лифляндии, где Паткуль, произведенный в тайные советники и генерал-майоры, всё ещё надеялся «разбудить» дворянство и поднять их на восстание против шведов. Однако вместо этого ему пришлось заниматься совершенно другими делами: нерегулярные части короля Августа, состоявшие из украинских казаков, настолько распоясались в своих действиях против гражданского населения, что пришлось даже прибегнуть к показательным казням, чтобы призвать их к порядку.

Между тем, несмотря на некоторые успехи Августа в Лифляндии, положение тройственного союза продолжало оставаться нестабильным. Из Дании поступили тревожные сведения о том, что шведские войска во главе с Карлом ХII 25 июля высадились под Копенгагеном. В тылу у поляков и саксонцев занозой в незаживающей ране торчала крепость Рига. Царь Пётр в ожидании мира с турками всё ещё медлил со своим выступлением в Ингерманландии.

27 августа, после того как под Ригу были наконец-то доставлены осадные орудия, Август отдал приказ начать бомбардировку города. Под звуки фанфар и дробь барабанов в город полетели первые 15 бомб. Спустя три дня процедура повторилась, и на Ригу обрушилось такое же количество тяжёлых снарядов. А потом обстрел, ввиду причинения противнику лишь незначительных повреждений, прекратился вовсе. Саксонские войска бездействовали и ждали приказа к штурму. Но приказа так и не последовало. Создавалось впечатление, что саксонцы не собирались штурмовать город вовсе и разыгрывали дрезденский вариант русской детской игры «казаки-разбойники».

В начале сентября Паткуль узнал о том, что датчане 8 августа в Травендале заключили мир со шведами и вышли из войны. Правда, в это же время под Нарву наконец-то устремились, многочисленные, наспех обученные полки Петра, но наступление польско-саксонских войск в Лифляндии, рассчитанное на молниеносный успех, к этому времени уже выдохлось, а потом и вовсе остановилось. Растянув коммуникации шведов от Копенгагена до Нарвы и создав объективные предпосылки для успешных акций каждый на своём направлении, союзники, действуя медленно и нерешительно, первую фазу войны проиграли заранее.

Король Август стал снова проявлять колебания и сомневаться в целесообразности продолжения военной кампании в Лифляндии. Немалая «заслуга» в создании такой неустойчивости Августа принадлежала посланнику французского короля Людовика ХIV в Варшаве Шарлю дю Эрону. Парижу, основным соперником которого в борьбе за испанское наследство была Вена, прежде чем начать действовать в Мадриде, желательно было заручиться поддержкой королей Карла и Августа. Швеция со времён Тридцатилетней войны считалась естественной союзницей Франции, а Саксония всегда была если не враждебно, то критически настроена по отношению к Австрии. И вот теперь потенциальные союзники Людовика, шведский и польский короли-родственники, зачем-то ввязались в совершенно «ненужную» войну.

Ловкий и беззастенчивый дипломат и царедворец маркиз дю Эрон стал активно обрабатывать шведов, поляков и саксонцев и склонять их к миру, внося и в без того запутанную игру вокруг польских магнатов ещё больший беспорядок и смуту. Паткуль немедленно почувствовал в нём умного и хитрого врага и постарался противопоставить ему свои не менее выдающиеся способности.

Первый раунд борьбы с французом Паткуль выиграл: ему удалось удержать Августа в тройственном союзе и убедить его с новыми силами продолжить завоевание Лифляндии. При этом ему пришлось преодолеть сопротивление довольно влиятельных сил при Дрезденском дворе, не согласных с развитием последних событий. Одним из представителей этих сил был премьер-министр Августа, великий канцлер Вольф Дитрих Байхлинген, с самого начала возражавший против войны со шведами. Маркиз дю Эрон сразу распознал в Паткуле главного противника для своих далеко идущих планов. Он быстро разобрался в расстановке сил в Дрездене и Варшаве, быстро снюхался с Байхлингеном и заручился его благосклонностью, чтобы вместе плести интриги против Паткуля. В подогревании профранцузских симпатий Байхлингена немало способствовала «пенсия»4040
  Под этим эвфемизмом выступала тогда повсеместная и неприкрытая взятка. О. Шёгрен утверждает, что дю Эрон, наоборот, был противником мирной партии и всячески способствовал падению Байхлингена, что представляется маловероятным. Автор в данном случае опирается на версию Е. Эрдманна, который использует в своей работе более свежие немецкие источники.


[Закрыть], пожалованная великому канцлеру щедрым маркизом.

Пока Паткуль находился в зените своего фавора у польского короля, а дю Эрон успешно вербовал себе сторонников, Байхлинген затаился и выжидал удобного момента, чтобы одним коварным шагом лишить фаворита поддержки короля. В окружении Августа у великого канцлера был верный осведомитель в ранге надворного советника, который регулярно докладывал своему патрону в Дрезден обо всём, что происходило под Ригой. Возмущённый советник жаловался, что Паткуль вмешивается во все дела – даже в дела канцелярии, подчинявшейся непосредственно Байхлингену, лично контролирует всю входящую и исходящую почту, непрерывно находится при короле и консультирует его по всем политическим делам; что чиновники канцелярии к обсуждению важных вопросов не привлекаются, а конца фавору лифляндца пока не предвидится.

Паткуль же, со своей стороны, тоже был полон решимости «вышибить из седла» Байхлингена, и, не стесняясь в выражениях, клеймил его «предательскую» по отношению к тройственному союзу политику. Так, в добавление к явным неудачам на полях сражений, в салонах Варшавы и Дрездена завязался новый тугой узел дипломатических противоречий и хитросплетений.

Следующий шаг сделал маркиз дю Эрон. Он появился в саксонском лагере под Ригой и немедленно начал действовать. Француз дождался своего часа и смело выступил вперёд. Август, удручённый поражением датчан и неумелыми действиями своих войск под Ригой, слишком хорошо был подготовлен к восприятию его аргументов. Скоро маркиз в качестве «посредника» отправился в город, ворота которого, под грохот орудийного салюта, были немедленно открыты Дальбергом. Посредника ждал роскошный обед и французские вина. При содействии дю Эрона начались шведско-саксонские переговоры о перемирии и обмен пленными. Были запущены дипломатические «щупы» к королю Карлу с предложениями мира, но шведский король категорически отверг все эти попытки. Прежде он должен был хорошенько проучить вероломного саксонского верзилу, а потом уж думать о мире с ним.

16 сентября перемирие между Августом и Дальбергом было формально подписано. Саксонские войска почти все ушли из-под Риги, но по пути на зимние квартиры в Курляндии и Литве, в нескольких километрах к юго-востоку от Риги, захватили небольшую крепостцу Кокенхусен. Майор Хайи, командовавший небольшим гарнизоном, увидев перед собой саксонскую армаду, без сопротивления открыл ворота крепости и впустил «победоносного» Августа в город. Тщеславие короля было вполне удовлетворено этой победой, и он со спокойной совестью удалился в Польшу.

В эти драматические для Паткуля дни, на глазах которого терпели крах все его дипломатические и военные усилия, произошёл ещё один примечательный эпизод, который вероятно положил конец всем его надеждам на использование «рыцарства» в реализации задуманных планов. Однажды в саксонский лагерь был доставлен лифляндский барон Ройтц, обвинённый в шпионаже в пользу шведов. Ройтц был старым знакомым Паткуля по работе в ландтаге, и он приказал привести его к себе. Вероятно, он решил использовать последнюю возможность для того, чтобы хоть как-то повлиять на своих земляков.

Беседа с бароном проходила примерно по тому же сценарию, что и его весенняя встреча с пастором Темпельманном. Говорил в основном Паткуль, а майор Ройтц больше слушал. Паткуль попросил барона не беспокоиться за свою жизнь и обещал его в скором времени освободить. Но прежде он хотел, чтобы Ройтц выслушал его аргументы. В конце концов, Ройтц, в своё время многим рисковавший, выступая против редукции и шведского короля, должен был понять, о чём идёт речь и за что выступает он, Паткуль, его старый товарищ.

Четыре дня подряд Паткуль расспрашивал Ройтца о настроениях баронов, разъяснял свою позицию, и четыре дня Ройтц терпеливо молча выслушивал саксонского тайного советника.

После того как Паткуль исчерпал все запасы красноречия и проиграл перед бароном все варианты развития событий в Лифляндии, он спросил, что бы он мог сделать для своего друга.

– Отпустить меня из лагеря, – ответил Ройтц.

Честолюбивый план Паткуля покорения Лифляндии и присоединения её к Польше провалился. С тяжёлым чувством он через Митаву и Мемель возвращался в Варшаву. Здесь он получил известие о том, что 6 октября Карл ХII высадился в Пернау (Пярну) и спешным маршем держит путь к Нарве. В письме к герцогу де Круа, главнокомандующему русскими войсками под Нарвой, Паткуль упрекал царя за то, что вовремя не послал подмогу под Ригу: «Плохое следствие великих обещаний!»

Движение русских войск на Нарву началось 22 августа, но из-за дождей и нехватки продовольствия и боеприпасов они дотащились туда только к 1 октября 1700 года. Надо было торопиться, потому что шведы с Карлом ХII уже высаживались в Пернау и спешили на помощь осаждённой крепости. Русская армия, вопреки некоторым фантастическим предположениям западных историков, насчитывала от 35 до 40.000 человек, а шведская – втрое меньше. Царь Пётр в самый канун битвы, поручив командование австрийскому фельдмаршалу герцогу Карлу Евгению де ла Круа, потомку венгерских королей, с Ф. Головиным уехал в Новгород, чтобы ускорить отправку под Нарву отставших полков.

В Нарве под командованием барона Горна сидел небольшой шведский гарнизон – около 1.000 человек, сумевший продержаться шесть недель и отбить все атаки русских. Шведы держались стойко и мужественно – этого у них было не отнять. Но главная причина неудачи русского войска заключалась в другом: повсюду царила потрясающая безалаберность и неразбериха. Лишь 20 октября приступили к бомбардировке крепости, но скоро кончился артиллерийский запас. Оказались из рук вон плохи сами пушки – они не пробивали стены. Специалистов по организации правильной осады крепости в лагере не оказалось. Под руководством Петра начали подкопы, и хотя австрийский маршал находился при войске, царю пришлось самому вмешаться в дело. Он разметил укрепления русского лагеря и уехал, чтобы «не стеснять» западного специалиста Круа.

А Карл ХII действовал решительно и стремительно. На пути его войска выдвинулся было Шереметев с заслоном, но король с ходу оттеснил его и 19 ноября появился перед русским лагерем с 8,5-тысячным войском. Русские войска были растянуты на целых семь вёрст, так что в любом месте атаки они оказались слабее шведов. «Учёный» военачальник Круа был так же не готов воспринять тактику шведского короля, как и необученные русские. Он не принял никаких мер против неожиданного нападения, а Карл ХII, не дав солдатам передохнуть, повёл их в бой.

Сигналом для атаки послужили 2 ракеты и боевой клич: «С нами Бог!» Шведские пушки пробили бреши в укреплениях, и солдаты двумя колоннами со штыками наперевес пошли в атаку. К этому времени началась сильная метель, ветер дул прямо в лицо русским солдатам, и в двух шагах ничего нельзя было разобрать. Шведы, как сказочные привидения, выросли перед русской линией прямо из снежной кутерьмы и со всей силой обрушились на них.

Главный удар пришёлся на правое крыло, где, как предполагал Карл ХII, должен был находиться царь. Через полчаса у русских началась паника: «Немцы изменили!» Скоро войско превратилось в бегущую толпу. Шереметев и казаки могли бы в это время ударить шведам в тыл, и Карл этого очень опасался, но русская кавалерия вместо этого первой обратилась в бегство и кинулась в Нарву, потопив в ней не менее тысячи человек с лошадьми. Пехота в большом беспорядке побежала по мосту, там возник затор, мост не выдержал тяжести и обрушился. Некоторое время спустя незамёрзшая река и берег покрылись трупами. В бессильной ярости солдаты стали избивать иностранных офицеров. Де ла Круа, наблюдавший это, в сердцах крикнул:

– Пусть сам чёрт дерётся во главе таких солдат! – и с тридцатью офицерами поехал сдаваться шведам в плен. Среди них оказался и саксонский посланник в Москве полковник фон Ланг.

Карл был любезен: он встретил генералов, как гостей, а остальных офицеров приказал отпустить восвояси. Шведы привели их к реке, посадили в лодку и оттолкнули её подальше от берега.

Но далеко не все русские части подверглись паническим настроениям. Стойко защищались, огородившись рогатками и артиллерийскими повозками, Преображенский и Семёновский полки. Твёрдо стоял отряд генерала Вейде. Ещё не всё было потеряно – неразбериха распространилась и на шведскую армию. Два шведских отряда, столкнувшись между собой в темноте, долго лупили друг друга и погубили много солдат. Другой отряд, достигнув русского лагеря, набросился на брошенные запасы вина и напился так, что ни о каком участии солдат в бою не могло быть и речи. Численности русских войск ещё хватало, чтобы оказать не только сопротивление, но и нанести шведам поражение. Но разобщённость армии, отсутствие единого командования сделали своё дело. Генералы Автоном Головин, Яков Долгорукий и Иван Бутурлин, считая, что Вейде разбит, вступили со шведами в переговоры и согласились отступить, отдав шведам всю артиллерию. Когда Вейде узнал об этом, ему ничего не оставалось, как последовать за ними. Карл ХII, построивший атаку на русский лагерь исключительно на внезапности, был обеспокоен тем, что русские к утру могли осмотреться, прийти в себя и навалиться на шведов. Не теряя времени, он согласился даже оставить русским солдатам ружья, только бы поскорее их спровадить с поля боя и с бесславием отпустить домой.

Солдаты, угрюмо насупившись, без головных уборов проходили мимо короля, а офицеры складывали у его ног значки и знамёна. Король сказал им, что поступает так из уважения к их храбрости. Победитель так боялся побеждённых, что велел своим сапёрам как можно быстрее навести мосты и выпроводить их за реку.

Данное в начале боя обещание отпустить сдавшихся в плен генералов и высших офицеров король вероломно нарушил: он удержал их в плену, придравшись к тому, что они не отдали ему войсковой казны, о чём, кстати, в соглашении и речи не было. В плен к шведам попал грузинский царевич Александр, наследник грузинского престола. Его отец в 1688 году был изгнан из Грузии и жил под покровительством русского царя в России. 19-летний царевич сопровождал нарвскую армию, был взят финскими солдатами в плен, которые раздели его и хотели убить. Граф Рёншёльд спас царевича, одел его и представил королю. Этот эпизод произвёл на Карла сильное впечатление:

– Это всё равно, как если бы я попал в плен к крымским татарам! – сказал он4141
  Князь Александр попал в Стокгольм и умер там через несколько лет. Слова короля шведы часто вспоминали после Полтавы.


[Закрыть].

21 ноября Карл в сопровождении фельдмаршала Круа и прочих пленников торжественно вступил в Нарву. Пленным вернули шпаги и выдали денежное вознаграждение. Круа получил 1.000 дукатов, остальные – по 500.

Царь встретил остатки своего войска в Новгороде словами: «Они побьют нас ещё не раз, но в конце концов научат нас побеждать». Пётр приказал укреплять Новгород и Псков, подсчитывать и компенсировать потери. Убитыми и потерянными без вести насчитали от 6 до 12 тысяч, была утрачена вся артиллерия. От погрома уцелел корпус генерала Репнина. С потерями, но не потеряв боевого духа, вернулась гвардия. Без оружия, но почти целиком пришёл отряд Вейде. Вместо дворянской конницы, вызвавшей панику в рядах своих солдат, Пётр начал создавать драгунские полки. Начался новый набор рекрутов – «кликать вольницу в солдаты», строить металлургические заводы, лить пушки. Сразу – через 2 недели – после Нарвы царь дал указание Б. Шереметеву начинать рейды в Лифляндию. Карл ХII напустил на него «пылкого» Шлиппенбаха, и последний безуспешно гонялся за русскими, которые при нужде спасались на своей земле, но потом приходили снова, пока в 1701 году под Эрестфером они не побили шведов, и бегать теперь был вынужден уже Шлиппенбах. Но это будет позже, время ученичества в русской армии только начиналось

Король Швеции из лёгкой нарвской победы сделал один вывод: русские варвары слабы, трусливы и беспомощны. С ними он разберётся, но попозже. Сейчас надо было добивать вероломного саксонца. Недооценка «московитов» дорого обойдётся шведам – она будет стоить им проигрыша в войне и потери европейского великодержавия.

…А Европа от шведской победы была в полном восторге, Россия была теперь надолго выключена из европейских игр. Париж потирал руки – у шведов везде развязывались руки, и король Карл в борьбе за испанское наследство мог теперь положить на чашу весов мощь своей непобедимой армии. Австрийцы, голландцы и англичане забеспокоились, потому что боялись перехода шведов на сторону французов и всей душой желали продолжения русско-шведской войны.

Союз Петра и Августа подвергся после Нарвы тяжёлому испытанию. Трудные времена наступили снова и для Паткуля. Но Паткуль не сдавался. Он не отказался от своих планов и всеми силами способствовал тому, чтобы война со шведами продолжалась.

Тайный советник короля Августа

Осенние события 1700 года наложили тяжёлый отпечаток не только на душевное состояние Паткуля, но и заметно изменили его внешний облик. Как раз к этому времени относится единственный дошедший до нас портрет нашего героя, исполненный неизвестным художником и хранящимся в музее бывшей курляндской столицы Митау (Митава). Портрет показывает выразительную голову с мрачным, непроницаемым выражением лица – лица завораживающего, значительного и опасного. По моде того времени оно обрамлено длинными, струящимися локонами парика, ещё более подчёркивающими холодный пристальный взгляд серо-голубых глаз и высокий умный лоб. Две резкие складки между бровями свидетельствуют о несгибаемости воли и сильном характере, подвергшемся глубоким разочарованиям. Мощный нос, нависающий над плотно замкнутым ртом – верхняя губа выразительным прямым штрихом покрывает нижнюю, слегка припухлую – завершают портрет, сделанный, вероятно, в Митаве, на пути следования Паткуля в свите Августа из Курляндии в Польшу.

Планы в отношении Лифляндии рухнули. Шведы не только выдержали первый удар союзников, но и нанесли им всем поражение. Тройственный союз зашатался. Что дальше? Сдаться, удалиться в какую-нибудь тихую обитель и забыть обо всём? Или стиснуть зубы и продолжать идти вперёд – туда, куда ведёт неумолимая логика событий и его внутренний голос? Мы можем на минуту представить себе, как Паткуль в одиночку проводит длинные вечера в огромном, еле протапливаемом сырыми дровами замке курфюрста Фердинанда, как мерит то нетерпеливыми, то задумчивыми шагами залу, как гулко стучат подковы сапог, совпадая с глухим пульсом крови в висках, как долго тянется бессонная ночь, проведенная в непрерывных и мучительных размышлениях, а в свободные минуты, собрав всю волю в кулак, позирует художнику…

В этот момент Паткуль ещё не мог знать, какие трагические события произойдут в Лифляндии, после того как саксонское войско удалится на зимние квартиры в Курляндии. Крепость Кокенхусен, частично разрушенная саксонско-польскими завоевателями, была скоро ими покинута. Вступившие в неё по свежим следам шведы обнаружили в доме бывшего коменданта крепости Бозе пачку писем, написанных местными лифляндскими помещиками. Сразу после этого около двух десятков авторов этих писем были арестованы и преданы суду. Больше всех пострадал майор О.В.Клот, владелец трёх «редуцированных» имений и казнённый шведами по обвинению в изменнических связях с врагом. Был арестован и вышеупомянутый Ройтц, тоже состоявший корреспондентом Бозе. Однако бывшему секретарю рыцарства удалось достаточно легко отделаться оправдаться – он вóвремя написал отчёт о своих беседах с Паткулем и направил его Э. Дальбергу.

Жертв могло быть и больше, утверждает Х. Хорнборг, если бы благоразумные шведы не остановили пыл судейских чиновников. Генерал-губернатор и Стокгольм пришли к выводу, что в такое смутное время вряд ли стоило создавать новые образы мучеников, а потому дело ограничилось лишь головой бедного майора Клота.

Сохранились письма Паткуля к саксонскому посланнику в Копенгагене и доброму другу Антуану Моро, в которых тайный советник короля Августа без всяких прикрас и дипломатических изысков описывает сложные политические события и перипетии, в которых он оказался замешанным сразу по возвращении в Варшаву.

Пока польский король «победоносно» гарцевал на своём коне под Ригой, в Европе произошли некоторые события. В ноябре 1700 года хилый испанский король, наконец-то, отдал Богу душу, и когда вскрыли его завещание, то обнаружили, что всё «испанское наследство», то есть испанский трон, достался внуку французского короля Филиппу Анжуйскому. Удивление и возмущение, выраженное по этому поводу в Лондоне, Вене, Гааге и Риме, описанию не поддаётся. Зато в ярких красках было описано второе событие – коронация прусского короля Фридриха I, наконец-то совершившаяся над бывшим бранденбургским курфюрстом Фридрихом III 18 января 1701 года.

А Август «Cильный» был в своём амплуа – он продолжал колебаться. Кроме дю Эрона, на варшавском горизонте появился австрийский посол граф Х. Штраттманн, который по поручению своего императора тоже начал обхаживать Августа в пользу участия в испанской делёжке на стороне Вены. Август «Сильный» был смущён и польщён одновременно – сразу две великие державы домогались с ним союза, в то время как и старый союзник, царь Пётр, всё ещё крепко держал его за рукав, не позволяя «развлечься на стороне».

До австро-саксонского союза, конечно, дело дойти вряд ли могло, а вот поживиться подачкой с венского стола случай предоставлялся благоприятный. Августа совершенно не смущало то обстоятельство, что свою поддержку в обмен на мир с Карлом ХII он уже пообещал ярому противнику Вены – Парижу. Юркий дю Эрон уже успел составить текст договора и подсунуть его королю. Август тут же получил от французского собрата желанные «субсидии», причём дю Эрон так торопился «всучить» деньги, что даже не потребовал в обмен подписи Августа под проектом договора.

Правда, тут возникало непреодолимое препятствие: мира никак не хотел шведский король. Но всё это было только на руку Августу – деньги из Парижа он уже получил, а теперь на очереди появился призрак денежного мешка и от австрийского императора. Не прерывая переговоров с дю Эроном, Август вступил в контакт с графом Штраттманном. Перехитривший самого себя дю Эрон писал в Париж письма и жаловался на непостоянство польского короля, объясняя его легкомыслие слишком большим количеством наложниц, которыми ему приходилось «управлять».

Для Паткуля наступает пора необычайной активности – если и был период оцепенения после обрушившихся на него неудач, то он был быстро преодолён. Паткуль мечется между соперничающими партиями, мобилизует сторонников продолжения войны со Швецией, рассылает многочисленные письма друзьям-посланникам и неутомимо, изо дня в день, уговаривает непостоянного Августа не опускать руки. Ещё не всё потеряно – саксонская армия сохранила свою боеспособность, а русский царь, несмотря на поражение под Нарвой, полон сил, энергии и надежд на будущее. Карл ХII со своей армией на всю зиму расположился в Лифляндии и не мешает русским оправляться после нарвского поражения, а саксонцам – готовиться к встрече со шведами.

Впрочем, Пётр осторожен и пытается обезопасить себя со всех сторон. Готовясь к продолжению войны со шведами, он пытается заручиться хоть какой-нибудь поддержкой при европейских дворах на случай новых поражений. В самый разгар войны за испанское наследство, в феврале 1701 года, в Вену с поручением царя тайно встретиться с императором и прозондировать возможности его использования в качестве посредника на мирных переговорах со шведами выехал князь Пётр Алексеевич Голицын. Посол добирался до Вены целых 3 месяца, а потом ещё 7 недель добивался аудиенции у кесаря, пока не прибегнул к помощи влиятельного иезуита Вольфа.

Нарвское поражение подорвало у австрийцев веру в царя, и они уже больше не поддерживали идею посредничества между Россией и Швецией. Канцлер Кауниц говорить с Голицыным не хотел, а другие только смеялись над ним. Нужны были деньги на подкупы, а их у князя не было. «Все здесь дарят разными вещами – один только я – ласковыми речами», – писал он царю в Москву. (Послу было ещё не ведомо, что Кауниц в это время получал щедрые взятки от шведского посла.) П.А.Голицын пришёл к выводу, что только победа восстановит авторитет России в Европе. Требования русских на перемирие со шведами – получить часть Ливонии с Нарвой, Ивангородом, Ревелем, Копорьем и Дерптом – Кауниц посчитал чрезмерными. Впрочем, до Карла ХII они австрийцами были доведены, но тот отверг их с порога. Горькую пилюлю для царя австрийцы смягчили предложением подобрать из числа московских царевен невесту для эрцгерцога

Царь Пётр снова стучится в датское «окошко» и посылает в Копенгаген своего посла, чтобы тот попытался уговорить датского короля разорвать позорный Травендальский мир со шведами и снова присоединился к тройственному союзу. Датский посол в Москве Хейнс пишет в Копенгаген: «Московиты начинают теперь открывать глаза и осознавать свои ошибки. Поражение (под Нарвой) для них ничто по сравнению с тем, чему они там научились». Пётр предпринимает попытку уговорить вновь испеченного короля Пруссии выступить против шведов в Померании или хотя бы предоставить в распоряжение Москвы и Дрездена часть своих войск. В день коронации Фридриха Пётр послал ему дорогой подарок – золотой скипетр, но все попытки Москвы были напрасны: Фредрик IV датский слишком боялся шведов, а Фридрих I прусский был слишком хитёр, чтобы пускаться в войну с сильным противником. После Нарвы подыскивать себе в Европе союзников было делом неблагодарным.

Царю во всём помогает из Варшавы Паткуль. В попытках удержать Августа в антишведском союзе Паткуль присоединяется к партии Штраттмана – Вена, по крайней мере, не связывает участие Саксонии/Польши в испанской войне с прекращением войны со Швецией. Вслед за официальным разъяснением из Москвы он распространяет по европейским столицам сведения о том, что нарвское поражение нисколько не подорвало сил русского союзника. Чтобы не дать возможности Августу «свихнуться» и вдохнуть в антишведский альянс новый дух и новые идеи, он по просьбе Петра организует новую встречу двух монархов – на сей раз в м. Бирзен (Биржи), что в Самогитии, на курляндской границе.

Биржи – замок польских магнатов Радзивиллов, принадлежал молодой принцессе пфальцграфа Нойбургского. За 4 дня до встречи «в верхах» саксонцы захватили замок хитростью и подготовили его, как могли, к приёму делегаций. Монархи в середине февраля 1701 года прибыли в Биржи в сопровождении пышных свит. Паткуль, наравне с наивысшими саксонскими чиновниками Бозе, Пфлугком и Витцтумом, был включён в состав делегации Августа и играл на переговорах центральную роль. Здесь он тесно познакомился с русским канцлером Ф. Головиным, который по достоинству оценил напористость, цепкий ум, широкие познания и дипломатические таланты лифляндского барона. Впоследствии Ф. Головин, по словам знаменитого учёного Лейбница, самый одухотворённый и умный человек в царском окружении, станет главным контактом Паткуля в России.

Замок в Биржи (реконструкция начала XX века). Современный вид.

Обе делегации с трудом разместились в Нойбургском замке – особенно пышной и многочисленной была свита Августа, в которую входили не только саксонские деятели, но и некоторые влиятельные польские деятели. По сложившейся традиции, монархов в Биржах сопровождали избранные послы иностранных держав – прусский посланник в Москве и французский – в Варшаве. Впрочем, маркизу дю Эрону обстановка на переговорах не понравилась, потому что все переговоры проходили в обстановке секретности, и его на них не приглашали. Пётр привёз с собой российскую «достопримечательность» – шута Московского.

Биржи Паткулю чуть не стоили жизни – во время переговоров он стал жертвой странного покушения. По его собственным словам, попрощавшись с Августом после очередного разговора, он отправился в свои апартаменты. Не доходя до них, он прямо перед своими глазами увидел, как комната, в которую он должен был войти, объятая пламенем и клубами дыма, буквально взлетела на воздух. Расследования показали, что под апартаменты Паткуля кто-то заложил бочонок с порохом. Злоумышленник так и не был найден. Как известно, недостатка во врагах у Паткуля не было: в первую очередь о нём могли «позаботиться» шведы, но не исключалось, что в покушении приняли участие и некоторые влиятельные лица из окружения Августа. Вспомним хотя бы о Байхлингене и дю Эроне! Кстати о маркизе: зачем понадобилось приглашать на переговоры, главной темой которых было продолжение войны со Швецией, лицо, вынашивающее прямо противоположные цели?

Хозяином встречи был Август, и он развернул в Биржах все свои способности: переговоры и приёмы с обильными угощениями следовали бесконечной чередой, гремели пушечные салюты, сверкали огнями фейерверки, рекой лилось вино. Август соревновался с Петром в стрельбе из пушек по целям: он попал в цель два раза, царь – ни разу. Своей истинной цели переговоры достигли лишь 9 марта, через три недели после начала. Согласно заключённому договору, царь обещал помочь королю войсками численностью от 15 до 20 тысяч солдат с лёгкой артиллерией и финансовым обеспечением для их содержания. Кроме того, Август немедленно получал от Петра кредит на военные цели в размере 100 тысяч золотых рублей. По настоянию Паткуля союзники вновь подтвердили сферы своего влияния в Прибалтике: Эстония и Лифляндия – для Августа и Карелия с Ингерманландией – для Петра. К великому разочарованию Паткуля, русский царь, несмотря на уговоры, никак не захотел отказываться от Нарвы, входившей, по его глубокому убеждению, в состав Ингерманландии. Стороны договорились информировать и поддерживать друг друга в своих военных начинаниях.

В Биржах Пётр уделил внимание и польской части делегации Августа, в особенности вице-канцлеру Щуке. Царь, раз это не удавалось сделать самому королю Польши, хотел во что бы то ни стало привлечь Польшу к участию в войне. Но поляки просили Петра уступить им взамен Киев, и разговора не получилось.

Неутомимый дю Эрон пытался и в Биржах уговорить Августа и Петра сесть с Карлом за стол переговоров, но успеха не достиг. Маркиз, однако, добился у царя приёма, на котором Пётр «дружески» намекнул послу, что готов сблизиться с Францией за счёт Голландии, т.е. готов пожертвовать ради этого торговлей с Генеральными Штатами. Август тоже выкроил для француза свободную минутку и, изобразив на лице самую приятную улыбку, «осчастливил» посланника Парижа обещанием пойти на любые условия мира со шведами, которые ему продиктует Людовик ХIV. Он даже вручил французу чистый бланк будущего договора, который дю Эрон мог заполнить по своему усмотрению! Окрылённый успехом, маркиз прямо из Биржей отправился в Лифляндию, чтобы доложить своему коллеге графу Жискару о сногсшибательной новости.