Текст книги "Паткуль. Неистовый лифляндец"

Началось!

После московских переговоров Паткуль появился в Курляндии у своего двоюродного брата фон Фитингхофа. В герцогстве уже собрались саксонские войска, которые, согласно разработанному саксонскими генералами и Паткулем генеральному плану военных действий, должны были первыми начать военные действия против шведов. Об этом докладывал Петру I в Москве Г. Карлович, который обещал вытеснить шведов из Лифляндии самостоятельно, не ожидая помощи со стороны русских. Насколько поспешным и опрометчивым оказался этот план, мы скоро увидим.

Сначала нужно было захватить Ригу – оплот шведского могущества в Лифляндии. Командование войсками саксонцев было поручено О.А.Пайкулю, которого Паткуль уговорил вернуться на службу в саксонскую армию. Общее руководство всей лифляндской компанией возлагалось, однако, на генерал-лейтенанта Я.Х.Флемминга, в то время как Паткуль играл при них роль эксперта-политика, военного советника и координатора всех участвующих в этом деле сил и лиц. Из имения Эрвален он посылал в Лифляндию своих лазутчиков, наблюдал за ходом подготовки штурма, следил за изготовлением мостов, понтонов и осадных лестниц.

Штурм рижской крепости был намечен на середину декабря 1699 года. В нём должны были участвовать четыре драгунских полка общей численностью в 7.000 человек. Штурмующие части сосредоточились в Самогитии в 12 милях от Риги вокруг населённого пункта Янишек. То, что два года тому назад не удалось Петру I, без особого труда выполнили саксонские офицеры: они несколько раз под разными предлогами побывали в Риге и подробно изучили особенности её крепостных сооружений. Несомненно, им в этом помогал и Паткуль, прослуживший в гарнизоне Риги несколько лет в качестве командира роты Эстонского пехотного полка.

Крепость Рига охранялась шведами очень строго. По ночам по городу ходили солдатские патрули и стража, состоящая из горожан. Каждый час стража исполняла песни, например, в 11 часов ночи они пели следующий стих:

 
Одиннадцать уже звучит,
Наш древний город крепко спит.
Заметьте, это – поздний срок
И на другой ложитесь бок.
 

Паткуль для овладения рижской крепостью составил хитроумный план, достойный героев осады Трои. Он состоял в том, чтобы под видом крестьян, привозивших продукты на продажу горожанам, проникнуть в город, перебить или разоружить шведских солдат, охранявших крепостные ворота, и впустить внутрь саксонские полки. Крестьянские сани в ожидании момента открытия ворот обычно накапливались в непосредственной близости прямо на льду Двины.

Около 200 саксонских солдат переодели в белые овчинные полушубки и на санях под самое Рождество отправили по льду к крепостным воротам, где они должны были смешаться с толпой крестьян и беспрепятственно войти в город. Но план сорвался – немцам, как всегда, помешал мороз! В это роковое утро ударили сильные холода, и все саксонцы отморозили себе уши, руки и ноги. Кроме полушубков, нужно было достать и тёплые овечьи шапки, валенки и рукавицы, но про них почему-то забыли. Не доехав до места сбора, офицеры отряда были вынуждены отдать приказ на возвращение.

А бдительный Э. Дальберг принимал самые срочные меры по укреплению рижской крепости. Он с подозрением следил за передвижениями саксонских войск из Польши в Курляндию – якобы, по решению польского Сейма, за постепенным их накапливанием на границах Лифляндии – под предлогом проведения крепостных работ в крепости Поланген, за странным визитом в Ригу Я. Х.Флемминга – под видом урегулирования финансовых дел, за несанкционированными переходами через лифляндскую границу саксонских офицеров – под легендой проведения облав на дезертиров, и… ничему не верил. Ещё когда русский царь в составе Великого посольства пытался осмотреть крепостные сооружения, генерал-губернатор знал, что царём руководил не один праздный интерес, а потому издал приказ не подпускать царя к крепостным бастионам.

После неудачной рождественской вылазки генерал Пайкуль написал Дальбергу письмо, в котором сообщал, что в ближайшие дни собирается прибыть в Ригу, чтобы лично договориться с генерал-губернатором о порядке отлавливания саксонских дезертиров на шведской территории. Никуда Пайкуль выезжать, конечно, не собирался – нужно было продолжать линию на усыпление бдительности защитников Риги. Но в середине января 1700 года Дальбергу доложили о непонятной кутерьме с переодетыми под крестьян саксонцами, которые в момент, когда все христиане праздновали Рождество, подобрались к окраинам города, но неожиданно повернули назад. И тогда он отдал приказ объявить по крепости состояние полной боевой готовности, а на угрожаемом направлении – выставить патрули и дозоры.

Между тем в лагере саксонцев терпение было на исходе. И Паткуль, и Пайкуль понимали, что момент внезапности для штурма упущен. Все ждали возвращения главнокомандующего Флемминга, перед самым началом операции затеявшего вдруг жениться. Он уехал в Варшаву праздновать собственную свадьбу с дочерью гетмана Сапеги и до сих пор задерживался. Из Москвы подъехал генерал-лейтенант Г. Карлович. Посовещавшись, Паткуль, Карлович и Пайкуль решили отправиться к Августу и пожаловаться ему на безответственность Флемминга. По пути полковник Паткуль отправил генерал-лейтенанту Флеммингу полное упрёков письмо – уже прошёл месяц, а от главнокомандующего – ни слуха, ни духа. Пунктуальному Паткулю потом придётся не раз сталкиваться с таким поведением подданных Августа, но на сей раз он был зол и взбешен до крайности и выражений для характеристике поведения своего начальника не выбирал. Субординация не играла для него роли, когда страдало дело.

Легкомысленный Я. Х.Флемминг прибыл в лагерь в начале февраля и отдал приказ к наступлению. 11 февраля 1700 года, в воскресенье, 12 тяжелогруженых саней пересекли речку Миссе, являвшуюся естественной границей между Курляндией и Лифляндией. В санях лежали штурмовые лестницы, оружие и гранаты, прикрытые брезентом. Санный кортеж сопровождали несколько драгунов. Под видом багажа генерала Карловича, якобы возвращавшегося в Москву, сани должны были въехать в Ригу, а сопровождавшие их драгуны – перебить стражу у ворот и впустить в город главные силы саксонцев.

На пути к Риге в местечке Олей саксонцы встретили шведский дозор во главе с ротмистром Дидериксеном и напали на него. Двадцать восемь драгун оказали сопротивление, но подоспевший Паткуль сумел уговорить ротмистра сдаться. При этом опять произошла досадная осечка: Дидериксен успел отослать одного из своих кавалеристов в Ригу и предупредить Дальберга об опасности. Вторая попытка взять город хитростью тоже провалилась.

Но Великая Северная война уже началась. От м. Олей до г. Нюстада, где Россия подписала мир со Швецией, ей предстоит пройти расстояние, длиной в двадцать один год.

Рига пришла в страшное возбуждение – все жители до сих пор ругали «старого хрыча Дальберга» за то, что последнее время он никому не давал покоя и заставлял рижан выходить на строительные работы на стенах крепости, и вот старик оказался прав!

Старый фельдмаршал мог рассчитывать только на свой небольшой гарнизон и на его стойкость. Шведские войска в провинции были малочисленны и рассеяны по всем городам. Король Швеции охотился на медведей и о войне пока ничего не знал, да перебросить подкрепление в Лифляндию Стокгольм всё равно бы не смог, потому что Балтийское море замёрзло! Первым делом Дальберг потребовал от городского совета отдать ему ключи. Никто не собирался сдавать город саксонцам, но генерал-губернатор считал, что так будет вернее. Затем Дальберг приказал сжечь все предместья Риги, в которых бы могли найти укрытие саксонские войска, и обратился к населению с призывом подняться на борьбу с захватчиками.

Паткуль со своими товарищами – Лёвенвольде, Лите и Фитингхофом – в сопровождении небольшого отряда устремился на северо-восток, внутрь провинции по направлению к Вендену и Волльмару, в то время как Флемминг и Пайкуль с главными силами остались у стен Риги, чтобы попытаться взять город штурмом. Но об овладении крепостью не могло быть и речи – для осады города требовались тяжёлые орудия, а у саксонцев их почему-то не оказалось. Правда, им удалось овладеть на левом берегу Двины бастионом Коберн. Гарнизон бастиона, состоявший из 50 финских солдат-инвалидов под командованием дряхлого майора Конрада фон Бильдштайна, поступившего на шведскую службу ещё в 1645 году, был смят двумя тысячами саксонцев и взят в плен. Победители повернули 16 трофейных пушек на город, но и им толстые крепостные стены оказались не под силу. Саксонцы постреляли-постреляли по городу и стрельбу прекратили, потому что никакого вреда шведам ядра не причиняли. На что надеялся Флемминг, планируя вторжение саксонского корпуса в Лифляндию? На незатейливую по задумке и бездарную по исполнению военную хитрость с переодетыми солдатами? На то, что служившие у шведов лифляндцы сразу перейдут на их сторону?

Убедившись в неприступности рижской крепости, Я.Х.Флемминг оставил вокруг города солидный заслон, а остальным частям приказал отправиться вглубь Лифляндии. Скоро вся провинция почти без единого выстрела была занята саксонцами. А граф Дальберг всё ещё не хотел верить, что нападение саксонцев на Ригу было лишь прелюдией к широкомасштабной войне против Швеции (вероятно из-за слишком бездарного исполнения саксонцами рижской операции) и написал Я.Х.Флеммингу письмо с требованием разъяснить произошедшее. Я.Х.Флемминг решил продолжить игру в жмурки и ответил шведу, что его корпус вторгся в Лифляндию, чтобы восстановить справедливость в деле поимки нескольких дезертиров – в деле, в котором упрямые шведы не захотели с ним сотрудничать!

Насколько тщательно и скрупулёзно готовился стратегический план войны, настолько легковесно и безответственно была исполнена её первая тактическая задача. Саксонцы бодро подошли к Риге и теперь беспомощно топтались под её стенами. Вместо блестящей наступательной операции получился балаган.

Ненавистная, купеческая, чужеродная на теле родины Рига почти не занимала мыслей Паткуля. С большими ожиданиями и надеждами он в сопровождении небольшого отряда двинулся вглубь Лифляндии. Там его ждали товарищи по совместной борьбе, готовые по первому зову ополчиться на шведов и восстановить вековую справедливость! Там, в родовых поместьях дворян, решалась судьба его отечества и далеко идущих планов, взлелеянных за четыре годы изгнания! Рига, как только будет принята новая конституция, а рыцарство восстановлено в своих правах, сама упадёт к ногам победителей, как перезрелый плод.

Каково же было разочарование Паткуля, когда он столкнулся с реальными событиями, а не с фантазиями, нарисованными воображениями эмигранта. Многие дворяне спасались от саксонских войск бегством, оставив им пустые усадьбы. Некоторые оказывали им вежливый приём, но присоединяться к ним и идти на шведов не собирались. В некоторых случаях Паткуль был вынужден пойти даже на реквизицию лошадей, чтобы исключить возможность их угона в рижскую крепость. Повсюду в стране собирались мелкие отряды шведских войск, и бароны уходили к ним. Полковник Магнус Йохан фон Тизенхаузен, наперсник Паткуля по борьбе с редукцией, с отрядом в 350 всадников пробился через заслоны саксонско-польских войск и вошёл в осаждённую Ригу. Для Паткуля такое развитие событий было настоящим шоком. Земля уходила из-под ног, все его планы рушились. Он воочию убедился, что антишведских настроений у рыцарства явно не хватало на то, чтобы преодолеть свои антипатии к Польше. Воспоминания о польском вторжении ещё не изгладились из памяти лифляндцев – уж лучше тогда оставаться под шведами…

Небольшим утешением для Паткуля оказалось и свидание с его любимым Венденом. Там его сердечно встретили трое старых коллег и оппонентов по работе в ландтаге – полковник Будденброк, подполковник Юргенсбург и подполковник Рихтер, которые торжественно ввели его к себе в дом и долго с ним беседовали. Это был бальзам на душу изгнанника, но это было всего лишь приятным исключением из общего правила. Рассылаемые повсюду манифесты, объяснявшие цель вторжения саксонско-польских войск, и охранные грамоты, призванные оградить население от грабежей, не производили на дворян никакого впечатления. Некоторый отклик эти призывы нашли у «коренных» лифляндцев – эстонских и латвийских крестьян и батраков. Они поднимали восстание против… немецких рыцарей и баронов, нападали на опустевшие имения, грабили имущество своих хозяев и с радостью приветствовали иноземцев. Это, конечно же, не входило в намерения Паткуля и его покровителей, и они стали принимать меры к тушению «пожара» с помощью солдат.

Больше всего Паткулю хотелось попасть в свои родные пенаты – в Кегельн, Вайдау, Линден, но, имея при себе охрану из нескольких солдат, он не отважился на путешествие вглубь страны. Пастора Людекуса к тому же уже не было в живых, вместо него в Папендорфе сидел какой-то Йохан Каспар Темпельманн. И тогда Паткуль распорядился доставить Темпельманна в Венден.

21 февраля несколько вооружённых людей прибыли в Папендорф и сообщили испуганному пастору, что его требуют в Венден сам генерал Флемминг и полковник Паткуль! По дороге пастор решил ничего не предпринимать вопреки присяге и совести, а после беседы – обо всём доложить начальству – шведскому, разумеется. Благодаря этому докладу Темпельманна, отправленному графу Дальбергу, мы имеем возможность восстановить атмосферу, в которой тогда пребывал наш неистовый лифляндец.

По прибытии в Венден Темпельманн, прежде чем являться к новым господам, решил было отдохнуть в своей городской квартире, но его, несмотря на раннее утро, доставили в Венденский дворец. В 8 часов перед ним появился высокий незнакомый офицер и представился полковником Паткулем. Имя полковника было известно каждому лифляндцу. Что хотел Паткуль от скромного молодого священника из Папендорфа?

Паткуль не сразу удовлетворил любопытство пастора и начал беседу, задав ему несколько общих вопросов: как давно он занял кафедру, как идут дела в церкви, отремонтирована ли школа и т. п. Темпельманн удивился – неужели из-за этих пустяков нужно было вытаскивать его ночью из постели и под стражей доставлять в Венден? Но потом всё стало на место. На Темпельманна обрушился шквал рассуждений, оправданий и объяснений причин появления Паткуля в Лифляндии в сопровождении иностранных войск. Он, Паткуль, всем сердцем желал иного возвращения на родину, с позволения законных шведских властей, но шведы не оставили ему другого выбора, как воспользоваться услугами чужого потентата. Паткуль говорил и говорил, не замечая, что у бедного Темпельманна появилась странная мысль: уж не из-за того ли на самом деле Паткуль привёл с собой поляков и саксонцев, чтобы вернуться в родные места? А Паткуль сыпал названиями стран, в которых ему пришлось жить последние годы, именами европейских правителей, при дворах которых был принят и которые защитили его от посягательств шведских властей. Он рассказал о визите в Москву, о своей ведущей роли в миссии Карловича, о своём плане войны со шведами, получившем поддержку самого царя (о том, что русские воспринимались в Лифляндии как враги, Паткуль, вероятно, забыл, писал Темпельманн в своём «отчёте» рижскому генерал-губернатору), и, наконец, посвятил собеседника в планы короля Августа в отношении собственно Лифляндии.

– О Боже, – вздохнул Темпельманн, услышав слова о присоединении провинции к католической Польше, – нашей религии грозит опасность!

– Ни в коем случае! – заверил его возбуждённый Паткуль. Он вытащил из шкатулки копию договора с Августом об условиях присоединения Лифляндии и стал доказывать пастору, что Лифляндия получит широкую автономию, что дворяне восстановят свои права, и всё в провинции останется по-старому. Для подкрепления своей аргументации Паткуль, по словам пастора, привлёк даже исследования английского астролога Ханеманна, в которых последний назвал 1700 год счастливым для Лифляндии – в пользу этого прогноза говорило расположение звёзд. В частности, одна маленькая звезда – Скифия – будет оказывать благоприятное воздействие на европейскую политику. «Вероятно, этой звездой он будет сам», – не без иронии докладывал Темпельманн Дальбергу.

Диалога на этой недобровольной встрече не получилось, был страстный монолог, театр одного актёра для единственного зрителя – правда, зрителя проницательного и умного, отлично угадавшего психологическое состояние и верно изобразившего его в своей записке по начальству. Данный эпизод лишь подтверждает предположение о том, в каком удручённом и отчаянном состоянии пребывал Паткуль, вернувшись на родину, какое одиночество и разочарование охватило его после всего увиденного, как сильно он жаждал найти хотя бы отблеск сочувствия своему делу у своих земляков, если он пустился в многочасовой откровенный и подробный разговор с каким-то статистом в его драматическом действе, каковым несомненно был пастор Темпельманн! Вряд ли Паткуль мог предполагать, что, разговаривая с пастором, он сможет повлиять хотя бы на настроения клироса. Нет, ему просто нужен был любой человек, которому он мог бы излить свою наболевшую душу. Несомненно, это были минуты слабости и заблуждения, но они скоро пройдут, и Паткуль выйдет из этого унижения ещё более жёстким, твёрдым и беспощадным проводником собственной идеи.

Из Вендена он написал письмо матери, в котором выразил сожаление о том, что не может увидеть её лично, заверил её в самых трогательных выражениях в своей любви к ней и в неуклонном выполнении перед ней своего сыновнего долга. Это было последнее письмо Паткуля к Гертруде Мёллер. И опять оно попало в руки к его врагам шведам, и мать уже никогда не узнала, каковы были его последние слова к ней. Через несколько месяцев она навсегда покинула этот мир.

В середине марта пала крепость Дюнамюнде, прикрывающая Ригу с моря. Саксонцам нужна была хоть маленькая победа над шведами, и они её добились. Дюнамюнде защищал батальон финских солдат под командованием полковника Будберга, младшего брата депутата Будберга, с которым Паткуль пять лет тому назад ездил в Стокгольм. Первая атака саксонцев была отбита с большими для нападающей стороны потерями: более 400 убитых и столько же пленных. При штурме крепости погиб генерал-лейтенант Карлович. Повторный штурм, назначенный Флеммингом через 2 дня, не понадобился: полковник Будберг счёл дальнейшее сопротивление бесполезным и сдал крепость при условии свободного прохода остатков гарнизона в рижскую крепость. Морские коммуникации Риги были перерезаны, но Рига уверенно и стойко продолжала держаться.

Между воюющими сторонами установилось временное равновесие. В середине марта Флемминг и Паткуль по вызову короля Августа отправились в Варшаву, оставив Пайкуля командовать всеми войсками в Лифляндии. Нужно было позаботиться о доставке под Ригу осадной артиллерии, а также привлечь поляков к более активному участию в войне. Взятие малой крепости Дюнамюнде и её спешное переименование в город Аугустенбург не смогло утешить польского короля. Неудача под Ригой привела Августа в такое бешенство, что он отрубил своему коню саблей голову. Король сразу высказал сомнения в целесообразности продолжения войны, и если бы не Паткуль, то он издал бы приказ о выводе саксонского корпуса из Лифляндии.

Несмотря на неудачное начало военных действий, Паткуль ещё больше укрепил своё положение при саксонском дворе и при самом короле Августе. Вполне понятно – ведь Паткуль не отвечал за боеспособность саксонского корпуса в Лифляндии, ответственность нёс главнокомандующий, любимец Августа генерал-лейтенант Я.Х.Флемминг. Паткуль же с этого момента сосредоточил в своих руках всю переписку короля по бюджетным и военным вопросам, оставив за собой обязанности главного его дипломатического советника. Так он контрассигновал все охранные грамоты Августа для Лифляндии и инструкцию саксонскому послу фон Лангу в Москву. В инструкции послу предлагалось довести до сведения царя Петра пожелания дрезденского двора, то есть Паткуля: действовать в Лифляндии осторожно, дипломатично, следуя примеру саксонцев не вводить в Ингерманландию и Финляндию казачьи и татарские отряды; дворянству обещать отмену редукции и по возможности воздерживаться там от грабежей, насилия и увода в полон гражданского населения.

Пассивность лифляндского дворянства Паткуль объяснил Августу тем, что «подходящий момент для этого ещё не подоспел». Он представил королю список дворян, которые были готовы подписать на имя польского короля адрес с изъявлениями верноподданнических чувств. Адрес вскоре был составлен и от имени лантратов, лантмаршала и всего рыцарства подписан самим Паткулем. Судя по всему, это мало убедило Августа, и он снова стал проявлять сомнения в целесообразности продолжения военных действий против Швеции. Трудно было предугадать, каковы были бы последующие шаги Августа, если бы к этому моменту с русской границы не прискакал курьер и не сообщил, что царь с войском численностью в 40 тысяч человек вот-вот должен вторгнуться в Ингерманландию. Примерно в это же время военные действия в Голштинии должны были начать датчане.

Перед лицом этих фактов Августу не оставалось ничего иного, как продолжать начатое дело. Здесь, в Варшаве, в июне 1700 года он наконец-то издал манифест, в котором официально объявлял войну Швеции и объяснял её причины. В манифесте явно чувствуется рука Паткуля, вероятно, он и подтолкнул Августа к этому акту – нужно было во что бы то ни стало связать короля публичными обязательствами и предотвратить все его поползновения и шатания. В манифесте говорилось, что уже при восшествии на польский трон король Август вознамерился вернуть Лифляндию, что редукция в отношении лифляндского дворянства фактически нарушила условия Оливского мира и что лифляндское дворянство обратилось к нему с просьбой о помощи. Кроме того, говорилось в манифесте, король не может относиться безразлично к тому, что Швеция враждебно настроена по отношению к польско-саксонскому союзнику – Дании.

Швеция на манифест Августа ответила двумя. Больше всего Стокгольм задело утверждение о том, что лифляндское дворянство якобы преподнесло польскому королю верноподданнический адрес. Если этот адрес существует, спрашивали шведы, то почему же он не был опубликован? Да очевидно потому, отвечали они, что «он был подписан одним лишь осуждённым на смерть перебежчиком Й.Р.Паткулем, которого король Польши, в нарушение обязательств, взял под свою защиту».

Пока Паткуль безуспешно обхаживал польскую шляхту, уговаривая Сейм принять решение о войне со шведами, на помощь осаждённой Риге из Финляндии спешила армия шведского генерала барона Отто Веллингка. Саксонские части были разбросаны по всей провинции и достойное сопротивление Веллингку оказать не могли. Они в спешном порядке освобождали занятую недавно территорию Лифляндии и отступали на юг. Отряд, охранявший подступы к Риге, при первых известиях о приближении шведов в панике покинул свои позиции и в большом беспорядке, в ночь с 5 на 6 мая, переправился на левый берег Двины, еле успев уничтожить за собой понтонный мост. Когда шведы подошли к городу, они увидели дымящиеся бивуаки противника, недоеденный на столах ужин, висящие на крюках парики офицеров и разбросанные повсюду личные вещи. Вся Лифляндия к северу от Двины снова была под контролем шведов. Несколько недель спустя в саксонский лагерь под Ригу прибыл курляндский курфюрст Фердинанд и то ли «в порядке издевательства», то ли всерьёз вручил главнокомандующему О.А.Пайкулю радостную весть – король Август назначал его генералиссимусом над всей лифляндской армией.

Первое, что сделал теперь генерал-губернатор Дальберг, был незамедлительный созыв рыцарского конвента. 16 июня конвент собрался в освобождённой Риге, чтобы рассмотреть вопрос о выделении средств на оборону провинции. На самом деле у Дальберга на уме было нечто другое. Он в категорической форме потребовал от баронов выразить протест против «злоупотребления со стороны предателя Паткуля добрым именем рыцарства и именем отдельных его членов». Дальбергу было известно о сообщениях посла Швеции в Варшаве Вакслагера о последних действиях Паткуля. Посол докладывал генералу О. Веллингку, как Паткуль убеждал польских магнатов в том, какую пользу республике сулит воссоединение с Лифляндией и как этого всем сердцем желают лифляндские дворяне. Нужно было срочно разоблачить Паткуля и предупредить присоединение Речи Посполитой к антишведскому тройственному союзу.

Требование генерал-губернатора привело собравшихся в необычайное возбуждение. В зале возник шум и беспорядок. Дальберг решил дать баронам время на обдумывание и приступил к обсуждению военных ассигнований. Дебаты о Паткуле возобновились на следующий день. Не все одобряли действия Паткуля, не все хотели стать польскими подданными, но другое дело подвергать остракизму члена своего общества – пусть и бывшего! Десять лет тому назад на съезде в Вендене они его чуть не на руках носили, а когда узнали о вынесении ему смертного приговора, то многие посчитали его несправедливым. Споры продолжались два дня, пока не пришли к единому мнению: узнать, чьи имена стояли под пресловутым адресом на имя короля Августа. Сразу после этого многие бароны под разными предлогами поспешили покинуть Ригу, явно не желая участвовать в том спектакле, который затеял Дальберг.

Ландмаршал, старый друг и сообщник Паткуля Г. Л.фон Будберг и один ландрат на следующий день посетили генерал-губернатора и сообщили ему решение конвента. Одновременно они проинформировали Дальберга, что многие участники конвента по причине слишком больших издержек на проживание в Риге разъехались по домам. Дальберг пришёл в ярость: уехать с конвента, не дожидаясь его завершения и не уведомив генерал-губернатора, было признаком явного непослушания. Паткуль должен быть осуждён как предатель и вор, и точка! Надо немедленно составить текст соответствующего заявления и каждому члену конвента его подписать. Будберг ответил, что бароны не очень склонны к сочинительству – пусть этим делом займутся специалисты из Риги. Отлично, сказал Дальберг, он даст указание в свою канцелярию составить текст, а пока никто из оставшихся без разрешения город не покинет. Самовольно уехавшие из Риги получат для подписи копию.

На следующий день дискуссия среди оставшихся делегатов конвента вспыхнула с новой силой. Недостатка в решительных и радикальных заявлениях не было. Все были возмущены поведением генерал-губернатора, и никто не хотел подписывать бумагу, сочинённую в недрах его канцелярии. Прошло пять дней, и Дальберг представил, наконец, проект документа, осуждающего Паткуля в самых резких выражениях. Никто из присутствующих не захотел его подписывать. Появились альтернативные проекты. Но время шло, расходы на проживание в городе съедали последние семейные деньги, а ворота Риги были по-прежнему закрыты. Дальберг брал баронов на измор. Прошло ещё пять дней, и документ был подписан.

В этом странном документе, как пишет Х. Хорнборг, бароны торжественно подтверждали свою верность королю Карлу ХII, отрекались от «инсинуаций» в свой адрес со стороны «изменника» Паткуля и клеймили позором как его самого, так и исходящие от него заявления. Первым свою подпись под декларацией должен был поставить директор конвента Будберг, а за ним последовали ещё 134 подписи, в том числе подписи «12 верных патриотов», которые год тому назад составили для Паткуля Инструкцию, уполномочивающую его вступить от их имени в переговоры с королём Августом. Всех подписантов сразу отпускали домой. Можно легко себе представить, с каким выражением на лицах разъезжались бароны домой.

Э. Дальберг на этом не успокоился и добился принятия примерно такой же декларации от граждан города Риги. Король Карл ХII отныне мог быть спокоен за своих лифляндских подданных.

Несомненно, акция генерал-губернатора Дальберга достигла своей цели и сильно разозлила и огорчила Паткуля. Если среди баронов и были какие-либо колебания и шатания в сторону Польши, то теперь они были на корню уничтожены профилактическими мерами Дальберга. Горько было сознавать Паткулю, что среди невольных отступников оказались старые товарищи, которым он верил до самого последнего момента, но он был не тем человеком, который быстро сдаётся. В свойственной ему манере Паткуль немедленно парировал удачный ход Дальберга выпуском в свет злой брошюры, в которой обвинял лифляндского генерал-губернатора в авторстве «рыцарской декларации» и неудачно переводил полемику на личность самого Дальберга. «Рыцарь» Паткуль считал нормальным напомнить «общественности» о низком происхождении графа, который, как известно, вышел из «подлых» крестьян и которому «благородные» мотивы были чужды. Это, конечно, был удар ниже пояса, и Паткуль должен был отлично понимать, что такие «козыри» вовсе не украшают игрока. «Нужно признать, что в своём слепом бешенстве Паткуль на этот раз выпустил свою стрелу далеко от цели и что его обычно острое перо никогда не было более тупым», замечает Х. Хорнборг. Но уязвлённому Паткулю все средства казались хороши.

А рыцарство, как показал дальнейший ход войны, не нарушило своих слов и оставалось верным Карлу ХII до самых последних дней существования Лифляндии как шведской провинции3939
  Лифляндские бароны лучше всего умели служить. После завоевания Лифляндии русскими войсками они с таким же усердием стали служить русскому царю и оставались ему верными до самого конца монархии. Во время первой мировой войны остзейские немцы оставались такими же патриотами своего отечества, как и русские офицеры.


[Закрыть].

Польская шляхта разъехалась с Сейма, так и не приняв никакого решения об участии Польши в войне. Коронное – регулярное – войско Речи Посполитой всё ещё сохраняло нейтралитет, и Август мог только рассчитывать на добровольческие отряды как в самой Польше, так и в Литве. Собрав подкрепление к находившемуся в Лифляндии корпусу Пайкуля, Август в июле 1700 года в роскошной карете, предшествуемый скороходами в белых одеяниях и эскортируемый Паткулем, появился в саксонском лагере под Ригой. 7 июля шведы молчаливо наблюдали с крепостных стен за тем, как польский король инспектировал крепость Аугустенбург. Она приветствовала его орудийным салютом из 206 выстрелов, на рейде стояла датская эскадра и тоже салютовала Августу.

16 июля главные силы саксонско-польской армии у деревни Томсдорф начали переправляться на правый берег Двины. О. Веллингк, до сих пор не показывавшийся из крепости, решил помешать переправе и выслал из Риги отряд под командованием генерал-майора Й.Г.Майделля, состоявший из 1700 кавалеристов и 1000 пехотинцев. Но шведы опоздали – саксонская пехота уже успела переправиться и загородиться от шведов земляными укреплениями и артиллерией, а кавалерийские части Пайкуля по понтонному мосту уже спешили ей на помощь. Майделль со своими слабыми силами решил не рисковать и повернул обратно, чтобы соединиться с основными силами Веллингка у деревни Уекскуль. 20 июля О. Веллингк предпринял новую попытку опрокинуть неприятеля в Двину, но перед лицом превосходящих сил саксонцев отступил в крепость, еле отбившись от наседавшего противника.