Текст книги "Паткуль. Неистовый лифляндец"

На службе у его царского величества

Паткуль добрался до Москвы лишь в начале апреля. В Москве, к своему большому разочарованию, он узнал, что его друг датский посол П. Хейнс по просьбе Петра отъехал для консультаций в Данию. Паткуль рассчитывал, что датчанин поможет ему сориентироваться в чужой столице, которую он совершенно не знал. К тому же сразу возникали проблемы в общении с москвичами, а беседы через переводчика лишали Паткуля возможности напрямую использовать своё главное оружие – личный шарм. Но нужно было привыкать и к этому, к тому же Паткуль не рассчитывал надолго задерживаться в России, а хотел, получив от царя какое-нибудь важное задание, вернуться в Европу.

Сразу по приезде Паткуль был представлен царю, но не в официальных апартаментах, а в доме у А. Меньшикова. Приём был неформальным и дружеским – ведь Пётр и Паткуль до этого уже встречались дважды. Беседу, вероятно, переводил П. Шафиров. Посланник Пруссии в Москве Й. Г.Кайзерлинг некоторое время спустя докладывал в Берлин, что «его царское величество приняло Паткуля хорошо. Ему даже для жилья был предоставлен дворец покойного генерала Лефорта»4343
  Дворец Лефорта после его смерти был подарен царём А. Меньшикову, который, не без подсказки Петра, был предоставлен новым фаворитом в распоряжение Паткуля.


[Закрыть]. Это было и почётно, и удобно: ведь дворец располагался в Немецкой слободе, в которой жили иностранцы и в котором Паткуль, в отличие от Посольского двора, мог свободно передвигаться.

К сожалению, следов пребывания Паткуля в Москве сохранилось мало. Что он делал в Москве, какие впечатления получил от новой жизни, с кем общался в свободное время, мы не знаем. Да и было ли у него свободное время? Судя по всему, Паткуль общался в основном с помощниками царя Петра – в первую очередь с канцлером Ф.А.Головиным и с некоторыми иностранными послами в России. Как и ожидалось, Пётр поручил ему важный и трудный участок работы – содействие в реформе армии. Возможно, что Паткуль на первых порах был несколько разочарован – ведь он считал себя в первую очередь политиком. Но нельзя забывать, что армейские проблемы волновали тогда царя в первую очередь, а он знал, что Паткуль в своё время служил в шведской армии, и его советы были весьма и весьма ценными.

О. Шёгрен преувеличивает, приписывая Паткулю всю заслугу в том, что армия Петра полностью была реформирована на шведский образец. Паткуль пробыл в России не так уж много времени, чтобы в одиночку справиться с этой грандиозной задачей. Но известно, что за выполнение поручения Петра он взялся с большим прилежанием и со всей тщательностью своего характера.

Пётр предложил Паткулю написать записку, в которой тот должен был сообщить о своих познаниях и опыте. Записка сохранилась в государственном архиве России, и мы имеем полное представление о том, что изложил в ней наш лифляндец. Паткуль не стал подлаживаться под знатока любимого детища Петра – флота – и прямо написал, что в этом деле он ничего не понимает. Немного он смыслил и в артиллерии и кавалерии. Зато он мог бы оказаться полезным по пехотной части, а также разбирался в математике, в крепостном и инженерном деле. Далее он развивает идею о реорганизации русской армии и высказывает конкретные соображения: российское войско никогда не придёт в совершенство, если не обзаведётся хорошими офицерами. Это главное. На первых порах нужно приобрести знающих и толковых генералов, они, по мнению Паткуля, должны подобрать к себе в дивизии и полки толковых полковников, а полковники уже должны отобрать себе средних и младших офицеров. Главный источник пополнения офицерского корпуса русской армии Паткуль видит в загранице. В конце он пишет, что никакого титула от царя не требует, но если Пётр будет на этом настаивать, то он хотел бы получить звание генерал-лейтенанта и директора всех крепостей России. Что касается денежного содержания, то он удовлетворится суммой, которую получал в Польше у Августа – 8 тысяч талеров.

Царь внял соображениям Паткуля и задумал широкую программу вербовки в Европе высших армейских офицеров, для управления делами которых создавался т.н. кригсрат – военный совет. Паткуль должен был выполнять функцию главного военного комиссара Петра в Европе и отвечать за вербовку и направление в Россию военных специалистов.

При острой нехватке квалифицированных кадров Пётр нашёл Паткулю применение в самых неожиданных сферах. По мнению австрийского дипломата Плейера, находившегося в тот момент в Москве, скоро не осталось ни одной области, в которой Пётр или Головин не пользовались бы услугами и советами Паткуля. Его привлекали и к составлению справок о системе административного управления в Саксонии и Пруссии, и к организации садово-паркового дела, и к интендантству, и к учреждению типографий или портняжного дела. Судя по тому, что царь не только сохранял, но и всё более расточал свою благосклонность на Паткуля, можно заключить, что тот успешно справлялся со всеми его поручениями. Во время пребывания Паткуля в Москве имело место одно событие, почти не имеющее аналогов в отечественной российской истории: в знак особого расположения к нему 27 апреля на Кремлёвской площади палач сжёг на костре все документы и акты, в которых он обвинялся Стокгольмом. Один этот факт уже говорит о многом.

Во время пребывания в Москве Паткуль не упускал случая напомнить царю об обещании обращаться с ливонским населением с милосердием и вниманием. До него доходили слухи, что прежние договорённости царя с королём Августом на этот счёт постоянно нарушаются. Карл ХII, оставив в Лифляндии часть своих войск, с ударной армией обрушился сначала на Курляндию, а потом на Литву и Польшу. Курляндию король решил присоединить к Швеции, для чего стал вводить на её территории шведские законы и порядки. Курфюрст Фердинанд, невольный союзник Августа, получивший опереточный титул саксонского генералиссимуса, спасся бегством в Берлин. Воспользовавшись тем, что Карл ХII ушёл из Ливонии, Пётр приказал Б.П.Шереметеву начать там военные действия и не давать покоя шведам. Шереметеву противостояли 25 тысяч регулярных войск и 8 тысяч т.н. милиции – достаточно крупные силы, если исходить из наличных сил и средств тогдашней Швеции (у Шереметева было всего лишь 10 тысяч). Но странным образом все шведские части были разрознены, разбросаны по гарнизонам и не были объединены общим командованием, включая отряд Шлиппенбаха в восточной части Ливонии, Хастфера4444
  Вероятно, родственник умершего генерал-губернатора Ливонии.


[Закрыть] – под Нарвой и Крунхъюрта – в Ингерманландии. Это был явный просчёт самоуверенного «любовника бранной славы» короля Карла ХII. Русское войско могло теперь «щипать» шведов по одиночке, что и успешно стал делать граф Шереметев. Потерпев поражения от Шлиппенбаха под м. Рауге, Шереметев отступил к Пскову, собрался с силами и в рождественские праздники 1701 года разбил Шлиппенбаха под Эрестфером, взяв 350 пленных4545
  И Х. Хорнберг, и О. Шёгрен ошибочно утверждают, что осенью 1701 г. Паткуль находился при Б. Шереметеве.


[Закрыть].

Вторгшиеся в сентябре 1701 года на территорию провинции русские войска, в первую очередь казаки и татары, обращались с гражданским населением жестоко и без разбора. Отмечались случаи увода в плен женщин, детей и не воюющих мужчин. Жёны лифляндских, финских и шведских дворян стали продаваться внутри России по 4—5 рублей как прислуга для русских помещиков4646
  Среди таких «жёнок» оказалась компаньонка и воспитанница пастора Глюка Марта Скавронская, будущая супруга Петра и императрица Екатерина I.


[Закрыть]. Занятые населённые пункты подвергались сожжению, ограблению и полному уничтожению. Паткуль указывал царю, что такое отношение к коренным жителям страны не в интересах русских. Но пока у царя не было планов о присоединении Лифляндии к России, нужно было лишить шведов базы снабжения в провинции, и изменить положение к лучшему не представлялось возможным. Война в те времена велась (впрочем, и в наши времена по-прежнему ведётся) без всякой оглядки на гражданское население, и все армии вели себя на чужих территориях одинаково.

До сведения Паткуля дошла информация о том, что одна из представительниц семейства фон Фитингхофов уведена русскими в плен и продана в служанки какому-то дворянину. Он немедленно обратился к царю с просьбой помочь разыскать свою родственницу. Молодую девушку нашли на Украине. Освободили её и отпустили домой лишь к маю следующего года, когда Паткуля уже не было в России.

В конце мая 1702 года Паткуль стал готовиться к выезду в Польшу и Германию в качестве генерального комиссара Петра с самыми широкими полномочиями вербовать и посылать в Россию офицеров и генералов, способных завершить начатые в армии преобразования. Прежде чем уехать из России, Паткуль успел закончить работу над новым пропагандистским памфлетом «Эхо или справедливая кара» – ответ на шведские клеветнические брошюры и памфлеты, распространяемые по Европе. За теоретической частью памфлета, в которой Паткуль излагает свой взгляд на государство, следуют объяснения его собственных поступков и действий, направленных на защиту родины и земляков, и суровая критика Э. Дальберга, «тирана» и «злого гения» Лифляндии. Памфлет заканчивается утверждениями о законном праве Августа на Лифляндию – скрытое напоминание царю Петру о том, что Россия на неё претендовать не может. Памфлет попал в Швецию, где он был торжественно сожжён в Стокгольме.

С собой из Москвы Паткуль вёз манифест Петра с призывом ко всем желающим поступать на службу в царскую армию. На манифесте рядом с подписью царя стояла подпись Генерального Уполномоченного и Комиссара Йохана Рейнхольда фон Паткуля. Манифест обещал иностранцам выгодные материальные условия, включая подъёмные деньги и хорошее жалованье.

Забегая вперёд, скажем, что ни одно другое поручение царя не стоило ему стольких неприятностей, угроз и склок, как это. Сам по себе наём офицеров в иностранные армии в те времена в Европе не представлял собой ничего необычного. Но в Европе шла война за испанское наследство, все лучшие офицеры и генералы были востребованы армиями воюющих государств, и Паткуль отлично понимал, что по манифесту царя к нему попадут не самые лучшие кандидаты как с точки зрения профессиональных, так и моральных качеств. Но претензии к генеральному комиссару предъявлял не только царь, но и сами наёмники, потому что «птенцы Петровы» не всегда точно соблюдали обещанные для них условия. Жалобы на нарушение контрактных условий попадали опять же к генеральному комиссару Паткулю – под манифестом стояла его подпись, не пойдёт же какой-нибудь обманутый с жалобой к царю. Некоторые недовольные наёмники, возвратившись домой, публиковали разоблачающие памфлеты, в которых Паткуля клеймили позором, называли обманщиком, казнокрадом, проходимцем и другими далеко не лестными именами.

Москву Паткуль покидал без сожаления – слишком чужой и мрачной показалась ему русская столица после Европы. К тому же П. Хейнс всё ещё находился в Дании, с прусским послом Кайзерлингом на почве взаимного недоверия сойтись не удалось, а с русскими общение было затруднено из-за незнания русского языка. А царь? Мы знаем, что Пётр высоко ценил Паткуля как специалиста, а как он относился к нему чисто по-человечески? – задаёт вопрос Е. Эрдманн и не находит на него ответа. Потому что такого понятия, как внимательного, чисто человеческого отношения к подданным, у монархов восемнадцатого века просто не существовало. Для царя Петра всяк человек был хорош, который хорошо исполнял своё дело и верно служил ему и государству. Этого было достаточно. В личные дела своих подданных Пётр не вмешивался, кроме тех случаев, когда его об этом просили, например, выполнить роль свата или посаженного и крёстного отца на свадьбе и крестинах. А в остальных случаях это была безликая масса, призванная беспрекословно исполнять его царские замыслы.

Сам Паткуль чрезвычайно высоко ценил Петра и старался служить ему верой и правдой – так, как это умели делать прибалтийские немцы. Их разделял лишь один пункт, по которому они расходились – судьба Лифляндии, но Паткуль с уважением относился к мнению царя и старался пореже раздражать его своими напоминаниями о ней. Все заботы по этому поводу Паткуль будет поверять канцлеру Головину.

Путь Паткуля проходил через Киев, Яссы и Лемберг (Львов) в Краков, где в это время находилась штаб-квартира Августа. Пока он жил в Москве, в Польше произошли большие перемены. Карл ХII, вступив в польскую Литву, разбудил спящего медведя: Польша формально всё ещё находилась в состоянии мира со Швецией, и вот теперь на их землю пришёл чужой король и хочет без их согласия менять порядки. Такого в Речи Посполитой допустить не могли, даже если шведы задумали прогнать с польского трона ненавистного Августа и посадить кого-то другого! И часть шляхты вместе с регулярным – коронным – войском объединилась вокруг Августа. То, что долго не удавалось сделать ни Паткулю, ни Августу, ни Петру, сделал Карл ХII, который уже занял Варшаву, а оттуда двинулся за бежавшим Августом на Краков.

9 июля в местечке Клишов, в 9 верстах от Кракова оба войска изготовились к бою. У Августа было 16 тысяч саксонских и 8 тысяч польских солдат, в то время как у шведов было ровно в два раза меньше. В первый раз за всю войну Паткуль и король Август могли невооружённым взглядом рассмотреть гарцующего на коне шведского короля.

Польско-саксонское войско с трёх сторон охватило шведское, но благодаря стойкости и маневренности последним, после ожесточённой схватки, удалось разбить противника и обратить его в бегство. Сначала дрогнула на правом фланге польская конница, за ними на левом фланге последовали саксонцы, центр остался неприкрытым, и это определило исход битвы. Август потерял около 2 тысяч убитыми и ранеными и столько же пленными. Перед отступавшими было болото, и тот, кто не утонул в нём, был либо зарублен шведской кавалерией, либо попал в плен. Август потерял всю артиллерию и обоз, включая военную казну.

Паткуль спасался бегством вместе со всеми, но заблудился в лесу, попал в трясину, и если бы к нему во время не подоспел лейб-гвардеец Августа, то он бы погиб или попал в плен. Когда король прискакал в Краков, он обратился в магистрат за помощью – требовались деньги на то, чтобы хотя бы переодеть короля в приличное платье, но никто не хотел давать деньги «бесполезному» монарху. (Когда в город войдут шведы, краковцы как один выплатят Карлу ХII контрибуцию в размере 100 тысяч гульденов).

Добравшись до Кракова, Паткуль, не дожидаясь Августа, выехал в южную Польшу в район Сандомира, где скоро собрался польский Сейм, в результате длительных дебатов и колебаний принявший, наконец, формальное решение о войне с Польшей. Пощипанный под Клишовом Август тоже появился на съезде шляхты и обратился к ней с призывом сплотиться вокруг него. В это же время он написал Паткулю четыре примирительных письма, в которых жаловался на то, что все его бросили, что у него нет денег, и просил приехать. Паткуль поставил условие: он готов помочь королю, если тот уберёт из правительства великого канцлера Байхлингена. Это настолько шокировало Августа, что он окончательно удалил от себя Паткуля. Возмущён был поведением Паткуля и старый друг Я.Х.Флемминг, считавший, что подобный шантаж в такое тяжёлое для страны время был неуместным. Но Паткуль стоял на своём, ссылаясь на мнение царя, что, конечно же, соответствовало только настроениям и общим установкам Петра, никак не распространявшихся на конкретных министров своего союзника. Но Паткуль решил наказать Августа и сделал это без всяких колебаний. Впрочем, он участвовал в работе сейма в качестве «наблюдателя», активно действуя на пользу общего дела где словом, а где кошельком. Из его письма к царю явствует, что взятка «неподкупным» полякам обошлась русской казне всего в 7 тысяч талеров.

Решение сейма бороться « за свободу республики не на жизнь, а на смерть» не вдохновило Паткуля – он знал, что на поляков никакой надежды не было. Военное и политическое положение Августа было чрезвычайно слабым: Карл ХII уже искал кандидата на польский трон, а французский посол дю Эрон возобновил посреднические попытки заключить мир со шведами. Маркиз добился свидания с графом Пипером, главным советником короля Карла, но услышал от него, что король ускакал под Краков, а без него он таких вопросов решать не может.

Как бы ни был плох Август как союзник, нужно было что-то предпринять для укрепления его шаткого положения. Худо-бедно, Саксония с Польшей отвлекали от России главные силы шведов и давали возможность царю добиваться успехов в Лифляндии и Ингерманландии и осуществлять строительство новой армии. Как мы уже сообщали выше, Август, исходя из чисто спекулятивных целей, заключил союз с императором Австрии, пообещав ему помочь войсками в войне с Францией. Любой союз – вещь обоюдная. Не был исключением в этом отношении и союз Дрездена с Веной. Теперь, когда Август потерпел от Карла сокрушительное поражение под Клишовом, император мог помочь ему хотя бы деньгами. И Паткуль отправился в Вену, благо вербовкой инженеров, мануфактурщиков и оружейников он с таким же успехом мог заниматься и в Австрии. Его нисколько не смущало то обстоятельство, что для выполнения своей миссии у него не было никаких верительных грамот и полномочий. У него был титул царского генерального комиссара, и Паткуль для выполнения своей миссии считал это вполне достаточным. Терять время на испрашивание у царя полномочий и аккредитивов было некогда. Быстрота и натиск! Натиск и решительность! Можно себе представить, какой плодотворный симбиоз дипломатии с военным искусством мог бы возникнуть, окажись в одной упряжке такие два человека, как Суворов и Паткуль!

17 августа 1702 года Паткуль инкогнито прибыл в Вену. Его сопровождал Хайнрих Хюйссен, надворный советник из Вальдека, с которым он познакомился в Швейцарии несколько лет тому назад и который теперь разъезжал по Европе и оказывал ему помощь в вербовке иностранных специалистов в Россию. Аккуратный и дисциплинированный, Паткуль не преминул доложить о своей миссии царю уже с места событий. Пётр действия Паткуля воспринял положительно. В качестве дополнительных «нагрузок» он получил от царя приказ продолжить переговоры с австрийцами об углублении оборонительного союза с Австрией от января 1702 года против турок, обсудить условия помолвки 12-летнего царевича Алексея с австрийской эрцгерцогиней и – ни много ни мало – добыть для Ф. Головина диплом графа. В Москве, очевидно, полагали, что дипломатические способности Паткуля были безграничными.

Паткуль снял комнаты в предместьях Вены и приступил к выполнению царских поручений. Время для переговоров с австрийцами было выбрано неудачно. Австрийцы терпели поражение в войне с французами, поэтому о каком-то углублении союза с Россией против Османской империи они в настоящее время и думать не могли. О браке с царевичем Алексеем Вена отделалась общими, ни к чему не обязывающими её ответами. Об официальной аудиенции у кайзера Леопольда I Паткуль не мог и помышлять, главное для него было добраться до вице-канцлера Кауница, ведавшего всеми внешними делами империи. В Вене находился царский посол Пётр Голицын, но он не пользовался при дворе императора достаточным авторитетом4747
  Дело было не в отсутствии у П. Голицына дипломатических способностей или в языковых трудностях – он просто испытывал нехватку денег на «представительские» цели, т.е. на подкуп и взятки, а без денег он казался в Вене «комичной фигурой».


[Закрыть]. Вся надежда была на датского посла К. Урбиха, а дом П. Голицына использовался в качестве места проведения тайных встреч и переговоров.

Бедный Голицын, как видно из его отчётов царю, принял неожиданно появившегося Паткуля с должными уважением, вниманием и подобострастием. Он даже не удосужился поинтересоваться у генерального комиссара царя наличием соответствующих полномочий! Сказывались проклятое русское низкопоклонство перед иностранцами, нерешительность характера и отсутствие информации о реальном статусе генерального комиссара. Посол оказывал Паткулю всяческое содействие и был вынужден терпеть от него и высокомерный тон, и каждодневные поучения и унизительное положение постороннего наблюдателя – ведь Паткуль действовал самостоятельно и не посвящал его ни в какие дела.

К. Урбих, который скоро перейдёт на службу к русскому царю и которого позже станут называть вторым Паткулем, быстро нашёл общий язык с первым, и, не испрашивая инструкций из Копенгагена, начал действовать в его пользу. Кауниц «сидел» на солидном датском «пенсионе» и скоро согласился тайно встретиться с Паткулем. Тайно, потому что в Австрии начинали побаиваться безрассудного шведского короля, занявшего всю Польшу и в любой момент способного вторгнуться в австрийскую Силезию. Лучше было, чтобы до шведского посла в Вене не дошло, что Кауниц встречается со «шведским изменником» и представителем русского царя. Ф. Головину Паткуль отправил подробный отчёт, в котором не без хвастовства, в самых ярких красках, описал, как он с помощью датского посла вступил в тайный контакт с министрами кайзера и стал внушать им идею сохранения на польском троне короля Августа4848
  К этому времени Карл XII сосредоточил свои дипломатические усилия на сведении Августа с польского трона и возведении на престол своего ставленника.


[Закрыть] и порочности сближения Австрии с агрессивной Швецией.

Идя на встречу с Паткулем, Кауниц, настоящий светский человек, бонвиван и кутила, тонкий ценитель всего изящного и вкусного, с высоким умным лбом, полными губами и настороженным выражением глаз, по выражению Е. Эрдманна, знал, чего хотел, но, прежде всего – чего не хотел. А не хотел он ещё одной войны, помимо французской. Вначале вице-канцлер решил прощупать Паткуля на его компетентность и завёл разговор о том, что король Карл, якобы, во что бы то ни стало желает заключить сепаратный мир с Августом и Петром, чтобы со всей силой обрушиться на оставшихся противников. Этот приём был, конечно, шит белыми нитками, но Паткуль не стал вступать с австрийцем в дискуссию, предоставляя ему возможность высказываться в подобном духе и далее. Австрия, продолжал Кауниц, не хочет обострять отношения со Швецией перед лицом такого грозного противника на её южном фланге, как Турция. Вот именно поэтому, вставил Паткуль, Россия и предлагает расширить и углубить антитурецкий оборонительный альянс с Австрией, который будет способствовать продолжению войны с коварными шведами, которые никогда не испытывали дружественных чувств к австрийской империи.

Аргументы Паткуля на Кауница не подействовали, вице-канцлер без всяких обоснований заявил, что союз с Москвой не возможен. Но Паткуль знал, откуда дует ветер и о причинах не спрашивал. Союза царя с кайзером не хотели Голландия и Англия, опасаясь усиления России на Балтийском море и не желая видеть у себя под боком мощного конкурента по торговле. Об этом Паткулю докладывал некоторое время тому назад один из его агентов из Голландии4949
  Что свидетельствует о том, что Паткуль развернул на территории Европы и разведывательную деятельность в пользу царя. Остаётся только догадываться, что действовал он в этом направлении с явного согласия Петра.


[Закрыть].

Беседа о родственных узах между царским и императорским дворами была такой же непродуктивной, как и первая тема, несмотря на то, что переговоры об этом велись давно и неоднократно. Австрийцы явно не выказывали никакой заинтересованности по этому вопросу, а чтобы не выглядеть непоследовательным, Кауниц свалил всю вину на русскую сторону, обвиняя её в несерьёзности замысла. Паткуль, оскорблённый такой наглостью, принялся было защищать честь царя, но вице-канцлер не захотел его слушать, пообещав проконсультироваться во всём с Леопольдом I. На этом первая тайная встреча Паткуля с Кауницем была закончена при явном преимуществе последнего. Создаётся впечатление, что Кауниц пошёл на неё, исходя из сугубо разведывательных целей: ему нужно было довести до сведения Москвы дезинформацию, а со своей стороны – получить сведения о настроениях и планах царя на ближайшее будущее.

Паткуля беседа с вице-канцлером побудила более внимательно вникнуть в положение Австрии, а когда он узнал, что империя переживает тяжёлые времена, прежде всего связанные с неудачными военными действиями против французов, он понял, что нужно действовать иначе. Он уже больше не настаивал на личной встрече с Кауницем и контакт с ним продолжил путём обмена письменной корреспонденцией. Поскольку Кауниц не отрицал обязательств Австрии по отношению к Августу, вытекающих из заключенного ранее договора, и даже предложил направить в Саксонию эксперта для изучения ситуации на месте, Паткуль не только согласился с этим предложением, но и взял на себя обязанность составить для этого эксперта подробную инструкцию.

Пока Кауниц проводил консультации, Паткуль на короткое время отлучился в Саксонию, где он сам либо Хюйсен встретился с дю Эроном и от имени царского правительства сделал ему сногсшибательные предложения: Россия предоставляет Франции казачье войско для нападения на австрийский тыл, в то время как Турция, получив от России заверения в мире, вторгается в австрийскую Венгрию и поддерживает там антиавстрийское восстание, возглавляемое Ференцем Ракоши. Франция должна «надавить» на османов с целью предоставления русским свободного прохода через Дарданеллы, и тогда царь отблагодарит французов посылкой своих войск в Италию. В случае необходимости Пётр может помочь Парижу и деньгами – в этом дю Эрон может не сомневаться, Паткуль собственными глазами видел несметные богатства Кремля.

Как ни странно, француз поверил всем этим россказням и принялся бомбить Версаль письмами, предлагая немедленно направить в Москву специального посла для переговоров с царём. Вряд ли Паткуль сам верил в то, что говорил дю Эрону. Несомненно одно: он всеми силами старался выслужиться перед Петром и не гнушался никакими средствами для достижения этой цели. Смысл несанкционированного Москвой демарша перед дю Эроном, по нашему мнению, заключался в том, чтобы оказать давление на несговорчивых австрийцев, с которыми Паткуль вёл переговоры в Вене. Возможно, он рассчитывал на то, что сведения о планах сближения Петра с Людовиком дойдут до Кауница и благоприятно повлияют на его позицию. Можно только удивляться изобретательности и неутомимости главного комиссара царя в Европе.

Когда Паткуль в конце августа вернулся в Вену, Кауниц был готов к продолжению второго тура переговоров. Первым вопросом обсуждался план оказания помощи королю Августу. По словам Паткуля, с учётом трудного положения Австрии, царь не ожидает от Вены каких-либо прямых наступательных действий – венскому двору достаточно будет предпринять дипломатические демарши в Дании и Пруссии, которые должны будут объявить войну шведам. Помощь Августу войсками со стороны Австрии в настоящий момент нереальна. Зато царь может предложить Австрии помощь вспомогательными войсками численностью до 60 тысяч человек или деньгами. Кауниц согласился с мнением генерального комиссара относительно возможности Австрии оказывать военную помощь Августу и проявил большой интерес к пассажу о посылке русских войск на войну с французами и о предоставлении кредитов. Очевидно, что Паткуль всего лишь пытался произвести на Кауница впечатление, используя слабое ориентирование вице-канцлера в обстановке внутри России. Знай Кауниц, в каком положении находилась Россия, напрягая все силы для войны со шведами, он бы не поверил заверениям Паткуля о том, что Москва располагала такими фантастическими финансовыми возможностями. Тем не менее, оба переговорщика пустились в обсуждение деталей: пути транспортировки русских солдат в Италию, их снабжение, должностной статус русских офицеров. При этом Паткуль высказал резкое несогласие с идеей Кауница подчинить русских офицеров австрийским:

– Это, мой дорогой Кауниц, царь никогда в жизни не допустит! – вскричал он патетически. Беседа принимала уже какой-то гротескный характер, в которой Паткуль исполнял роль Мюнхаузена, а прожжённый политик Кауниц – роль простака.

Впрочем, после вышеприведенного возражения Кауниц обсуждение темы быстро прекратил. Второй раунд переговоров бесспорно остался за царским генеральным комиссаром. В реляции к Ф. Головину Паткуль написал, что больше всего австрийцу понравилось предложение о русских деньгах. «Австрия сначала должна выполнить предварительные условия, а именно: побудить Данию и Пруссию к войне со шведами, а уж тогда думать о кредитах царя», – сухо и холодно сообщал он русскому канцлеру.

Паткуль, упоминая о расширении антишведского альянса, не мог не знать, что Дания уже выставила корпус своих войск в распоряжение Австрии и больше ни на какие военные авантюры пойти была не способна. Поэтому он даже и не пытался беседовать на эту тему с К. Урбихом. Зато Паткуль использовал свои контакты с прусским послом в Вене Кристьяном Бартольди и неоднократно приглашал его к себе на конспиративную квартиру, чтобы убедить его в необходимости оказания Августу хоть какой-нибудь помощи. К. Бартольди вяло защищался и говорил, что Берлин готов кое-что предпринять для спасения польского короля, но сначала должна проявить свою волю Вена. Так в чём же дело? – спрашивал Паткуль. – Почему же посол не изложит своё мнение императору Леопольду? Это не возможно, отвечал Бартольди, император не хочет его об этом слушать. Как? – удивился Паткуль. – Император не хочет выслушать прусского посла? Но ведь сам Кауниц пообещал ему, Паткулю, предоставить Бартольди аудиенцию у императора!

При этих словах, писал Паткуль Ф. Головину, «прусский посланник был просто сражён наповал». К. Бартольди ничего не было известно о контактах Паткуля с Кауницем. Ещё меньше он ожидал, что генеральный комиссар царя обладал таким влиянием при дворе австрийского кесаря.

Двери открыты, продолжал Паткуль блефовать и «убивать» пруссака, теперь всё будет зависеть от самого Бартольди. Он, Паткуль, уезжает из Вены, но надеется скоро услышать, как Берлин сообщит Вене о разрыве отношений со Стокгольмом. Бартольди не оставалось ничего другого, как сообщить о своей беседе с Паткулем в Берлин.

Паткуль уехал из Вены, и вернулся туда лишь в конце октября, чтобы снова встретиться с Кауницем. Вице-канцлер начал снова бубнить про «турецкую опасность». Паткуль заметил саркастически, что собеседник так часто упоминает о турецкой угрозе, что остаётся лишь втянуть в антитурецкий альянс всю Европу. Он поинтересовался, появлялся ли при дворе К. Бартольди и докладывал ли он общий план оказания содействия Августу. Появлялся, ответил Кауниц, но его предложение о разрыве со Швецией прозвучало так невнятно, что австрийцы были вынуждены отплатить ему той же монетой. Когда Паткуль удивлённо поднял брови, австриец поспешил добавить, что «нужно всё предоставить времени». В то время как на челе лифляндца стали собираться тучки, Кауниц осторожно разъяснял, что император не готов к участию в Северной войне, но может выступить в качестве посредника и гаранта. Когда складки между бровями Паткуля углубились, Кауниц поспешно добавил, что «посредничество будет официальным, но в тайне можно делать нечто другое». Паткуль слишком хорошо был знаком с такими «венскими деликатесами», а потому чётко и ясно заявил:

– Если никто не хочет помочь королю Августу, то его может бросить и царь!

Это было ошибкой Паткуля. Он рассчитывал, что такая угроза огорчит собеседника, но вместо этого услышал раздражённую реплику: