Текст книги "Паткуль. Неистовый лифляндец"

Арест

Паткулю удалось выторговать у австрийцев довольно выгодные для корпуса условия: Вена брала на себя обязательство обеспечивать русских солдат и офицеров продуктами и кровом, при необходимости оказывать медицинскую помощь, лошадям – выдавать фураж, не истязать войско непосильными марш-бросками, не чинить препятствий к отправлению религиозных обрядов и делать для них то же самое, что и для собственных военных. Войска предоставлялись Австрии сроком на один год с условием их использования в Германии, Голландии или, в крайнем случае, в Италии. Как это тогда было принято, каждый договор содержал и закрытую, секретную часть. В данном случае кайзер Йозеф обещал Петру повлиять в нужном духе на Пруссию, гарантировать целостность Саксонии, не признавать Лещинского королём Польши и поддержать Россию в её юридическом праве на балтийские порты Нарву и Шлюссельбург. Царь и король Август должны были быть довольны этими условиями.

Договор подлежал ратификации кайзером Йозефом и царём Петром. Австрийцы, однако, удовлетворились подписью Паткуля. 15 декабря соглашение со стороны России было подписано генерал-лейтенантом и русским послом в Австрии и Польше бароном Й.Р. фон Паткулем, а со стороны Австрии – австрийским послом в Саксонии графом Х. фон Штраттманном.

А уже через день машина по уничтожению Паткуля пришла в движение. 17 декабря к нему явился военный советник Шиндлер и потребовал приостановить действие договора с австрийцами до получения дополнительных инструкций от Петра и Августа из Гродно. Советник пообещал Паткулю, что саксонские военные инстанции примут меры к улучшению снабжения корпуса, однако ни словом не обмолвился об обращении тех же военных инстанций к жителям Нидерлаузитца с рекомендацией не продавать русским никаких продуктов.

Паткуль принял Шиндлера холодно – судьба русского корпуса не была таким мелким делом, которое можно было решать с каким-то второстепенным военным чиновником. К тому же нарушать подписанный договор он уже не мог – для этого ему действительно нужны были новые инструкции от царя или Головина. Что касается предложения об улучшении положения русских военных, то он готов в любое время встретиться с компетентными военными представителями Саксонии и обсудить этот вопрос. Шиндлер ушёл от Паткуля с пустыми руками.

18 декабря в придворном календаре Дрездена появилось сообщение о помолвке тайного советника Й.Р. фон Паткуля с госпожой Анной фон Айнзидель, урождённой фон Румор. Это известие переполнило чашу терпения разгневанных саксонских министров. Как? Этот иностранный выскочка действительно хочет жениться на богатейшей и знатнейшей представительнице саксонской аристократии? Нет, от него надо срочно избавиться. Он слишком надоел, этот наглый кондотьер, открыто презиравший и перессоривший их со своим королём, этот невыносимый авантюрист, ввергнувший страну в несчастную войну со шведами, склочник, надоевший своими жалобами на плохое отношение к русскому корпусу, а теперь самовольно, без согласия царя, короля и генерала Штайнау, пытающийся вывести русский отряд из Саксонии!

19 декабря из Гродно от короля Августа поступила почта. Наверняка она содержала важные указания в отношении Паткуля, но они в архивах бывшего курфюршества не сохранились. Несомненно одно: сразу после этого был созван Тайный совет. Флемминг находился в отъезде, но Фюрстенберг, Хойм, Пфлугк и губернатор Дрездена Зинцендорф были на месте. Итак, санкция от короля на устранение Паткуля поступила, но, зная повадки этого лукавого монарха, можно предположить, что составлена она была наверняка в неопределённых выражениях, чтобы потом, «в случае чего», свалить вину на глупых царедворцев. Поэтому никто из тайных советников не знал, как поступить с Паткулем – ведь, в конце концов, он был царским послом и как дипломат пользовался иммунитетом. К тому же речь шла не просто о после, а о после дружественной державы. Предлагалось многое, но ни на чём так и не сходились. Пригласили генералов Шуленбурга и Штайнау, чтобы выслушать мнение своих военных.

Военные всех стран и народов привыкли действовать по-военному. Как написал в своих мемуарах Шуленбург, он прервал все пустые разговоры и поставил вопрос ребром: в интересах царя и короля Паткуль за своевольное предоставление русского корпуса австрийцам должен быть арестован, а его бумаги – конфискованы. Беззаконие нужно было хоть как-то оправдать с юридической точки зрения, и решили уцепиться за то, что Паткуль являлся командиром русского корпуса, а раз так, то он подчинялся главнокомандующему всеми войсками Саксонии генерал-фельдмаршалу графу Адаму Хайнриху Штайнау. И поскольку Паткуль передал корпус австрийцам якобы без согласия графа, то его можно обвинить в измене и арестовать. М.Й. фон дер Шуленбург заявил, что он готов отдать соответствующий приказ своим людям. Дружный вздох облегчения вырвался из груди заговорщиков и завершил это совещание. Нашёлся-таки человек, который взял на себя ответственность за то, что все боялись высказать вслух!

Граф Шуленбург ушёл в глухую тёмную ночь, а министры, нахохлившись, словно куры на нашесте, сгрудились вокруг стола ждать результата. Догоравшие свечи слабо мерцали на их лицах, которые по цвету могли лишь сравниться с их напудренными париками.

Паткуль спал. Паткуль должен был спать – невинный глубокий сон жертвы заговора диктует, выполняя волю Богов, сама Клио. Сколько таких заговоров было приведено в исполнение тёмными ночами в спальнях вождей, кесарей, полководцев, императоров, королей, вельмож, и все они были застигнуты врасплох, потому что спали! Правительница Анна Леопольдовна с супругом и бедными детьми, ненавистный временщик Бирон, император Павел I – они тоже спали, когда за ними пришли.

Воображение рисует картину: жертва возлежит на огромной кровати, накрытой балдахином, и ничто не нарушает его мирное дыхание. Ночь глуха, дворец утонул во мраке, на ночном столике горит свеча, и её слабое пламя еле колышется от лёгких потоков ночного воздуха. Глухой отдалённый стук сапог, шорох одежды или звон шпор прерывает сон монарха… Он приподнимает тяжёлую голову от подушки, двумя руками натягивает к подбородку одеяло и прислушивается – ничего! Показалось. Он облегчённо вздыхает, ложится на бок и накрывает себя с головой, но тут до его ушей доносятся крики, звон металла, стоны и топот многих ног. Он замирает и слышит, как громко стучит сердце – от страха оно готово выскочить из груди. Неожиданно дверь громко и широко распахивается, по стенам, увешанным гобеленами и венецианским зеркалам, запрыгали причудливые тени ворвавшихся людей, они как ночные привидения окружают кровать, кто-то один, чётко отпечатывая шаги на паркете, звеня шпорами, подходит к кровати, раздвигает занавесь и неестественным голосом объявляет: «Именем настоящих патриотов Вы арестованы, Ваше величество!» Отблеск свечи падает на лицо, и жертва изумлённо шевелит губами: «Как – это вы граф N? Что вы здесь делаете?» А из темноты уже протягиваются сильные и требовательные руки, они хватают за ночную рубаху, вытаскивают жертву из постели (Боже ж мой, какой лёгкий оказывается наш король!), заворачивают в одеяло и волокут её вниз по ступенькам к выходу, где слышно ржание лошадей и в нос остро ударяет прощальный запах гнилой воды из крепостного рва…

…Через пару часов после вышеописанного совещания в дом дрезденского советника Лепте что на улице Озёрной постучали. Дверь открыла служанка. Отстранив испуганную служанку в сторону, в дом вошли полковник Браун и несколько солдат. В доме стояла тишина – все давно уже спали. Спал и квартиросъёмщик Паткуль – он даже не пошевелился, когда к нему вошли в спальню.

– Сударь! – сдавленным голосом сказал полковник.

Паткуль продолжал спать. Тогда Браун тронул его левую руку и громко произнёс магическую фразу:

– Именем короля Вы арестованы!

При этих словах Паткуль проснулся, стал тереть глаза и рассматривать вошедших. От удивления он не смог произнести ни слова.

– Куда вы меня поведёте? – нашёлся он, наконец, смутно догадываясь о цели неожиданного ночного визита.

– К членам Тайного совета, – был ответ.

Ответ несколько успокоил Паткуля. Он знал, что такое Тайный совет короля Августа и знал, кто в нём заседает. Трусы! Он их нисколько не боялся. Паткуль стал одеваться, приговаривая:

– Вот она награда за услуги королю!

Одевшись, он в сопровождении полковника и солдат вышел на улицу. Там, окружённые стражей, стояли дрожки. Браун предложил сесть, и они быстро поехали по пустынным улицам ночного Дрездена. Дрожки подъехали к городским воротам и остановились.

– Это не похоже на дорогу к Тайному совету, – заметил Паткуль.

– Надобно ждать дальнейших указаний, – пояснил Браун.

Ждать пришлось не долго, подъехала крытая карета, и Браун предложил арестованному пересесть в неё. Напротив разместился какой-то подполковник. Карета тронулась и выехала из города. Сзади слышался топот лошадей сопровождающего конвоя.

– Куда мы? – поинтересовался Паткуль.

– В Зонненштайн.

– Поступать так с послом коронованной особы противно международному праву, – сказал Паткуль. – Знает ли об этом король?

Ответом было молчание.

Вот так описывает арест Паткуля наш историк профессор Н.Г.Устрялов. Никто из цитированных здесь источников не описывает подробности ареста, и если их в своей книге приводит такой серьёзный и основательный учёный, каким был Николай Герасимович Устрялов, можно с уверенностью предположить, что они соответствовали действительности.

К утру кортеж добрался до замка Зонненштайн. Паткуля провели в комнату с зарешёченными окнами, закрыли на замок двери и выставили караул. По иронии судьбы, Паткуля определили в ту же комнату, в которой сидел недавно француз Герен. Пока арестованного везли в Зонненштайн, в его спальне производился обыск. Изымали все его бумаги – переписку с царём, с друзьями, текст договора с австрийцами и многое другое, что должно было послужить в качестве улик его изменнических намерений. «Надёжные люди», – докладывал на следующий день тайный советник Хойм Августу, в присутствии офицеров и самого арестованного «опечатали все его бумаги и личные вещи и, не заглядывая в них, свезли в здание налогового ведомства».

Арест Паткуля в дипломатических кругах Дрездена и в других европейских столицах произвёл большой фурор. Граф Штраттманн сделал представление саксонскому двору, но Дрезден оставил его без последствий. Ни один русский посол не вмешался в его дело, за исключением военного комиссара Д. Голицына. Князь – надо отдать ему должное – во время ареста Паткуля был в отъезде, но по прибытии в Дрезден немедленно и энергично выразил возмущение действиями саксонских властей, «вытащивших» русского посла из постели словно вора и посадивших его в крепость. Он также в резких тонах указал саксонцам на недопустимость овладения его дипломатической перепиской. Именем царя он потребовал немедленного освобождения Паткуля и выдачи всех его личных и служебных бумаг6060
  Благодаря вмешательству Д. Голицына почти весь архив Паткуля некоторое время спустя был возвращён в Россию.


[Закрыть].

Потом началась странная «игра на нотах» между русским и саксонским дворами, а также между последними и их посольствами в Москве и Дрездене. Нотную «увертюру» открыл Август, направив к царю в Гродно специального курьера Шёнбека6161
  Устрялов Н. Г. называет курьера Чембеком.


[Закрыть], в неблагодарную задачу которого входило объяснить Петру мотивы, по которым его посол был посажен в тюрьму. Шёнбек при выезде из Дрездена получил лишь общие инструкции, а составить подробный обвинительный акт против Паткуля ему предстояло вместе с послом Августа при царе уже упоминавшимся нами ранее фон Арнштедтом.

Если бы Август знал, кого он выбрал на роль прокурора, он бы очень удивился. Фон Арнштедт был одновременно и шокирован и возмущён тем, что случилось с Паткулем, и сразу понял всю подоплеку этого дела. Он, конечно, не мог ослушаться своего верховного сюзерена и, скрепя сердце, исполнил его поручение. Шёнбек вручил царю «наказ Августа» – документ, в котором содержался список из двух десятков (!) пунктов, по которым обвинялся Паткуль. Один только этот сугубо поверхностный факт говорил о многом и должен был насторожить царя.

Вероятно, так оно и получилось. Потому что вслед за Шёнбеком фон Арнштедт направил длинное письмо Петру Шафирову, ставшему правой рукой канцлера Головина по внешним делам, в котором фактически полностью дезавуировал официальный обвинительный акт Дрездена и ориентировал Петра и Головина о действительном положении вещей. Посол открытым текстом сообщал, что меморандум Шёнбека, лично им, фон Арнштедтом, составленный, отражал точку зрения дрезденских министров, но не его самого, потому что обвинительное заключение он писал не по велению сердца, а подчиняясь указанию Августа. Посол подробно излагал подоплёку дела Паткуля и полностью брал его под свою защиту. Он умолял Шафирова употребить всё своё влияние на канцлера Головина, чтобы вытребовать арестованного в Россию и спокойно во всём разобраться. Сам посол считал Паткуля абсолютно невиновным и заявлял, что сделает всё от него зависящее, чтобы выручить своего друга из беды. Через неделю, 14 января, посол снова пишет Шафирову и напоминает о своей просьбе держать его в курсе дела о том, какой оборот примет дело Паткуля у царя.

Фон Арнштедт был первым, кто проинформировал русский двор о деталях соглашения Паткуля с графом Штраттманом касательно перевода русского корпуса в Австрию. На основании этой информации Головин отправил графу Штраттману, обеспокоенному судьбой Паткуля и заключённого с ним договора, письмо, в котором сообщал, что Паткуль «поступил весьма противно указу: ему велено было только в крайней невозможности договариваться о перепуске войск цесарю, но прежде постановления донести и ждать указа». Вероятно, Головину надо было как-то выкрутиться перед австрийским двором за нарушение достигнутого уже соглашения, а потому он всю вину перекладывал на «стрелочника» посла. Плохо, весьма плохо представляли царь и Головин угрозу, нависшую над головой Паткуля!

А 9 января 1706 года Пётр из села Преображенского пишет письмо к А. Меньшикову в Гродно: «Посылаю к вам ведомость (известие, полученное от посла Измайлова в Копенгагене) о незапном деле, которое учинили зело жестоко против всех прав министры саксонские над Паткулем; для чего посылаю к королю о сем письмо, которое положено при сем же; и если оно застанет Вас в Гродно или по ту сторону Гродны, изволь сам королю отдать и отповедь взять». Как видим, арест Паткуля царь называет без всяких обиняков своим именем. Сквозь строки просматривается неприкрытое возмущение Петра самоуправными действиями саксонцев и желание разобраться в этом деле по всей справедливости.

В личном обращении к Августу царь выражается более осторожно и дипломатично – вероятно, он не хотел раздражать курфюрста, чтобы не навредить арестованному. В своём послании от 13 января 1706 года царь написал Августу, что «незапное арестование генерала нашего и министра фон Паткуля в Дрездене… с удивлением разсудили», но теперь от камергера Шёнбека «мы довольно уразумели в точности, по каким причинам всё указанное произошло» и заверил, что переговоры о переводе русского корпуса в Австрию «имели место вопреки его воле и общим интересам». В то же время он требовал от Августа Паткуля «без задержания здорово в Гродно или где мы случимся с Вашим величеством с письмами всеми, от него составленными и запечатанными, нам представить, дабы порядочно о всех делах от него учинённых нам выслушать».

В послании к Августу из Орши, датированном 21 февраля, Пётр снова просил польского короля «направить Паткуля со всеми его бумагами и документами в Россию, где ему будет учинено следствие и суд». Это уже было похоже на то, что советы фон Арнштедта царю начинали претворяться в жизнь. Почти одновременно в Дрезден поступило письмо канцлера Головина, датированное 17 февраля, в котором сообщалось, что «царь потребовал сатисфакции по аресту Паткуля» и что Пётр выступил бы в защиту арестованного более энергично, если бы не помешало шведское наступление на Гродно. Русский канцлер тоже выбрал явно недвусмысленный тон в защиту Паткуля. Возможно, что в этом письме выражена сугубо личная позиция, не совпадающая с мнением царя, но это мало вероятно. Скорее всего, царь нервничал (военная обстановка в Гродно к этому времени для русских складывалась довольно драматично) и, проявляя осторожность, предоставлял своим «слугам» возможность высказывать более адекватные оценки по делу Паткуля.

Август заверял царя, что Паткуль будет выслан в Россию, как только это позволит сделать обстановка, а пока все пути в Россию были-де блокированы шведами. В последующие месяцы царь ещё три раза – правда, походя – обращался к Августу с требованием выдать ему Паткуля, но Август всё время под тем же предлогом ссылался на невозможность выполнения этой просьбы. Он знал, что в Москве Паткуль оправдается перед Петром, и тогда кое-кому не поздоровилось бы в Дрездене.

Но не только саксонский посол внёс ясность в суть происходящего. Сам Паткуль написал письмо царю, которое попало ему в руки примерно в то же самое время, что и «наказ» Августа, посланный с Шёнбеком. Н.Г.Устрялов нашёл его в московском государственном архиве, на нём стоит дата получения – 30 января 1706 года. Каким образом Паткулю удалось написать письмо, конспиративно переправить его из крепости, и найти канал доставки до адресата, можно лишь догадываться. Впрочем, как мы увидим ниже, такие возможности он себе обеспечил.

Письмо к царю очень обстоятельное и длинное – настолько длинное, что заключённому, чтобы написать его, понадобился, вероятно, не один вечер. Видно, что написано оно не под влиянием одних только эмоций, это документ государственного человека, осознающего свой долг и ответственность. В нём проявились весь аналитический ум Паткуля, его прозорливость и уверенность в своей правоте. Он докладывает об обстоятельствах своего ареста, отмечая грубое нарушение международного права и его статуса неприкосновенности как посла России; просит не верить наветам его клевретов и обещает царю во всём оправдаться, так что «не только вы с обеих сторон, но и весь свет увидит мою невинность и узнает неслыханную свирепость сих варваров. Прошу не милости, а справедливости и суда и уповаю, что Ваше величество в том мне не откажете, но своею, Богом данною, силою меня освободите и даруете возможность на суд всего света представить моё дело и на меня наветы. Смиренно уповаю, что Ваше величество в моём лице вашу собственную повреждённую честь охраните, подобно другим христианским государям, которые так поступают и в меньших случаях, отомстите за ваше оскорбление, чтобы всегда имели к Вашему величеству почтение, как наивеличайшему в свете государю. Как публичный министр, я стою под властью государя, которого дела отправляю, а у другого свят и невредим. Всё, что можно мне сделать: запретить вход, а самосильством управы не искать».

Паткуль догадывается, что формальным предлогом для вылазки его врагов послужило дело о русском вспомогательном корпусе, и в деталях, с самого начала, излагает историю этого многострадального воинства: о том, как с ним обращались саксонцы, отказывая в предоставлении провианта и крова, о том, как он обивал пороги саксонского военного ведомства, пытаясь добиться от него хоть какой-нибудь помощи, о том, как он тратил собственные средства, чтобы не дать бедным солдатам умереть с голода и отчаяния. Он ссылается на письма царя и Головина, давшие ему полномочия на вступление в контакт с графом Штраттманном и рассказывает о том, какие благоприятные условия удалось «выторговать» у австрийцев для русских военных. Он упоминает, что вопрос о переводе корпуса обсуждался на собрании офицеров и что офицеры единодушно выбрали вариант службы у кайзера, предпочитая его голодной смерти в Саксонии. Наконец, Паткуль раскрывает суть секретных статей договора с австрийцами, которые могли служить только на пользу России. Он собирался выслать текст договора на одобрение Петра, но помешал пресловутый арест. Паткуль просит царя вызволить его из тюрьмы и обещает оправдаться перед ним по всем статьям. Он умоляет не сообщать об этом письме саксонцам, чтобы не вызвать с их стороны ненужных репрессий.

И это письмо в Россию из Зонненштайна, вопреки утверждениям Е. Эрдманна, было не единственным6262
  Е. Эрдманн утверждает, что письма не дошли до адресата. Вероятно, ему не удалось познакомиться с «Историей царствования Петра Великого» Н.Г.Устрялова.


[Закрыть]! В начале того же рокового 1706 года от Паткуля приходит письмо к Головину. Оно коротко, это даже не письмо, а записка. Приводим её полностью в версии профессора Н.Г.Устрялова: «Не знаю, дошло ли моё письмо государю. Пишу ночью тайно, сижу в той же яме, где содержался преступник Герен, на стене видно ещё, где он писал собственной рукой. Если государь меня оставит, несчастлив тот, кто верно ему служит».

Всем саксонским послам в европейских столицах Август направил подробные разъяснения насчёт обстоятельств ареста царского посла, который якобы своими самовольными действиями вызвал недовольство у самого царя. Пфингстен, один из членов кабинета Августа, распространял слухи, что Паткуль арестован по приказу самого царя. О причинах, которыми при этом руководствовался царь, Пфингстен предпочитал не говорить, загадочно ссылаясь на правила конспирации. Датский посол в Дрездене Т. В.Ессен, не удовлетворившись разъяснением короля, в знак протеста уехал в Данию. Граф Штраттманн такими объяснениями не удовлетворился и требовал от советников Августа ответить, действовали ли они по приказу своего короля или на свой страх и риск, и спрашивал, может ли он и впредь считать себя в Саксонии в безопасности. Скоро, однако, графа отозвали в Вену, потому что своими настойчивыми действиями он раздражал не только Августа, но и кайзера Йозефа.

Никто не верил официальной версии Дрездена, лившего крокодиловы слёзы по поводу русского вспомогательного корпуса, потому что всем было хорошо известно, как к нему относились саксонские министры, и до какого состояния он был доведен благодаря неусыпному «попечительству» тех же плакальщиков. Мало сомнений было и в том, что король Август лично замешан в устранении Паткуля, потому что жалкие и трусливые Хойм, Пфлугк и Кº сами никогда бы не решились поднять руку на дипломатического представителя Петра. Большую озабоченность арестом Паткуля продемонстрировал Берлин. Маршалл фон Биберштайн направился немедленно в Дрезден, чтобы узнать подробности аферы и попытаться выручить документы Паткуля, касающиеся русско-прусских контактов. Но что могли сделать для Паткуля Копенгаген, Вена или Берлин, если ничего не предпринимала Москва?

Конфисковав личный и служебный архив Паткуля, заговорщики рассчитывали найти против него компромат. Но они жестоко просчитались, потому что ничего предосудительного, хоть как-то оправдывавшего их беспрецедентную акцию, обнаружить в бумагах арестованного не удалось. Правда, кое-что полезное для себя они всё-таки извлекли. В конфискованных документах они наткнулись на адресованный Августу мемориал Паткуля, в котором последний сообщал, что из-за большой занятости военно-хозяйственными делами вынужден отойти от дипломатических, и просит короля по всем этим делам обращаться к послу Долгорукому. Это была ценная зацепка для дрезденских крючкотворов – пусть хоть задним числом, но она придавала аресту царского посла видимость легитимности. Если Паткуль снял с себя обязанности посла, значит, он не имел права пользоваться дипломатическим иммунитетом!

Это, конечно, была очень свободная трактовка международного права, весьма далёкая от действительного положения вещей. Посол перестаёт быть послом только тогда, когда он лишается верительных грамот и официально освобождается от своих представительских полномочий тем же органом, который его назначил – в данном случае, царём. Паткуля же никто посольских полномочий не лишал, а его временное добровольное удаление от дипломатии никак не могло сказаться на его дипломатическом статусе. Но для врагов Паткуля это было малосущественной деталью!

Заговорщики понимали, что главное теперь состояло в том, чтобы убедить в виновности Паткуля царя Петра. Составить список обвинений было поручено Хойму. Но тому был хорошо известен нрав царя – он ни за что не поверит в те «сказочки», которые были рассчитаны на непосвященных, и тогда Хойм в письме от 3 января 1706 года просит Августа о разрешении вскрыть архив Паткуля и «тайно его исследовать». Посмотрим, что же наскрёб против Паткуля тайный советник Хойм после того, как «исследовал» его архив6363
  Е. Эрдманн, ссылаясь на сохранившееся в архивах письмо Августа, утверждает, что король, одобрив все действия Хойма и Кº, вскрывать архив Паткуля якобы запретил. Такое утверждение мы считаем просто наивным.


[Закрыть]?

Невероятно, но факт: Хойм, не моргнув глазом, утверждает, что инструкции канцлера Головина Паткулю по делу русского корпуса не существует вовсе. Сообразив, однако, что эта чудовищная ложь долго не проживёт, тут же поправляется: поскольку, мол, она пришла в зашифрованном виде, то официальной силы не имеет. Бедный тайный советник забыл, что полный текст инструкции Паткуль своевременно передал генералу Штайнау. Далее он утверждает, что Паткуль получил от австрийцев взятку. (За что? За то, что «всучил» кайзеру растрёпанный, растерзанный и неподготовленный к ведению военных действий корпус?) Всем было хорошо известно, что Паткуль был неподкупен, но, может быть, поверит царь, на которого и был рассчитан этот список мнимых преступлений? И так далее и тому подобное. Стряпня, которой занялся королевский советник Хойм и которую повёз царю Шёнбек – это яркое свидетельство того, с какими людьми в окружении Августа в течение многих лет приходилось иметь дело Паткулю.

Поступившие в это время на имя Паткуля царские письма повергли горе-заговорщиков в неописуемый ужас – а вдруг там содержится решительное требование об освобождении Паткуля. Поэтому сначала письма хотели просто утаить, но, сообразив, что эта детская уловка вылезет наружу, от этой затеи отказались. Кто-то предположил, что в письмах содержались указания царя о новых денежных переводах любимому королю Августу. Тогда решили показать письма адресату. В Зонненштайн послали курьера и в присутствии коменданта крепости фон Корнберга предложили Паткулю вскрыть пакеты. Но Паткуль отказался сделать это, резонно заявив, что, будучи арестованным, не имеет права получать от своего начальства никаких указаний: «Царю моё теперешнее состояние и так причинило большую неприятность, так зачем же мне его усугублять?»

В изложении Н.Г.Устрялова этот эпизод выглядит несколько иначе: Август из Гродно послал в Зонненштайн своего адъютанта полковника Дамнитца с царским письмом и устными указаниями Паткулю. Тайные советники сначала не были настроены допускать посланца к Паткулю, но, рассудив, разрешение на встречу с узником всё-таки дали. Вот что якобы рассказал Дамнитц членам совета после свидания с Паткулем: Когда он сообщил Паткулю о письме царя, тот спросил его: «Не имеете ли Вы того же от Его Королевского величества?» После утвердительного ответа Дамнитца однако оговорился, что письмо Августа у него отобрали тайные советники, а изустное указание передавать арестованному запретили. Паткуль сказал: «Хорошо, что господа советники проявляют такую осторожность и не допускают бесчестить письма и приказы своего короля предъявлением их заключённому в темницу. Особу же Его Царского Величества можно бесчестить. Но я не могу принять в этой яме ничьих сообщений – ни письменных, ни устных, здесь не посольское место». Дамнитц спросил, может ли он передать эти слова тайным советникам, на что Паткуль дал утвердительный ответ и пообещал советникам за учинённые бесчинства строгое наказание. Царское же письмо Паткуль рекомендовал передать Голицыну. По словам Дамнитца, выслушав его рассказ, члены Тайного совета пришли в смущение. Фельдмаршал Штайнау тут же поспешил уехать в Богемию, заявив: «Господам советникам надлежало быть разумней».

Как бы то ни было, арестовав Паткуля, заговорщики пребывали в нерешительности относительно дальнейшей его судьбы. Август находился при своих войсках в Польше, Шуленбург, забрав под своё начало русский вспомогательный корпус, готовился дать шведам сражение под Фрауштадтом, связь между королём и Дрезденом была ненадёжной, потому что шведы перерезали все коммуникации. К тому же за Паткуля вступилась курфюрстина-вдова, мать Августа, обратившаяся с письмом к сыну 26 января 1706 года. Она ссылалась на щекотливое положение, в которое её поставили советники сына, арестовавшие Паткуля как какого-то преступника или разбойника. Ведь это она была инициатором брака арестованного с Анной Айнзидель, и теперь ей приходилось выслушивать жалобы со стороны невесты и её отца. Кроме того, Анна София справедливо указывала сыну на негативную реакцию, которую вызвал арест Паткуля в Европе, и для восстановления авторитета Дрездена рекомендовала Августу наказать виновников скандала, а самого Паткуля – выпустить на свободу.

Проштудировав все документы арестованного и не обнаружив среди них никаких зацепок для предъявления ему серьёзного обвинения (кроме критических заметок в адрес их короля и его министров), Хойм и Кº пустились во все тяжкие и прибегли к фальсификации. Используя обнаруженные в архиве Паткуля шифры, заговорщики подделали его почерк и сфабриковали два письма, которые должны были свидетельствовать о его намерениях вступить в предательскую связь со шведами. Копии этих писем, отправленных якобы Паткулем в Берлин и прусскому послу в России Кайзерлингу, находятся в Дрезденском государственном архиве, но их оригиналы среди архивных документов Пруссии, хранящихся в Немецком центральном архиве в Мерсебурге, странным образом отсутствуют. Похоже, прусские дипломаты никогда их не получали.

Е. Эрдманн провёл анализ дрезденских копий и пришёл к следующим выводам:

Первое письмо, адресованное прусскому министру Х.Р.фон Ильгену, касалось вопроса предполагаемого заключения мира между Россией и Швецией при посредничестве Паткуля. Как мы помним из предыдущей главы, Паткуль, без согласования с царём Петром, вступил в тайный контакт с прусским посланником Маршаллом фон Биберштайном и вёл с ним по этому вопросу переговоры. В тексте письма Е. Эрдманн обнаружил немало подозрительных моментов. Во-первых, он обратил внимание на то, что текст составлен сумбурно и бессвязно, что не соответствовало стилю Паткуля. Французские слова перемежаются в нём с немецкими, в то время как оба корреспондента вели между собой переписку исключительно на французском языке. В-третьих, обратило на себя внимание небрежность зашифровки текста: разные цифровые комбинации применяются для зашифровки одного и того же слова или понятия, а с другой стороны, одна и та же цифровая комбинация использовалась для кодирования разных слов и понятий. Такая «небрежность» совершенно нетипична для такого тщательного и хитрого конспиратора, которым был Паткуль. Наконец, немецкий историк обращает внимание ещё на одну несуразность: в начале текста письмо датируется словами «Бреслау, 24 июня», а конец – «Дрезден, 30 мая»! Фальсификаторы, вероятно, так торопились, что допустили грубую ошибку. Рядом с письмом находится официальный комментарий Хойма или Пфингстена, в котором содержится вывод о том, что Паткуль «ищет дружбы со Швецией в ущерб королю и царю», что из нейтрального текста письма вовсе никак не следует.