Текст книги "Паткуль. Неистовый лифляндец"

Второе письмо фальсификаторов адресовано от имени Паткуля к прусскому посланнику при царе Й.Г.Кайзерлингу, на основании которого враги Паткуля сделали вывод о том, что тот уже находился в прямой преступной связи со шведами. О Паткуле в письме говорится в третьем лице – вероятно для того, чтобы показать, как Паткуль ловко прячет концы своей предательской связи с Карлом XII: «Он (некое выдуманное Паткулем лицо) поддерживает с Королевским Шведским двором тесную дружбу и заверил меня, что будет поддерживать эту дружбу и впредь». И во втором письме Хойм и Кº допустили грубую промашку в датировке: в начале письма стоит «Гамбург, 4…», а в конце – «Дрезден, 16 сентября». В сохранившихся письмах Паткуля нет ни одного, которое бы он датировал разными городами или допускал путаницу с числами и месяцами.

По мнению Эрдманна, привлекает внимание и завершающий комплимент письма: «Да поможет нам Бог в нашем начинании, с наилучшими рекомендациями, адьё». Между тем, все свои письма Паткуль обычно заканчивал комплиментом «Ваш преданный слуга Й.Р.Паткуль». В лжепослании к Кайзерлингу комплимент звучит слишком доверительно и набожно – прусский и царский посол друг друга недолюбливали, другу другу не доверяли и в тесной дружбе между собой никогда не состояли. Комментарий саксонских заговорщиков однозначен, они победно утверждают, что Паткуль с помощью своих друзей продолжает верно служить королю Швеции и похвально отзывается об их усилиях заключить за спиной короля Августа сепаратный мир со шведами.

Комментарии к письмам в первую очередь были рассчитаны на царя, и король Август поспешил уведомить своего «друга» Петра об удивительной божьей милости, снизошедшей на его слуг и помогшей им разоблачить «постыдный заговор» Паткуля. Он, Август, видите ли, уже давно питал подозрения к царскому послу, его люди взяли подозреваемого на заметку и вот с помощью документов, попавших к ним в руки таким «удивительно счастливым образом» (!), махинации предателя раскрыты. Претвори Паткуль свои коварные планы, царь лишился бы трона и скипетра, но бдительный Август… и т. д и т. п. А в целом он, Август, рекомендует Петру освободиться от услуг всех лифляндцев – они лживы и коварны, давно куплены шведами или являются агентами Паткуля. На этот счёт у Августа имеются неопровержимые доказательства.

Трудно сказать, насколько Пётр поверил этим бредням своего саксонского «друга», но он снова повторил свою просьбу к Августу поскорее выдать ему Паткуля, чтобы Москва сама могла разобраться в его поступках. Правда, просьбе этой не было придано достаточной настойчивости и требовательности. В руках у Петра был саксонские послы Арнштедт и Халларт, царь мог взять их в заложники и потребовать обмена на Паткуля, но царь к этому средству не прибег. А саксонские советники придумывали всё новые причины для задержания Паткуля в Зонненштайне: то они ссылались на его болезнь, то на опасность транспортировки, то ещё на что-нибудь.

Е. Эрдманн описывает ещё один странный случай, свидетельствующий о том, что саксонский двор для компрометации Паткуля ещё задолго до его ареста использовал подлог и фальсификацию. Речь идёт о т.н. письме Ф. Головина к Паткулю от 11 ноября 1705 года, в котором русский канцлер высказывал резкую критику в адрес Фридриха I, признавшего польским королём Станислава Лещинского, и высказывает угрозу использовать территорию Пруссии для прохода русских войск. Это письмо Паткуль якобы вручил Х.Р.фон Ильгену через своё доверенное лицо фон дер Лита. Фон Ильген, возмущённый несправедливой критикой, потребовал от Паткуля объяснения. Паткуль специально выезжал в Берлин и давал разъяснения, согласно которым он никогда такого письма от Головина не получал и фон дер Литу не передавал. Более того, он получил из Гродно от Головина письмо, тоже датированное 11 ноября, резко отличавшееся и по тону и по содержанию от того, которое попало в руки к Литу.

Пётр Шафиров намекнул прусскому послу Кайзерлингу, что авторами подложного письма могли быть только саксонцы. Поскольку король Август категорически отверг возможность того, что письмо было сфабриковано его придворными, на подозрении остался лишь Паткуль. Странным образом эти подозрения подтвердил тот же Шафиров, якобы сообщивший в марте 1706 года Кайзерлингу о том, что автором письма является Паткуль. При этом Шафиров попросил посла не докладывать об этом в Берлин, поскольку де бедный Паткуль и так уже наказан. Странная наивность хитрого и умного царедворца и ловкого чиновника, которым был Шафиров!

В Берлине поверили второй версии Шафирова, которого, вероятно, уже успели обработать саксонцы. В мае 1706 года фон Ильген писал Кайзерлингу: «Двойной натуре Пакуля мы удивлялись не раз – он плохо отплатил за нашу милость. Но он уже получил то, что заслуживает». После этого активность берлинского двора и фон Ильгена по освобождению Паткуля из тюрьмы резко упала. Саксонские подарки Шафирову сделали своё дело.

И Паткуль оставался в заключении.

Первые дни, опасаясь отравления, Паткуль отказывался от приёма пищи. Коменданту крепости Корнбергу потребовались усилия, чтобы убедить узника прекратить голодовку. Съестные припасы привозили из соседней Пирны, а за снабжение Паткуля отвечал сын тайного советника Хойма Хайнрих, как оказалось впоследствии, тайный единомышленник Паткуля. Пищу доставляли в невероятных количествах – одному человеку было просто не под силу справиться с таким обилием продуктов. Паткуль содержал себя из собственного кармана, и комендант без зазрения совести заказывал продукты и особенно деликатесы с запасом, в расчете на себя и других офицеров крепости. Х. Хойм, в нарушение приказа, снабжал своего друга и свежими газетами.

Думается, Паткуль намеренно «баловал» коменданта хорошим вином и лобстерами, чтобы добиться для себя ослабления режима заключения. Есть сведения о том, что комендант Корнберг проникся к своему высокопоставленному узнику таким уважением, что даже предложил ему устроить побег, но Паткуль отказался от этого предложения якобы из-за непомерно высокой суммы, которую потребовал Корнберг за свои услуги. Возможно, что это соответствовало истине, потому что сам Паткуль в одном из писем к королю Августу намекает на то, что ему предоставлялась благоприятная возможность бежать» из крепости, но он «не воспользовался ею, поскольку она не приличествовала» его положению посла.

Как бы то ни было, но побег из Зонненштайна, по-видимому, пока не входил в планы Паткуля. У него были другие намерения. К великому возмущению и удивлению советников Августа в Дрездене появился памфлет, подписанный анонимным автором, назвавшим себя «по-настоящиму верным». Все узнали в нём руку Паткуля, а ему ведь было запрещено давать перо, бумагу и чернила! Неслыханное преступление! Коменданта Зонненштайна заставили писать объяснения и примерно наказали: его сместили с должности и посадили в тюрьму.

Памфлет был озаглавлен «Опровержение предлогов, использованных саксонскими министрами для преследования Паткуля» и представлял собой страстный обвинительный акт, раскрывающий обстоятельства совершенного над ним насилия. Памфлет подробно описывал состояние царских войск в Саксонии и наплевательское – преступное – отношение к ним со стороны официального Дрездена. Сообщалось о т.н. указе кабинета министров, запрещавшем местным жителям отпускать русским солдатам продукты, дрова, фураж и даже питьевую воду, о вынужденном переводе корпуса из Саксонии в Австрию, об инструкциях на этот счёт царя Петра и переговорах Паткуля с послом Австрии. В памфлете самым решительным образом опровергалось утверждение о том, что Паткуль лишил себя дипломатической неприкосновенности и отказался от ранга посла.

Самым неприятным моментом во всей этой истории было то, что памфлет мгновенно распространился по всем европейским столицам и вызвал там самые неблагоприятные отзывы в адрес короля Августа и его двора. Саксонские послы писали домой, что никогда ещё в своей практике они не подвергались таким оскорблениям, унижениям и угрозам, какие они испытали после появления памфлета. Август отдал приказ сжечь памфлет публично на костре, но какой это имело эффект? Дело Паткуля разрасталось в международный скандал, и его друзья были полны надежд на благоприятный исход дела.

Паткуль недаром «подкармливал» персонал крепости, потому что ещё до написания памфлета ему удалось переслать из крепости подробное письмо царю с изложением всех фактов его ареста. Осталось тайной, каким образом удалось переправить письмо через саксонскую границу, но с уверенностью можно лишь сказать, что оно попало сначала в Пруссию. Там у Паткуля были верные друзья – кроме фон Ильгена и Биберштайна, там ещё был Альбрехт Лит, его личный поверенный во всех делах, а говоря современным языком – агент. К сожалению, пишет Е. Эрдманн, из Берлина письмо не ушло, а пролежало там до 1708 года6464
  Е. Эрдманн нашёл его в архиве с пометкой: «Обнаружено среди документов в 1708 году». Но, как мы уже указывали выше, письмо в Россию всё-таки дошло!


[Закрыть]. Скорее всего, в дело вмешались саксонские дипломаты, а архиосторожный Фридрих I побоялся испортить отношения с Августом.

А в марте 1706 года в Дрезден на имя Паткуля поступило письмо канцлера Головина, составленное в самых дружественных тонах. Советники дрезденского двора по указанию Августа вынуждены были вручить письмо адресату. Ф. Головин писал, что царь Пётр весьма раздражён несправедливым арестом своего посла и требует от Августа его немедленного освобождения.

Ещё раньше Паткулю через таинственного «друга и благодетеля» – скорее всего, Бозе – послал письмо Пётр Шафиров, но нам не известно, дошло ли оно до адресата. Шафиров информировал Паткуля о требовании царя к Августу доставить в Россию и Паткуля и конфискованные у него архивы. Пётр, писал Шафиров, ознакомился с содержанием договора, заключённого с графом Штраттманом и нашёл его, особенно секретное приложение, вполне приемлемым. О том, чтобы квалифицировать действия Паткуля как предательство, сообщал Шафиров, не может быть и речи. Единственное, что могло быть поставлено в вину Паткулю, так это предоставление корпуса в распоряжение кайзера без разрешения царя. Но Шафиров тут же успокаивал его, что этот проступок не столь уж тяжёл, чтобы Паткуль со своими прежними заслугами не смог бы получить царское прощение.

Все эти письма, возможно, и внушали Паткулю определённые надежды и помогали держаться, но они не решали проблему кардинально. Царь не произносил своего решающего слова, канцлер Ф.А.Головин вскоре умер, а саксонские министры с его освобождением не торопились. Паткуль дважды обращался за помощью к Августу, его письма к королю подписаны тем же псевдонимом, что и упомянутый выше памфлет – «по-настоящему верный». Первое письмо написано сразу после ареста и поражает информированностью арестованного по поводу произошедших в городе событий. Так Паткулю стало известно, что в знак протеста против его ареста из Дрездена убыли послы Вены и Дании. Вероятно, молодой Хойм снабжал его газетами с самых первых дней заключения в Зонненштайне.

Второе письмо написано чуть позже, и опять оно свидетельствует о том, что кто-то тайно проинформировал автора о вскрытии его личного архива – в газетах об этом прочитать было невозможно. (Опять появляется мысль о причастности к этому молодого Хойма, который возможно черпал необходимые сведения от своего отца и тут же давал о них знать Паткулю). Паткуль самым решительным образом выражает протест против незаконного просмотра его корреспонденции и сравнивает его с «работой дьявола над евангелием». Письмо сохранилось в дрезденских архивах и содержит чужие пометки типа: «Клевета!», «Ложь!» и т. п.

Паткуль попытался убедить короля в том, что он действовал всегда во имя общего блага как России, так и Саксонии, но Август конечно же проигнорировал все эти увещевания и оставил их без последствий. Справедливости ради следует сказать, что военно-политическая обстановка к этому времени складывалась для него таким неблагоприятным образом, что ему было не до Паткуля. Впрочем, забыть его совсем он не мог – об этом постоянно напоминали из Берлина и Москвы, и ему снова приходилось врать, изворачиваться и давать пустые обещания. Историк Бернулли справедливо утверждает, что при желании Август мог не один раз благополучно доставить Паткуля в Москву, но не сделал этого, потому что задумал умилостивить Карла ХII выдачей Паткуля.

Карл ХII в Саксонии

Царь Пётр был далеко, а Карл ХII совсем близко, и это решило участь Паткуля. Шведскому королю надоело гоняться за Августом по необъятным просторам Речи Посполитой, и он решил, наконец, раз и навсегда обезвредить его, чтобы потом всеми силами повернуть на восток и сокрушить Россию. В конце августа 1706 года со всей своей армией он вошёл сначала в Силезию, владения кайзера Иосифа, не подумав даже предупредить его об этом, а 1 сентября 1706 года вторгся в Саксонию.

Шуленбург с остатками армии не мог оказать шведам ни малейшего сопротивления и в спешке отступил в Тюрингию. Август наблюдал за продвижением шведских войск из Литвы, находясь под защитой довольно значительного войска, в состав которого входил и корпус под командованием князя А. Меньшикова. Жена его уехала к родственникам в Байрет, курфюрстина-мать с наследным принцем бежала в родную Данию. Помощи Августу ждать было неоткуда: царских войск для противостояния шведам было недостаточно, Австрия по уши увязла в войне с Францией и ограничилась лишь выражением протеста против нарушения шведами территориальной целостности империи, а Пруссия и Дания замерли от страха и молчали. Да и кто хотел связываться с ненадёжным и вероломным монархом Польши и Саксонии, которого пусть не законно, но прогнали с польского трона и посадили на него шведского ставленника Станислава Лещинского?

Ну а Август продолжал жаловаться на нехватку денег, в то время как его подданные купались в роскоши и раскошеливаться на войну не собирались. Русские деньги, по донесению посланника Григория Долгорукого, расходовались «на польских дам, на оперы и комедии» — одним только оперным певцам за зиму было подарено 100 тысяч ефимков. «Надейся на Бога, а на поляков и саксонцев надеяться нельзя», – писал посланник и оказался прав: союзник Петра сразу стал искать путей заключения со шведами мира. История, пожалуй, не знает иного такого странного мира, каким стал мир, заключённый Августом с Карлом ХII.

Карл ХII входить в Дрезден не стал, а расположил свою штаб-квартиру в городе Альтранштедте, недалеко от Люцена, где за 70 лет до этого пал его прадед Густав Адольф. Правнук осмотрел место гибели своего легендарного предка и сказал:

– Я пытался жить, как он. Может, Бог пошлёт мне когда-нибудь такую же славную смерть.

Хотя Альтранштадт выгорел, расставаться с этим местом Карл ХII не захотел. Он издал манифест, в котором объявил, что явился в Саксонию с миром и обещал всех, кто вернётся домой и заплатит контрибуцию, рассматривать так же благосклонно, как шведских подданных. Непослушным пригрозил суровым наказанием. Воззвание возымело действие, и народ стал возвращаться на свои места. Король приказал саксонской верхушке собраться и определить размеры контрибуции. При чтении реестра о финансовом положении подданных Августа у короля Карла перехватило дыхание: Саксония оказалась золотым дном. Ежемесячная контрибуция была определена в 625 000 риксдалеров, из которых 500 000 надлежало выплатить наличными, а остальные 125 тысяч – натурой. Кроме денежной контрибуции, на жителей Саксонии было возложено бремя обеспечивать шведскую армию продуктами: каждому шведскому солдату за счёт саксонской казны ежедневно полагались 2 фунта мяса, 2 фунта хлеба, 2 кружки пива и 4 су карманных денег, а кавалеристы ещё получали и фураж. О таком заботливом попечении русские союзнические солдаты из корпуса Паткуля не могли даже и мечтать!

Карл XII получает ключи от Лейпцига.

Впервые в истории саксонские дворяне, избалованные своим курфюрстом и освобождённые от уплаты налогов, были тоже привлечены к уплате контрибуции. Дворяне сделали робкую попытку жаловаться Карлу. По старинному праву они-де были обязаны поставлять в армию только рыцарских коней.

Шведский король дал им достойный ответ:

– Где же ваши рыцарские кони? Если бы ваше рыцарство выполнило свой долг, я не был бы здесь. Когда при дворе можно пображничать, туда спешат все рыцари. Когда же дело идёт о спасении родины, все прячутся по домам. От вас, господа дворяне, я требую уплаты контрибуции. Если вы сумеете уплатить её, ничего не тратя, мне будет очень приятно, что все остались освобождёнными от уплаты налогов.

Чтобы не было мародёрства, король старался армию в города не пускать. При этом он мало думал о благополучии местных жителей, а руководствовался исключительно соображениями дисциплины, считая, что города только развращают солдат. С другой стороны, он разрешал саксонцам подавать на своих постояльцев жалобы, и если выяснялось, что швед своровал или отобрал что-либо у хозяина дома, то король приказывал его наказать.

Рассказывали, что как-то один саксонский крестьянин пожаловался Карлу ХII, что шведский солдат украл у него петуха.

– Правда ли, что ты ограбил этого человека? – сурово спросил король мародёра.

– Да, ваше величество, – нагло ответил тот, – но я взял у этого мужика всего лишь петуха, а вы отняли у его государя корону.

Король так смутился, что не сразу нашёл ответ. Наконец, он протянул саксонцу два червонца за петуха, а солдату сказал:

– Запомни, любезный: если я и отнял у короля Августа целое королевство, то я ничего от него себе не присвоил.

Это была правда, но не полная: отнимать у Августа Саксонию КарлXII не собирался, но настолько сильно «облегчил» саксонскую казну и кошельки саксонцев, что страна долго не могла оправиться от шведской контрибуции. Содержание шведов ложилось на саксонцев тяжелым бременем и обошлось курфюршеству в 23 миллиона риксдалеров деньгами и натурой, не считая нескольких тысяч молодых саксонцев, забранных шведами в армию6565
  Саксонское золото окажется после Полтавы в руках царя и послужит делу окончательного поражения шведов.


[Закрыть].

Естественно, советники Августа не уставали склонять короля к миру. Открыто делать это он не мог – рядом находился А. Меньшиков, а потому он послал к Карлу двух своих верных людей: барона Имхофа и известного нам референта тайного совета Пфингстена. Отправляя их в ставку шведского короля, Август вручил им собственноручное письмо и, наделив широчайшими полномочиями, выдал им чистый бланк с одной лишь своей подписью – текст с условиями должен был быть вписан на месте.

– Попытайтесь получить для меня разумные и христианские условия, – проинструктировал он их на прощание.

Послы прибыли в Альтранштедт, и Карл ХII дал им тайную аудиенцию. Прочитав письмо Августа, он сказал:

– Господа, вы сию же минуту получите мой ответ.

Он ушёл в кабинет и продиктовал секретарю:

«Я соглашаюсь заключить мир на следующих условиях, причём не следует ожидать, чтобы я согласился на какие-либо изменения:

1. Король Август навсегда отказывается от польской короны и признаёт Станислава Лещинского законным королём и обещает не возвращаться на престол даже после смерти Станислава.

2. Он отказывается от всех других договоров и, главное, от договора, заключённого с Московией.

3. Он отправляет с почестями в мой лагерь князей Собесских и всех, взятых им в плен.

4. Он передаёт мне всех дезертиров, перешедших к нему на службу, и особенно Йохана Рейнхольда фон Паткуля, и прекращает всякие преследования против тех, кто от него перешёл ко мне».

К Имхофу и Пфингстену вышел граф Пипер и передал бумагу послам. Те были напуганы такими строгими условиями, начали уговаривать Пипера, чтобы тот повлиял на короля и уговорил отступиться от некоторых требований, но граф холодно ответил:

– Такова воля государя, моего короля. Он никогда не меняет своих решений.

14 сентября Альтранштедтский мир за спиной русских был подписан. Его надо было ратифицировать. Когда Имхоф и Пфингстен вернулись в Дрезден и доложили министрам результаты поездки, возникла дискуссия – пункт о выдаче шведам царского посла Паткуля показался советникам Августа самым неудобным. Что подумает и предпримет царь Пётр, прознав о таком позорном и противоречащем международному праву условии? Референт Пфингстен успокоил сомневающихся: королю Августу пришлось лишиться польской короны, так стоило ли горевать о судьбе какого-то Паткуля? На следующий день Пфингстен доложил Августу условия Альтранштедтского мира. Август, скрепя сердце, одобрил их, надеясь, что в будущем, может быть, как-нибудь удастся выторговать более выгодные для себя условия.

Между тем А. Меншиков всячески теребил Августа, предлагая напасть на шведский 10-тысячный отряд генерала Мейерфельдта, оставленный шведами для охраны Польши и стоявший у города Калиша в познаньском воеводстве. Август оказался в довольно щекотливом положении, но он быстро нашёл решение. Дав согласие Меншикову на военные действия, он послал тайного гонца к генералу Мейерфельдту с уведомлением, что он ведёт тайные мирные переговоры с его королём, и рекомендовал шведу уклониться от принятия боя с отрядом Меншикова. Мейерфельдт принял предательское послание Августа за очередную уловку саксонцев и принял сражение. Бой был ожесточённым, и шведы в первый раз потерпели поражение от русских при полном равенстве сил. Август, может быть, в первый раз в своей жизни говорил правду, а ему не поверили! К тому же над шведами была одержана первая крупная победа, но к радости она располагала мало. Карл шутить не любил, и мог в любой момент отказаться от мира и наказать курфюрста за вероломство.

Он отправился в Варшаву и отправил оттуда Карлу ХII письмо с извинениями, что Меньшиков побил Мейерфельдта. В это самое время к нему прибыл Пфингстен с текстом договора. Бросив всё, Август помчался в Саксонию. Он всё ещё надеялся, что Карл смягчится и пойдёт на некоторые уступки. Для видимости он созвал на совещание своих советников Флемминга, Хойма, Шуленбурга и Пфингстена, чтобы обсудить условия мира со шведами. На совещании Август выразил своё возмущение и несогласие с Альтранштедтским договором, давая понять, что его содержание стало для него большой неожиданностью. Король-лицемер затеял вместе с Пфингстеном бесплатное представление и поручил министрам добиться с помощью датского посла Ессена более выгодных условий мира. На совещании обсуждался и вопрос о Паткуле. Было решено, что Ессен сообщит Карлу ХII о невозможности выдачи Паткуля шведам и об обязательстве Августа держать его навечно в тюрьме. Пфингстен заверил собравшихся, что шведские министры дали понять ему о готовности гарантировать этот пункт. Всем было ясно, что шведские министры по этому вопросу имели перед своим королём такое же решающее слово, как они сами перед господом Богом, но сделали вид, что поверили референту и разошлись.

Почему же совещание не приняло решения об освобождении Паткуля, пока было время и возможность это сделать? Ответ напрашивается один – из-за страха перед шведским королём. Ещё накануне мира Август писал своему послу Арнштедту о том, что если шведы потребуют выдачи Паткуля, он будет не в состоянии помешать им. Но одновременно Август не хотел раздражать царя и не торопился с выдачей Паткуля шведам. Поэтому сразу же после совещания Паткуль был переведен из Зонненштайна подальше от Карла XII в крепость Кёнигштайн, расположенную в верхнем течении Эльбы на её левом берегу.

Крепость, построенная на крутой, обрывистой скале, была окружена высокой стеной и густыми лесами и считалась неприступной для любого врага. Здесь Паткуль должен был чувствовать себя в большей безопасности, чем в Зонненштайне. Сюда семья курфюрста свезла на хранение свои драгоценности. Здесь сидели принцы Собесские, в аресте которых Паткуль принимал самое непосредственное участие, и его враг Байхлинген. Собесских скоро выпустили, а вот бывший канцлер Августа просидел в крепости ещё несколько лет6666
  В Кёнигштайне после Паткукля сидели ещё два знаменитых узника: шведский библиотекарь и историограф Ю. Симмингшёльд, обвинённый в подделке долговых векселей (умер в Кёнигштайне в 1796 г), и наш соотечественник Михаил Бакунин, знаменитый анархист, посаженный после восстания в Саксонии в тюрьму, но вскоре помилованный и высланный в Россию.


[Закрыть].

Сразу после того как шведы вошли на территорию Саксонии, Паткуль написал Августу два письма. В первом он предлагал ему в эти тяжёлые часы свою помощь. Паткуль уверял короля, что он не испытывает к нему ненависти, не требует никакого вознаграждения за свои услуги и готов после отражения шведского вторжения вернуться в тюрьму. Во втором письме – длинном, подробном и сумбурном, в котором искренние чувства возмущения своим положением и несправедливым обращением смешаны с чувством глубокого отчаяния и безысходности, он почти умоляет Августа внять его заверениям в верности и преданности его особе, поверить в то, что он никогда не хотел зла ни самому королю, ни его стране, что на сепаратный мир со шведами он решился лишь из одного соображения – узнать получше планы шведов – ведь если бы он был предателем, то шведы бы не требовали его выдачи. Ни на одно из этих писем Август ответа не дал. Да и позволили ли бы саксонские министры, чтобы эти письма дошли до адресата? Страх перед Паткулем был так велик, что они никогда бы не рискнули предоставить ему шанс оправдаться перед королём – для них оправданный Паткуль был бы гибелью.

В ноябре шведы возвестили по всей Европе о заключении Альтранштедтского мира, и Августу, по совету своих министров, посоветовали вернуться в Саксонию под защиту шведов. Так было вернее – мало ли что на уме у русских!

Т.В.Ессену, вероятно, так и не удалось получить аудиенцию у шведского короля, и Август, наконец, решился лично выехать к нему на поклон. Предварительно он силой и угрозами вырвал у сопротивлявшегося А. Меньшикова взятых в плен под Калишем шведских военнопленных и отпустил их всех под «честное слово» в Померанию. Естественно, все они потом вернулись под знамёна своего короля и присоединились к войскам, направлявшимся в Россию.

«Король без короны» появился в Лейпциге, сопровождаемый одним офицером и камердинером. На следующий день, 7 декабря, он отправился на встречу с Карлом ХII. Швед выехал ему навстречу, но по дороге они разъехались, и Август первым прибыл на квартиру Пипера в Гюнтерсдорфе, что в получасе езды от Альтранштедта. Карл поспешил туда. Двоюродные братцы6767
  Напоминаем, что мать Августа, курфюрстина-вдова Анна София, была родной сестрой супруги КарлаXI, матери Карла ХII.


[Закрыть] встретились без всяких церемоний. Присутствовавшая свита забавлялась обсуждением представившегося их взору контрастного зрелища: побежденный – великан-красавец с крупной головой и чувственными пухлыми губами, большим носом и густыми тёмными бровями, в расшитом золотом французском кафтане, в большом парике с буклями и победитель – невзрачная, бледнолицая фигура на голову ниже партнёра, с остриженной узкой головой, покрытой редкими волосами, в простом офицерском мундире, перепоясанном старым ремнём, с грязными негнущимися ботфортами.

Они обнялись и поцеловались, подали друг другу руки и целый час провели в «дружеской» беседе. Разговор шёл о сапогах Карла, которые он последние шесть лет снимал только перед сном. Карл стоял перед ним, опираясь на шпагу, которая была при нём под Нарвой, а Август с довольным и любезным видом слушал, вероятно, создавая у рассказчика впечатление, что проделал такой длинный путь только для того, чтобы выслушать сагу о сапогах.

Покладистость, манеры и шарм Августа мало помогли ему – Карлу ХII менталитет распутного курфюрста был также чужд, как алеутскому самоеду. «Железная голова»6868
  Кличка, данная шведскому королю турками.


[Закрыть] не только не смягчил, но и ужесточил свои требования. Кроме Паткуля, он потребовал выдать ему коронного гетмана Польши и некоторых саксонских министров, а также вернуть Станиславу польские драгоценности и архив короны. Карл потребовал от Августа не титуловать себя впредь польским королём и убрать этот титул из церковных молитв. Но самое большое унижение состояло в том, что Август по настоянию Карла в собственноручном письме поздравил Лещинского со вступлением на престол. Август от изумления даже переспросил о последнем условии, но Карл спокойно, специально для «глухих», повторил его несколько раз. Августу «Сильному» пришлось уступить.

Но и это было не всё. После подписания мирного договора Карл ХII стал обращаться с ним подчёркнуто пренебрежительно. Король приглашал Августа на обед, а сам на них не являлся и посылал вместо себя министров или генералов. Ассортимент блюд за столом был чуть лучше солдатского, и все кушания приносили сразу. Хорошего вина не подавали – сам король пил простое пиво. Во время еды никто не разговаривал и не глядел в лицо соседу. На одном из таких обедов Августу приготовили сюрприз, пригласив на него… Станислава Лещинского! Это было тяжелым испытание для обоих королей, но Лещинский не был любителем унижать своих врагов и разыгрывать спектакль не стал. Бывший и настоящий короли Польши не подошли друг к другу, а ограничились церемонными поклонами издали.

Одним словом, шведы развлекались как могли, а саксонцы испивали полные чаши своего унижения. Карл ХII мог быть доволен, он добился своего и великодушно одаривал почестями жену и мать Августа – кстати, свою родную тётку. Мирный договор был настолько унизительным, что один саксонский генерал предложил Августу совершить покушение на шведского короля, но Августу эта затея показалась слишком дерзкой. Репутация Августа упала настолько, что он даже перестал пользоваться вниманием женщин. Он удалился в Дрезден и нигде не появлялся. Некоторое время спустя саксонский двор официально объявил о заключении со шведами мира.

А между тем, судьба предоставила Августу блестящий шанс закончить войну со Швецией если не победой, то хотя бы внести серьёзный вклад в её окончание. Во всяком случае, освободить от шведских войск свои владения он вполне мог.

В конце оккупационного периода, когда Карл ХII уже двинул армию в русский поход, он ехал с несколькими генералами и офицерами во главе отряда, опередив его метров на 200—300. Впереди замаячили стены Дрездена. Карл указал рукой на город и сказал:

– Ну, раз мы так близко, поедем туда, – и не дожидаясь ответа, пришпорил лошадь. Отряд остался далеко позади.

У городских ворот короля и свиту остановили и потребовали представиться. Король сказал, что его зовут Карлом, что он – драбант шведского короля, а остальные тоже назвали себя придуманными именами. Неузнанные, они въехали в Дрезден. Первым Карла ХII опознал граф Флемминг, обнаружив его прогуливающимся на городской площади. Флемминг не поверил своим глазам: зверь сам забрёл в ловушку!

Карл подошёл к Флемингу и попросил провести его к кузену Августу. Флемминг повёл шведов к цейххаузу, где курфюрст в обществе любовницы графини Козел занимался атлетическими упражнениями. Раздался стук в дверь.

– Войдите, – пригласил Август.

Карл, гремя шпорами, вошёл в зал, обнял его и сказал:

– Здравствуй, брат мой!

Если бы курфюрст захотел, он мог бы задушить кузена в своих объятьях. Но Август растерялся и стал бормотать какие-то несуразные любезности. В отличие от «Сильного», графиня Козел сохранила самообладание, она подошла к Флеммингу и шепнула, чтобы тот арестовал короля. Флемминга не надо было уговаривать, потому что та же самая мысль пришла ему голову несколькими минутами раньше. Но у труса Августа не хватило решимости.