Текст книги "Паткуль. Неистовый лифляндец"

– Ах, да пусть он идёт к чёрту – мы хоть будем знать тогда, с кем имеем дело!

Этот эпизод произвёл на Паткуля неизгладимое впечатление. Он наяву убедился в том, куда, в какой тупик, со своей соглашательской позицией зашёл король Август. Венский двор перестал воспринимать его серьёзно в расчет – значит, такое же отношение к нему существовало и в других столицах. Все уже знали, что за спиной у Петра Август вынашивает планы сепаратного мира с Карлом ХII. Он доложил Головину, что кайзер Леопольд вряд ли воспримет известие о свержении Августа с энтузиазмом, но и не убудет убиваться при этом до смерти.

Перед отъездом из Вены Паткуль ещё раз пытался воздействовать на К. Бартольди, показывая ему несостоятельность посылки Пруссией к чёрту на рога (в Испанию!) своих войск, в то время как под боком у неё действует сильный и коварный враг. И чего добивается Пруссия, добиваясь для своего кронпринца женитьбы на сестре Карла ХII? Что станет с Курляндией, всегда тяготевшей к Пруссии? Если Фридрих I забыл, о чём он договорился с царём Петром в мае 1698 года в Йоханнисбурге, то царь может забрать обратно своё признание его королём! Последняя фраза привела прусского посла в неописуемый трепет, и он выразил надежду, что ничего подобного не произойдёт.

К сожалению, ни блеф, ни явная ложь, ни другие «дипломатические» ухищрения Паткуля5050
  Пусть читатель не удивляется тому, к каким неблаговидным методам и средствам прибегал Паткуль на своём дипломатическом поприще. И в те времена, и сейчас дипломатия как концентрированное выражение политики не отличалась чистоплотностью.


[Закрыть] в Вене к каким-либо положительным результатам не привели. Паткуль уезжал из Вены с тяжёлым сердцем. Кауниц дал ему прощальную аудиенцию. Он много говорил о планах приезда царевича Алексея в Австрию и его воспитании венскими учителями, строил в отношении него матримониальные планы. Паткуль просил Кауница позаботиться об интересах России и побудить Пруссию и Данию к войне со Швецией, а Россия, со своей стороны, перед ним в долгу не останется. Кауниц воспринял это заявление как намёк на подачку5151
  Обещание вознаградить Кауница привело позже к неприятному инциденту: Кауниц, не пошевелив и пальцем в пользу России, стал напоминать Ф. Головину о том, что Паткуль обещал ему выплатить гонорар в размере 50 тыс. дукатов. Русский канцлер был вынужден сделать Паткулю замечание.


[Закрыть]. Они расстались в полной уверенности, что ни та, ни другая сторона и пальцем не пошевелит, чтобы выполнит свои обещания перед другой.

Конечно, в своих дипломатических импровизациях Паткуль иногда ошибался, а политическое чутьё его не раз подводило. Он был человеком большой фантазии, а его поступками руководила изрядная доля авантюризма, которая зачастую уводила его слишком далеко от действительности. Но мы также видим, что к своим обязанностям он относился весьма добросовестно и ревностно, искренно желая помочь царю и повлиять на расстановку сил в Европе в благоприятном для России направлении. Энергия у него била ключом – ведь наряду с интенсивными переговорами с Кауницем в Вене он не забывал о своих обязанностях главного комиссара и успешно вербовал военных специалистов на службу в русской армии. Достаточно упомянуть, что ему удалось уговорить поступить на службу к царю фельдмаршала Георга Бенедикта Огильви и целый ряд других крупных военных чинов5252
  Г.Б.Огильви заступил на русскую службу лишь в 1704 г.


[Закрыть]. Посол П. Голицын едва не сорвал вербовку Огильви, присвоив на личные нужды 6.000 гульденов, полученные от Паткуля на оформление контракта с фельдмаршалом.

Пребывание в Вене ознаменовалось для Паткуля двумя неприятными эпизодами. Несмотря на принятые меры конспирации, о его пребывании стало известно шведам. Однажды его карета в сопровождении охраны промчалась по улицам австрийской столицы с такой помпой и грохотом, что на неё обратил внимание проезжавший навстречу шведский посол Страленхейм. Швед дал указание выяснить, что за знатная персона появилась в Вене, и узнал, что этим знатным лицом был шведский преступник Паткуль! Страленхейм обратился за разъяснениями к Кауницу, и тот, не моргнув глазом, сообщил шведу, что о Паткуле и слыхом не слыхивал и ни в каких отношениях с ним не состоит. Кауниц признался, правда, что кое-кто рассказывает о его появлении в Вене, но у австрийских властей нет никаких оснований доверять этим слухам.

Страленхейм был вынужден довольствоваться этими разъяснениями, но своим агентам в Австрии дал приказ найти и ликвидировать «негодяя». Но шведы снова опоздали: в конце ноября Паткуль под именем иностранного полковника незаметно исчез из Вены и выехал в Венгрию. Здесь к нему присоединился датский посол Хейнс, и они вместе через Будапешт и Киев отправились в Москву. Паткуль задним числом сделал в венский двор запрос о результатах расследований, предпринятых шведским послом, и получил ответ, что никаких оснований для беспокойства у царского посла быть не должно. Но Паткуль слишком хорошо знал цену подобным заверениям венских чиновников и сделал на будущее свои выводы.

Другой эпизод, более серьёзный и запутанный, имел место в середине октября и предшествовал столкновению Паткуля со Страленхеймом. Он вошёл в историю под названием «афера Кеттена».

Кеттен5353
  Шведские авторы приводят фамилию «Кильтен».


[Закрыть] был пастором принца Якоба Собесского, старшего сына последнего (перед Августом) короля Польши Яна Собесского. Якоб Собесский после смерти отца уединился со своей женой, австрийской принцессой, в её родовом имении Олау в Силезии и вёл там замкнутую жизнь, не вмешиваясь ни в какую политику. Поляки его не любили и как кандидата на трон никогда серьёзно не рассматривали. Карл XII, подыскивая замену для Августа на польском троне, на Якоба Собесского рассчитывал, тем более что принц вступил с шведским королём в переписку и давал ему «полезные советы» относительно того, как следовало обращаться с поляками. Более того, Собесский-старший даже пытался сосватать за шведского короля свою падчерицу.

По утверждению Е. Эрдманна, какие-то виды на принца Якоба имел его честолюбивый духовник пастор Кеттен. Накануне событий Х. Хюйссен, проезжая по делам через Олау, имел там беседу с Кеттеном и рассказал тому о «благоприятном отношении царя к принцу Собесскому». Судя по всему, Хюйссен сболтнул лишнее, в том числе выдал пастору венский адрес Паткуля. Скоро Паткулю от пастора поступило письмо, в котором духовник принца Якоба спрашивал, не хотел бы лифляндец приехать в Олау и лично засвидетельствовать расположение Петра к принцу в устной беседе. Между прочим, сообщал пастор, им известно о заинтересованности адресата получить от шведских властей амнистию, и выражал готовность посодействовать ему в этом.

Видно, в душе Паткуля всё ещё тлела искра надежды получить оправдательный приговор от шведского короля, и он быстро направил в Олау утвердительный ответ, сославшись, правда, на невозможность отлучиться из Вены. Вся переписка Паткуля с Кеттеном не сохранилась, но из тех писем, что хранятся в российском государственном архиве, явствует, что Кеттен сообщил далее Паткулю, что Карл ХII желал бы заключить с Петром I сепаратный мир. Посредником должен был выступить принц Собесский. Это был явный блеф: подобных намерений у шведского короля никогда не было.

Итак, писал Кеттен, если Паткулю удастся уговорить царя Петра хотя бы на приостановку военных действий в Прибалтике, король Карл готов его амнистировать. Попутно пастор, с учётом того, что брак царевича Алексея с австрийской эрцгерцогиней никак не склеивался, предлагал на роль невесты ту же самую падчерицу своего духовного сына. Всё это выглядело довольно подозрительно5454
  Некоторые историки, тем не менее, допускают, что у короля Карла, который объективно испытывал определённые трудности в Польше и особенно в Лифляндии, такие планы могли возникнуть. Однако никаких документальных свидетельств в пользу этого не существует.


[Закрыть]. Спрашивается: неужели Карл ХII в такое серьёзное дело, как мир с царём Петром, решился посвятить неумелого и ни на что неспособного принца Собесского с его католическим духовником Кеттеном? Не похоже было и на то, что инициатива исходила от такого трезвого и умного политика, каким был граф Пипер. И мог ли Карл ХII в качестве посредника между царём и им использовать Паткуля – человека, которого в Швеции ненавидели и которому никогда не доверяли? Афера Кеттена смахивала на провокацию с целью либо заманить Паткуля в ловушку, либо дискредитировать его перед царём.

Но слово «амнистия» настолько затмило трезвый ум Паткуля, что он принял предложение Кеттена за чистую монету. Он даже забыл о том, что совсем недавно выступал за продолжение войны с королём Швеции – Швеции, которая лишила его состояния, отняла родину и приговорила к смерти. Возможно, он находился в состоянии депрессии после неудачных переговоров с Кауницем и Бартольди, возможно его мучила мысль о судьбе Лифляндии, подвергшейся жестокому обращению со стороны русских войск – возможно. Но всё равно поведение Паткуля во всём этом деле как-то странно и для него не типично.

Паткуль пишет ответное письмо пастору, приглашает его приехать в Вену и передать ему инструкции Карла ХII на ведение сепаратных переговоров с царём Петром и указ об амнистии (или хотя бы копию этого документа). Две недели спустя на конспиративной квартире Паткуля состоялись переговоры, но кто на них участвовал со стороны шведов, не известно. Достоверно известно, однако, что принц Собесский в эти дни находился в Вене. Участвовал ли принц сам в переговорах с Паткулем или послал вместо себя своего духовника, Паткуль не сообщает. Никаких упоминаний на этот счёт не содержится и в мемуарах Х. Хюйссена, которого Паткуль, проявляя осторожность, привлёк к переговорам и заставил вести протокол беседы.

Копию протокола Паткуль на следующий день отправил саксонскому послу А. Ваккербрату, а тот переправил его по назначению Августу с припиской, что Паткуль обязался вести переговоры со шведским королём с учётом интересов своего бывшего патрона. А. Ваккербрат писал Августу, что дрезденский двор в своё время несправедливо обошёлся с Паткулем, что тот пользуется доверием царя, и советовал Августу относиться к Паткулю с таким же доверием.

Перепиской А. Ваккербрата с Августом завладели саксонские враги Паткуля, включая бывшего канцлера Байхлингена, которые не поверили Ваккербрату и расценили это по-своему: Паткуль обманывает и царя Петра, и короля Августа. Афера Кеттена будет стоить Паткулю больших неприятностей в будущем.

Как развивалась бы «афера Кеттена» далее, предугадать трудно. Она оборвалась в связи с вынужденным отъездом нашего героя из Вены – ему надо было спасаться от преследований агентов шведского посла Страленхейма. Но и по пути в Москву Паткуль продолжал писать поляку инструкции о том, как с ним можно было связаться в русской столице и заверял, что он до конца выполнит свой долг перед русским царём и не причинит ущерба интересам шведского короля. Каким образом можно было совместить несовместимое, известно лишь самому Паткулю. «Паткуль не был гармоничной личностью, находящейся в равновесии», – пишет Е. Эрдманн, – «Когда чрезвычайная мера целеустремлённости и энергии… не приводила к успеху, тогда маятник мог качнуться в другую сторону, и он мог бросить всё, над чем работал годами. Его страстная, полная фантазии сущность бросалась тогда в противоположность тому, что ранее составляло смысл всей жизни». Что ж, этим можно объяснить многое в поведении Паткуля.

О. Шёгрен и Х. Хорнборг считают, что использование шведами принца Якоба Собесского и его духовника Кеттена (Кильтена) никаких иных целей не преследовало, кроме установления при посредничестве Паткуля контакта с царём. Паткулю, с их точки зрения, предоставлялась великолепная возможность заслужить у Карла ХII прощение за прошлые грехи, но он ею не воспользовался и тем самым обрёк себя на жестокую смерть. Е. Эрдманн, напротив, видит во всём этом лишь чей-то злой умысел, направленный на дискредитацию Паткуля либо на его физическое устранение.

Мы свою точку зрения высказали выше. Нужно признать, что тот, кто придумал «аферу Кеттена», был не лишён способности мыслить психологически точно и тонко, предугадывать реакцию объекта и рассчитывать как ход развития событий, так и моральные последствия участия в них Паткуля. Конечно, какое-то время Паткуль, «клюнув» на приманку, играл с мыслью получить желанную амнистию из рук Карла ХII, но, будучи человеком долга, скоро осознал, что это невозможно, потому что неизбежно вступит в противоречии с тем, чем занимался все эти годы. Ему было далеко не безразлично мнение тех, с кем он так долго и упорно шёл к своей цели. Подыграть шведам означало совершить предательство по отношению и к Августу, которого он фактически вовлёк в войну со шведами, по отношению к царю, на службе которого он в тот момент находился.

И в Москве пришло отрезвление. Паткуль посмотрел на весь эпизод совершенно другими глазами и ужаснулся. Всё было шито белыми нитками. За пастором Кеттеном стояли его враги то ли в Польше, то ли в стане короля Августа (если вся афера вообще не была подстроена шведами). Как хорошо, что А. Ваккербрат подстраховал его своими благожелательными заверениями перед саксонским двором!

Паткуль как в воду смотрел: королю Августу снова потребовались деньги, и он вслед за генеральным комиссаром и Хейнсом уже направил в Москву своего посла и генерал-адъютанта Йоста Фридриха фон Арнштедта. Послу вменялось в обязанность доложить Петру об «опасных махинациях» его главного комиссара, готового ради обеспечения личных интересов переметнуться к врагу. Фон Арнштедт должен был разоблачить Паткуля перед царём как недостойного интригана, лжеца и авантюриста.

К счастью для Паткуля, его положение при Петре не претерпело никаких изменений. Кажется, саксонский посол, подпав под влияние Паткуля, не выполнил поручение Августа, а самому Паткулю удалось оправдаться перед царём. Об этом косвенно свидетельствуют последующие события в Москве. Но история продолжает хранить молчание и об обстоятельствах планирования, и об истинных целях, и об авторах сценария «аферы Кеттена», равно как и о степени участия в ней нашего героя.

Й.Ф. фон Арнштедт появился в Москве раньше Паткуля – последний добрался до неё только в марте 1703 года. По поручению царя ему пришлось заезжать в Батурин и встречаться с гетманом Мазепой. На Украине под предводительством небезызвестного самостийника полковника Палея взбунтовались казаки и ополчились против «жидов и ляхов». Паткулю вместе с гетманом и польским военачальником Синявским пришлось вести переговоры о сдаче бунтовщиками Белой Церкви. По дороге тяжело заболел Хейнс, и Паткулю пришлось оставить его и добираться до русской столицы в одиночку.

Пётр собирался выехать под недавно завоёванный Нётеборг и успел вместе с Головиным накоротке встретиться с саксонским резидентом Кёнигсекком и только что прибывшим фон Арнштедтом. Последний доложил о просьбе Августа относительно новых денежных субсидий. Царю хорошо были известны причины денежных затруднений своего «друга» Августа, и он не скрывал своего раздражения. Поддерживать блеск «нищих» куртизанок короля у Петра не было ни малейшего желания. Й.Ф. фон Арнштедт был вынужден доложить Августу, что обстановка вокруг «финансовой просьбы» в Москве складывается не благоприятно.

Паткуль сразу попал с корабля на бал и принял самое деятельное участие в начавшихся переговорах. Он, к приятному удивлению саксонских дипломатов, самым настоятельным образом порекомендовал царю и его премьер-министру оказать польскому королю денежную помощь. «Только благодаря тайному советнику Паткулю царь изъявил теперь готовность оказать королю помощь деньгами и войском», — сообщил Ф. Головин Кёнигсекку и Арнштедту. У Арнштедта при этих словах отвисла челюсть, но у него хватило самообладания незамедлительно передать это радостное известие Августу.

В тот же день Пётр уехал в русский лагерь под Нётеборгом, будущим Шлиссельбургом, приказав обоим саксонским послам следовать за ним. Кёнигсекк и Арнштедт находились в затруднительном положении: они не могли ослушаться царя, но и боялись уезжать из Москвы, не оформив перевод денег Августу. И опять Паткуль пришёл им на помощь: он уговорил Головина оформить вексель без именного повеления Петра. Деньги в сумме 240 тысяч талеров были оформлены, и пунктуальный Арнштедт снова доложил об этом в Дрезден. Можно было себе представить, какую изумлённую мину скорчил при этом известии канцлер Байхлинген!

Урегулировав денежный – самый трудный – вопрос, Паткуль вместе с саксонцами выехал вслед за царём. Е. Эрдманн пишет, что спустя некоторое время Паткуль сообщил Арнштедту, что он доложил об «афере Кеттена» Петру и что царь похвалил его за верность. Определение «спустя некоторое время» можно с большой степенью уверенности отнести именно на этот период, когда Паткуль много и тесно общался с обоими послами Августа и особенно с Арнштедтом. Не исключено, что фон Арнштедт в благодарность за помощь, оказанную ему Паткулем во время трудных переговоров в Москве, отказался от мысли «закладывать» его перед царём. Впоследствии честный и благородный фон Арнштедт будет искренно пытаться помочь попавшему в беду Паткулю. Сам Паткуль, судя по всему, никаких предложений о мире со шведами царю или Головину не высказывал – время для этого было совершенно не подходящим. Русские войска успешно вытесняли шведов из Прибалтики и одерживали там одну победу за другой.

Из русского полевого лагеря на Неве Паткуль направил пространную объяснительную записку королю Августу, в которой он пытается оправдаться за участие в «афере Кеттена». Он утверждал, что пошёл на контакт с Кеттеном исключительно из рациональных соображений, имея в виду в первую очередь прошведские настроения австрийской императрицы и некоторой части министров венского двора. По этим причинам, писал Паткуль, он не отклонил предложения шведов с порога, а решил завязать с ними контакт, чтобы подробнее узнать об их происках. А в целом он никогда и в мыслях своих не имел оказывать какую бы то ни было помощь ненавистным шведам – он всегда будет верным слугой как царю, так и Августу, оказавшему и покровительство, и защиту в трудные для него годы.

Эти оправдания, на наш взгляд, лишь подтверждают предположения о том, что Паткуль в определённый момент всё-таки поддался на ловушку, расставленную шведами, и был близок к тому, чтобы превратиться в исполнителя их воли. Теперь, получив от царя прощение за участие в «афере», Паткуль «воспрянул духом» и «воспарил» к такой беспардонной лжи, каковой несомненно являлась упомянутая записка Августу. Им явно руководило желание очистить свою подмоченную репутацию и облегчить угрызения совести. Впрочем, не исключено что задним числом Паткуль искренно верил в собственную версию событий – это часто случается с людьми фанатичными и одержимыми. Но Август был проницательным и злопамятным пройдохой и конечно не поверил ни одному слову своего бывшего советника.

Во время поездки фон Арнштедт рассказал Паткулю о скандальном деле с французским послом дю Эроном. Пока Варшава была занята шведами, француз тесно сблизился с графом Пипером и возобновил свои интриги против Августа, агитируя польских панов выйти из войны на стороне саксонцев. Некоторое время спустя, когда польско-саксонское войско на короткое время выбило шведов из столицы, эти действия французского посла стали известны Августу, а потому, когда он снова был вынужден спешно оставить столицу шведам, он предложил дю Эрону следовать за ним. Француз проявил строптивость: он заявил, что, кроме Дрездена, он аккредитован ещё и в Польской республике, а потому из Варшавы уезжать не намерен. Это взбесило Августа настолько, что он приказал арестовать посла прямо на улице и доставить его в свой лагерь под Варшавой. В Париже это событие вызвало ответные меры – по приказу Людовика ХIV во Франции были арестованы несколько польских аристократов, но Августу было уже всё ни по чём: он приказал доставить дю Эрона к западной польской границе и выслать из страны. В январе 1703 года маркиз появился в Париже – его дипломатическая миссия бесславно закончилась.

Возможно, что известие об аресте французского дипломата и развеселило Паткуля и уж во всяком случае нисколько не насторожило. А между тем произвольное обращение саксонского двора с высокопоставленными дипломатами по прошествии двух лет сыграет в жизни Паткуля роковую роль.

Военно-дипломатическая деятельность Паткуля на русской службе между тем успешно продолжалась. Здесь, в непосредственной близости к своей родине, Паткуль, по выражению нашего известного романиста И. Лажечникова, работал рукой, сердцем и головой, чтобы сокрушить могущество Швеции. Писатель в своём романе «Последний новик», в целом придерживаясь исторической канвы, наделяет фигуру Паткуля чертами романтическими и героическими, которые в общем-то были не свойственны Паткулю, особенно в описываемый период времени. Паткуль И. Лажечникова предстаёт перед читателем этаким лифляндским Роб Роем5555
  Герой одноимённого романа В. Скотта


[Закрыть], крепко державшим нити антишведского заговора, созревшего якобы в прорусских кругах лифляндского дворянства. Он выступает за присоединение Лифляндии к России, осуществляет рейды по шведским тылам и добывает ценную развединформацию для фельдмаршала Шереметева. Впрочем, не будем строго судить знаменитого романиста – он сам писал, что в историческом романе истина всегда должна уступать место поэзии, если первая мешает второй.

Вместе с тем, все биографы Паткуля подтверждают, что он не сидел в «обозе» царя Петра, сложа руки. Несомненно, он пытался воздействовать на русских военачальников, чтобы удержать их войска от излишних жестокостей в Лифляндии; он не отказывался от своей идеи передать Лифляндию под власть польского короля. Но он продолжал оказывать царю и его помощникам ценные услуги. К марту 1703 года, спустя несколько месяцев после падения Нётеборга и переименования его в Шлиссельбург, была завоёвана крепость Ниеншанц (Нюенсканс), и Пётр поручил военному совету, в том числе и Паткулю, проанализировать, чтó было целесообразней предпринять: укрепить дополнительно Ниеншанцы или выбрать для крепости другое место. Военный совет высказался в пользу второго варианта, и 16 мая на острове Ретусаари был заложен первый камень новой (будущей Петропавловской) крепости, выросшей потом в город Санкт-Петербург. Таким образом, Паткуль приложил свою руку и к основанию будущей столицы России.

Здесь, под Шлиссельбургом, Паткуль составил подробный отчёт для Головина о своей деятельности оберкригскомиссара, а 14 июня передал царю проект предложения об образовании более крупного альянса, направленного против Швеции. Стержневым моментом проекта был отрыв Пруссии от Швеции. Граф Пипер, однако, опередил Паткуля: в конце июля 1703 года между Пруссией и Швецией был заключён тайный союз, согласно которому Швеция признала за Фридрихом статус короля. Разгневанный Пётр хотел было арестовать прусского посланника Кайзерлинга и наказать служивших в русской армии прусских офицеров, но отсоветовал Паткуль.

Кипучая и деятельная натура Паткуля и здесь, в русском лагере на берегах Невы, нашла себе приключения. Некто фон Корнберг, иностранный офицер, сменивший несколько иностранных армий и поступивший на русскую службу не без помощи оберкригскомиссара царя, профессиональный проходимец и бретер, из-за своей некомпетентности разжалованный из генерал-лейтенантов в простого офицера, решил отмстить Паткулю, которого он считал виновного во всех своих бедах. С клеветническим доносом Корнберг обратился к царю, призывая его прогнать прочь «негодяя» Паткуля. Царь не внял советам Корнберга и рассказал обо всём Паткулю. Тот решил вызвать Корнберга на дуэль, царь разрешил дуэль, но без применения оружия – на кулаках. Паткуль согласился на этот необычный русско-английский вариант выяснения отношений и сделал противнику вызов, но жалкий трус Корнберг на «кулачки» не явился. Как-то проходя по лагерю, Паткуль обнаружил своего обидчика, подошёл к нему, дал пощёчину, а потом уже передал его на «обработку» своим ординарцам.

Вместе с Царём Паткуль принимал участие в боях на реке Сестре против шведских частей генерал Крунхъорта. Устрялов Н. Г. описывает эпизод, в котором Паткуль критикует царя за горячность и безответственность – не царское это дело водить в бой взводы и роты! Царь должен был беречь себя для государственных дел. Историк пишет, что Пётр этот упрёк принял благосклонно.

В этот период Паткуль должен был стать свидетелем одного удивительного и драматичного по своему содержанию эпизода. В марте, участвуя при спуске корабля в Шлиссельбурге и карабкаясь по каким-то мосткам, сорвался вниз и утонул вышеупомянутый саксонский резидент полковник Кёнигсекк. Царь приказал вытащить упавшего посланника из трясины, и когда его приказ был исполнен, обнаружилось, что Кёнигсекк был мёртв. Саксонец был уже оформлен на русскую службу, хотя и продолжал исполнять обязанности посланника Августа. Во избежание утечки информации Пётр дал указание, прежде чем определять труп в мертвецкую, обыскать все карманы погибшего и найденные бумаги передать в его распоряжение. Каково же было удивление Петра, когда среди бумаг Кёнигсекка было обнаружено любовное письмо… Анны Монс, старой любовницы Петра! Пётр был ошеломлён вероломностью немки, к которой он, как известно, питал искреннюю и долгую привязанность. Продолжая получать богатые подарки и приношения от Петра, начиная драгоценностями и кончая деревеньками с крепостными душами, «Монсиха» вступила в связь с саксонцем, причём последний, как явствовало из письма, имел по отношению к ней самые серьёзные намерения. Пётр приказал посадить Анну под домашний арест, строго запретив ей, под страхом смерти, покидать дом. В таком состоянии Монс пребывала несколько лет, пока её не освободил новый жених, прусский посланник Кайзерлинг, но это уже другая история.

Выезжая в Россию, Паткуль взял с собой Х. Хюйсена, который ввиду крушения планов воспитания царевича Алексея в Австрии, был рекомендован им в качестве хофмейстера царевича. Паткуль лично набросал план воспитания Алексея, который, по признанию Е. Эрдманна, даже с точки зрения человека ХХ века выглядел весьма современным. К сожалению, этому плану на практике не последовали, а жаль: случись иначе, царевич, возможно, пошёл бы другим путём и не кончил свою жизнь таким трагическим образом.

Доверие царя к Паткулю было в этот момент так велико, что Паткулю наконец-то удалось убрать с поста великого канцлера Саксонии ненавистного Байхлингена. Когда фон Арнштедт доложил Августу о том, каким большим влиянием Паткуль пользуется при дворе Петра, то король, во избежание трений с Москвой, должен был наконец-то не только расстаться со своим премьер-министром, но и отдать его под суд и посадить в крепость. Впрочем, это не прибавило королю любви к Паткулю, и он продолжал настраивать против него царя.

Но царь, как будто в ответ на инсинуации польского короля, ещё больше полюбил лифляндца. Он приготовил ему новое и ещё более ответственное задание – Паткулю вменялось начать переговоры с поляками с целью их официального присоединения к союзу против Швеции и заключить между ним и Августом новый официальный тройственный союз (Саксония, Польша и Россия). В выданном ему на руки царском рескрипте от 6 июля 1703 года говорилось, что Паткуль получает ранг чрезвычайного и полномочного посланника царя в Польше и Австрии, звание действительного тайного советника с годовым окладом 2 тысячи рублей, а также чин генерал-поручика от инфантерии со всеми вытекающими из него привилегиями и правами и титул наместника города Козельска! Особо оговаривалось, что Паткуль находится под защитой русского царя и что в случае мира со Швецией царь гарантирует Паткулю отмену смертного приговора, вынесенного ему шведскими властями. Примечательно, что в качестве дополнения к указанному документу Паткулю было предложено дать торжественную клятву впредь не умалчивать ни о чём, что могло бы повредить царскому делу. Уж не было ли это отголоском «аферы Кеттена»?

В конце июля Паткуль через Новгород выехал в Москву, а 8 (18) августа 1703 года покинул столицу России, чтобы уже никогда не увидеть ни царя Петра, ни Москву, ни её жителей.