Текст книги "Город одиноких (сборник)"

10

Зайдя в ванную, чтобы напустить воды, Жанна уловила какой-то странный душок. Присутствие этого запаха – он чем-то напоминал тот, что витает в окрестностях мангала с шашлыками, где хозяйничает беззаботный кулинар, – удивило ее. И в то же время напугало. Почему-то она сразу подумала, что это запах горелого человеческого мяса. Будто кто-то из соседей решил покончить с собой при помощи зажженной спички и бензинового душа, а вентиляция известила окружающих, что одна из квартир срочно нуждается в услугах хорошего маклера.

Секундой позже она с облегчением поняла, что никакого постороннего запаха в ванной нет. А значит, скорее всего, и не было – ей просто показалось. Еще один повод вспомнить о нервах, только и всего. Если так пойдет и дальше, эта проклятая осень доконает ее окончательно. Хто то? У нас появилась одна свободная койка, в самый раз для вас! Хто? Да-да, приезжайте немедленно!

Тут она вспомнила о парне, на днях перестрелявшем как сусликов полдюжины своих бывших однокашников (Влад, Влад Грендус, так его звали. Кладбищенский Стрелок – имя, которое дали ему некоторые газетчики. Они же поставили его вторым в печальном рейтинге по числу и жестокости совершенных убийств за последнее десятилетие во Львове, напомнив о событиях двухгодичной давности, когда город потрясла серия жутких убийств от рук так и не пойманного маньяка, прозванного Отрывателем Голов, что исчез так же внезапно, как и появился. В ту памятную ужасами осень погибло 137 человек – и это был абсолютный рекорд не только во Львове, а и в стране. Но по разным причинам та история так и не получила широкой огласки, и только львовяне хранили в своих сердцах ужас предпоследней осени столетия). Жанна не слишком бы удивилась, узнав, что перед тем, как навалить кучу трупов, открыв счет собственными родителями и закрыв собой, тот парень чувствовал себя в чем-то так же, как она.

Совсем бы не удивилась.

Приняв ванну, она посмотрела до одиннадцати телевизор, потом легла спать. Не забыв, конечно же, о маленьких добрых пилюлях.

11

Этой ночью ей снова приснился не Анджей. И даже не Иисус, скребущийся в ее дверь. Она была в доме Эммы. Только самой хозяйки нигде не видно. Жанна стоит в центре единственной комнаты и не помнит, как здесь очутилась.

Она слышит, как за одним из больших горшков с фикусом возится мышь. Ее глаза блуждают по комнате, ненадолго задерживаясь то на одном, то на другом… пока что-то наконец повелительно не притягивает ее взгляд.

Темная узкая арка в стене.

Жанна подходит ближе, не в силах отвести глаз, будто заиндевевших в глазницах и стремящихся вопреки ее воле проникнуть в черную бездонную глубину. В этой плоти пустоты, сотканной из множества теней, таится непостижимая для нее жизнь. Она ощущает на своей коже касание чужого взгляда, что приходит оттуда. Ее охватывает ужас, но она делает еще один шаг вперед. Ожидающий в глубине арки будто желает рассмотреть ее получше. Нет, еще не достаточно близко… ближе… ближе…

Глаза ее по-прежнему ничего не видят в этой угольно-вязкой черноте, но Жанна вдруг чувствует, как что-то начинает оттуда двигаться к ней навстречу, и кричит…

12

Именно этот крик и позволил ей вырваться из когтей сна, который вот-вот обещал превратиться в настоящий кошмар. Если судить по двум последним ночам, то злой киномеханик, что обосновался у нее в голове, явно решил сменить репертуар. Только это открытие Жанну не слишком ободрило – ее «ночное кино» по-прежнему оставалось в рамках жанра.

Меньше всего ей хотелось сейчас вылезать из-под одеяла и опускать ноги с кровати, чтобы дойти до выключателя. Недавний кошмар оживил в ней нелепые детские страхи – и сделал это куда успешнее, чем все предыдущие.

Но ей было нужно по-маленькому.

Жанна быстро, чтобы не дать страху накопиться до критической отметки, соскочила на пол и двинулась к выключателю со скоростью, на которую была способна в темноте, чувствуя, как воздух комнаты обдувает выступивший пот на теле и заставляет ее покрываться гусиной кожей.

Все в порядке, сказала она себе, все в полном порядке. Сейчас загорится свет, и все вернется в норму…

Только выключателя не было. Ее ладонь шарила по гладкой стене, не обнаруживая знакомые контуры… Господи, выключателя нигде не было! Что происходит? Паника ликующе ухмыльнулась ей из темноты щербатым ртом… Стена была абсолютно гладкой, как поверхность стола.

До того, как окончательно потерять над собой контроль, Жанна все же успела подумать, что, двигаясь по комнате не слишком собранно, она могла потерять правильную ориентацию. Она внесла поправку, и – выключатель оказался в полуметре дальше от того места, где она бы искала его хоть до самого рассвета, застенчиво хихикая и пуская слюни.

Пописав, она успокоилась. Вымыла руки под горячей водой и глянула на себя в зеркало. Ваши дела плохи, сударыня. Еще полгода назад вот те морщинки можно было увидеть только в компании с хорошей шуткой. Кстати, вы не забыли, что назавтра вам предстоит встреча с новым работодателем? А как вам эти набрякшие сливы под глазами? И что вы скажете о… об этой вони, словно кто-то решил подержать немного руку над горящей конфоркой?

Жанна принюхалась. Снова откуда-то взялся тот запах, что она ощутила днем. Неужели опять… Она продолжала смотреть в зеркало, теперь уже себе за спину, туда, где стоял Анджей. Не такой, каким она его знала всегда, а каким видела последний раз в горящей машине. Лишенная волос голова, закопченное лицо, хранящее прикосновения огня… И все те же жадные глаза. Он стоял в прожженных лохмотьях, небрежно откинувшись назад к стене со скрещенными на груди руками, словно только что вернувшийся из круиза по аду любовник, желающий сделать сюрприз и знающий, что тот удался.

Жанна всхлипнула, будто ей в рот попала смешинка, и ноги сами бросили ее к открытой двери. Хотя еще до того, как она очутилась в коридоре, боковое зрение убедило ее, что никого там нет.

Никого там нет, – сказала она себе строгим тоном, – ты сама видела.

А как насчет зеркала, – парировала Жанна-пессимист сварливым голоском, – разве в него ты не смотрела, подруга?

Угу, смотрела. И, может быть, видела там тебя?

Жанна-пессимист не нашлась с ответом и вернулась к пассивному наблюдению.

Вот и не выпендривайся, подруга.

Однако Жанна продолжала в нерешительности смотреть на дверь ванной. Затем пересилила себя и открыла.

– Привет, – ухмыляясь, сказал Анджей. Он стоял на том же месте, только на этот раз Жанна смотрела прямо на него.

– Ты мне вроде как не рада?

Она захлопнула дверь и, подумав секунду (если то, что творилось у нее в голове, имело что-то общее с нормальным мыслительным процессом), повернула наружную защелку в положение «закрыто».

13

Когда Жанна стала набирать номер Марты, на часах было без четверти три. Но какое значение могло иметь сейчас время? К тому же, это была первая мысль, которая ей пришла в голову.

Последовало четыре долгих длинных гудка. В тот момент, когда сняли трубку на другом конце провода, из ванной донесся звук разбившегося стеклянного предмета и резкий смех (именно так смеялся Анджей незадолго до того, как они разбились на проселочной дороге).

Еще Жанна успела подумать, что хлипкая дверная защелка – не такая уж серьезная преграда для того, кто…

– Какого черта? – пробормотал у нее в ухе глухой бесполый голос.

– Марта, это я! – По счастью, трубка сразу оказалась в нужных руках. Это позволило ей избежать лишних (и наверняка не очень приятных) объяснений с Робертом.

– Господи, ты соображаешь…

– Он здесь!

– Что стряслось?

– Анджей здесь!

– А ты в своем уме?

– Я…

– Подожди секунду, – Жанна услышала, как Марта что-то объясняет мужу. Судя по всему, ее звонок среди ночи привел Роберта в не так чтобы очень благодушное настроение. Не смотря ни на что, Жанна не смогла удержаться от улыбки, представив его жирную сонную физиономию. С этим мог поспорить только боров, отнятый от свиньи на решающей стадии случки.

Наконец прения, отголоски которых достигали ее слуха, завершились, и Марта вновь вышла на связь:

– Послушай, – начала она тоном практикующего психиатра, – то, что случилось, всего лишь результат чувства ложной вины, которая копилась в тебе эти годы. Часть тебя все еще считает, что ты могла его спасти.

– Но я видела его, ты должна мне верить. Это был Анджей…

Жанна как-то вдруг утратила уверенность, что поступает правильно. Она не должна была звонить Марте среди ночи, чтобы сообщить настолько чумную новость. (На общем фоне скользнула мысль, что она еще даже не успела рассказать ей о своем визите к Эмме.) Неудивительно, если теперь ее единственная подруга станет считать ее тронутой кубитой; лишенной радостей сексуальной жизни – не так ли?

– Ну, и где же он? – спросила Марта, явно стараясь подавить зевок.

Жанна вкратце поведала ей о последних десяти (а может, пятнадцати? или трех?) минутах своей жизни, лишенной маленьких утех.

– Значит, он сейчас заперт у тебя в ванной?

Жанна больше не сомневалась, что совершила чертовски огромную глупость, позвонив Марте, и как же она ее ненавидела в тот момент. С тем же успехом Марта могла поинтересоваться, не принимает ли она наркотики. Именно это, в сущности, и означал ее вопрос; все остальное – фокусы семантики.

– Марта, неужели ты думаешь, что я лгу? – Какая-то ее часть все еще верила, что ей удастся убедить Марту в правдивости своих слов (и еще, наверное, в своем здравом рассудке) – ведь они, в конце концов, лучшие подруги. – Помнишь, ты сама говорила, что иногда в жизни происходят очень странные вещи, когда рассказывала о том парне, Кладбищенском Стрелке, что он тебе приснился в…

– Все это ерунда, – с раздражением отрезала та. – Здесь нет никакой связи. Ты заметила, какое тут ключевое слово? Прис-нил-ся. По-моему, то же самое произошло и с тобой. Только тебе еще не хватило времени это сообразить.

– Так что же мне делать? – Жанна ни на минуту не прекращала поглядывать на выход из комнаты и вслушиваться одним ухом, что творится за ее пределами. – Что мне делать?

– Господи, ну откуда мне знать? – Марта замолчала, потом добавила: – Если боишься оставаться одна… вызови, к примеру, пожарных. Или скорую.

Жанна так никогда и не узнала, издевалась над ней Марта или действительно хотела помочь.

Затем она услышала в трубке свой собственный голос:

– Спасибо за совет, лицемерная сука! А теперь полезай-ка под бок к своему хряку и оторвись чуток, может, тогда мы обе угомонимся… Йии-хо-хо, Йезус-Мария-курва-Христос!

Жанна в ужасе отшвырнула трубку, словно та была вымазана ядом, и уставилась на телефон. Нет, это невозможно… Она этого не говорила, ее губы даже не шевелились, о Боже!

– Здесь кто-то, похоже, нуждается в хорошей компании, – донеслось из коридора. – Готов обеспечить веселье на всю ночь. Как в старые времена, ты еще помнишь? Правда, кое-какие важные инструменты сильно пострадали, но думаю, мы как-нибудь обойдемся и такими.

– Какого черта тебе от меня надо? – крикнула Жанна, находясь в считанных миллиметрах от пограничной линии, за которой бились маслянистые волны необратимой истерики.

Вместо ответа она услышала, как опять что-то свалилось в ванной, разбившись вдребезги. И еще завывание осеннего ветра за окном.

Она схватила трубку телефона и набрала номер пожарной службы, потом нажала сброс и ввела другой – скорой помощи.

Возможно, совет Марты имел какой-то резон.

14

Она провела самые напряженные тридцать семь минут в своей жизни, не сводя глаз с порога комнаты, пока в квартиру не позвонили.

Когда-то ей на ум пришла гениальная идея снять с навесов комнатные двери, а проем завесить шторкой из бамбуковых палочек, нанизанных на нити. Ей казалось, что это станет оригинальной деталью интерьера. До покупки подходящей бамбуковой шторки дело так и не дошло, и проем совсем не оригинально напоминал по вечерам вход в темную гробницу, а во время готовки из кухни частенько натягивало чад. Теперь эта неоконченная затея снова вылезла ей боком – в комнате не было двери, которую она могла бы закрыть. По крайней мере, так ей было бы спокойнее.

Один раз Жанну сильно потянуло позвонить Марте и объяснить, что случилось на самом деле: что голос в трубке был не ее, хоть и очень похожим. Но она почти сразу отвергла эту мысль, как безнадежную.

Из коридора еще некоторое время долетали разные звуки: будто кто-то возится с туалетными принадлежностями, играет туда-сюда дверной защелкой… а потом вдруг все разом смолкло, и наступила тишина. Только капли дождя монотонно барабанили снаружи о жесть подоконника.

Внезапная перемена возымела такое действие, что не прошло и пяти минут, как Жанну стали одолевать сомнения. А не приснился ли ей весь этот аттракцион с привидениями, только наяву? Может, как это ни трудно было признать, Марта все-таки оказалась права?

Рациональный опыт настаивал, что, разумеется, именно так все и обстоит. Марта была права, а значит, парню в ее голове попросту остахренело крутить кино только во сне, он жаждал свободы и ускользал из-под ее контроля. Случайно, не началось ли все это еще в тот день, когда она увидела изъеденного крабами отца? Очень может быть, подруга.

Но что такое Рациональный Опыт? Всего лишь близорукий старик, страдающий метеоризмом. Еще китайцы знали, что опыт – это фонарь на спине, что освещает только пройденный путь. Его пасынок – выскочка Рациональный Опыт – и того хуже: признает лишь то, что ему по нраву. Если она начнет прислушиваться к советам Его Рациональности, то куда скорее очутится в психушке (хто то?!), чем если признает, что все это происходит с ней в действительности, даже пускай тому нет никаких объяснений.

15

Вошли врач и медсестра. На обоих поверх белых халатов были накинуты на плечи синие болоньевые куртки членов бригады скорой помощи. Жанна провела их в комнату, усадила на стулья и села сама на краю сбитой постели, стараясь походить на больную (впрочем, это не требовало от нее игры на Оскар).

Врач, мужчина средних лет в очках с толстыми стеклами, выслушал ее жалобы на боль в сердце, покивал головой и раскрыл докторский саквояж. Жанна повторила все то, что сообщила при вызове – это оказалось не трудно.

– Возможно, вы испытали сильный стресс, – сказал врач после осмотра. – Это так?

– Да, недавно я лишилась работы… и возникли еще кое-какие проблемы. – Тут до Жанны дошло, что в ее нынешнем состоянии этот вызов совсем не является ложным. Ей стало легче, ненамного, но легче. Она не привыкла чувствовать себя в роли обманщицы.

– Вы, к тому же, живете одна? Тем более неудивительно.

Жанна кивнула, что да, у меня не было мужчины уже больше трех лет, я буду жить, доктор?

Врач велел медсестре приготовить инъекцию но-шпы и димедрола, а Жанне предписал соблюдать абсолютный покой и не забывать, что полноценный сон – для нее сейчас самое верное лекарство.

Когда медсестра сделала ей укол, они поднялись. Их визит длился гораздо меньше, чем предполагала Жанна.

– Хотите кофе? – спросила она, провожая их к двери.

– Нет, спасибо, много вызовов, – улыбнулись медики, и дверь за ними закрылась.

Вернувшись в комнату, Жанна почувствовала, как недавняя встряска вкупе с уколом гонят ее в постель.

«Но ведь он может быть еще тут, – с дрожью подумала она. – Мне же нельзя сейчас спать, что я наделала!»

Зазвонил телефон.

Это могла быть только Марта. Жанна схватила трубку в надежде услышать ее голос, и заранее зная, что так и будет.

– Марта! Я не…

– Жанна…

– Алло? Кто это?

– Дорогая, я так скучал…

Жанна поняла, что вот-вот потеряет сознание. Уронила трубку и рухнула на постель. Последним ее желанием было никогда больше не проснуться.

16

Не вышло.

Она открыла глаза. В объятиях Анджея. Еще было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо, но Жанна была уверена, что он улыбается. Это угадывалось по его дыханию, наклону головы, по тому, как его рука скользит по ее горячей коже внизу живота, спускается к бедру…

Всего этого не могло быть. Он умер три года назад у нее на глазах, в той жизни, которую она знала. Но это было так – потому что существовало место, где они могли снова встретиться и быть вместе, место, куда не в силах было дотянуться ничего не прощающее время. Их особое место. И они сумели отыскать здесь свой собственный укромный уголок.

Анджей знал верную дорогу, но она еще немного помогла ему. Ощутив его в себе, Жанна почти мгновенно достигла вершины, чувствуя, что и он тоже. Они слишком долго не были вдвоем.

А потом она увидела, что может различить в предрассветных сумерках его лицо. Он по-прежнему улыбался. Так, словно мечтал о чем-то приятном.

– Мне снился ужасный сон, – сказала Жанна.

– Да? – отозвался Анджей, продолжая улыбаться.

– Будто последние три года я жила совсем иначе. Без тебя.

– Тогда это действительно был очень плохой сон.

– Мне было так страшно… и одиноко.

Они долго лежали без слов, потому что слова казались лишними, а солнце медленно заполняло их мир.

– Я где-то читала, что наша жизнь – это сон, который мы видим в другой жизни. И наоборот. Странно, правда? Я знаю, что сплю, но этот сон мне нравится куда больше. Мне не хочется просыпаться обратно, я не хочу возвращаться туда…

Анджей повернулся и поцеловал ее в висок.

– Оставайся.

– Ты ведь больше не уйдешь от меня? – Жанна увидела маленькое родимое пятно у него на щеке. Странно, но она никогда его раньше не замечала.

– Откуда это? – она легко прикоснулась к нему губами.

Анджей таинственно улыбнулся.

– Какая большая. Почему я… Анджик, она растет! Господи, Андж… – Жанна отстранилась.

– Разве в этом есть что-то странное? – сказал Анджей, все так же улыбаясь. – Посмотри сюда, – и он отбросил одеяло в сторону.

Через мгновение Жанне в нос ударила мощная волна гари. Ей показалось, она задохнется в ней. Взгляду открылись обугленные останки человеческого тела. Жанна медленно подняла глаза выше, на подушку…

Этот сон ей вовсе не снится.

Анджей по-прежнему улыбался.

17

Жанна не думала, что когда-нибудь вернется в этот дом.

Но она снова была здесь и уже во второй раз пересекала неухоженный двор с пустующей собачьей конурой и тянущими к тяжелому небу голые ветви яблонями; а впереди было крыльцо, по которому ей предстояло подняться, чтобы войти в прихожую, откуда видна комната словно из городской квартиры со странной аркой, заполненной вязкими тенями даже днем. И так же, как вчера, ее обогнала гротескно худая грязная курица и забилась под крыльцом.

На стук в дверь ей никто не ответил. Тогда Жанна, сделав над собой усилие, взялась за ручку и толкнула вперед. Страх, который гнал ее сюда, был сильнее того, что она испытывала перед новой встречей с Эммой.

Дверь поддалась, и Жанна вошла. Комната пустовала. Значит, хозяйка была занята какими-то делами вне дома. Жанне вспомнился ее сон, и ее охватило чувство полнейшего дежа-вю. Она быстро оторвала взгляд от темной арки в стене и поспешила вернуться в прихожую, размышляя, что делать дальше – оставаться ждать внутри или выйти во двор. Вряд ли бы ей достало решимости приезжать сюда в третий раз. Она предпочла остаться в доме.

Идя через коридор в кухню, Жанна думала, что похожа на воровку, и безотчетно старалась ступать как можно тише. Еще она вспомнила о том, что примерно через двадцать минут ей надлежало бы оказаться в совершенно ином месте. Что ж, похоже, рекрутинговой компании придется подыскать своим клиентам другую кандидатуру. Сожалею, господа.

Заходя в кухню, Жанна уловила, как где-то в доме скребется мышь. Маленькая любимая мышка тетушки Эммы. Мышка… На фоне кухонного окна Жанна увидела ее – ровно день назад похотливо тискавшую ее грудь, знавшую то, что знать было невозможно, и почти наверняка имевшую отношение к кошмару, преследовавшему ее всю ночь.

Эмма стояла в сюрреалистической позе, будто стремилась упасть, но была внезапно застигнута моментальным снимком, остановившим время.

После сумрака прихожей оконный свет сперва заслепил ей глаза, поэтому Жанна не сразу увидела, что Эмму удерживает тонкая бельевая веревка, петлей накинутая на шею и тянувшаяся к прогнутому карнизу. Руки Эммы безвольно свисали вдоль туловища, слегка отклоняясь вперед, ноги были подогнуты. Веревка глубоко врезалась в распухшую шею, которая приобрела багрово-синюшный оттенок. Глаза были закрыты, но Эмма еще дышала – грудь едва заметно вздымалась.

В следующую секунду Жанна с внезапной ясностью поняла, что здесь произошло: собираясь повеситься, Эмма не рассчитала стойкости карниза, и теперь зависла в этом полупридушенном состоянии, медленно умирая от ослабленного притока крови к мозгу и нехватки кислорода. Если бы она сильнее подогнула ноги, то сила натяжения была бы тут же восстановлена гибкостью карниза.

Возможно, Эмма уже не раз пыталась это сделать, но оказалась в препаскуднейшей ловушке, которую построила себе собственными руками и которая гарантировала ей мучительную тягучую смерть. Похоже, и отступить у нее не оставалось больше сил.

Это понимание вызвало у Жанны одновременно и ужас, и приступ отвратительного утробного смеха.

Эмма шевельнулась и открыла глаза. На короткий миг в них отразилось узнавание. Жанну передернуло. Эмма издала череду тусклых переливистых сипов, будто в горле у нее застряла сломанная губная гармоника, пытаясь что-то сказать.

Только тут Жанне пришло в голову подхватить ее (испытывая мгновенное отвращение от этого прикосновения), дотянуться до кухонного столика одной рукой, где лежал небольшой нож, и перерезать веревку.

Она опустила Эмму на пол; ее лицо моментально покраснело, будто ошпаренное кипятком – кровь, наконец, устремилась к голове, как вода, заполняющая пересохшие каналы. Жанна увидела, что на ее лбу и верхней части лица проступили багровые пятна, ставшие заметными лишь сейчас, – они выделялись даже на красном фоне ее кожи и причудливо складывались в отпечаток большой узкой ладони.

Эмма продолжала шевелить губами, ее дыхание стало несколько свободнее, хотя и резало слух ржавым скрипом дверных навесов. Она вдруг зашлась кашлем, и изо рта полетели огромные сгустки крови, шлепаясь на пол вокруг ее головы.

Лихорадочно соображая, Жанна минуту стояла над ней, пока не услышала снизу:

– Он ушел…

Она наклонилась, перебарывая отвращение.

– …ушел… – сказала Эмма. Снова кашлянула и умерла.

Закрыв ей глаза, Жанна вышла во двор.

Уже по дороге в город, сидя в электричке, она хотела припомнить, видел ли кто-нибудь, как она выходила из дома Эммы (рано или поздно ее тело обнаружат, а потом кто-то обязательно удивится, как это трупу удалось перерезать веревку и аккуратно улечься на пол: «А если все было немного иначе, ребята?»), но обнаружила, что это ее очень мало занимает.

Она думала о красном отпечатке ладони на лице Эммы.