Текст книги "Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке"

Семенов полагал, что для руководства самостоятельным походом в Монголию Унгерн не вполне подходит. В мемуарах атаман писал: «В самом начале движения барон Унгерн имел успех и быстро занял столицу Северной Монголии – Ургу. Однако с занятием Урги и установлением непосредственной связи с правительством хутухты начались недоразумения между монголами и бароном, вызванные диктаторскими тенденциями последнего. Такое явление вполне могло иметь место, так как прибывший в мае 1921 года из Урги князь Цэвэн жаловался мне, что барон Унгерн совершенно не желает придерживаться вековых традиций монгольского правящего класса, игнорируя их со свойственной ему прямолинейностью. С этим надо было серьезно считаться, но особой угрозы факт этот пока не представлял, так как Азиатский корпус фактически был предназначен к роли авангарда моего движения, ибо вслед за ним должен был выступить я с остальными кадровыми частями Дальневосточной армии.

Красная Москва забила тревогу. Подготовляя движение в Азию для революционизации ее путем овладения Монголией и Синьцзяном, красные должны были приложить все старания к полной ликвидации частей барона Унгерна, и потому ими были приняты в этом направлении все меры подкупа и провокации, помимо отправки навстречу барону крупных частей Красной армии. Движение барона Унгерна не встретило сочувствия также со стороны политических представителей иностранных держав в Китае, Монголии и Синьцзяне, которые не понимали агрессивных планов Коминтерна в отношении материка Азии и рассматривали поход барона Унгерна с точки зрения чистой авантюры…

Конечно, если бы я предполагал, что мне с кадровыми частями 1-го корпуса не удастся последовать в Монголию немедленно вслед за Азиатским корпусом, я учел бы особенности барона Унгерна, прямолинейность и непосредственность которого затрудняли установление надлежащих взаимоотношений с монгольскими вождями. Может быть, пришлось бы выбрать другое лицо для возглавления экспедиции, но, считая корпус Унгерна лишь авангардом своих сил, я не придавал особого значения этим качествам, рассчитывая, что руководство экспедицией и сношения с монголами будут находиться в моих руках и что я сумею надлежащим образом оказывать влияние на Романа Федоровича. Теперь же, с изменением плана, приходилось ограничиться лишь письменными указаниями ему, и я весьма опасался, что всего этого могло оказаться недостаточным. Поэтому я командировал несколько своих офицеров к барону и сам предполагал вернуться к проведению в жизнь своего плана так скоро, как только обстоятельства это позволят. Я был уверен в том, что нам не придется долго задержаться в Приморье, ибо политика Японии в то время была уже ясна и можно было с уверенностью предполагать, что она выведет свои войска из пределов российской восточной окраины прежде, чем нам удастся закрепить свое положение в Приморском крае».

Что ж, Григорий Михайлович, пусть задним числом, но признал, что для сложной дипломатической игры в Монголии, для налаживания отношений с Богдо-гегеном и монгольскими князьями и ламами Роман Федорович, который запросто мог огреть князя ташуром, не слишком-то годился. Только вот заменить его на посту начальника Азиатской дивизии фактически было некем. Дивизия в тот момент была предана барону, и его смена на посту начальника дивизии наверняка привела бы к разложению дивизии и массовому дезертирству. Подчинить же барона кому-нибудь, назначив отдельного начальника всей монгольской экспедиции, тоже было нереально: Унгерн подчиняться не привык.

После взятия Урги Унгерн говорил монгольским князьям: «Моя цель – восстановление трех монархий: русской, монгольской и маньчжурской. Пока что я изгнал китайцев, незаконно захвативших Ургу. Теперь надо восстановить автономное правительство Монголии. Необходимо выбрать счастливый день для восшествия на трон, пригласить Богдо-хана с его супругой в Ургу и вновь организовать пять министерств».

Вместе с тем барон понимал, что отнюдь не является желанным гостем в Монголии, руководство которой вынуждено было оглядываться на большевиков. Поэтому Унгерн пытался завязать связи с Чжан Цзолином и его генералами. Это было необходимо, чтобы попытаться реализовать вторую часть плана – с помощью войск китайских генералов-монархистов попытаться реставрировать династию Цин.

Еще 16 февраля 1921 года Унгерн писал подчиненному Чжан Цзолина, генералу Чжан Кунью, военному губернатору провинции Хейлуцзян: «Когда я от Вас уехал, то сначала воевал против большевиков, где впервые встретился с двумя сотнями войск генерала Чу Лицзяна, соединившимися с большевиками и действовавшими против меня. По перехваченной у них переписке видно было, что в случае прохода моего на Кяхту через Яблоновый хребет, все войска генерала Чу Лицзяна должны действовать против меня, о чем в свое время были посланы донесения атаману Семенову.

Из этого Ваше Превосходительство ясно усмотрите, что я вынужден был, дабы избежать двух противников, двинуться на Ургу. Конечно, я сделал это без ведома и разрешения атамана Семенова. После нескольких неудач я взял Ургу, причем взял 12 орудий, 14 пулеметов и забрал богатые склады боевых припасов. Войска генерала Го Сунлина отступили на Кяхту и соединились с большевиками.

Зная меня, Вы, конечно, отлично понимаете, что против китайцев я никогда не стал бы воевать, что же касается монгол, почувствовавших свободу, то мною приняты все должные меры для уничтожения их попыток отделиться от Китая.

Произведенные большевиками в Ачитуванском хошуне и городке Ургон грабежи и убийства 200 мирных китайцев, якобы моими солдатами – совершенная неправда. Этот отряд, состоявший из бурят-большевиков, был разбит. Начальники Галипов и Батуев попали в плен и расстреляны, а остатки ушли, часть на север за Байкал, а часть на юг в Узумчин.

Как Вам известно, мое желание разъединить войско Го Сунлина с большевиками мне не удалось, удастся ли теперь в соединении с мобилизованными монголами их разбить, знает одно Небо. Но знаю и никогда не забуду, что в трудные минуты 1918, 1919 и 1920 годов Ваше Превосходительство меня не оставили, смею думать, что и в настоящем 1921 году Вы меня не бросите.

Вспоминая Ваши всегда любезные приглашения и наши беседы о европейцах, я хочу только напомнить Вашему превосходительству мое всегдашнее убеждение, что ожидать света и спасения можно только с Востока, а не от европейцев, испорченных в самом корне даже до молодого поколения, до молодых девиц включительно…

Не могу не думать с глубоким сожалением о том, что многие китайцы могут винить меня в пролитии китайской крови, но я полагаю, что честный воин обязан уничтожать революционеров, к какой бы нации они ни принадлежали, ибо они не что иное, как нечистые духи в человеческом облике, заставляющие первым делом уничтожать царей, а потом идти брат на брата, сына на отца, внося в жизнь человеческую одно зло.

Сейчас все мои стремления направлены на север, куда я пойду, чтобы скорее выбраться в пределы России. В Халхе мною приняты строгие меры для прекращения грабежей китайских купцов, а главные купцы-жиды уничтожены, от чего может только выиграть торговля Китая».

Кстати сказать, генерал Го Сунлин, чьи солдаты прославились особо жестокими грабежами и насилиями над русским населением Урги и Кяхтинского Маймачена, благополучно выбрался из Монголии и служил позднее у маршала Чжан Цзо Лина, но поднял восстание против него и был казнен после его подавления.

2 марта 1921 года Унгерн опять писал Чжан Кунью: «Войска Го Сунлиня и Чу Лиджяна ушли сначала на север, к красным, но, по-видимому, с ними не сошлись. Произошли какие-то недоразумения из-за грабежей, и теперь они повернули к западу. По-видимому, они пойдут на Улясутай, а затем на юг, в Синьцзян. В Урге образовалось Монгольское правительство, которое несомненно признает суверенитет Китая.

Из газет мне известно, что в Калгане беспорядки, но, к сожалению, не имею пока никаких подробных сведений оттуда. Во Внутренней Монголии, Синьцзяне и Алтайском округе, по-видимому, также начались беспорядки.

Надо использовать эти беспорядки, не теряя времени, направив их военное выступление не к бесцельной борьбе с китайскими войсками, а к восстановлению маньчжурского хана. В нем они видят великого и беспристрастного судью, защитника и покровителя всех народов Срединного царства.

Необходимо действовать под общим руководством главы всего дела. Пока его нет, ничего не выйдет. Необходим вождь. Вождями могут быть только популярные лица, каковым в настоящее время является высокий Чжан Цзо-лин. Дать толчок к признанию народами этого вождя не представляет особой трудности. Я, к сожалению, в настоящее время без хозяина. Семенов меня бросил, но у меня есть деньги и оружие. Вашему Превосходительству известна моя ненависть к революционерам, где бы они ни были, и потому понятна моя готовность помогать работе по восстановлению монархии под общим руководством вождя, генерала Чжан Цзолина.

Сейчас думать о восстановлении царей в Европе немыслимо из-за испорченности европейской науки и, вследствие этого, народов, обезумевших под идеями социализма. Пока возможно только начать восстановление Срединного царства и народов, соприкасающихся с ним до Каспийского моря, и тогда только начать восстановление Российской монархии, если народ к тому времени образумится, а если нет, надо и его покорить.

Лично мне ничего не надо. Я рад умереть за восстановление монархии хотя бы и не своего государства, а другого. Я позволяю себе писать все это Вашему Превосходительству так откровенно и прямо, так как глубоко верю Вам и знаю, что Вы всем сердцем сочувствуете мне, искренне преданы нашему общему делу, а с Вашим большим просвещенным умом виднее возможность скорого осуществления великих монархических начал, ведущих народы к спасению и благу.

Еще раз имею смелость повторить, что я предлагаю свое подчинение высокому и почитаемому Чжан Цзолину.

Взяв в Урге склад и оружие, прошу Ваше Превосходительство принять все мои запасы и интендантство в Хайларе себе и расходовать их по Вашему усмотрению.

Жду обнадеживающих известий от Вас, свидетельствую Вашему Превосходительству мою преданность и искренне желаю успеха.

Начальник Азиатской Конной Дивизии Генерал-Майор Унгерн.

P. S. Прошу Вас не верить полковнику Лауренсу. Он хотя и ранен, но бежал. Верьте сотникам Малецкому, Еремееву и Никитину из Маньчжурии».

Легко убедиться, что Унгерн представлял своему родственнику два варианта своих действий: либо поход на север, против Советской России, которому китайцы, во всяком случае, не должны мешать, либо, если на то будет воля Чжан Цзо Лина, совместные с ним и его подчиненными действия в Китае, направленные на восстановление династии Цин. Если второй вариант не удастся, первый должен был успокоить Чжан Кунью и Чжан Цзо Лина. Я, Унгерн, дескать, задерживаться в Монголии надолго все равно не намерен. Поэтому, если идея реставрации китайских генералов сейчас не привлекает, то и посылать войска против него, Унгерна, не стоит.

Тут пришло письмо Унгерну от его представителя в Маньчжурии есаула Андрея Погодаева. Он, в частности, сообщал: «… Китайцы страшно обеспокоены вашими успехами. Пекин дал распоряжение немедленно двинуть войска на Ургу и двух генералов, как Цзао Куня, так и Чжун Сунна. Несмотря на то что Пекин уже уговаривался с красными о взаимных действиях против Вас, Чжан Цзолинь заявил, что в дела Монголии просит никого не вмешиваться и отверг всякие предложения красных и Пекина…

В Маньчжурии большевики продают не только двуколки, ружья, патроны, пулеметы, но даже можно купить трехдюймовые пушки, продают это все те из большевиков, которые уже покончили или кончают с красными, и выбираются от них. Если у Вас есть нужда в чем-либо из оружия или патрон, присылайте деньги, я буду Вам постепенно отправлять. Также сообщите, нужны ли люди, какой состав – офицерский или казачий, или оба вместе.

Относительно дел атамана твердо сказать не могу. Я около месяца ничего не получал… В Забайкалье, несмотря на создавшееся Учредительное собрание, царит террор, а после объявления мобилизации вся молодежь бежит в Монголию, старики же записываются в добровольцы в коммунистические полки, чтобы иметь винтовку в руках и вовремя постоять за себя, так как их совершенно раздели и обобрали товарищи коммунисты. Кстати, сегодня пришло известие, что от Тюмени, Акмолинска, Томска и по всему Уралу идут крестьянские восстания и Чита в большой тревоге. Злобой дня у нас – это борьба двух партий: Чжан Цзоиня и противников, первый не соглашается на открытие границы (между Китаем и Монголией. – Б.С.), второй настаивает; чем кончится, пока неизвестно… У меня здесь нет ни копья, и поддержать никого не могу, так как в данный момент еле перебиваюсь сам».

Таким образом, Унгерн понял, что максимум, на что можно надеяться, – это на то, что войска Чжан Цзолиня не будут сражаться против Азиатской дивизии. Ни о каком совместном походе против республиканского правительства в Пекине и речи быть не могло. А идти в одиночку, без поддержки китайских генералов, восстанавливать маньчжурского императора на троне в Пекине, было бы форменным безумием. Горстка бойцов Азиатской дивизии и монголов потонула бы в море враждебного китайского населения и войск. Это даже Унгерн понимал. Зато из письма Погодаева барон, по всей вероятности, вынес преувеличенное представление как о возможности снабжения оружием и боеприпасами из Маньчжурии, так и о степени размаха крестьянских восстаний в Восточной части России. На самом деле проблема была не столько в средствах на закупку вооружений и в его реальном предложении на маньчжурском рынке, сколько в реальной возможности агентов Унгерна создать разветвленную закупочную сеть и организовать доставку оружия и боеприпасов в Монголию. В итоге Погодаев сумел отправить Унгерну только три пулемета и немного патронов. Азиатской дивизии особенно нужны были патроны и снаряды. Положение усугублялось тем, что на вооружении дивизии состояли винтовки разных систем, требовавшие различные патроны. Атаману Амурского казачьего войска генерал-майору И. Шемелину, находящемуся в Хайларе, Унгерн писал: «Покупай трехлинейные патроны (японских не надо), капсулы, пустые гильзы и пороху, а также вещества для производства пороха здесь». Он также нуждался в опытных офицерах, особенно инженерах и артиллеристах. Сотнику Еремееву он писал, чтобы тот незамедлительно направил в Ургу инженера-электротехника, который знает способ изготовления пуль из стекла, и просил пороха и патронов.

А 10 апреля 1921 года Унгерн сообщал Найден-вану: «Ваше Сиятельство, на днях высылаю Вам ружья: 150 русских, 50 китайских, 200 японских и 100 бердан, русских патрон ни одного, по 150 на винтовку китайскую, по 200 на японскую, по 200 на бердану, русские патроны завоюйте сами; кроме того, посылаю два пулемета по 1200 патрон и один пулемет Шоша. Надеюсь, что далее сами сумеете приобрести войною гораздо более». 27 апреля Унгерн направил Найден-вану орудие образца 1877 года вместе со снарядами и с прислугой из монголов-халхасцев, а также пулемет Шоша с 600 патронами и автомобиль вместе с запчастями к уже имевшемуся у Найден-вана автомобилю.

Что же касается антисоветских восстаний, то об их масштабе и степени влияния на политическую ситуацию барон имел явно преувеличенное представление. К тому времени, когда он отправился в поход на север, крупнейшее из крестьянских восстаний, Тамбовское, больше всего беспокоившее большевистское руководство, уже было в основном подавлено. Стихийный и разрозненный характер восстаний также был на руку Советской власти. К тому же ко времени вторжения Азиатской дивизии в РСФСР там уже была отменена продразверстка и началась новая экономическая политика, значительно приглушившая крестьянское недовольство. В результате массовой поддержки Унгерн не получил, а для того, чтобы пробиться в те казачьи районы, где можно было рассчитывать на симпатии значительной части населения к нему и к Семенову, у барона не было ни сил, ни средств. Да и в тех поселках и станицах, которые унгерновцам удавалось на время занять, казаки неохотно вступали в Азиатскую дивизию. Добровольцев почти не было. Казаки понимали: барон уйдет, вернутся красные и наверняка репрессируют семьи тех, кто ушел к Унгерну. Да и не годился барон на роль вождя большого казацко-крестьянского восстания.

Унгерн посылал письма князьям Внутренней Монголии и Синьцзяна и духовному лидеру Внутренней Монголии Югоцзур-хутухте, пытаясь прощупать их позиции по поводу возможности возрождения Срединного царства. Последнему он, в частности, сообщал: «В данное время, взяв в Урге значительное количество орудий, винтовок и боевых припасов, и с мобилизованными халхасцами я имею твердую надежду с Божьей помощью окончательно разбить отступившие на север революционные китайские войска, соединившиеся с русскими красными. В то время, пока мы заняты уничтожением этих войск, я думаю, что Ваше необходимое содействие должно выразиться во что бы то ни стало, не теряя времени: во-первых, войти в сношение с главою монархистов Шэн Юнеем в Тянцзине или с его заместителем, во-вторых, войти в сношение с с Ару-Харчийн-Ваном и Найман-ваном как с самыми надежными и влиятельными князьями для поднятия восстания во Внутренней Монголии в пользу маньчжурского хана, и, в-третьих, теперь же установить связь с главарями магометан как с наиболее преданными монархистами, тем более что князь Шэн Юнь пока действовал нерешительно и вяло.

Ввиду изгнания китайских революционеров из Тибета, Урги, восстановления Богдо в ханских правах и принимая во внимание, что большинство цзянцзюней Северного Китая и Маньчжурии – монархисты, я считаю, что магометане никогда не отстанут и успех в деле установления законного наследника Серединного государства при общем дружном усилии обеспечен». Он призывал Югоцзур-хутухту поднять восстание монголов Внутренней Монголии против Китая, предупреждая при этом: «… Теперь китайские войска уже не те, которые были лет 10 тому назад и умеют сражаться, а многие начальники умеют и хорошо управлять войсками в бою». Эта характеристика китайской армии представляется преувеличенной, призванной оттенить полководческий гений самого Унгерна, разгромившего китайцев под Ургой. Барон также сетовал: «Добывать средства трудно. Думать, что кто-нибудь их предоставит – красивый сон. Никакое государство в действительности не даст. Добывать надо самим. Надо агитировать среди народов и теперь же указывать на то, что только при хане, при старых законах жилось хорошо, что богатеть мирно можно только в благоустроенном государстве, что право на существование имеет только тот, кто проливает кровь свою за родину, за государство или отдает борьбе свое достояние, своих коней, свои стада. Богатые должны помнит, что их дальнейшее благосостояние зависит от помощи, которую они окажут теперь в борьбе с революционерами. Как на один из побочных источников, я могу лишь указать на прикочевавших к Вам бурят Душиангинского аймака, то есть русских революционеров. От них надо брать скот, деньги и все имущество, а их уничтожить. Это самим Проведением посланный дар.

Оружие с Божьей помощью надеюсь достать около Кяхты: там есть патронный завод, а все поселки вокруг вооружены и сдадут охотно оружие, так как не хотят сражаться. Не откажите сообщить мне относительно вооружения; по моим сведениям, имеются во Внутренней Монголии не более 10–15 тысяч винтовок…

Из высказанных мною соображений достаточно ясно видно, что с востока нам нечего опасаться, ибо там китайские генералы-монархисты, которые если и вынуждены будут действовать против нас, то, во всяком случае, будут действовать медленно и нерешительно. На Западе – Ли Чжанкуй, тоже известный монархист, с которым я уже пытаюсь войти в переговоры. На севере мои войска. Таким образом, для революционных войск получается треугольник, а это большая угроза для них и представляет общую опасность для их положения.

Еще раз настаиваю и усердно прошу Вас возможно быстрее войти в связь с монархистами. Тогда, даже при исполнении хотя бы половины высказанных мною Вам соображений, и принимая во внимание денежное состояние Китая, должно твердо рассчитывать на успех. Дело большое. Временные неудачи всегда возможны, поэтому, когда Вы соберете у себя достаточное количество войск, я мог бы в случае неудачи, отступить с остатками халхасцев (монголов Внешней Монголии. – Б.С.) к Вам, где оправился бы и, соединившись с Вами, стал продолжать начатое святое дело под Вашим руководством».

Однако Югоцзур-хутухта соединяться с Унгерном не торопился, очевидно, не веря в успех. Он ответил барону благожелательно-дипломатично, но никаких обязательств на себя не взял: «Посланное Вами, милостивейшим и ученым генералом, письмо получил.

Ныне Вами занята Урга, религия восстановлена и расширена, и водворено спокойствие монгольского народа. Узнав о такой великой заслуге и славе, я весьма обрадовался… Ваша слава возвысилась, подобно священной горе Сумбур-ула, и сделанное Вами доброе дело будет светить, подобно солнечному лучу, по всему миру.

По слухам, в данное время во Внутренней Монголии находятся китайские солдаты, почему в этот раз не представляется возможным снестись по известному делу. Если же получится известие об отсутствии там солдат, то я постараюсь, согласно указаний, снестись. Если же прибудет представитель для обсуждения больших государственных дел, то я не замедлю отправить его к Вам. Я, хутухта, молюсь только о ниспослании благополучия Богдо-хану, преследуя цель помочь религии и народу, постоянно молюсь Трем Сокровищам и стараюсь исполнять установленные требы. Однако считаю нужным засвидетельствовать, что я обладаю слабыми способностями и образованием».

Письмо такого же содержания, как и Югоцзур-хутухте, Унгерн направил одному из князей Внутренней Монголии Ару-Харчийн-вану: «Имея в виду изгнание китайских революционеров из Тибета и Урги, восстановление в своих законных ханских правах Богодо и принимая во внимание, что большинство цзяньцзюней Северного Китая и Маньчжурии – монархисты, а также что западные магометане не отстанут в деле восстановления законного наследника в Срединном государстве, нельзя упустить время и следует действовать быстро и решительно.

Нельзя также упустить из вида тяжелое денежное положение Китая, которое не даст ему возможности снарядить и послать большое количество войск. Необходимо, тем не менее, всегда помнить, что совершенное отделение от Китая монгол есть пустая мечта, которая в таком важном деле, как восстановление законного императора, недопустима. Народы Азии издавна составляли Срединное государство, и по обычаю и по всему народы ее ближе всех подходят друг другу. Если бы и являлись опасения, что восстановленные императоры будут держать сторону Китая, как это иногда было в старые времена, то этому всегда есть противовес – союз Тибета, Синяцзяна, Халхи, Внутренней Монголии, Барги, Маньчжурии и Шаньдуна.

То громадное значение, какое имеет восстание во Внутренней Монголии, конечно, ясно Вашему Превосходительству, но не только восстание, но даже пущенный о нем слух может остановить присылку революционных войск в Халху».

Ответа барон на этот раз, как кажется, вообще не получил.

27 апреля 1921 года Унгерн писал монгольскому князю из Внутренней Монголии Цэндэ-гуну, служившему генералом в китайской армии: «Ярче всех стоит вопрос о красной опасности.

Революционное учение начинает проникать в верный своим традициям Восток. Ваше Сиятельство своим глубоким умом понимает всю опасность этого разрушающего устои человечества учения и сознает, что путь к охранению от этого зла один – восстановление царей. Единственно, кто может сохранить правду, добро, честь и обычаи, так жестоко попираемые нечестивыми людьми – революционерами, это цари. Только они могут охранить религию и возвысить веру на земле. Но люди стали корыстны, наглы, лживы, утратили веру и потеряли истину, и не стало царей. А с ними не стало и счастья, и даже люди, ищущие смерти, не могут найти ее. Но истина верна и непреложна, а правда всегда торжествует; и если начальники будут стремиться к истине ради нее, а не ради каких-либо своих личных интересов, то, действуя, они достигнут полного успеха, и Небо ниспошлет на землю царей. Самое наивысшее воплощение идеи царизма, это соединение божества с человеческой властью, как был Богдыхан в Китае, Богдо-хан в Халхе и в старые времена русские цари. За последние годы оставалось во всем мире условно два царя, это в Англии и в Японии. Теперь Небо как будто смилостивилось над грешными людьми, и вновь возродились цари в Греции, Болгарии и Венгрии, и 3 февраля 1921 года восстановлен Его Святейшество Богдо-хан. Это последнее событие быстро разнеслось во все концы Срединного царства и заставило радостно затрепетать сердца всех честных его людей и видеть в нем новое проявление Небесной благодати. Начало в Срединном Царстве сделано, не надо останавливаться на полдороге. Нужно трудиться и, путем объединения автономных Внутренней Монголии, Синьцзяна и Тибета в один крепкий федеративный союз, провести великое святое дело до конца и восстановить Цинскую династию.

По некоторым, хотя еще не вполне проверенным сведениям, я знаю, к тому же стремятся все монголы от Тарбагатайского и Илийского краев до Внутренней Монголии и Барги.

Вас не должно удивлять, что я ратую о деле восстановления царя в Срединном Царстве. По моему мнению, каждый честный воин должен стоять за честь и добро, а носители этой чести – цари. Кроме того, ежели у соседних государств не будет царей, то они будут взаимно подтачивать и приносить вред одно другому.

Я уже обо всем этом писал Югадзыр-хутухте, но Вас, опытного и выдающегося дипломата, прошу снестись с Большой Узумчей и внутренними монголами, дав понять им, что теперь нельзя упускать время, а пришла пора действовать, и действовать решительно, ибо начало положено, Богдо-хан восстановлен и надо присоединяться. Я был бы чрезвычайно счастлив, если бы Вы приехали и взяли на себя дипломатическую сторону всего этого дела. Тогда я заранее предчувствую успех.

Китай идет на уступки, ибо он поставлен в такое положение внутренними смутами и затруднениями в деньгах. Нельзя упустить время, так как второго такого случая не будет. Я знаю, что Вы помогаете в этом деле не из-за честолюбия, что такое чувство не может Вами руководить, что Вы – монархист. Я знаю, что Вы стоите и будете стоять за вечную правду, добро и благо людям, и верю, что само Небо с высоты смотрит на Вас, ждет от Вас борьбы за честь и святую религию, дабы ниспослать на Вас и Ваше потомство свои неисчислимые благодеяния на вечные времена».

Письма Унгерна китайским генералам и монгольским и синьцзянским князьям и ламам, по большей части оставшиеся безответными, демонстрируют нам его геополитическую картину мира. Идея фикс барона – это Срединная империя, которая призвана, как при Чингисхане, стать центром мироздания. Вокруг нее должны будут вращаться орбиты других народов, в том числе европейских, а все народы и их руководители, которым предстоит войти в состав Срединного царства, должны быть счастливы от того, что барон предлагает им принять участие в священном деле восстановления на троне династии Цинн. И, наверное, Роман Федорович был искренне удивлен, когда убедился, что князья и генералы не проявляют никакого энтузиазма по этому поводу.

Не было большого энтузиазма по поводу Азиатской дивизии и в русской колонии в Монголии. Барону удалось мобилизовать в дивизию около 1000 русских, в том числе в Урге – 110 офицеров. Однако большинство из призванных шло в дивизию не потому, что горели желанием воевать с большевиками или с китайцами, а лишь потому, что опасались репрессий в случае уклонения от призыва. Большинство офицеров-беженцев были из числа сторонников Колчака, а не Семенова, и служить под командой Унгерна им совсем не улыбалась. Тем более что многих русских жителей Урги напугал еврейский погром, вылившийся в поголовное истребление евреев. Кажется, это был единственный случай в истории Гражданской войны в России, когда погром, да еще с поголовным истреблением евреев, происходил не просто при попустительстве, но по прямому приказу одного из генералов белой армии.

В Урге Унгерном среди прочих был расстрелян полковник А. Д. Хитрово, бывший императорский комиссар. Поводом к расправе послужило то, что он помог уехать из Монголии бывшему командиру красного интернационалистского отряда в Троицкосавске австрийскому военнопленному Карлу Шуллеру. Б. Н. Волков вспоминал: «Вскоре после захвата Унгерном Урги, полковник посетил меня. В разговоре он сказал о том, что положение его исключительно опасно: унгерновцы его обвиняли… «в китайском и немецком шпионаже», – под последним понималась помощь Карлу Шуллеру бежать от Семенова, прямого начальника барона Унгерна. Об этой помощи, я думаю, полковник Хитрово проговорился сам. Он был пожилым человеком, с седой бородкой «империал». И, по словам унгерновцев, умер «спокойно, героем». Зарубили его, увезя ночью в долину Улятовки, унгерновские казаки. Я ничем не мог помочь полковнику, так как находился не в лучшем, чем он, положении».

Многочисленные аресты и казни русских в Урге, осуществлявшихся начальником контрразведки дивизии полковником Сипайловым по приказанию Унгерна, я здесь подробно описывать не буду. О них много рассказано в многочисленных мемуарах, в том числе и в публикуемых в приложении к данной книге «Записках Б. Н. Волкова». Скажу только, что все мемуаристы сходятся в одном: повышенный шанс подвергнуться репрессиям был у людей состоятельных, обладавших значительными денежными и материальными средствами, которые могли пригодиться в казне дивизии. Таких людей в первую очередь обвиняли в саботаже или в симпатиях к большевикам, а также… в спекуляции, стремлении продать унгерновскому интендантству товары по «завышенным» ценам. Кстати, точно так же работали и большевистские ЧК. Кстати, для обвинения в большевизме достаточно было найти у несчастного мандат какого-нибудь советского учреждения. А ведь многие беженцы выбирались в Ургу, за взятки получая командировки в Монголию или на российско-монгольскую границу от различных советских учреждений. Жена полковника М. Г. Торновского, например, вообще прибыла в Ургу по мандату от… иркутского ЧК. К счастью, Михаил Георгиевич этот мандат сразу же уничтожил – от греха подальше. Но некоторые на всякий случай их хранили, не будучи уверенными, что им еще не придется иметь дело с Советской властью. И жестоко за это поплатились.