Текст книги "Иванов катер"

Пахомов пил мало. Вел с Иваном тихий мужской разговор о лесе, заработках, хозрасчете, который в порядке эксперимента хотели ввести на их запани с будущего года. Он не поддерживал этого новшества, хмурился:

– Опять, значит, рубль гнать будем, да? А сознательность?

– Без рубля тоже не проживешь.

– Правильно. Но вот мне скажи: хорошо зарабатываешь?

– Хватает.

– Вот. Ты – передовой, ты из премий не вылезаешь. По высшей сеточке пятый год без промаха. Почему? Потому, что ты нам проценты даешь, а мы тебе – соответственно. А при этой самой новой экономике что будет? А то будет, что станешь ты, передовик, получать куда меньше, чем сейчас.

– Почему? – не понял Иван.

– А потому. Сейчас откуда фонд зарплаты идет? Оттуда. – Пахомов важно поднял к темному потолку толстый палец. – Существуют утвержденные ставки, кому сколько полагается. А будет что? Будет фонд зарплаты исчисляться из прибылей, и станем мы его делить на всех чохом. А какой он будет, этот фонд, после всех отчислений? Неизвестно. А ну – запань прорвет? А ну – катер на мель сядет? А ну – еще что? Вот и получится шиш без масла.

– Этого я не понимаю, – вздохнул Иван. – Работать надо хорошо – и запань не прорвет, и на мель никто не сядет…

– Комнату! – вдруг заорал Пронин. – Товарищ Пахомов, сделаем комнату молодоженам?

Иван поднял голову, удивленно посмотрел на Еленку. Она с веселым вызовом встретила его взгляд, и он сразу отвел глаза.

– Комнату? – Пахомов, не понимая, моргал белесыми ресницами.

– Не надо им комнату, – глухо сказал Иван, уставясь в стол.

– Нет, надо! – озорно сказала Еленка. – Очень даже надо!

– Им – не надо, – упрямо повторил Иван. – Старикам лучше дайте. Столько лет на барже…

Разошлись за полночь. Сергей пошел провожать. Еленка, напевая, убирала со стола. Иван начал стелить постель, спросил вдруг:

– Поздравить можно?

– С чем, Иван Трофимыч?

– Ну, с этим… Комнату вон обещали. И вообще.

– Можно, Иван Трофимыч. – В Еленку вселился какой-то бес: хотелось озорничать. – На свадьбу-то придете?

– Ну что ж, поздравляю, – не глядя, сказал Иван и, забыв о постели, тяжело полез на палубу.

– Далеко ли собрался? – спросил Сергей, встретив его у рубки.

– Порыбачить хочу, – хмуро сказал Иван. – Давно не рыбачил.

– Гляди не опаздывай: я завтра с утра занят.

– Ладно. – Иван поковылял к носу. – В шесть вернусь.

Сергей спустился в кубрик. Сказал, усмехнувшись:

– Розыгрыш наш Ивану против шерсти: рыбачить пошел.

– Надоели вы мне, – вздохнула Еленка. – Все надоели. Для себя жить буду. Вот как. Для себя.

Сергей потушил свет, разделся, лег. В кубрике было тихо, только чуть поскрипывал борт, касаясь затопленной баржи. Сергей думал о том, как хорошо прошел вечер, и о том, какой серьезный и деловой разговор вел он, провожая парторга до дома. Завтра начнут ставить на катера рации: дело это поручено лично ему и…

– Спишь?.. – странным приглушенным шепотом спросила вдруг Еленка.

Сергей спрыгнул с дивана…

Два дня Сергей только ночевал на «Волгаре»: устанавливал на катерах передатчики, регулировал, налаживал связь. Он работал с азартом, умел подчинить людей своей веселой настойчивости. Дело, запланированное на неделю, провернул за двое суток, получил крупную премию, ходил победителем. Резко сократились холостые пробеги катеров.

А Иван жил молчком. Молчком работал, молчком ел, молчком курил на палубе. Он не заговаривал больше об уходе Сергея с катера, понимая, что уходить-то надо ему. Он проиграл эту молчаливую битву за первенство на «Волгаре» и, оставаясь капитаном, фактически был просто третьим лишним. И не было сил бороться. Просто – жил, и все. Тихо жил.

В воскресенье он надел выходной костюм, прихватил новую палку: шел к Сашку. Еленка вручила ему сверток с пойманной накануне рыбой, спросила, когда вернется.

– В семь, – сказал он. – Пойдете куда?

– Не знаю.

– Я к тому, что ногу ломит, – пояснил Иван. – Ломит с вечера. Как бы грозы не было.

– Да какая гроза! – засмеялся Сергей. – Барометр в диспетчерской на великой суши вторую неделю застрял.

– Мой барометр поточнее, – сказал Иван и полез из кубрика.

День был безветренным, сонным, белесым от зноя. С утра на пристани толпился народ: люди собрались в Юрьевец, но рейсовый запаздывал где-то вверху, в Красногорье. Мужчины прели в темных выходных пиджаках, поругивали пароходство, курили. Сергей из любопытства пошел узнавать, вернулся с рыжим капитаном и рыбинспектором.

– А народ-то зря на пристани топчется: рейсового не будет. В Красногорье винт о топляк сломал, при мне диспетчер звонил.

– Ну, Сергей, на тебя вся надежда, – улыбнулся рыжий. – Не срывай нам мероприятия.

– Ты что, капитан? Это тебе не по нашим дебрям ходить: там, в Юрьевце, документы нужны.

– А ты к пристани не швартуйся – и документов никто не спросит.

– Деньгу можно зашибить немалую, – понизив голос, сказал инспектор. – Гляди, сколько рублей на берегу мается.

– Деньги само собой, – нажимал капитан. – Главное – людям помочь: выходной пропадает.

– Это верно… – заколебался Сергей.

– Ой, Сережа, не соглашайся, – вмешалась Еленка. – Нельзя так, не положено! И Иван Трофимыч не позволит.

– Ну, на Трофимыча-то я облокотился, – усмехнулся Сергей. – А вот если в Юрьевце засекут…

– Не засекут, – убеждал капитан. – В Ямском долу отшвартуешься, я проведу.

– Там, между прочим, совхозный сад, – сладко причмокнул инспектор. – Вишни уродились дай бог!..

– Без штанов с этой вишней останетесь, – сердито сказала Еленка: боялась, что Сергея уговорят. – Собаки – как лошади.

– У Лешки все собаки знакомые! – захохотал капитан. – Уж как-нибудь, хозяйка, корзиночку сообразим.

– Уговорил! – крикнул Сергей, заметно волнуясь от принятого решения. – Уговорил, рыжий черт! Командуй погрузку!..

Насажали полный катер. Женщины и дети разместились внизу, где сердитая разнаряженная Шура с нефтянки отвоевала полдивана. Мужчины толпились на палубе, набились в рубку, торчали под окнами: Сергей с трудом видел фарватер.

Капитан нахально собирал деньги: два рубля со взрослого, рубль – с ребенка. Ворчали, но платили: не сидеть же на берегу, ожидая, пока починят рейсовый.

На носу голосисто пели Клава и Люся. На моторном люке обветренные плотовщики азартно рубились в «петуха». Еленка сидела с бабами в кубрике, болтала, настороженно встречая колючие взгляды Шуры.

Над разомлевшей рекой плыло марево. Тяжко было дышать, но «Волгарь» бежал ходко, и свежий ветерок сушил липкий, изнурительный пот.

С остановками одолев крутую лестницу, Иван нашел знакомый дом запертым. Покурил на скамейке у калитки и пошел назад, на берег, потому что идти больше было некуда.

Уже у лестницы он подумал, что своим внезапным появлением нарушит планы Сергея и Еленки. Вспомнил, как предупредительно собирала его Еленка к Сашку: теперь в этом он увидел одно нетерпение. Вспомнил и затоптался: идти на катер было нельзя.

Тогда он, обогнув причалы поверху, выбрался к реке на окраине, возле развалин старой мельницы. Берег был пустынен. Иван снял пиджак и сел на бревно.

Против него торчали в небе клыки грейфера: Васин топлякоподъемник расчищал здесь дно. У борта стояла лодка, на палубе мелькал кто-то: Иван напряг зрение, с трудом угадал Васю. Видно, молодые собирались на берег или решили испытать новый мотор.

Иван никогда не завидовал ни молодости, ни здоровью, ни силе, но счастью завидовал. Выпадает же такой номер людям, какой выпал Васе и Лидухе. И любовь есть, и дружба, и время пожить, и детей воспитать, и женить их, и нянчить внуков, и спокойно, с достоинством рассчитаться за прошлое в окружении тех, с кем рядом прожил эту жизнь. Об этом и должно мечтать человеку, и завидовать этому не грех, потому что рожден человек для доброго труда и очень простой радости…

Он не обратил внимания на стрекот мотора, а когда очнулся, Вася уже заглушил движок, и лодка мягко ткнулась в берег.

– А мы глядим, кто это сидит? – весело крикнул Вася. – Лидуха вас первая узнала: глазастая она.

– Айда с нами, Иван Трофимыч, – предложила Лида.

– Да что вы! – Иван растерялся, встал, начал надевать пиджак. – Вы молодые, гуляйте, а я так…

– Шагайте в лодку, Иван Трофимыч, – сказал Вася, упираясь веслом, чтобы не сносило корму. – Покатаемся, рыбки половим: я удочки захватил.

– Рыбка-то есть, – улыбнулся Иван и поднял с песка пакет. – Сашку нес, да никого дома не застал.

Перебрались на острова. Ловили рыбу: просто так, для забавы. Собирали ягоды, искали грибы, но не нашли: стояла сушь, и хоть грибам по всем законам полагалось уже пойти, в этом году они запаздывали. Лида сварила уху, позвала обедать.

– Эх, выпить нечего! – вздохнул Вася. – Лидуха моя насчет этого кремень: иссохнешь, пока допросишься. Строга!..

– Это правильно, – тихо сказал Иван. – Вот что значит – жена. Ты, Василий, всегда слушай ее, держись за нее.

Ничего не сказал Иван особенного, но Вася и Лида услышали в этом что-то тревожное. Переглянулись, и Вася упрямо мотнул коротко стриженной головой.

– Скажу я, Лидуха.

– Не надо.

– Нет, скажу! – Вася бросил ложку, уперся взглядом в Ивана. – Надо честно, без обмана. Правду надо вам знать, Иван Трофимыч.

– Ой, зря!.. – вздохнула Лида.

– Обманывает она вас, – твердо сказал Вася. – Еленка обманывает. С этим. С Сергеем.

– Знаю. – Иван еще ниже опустил голову.

Вася растерянно замолчал. Иван хлебал уху, не поднимая глаз и не чувствуя вкуса. Ныла, не переставая, перебитая давним осколком нога.

От чая он отказался. Лег на траву, закрыл глаза. За костром переговаривались шепотом, осторожно звякая посудой: считали, что он спит. А он думал о том, о чем уже все знали.

Холодный ветерок налетел неожиданно, зашуршав в камышах. Иван сразу очнулся. Сел, обеспокоенно обшарил глазами небо: на севере тяжело слоилось сухое рыжее марево.

– Собирайтесь, – сказал он, вставая. – Сейчас шквал ударит.

Втроем побросали вещи в лодку, поспешно расселись, Иван с силой греб, отводя от берега, Вася возился с мотором. Ветер то сникал, то снова прорывался, крепчая раз от разу. По реке пятнами разбегалась рябь…

Первый удар «Волгарь» принял в лоб, как только вышли на середину. Тупо сунулся в волну, не смог вовремя вынырнуть, и вода хлынула через борт. Девчонки с визгом посыпались к рубке.

– Ходче давай! – крикнул рыжий капитан. – Шквал идет.

Сергей до предела отдал сектор газа. Старенький движок с натугой выжимал обороты. Ветер бил в лицо, гасил скорость, прижимал нос к волне. Вода каталась по палубе.

Плотовщики побросали карты. Вытягивая шеи, с беспокойством поглядывали вокруг, прикидывали, сколько осталось до Юрьевца. Степаныч торопливо увязывал на корме корзины, накрывал их клеенкой, а ветер рвал ее из рук, и она флагом развевалась за катером.

– Давай обороты, Сергей, – бормотал рыжий. – До бури бы проскочить.

В кубрике смолкли женские голоса, только испуганно скулил ребенок. Волны ходили вровень с иллюминаторами.

– Тыр-пыр… – хмурился инспектор Лешка. – Тяжело идем.

– Насажали, – сквозь зубы сказал Сергей. – Говорил же…

В кармане у него лежали скомканные рубли, и ругать было некого. Он не боялся, но трезво оценивал опасность: катер не держал волны даже при максимальных оборотах.

– Баллов пять будет, – сказал капитан. – Как думаешь?

Сергей промолчал. Инспектор выглянул в дверь.

– Эй, девки, вниз ступайте. Мокро тут.

– Да-а, – протянула Люся. – Туда зайдешь – назад не выберешься.

Сергей глянул на щиток и не поверил собственным глазам: стрелка масляного манометра мертво стояла на нуле. Он тупо смотрел на нее, даже протер стекло пальцем: стрелка не шелохнулась. Рядом что-то бубнил капитан, Сергей не слушал: его вдруг бросило в жар. Он бессмысленно глянул на рыжего и рванул сектор газа на себя. Двигатель смолк.

– Ты что? – тихо спросил капитан. – Ты с ума сошел?

– Давление на нуле. – Сергей вытер пот. – Давай в мотор, Сашка.

Катер быстро терял ход. Волна швырнула его в сторону, развернула, положила на бок. Что-то с грохотом покатилось по палубе, в кубрике пронзительно закричали женщины.

– Держи к волне!.. – крикнул капитан, скатываясь по трапу в моторное отделение.

– Баб не пускай!.. – закричал Сергей, всем телом налегая на штурвал.

Женщины, толкая друг друга, с криком лезли по узкому трапу. Лешка спихивал их обратно, хрипло матерился, бил по рукам, рвал платья. А они, теснясь, все лезли и лезли, и от крика их Сергей не слышал голоса капитана из моторного отсека.

Катер заливало водой. Она хлестала в носовой трюм, переливалась в рубку, текла по трапу в кубрик. Ругался Степаныч: корзины смыло за борт, клубника моталась по волнам. Визжала Клавка, со страху взобравшись на крышу рубки.

Капитана швыряло из стороны в сторону в тесном и темном моторном отсеке. Дважды он налетал на раскаленный выхлопной коллектор, прожег новый пиджак, до крови рассадил руку. Вылез грязный, злой.

– Не нашел. Заводи!..

– Нельзя!.. – кричал Сергей. – Двигатель запорем!..

Катер тяжело болтался на волнах. Сергей с огромным напряжением удерживал нос к волне.

– Моряк, твою мать!.. – Капитан рванул Сергея от штурвала. – Пусти! Потопишь всех, сволочь!..

– Уйди!.. – Сергей бросил штурвал, с силой ударил капитана в лицо. – Вон из рубки! Вон! Убью, гад!..

– Заводи мотор!..

Неуправляемый катер сразу же развернуло, положило на бок. Волна ударила в распахнутую дверь рубки, окатила Сергея, рыжего, Лешку. Дико кричали женщины в тесном кубрике. Лешка схватил капитана, оторвал от Сергея.

– Уходи!.. – вытолкал из рубки, крикнул Сергею: – Ставь на волну! Носом на волну!..

И снова с остервенением, со злобой схватился с обезумевшими женщинами.

Шмыгая разбитым в кровь носом, Сергей кое-как выровнял тяжелый, залитый водой «Волгарь», огляделся.

Их снесло назад, к перекатам левого берега. По обе стороны торчали из пены шесты, обозначавшие мели. Волны катились через них, вздымали тучи песка, местами совсем обнажая дно.

Катер терял плавучесть. Неповоротливый и бессильный, он плохо слушался руля, ложился на волну. Пока еще Сергею удавалось ставить его на киль, но вот-вот должен был наступить момент, когда катер не успеет выпрямиться, его накроет, и тогда на поверхности останется только то, что само по себе способно плавать. Сергей дал горючее и включил стартер.

– Назад? – спросил Лешка. – Лучше не пробуй.

– На мель выброшу, – сказал Сергей. – Выброшу на мель, как-нибудь добредете до берега.

Он подождал волны, успел развернуть катер и на гребне ее пошел к берегу, дав двигателю максимальную нагрузку. Дно чиркнуло о песок, катер дернулся, и волна схлынула, оставив его на мели. Сергей заглушил мотор, махнул рукой Лешке:

– Выпускай.

Мокрые напуганные женщины повалили из кубрика. Кричали, плакали, метались по катеру, проклинали Сергея.

Катер болтался на волнах, то ложась на борт, то встряхиваясь, когда подходила волна. Люди цеплялись за железо, друг за друга: палуба качалась под ногами.

– Ну, миленок, погоди!.. – кричала разлохмаченная, в разорванном на груди платье Шура. – Я так не оставлю! Я все напишу куда следует!..

Но паники не было. Плотовщики, Лешка и опомнившийся рыжий капитан быстро навели порядок.

– На берег надо, – сказал Лешка. – Если ветер усилится – перевернет катер.

– Идите. – Сергей безуспешно раскуривал мокрую сигарету. – Тут мелко. Линем свяжитесь – добредете.

– А тебе к рыбам захотелось? – тихо спросил инспектор. – Уйдем, катер полегчает и – хана. Через три дня всплывешь – глядеть страшно будет.

– Вот только – как дойдете?.. – вслух размышлял Сергей, словно не слыша, что говорит Лешка. – Первому с багром надо…

– Ну, веди. Ты – длинный, волна не накроет…

Сергей, обвязавшись линем, первым прыгнул за борт. Волна швырнула к катеру, но он уперся багром, устоял. За ним попрыгали остальные, мужчины несли детей. Брели по грудь, оступались, падали, хлебали мутную воду: только песок хрустел на зубах.

Вылезли на крутой глиняный откос. Лешка и рыжий капитан пытались развести костер: сырые спички, что Лешка принес в кепке, не разгорались, гасли одна за другой. Женщины в кустах отжимали мокрые платья, кутали ребятишек. Плотовщик достал чудом сохраненную сухую папиросу, отдал Сергею:

– Держи, парень. Не знаю, как ты один назад дойдешь.

Сергей понял, что возвращаться придется. Буркнул, пряча вздох:

– Доберусь.

Он отдал недокуренную папиросу, взял багор.

– До людей дойдете – шумните там. Долго не продержимся.

– Будет сделано, парень.

Сергей на заду сполз с обрыва, побежал по мели, держа багор наперевес. Он бежал от отчаяния, чувствуя, что вот-вот, еще минута – и остатки решимости окончательно покинут его. Волны били в лицо, дно уходило из-под ног. Он падал, отплевываясь, поднимался, снова шел и снова падал. В двух шагах от катера его сбило с ног огромным раскоряченным пнем, затянуло под него, поволокло по грунту. В ужасе он бился под цепкими корнями, выпустил багор, но вылез, встал и, почти теряя сознание, уцепился за леер залитого водой «Волгаря». Прижался грудью к ржавому борту, закрыл глаза. Волны били в спину, перекатывались через голову, ноги подбрасывало, тянуло под киль, но теперь он был спасен и отдыхал, копя силы, чтобы взобраться на палубу.

Он не расслышал голоса, но почувствовал руки, которые тянули его вверх, на катер. Подняв голову, увидел Еленку: мокрые патлы, расцарапанное в кровь лицо, раскрытый в крике рот. Он кое-как взобрался на танцующую палубу, не смог встать и пополз по скользкому железу. Еленка тащила его за пояс, падала, когда сбивала волна, и все говорила и говорила, и он опять не слышал ее. В рубке он поднялся на ноги, и они плотно задраили дверь.

– Сережа! – Плача, она целовала его мокрое лицо. – Я знала, что вернешься за мной, что не бросишь!..

– Ну, ладно, – сказал он и сел на рундук, усадив ее рядом. Катер швыряло, и они катались, как ваньки-встаньки. – Ты чего с нами-то не пошла?

– Так ведь кубрик залило. Постели мокрые, хлеб, крупа – все мокрое. Пока прибралась – вы уж за борт попрыгали. Я испугалась сперва, а потом поняла, что вернешься, что не бросишь меня тут.

– Да. – Теперь Сергею казалось, что так оно и было. – Я глянул там, а тебя нет. Ну, и… И катер оставлять нельзя, не положено, под суд пойти можно. Да не реви же ты, господи! Спасут.

– Я не от страха реву, Сереженька, я – от счастья. Ведь не верила, что любишь, совсем не верила, дура проклятая. А ты едва не утоп из-за меня!..

Катер снова кинуло на бок, Еленка слетела с рундука и осталась стоять на коленях перед ним.

– Где поцарапалась?

– Это? – Она коснулась щеки и засмеялась. – Это Шурка меня угостила. Помнишь, толстая эта, с нефтянки?

– Да… – сказал он. – Много воды в кубрике?

– Много. Сверху налилось и, по-моему, с машин течет: переборка старая, в щелях вся.

– Отливать надо. – Он отстранил ее, встал, держась за стену. – Давай-ка работать.

Долго отливали воду, но убывала она медленно: волны по-прежнему захлестывали катер. А потом пошел тяжелый густой дождь, и Сергей с остервенением швырнул ведра: отливать было бесполезно.

Рация не работала: то ли разболтало ее от качки, то ли залило аккумуляторы. Сергей попытался было наладить ее, но бросил, ничего не добившись. Сидели в сумрачном кубрике, забравшись с ногами на диван, кутались в сырые одеяла. Ветер не утихал, катер валяло с боку на бок, плескалась вода в кубрике, заливая диваны. Еленку мутило от болтанки, усталости и голода.

Грузный топлякоподъемник тоже било и раскачивало, клыки грейфера лязгали над палубой. Но суденышко было хорошо расчалено, якоря прочно держали грунт, и Вася не беспокоился. Пили чай в теплой, чистенькой комнатке, нахваливали мотор:

– На веслах ни за что бы до шквала не выгребли. Сила мотор, а, Иван Трофимыч?

– Мотор добрый, – соглашался Иван: его тревожило, догадается ли Сергей зачалить корму. – Как бы катерок мой о баржу не побило…

– Напрасно переживаете, Иван Трофимыч. Помощник у вас опытный, сообразит.

Досидели до вечера, когда пошел дождь и волнение чуть утихло. Иван попросил лодку: не терпелось глянуть на катер. Вася с Лидой попытались его отговорить, но Иван был непреклонен.

– Съезжать пора, хозяева дорогие. Загостился. А лодку утречком доставлю, не беспокойтесь.

– Ладно, сам отвезу, – сказал Вася. – Достань-ка, Лидуха, плащи.

Лодку швыряло по волнам, но мотор выгребал легко, и Вася умело держал курс. Вода звонко хлестала в нос, брызги разлетались в воздухе: шли сквозь сплошную завесу. Плащи сразу намокли, коробом оседлав плечи. Вася радовался:

– Сила мотор, Трофимыч!..

Волны перекатывались через баржу, били в берег. «Волгаря» не было. Вася растерянно оглядывался:

– Куда же это Сергей подался?

Берег прятался в густой пелене дождя. Спросить было не у кого.

– Правь к «Быстрому»!..

«Быстрый» стоял в затишке за тяжелым корпусом плавучего крана. Подошли. Вася зачалил лодку за леер, Иван поднялся на палубу. Долго стучал в задраенную дверь рубки. Наконец она с лязгом приоткрылась – на пороге стоял сонный моторист.

– Иван Трофимыч?.. – Он обалдело моргал, словно не веря глазам. – А «Волгарь» где?

– Не знаю, – сказал Иван. – У тебя хотел спросить…

– Это да! – удивился моторист. – Да он же в Юрьевец утром пошел. Я думал, вы повели… А тут люди болтают, что потоп в устье…

– Кто потоп?

– Да катер ваш. Может, врут.

– А ну, Петр, заводи «Быстрый». Где Антон Сергеич?

– Капитан на берегу, а завести не удастся, Иван Трофимыч. На ремонте стоим, головку с блока сняли, завтра перебирать…

Иван, не слушая, уже хромал по палубе. Слез в лодку, глянул ошалело:

– Несчастье, видать. Петр говорит, потоп, мол, катер. В устье потоп, на перекатах.

– Да что вы, Иван Трофимыч…

– Давай, Вася. Христом-богом прошу: давай туда сбегаем. На ремонте «Быстрый».

– Как же, Иван Трофимыч?.. Это ж часов шесть ходу. И бензину не хватит.

– Люди ведь там, Вася! А бензину мы в Козловке достанем, на шестом «Гансе». У них бочка целая, сам на прошлой неделе возил. Надо ведь, Вася!

Гнали на максимальных оборотах. Теперь ветер дул в лицо, сек дождем: невозможно было смотреть. Вася щурился, отворачивал голову, теряя из виду нос лодки. Иван курил папиросу за папиросой. По мокрой спине барабанил дождь.

Так шли они часа полтора. Уже показались сквозь сплошную завесу дождя первые избы Козловки, когда раздался вдруг мокрый треск и лодку рвануло куда-то вверх. Взревел на мгновение выкинутый в воздух мотор, все стихло, и Иван очутился в воде. Вынырнул, ослепленный, оглушенный, не соображая, что произошло. Сапоги, мокрый плащ, одежда тянули вниз, волны накрывали с головой. Он увидел перед собой треугольную бревенчатую платформу бакена. Подплыл, загребая из последних сил, кое-как взобрался, вцепился в пляшущий на волнах бакен.

– Василий!..

Его рвало, бил кашель, выворачивало грудь. Передохнув, огляделся: ни лодки, ни весел, ни обломков. Только черный огромный топляк танцевал невдалеке на волнах, то показывая толстый комель, то вновь скрываясь под водой.

– Василий!.. Василий!..

Вроде мелькнула в мутной бешеной круговерти белая Васина голова. Вроде плыл он размашистыми саженками к берегу, но, как ни всматривался Иван, толком разобрать ничего было нельзя. Вода, вода, одна вода была кругом, и то ли Васина голова, то ли просто пена мелькает на поверхности – понять невозможно.

Вот и все. И не цепляйся ты больше за мокрый холодный бакен задубелыми руками. Даже если стерпишь, если удержишься до случайной лодки, как посмотришь в глаза Лидухе? Как глянешь в глаза людям, капитан неизвестно где потопленного катера? Почему ты еще живой, когда злая вода таскает по дну Еленку и Васю?

Но, видно, жила в нем сила посильнее этих мыслей. Трясся в ознобе, стонал. А держался крепко, изо всех сил держался.

Сняли через час. Вася – в телогрейке с чужого плеча – с трудом разжал закостеневшие пальцы. Перетащили в лодку, силой открыли рот, влили спирту. Иван очухался, огляделся, спросил:

– Вася?.. Живой?..

– Живой, Трофимыч, живой!.. – смеялся Вася. – Не чаял вас на бакене найти. Кошку мужики захватили да багры. Там искать думали. Фельдшер вон по берегу бегает: откачивать вас собрался.

Двое мужиков из колхоза имени Первого мая, усмехаясь, покачивали головами. Они и радовались, что спасли человека, и осуждали Ивана, что полез в бурю на утлой лодчонке, словно неопытный горожанин.

– Лодку-то утопили. Жалко, а?..

– Топляк проглядел. А жалко – чего жалеть-то теперь? Главное, вы живы, Иван Трофимыч, а лодку наживем. И мотор достанем: мужики говорят, тут метра три глубина, не боле.

– Про катер мой не слыхал?

– На мель он сел, Трофимыч, – сказал один из мужиков. – Аккурат на перекате, что по левому берегу. Там они его, значит, и оставили, а сами до берега добрели и подались вроде в Ольховку.

– Все сошли?

– Слыхал, все.

– Ой, туда мне надо, мужики, – забеспокоился Иван.

– Водки тебе надо, – улыбнулся второй. – Выпить водки и залечь на печи под тулупом. А туда мы сами сходим. Вот затишеет чуток – и сходим…

Стихло только к утру. Колхозный катер вышел из Козловки с рассветом; Ивана не взяли, как он ни настаивал. Его еще бил озноб, он лежал в медпункте под двумя тулупами, и председатель колхоза ехать ему запретил.

«Волгарь» был залит водой. Еленка и Сергей с ночи дрожали в холодной рубке. Катер огруз, влез в песок, и спасателю сдернуть его не удалось. Надо было идти за подмогой, и капитан забрал Еленку с собой: Сергей наотрез отказался покинуть судно. Попросил только оставить курево.

«Волгарь» сдернули двумя катерами, да и то после того, как откачали воду. К полудню отбуксировали в затон, подвели к барже. Иван сам принял чалку, закрепил, молча полез в моторное отделение.

– Заклинило, – сказал Сергей. Он сидел наверху, на трапе, свесив ноги в моторный отсек.

Иван попробовал провернуть двигатель ломиком за маховик. Вис всей тяжестью, согнул ломик – двигатель не провернулся.

– Я же говорю: заклинило, – повторил Сергей.

– Под суд пойдешь, – негромко сказал Иван и полез наверх прямо на Сергея.

Сергей вжался в стенку, пропустил. Иван прошел на нос, с грохотом откинул люк. Из кубрика выглянула испуганная Еленка.

– Молчит?..

– Через час вернусь, – вдруг сказал Сергей и спрыгнул на берег как стоял, в мятых рабочих штанах, грязной рубахе.

Он почти бежал по берегу, и злоба душила его. Ему пригрозили, угроза была реальной, и теперь в дело вступали другие законы.

Ему повезло: Пахомов был на месте и – один. Сергей почти оттолкнул секретаршу, застрявшую в дверях. Ввалился грязный, задыхающийся. Пахомов строго сдвинул брови, указал на стул.

Рассказывать Сергей умел. Он ничего не скрывал: ни того, что пошел в рейс без разрешения, ни того, что загубил мотор, ни того, что первым спрыгнул за борт тонущего катера. Но про деньги не сказал ни слова, и все выходило так, словно действовал он если и не совсем по закону, то все же из добрых побуждений.

Пахомов слушал молча, по-прежнему строго насупив брови. Молчание его очень пугало Сергея: он стал увядать, вязнуть в рассказе, повторяться, но тут парторг неожиданно начал проявлять любопытство, перебивать вопросами, и Сергей, воспрянув, ловко и стройно закруглил покаяние, вызвавшись оплатить ремонт из собственного кармана.

– Зарплаты не хватит, – нахмурился Пахомов. – Пустое обещание.

– На книжке есть, – заверил Сергей. – Производство не должно страдать от моего легкомыслия.

– Правильно, – сказал Пахомов. – Это ты правильно рассудил, одобряю. Я понимаю, действовал ты активно. Сам в воду полез, людей на берег вывел. Все это в плюс тебе, но могут быть серьезные нарекания. Жалобы. А если жалоба в письменном виде – сам понимаешь, не откликнуться не имеем права. Вот и соображай.

– Спасибо, Павел Петрович, – с чувством сказал Сергей. – Вот поговорил с вами и вроде душу облегчил. Нет, вы не подумайте чего: за то, что напортачил, отвечу. По всей строгости, сознаю. А с души вы у меня груз все-таки сняли. Спасибо вам за это большое.

Он уже шел к дверям, когда Пахомов остановил его:

– А Бурлаков что думает?

– А что ему думать, Павел Петрович? – как можно проще спросил Сергей. – Он ведь не ходил с нами, он тут ни при чем.

– То есть как это ни при чем? Он капитан, он за все отвечает.

– Так-то оно так, но ведь формально…

– Ну ладно, поглядим. Иди действуй. Не задерживаю.

Сергей на цыпочках вышел из кабинета и тихо притворил за собой дверь.

Он вернулся на катер и весь день вместе с Иваном прокрутился в моторном отделении. Вычерпали воду, досуха тряпками протерли днище. Двигатель не трогали: до прихода комиссии не велено было к нему касаться. Еленка шуровала в кубрике.

Работали молча. Раз только Еленка заикнулась насчет обеда, но Иван хмуро сказал:

– Не заработали.

К вечеру кончили. Иван хотел было заняться палубой, но Сергей решительно отказался:

– Дела у меня.

Иван не спрашивал, что за дела. Прошел на палубу, ковырялся там один: только грохот стоял.

Сергей спустился в кубрик. Еленка протирала пол, высоко подоткнув короткую юбку.

– Дела, Еленка. Действовать надо, а то навесят нам, что и в жизнь не разогнешься.

– Скоро вернешься?

– Постараюсь. А что?

– Ничего. – Она улыбнулась. – Скучать буду.

– Ну, поскучай. – Сергей переоделся, сунул в карман деньги и вышел.

Он не хотел расспрашивать Ивана, да и встречным опасался прямо ставить вопрос: юлил, балагурил, выпытывал и вызнал-таки нужный ему адрес.

В ответ на стук долго брехала собака. Потом послышались шаги, приглушенный голос спросил:

– Кто?

– С «Волгаря»! Сергей Прасолов. По делу.

Калитка приоткрылась, и в щели показалась массивная фигура Степаныча. За спиной яростно билась на цепи собака.

– Чего тебе?

– Поговорить.

– Не о чем нам говорить.

Он хотел захлопнуть калитку, но Сергей подставил ногу.

– Долг за мной, Степаныч. Клубнику ты по моей вине утопил. Совесть велит рассчитаться.

– Совесть?.. – Степаныч захохотал. – Ну, проходи.

Прошли в дом. Толстая жена в упор смотрела на Сергея и только моргнула в ответ на его: «Добрый вечер, хозяюшка».

– Ну, садись, – сказал Степаныч. – Значит, прищучило начальство?

– Начальству об этом знать не положено, – улыбнулся Сергей. – И если договоримся, то и беспокоить его не будем.

– Смотря как договоримся…

– По совести. – Степаныч был калач тертый, и Сергей держал ухо востро. – Во сколько убытки ставишь?

– Во сколько?.. – Степаныч прикидывал, как бы не продешевить. – Ну, это как считать…

– Клубники две корзины, – вдруг быстро сказала жена. – Одна к одной ягодки, перебранные…

– Не мешай! – прикрикнул Степаныч. – Ступай вон на кухню да жрать мне приготовь… С работы я, – пояснил он, когда жена вышла.

– Значит, в самый цвет угадал, – сказал Сергей и выудил из кармана бутылку.

– Полагаешь, что договоримся? – усмехнулся Степаныч.

– Начальство тебе убытки не оплатит, это ты и сам понимаешь. А я – оплачу.

– За что?

– За что? – Сергей прикурил, раздумывая, стоит ли играть в открытую. Решил рискнуть: мужик был жадным. – За то, чтобы начальство не беспокоить.