Текст книги "Битва за Коррин"

Союз доблестного мужа и машины раздвигает пределы того, что значит быть человеком.

Генерал Агамемнон. Новые мемуары

Душа его плавала между обрывками памяти, порожденными последними вспышками импульсов, пробегавших по мозгу. Квентин Батлер решил, что умирает.

Кимеки тащили его по земле, захватив своими членистыми железными конечностями. Они легко могли бы разорвать его на части, как поступили они с металлическим корпусом самолета. Когда он полз прочь в удушливой радиоактивной атмосфере, чернота беспамятства уже подступала к нему, выжигая легкие… и в этот миг кимеки настигли его…

Последнее, что он видел, огорчило его и одновременно породило последнюю надежду. К ним летел Порсе Бладд, решивший попытаться спасти друга, но потом он сбился с курса и взмыл вверх. Когда яхта исчезла из виду, Квентин испытал странное облегчение.

Взрывы боли, уколы, порезы, прижигания… Теперь его мышление замкнулось в каком-то круге, непрерывно прокручивая череду одних и тех же картин. Кошмарные видения, причудливые воспоминания, утекающая жизнь.

Иногда со дна памяти всплывали другие воспоминания – он видел Вандру в те дни, когда она была молода и красива, умная женщина, полная бьющей через край жизнью. Она смеялась его шуткам. Вспомнил он и как они с Вандрой, взявшись за руки, бегали по паркам Зимии. Однажды они наткнулись на стоявший в парке остов поврежденного боевого корпуса кимека. Ах как сладостна ясность восприятия, острота точного припоминания.

Им было так хорошо, так радостно вдвоем. Они с Вандрой были чудесной парой, герой войны и наследница славного семейства Батлер. А потом все резко изменилось – после инсульта, после рождения Абулурда.

В бесконечно повторявшихся кусках памяти – когда в последний момент перед смертью разряжаются химические хранилища мозга? – он снова увидел, как Порсе счастливо избежал пленения и смерти. Это последнее воспоминание преисполнило его радостью – все же в самом конце жизни ему удалось сделать что-то стоящее.

Но тьма и забытье постепенно брали верх, овладевая его существом. Внутренний страх усиливал муку, он снова переживал страшные часы на Иксе, сражения с роботами в тесных душных катакомбах этой планеты. От взрыва потолок и стены рухнули, едва не придавив его своими обломками, и он был погребен заживо, оставшись умирать вслед за семью своими товарищами, которых раздавило камнями. Но обломки сдвинулись с места, и Квентин, обдирая руки, сумел расчистить небольшое пространство, чтобы дышать. Он кричал, звал на помощь и рыл проход, пока не сорвал голос и не содрал кожу с рук. И наконец, он выбрался наружу, на воздух, к тусклому свету местного солнца… он снова слышал радостные крики солдат, которые уже не надеялись увидеть его живым.

И вот теперь такая же тьма снова сгустилась вокруг и внутри него. Он кричал и кричал, срывая голос, но от крика не было никакой пользы, и тьма не уходила и не рассеивалась…

Спустя короткое время характер боли неуловимо изменился, и он вдобавок ко всему потерял всякую способность ориентироваться в пространстве. Квентин не мог открыть глаза. Он не слышал никаких звуков. Казалось, что он вообще лишился всех своих органов чувств. Было такое ощущение, что он плывет по непроницаемо черной и первобытно тихой бездне. Это не было похоже на описания смерти или на небеса, о чем он читал в религиозных трактатах. Но откуда пророки могли наверняка знать, что ожидает нас там?

Он не ощущал своего тела, потерял представление о его частях, он не видел реального света, хотя отдельные вспышки нейронной активности освещали горизонт черного небосклона его глубокого беспамятства.

Внезапно он ощутил странный крен и начал проваливаться в бездну невесомости – он взлетал… или падал? К нему вернулся слух, и он разобрал какие-то искаженные звуки, они отдавались в мозгу с таким шумом, какого он не слышал за всю свою жизнь. От адского грохота хотелось закрыть уши ладонями, но он не мог найти своих рук. Он не мог двигаться, лишенный конечностей.

Откуда-то раздался громоподобный женский голос, вероятно, голос богини:

– Кажется, это часть процесса, любовь моя. Сейчас он должен быть уже в сознании.

Квентин попытался задать вопрос, потребовать ответов, криком позвать на помощь – но вдруг понял, что не может издать ни звука. Мысленно он кричал, кричал так сильно, насколько мог вообразить, но у него не было ни голосовых связок, ни легких. Он постарался вдохнуть, но не ощутил ни сердцебиений, ни вдоха. Да, должно быть, он уже мертв или близок к этому.

– Продолжай вводить остальные сенсорные компоненты, Данте, – произнес грубый мужской голос.

– Придется немного подождать, прежде чем мы сможем общаться с ним, – ответил другой мужской голос. Кто-то по имени Данте? Мне знакомо это имя!

Квентин испытывал любопытство, смешанное с растерянностью и страхом. У него не было ни малейшей возможности следить за ходом времени, он потерял всякое представление о нем, лишь отрывочно он слышал какие-то нечленораздельные звуки и зловещие слова. Наконец на фоне треска статических разрядов и вспышек света к Квентину вернулось зрение. Сначала образы были беспорядочными, смазанными, но потом окружающие предметы стали приобретать четкие очертания. Он увидел страшную картину. Кимеки!

– Сейчас он, похоже, уже видит тебя, Агамемнон.

Агамемнон! Генерал титанов!

Вокруг него ходили небольшие кимеки, их корпуса не были боевыми машинами, но и они казались чудовищными. Канистры с мозгом были установлены в защитных корзинах под системами управления корпусами.

Сейчас Квентин и кимеки находились в каком-то помещении не под открытым небом Уаллаха IX. Куда они его перенесли? Один из кимеков, находившихся в поле зрения Квентина, что-то делал с длинными тонкими стержнями, к концам которых были прикреплены маленькие хирургические инструменты. Квентин попытался вывернуться и бежать, но ни ноги, ни руки не повиновались ему.

– Вот это поможет установить соединение со всеми сенсорными окончаниями, которые остались целы.

– Включая и болевые рецепторы?

– Конечно.

Квентин закричал. Таких мук ему не приходилось испытывать никогда в жизни. Острая нестерпимая боль пронзила, казалось, саму его душу, словно со всего тела сдирали плоть тупыми раскаленными докрасна ножами. В воздухе повис нескончаемый крик – неужели это кричит он сам?

– Отключите голос, – произнес грубый низкий голос. – Мне пока не надо слышать этот дикий вой.

Это Агамемнон.

В поле зрения появилась машина с женским голосом. Она двигалась с какой-то безобразной грацией, словно старалась соблазнить его, хотя и выглядела как страшный паук.

– Это всего лишь неврологически индуцированная боль, малыш. Она не настоящая. Ты привыкнешь к ней и даже будешь воспринимать ее как некоторое развлечение.

Но пока Квентин чувствовал себя так, словно в его мозгу взрываются атомные бомбы. Он попытался произнести членораздельные слова, но голос отказался ему служить.

– Наверное, ты не знаешь, где находишься, – продолжала говорить женщина-кимек. – Я – титан Юнона. Ты слышал обо мне.

Если бы мог, Квентин задрожал бы от страха. Много лет назад он пытался спасти людей, порабощенных титанами на Бела Тегейзе, но они вместо того, чтобы благодарить, ополчились на него и пытались захватить его в плен и отдать Юноне. Они не хотели освобождения, нет – они хотели заслужить награду и стать неокимеками. Он помнил ее синтезированный голос, невыносимый, как скрежет железа по стеклу.

– Мы отвезли тебя на Хессру, на одну из наших оперативных баз. Сейчас мы заняты строительством новых крепостей на таких бывших планетах Синхронизированных Миров, как Уаллах IX, где, кстати, мы и нашли тебя, малыш. Но пока наша главная база находится здесь, в башне, где некогда жили когиторы-отшельники. – Юнона издала странный дребезжащий звук, который, по всей видимости, должен был изображать смех. – С самой трудной частью мы уже покончили. Мы освободили тебя от истерзанной, окончательно испорченной плоти и сломанных костей, оставив живым один только мозг.

Квентину потребовалось долгое мгновение, чтобы сообразить, во что – или в кого? – он теперь превратился. Ответ был очевиден, но Квентин не мог смириться с ним и решил подождать, пока более спокойный кимек – Данте? – не настроит как следует его оптические сенсоры.

– Ты научишься в совершенстве манипулировать конечностями и делать ими все по своему желанию, пользуясь передающими стержнями, хотя, конечно, на это потребуется время и привычка к разным корпусам. Но сейчас, вероятно, тебе будет интересно в последний раз взглянуть вот на это.

Квентин увидел лежавшее на столе окровавленное изуродованное тело, которое когда-то – впрочем, совсем недавно – принадлежало ему. Оно было избито, покрыто синяками, кровоподтеками и ранами – свидетельствами того, что он дрался до последнего мгновения. Тело лежало, как пустой ком плоти, как отсоединенная от ниточек марионетка. Крышка черепа была удалена.

– Скоро ты станешь одним из нас, – сказала Юнона. – Многие наши подданные сочли бы это величайшей наградой. Твои военные способности окажутся весьма полезными для кимеков, примеро Квентин Батлер.

Хотя голос его был отключен, Квентин мысленно взвыл от отчаяния и безысходности.

Верно направленная творческая энергия помогает подавлять безумные устремления. Это мое глубокое убеждение.

Эразм. Изменчивость органических форм

Прозанимавшись целый день со своим верным воспитанником, Эразм стоял теперь в Коридоре Зеркал своего каменного замка. Даже будучи запертым на Коррине и зная, что он может разделить весьма сомнительную судьбу Омниуса и всех мыслящих машин, Эразм все же сохранил любопытство к эзотерическим вещам.

Он очень внимательно всматривался в отражение своего флоуметаллического лица, поминутно меняя его выражение, стараясь подражать мимике человеческих лиц. Счастье, печаль, гнев, удивление и многое, многое другое. Гильбертус немало чему его научил из своего неисчерпаемого мимического репертуара. Особенно нравились Эразму мимические эквиваленты страха – эмоции, целиком обусловленной физической слабостью и чувством неизбежности смерти.

Если бы только Эразму удалось лучше понять тончайшую природу того неуловимого, что ставило человека выше робота, то он смог бы включить все лучшие аспекты человека и машины в свой механический организм и стать образцом улучшенной серии мыслящих машин.

Если бы ему это удалось, то по одному из сценариев он мог бы начать разыгрывать из себя некую богоподобную фигуру. Это была весьма интригующая возможность, но для Эразма она была не особенно привлекательной после всего того, что он узнал и изучил. Он всегда терял терпение, сталкиваясь с религиями, и никогда не сочувствовал их иррациональности. Эразм жаждал личной власти только для того, чтобы завершить эксперименты на подопытных хретгирах. Независимый робот не собирался в ближайшем будущем прекращать свое существование, не видел причин для того, чтобы его память стерли, а гель-контуры заполнили новым содержанием. Он должен постоянно совершенствовать себя, и это выведет его на те направления, которые он в настоящее время не способен предвидеть. Он станет развертываться, развиваться. Такая вот органическая концепция. Такая человеческая концепция.

Стоя перед зеркалом, робот примерил на лицо новые выражения. Особенно понравилось ему одно, которое придавало ему вид страшного чудовища, какое он видел в древних рукописных текстах, описывавших злых демонов. Хотя он и считал это выражение одним из лучших, все же все они, включая и это, были очень простыми и, если можно так выразиться, базовыми. Его флоуметаллическое лицо было не способно на выражение тонких и сложных эмоций.

Потом Эразму в голову пришла весьма удачная, на его взгляд, мысль. Он решил, что, возможно, Рекур Ван смог бы использовать свой биологический опыт, чтобы внести в конструкцию лица усовершенствования. Это особенно полезно теперь, когда все опыты по регенерации конечностей рептилий провалились, и Рекуру было нечем заняться.

Когда робот шел из господского дома к внешним строениям виллы, вокруг него словно стая жадных на зрелища зевак роились тучи наблюдательных камер Омниуса. Независимого робота отвлекли голографические вспышки и музыка – вокруг его головы флоуметаллические боевые корабли, точнее, их стилизованные изображения, вели учебный бой на орбите. Все это происходило под аккомпанемент «Металлической симфонии» Клода Жоззини – величайшего произведения синтетической музыки, исполняемого одними машинами. Эразм с удовольствием наблюдал эту имитацию, создаваемую проекцией множества преломленных лучей, направленных с разных точек виллы. Было видно, как мощные лазерные лучи кораблей испепеляют целые планеты и вражеские суда. Если бы это было так легко сделать в реальной жизни!

Омниус продолжал по-любительски неуклюже заниматься искусством, имитируя произведения как Эразма, так и великих людей – мастеров прошлого. Но пока всемирный разум так и не постиг концепции нюанса. Вероятно, и сам Эразм ничего не понимал в этих вещах, пока его не просветила Серена Батлер, научившая его разбираться в тонкостях.

Отдав соответствующую команду, робот выключил красочное представление и вошел в обширный центральный зал лабораторного комплекса, где находилось лишенное конечностей тело тлулакса, присоединенное к аппаратуре жизнеобеспечения.

Робот был немало удивлен, обнаружив у койки этого обрубка смуглого маленького человечка – Йорека Турра.

– Что ты здесь делаешь? – гневно спросил Эразм.

Турр даже фыркнул от возмущения.

– Я и не знал, что мне необходимо особое разрешение, чтобы заходить в лабораторию. Раньше никто не запрещал мне ходить сюда.

Даже спустя двадцать лет после своего бегства с Уаллаха Турр предпочитал изящество в одежде и привычках, сохранившихся с тех пор, как он был неограниченным правителем планеты. Он не был столь напыщен и претенциозен, как Эразм, но все же одевался в дорогие ткани, любил яркие цвета и впечатляющие побрякушки. На нем был вышитый драгоценными каменьями пояс, лысый череп украшала золотая коронка, а на бедре висел длинный церемониальный кинжал, которым он убил очень многих несчастных, виновных лишь в том, что чем-то не угодили ему. Здесь, на Коррине, сохранились миллионы человеческих рабов и было из кого выбрать.

– Мы думали, что вы заняты своими хирургическими экспериментами, – насмешливо произнес Рекур Ван. – Либо вспарываете людям животы, либо пытаетесь их воссоздавать.

Уязвленный тлулакс покосился в сторону Четырехногого и Четырехрукого, которые суетились вокруг, следя за мониторами аппаратов.

– Неужели я так предсказуем в своем поведении? – спросил Эразм. Потом он понял, что тлулакс намеренно пытается сменить тему разговора и увести Эразма в сторону. – Вы мне не ответили. С какой целью ты пришел в мой лабораторный комплекс?

Человек в ответ примирительно улыбнулся.

– Я хочу убраться с Коррина так же страстно, как и вы. Я хочу сокрушить Лигу и лишить ее плодов ее иллюзорной победы. Когда-то мы многого добились нашей ретровирусной эпидемией, а недавно баррикаду Лиги смогли прорвать наши механические пожиратели. Теперь они уже, вероятно, поразили некоторые планеты Лиги. – От удовольствия он потер руки. – Рекур Ван и я сгораем от нетерпения сделать что-нибудь новенькое.

– Того же хочу и я, джентльмены. Да, и именно поэтому я здесь.

Эразм подошел ближе. Турр может оказаться весьма полезным, хотя его разум немного пошатнулся после небрежно выполненной операции по продлению жизни.

– У вас есть идея? – У Рекура Вана от предвкушения потекли слюни, которые ему нечем было вытереть.

– У меня много идей, – сказал робот с мастерски имитированной гордостью. Он находил человеческое нетерпение весьма интригующим и часто думал о том, не является ли оно следствием ограниченности срока человеческой жизни, осознание чего заставляет людей стремиться успеть закончить начатое в отведенный для жизни период.

– Смотрите. – Эразм продемонстрировал людям последовательность разнообразных выражений своего флоуметаллического лица, строя невероятные гримасы и раскрывая искусственный рот, уставленный металлическими зубами.

Тлулакс, казалось, несколько опешил от такой демонстрации, Йорек Турр же не испытывал ничего, кроме раздражения.

Наконец, закончив показ, Эразм пустился в объяснения:

– Я нахожу эти выражения, да и вообще все мое лицо, совершенно неудовлетворительными и недостаточными. Как по-вашему, сможете ли вы создать более правдоподобный процесс мимики? Разработать биологическую машину, которая могла бы придавать себе самую разнообразную форму по своему желанию? Я хотел бы сойти за человека, одурачить человека, выглядеть так же, как большинство людей, когда мне захочется. Тогда я смогу незамеченным наблюдать их поведение.

– Хм-м-м, – протянул бывший работорговец. Очевидно, он с удовольствием бы почесал затылок, будь у него руки. Эразм сделал сознательное усилие, чтобы не посчитать время задержки, что на его месте, несомненно, сделал бы человек. – Вероятно, я смогу это сделать. Да, было бы забавно занять этим мой вынужденный досуг. Йорек Турр обеспечит меня достаточным количеством генетического материала для экспериментов. – Он улыбнулся. – У него столько источников…

Самые смертельные яды невозможно проанализировать ни в одной лаборатории, ибо они находятся в душах.

Ракелла Берто-Анирул. Биология души

Прошло почти два десятилетия с тех пор, как уничтожающая все на своем пути волна эпидемии Омниуса прокатилась по планетам Лиги, разрушая устои их цивилизаций, и стихла только после того, как уцелевшие выработали иммунитет или защитились от болезни потреблением большого количества меланжа. Однако время от времени появлялись новые очаги сохранившегося в изоляторах ретровируса, что требовало проведения экстренных обдуманных мероприятий для недопущения вспышки новой эпидемии.

Спустя два десятка лет, адаптировавшись к богатой, насыщенной разнообразными химическими соединениями окружающей среде планеты, в каньонах, поросших джунглями, внезапно появился новый штамм ретровируса, смертность от заражения которым превышала таковую от исходного вируса, созданного злым гением Рекура Вана.

Были призваны медицинские бригады со всех концов Лиги; началось распределение средств дезинфекции и лекарств. Специалисты-медики сталкивались с большим риском, стараясь подавить новую вспышку страшной инфекции.

За годы, прошедшие после того достопамятного события, когда Ракелле и Мохандасу удалось бежать от разъяренной толпы мартиристов на Пармантье, Ракелла нашла Вориана Атрейдеса, когда закончилась Великая Чистка. Ракелла Берто-Анирул и ее друг доктор Мохандас Сукк летали по планетам Лиги, без устали оказываясь то в одной, то в другой горячей точке. Для «ЧелМеда» – Медицинской комиссии человечества – эта пара одержимых врачей служила своеобразной аварийной командой, вылетавшей на место любого происшествия на купленном дедом Ракеллы судне под символическим названием «Исцеление». За время работы Мохандас Сукк и Ракелла Берто-Анирул посетили более тридцати планет и везде пытались оказывать помощь жертвам вновь вспыхивавшей чумы. Никто в мире не знал лучше их проявления различных форм этой ретровирусной инфекции.

После первых тревожных сообщений «ЧелМед» отрядил Ракеллу и доктора Сукка лично разобраться в том, что за эпидемия разразилась на Россаке.

Если не считать торговли лекарствами и деловой активности, Россак практически не поддерживал отношений с другими планетами, и его население вело достаточно замкнутый образ жизни. Колдуньи были обособленной кастой, занимавшейся своими странными и непонятными делами, явно выказывая свое убеждение в превосходстве над остальным человечеством. Немедленно оценив масштаб опасности, Тиция Ценва ввела строжайший карантин, отказавшись выпустить с Россака даже грузы с лекарствами. Россак был теперь полностью отрезан от остального мира.

– Это усилит эффективность карантина, – сказал Мохандас, коснувшись плеча Ракеллы. – Легче будет справиться с болезнью.

– Но они отказывают в лечении всем заболевшим, – сказала Ракелла. – Верховная колдунья издала указ о том, что никому, кто ступит на поверхность планеты, не будет дозволено ее покинуть до официального окончания эпидемии.

– Это риск, с которым мы сталкивались в прошлом уже не один раз. – Их медицинский корабль находился на орбите и ожидал разрешения на выход команды, но последовать это разрешение могло не сразу.

– Ты со своей лабораторией должен остаться здесь, – сказала Ракелла. – Будешь работать с образцами, которые я стану тебе присылать. Я же могу спуститься на планету с несколькими добровольцами из «ЧелМеда», чтобы начать оказание помощи.

Пока, правда, им так и не удалось разработать эффективный метод лечения, но созданный ими длительный и дорогостоящий способ позволял удалить из крови инфекционный агент и предоставить печени возможность самостоятельно справиться с сопутствующей инфекцией.

После стольких лет совместной работы Мохандаса и Ракеллу связывали тесные узы не только любовных, но и профессиональных отношений. Оставшись на борту, доктор Сукк мог работать, ни на что не отвлекаясь и не подвергаясь риску заражения, и изучать новые формы ретровируса. Пока, однако, можно было констатировать, что местный штамм россакского вируса был куда опаснее и хуже, чем исходный штамм ретровируса, созданный Омниусом.

Ракеллу же больше интересовала непосредственная помощь больным людям.

Ракелла спустилась на планету, в населенный район, расположенный в пещерных городах, вместе с помощницей, Норти Вандего. Вандего была молодой женщиной с шоколадно-коричневой кожей и приятным голосом. Год назад она с отличием окончила курс и добровольно пошла на эту опасную службу.

Прибыв в космопорт, в зале прилета они подверглись тщательному медицинскому осмотру и сдали многочисленные анализы, прежде чем им позволили остаться на планете. Обладая большим и печальным опытом, Ракелла понимала необходимость самых тщательных мер предосторожности и всегда их соблюдала, закрывая глаза, рот, нос и поверхностные повреждения кожи – не говоря уже о приеме больших доз специи.

– «ВенКи» снабжает нас специей в достаточном и даже избыточном количестве, – сказал один из местных врачей. – Мы получаем с Колхара грузы меланжа один раз в несколько дней. Норма Ценва никогда не предъявляет нам счет.

Ракелла благодарно улыбнулась, приняв от врача рацион специи.

– Давайте поедем в город, чтобы мы смогли скорее оценить масштаб эпидемии.

Неся в руках большие наглухо закрытые ящики с диагностическим оборудованием, Ракелла и Вандего направились по губчатой земле к видневшимся вдали, слившимся в непрерывный навес кронам густо растущих деревьев. На рукавах формы, в которую были одеты обе женщины, красовалась эмблема «ЧелМеда» – красный крест на зеленом фоне. Высоко в небе, на орбите остался Мохандас, ожидавший присылки образцов, по которым он мог сравнить антитела в крови жертв новой эпидемии с антителами, полученными от предыдущих штаммов опаснейшего ретровируса.

В воздухе стоял странный, какой-то перечный запах. Люди поднимались и спускались по лестницам, стояли у входов в пещерные городки. Туннели выглядели как ходы, проделанные в горах голодными личинками.

Ракелла услышала жужжание ярко окрашенного зеленого жука, взмывшего с пурпурной листвы. Он поднимался все выше и выше, паря над верхушками деревьев, подхваченный восходящим воздушным потоком. Было душно и сыро после недавно прошедшего тропического ливня. Местность была богата органической жизнью, почва покрыта сгнившими остатками и, видимо, отличалась высоким плодородием. Прекрасная питательная среда для инфекции и возможный источник получения практически любого химического лекарства.

Хотя местные власти знали об их прибытии, женщин-врачей никто не встречал.

– Я думала, что здесь будут рады нам и нашей помощи, – сказала Вандего. – Согласно сообщениям, они изолированы и умирают толпами.

Ракелла прищурила глаза от яркого света.

– У колдуний мало опыта оказания – да и принятия – внешней помощи. Но здесь особый случай – они столкнулись с вызовом, против которого бессильны их ментальные способности, хотя они и могут менять собственное тело – клетку за клеткой.

Ракелла вместе со своей стройной помощницей продолжили путь к пещерам. Когда они добрались до верхнего уровня входа в город, идя по дорожкам и мостикам, она спросила у прохожего дорогу в район госпиталя. Каждый туннель, каждый грот был словно самой природой сконструирован как больничное отделение. Была поражена уже большая часть населения, но россакская эпидемия проявлялась разнообразными, зачастую, непредсказуемыми симптомами, которые плохо поддавались лечению. Смертность значительно превышала пресловутые сорок три процента прошлой эпидемии.

Две женщины из «ЧелМеда» на фуникулере спустились вдоль внешнего склона горы; вагон дернулся с такой скоростью, что Ракеллу едва не затошнило. Видно, даже фуникулер торопил их начать работу. Когда Ракелла и Вандего вышли из вагона, их встретила изысканная женщина небольшого роста в длинной черной накидке без капюшона. Она приветствовала прибывших и провела их в обширное помещение с высоким сводчатым потолком. Над головой были видны переходы, мостики и балконы, тянувшиеся вдоль стен. По переходам с деловым видом сновали стройные, похожие на статуэтки женщины в таких же черных накидках, входя и выходя из помещения.

– Спасибо вам за то, что вы приехали помочь нам справиться с эпидемией на Россаке. Меня зовут Кери Маркес.

У молодой женщины были доходившие до плеч светлые волосы, высокие скулы и большие изумрудно-зеленые глаза.

– Мы горим желанием приступить к работе, – сказала Ракелла.

Вандего окинула взглядом окружавшие их сплошные черные накидки.

– Я думала, что колдуньи носят белые накидки, – сказала она.

Кери нахмурилась. На ослепительной, молочно-белой коже щек проступил едва заметный румянец.

– Мы носим черные накидки в знак траура. Кажется, отныне мы будем носить их всегда, ибо эти смерти никогда не прекратятся.

Молодая колдунья повела врачей по длинному центральному коридору, по обе стороны которого были входы в палаты, где на самодельных койках лежали больные. Госпиталь был чист и хорошо обслуживался, но Ракелла безошибочно учуяла запах болезни и разложения. При этой новой форме болезни на коже возникали гнойные язвы, которые, постепенно расползаясь и сливаясь друг с другом, покрывали все тело жертвы, поражая кожу слой за слоем.

В самом большом гроте лежали сотни, а возможно, и тысячи больных, находившихся на разных стадиях болезни. Увидев эту картину, Ракелла содрогнулась, представив себе объем ожидавшей их с Вандего работы. Она вспомнила, как когда-то на Пармантье они пытались в госпитале для неизлечимых больных бороться с эпидемией. Но с равным успехом можно было с помощью половой тряпки попробовать осушить наводнение.

Вандего с трудом глотнула.

– Как их много! Когда это началось?

Одетая в черное колдунья посмотрела на врачей влажными, полными горя и страдания глазами.

– В таких делах не бывает начала – как, впрочем, и конца.

* * *

Ракелла уже несколько недель тяжко трудилась в палатах, работая с больными, уменьшая их страдания с помощью болеутоляющих средств – специальных пластырей, которые высвобождали в поры пораженной кожи сверхохлажденный меланжевый газ. Эти пластыри были совместным изобретением ее и Мохандаса. В конце той страшной эпидемии Ракелла так надеялась, что ей никогда больше не придется их применять…

Верховная колдунья вела себя отчужденно и высокомерно, лишь изредка снисходя до визитов в госпиталь. Казалось, она вообще не замечает присутствия врачей. Тиция Ценва была таинственной фигурой. Создавалось даже такое впечатление, что она, просто идя по полу, парила в воздухе. Однажды женщины встретились взглядами на расстоянии около тридцати метров, и прежде чем Тиция отвернулась и торопливо ушла прочь, Ракелле показалось, что она уловила в ее выражении не то враждебность, не то страх.

Женщины Россака всегда отличались большой самостоятельностью, всегда были готовы утверждать свое превосходство над другими людьми, демонстрируя необычные ментальные возможности. Вероятно, думала Ракелла, Верховная колдунья не желала признаваться в неспособности защитить свой народ от эпидемии.

Во время совместного обеда добровольцев-медиков Ракелла поинтересовалась у Кери, что собой представляет Верховная колдунья. Молодая женщина, понизив голос, ответила:

– Тиция никому не доверяет, особенно чужеземцам, таким как вы. Она больше боится показать слабость колдуний, чем эпидемии вируса. Кроме того, здесь на Россаке есть вещи, которые мы предпочли бы сохранить от чужих глаз.

В течение недели, до того как Тиция Ценва обратилась в «ЧелМед» за экстренной помощью, она и ее колдуньи попытались самостоятельно справиться с эпидемией в скальном городе, используя для этого собственные знания о клеточной генетике. Они даже обратились к корпорации «ВенКи» с просьбой предоставить помощь исследователей-фармакологов, которые также были задержаны на Россаке в ходе карантинных мероприятий. Но ни одна попытка не увенчалась успехом.

Штаб-квартира корпорации «ВенКи» на Колхаре предоставила Россаку беспрецедентно крупные партии меланжа в надежде на то, что это позволит предотвратить попадание инфекции на другие планеты Лиги. Пока Мохандас Сукк, не смыкая глаз, трудился в лаборатории на борту «Исцеления», Ракелла регулярно посылала ему образцы тканей и крови заболевших – не забывая добавлять личные письма, в которых говорила, что очень скучает по нему. Периодически он писал ответы, в которых характеризовал отличия россакского штамма вируса от других его типов, о высокой резистентности вируса к любым лечебным воздействиям. Во всяком случае, то лечение, которое они применяли раньше и которое оказывало хоть какое-то действие, оказалось в данном случае абсолютно неэффективным.

Ракелла получила широкую известность на планете благодаря своей обходительности в отношениях с больными, ее любили за умение облегчить страдания и способность обращаться с больными так, что они всегда ощущали собственную значимость и ценность в глазах врача. Такому обхождению она научилась давно, еще в период своей работы в госпитале для неизлечимых больных, то есть практически в хосписе. Но больные, несмотря на уход и все попытки лечения, чаще умирали, чем выздоравливали. Такова оказалась природа новой эпидемии. Она посмотрела на старую колдунью, которая испустила последний хриплый вздох и навеки затихла. Это был сравнительно спокойный конец в отличие от большинства больных, которые впадали в неистовое буйство, в полном сознании терпя неимоверные страдания, прежде чем милостивая природа дарила им беспамятство.