Текст книги "Битва за Коррин"

– Если это все, на что вы способны, то я бы сказала, что этого недостаточно. – Растерянная и подавленная Тиция Ценва стояла рядом с Ракеллой. Лицо Верховной колдуньи выражало лишь гнев и негодование. Слезы, текшие по щекам, давно высохли.

– Мне очень жаль, – сказала Ракелла, не зная, что еще можно сказать. – Мы пытаемся найти лучшее лечение, и мы его обязательно найдем.

– Лучше бы вы сделали это поскорее. – Тиция обвела взглядом ряды коек со страдальцами с таким видом, словно эпидемия возникла по вине Ракеллы. Лицо приняло жесткое выражение. Обтянутые кожей кости лица придавали Тиции сходство с вороном.

– Я приехала сюда помогать, а не доказывать свое превосходство, – быстро ответила Ракелла и направилась в другую палату продолжать работу.

Испытывая свою силу друг на друге, пробуя на прочность свои навыки и тщательно соблюдая режим тренировок, мы можем подготовиться к любым жизненным ситуациям. Но как только мы вступаем в реальное сражение, все, чему мы научились до этого, превращается в обычную сухую теорию.

Зуфа Ценва. Лекции для колдуний

Хотя Квентин и Файкан даже не подозревали об этом, Абулурд регулярно навещал свою больную мать в Городе Интроспекции. Теперь, после повышения в чине, он был сражен известием о доблестной гибели отца в руках кимеков и острее, чем обычно, ощутил свое одиночество.

Брат был постоянно занят политическими делами на посту вице-короля, а Вориан Атрейдес начал работу над стратегией войны с титанами на случай, если Агамемнон и его кимеки планируют какие-то действия против свободного человечества. Абулурд не мог обратиться ни к одному, ни к другому за сочувствием и поддержкой, во всяком случае сейчас.

Итак, Абулурд отправился навестить матушку. Он знал, конечно, что Вандра не реагирует ни на какие известия и не поймет ничего из того, что он расскажет ей. За всю жизнь Абулурд ни разу не слышал, чтобы мать произнесла хотя бы одно слово, и как хотелось бы ему знать ее ближе. Единственное, что он знал – это то, что его рождение лишило Вандру разума.

В течение двух дней после того, как он узнал о гибели отца, Абулурд был настолько потрясен новостью, что о визите в Город Интроспекции не могло быть и речи. Он был уверен, что никому и в голову не пришло сообщить Вандре о гибели ее мужа. Скорее всего никто, даже Файкан, не считал это важным или необходимым, так как осознавал, что она все равно ничего не поймет.

Но Абулурд надел безупречно выглаженную и вычищенную парадную форму с отполированными до блеска регалиями своего нового звания баши. Придав себе максимум солидности, он постарался выглядеть значительным и торжественным.

Послушники встретили его в воротах, ведущих в обитель религиозного уединения. Все знали, кто он, хотя Абулурд на этот раз не смог разговаривать с ними. Он молча шел, глядя прямо перед собой, по усыпанным гравием аллеям мимо журчащих фонтанов и высоких лилий, создававших безмятежную атмосферу и располагавших к глубоким размышлениям.

В это утро сиделки вывезли Вандру в кресле на берег пруда с рыбками и поставили ее на солнышко. Золотые рыбки стремительно плавали среди водорослей в поисках насекомых. Глаза Вандры были устремлены на пруд, но в них не было никакого осмысленного выражения.

Абулурд встал напротив Вандры, вытянулся в струнку и опустил руки по швам.

– Мама, я пришел показаться тебе в новом звании. – Он подошел ближе, показав матери знаки различия баши и медаль, сверкавшую в лучах солнца.

Он не ожидал, что мать хоть как-то отреагирует на его слова, но в глубине своего сердца он верил, что его слова проникают сквозь корку безумия в ее душу, что, может быть, ее разум еще жив. Но даже если он был именно таким пустым, как это казалось, то и в этом случае Абулурд не считал, что напрасно теряет время. Это были единственные моменты, когда он проводил время в тесном общении с матерью.

Он стал чаще навещать ее после возвращения с корабля беженцев, когда стало ясно, что вторжения флота Омниуса на Салузу не будет. Он тогда лично проследил за тем, чтобы и мать, и ее сиделки возвратились в религиозное убежище.

– И… есть еще одна новость. – Слезы подступили к его глазам, когда он представил себе, что именно сообщит матери. Многие офицеры Армии Человечества выразили свое соболезнование Абулурду по поводу героической смерти Квентина, но то было лишь пассивное сочувствие, ибо ни для кого не были секретом натянутые отношения Абулурда Харконнена и Квентина Батлера. Такое отношение злило его, но он не давал волю чувствам. Теперь же, когда он говорил с матерью, Абулурд понимал, что должен смириться и посмотреть в глаза правде о смерти отца.

– Твой супруг, мой отец, храбро и доблестно сражался в войнах джихада. Но недавно он пал от рук кимеков. Он пожертвовал собой, чтобы спасти своего друга Порсе Бладда и тот смог вырваться и улететь. – Вандра не реагировала, но по щекам Абулурда потекли слезы. – Прости, мама. Я должен был быть рядом с ним и сражаться, но наши воинские обязанности не совпали.

Вандра продолжала без всякого интереса смотреть своими ясными глазами на прудик с золотыми рыбками.

– Я просто хотел лично сообщить тебе об этом. Я знаю, что он очень любил тебя.

Абулурд помолчал, лелея в глубине души безумную надежду, что сейчас вот-вот увидит в глазах матери проблеск понимания.

– Я скоро снова приеду к тебе, мама. – Он долгим взглядом посмотрел на нее, отвернулся и зашагал прочь по тем же усыпанным гравием дорожкам, покидая Город Интроспекции.

По пути он остановился у хрустального гроба первой усыпальницы с младенческим тельцем убиенного ребенка Серены Батлер – Маниона Невинного. Он и раньше выказывал знаки почитания этой гробнице. Во время бесконечной войны с мыслящими машинами множество людей приходили сюда поклониться праху ребенка, зажегшего пламя священной войны. Абулурд долго смотрел на немного искаженное прозрачными стенками гроба личико младенца. В печальном расположении духа он покидал Город Интроспекции.

Память – самое мощное оружие, и ложная память наносит самые глубокие раны.

Генерал Агамемнон. Новые мемуары

Он оказался пленником, лишенным тела, мозгом, оказавшимся в заточении. Единственное, что нарушало монотонность такого полусуществования, это вспышки боли или звуки, когда другие кимеки раздражали стержни, присоединенные к сенсорным центрам головного мозга Квентина Батлера.

Иногда Квентин находил ужасным то, что видел вокруг себя; в других случаях он, погруженный в голубоватую электрожидкость, чувствовал, как потоки воспоминаний и мыслей уносят его далеко-далеко отсюда.

Иногда он думал о том, что, наверное, Вандра влачит сейчас такое же беспомощное и жалкое существование, как и он, погребенной заживо, как когда-то на Иксе. Если ее состояние действительно таково, то Квентин пожелал бы ей скорой смерти, если бы раньше знал об этом.

Он не мог отмечать течение времени, но ему казалось, что с момента его пленения прошла целая вечность. Титан Юнона продолжала общаться с ним насмешливым, но успокоительным тоном, проводя Квентина через то, что она называла «типичной регулировкой». Со временем он научился блокировать бо́льшую часть своей фантомной боли, причиненной нервной индукцией. Хотя он до сих пор чувствовал себя так, словно его руки, ноги и грудь были погружены в расплавленную лаву, он понимал, что в действительности у него нет реального тела, которое могло бы испытывать боль. Ощущение существовало целиком в его воображении – так было до тех пор, пока Агамемнон однажды не приложил раздражение к центру боли, и весь мозг захлестнула волна невыносимых мучений.

– Когда ты перестанешь сопротивляться своему новому положению, тому, каким ты стал, – сказала Юнона, – когда ты смиришься с тем, что отныне ты – кимек и часть нашей новой империи, только тогда смогу я показать тебе альтернативы этим ощущениям. Так же как легко вызвать чувство боли, так же легко возбудить и центры удовольствия – и поверь мне, это доставляет весьма большую радость. Я помню восторги секса в те дни, когда была еще заключена в человеческий облик – я часто предавалась любви до наступления эпохи титанов, – но потом мы – я и Агамемнон – разработали новые методики вызова ощущений, и они по силе превосходят все, что могут испытывать реальные люди. Я просто сгораю от нетерпения показать тебе эти вещи, малыш.

Странные посредники-неокимеки, которые некогда, будучи людьми, ухаживали за когиторами, занимались своими делами, лишенные мужества и подчинившиеся своей участи. Они привыкли к новому положению, но Квентин поклялся себе, что никогда не сдастся и не покорится. Ничего на свете он не желал больше, чем убить всех кимеков, даже если при этом он и сам найдет свою смерть. Это его больше не волновало.

– С добрым утром, малыш. – Слова Юноны гулким эхом отдались в его мозге. – Я снова пришла поиграть с тобой.

– Лучше поиграй с собой, – ответил он. – Я мог бы предложить тебе множество развлечений, но они невозможны по чисто анатомическим причинам, вернее, по причине отсутствия таковых. У тебя же нет больше органического тела.

Юноне показались забавными такие слова.

– Но, кроме этого, мы освободились и от изъянов и недостатков, присущих органическим телам, мы освободились от их слабостей. Мы ограничены только нашим воображением, так что для нас просто не существует понятия «анатомической невозможности». Хочешь попробовать чего-нибудь необычного и приятного?

– Нет.

– О, поверь мне, все это было бы просто невозможно, останься ты в своем старом теле. Я гарантирую, что тебе понравится.

Он попытался отказаться, но Юнона уже подошла к нему и принялась своими членистыми руками колдовать со стержнями, прикладывая к мозгу необходимые раздражения. Внезапно Квентина захлестнула волна экзотического, приятного ощущения, приятного настолько, что захватывало дух. Он не удержался и застонал. Он даже не смог потребовать, чтобы Юнона прекратила эту сладкую пытку.

– Самый лучший секс – это порождение нашего воображения, вот в чем все дело, – говорила между тем Юнона. – Сейчас ты одно лишь чистое сознание… мое сознание.

Она снова пронзила его током, и Квентин почувствовал, что тонет в лавине экстаза еще более невыносимого, чем боль, которую они навязывали ему в виде наказания после пленения.

Квентин вспомнил о Вандре. Как красива, как жизнерадостна она была, когда они в первый раз любили друг друга. И несмотря на то, что уже несколько десятилетий у него не оставалось ничего, кроме воспоминаний, словно ленточка, оставшаяся от бесценного подарка, у него не было ни малейшего желания ни в какой форме заниматься сексом с этой страшно уродливой бабой-титаном, хотя все это и было чисто мысленным опытом. Такой секс был бы постыден и унизителен.

Юнона ощутила суть его реакции.

– Если хочешь, сейчас тебе станет еще лучше.

Это было похоже на какое-то волшебное пробуждение от жуткого сна. Квентин снова ощутил себя обладателем своего призрачного теперь тела, он увидел воочию фантомы окружающей действительности, образы прошлого.

– Я могу всколыхнуть твою память, оживить твои воспоминания, материализовать мысли, спящие в твоем мозге.

Когда волна немыслимого оргазма унесла с собой Квентина и сотрясла основу его сознания, он не видел никого и ничего, кроме Вандры, молодой, здоровой и живой, а не такой, какой он наблюдал ее в течение последних тридцати восьми лет в Городе Интроспекции.

Снова видеть ее своим мысленным взором уже доставляло ему больше наслаждения, чем все стимулы, которые Юнона, играя, с садистским удовольствием разряжала в его несчастный мозг. Квентин потянулся к Вандре, и в этот момент Юнона, как истинная садистка, оборвала поток импульсов, снова подвесив сознание Квентина в черной, непроницаемой темнице. Он перестал видеть даже женщину-кимека в холодном помещении.

Доносился лишь ее насмешливый и одновременно соблазняющий голос.

– Понимаешь, ты должен добровольно присоединиться к нам, Квентин Батлер. Разве ты не видишь преимуществ быть кимеком? Мы можем делать очень много разных вещей. Возможно, в следующий раз я добавлю в игру мой образ, и мы замечательно проведем время.

Квентин не имел возможности закричать, чтобы она убралась прочь и оставила его в покое. Он оставался в подвешенном состоянии неопределенно долгое время, будучи совершенно дезориентированным, и гнев его наталкивался на непреодолимый барьер.

Он снова и снова проигрывал в уме то, что только сейчас пережил, он желал снова быть с Вандрой так, как это было совсем недавно. Это была извращенная мысль, но она завладела его умом настолько сильно, что он пугался и испытывал восторг одновременно.

Эта пытка, казалось, продолжалась столетия, но Квентин понимал, что его стремление ухватиться за реальность и время сомнительно. Единственный якорь, который все еще связывал его с действительностью, – это его предыдущая жизнь, служба в Армии джихада – и его яростное желание напасть на титанов и причинить им хотя бы малую толику страданий, которые они причинили ему.

Оказавшись жертвой, лишенной тела, он не мог бежать, не мог даже думать об этом. Нет, он не станет пытаться это делать. Он перестал быть человеком, он утратил свое тело и никогда не вернется к прежней жизни. Он не хотел больше видеть ни семью, ни друзей. Пусть лучше историки напишут, что он погиб от рук титанов на Уаллахе IX.

Что подумает Файкан, если увидит своего доблестного отца в виде голого мозга, плавающего в странной банке? Даже Абулурд устыдится, если увидит его сейчас… а что говорить о Вандре? Несмотря на ее растительное существование, может быть, и она придет в ужас, если увидит его в образе кимека.

Квентин был заточен на Хессре, а титаны старались выбить из него мысли, чувство верности и старые привязанности. Невзирая на все попытки противостоять им, он не был полностью уверен, что ему удается утаивать от них свои сокровенные мысли. Если Юнона могла одним движением отключать его внешние сенсоры и внушать ему мнимые изображения и ощущения, то как он мог быть уверенным в самом себе?

Наконец кимеки перенесли его в малую ходильную форму, такую же, какую неокимеки использовали для выполнения домашней работы в башнях Хессры. Юнона подняла свои механические членистые руки и поместила емкость с мозгом Квентина в специальное гнездо в корпусе неокимека. С помощью мелких пальцев она подключила стержни, соединившие двигательные центры мозга с механическими конечностями.

– Многие наши неокимеки считают этот момент временем своего возрождения. Это происходит, когда они делают свои первые шаги в новом теле.

Хотя голос его теперь был подключен к громкоговорителям, Квентин в ответ промолчал. Он вспомнил тех жалких, заблудших людей с Бела Тегейзе, которые могли быть спасены; вместо этого они напали на своих освободителей, призывали Юнону и даже предавали собственных товарищей – лишь бы превратиться в неокимеков – таких, каким теперь, против своей воли, стал он сам.

Неужели этих глупцов воодушевляла такая ложная идея? Они верили, что, став кимеками, обретут своего рода бессмертие… но ведь это была не жизнь, а просто нескончаемый ад.

В помещение вошел Агамемнон в своей малой ходильной форме. Юнона подошла к генералу титанов.

– Я почти закончила установку, любовь моя. Наш друг скоро сможет сделать свои первые шаги словно новорожденный.

– Отлично. Теперь ты увидишь все возможности своего нового положения, Квентин Батлер, – сказал Агамемнон. – Пока тебе помогала Юнона, но теперь твоим опекуном и благодетелем стану я сам, хотя со временем, конечно, мы потребуем кое-каких услуг в обмен за нашу любезность.

Юнона соединила последние проводники.

– Теперь ты имеешь возможность управлять ходильной формой, малыш. Этот корпус сильно отличается от того тела, которым ты привык пользоваться в прошлой своей жизни. Ту жизнь ты провел заключенным в неуклюжий кусок мяса. Теперь ты будешь учиться ходить заново, владеть своими новыми механическими мускулами. Но ты умный мальчик, ты скоро всему научишься…

Квентин бросился вперед, толком не понимая сам, что именно делает, и не умея управлять своими движениями. Он как одержимый спотыкался, шатался неуклюже из стороны в сторону словно безумный. Потрясая конечностями, он бросился на Агамемнона. Генерал титанов ловко увернулся в сторону, и Квентин, словно потерявший разум берсерк, пролетел мимо.

Он не мог управлять своими движениями так, чтобы причинить титанам хотя бы малейший вред. Конечности и массивное тело двигались совсем не так, как он себе представлял. Мозг привык управлять двумя руками и двумя ногами, но ходильный корпус напоминал по строению паука. Случайные импульсы заставляли его выбрасывать в стороны острые конечности в самых разнообразных и неожиданных для него самого направлениях. Хотя он и нанес Юноне скользящий удар и смог наброситься на Агамемнона – эти мелкие успехи были чистейшей случайностью.

Генерал титанов выругался, но не от страха, а от злости и раздражения. Юнона стремительно и изящно метнулась к Квентину. Она протянула свою механическую руку и, хотя Квентин попытался увернуться, смогла отключить стержни, соединявшие двигательные участки мозга с механическими конечностями.

– Как ты меня разочаровал, – принялась укорять его Юнона. – И чего, собственно говоря, ты хотел добиться?

Поняв, что она случайно отключила синтезатор голоса, Юнона снова включила его, и Квентин вне себя заорал на нее:

– Сука! Я разорву тебя на части и растопчу твой свихнувшийся мозг!

– Достаточно, – решил Агамемнон, и Юнона снова отключила синтезатор.

Ходильная форма Юноны нависла над оптическими сенсорами Квентина.

– Теперь ты кимек, малыш. Ты принадлежишь нам, и чем раньше ты смиришься с реальностью, тем меньше несчастий выпадет на твою долю.

В глубине души Квентин понимал, что он лишен всякого пути к спасению или бегству. Он никогда больше не станет человеком, но сама мысль о том, кем он стал, вызывала у него тошноту.

Юнона прошлась возле Квентина. Голос ее снова стал ласковым и игривым:

– Все изменилось отныне. Ведь ты же не захочешь, чтобы твои бравые сыновья увидели тебя таким, не так ли? Единственное, что тебе остается, – это помочь нам восстановить эпоху титанов. Отныне и навсегда ты должен забыть свою прежнюю семью.

– Теперь мы – твоя семья, – добавил Агамемнон.

Со времен Аристотеля, философа Древней Земли, человечество искало для себя все большего и большего знания, полагая его великим благодеянием для себя. Но есть и исключения из этого правила, есть вещи, которым человек ни в коем случае не должен учиться.

Райна Батлер. Истинные видения

Это стало делом ее жизни. Райна Батлер не представляла себе другую страсть, другую цель, которая бы могла сравниться с главным смыслом ее жизни. Эта сильная женщина не могла позволить себе думать, что такая цель может оказаться ей не по плечу, что она не сможет ответить на ее вызов. Двадцать лет своей жизни она посвятила одному – полному искоренению всяких остатков мыслящих машин из жизни человечества.

Когда Синхронизированные Миры были уничтожены в ходе Великой Чистки, Райна и ее фанатичные последователи решили закончить свою изнурительную работу: внутри Лиги Благородных не должно остаться ни одного куска железа от этих проклятых роботов. Люди должны сами делать свои дела, сами решать свои проблемы.

Все такая же бледная, лишенная волос на голове, она шла по обсаженным высокими деревьями улицам Зимии во главе постоянно увеличивавшейся толпы. Большие здания превосходили высотой огромные монументы, которые дерзко и самонадеянно возвещали победу человечества в исходе долгого, отнявшего столько сил джихада, длившегося сто лет. Но работы был еще непочатый край.

Райна шла впереди, похожая на оборванного беспризорного ребенка, но при этом она буквально излучала харизму. За ней преданно шли тысячи последователей культа Серены – культисты, как их называли, – ропот толпы постепенно переходил в рев по мере того, как она приближалась к зданию Парламента Лиги. Хотя Райна вела за собой всех этих людей, она была одета в простое платье без всяких знаков отличия и без украшений. У Райны не было ни малейшей склонности к напыщенности и показухе – в отличие от Великого патриарха. Она была одним из многих приверженцев святого дела. Сторонники сами направляли ее действия, а она придавала форму их страсти следовать сияющему светлому образу Серены.

Люди за спиной Райны кричали и скандировали лозунги, несли знамена и транспаранты, на которых были вышиты или нарисованы лики Серены и Маниона Невинного. Райна уже давно отказалась от использования стилизованных икон, предпочитая более верные портреты и считая, что они лучше служат выражению миссии человечества. Кроме того, она понимала, что многим решительно настроенным своим сторонникам надо оставить привычные им вещи. Поэтому, в конце концов, она назначила штатных знаменосцев, а остальные несли дубины и прочее оружие, необходимое для совершения разрушительной работы.

И вот сейчас она ведет огромную толпу по широкому бульвару. В нее постоянно, как ручейки в полноводную реку, присоединялись люди из боковых улиц и переулков. Некоторые поступали так из простого любопытства, другие же искренне желали присоединиться к крестовому походу Райны Батлер. Теперь, здесь, у себя на родине, в самом сердце Лиги Благородных, на Салузе Секундус, Райна могла наконец достичь исполнения своей давней и заветной мечты.

– Мы должны продолжить уничтожение всех машин, которые мыслят, – провозгласила она. – Люди сами должны вести себя по жизни. Машины не смогут сделать это за них. Разумение зависит от программирования, а не от куска железа, а мы – люди – и есть высочайшая программа.

Однако толпа не смогла вплотную приблизиться к зданию Парламента. На площади путь ей преградили гвардейцы, с нервными, но решительными лицами. На солдатах были надеты защитные поля. Они тихо жужжали и потрескивали, блестя искорками. Это жужжание стало слышным в наступившей оглушительной тишине, когда Райна остановилась перед гвардейцами. Последователи ее тоже остановились, затаив дыхание.

Постепенно среди культистов поднялся сердитый ропот. Они сжимали в руках дубины и ломы, готовые сокрушить неверующих точно так же, как машины. Гвардейцы со злыми бледными лицами испытывали неловкость от этого задания, но были полны решимости выполнить приказ.

Если бы Райна сейчас велела своим людям броситься вперед, на солдат, то никаких военных сил не хватило бы, чтобы остановить напор агрессивно настроенной толпы. Но у солдат Зимии было мощное и сложное оружие, и если Райна не сможет разрешить ситуацию, то погибнет множество культистов. Она расправила плечи и вскинула подбородок.

Перед кордоном солдат появилась женщина-бурсег. Она вышла навстречу бледной предводительнице толпы.

– Райна Батлер, мои солдаты и я получили недвусмысленный приказ – не допустить вас к зданию Парламента. Прошу вас, прикажите своим сторонникам разойтись.

Культисты продолжали злобно роптать, и офицер понизила голос:

– Прошу простить меня, я вполне понимаю вас и, пожалуй, одобряю ваши действия – мои родители и сестра погибли во время эпидемии, – но у меня приказ.

Райна внимательно посмотрела на бурсега и поняла, что у этой женщины доброе и отзывчивое сердце, но она не колеблясь отдаст солдатам приказ стрелять по толпе. Райна на несколько секунд замолчала, обдумывая создавшееся положение. Потом она сказала:

– Машины уже убили множество людей, нет никакой нужды, чтобы теперь люди стали убивать друг друга.

Но бурсег и не думала приказывать солдатам разомкнуть строй.

– Тем не менее, мадам, я не могу разрешить вам подойти к зданию.

Райна оглянулась и посмотрела на толпу. В течение последнего года она и ее сторонники посетили множество опустошенных планет Лиги и только недавно вернулись домой. Она видела сотни, тысячи лиц, и все они выражали ожесточение и непримиримую ненависть к Омниусу. Каждый из присутствующих имел желание и право нанести собственный удар по мыслящим машинам. Если она сейчас пошевелит пальцем, эта толпа разорвет на части охрану.

Но она не хотела делать этого.

– Подождите меня здесь, друзья мои, – обратилась Райна к толпе. – Прежде чем мы сможем пройти дальше, мне надо кое-что сделать самой. – С примирительной улыбкой она обратилась к женщине-бурсегу: – Я могу пока сдержать их, но взамен вы проводите меня в здание Парламента. Я требую личной аудиенции у моего дяди – временного вице-короля.

Удивленная женщина-офицер посмотрела на своих солдат, потом перевела взгляд на волнующуюся толпу – которая продолжала кричать, скандировать и размахивать знаменами и хоругвями, сжимая одновременно в руках грубое оружие. Здраво рассудив, она сделала шаг назад.

– Я сделаю это. Следуйте за мной.

Впервые Райна начала свои разрушительные походы против мыслящих машин будучи еще маленькой девочкой на Пармантье. Теперь ей тридцать один год, за прошедшие двадцать лет Райна сумела консолидировать сторонников культа Серены, особенно после того, как они узнали, что их предводительница, эта женщина с призрачными чертами лица и беспокойным взглядом – кровная родственница почитаемой ими святой. Ряды страстных сторонников росли, приобретая силу и влиятельность, сначала на планетах, пораженных Бичом Омниуса, а потом повсеместно.

Отчаявшиеся люди слушали пламенные речи, живые и записанные, видели огонь ее глаз – и они верили. Их цивилизация пошатнулась, население планет сильно уменьшилось, а Райна требовала, чтобы они уничтожали оставшиеся удобства и приспособления, которые помогли бы людям заново обустроить свою жизнь. Но выжившие были самыми сильными представителями рода человеческого, и под предводительством Райны они по крохам, но собственными руками, возводили дома и восстанавливали нормальное течение жизни. Пылкие обращения Райны убеждали их. Хотя люди и сталкивались с трудностями, они все равно верили, как сейчас, когда толпа кричала и молилась, скандируя почитаемое имя святой Серены.

Когда ее сторонники принимались скандировать ее имя вместе с именами Трех Мучеников, Райна останавливалась и старалась прекратить это восхваление. Она ни в коем случае не желала становиться пророком или претендентом на трон. Она протестовала, когда ее последователи поднимали ее на руки и провозглашали величайшей женщиной после Серены Батлер. Однажды, когда Райна со стыдом вдруг заметила, что такое поклонение вызывает у нее приятный трепет, она разделась и голой провела ночь на крыше, обдуваемая холодным пронизывающим ветром, моля небо о прощении и просветлении. Была реальная опасность стать могущественным лидером, за которым без рассуждений следует такая масса народа.

Наконец ее провели в апартаменты временного вице-короля Файкана Батлера. Райна знала, что ее дядя – опытный политик, и не сомневалась, что каким-нибудь образом они сумеют выработать совместное, приемлемое для обеих сторон решение. Молодая женщина, однако, не была настолько наивна, чтобы думать, будто она сможет просто настоять на выполнении своих требований, но и не хотела принуждать Файкана прибегнуть к вынужденному кровопролитию. Райна опасалась за свое наследие и не знала, что с ним случится, если она сама станет такой же мученицей, как Серена.

За закрытыми дверями своего кабинета Файкан обнял племянницу, потом отстранил ее на расстояние вытянутой руки и внимательно всмотрелся в ее лицо.

– Райна, ты дочь моего брата и я очень тебя люблю, но ты причиняешь нам всем массу хлопот.

– И я собираюсь дальше причинять их. Данное мне свыше послание очень важно.

– Послание? – Файкан улыбнулся и вернулся к столу, предложив Райне прохладительный напиток, от которого она отказалась. – Возможно, это так, но кто способен расслышать это послание за криками толпы, звоном разбиваемых стекол и скрежетом ломаемого металла?

– Это должно быть сделано, дядя. – Райна осталась стоять, хотя Файкан, предложив ей сесть, сам удобно устроился в роскошном кресле вице-короля. – Ты же сам видел, на что способны мыслящие машины. Ты желаешь, чтобы твои войска остановили нас? Я бы очень не хотела, чтобы ты становился моим врагом.

– О, я не возражаю против тех результатов, которых ты хочешь добиться. Но возникают трудности с методами. Нам надо думать о возрождении цивилизации.

– Пока мои методы всегда оказывались успешными.

Временный вице-король тяжело вздохнул и отпил из стакана сок.

– Позволь мне сделать тебе одно предложение. Надеюсь, ты сделаешь мне такое одолжение и выслушаешь меня?

Райна в ответ хранила скептическое молчание, но решила все же послушать, что скажет ей дядя.

– Хотя твоя окончательная цель – полное уничтожение мыслящих машин, ты должна признать, что твои последователи и сторонники часто… выходят из-под контроля. Они причиняют массу попутного вреда. Посмотри, что творится в Зимии, посмотри, сколько нам пришлось строить после нападений кимеков и мыслящих машин, после налета этих пожирающих людей пираний. Это место – столица Лиги Благородных, и я просто не могу допустить, чтобы твоя неуправляемая толпа бесчинствовала на улицах, круша все, что попадается ей под руку. – Он сцепил руки, продолжая, правда, улыбаться. – Поэтому прошу тебя, не вынуждай меня к действиям, которые могут принести много вреда. Я не хочу, чтобы моим солдатам пришлось стрелять по твоим последователям. Если даже я постараюсь уменьшить потери, все равно получится кровавая бойня.

Райна напряглась, но в душе была вынуждена согласиться со справедливостью слов Файкана.

– Никто из нас этого не хочет.

– Тогда, может быть, ты позволишь мне предложить долговременное решение этой проблемы? Я позволю тебе обращаться к своим сторонникам по всей Салузе. Ты можешь просить людей отказаться от использования машин, которые якобы сохранились у них. Ты можешь потребовать сдать все машины и приспособления. Я даже допущу, чтобы ты устроила грандиозное публичное аутодафе этим сданным машинам. Собери любую толпу, какую захочешь! Но когда вы пойдете по улицам Зимии, то соблюдайте элементарный порядок.

– Не все люди захотят добровольно сдать машины. Они соблазнены и испорчены машинами и роботами.

– Да, но многие из них могут погибнуть в той сумасшедшей лихорадке, которую ты спровоцируешь, милая барышня. Я могу ввести определенные законодательные акты, запрещающие разработку и изготовление любых устройств или приборов, которые хотя бы отдаленно напоминали гель-контурные компьютеры.

Райна стиснула зубы и наклонилась через стол к Файкану.

– Я слышала заповедь непосредственно от Бога: «Да не сотворишь машины, наделенной людским умом».

Файкан улыбнулся.

– Хорошо, хорошо. Мы можем использовать эти слова в тексте закона.