Текст книги "Некроскоп"

Перерыв второй

– Я должен остановиться, – сказал Кайл, обращаясь к таинственному посетителю. Отложив в сторону карандаш, он стал массировать затекшую кисть. Стол был усеян кружевными стружками пяти карандашей, которые он успел исписать за это время. Это был уже шестой, и рука Кайла онемела от напряженного письма.

Перед ним лежала тонкая стопка бумаги, испрошенная снизу доверху записями и пометками. Когда он начал писать (когда это было? четыре с половиной, пять часов назад?), записи были очень подробными. Но уже через час они превратились в краткие заметки, сделанные неразборчивым почерком. Теперь даже Кайл с трудом мог бы разобрать свой почерк, а на листах бумаги оставались лишь краткие тезисы, даты, заголовки.

Позволив себе краткий отдых, чтобы дать передышку не только пальцам, но и голове, Кайл взглянул еще раз на заметки и покачал головой. Он инстинктивно верил, что все рассказанное ему – правда. Но при этом в рассказе присутствовала одна бросающаяся в глаза странность. Неясность, на которую он не мог не обратить внимание. Кайл нахмурился, посмотрел на маячившего по ту сторону стола призрака и, несколько раз моргнув, как бы желая четче увидеть его, мерцающий силуэт, сказал:

– Во всем этом есть кое-что, что я никак не могу понять. – Потом рассмеялся, смех его был почти что истерическим, и поправился:

– Я хочу сказать, что в действительности не понимаю очень многого, но до сих пор я по крайней мере верил всему, что вы говорили. А вот в это поверить едва ли возможно.

– Да? Во что именно? – отозвался призрак. Кайл кивнул и начал объяснять:

– Сегодня понедельник. Кремация сэра Кинана должна состояться завтра. Полиция до сих пор ничего не обнаружила, но было бы кощунственно оставлять его тело в таком состоянии.

– Конечно, – согласно кивнул призрак.

– Так вот, – продолжал Кайл, – дело в том, что мне известно достаточно многое из того что вы мне рассказали, а это заставляет меня поверить в правдивость всего остального. Вы рассказали мне о вещах, которые были известны только мне и сэру Кинану, но...

– Но?..

– Но ваш рассказ... – Кайл заговорил быстро и взволнованно, – ваш рассказ уже вышел за рамки сегодняшнего дня! Я следил за хронологией событий, и вы только что рассказали мне о том, что должно произойти в ближайшую среду, то есть через два дня. Если верить вашим словам, в настоящий момент Тибор Ференци еще жив и умрет не раньше ночи среды!

Минуту помолчав, призрак ответил:

– Да, я понимаю, вам должно показаться это странным. Но время – понятие относительное, Алек, равно как и пространство. В действительности они тесно связаны между собой. Скажу больше: вообще все относительно. Существует Великий Порядок вещей...

Кайл понял далеко не все. В данный момент он видел лишь то, что хотел видеть.

– Вы предвидите будущее? Так ясно? – Лицо его при этом выражало почтительное благоговение. – А я воображал, что обладаю могущественнейшим талантом! Но это же просто невероятно – уметь видеть будущее с такой ясно...

Он вдруг остановился и едва не задохнулся. В голову ему пришла еще более не правдоподобная, чем прежде (как будто это было возможно!), мысль.

Посетитель как будто прочел ее на лице Кайла. Так или иначе – он улыбнулся, и улыбка его при этом была столь же прозрачной, как дымок сигареты, она совсем не отражала света, проникавшего сквозь окно, но как бы пропускала его через себя.

– В чем дело, Алек? – спросил он.

– Где... где вы сейчас? – выдохнул Кайл. – Я хочу сказать, где вы сейчас находитесь, где ваше материальное “я”? Откуда вы говорите со мной? Точнее, когда вы говорите со мной?

– Время относительно, – по-прежнему улыбаясь, ответил призрак.

– Вы говорите со мной из будущего, не так ли? – Кайл тяжело дышал. Это был единственно возможный ответ на его вопрос.

– Вы будете мне очень полезны, – медленно кивнул головой гость. – Судя по всему, помимо дара предвидения вы обладаете блестящей интуицией, Алек Кайл. Или, быть может, оба эти дара неразрывны. А теперь продолжим?

Так и не придя в себя от изумления, Кайл прошептал:

– Думаю, вам лучше продолжить свой рассказ. Расскажите мне все, до конца...

Глава 15

Москва. Вечер пятницы. Квартира Драгошани на Пушкинской улице.

Уже темнело, когда Драгошани наконец-то добрался до своей квартиры и первым делом налил себе выпить. Весь обратный путь поезд тащился невероятно медленно, а отсутствие Бату делало путешествие долгим и утомительным. Да, во-первых, отсутствие Бату, а во-вторых, растущее возбуждение, ощущение того, что он вот-вот окажется в центре какого-то крупного конфликта. Время шло, а у Драгошани оставалось множество дел, сделать которые необходимо Несмотря на ужасную усталость, он не мог позволить себе отдыхать. Неясное предчувствие заставляло его двигаться не останавливаясь по избранному пути.

Выпив еще одну порцию, он почувствовал себя немного лучше, позвонил в особняк в Бронницах и убедился, что Боровиц все еще пребывает в трауре на своей даче в Жуковке. Он попросил позвать к телефону Игоря Влади, но ему ответили, что тот уже ушел домой. Тогда Драгошани позвонил на квартиру Влади и попросил разрешения приехать. Тот сразу же согласился встретиться.

Влади жил в отдельной служебной квартире недалеко от Драгошани, но Борис тем не менее поехал к нему на машине и через десять минут уже сидел в его крошечной гостиной, вертя в руках бокал с водкой.

Покончив со всеми обязательными в таких случаях приветствиями и формальностями, Влади наконец поинтересовался:

– Так в чем дело, Борис? Чем я могу быть вам полезным?

Теряясь в догадках, он с удивлением смотрел на темные очки Драгошани, на его мрачное серое лицо.

Как будто мысленно соглашаясь с чем-то, Драгошани кивнул и произнес:

– Мне кажется, вы ожидали моего прихода.

– Да, я предполагал, что мы можем встретиться, – осторожно ответил Влади.

Драгошани не собирался ходить вокруг да около. Если Влади не будет ясно и четко отвечать на вопросы, он его просто убьет. Вполне вероятно, ему в любом случае придется это сделать.

– Ну что ж, и вот я здесь, – сказал он. – Как все пойдет дальше?

Темноволосый, невысокого роста Влади казался вполне искренним и откровенным – во всяком случае, ему удалось создать такое впечатление.

– Что пойдет дальше? – невинно спросил он, удивленно поднял бровь.

– Послушайте, давайте не будем валять дурака, – ответил Драгошани. – Я почти уверен в том, что вам известна причина моего прихода. Вам за это платят – за умение заранее предвидеть события. Итак, я спрашиваю вас еще раз: как все пойдет дальше?

Влади, нахмурившись, откинулся назад.

– Вы имеете в виду Боровица?

– Для начала – да.

Лицо Влади приняло холодное, непроницаемое выражение.

– Он умрет, – бесстрастно ответил он. – Завтра около полудня. Сердечный приступ. Разве что... – Он замолчал и помрачнел.

– Разве что?..

– Сердечный приступ, – пожав плечами, повторил Влади.

Драгошани кивнул и вздохнул с облегчением.

– Да, – сказал он, – именно так все и произойдет. А что будет со мной... и с вами?

– Я не пытаюсь предсказывать собственное будущее, – ответил Влади. – Это, конечно, огромное искушение, однако слишком уж большое разочарование приходится испытывать, когда знаешь, что тебя ждет, но при этом не в силах что-либо изменить. И к тому же знание будущего пугает. Что касается вас... все несколько странно.

Тон, каким он это сказал, очень не понравился Драгошани. Он поставил стакан и подался вперед.

– Что именно странно? – спросил он. Ответ мог оказаться весьма важным.

Влади подлил еще водки в оба бокала.

– Для начала давайте проясним кое-что. Относительно вас и меня, – сказал он. – Я вам не соперник. У меня нет видов на руководство отделом экстрасенсорики. Никаких. Я знаю, что Боровиц вместе с вашей рассматривал и мою кандидатуру на этот пост. Но меня эта работа не интересует. Думаю, вам следует об этом знать.

– Вы хотите сказать, что отказываетесь от нее ради меня?

– Вы здесь не при чем, – покачал головой Влади. – Я просто не хочу занимать этот пост. И не завидую тому, кто его займет. Юрий Андропов не успокоится, пока не уничтожит нас, даже если ему придется потратить на это остаток жизни. Честно говоря, я вообще предпочел бы держаться от этого в стороне. Вам известно, что я дипломированный и опытный архитектор, Драгошани? Это действительно так. Предвидение будущего? Я бы с большим удовольствием рисовал в воображении проекты будущих прекрасных зданий.

– Зачем вы говорите это? – поинтересовался Драгошани. – Это не имеет никакого отношения к делу.

– Имеет. Это имеет прямое отношение к жизни. А я хочу жить. Видите ли, Драгошани, я уверен, что вы каким-то образом будете участвовать в смерти Боровица. В его “сердечном приступе”. Но если из борьбы с ним вы выйдете победителем – а это так и будет, – какие же шансы у меня? Я не храбрец, Драгошани, но и не глупец. Отдел экстрасенсорики – ваш...

Драгошани еще больше подался вперед. Сквозь темные стекла очков его глаза поблескивали красноватым светом.

– Но вы по долгу службы обязаны докладывать о подобных вещах Боровицу, Игорь, – скрипучим голосом произнес он. – А тем более о вещах столь важных. Вы хотите сказать, что ничего не рассказали ему? Или он уже знает, что я... буду иметь к этому отношение?

Влади поежился и выпрямился. На минуту ему показалось, что Драгошани гипнотизирует его своим почти змеиным взглядом. Или волчьим? Во всяком случае в его взгляде было нечто нечеловеческое.

– Я и сам не знаю, зачем я оправдываюсь перед вами, – наконец сказал он. – Ведь возможно, старый хитрец сам послал вас ко мне!

– А если так, разве вы не узнали бы об этом? – спросил Драгошани. – Разве вы со своим талантом не могли бы это предвидеть?

– Я не могу предвидеть все, – резко ответил Влади. Драгошани кивнул.

– Гм-м-м... В таком случае он меня сюда не посылал. А теперь ответьте мне честно: знает ли он о том, что завтра умрет? А если знает, известно ли ему, что я буду иметь к этому отношение? Ну же, я жду...

Прикусив губу, Влади покачал головой.

– Нет, он ничего не знает, – пробормотал он.

– Почему вы ему не сказали?

– По двум причинам. Во-первых, даже если бы он и знал об этом, он все равно ничего не смог бы изменить. Во-вторых, я ненавижу старого ублюдка! У меня есть невеста, и я хочу жениться на ней. Я жду этого уже десять лет. Но Боровиц не разрешает. Он хочет, чтобы мои чувства всегда были обострены, чтобы мой талант не затухал. Он говорит, активный секс неблагоприятно отразится на моих способностях! Старая сволочь! Он держит под контролем даже мои отношения с собственной невестой!

Громко расхохотавшись, Драгошани откинулся в кресле. Взглянув на его раскрытый рот и торчащие там длинные острые зубы, Влади вновь испытал ощущение, что перед ним не человек, а какой-то странный, неизвестный зверь.

– О, в это я легко могу поверить! – Смех Драгошани неожиданно смолк. – Это так на него похоже. Ну что ж, Игорь, – Драгошани понимающе кивнул. – Думаю, что теперь вы можете смело готовиться к свадьбе и жениться, когда вам будет угодно.

– Но вы захотите, чтобы я по-прежнему работал в отделе? – кисло спросил он.

– Конечно, захочу, – кивнул Драгошани. – Вы слишком ценный кадр, Игорь, чтобы позволить вам стать простым архитектором, вы обладаете поистине большим талантом! А вот что касается отдела... Это только начало. В жизни существует кое-что поинтереснее. Когда все будет позади, я собираюсь подняться выше. А вы можете пойти вместе со мной.

В ответ Влади уставился на него бессмысленным взглядом. Неожиданно Драгошани почувствовал, что тот что-то скрывает.

– Вы хотели рассказать о том, что ждет меня в будущем, – напомнил он. – Теперь, когда мы разобрались с Боровицем, пора поговорить об этом. Вы, кажется, сказали, что-то вам показалось... странным?

– Да, странным, – подтвердил Влади. – Но я, конечно же могу ошибаться. В любом случае вы все узнаете... завтра.

Он нервно дернулся, увидев напряженное и встревоженное лицо Драгошани.

– Что? Что вы такое говорите о завтрашнем дне? – Некромант стал медленно подниматься на ноги. – Вы тратили время, болтая о всяких пустяках, а сами знали, что завтра меня ожидает нечто важное? Когда именно? Где?

– Завтра вечером, в особняке, – ответил Влади. – Что-то значительное, но что именно, мне неизвестно.

Драгошани заходил по комнате, перебирая в уме возможные варианты, высказывая предположения.

– КГБ? Они к тому времени обнаружат тело Боровица? Едва ли так быстро. А если даже и обнаружат, какие у них основания заподозрить отдел в причастности к этому? Или меня? В конце концов это будет всего лишь “сердечный приступ”. Такое со всяким может случиться. Может быть, это будет связано с кем-то из сотрудников отдела? Может, это вы, Игорь, ведете двойную игру? – (Влади отрицательно покачал головой.) – Возможно, саботаж? – продолжая ходить из угла в угол, размышлял Драгошани. – Если так, то-какого рода саботаж? – Он сердито потряс головой. – Нет-нет, не похоже. Черт побери, Игорь, говорите, вы знаете больше, чем мне рассказали! Что? Что конкретно вы увидели?

– Ну как вы не понимаете! – заорал Влади. – Послушайте, я же не сверхчеловек! Я не могу всегда и все видеть определенно!

Драгошани знал, что это правда. Голос Влади ясно выдавал его собственное раздражение – он тоже хотел бы узнать точный ответ.

– Иногда все видится очень неясно – как, например, в случае с Андреем Устиновым. Я знал, что в тот вечер будет какой-то шум, и предупредил Боровица, но я, клянусь жизнью, не мог точно сказать, кто или что станет его причиной. Вот и сейчас то же самое. Завтра должна произойти какая-то крупная неприятность, и вы, Драгошани, окажетесь в центре событий. Причиной станет что-то пришедшее извне, но это будет... большая беда. Вот и все, что я могу сказать с уверенностью.

– Нет, не совсем все, – зловеще произнес Драгошани. – Я не понял, что вы подразумеваете под словом “странный”? Почему вы все время избегаете ответа на мой вопрос? Мне что, угрожает опасность?

– Да, – ответил Влади, – большая опасность. И не только вам, но всем, кто находится в особняке.

– Проклятие! – Драгошани грохнул кулаком по столу. – Вы говорите так, будто мы все завтра умрем!

Влади побледнел и отвернулся. Но Драгошани, обхватив его лицо пальцами, так что рот Влади вытянулся в виде буквы “О”, притянул его к себе и заглянул в испуганные глаза.

– Вы абсолютно уверены, что рассказали мне все? – медленно и четко проговорил он. – Может быть, вы все же попытаетесь объяснить, что означает слово “странно”? Возможно, вы предвидели и мою смерть?

Влади рванулся, высвобождая лицо из руки Драгошани, и вместе с креслом отодвинулся назад. Белые следы на его щеках, оставленные пальцами Драгошани, превратились в красные пятна. Он не сомневался в том, что Драгошани способен убить его. Следует хотя бы попытаться выполнить его требование.

– Хорошо, слушайте, – сказал он. – Я постараюсь объяснить вам все как можно лучше. А дальше... выводы делайте сами.

Когда я смотрю на человека, пытаясь определить, что ждет его в будущем, я вижу, как правило, прямую линию голубого цвета, как будто нарисованную снизу вверх на листе бумаги. Можете назвать ее линией жизни. Длина этой линии и есть продолжительность человеческой жизни. По ответвлениям и петлям на ней я могу определить, что ждет человека впереди и каким образом повлияют на него грядущие события. Линия жизни Боровица обрывается завтра: На конце ее имеется отклонение, свидетельствующее о физическом недомогании, – в данном случае о сердечном приступе. Кроме того, в конце ваша линия жизни пересекается с его, а дальше продолжается уже одна. Вот почему я говорю, что вы будете иметь отношение к его смерти.

– Но как далеко простирается моя линия? – требовательно спросил Драгошани. – Что произойдет завтра вечером, Игорь? Моя линия жизни тоже обрывается завтра?

Влади вздрогнул.

– Ваша линия жизни совершенно не похожа на другие, – наконец ответил он. – Я вообще не представляю, как ее читать. Примерно полгода назад Боровиц приказал мне еженедельно готовить ваши прогнозы на будущее и докладывать ему лично. Я попробовал... но это оказалось совершенно невозможным. Ваша линия жизни имеет такое количество отклонений, что я просто не знаю, каким образом ее расшифровать, даже приблизительно. С такими странными петлями и извилинами мне никогда не приходилось сталкиваться. Больше того, через несколько месяцев выяснилось, что ваша линия разделилась надвое, превратилась в две параллельно идущие линии. Причем вторая была уже не голубой, а красной – такого я никогда прежде не видел. И еще: первоначальная, голубая линия постепенно начала краснеть. Это похоже... на близнецов, Драгошани. Другого объяснения у меня нет. А завтра...

– Что завтра?..

– Завтра вечером одна из линий прервется.

– Одна половина меня умрет, – подумал Драгошани. – Но какая именно?” А вслух спросил:

– Красная или голубая?

– Обрывается красная линия.

Вампир погибнет! Драгошани воспрянул духом. И едва сдержал готовый вырваться из груди радостный смех.

– А что с другой линией?

Влади покачал головой – у него не было определенного ответа на этот вопрос. Наконец он сказал:

– Вот здесь-то и начинается самое непонятное. Я никак не могу это объяснить. Голубая линия теряет красноватый оттенок, изгибается в виде петли и вновь возвращается к тому месту, откуда начиналась красная!

Драгошани снова сел и взялся за стакан. То, что рассказал ему Влади, его никоим образом не удовлетворяло, но все же это было лучше, чем ничего.

– Извините, Игорь, я был груб с вами. Теперь я вижу, вы постарались сделать все возможное, и благодарю вас за это. Но вы сказали, завтрашние события будут иметь весьма серьезные последствия, поэтому у меня есть основания предположить, что вы поинтересовались будущим тех, кто будет в это время находиться в Бронницах. Я хочу знать, каковы именно вероятные последствия завтрашних событий.

Влади прикусил губу.

– Боюсь, мой ответ не понравится вам, – предупредил он.

– Расскажите все, что знаете.

– Последствия будут самыми разрушительными. Какая-то сила – мощная сила – появится в особняке в Бронницах и практически уничтожит его!

Киф! Это может быть только Гарри Киф! Другой угрозы на сегодняшний день не существует... Драгошани вскочил и, схватив на ходу пальто, бросился к двери.

– Я должен уйти, Игорь, – сказал он. – Еще раз благодарю вас. Поверьте, я никогда не забуду того, что вы для меня сегодня сделали. А если вы вдруг сумеете увидеть что-то новое, я буду вам очень благодарен, если...

– Конечно, – облегченно вздохнув, сказал Влади, провожая его до двери, а когда тот уже готов был выйти на улицу, добавил:

– Борис, а что все-таки случилось с Максом Бату?

Этот вопрос был очень опасным, но Влади не мог не задать его.

Драгошани" на миг замер, потом обернулся и ответил:

– С Максом? А, так вам о нем известно? Что ж, это был несчастный случай.

– А... – кивнул Влади. – Конечно...

Оставшись один, Влади допил водку, а потом погрузился в собственные мысли и просидел так до глубокой ночи. Услышав, как где-то в застывшем городе часы пробили полночь, он вздрогнул, встрепенулся и решил все же нарушить им же самим установленные правила. Обратившись мыслями в будущее, он проследил собственную линию жизни до ее конца и обнаружил, что она резко обрывается через три дня!

Почти не задумываясь над тем, что делает, Влади начал быстро собирать кое-какие вещи – готовиться к побегу. Его неотступно преследовала мысль о том, что после смерти Боровица Драгошани возглавит отдел экстрасенсорики – точнее, то, что от него останется. Как бы то ни было, Григорий Боровиц все же был человечным. Но Драгошани... Влади твердо знал, что никогда не сможет служить под его началом. Вполне могло случиться, что Драгошани тоже погибнет завтра вечером, а если нет?.. Линия его жизни была столь запутанной, непонятной. Нет, у Влади есть только один выход – он должен попытаться, хотя бы попытаться! – избежать неизбежного.

А в это время почти за тысячу миль от Москвы в одной из смотровых башен Восточно-Берлинской стены Игоря Влади уже поджидал автомат Калашникова. Влади, конечно, этого не знал, но начиная с этой самой минуты пути “Калашникова” и Игоря неумолимо начали сближаться, чтобы пересечься через три дня ровно в 22 часа 32 минуты.

* * *

Драгошани поехал прямо к себе. Оттуда он позвонил в особняк в Бронницах и переговорил с дежурным офицером. Он назвал ему имя Гарри Кифа и передал его описание для немедленного распространения по всем контрольно-пропускным пунктам на границе, а также аэропортам СССР, добавив, что Гарри Киф является западным шпионом и его следует немедленно арестовать, а в случае возникновения затруднений с арестом немедленно уничтожить. КГБ наверняка узнает обо всем, но Драгошани это сейчас совсем не волновало. Если Кифа возьмут “сивым, кегебешники все равно не будут знать, что с ним делать, а уж Драгошани в этом случае найдет способ до него добраться, но если его убьют... что ж, на этом все и закончится.

Что же касается предсказаний Влади... Драгошани в определенной степени доверял им, но ни в коем случае не воспринимал как непреложную истину, как нечто неизбежное. Влади утверждает, что нельзя изменить предначертания судьбы. Драгошани придерживался другого мнения. Кто-то из них, безусловно, прав, а кто именно, покажет завтрашний вечер. В любом случае вполне возможно, что Гарри Киф не имеет никакого отношения к тому, что должно произойти в особняке в Бронницах, а поэтому все должно идти согласно намеченному плану – по крайней мере пока.

Сообщив информацию в особняк, Драгошани налил себе еще выпить – на этот раз покрепче, что отнюдь не входило в его привычки, – и Свалился в постель. Он был настолько измучен, что крепко проспал до позднего утра...

В 11.40 утра он спрятал машину в зарослях кустарника в стороне от шоссе, не доезжая примерно милю до ближайшей дачи, поднял воротник пальто и остальную часть пути до Жуковки прошел пешком. В полдень он свернул с дороги и, утопая в снегу, направился прямо через лесок, узкой полосой тянувшейся вдоль берега реки, по направлению к даче Боровица. На лице его играла мрачная усмешка. Быстро пройдя по мощеной дорожке, он подошел к двери и осторожно постучал по резной дубовой панели. В воздухе пахло дымом. Было очень холодно – у Драгошани даже волоски в носу замерзли. Но свисавшие с крыши дома сосульки указывали на то, что близится потепление. Скоро снег подтает, и следы Драгошани исчезнут, а тогда никому не придет в голову подозревать, что он побывал здесь.

Изнутри послышались медленные шаги, и дверь со скрипом приоткрылась. Бледный, взлохмаченный, с покрасневшими глазами Григорий Боровиц выглянул наружу, щурясь и моргая от дневного света.

– Драгошани? – сурово сдвинув брови, произнес он. – Я же сказал, чтобы меня не беспокоили. Я...

– Товарищ генерал, – перебил Драгошани, – если бы не срочная необходимость...

Боровиц шире открыл дверь и отступил в сторону.

– Ну, входи, входи, – проворчал он, но в голосе его уже не слышалось прежней живости. После недельного пребывания здесь он потерял былую молодцеватость, искреннее, неподдельное горе сломило и состарило его. Все эти наблюдения вполне устраивали Драгошани.

Войдя в дом, он проследовал за хозяином через небольшой коридор, отодвинул портьеру и оказался в маленькой, отделанной сосновыми панелями комнатке, в которой, завернутая в саван, тихо лежала Наташа Боровиц. Черты ее крестьянского лица, миловидного при жизни, после смерти казались непривлекательными и даже грубоватыми. Она была похожа на огромную плохо обработанную восковую свечу с морщинистой поверхностью и торчавшим вместо фитиля пучком редких, жестких волос. Погладив ее по лицу, Боровиц опустил голову и отвернулся, не сумев, однако, скрыть блеснувшие в глазах слезы.

Он провел Драгошани в знакомую тому комнату, служившую одновременно гостиной и столовой, и указал на стоявшее возле окна кресло. Все окна дачи были плотно закрыты шторами, но здесь занавески были раздвинуты, пропуская тусклый зимний свет. Молча покачал головой, Драгошани отказался от предложения сесть, а Боровиц тяжело опустился на мягкую кушетку.

– Я лучше постою, – сказал Борис, – я не надолго.

– С кратким визитом? – без всякого интереса проворчал Боровиц. – Мог бы и подождать, Драгошани. Завтра мою Наташу увезут от меня, и тогда я вернусь в Москву и в особняк в Бронницах. Так что же все-таки заставило тебя срочно приехать? Ты говорил, путешествие в Англию было весьма успешным.

– Да, действительно, – ответил Драгошани, – но с тех пор кое-что успело произойти.

– В чем дело?

– Товарищ генерал, – начал Борис, – Григорий, я прошу вас не задавать никаких вопросов, а просто кое-что сказать мне. Помните ли вы тот разговор, который состоялся у нас с вами относительно будущего отдела экстрасенсорики? Вы сказали, что однажды примете решение о том, кто займет ваш пост, после того как вы... уйдете в отставку. Вы также добавили, что выбор будет сделан между моей кандидатурой и кандидатурой Игоря Влади.

Не веря своим ушам, Боровиц сурово уставился на Драгошани.

– Так вот зачем ты приехал?! – прорычал он. – Ничего себе срочная необходимость! Ты что, решил, что мне пора уходить? Или что я сам готов уйти? Теперь, когда Наташи нет, думаешь, я отойду от дел?

Боровиц выпрямился, и в глазах его появился знакомый Борису огонь. Только сейчас некромант не испытывал страха перед этим человеком.

– Я просил вас не задавать вопросов, – напомнил он, и в голосе послышались недобрые нотки. – Мне нужны ответы от вас, Григорий. А теперь скажите: кого вы избрали своим преемником? И вообще, приняли ли вы какое-либо окончательное решение? А если приняли, то оформили ли его в письменной форме?

Боровиц был потрясен и одновременно пришел в ярость.

– Ты осмеливаешься?.. – заревел он, выкатив глаза. – Ты осмеливаешься?.. Ты забываешься, Драгошани! Ты забыл, кто перед тобой стоит и где ты находишься! Кроме того, ты забыл – или предпочитаешь не помнить об этом, – что я только что потерял жену! Ну и черт с тобой, Драгошани! Я отвечу на твой вопрос; нет, я пока не отдал никакого письменного распоряжения! Мне это ни к чему, потому что я еще долго собираюсь стоять во главе отдела.

Уверяю тебя! Более того, если бы мне пришлось выбирать сейчас преемника, то ты никогда не стал бы им, можешь выбросить из головы саму мысль об этом! – Дрожа от ярости, Боровиц вскочил с кушетки. – А теперь убирайся прочь с моих глаз! Выметайся, не то я...

Драгошани снял темные очки в массивной оправе. Взглянув на Драгошани, Боровиц замер на месте, поразившись произошедшей перемене. Перед ним был не Драгошани – нет, это был кто-то совсем другой. И эти глаза! Невероятно красные глаза!

– Я увольняю вас, Григорий! – зловещим голосом произнес Драгошани. – Но вы уйдете не с пустыми руками. После стольких лет верной и преданной службы.

Он вдруг съежился, плечи его будто сами по себе поползли вверх.

– Увольняешь меня? – Боровиц хотел было попятиться назад, но прямо за спиной стояла кушетка. – Ты... увольняешь... меня?..

Драгошани кивнул и улыбнулся, обнажая крупные острые зубы:

– У нас есть маленький прощальный подарок, Григорий!

– У вас? – прохрипел Боровиц.

– У меня и у Макса Бату, – ответил Драгошани. И в то же мгновение перед глазами Боровица разверзся ад!

Потом кто-то изо всей силы толкнул его в грудь; широко раскинув руки, он отлетел назад, ударился о стену и вновь качнулся, падая вперед. Полочки и небольшие картины рухнули со стены вниз. Боровиц упал, почти растянувшись на кушетке. Схватившись за грудь и глотая ртом воздух, он попытался подняться на ослабевшие вдруг ноги. Сердце его разрывалось. Он понял, что сделал с ним Драгошани, хотя у него в уме не укладывалось, как ему это удалось.

Наконец он смог выпрямиться. Протягивая к некроманту короткие, трясущиеся руки, он прошептал:

– Драгошани! Драго...

Но тот снова пустил в него мысленную стрелу... и еще раз...

Первая, как муху, пришлепнула Боровица, пригвоздив его к кушетке, но он сумел приподняться и, прежде чем его настигла следующая, успел закончить последнее слово, произнесенное им в жизни:

– ...шани!

Все, конец. Бывший шеф отдела экстрасенсорики больше не подавал никаких признаков жизни. Его поза и весь его вид свидетельствовали о том, что он скончался от “сердечного приступа”.

– Великолепно! – Драгошани был очень доволен.

Он огляделся. Дверца углового шкафа была приоткрыта, за ней на полке среди бумаг, конвертов и других канцелярских принадлежностей стояла старенькая пишущая машинка. Он достал ее, поставил на стол, вложил лист чистой бумаги и сосредоточенно начал печатать:

"Я чувствую себя неважно. Видимо, это сердце. Смерть Наташи тяжелейшим образом отразилась на моем здоровье. Думаю, мне конец. Поскольку до сих пор я не назвал имени того, кто должен продолжать после меня работу, я делаю это сейчас. Единственный человек, которому я могу доверить выполнение своих обязанностей после смерти, – Борис Драгошани. Он полностью предан СССР и в особенности руководителю нашей Партии.

Кроме того, поскольку я чувствую, что конец мой близок, я хочу, чтобы тело мое после смерти было передано на попечение Борису Драгошани. Ему известны моя воля и пожелания на этот счет..."

Усмехнувшись, Драгошани вытянул вверх лист, перечитал напечатанный текст и ручкой нацарапал внизу “Г.Б.”, стараясь как можно точнее подделать почерк Боровица. Потом достал носовой платок и тщательно протер клавиатуру, после чего перенес машинку к кушетке. Присев рядом с покойником, он взял его руки и оставил на клавиатуре отпечатки пальцев. Все это время за ним следили широко раскрытые безжизненные глаза Боровица.

– Ну вот и все, Григорий, – сказал Драгошани, перенося машинку обратно на стол. – Сейчас я ухожу, но я с тобой не прощаюсь. После того как тебя обнаружат, мы с тобой снова встретимся, только на этот раз в особняке в Бронницах. И чего тогда будут стоить твои великие тайны, Григорий Боровиц?

Было половина первого ночи, когда Драгошани вышел из молчаливо стоявшего среди деревьев дома и направился обратно к своей машине.

* * *

Как всегда по субботам, в особняке в Бронницах людей было меньше, чем обычно. Однако, как только наблюдатели на внешней стене заметили Драгошани, они тут же сообщили по цепочке о его прибытии. Дежурный офицер ожидал его возле центрального корпуса. Он был одет в униформу, сотрудников отдела – серый комбинезон с желтой диагональной полосой на левой стороне груди. Задыхаясь, он подбежал к Драгошани, чтобы приветствовать его, пока тот ставил машину на отведенное место.

– Хорошие новости, товарищ Драгошани! – доложил он, провожая Бориса и открывая перед ним двери. – У нас есть сведения об английском агенте Гарри Кифе.