Текст книги "Авва Отче! Откройте свое сердце Богу"

Предпочитая жить под маской и отвергая свои истинные чувства, мы отказываемся признать свои человеческие недостатки. Наши чувства застывают, и мы становимся бессердечными. Наши отношения с людьми становятся сдержанными, обусловленными и неестественными. Наша одухотворенность примеряет тысячу личин, ни одна из которых не является здоровой. Это маски, удушающие дитя внутри нас.

* * *

Когда Рослин была маленькой девочкой, она росла в крошечной деревушке, неподалеку от Колумбии, штат Луизиана, с населением всего лишь 900 человек. По субботам она играла с другой маленькой девочкой по имени Берта Би, дочерью чернокожей домохозяйки Олли. Они вместе играли в куклы на свежем воздухе, делали пирожки из грязи на берегу озера, ели печенье, делились игрушками и строили песочные замки.

Но как-то в субботу Берта не вышла гулять. Она больше никогда не показывалась. Рослин знала, что она не заболела и не умерла, потому что Олли сказала бы ей об этом. Когда Рослин исполнилось девять лет, она подошла к отцу и спросила, почему Берта Би больше не выходит гулять. Ответ отца навсегда врезался ей в память: «Потому что так больше не принято».

Лицо ребенка – это его истинное лицо, и его глаза, которые смотрят на мир, не видят ярлыков: черный или белый, католик или протестант, азиат или латиноамериканец, гомосексуалист или гетеросексуал, капиталист или социалист. Ярлыки создают впечатления. Этот человек богатый, а тот – на социальном обеспечении. Этот человек замечательный, а этот – корыстный. Эта женщина красива, а та одета неряшливо.

Впечатления формируют образы, которые превращаются в стереотипы. Стереотипы порождают предрассудки. Энтони Демелло сказал: «Если вы движимы предрассудками, то вы смотрите на человека глазами предрассудков. Другими словами, вы перестаете видеть человека таким, какой он есть»[69]69
  Anthony DeMello, Awareness: A Spirituality Conference in His Own Words (New York: Doubleday, 1990), page 28.


[Закрыть]. Большую часть своего времени наш внутренний фарисей проводит, реагируя на ярлыки, свои и чужие.

Вот история о человеке, который пришел как-то к священнику и сказал:

– Отец, я хочу, чтобы вы отслужили молебен за упокой моей собаки.

– Да как вы смеете? – вознегодовал священник.

– Я очень любил эту собаку, – сказал человек, – и хотел бы, чтобы вы отслужили молебен за ее упокой.

– Мы не отпеваем здесь собак, – сказал священник, – спросите у сектантов вниз по улице, может, они вам помогут.

Уходя, человек вздохнул:

– Я действительно любил эту собаку и хотел предложить миллион долларов тому, кто окажет мне эту услугу.

– Подождите минутку, – воскликнул священник, – что же вы сразу не сказали мне, что ваша собака была католичкой.

* * *

В то время ученики приступили к Иисусу и сказали: кто больше в Царстве Небесном? Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном (Мф. 18:1–4).

В своей гонке за превосходство ученики стремились быть важными и значительными. Джон Ши так пишет об этом: «Каждый раз, когда всплывают эти амбиции, Иисус ставит среди них ребенка или говорит о нем»[70]70
  John Shea, Starlight (New York: Crossroad, 1993), page 92. Это плодотворный мыслитель, труды которого сильно повлияли на мою жизнь и углубили мое понимание Священного Писания. Его последняя книга развивает идею о том, что Рождество – это не один день наивного идеализма в году сурового реализма, это день реальности в году иллюзий. Если мы проснемся в рождественское утро, то сможем осознать, что весь год мы спали.


[Закрыть].

Точность ответа Иисуса, приведенного в восемнадцатой главе Евангелия от Матфея, не всегда понималась до конца. Иисус сказал, что в Царстве Небесном нет «первых». Если хочешь быть первым, стань слугой для каждого; вернись в свое детство, и тогда ты попадешь на первое место. Иисус почти не оставляет места для амбиций, как не оставляет места для упражнения во власти. «Слуги и дети не имеют власти»[71]71
  John McKenzie, The Power and the Wisdom (New York: Doubleday, 1972), page 208.


[Закрыть].

Игры во власть, большие или маленькие, в которых участвуют фарисеи, направлены на достижение власти над ситуацией и людьми и, как следствие, на возрастание престижа, влияния и репутации. Источник мириад форм манипуляций, контроля и пассивной агрессии – это власть. Жизнь – это серия наступательных и оборонительных движений. Фарисей внутри нас развил в себе отличную радарную систему, настроенную на определение любого человека и ситуации, которые угрожают его авторитету. То, что один из моих друзей назвал «синдромом ребенка-короля» (эмоциональная программа, которая стремится восполнить недостаток власти, испытанный в детстве или юности), может привести к тому, что человека больше всего будут волновать символы статуса – материальное положение или авторитетный экономический либо политический пост. Это может побудить человека копить деньги, чтобы достичь власти, или собирать знания, чтобы добиться признания у окружающих. Фарисей понимает, что знание может быть силой в религиозном государстве. Любой эксперт должен проконсультироваться, прежде чем принять какое-либо решение. Эта гонка за превосходством препятствует обмену идеями и вселяет дух соперничества и соревнования, что абсолютно не свойственно искреннему духу дитя. Энтони Демелло объясняет: «Первое, что поражает того, кто смотрит в глаза ребенка, – это его невинность, его чудесная неспособность лгать, носить маску или притворяться кем-либо»[72]72
  DeMello, The Way of Love, page 73.


[Закрыть].

Уловки фарисея, касающиеся власти, предсказуемы. Однако воля к власти едва уловима. Она может пройти незамеченной и, как следствие, никем не оспоренной. Всепожирающий фарисей, захватывающий власть, собирающий вокруг себя последователей, приобретающий знания, достигающий желаемого статуса и престижа и контролирующий мир вокруг себя, далек от внутреннего дитя. Он трепещет от страха, когда какой-нибудь подчиненный отбирает у него дирижерскую палочку; становится циничным, если отклики о нем отрицательны; параноиком – если его запугивают; беспокойным – если его что-то заботит; неврастеником – если ему бросают вызов, и безумцем – если его побеждают. Жизнь притворщика, вовлеченного в борьбу за власть, становится пустой. Внешне он выглядит очень успешным, но внутри он одинок, нелюбим и озабочен. Ребенок-король скорее пытается сам управлять Богом, чем быть Им управляемым[73]73
  Brennan Manning, The Gentle Revolutionaries (Denville, NJ: Dimension Books, 1976), page 39.


[Закрыть].

Истинное «я» способно сохранить детскую невинность, неустанно осознавая свою подлинную суть и ни за что не позволяя запугать или запачкать себя господам, «которые не живут, а постоянно пытаются вызвать аплодисменты восхищения. Они не знают блаженства, так как вечно соревнуются и состязаются, стремясь к тем безделушкам, которые называются успехом и славой, даже если они и достигаются ценой унижения и уничтожения своего ближнего»[74]74
  Jeffrey D. Imbach, The Recovery of Love (New York: Crossroad, 1992), page 103.


[Закрыть].

* * *

Джон Брэдшоу среди прочих предложил обратить особое внимание на соприкосновение со своим внутренним дитя. В наше время огромных искушений, широких достижений и ослабленной чувствительности мы можем попытаться заново открыть для себя радость детства, но, как отмечает Уильям Макнамара, «это возможно только для неиспорченных детей, неканонизированных святых, непримечательных мудрецов и безработных клоунов»[75]75
  William McNamara, Mystical Passion (Amity, NY: Amity House, 1977), page 57.


[Закрыть].

До тех пор, пока мы не призовем наше дитя, мы не прочувствуем своего внутреннего «я», и постепенно притворщик станет тем, за кого мы себя принимаем. И психологи, и духовные писатели отмечают, что важно познать свое внутреннее дитя как можно лучше, обнять его как любимую и драгоценную часть себя. Положительные качества нашего дитя, такие, как открытость, доверительная зависимость, игривость, простота, отзывчивость, сдерживают нас от необдуманных поступков и рискованных предприятий. Искренность и простота ребенка предохраняют нас от болезненного самонаблюдения, бесконечного самоанализа, пагубной самовлюбленности и духовного перфекционизма.

И все же нам нужно обязательно соприкоснуться с нашим внутренним ребенком. Как заметил Джефф Имбах, «прежде всего, если ребенок – это все, что находится внутри нас, то это значит, что он одинок и изолирован. Внутри нас не будет окончательной близости, если все, что мы призываем, – мы сами»[76]76
  Quoted by DeMello, The Way of Love, page 76.


[Закрыть]. Когда мы ищем нашего внутреннего ребенка во время духовного самопознания, то обнаруживаем не только невинность, но и то, что Джин Джилл назвал «ребенком в полумраке»[77]77
  Jean Gill, Unless You Become Like a Child (New York: Paulist Press, 1985), page 39.


[Закрыть]. Наше внутреннее дитя, выглядывающее из полумрака, недисциплинированно и опасно, самовлюбленно и своевольно, непослушно, способно обидеть щенка или другое дитя. Мы называем эти непривлекательные качества «ребяческими» и либо отрицаем их, либо не даем им выхода из нашего сознания.

Когда я соприкоснулся с сумрачной стороной своего детства, большая его часть оказалась заполненной страхом. Я боялся своих родителей, церкви, темноты и себя. В своем романе «Может быть, святой» Энн Тайлер рассказывает о суррогатном отце по имени Иан Бэдлоу: «Казалось, что только я знал, как чувствовали себя эти дети, какой устрашающей была для них каждая минута. Почему же быть ребенком должно быть страшно?! Не было ли это похоже на то, что так часто снится в кошмарах взрослым: бег в никуда, не выученный урок, не отрепетированная пьеса? Беспомощность и заброшенность. Шепот над твоей головой, сообщающий тебе то, о чем знают все, кроме тебя»[78]78
  Anne Tyler, Saint Maybe (New York: Simon & Schuster, 1982), page 124.


[Закрыть].

Наше внутреннее дитя – это не самоцель, но дверь к нашему единению с Богом, к полноценному ощущению Отца небесного, к ясному осознанию того, что дитя внутри меня – это дитя Отца небесного, которое крепко держится за Него и в свете, и во мраке.

Поразмышляйте над словами Фредерика Бучнера:

Возможно, мы становимся детьми в тот самый момент, когда осознаем, что Бог любит нас как детей. Он любит нас не потому, что мы заслуживаем Его любовь, и не вопреки нашим грехам; не потому, что мы пытаемся достичь чего-то, и не потому, что мы не признаем тщетности наших попыток; но просто потому, что Он решил любить нас. Мы – дети, а Он – наш Отец, и все наши усилия (как плодотворные, так и неплодотворные) делать добро, говорить правду, понимать истину – это усилия детей, которые, несмотря на свое раннее развитие, остаются детьми. И они любят Своего Отца, а Он любит их, Своих детей, через Господа нашего Иисуса Христа[79]79
  Frederick Buechner, The Magnificent Defeat (San Francisco, CA: Harper and Row, 1966), page 135.


[Закрыть].

Глава 6
Живое присутствие

Как-то к Г. К. Честертону, стоявшему на углу одной из лондонских улиц, подошел газетный репортер и спросил: «Сэр, насколько мне известно, вы недавно стали христианином. Позвольте мне задать вам один вопрос».

– Пожалуйста, – ответил Честертон.

– Если бы воскресший Христос неожиданно появился в данный момент и встал перед вами, что бы вы сделали?

Честертон посмотрел репортеру прямо в глаза и ответил:

– Он всегда стоит передо мной.

Что это? Красное словцо, принятие желаемого за действительное или просто благочестивое красноречие? Нет. Это самый неопровержимый факт нашей жизни. Это наша жизнь. Иисус, Который ходил по дорогам Иудеи и Галилеи, стоит сейчас рядом с нами. Христос как историческое лицо – это Тот Христос, в Которого мы верим.

В богословии воскресение Христа не носит апологетического характера, то есть не рассматривается как доказательство истинности христианства. Верить – значит принимать послание Божье как силу, которая преобразует нас по образу и подобию Божьему. Евангелие преобразует человека через силу победы Иисуса над смертью. Оно провозглашает в мире скрытую силу – живое присутствие воскресшего Христа, освобождающего людей от рабства, которое затмевает в них образ Божий.

В чем же сила учения Христа? Чем оно отличается от Корана, учения Будды, мудрости Конфуция? Сила и отличие учения Христа – в том, что Христос воскрес. Ведь если бы Иисус не воскрес, мы могли бы, например, спокойно восхвалять Нагорную проповедь как великолепную мораль. Но то, что Он воскрес, делает эту похвалу бессмысленной. Проповедь становится описанием нашего окончательного удела. Преобразующая сила Слова Божьего – в воскресшем Христе, Который стоит рядом и придает ему его нынешнее значение.

Повторю еще раз: преобразующая сила Священного Писания происходит из воскресения. Авторы Нового Завета говорили: «Чтобы познать Его, и силу воскресения Его, и участие в страданиях Его, сообразуясь смерти Его» (Флп. 3:10).

Когда через веру мы принимаем Иисуса Христа, мы начинаем ощущать воскресшего Господа.

Бог воскресил Иисуса. Апостолы были тому свидетелями, и это стало центральной темой их проповеди. Священное Писание представляет нам только два пути: либо мы верим в воскресение, а значит, верим в Иисуса из Назарета, либо мы не верим в воскресение и, соответственно, не верим в Христа.

* * *

Для поддержания и усиления нашей веры нам необходимо найти мужество сказать «да» живому присутствию Иисуса Христа. Вот уже тридцать восемь лет, как я стал христианином. И мне не раз приходилось видеть, как на протяжении длинной, рутинной, лишенной романтизма жизни в людях угасало изначальное рвение. Я достаточно долго прожил, чтобы понять: христианство живет дольше на равнинах, чем на горных вершинах; вера никогда не бывает без сомнений, а Господь, проявивший Себя при сотворении мира и истории, – tamquam ignotum, как сказал Фома Аквинский, то есть абсолютно непостижим. Ни одна мысль не может объять Его и ни одно слово не может выразить Его сути. Он находится вне того, что мы можем представить или описать словами.

Мое да полноте Бога, воплощенного в живом присутствии Иисуса, пугает меня, потому что оно очень личное. Когда я чувствую себя заброшенным и покинутым, когда я теряю близких, когда мне одиноко и страшно, когда я осознаю живущего во мне фарисея и вижу гримасы своего притворщика, то ответ да звучит, наверное, достаточно смело.

Но это да – акт веры, решительный, искренний отклик всего моего существа на присутствие воскресшего Христа возле меня, передо мной, вокруг и внутри меня. Это надежда, что моя вера убережет меня не только перед лицом смерти, но и перед угрозой гораздо худшей, которая исходит от злобы, живущей внутри меня. Это слово, которое надо повторять снова и снова в постоянно меняющейся жизни.

Осознание воскресшего Христа спасает нас от бессмысленности существования – ужасного чувства, что вся наша жизнь бесцельна. Оно помогает нам увидеть нашу жизнь как одно целое, раскрывая перед нами образ, ранее невиданный.

Замечаем ли мы эти намеки на живое присутствие воскресшего Христа?

* * *

Воскресение Христа не должно восприниматься как простое историческое событие. Иначе «оно не имеет большого значения для настоящего»[80]80
  H. A. Williams, True Resurrection (London: Mitchell Begley Limited, 1972), page 5.


[Закрыть]. В своей книге «Истинное воскресение» английский богослов Г. А. Уильямс писал: «Почему воскресение на протяжении веков так мало значило для людей? Оно отдалено от нас и изолировано временем. Поэтому для большинства людей оно ничего не значит… Люди часто скептически относятся к событиям, которые происходили много веков назад»[81]81
  Williams, page 5.


[Закрыть].

С другой стороны, если спасение, как центральный акт христианской веры, направлено на будущее с упованием на то, что воскресение Христа – это Его дар и что в один прекрасный день мы присоединимся к Его Царству, тогда воскресший Иисус постепенно вытесняется из настоящего. Когда мы относим воскресение либо к прошлому, либо к будущему – это делает живое присутствие Иисуса в значительной степени неуместным, охраняет нас от вмешательства Иисуса в наши внутренние повседневные дела и препятствует нашему общению с Ним как с живым человеком в данный момент.

Иначе говоря, воскресение должно восприниматься нами как событие, происходящее сейчас. Если мы серьезно отнесемся к словам воскресшего Христа: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20), то нам следует ожидать, что Он будет принимать активное участие в нашей жизни. Если наша вера жива и процветает, то мы должны внимательно относиться к таким важным для нас событиям, когда сила воскресения непосредственно касается нашей жизни. Поглощенные собой и невнимательные к окружающему нас миру, мы не замечаем тех едва уловимых жестов, которыми Иисус пытается привлечь наше внимание.

Уильям Бэрри писал: «Мы должны научиться ощущать жизнь, чтобы уметь отличить прикосновения Господа или, как сказал Питер Бергер, шепот ангелов, от всех других влияний и ощущений»[82]82
  William Barry, God’s Passionate Desire and Our Response (Notre Dame, IN: Ave Maria Press, 1993), page 109.


[Закрыть] (курсив мой. – Б. М.). Позвольте мне привести конкретный пример.

Как-то поздним вечером в субботу я возвратился домой со службы. На моем автоответчике было краткое сообщение: «Фрэнсис Бреннан умирает и хочет видеть вас».

На следующий день я полетел в Чикаго, взял такси до Сан-Пьер, штат Индиана, и прибыл в дом престарелых святой Марии. Я поднялся на второй этаж и спросил сестру, в прежней ли комнате находится мисс Бреннан.

– Да, – ответила она, – комната 422, прямо по коридору.

Эта старая женщина, которой исполнился девяносто один год, была моей второй матерью на протяжении последних сорока лет. В 1960 г. я официально поменял свою фамилию на фамилию Бреннан. Она лежала на кровати, рядом с которой сидела сестра и тихо молилась.

– Она ждала вас, – сказала сестра.

Я наклонился над кроватью, поцеловал ее в лоб и сказал:

– Я люблю тебя, мама.

Она вытянула правую руку и указала на губы. После нескольких секунд замешательства я почувствовал, чего она хочет. Ее дух едва держался в хрупком теле, весившем всего лишь шестьдесят два фунта. Она поджала губы и мы трижды поцеловались. Затем она улыбнулась. Через несколько часов она умерла.

С тяжелым сердцем я поехал с друзьями в Чикаго, чтобы организовать похороны. Я решил остановиться в мотеле на Сисеро-авеню, потому что недалеко находилось похоронное агентство. Я зарегистрировался, поднялся на четвертый этаж, прошел по коридору, достал ключ и сунул его в дверь. Комната 422.

Ошеломленный, я кинул сумку на пол и погрузился в мягкое кресло. В мотеле была сто шестьдесят одна комната. Простое совпадение? Затем, как звон колокола, глубоко в моей душе прозвучали слова: «Почему ты все время думаешь о мире мертвых?» Небо за окном, только что затянутое тучами, вдруг посветлело и мое окно залилось солнечным светом. «Ты жива, мама!» Мое лицо озарила улыбка. «Поздравляю тебя, теперь ты дома!»

Возможно, как предполагает Джон Ши, границы между этой жизнью и следующей более проницаемы, чем многие думают. «Существуют признаки проницаемости этих границ. Люди находят их в обычных и необычных вещах. Эти знаки можно оспаривать и опровергать, но их влияние на тех, кто их получает, неоспоримо»[83]83
  John Shea, Starlight (New York: Crossroad, 1993), page 165. Слова «Ты не должен умирать» заимствованы из книги Габриеля Марселя (Gabriel Marcel) «The Mystery of Being II: Faith and Reality» (Chicago: Henry Regnery Press, 1960), page 171.


[Закрыть].

Мой внутренний скептик шепчет мне: «Бреннан, твой бутерброд упадет маслом вниз». Но моя вера в воскресение слышит шепот ангелов и мои глаза видят яркое подтверждение от воскресшего Иисуса, Который, по словам святого Августина, еще ближе ко мне, чем я сам.

Фредерик Бучнер пишет об ощущениях, которые, вероятно, были шепотом ангелов. А может быть и нет… Он предоставляет решать читателю.

Первый раз это произошло, когда я находился в баре аэропорта и меньше всего ожидал каких-либо неожиданностей. Я пошел туда, потому что терпеть не могу летать, а выпивка сглаживает это ощущение. В помещении никого не было. Вдоль стойки тянулся целый ряд пустых стульев. Я сел на один из стульев, перед которым, как и перед остальными, стояло маленькое меню с напитками. Сверху меню была прицеплена какая-то штука, которая оказалась булавкой для галстука. И на этой булавке были проставлены инициалы «C. F. B.», полностью совпадавшие с моими инициалами. Я был ошеломлен. Если бы там было только «В», это меня заинтересовало бы; если бы там было «F. B.», то я был бы заинтригован. Но «C. F. B.», да еще в правильном порядке! Шансы, что это просто совпадение, были ничтожны. Что это значило для меня? Я решил, что Господь говорит мне: «Ты в нужном месте и на правильном пути в данный момент». Каким бы абсурдным это происшествие не было, но оно заслуживало внимания.

Другой случай был всего лишь сном о моем друге, который недавно умер. Это был сон, очень похожий на явь, где мой друг просто стоял в комнате, а я с ним разговаривал. Я сказал:

– Как я рад тебя видеть, я скучал по тебе.

– Да, знаю, – ответил он.

– А ты действительно тут?

– Ты в этом сомневаешься?

– Можешь ли ты доказать это?

– Конечно, могу, – ответил он и бросил мне кусочек голубой веревки, который я поймал. Это было так реально, что я проснулся. Утром я обсудил этот сон со своей женой.

– Боже мой! – воскликнула она. – Я видела эту веревку на коврике с утра.

Я точно знал, что прошлой ночью ее там не было. Я побежал туда и… действительно: там валялся маленький кусочек голубой веревки. Опять же, либо это совпадение, либо, когда мы говорим о воскресении, это все-таки что-то да значит[84]84
  A Conversation with Frederick Buechner (Front Royal, VA: Image: A Journal of the Arts and Religion, Spring 1989), page 56, 57.


[Закрыть].

Как-то несколько лет назад я читал кельтские хроники и мне ясно представилась ирландская церковь в Средневековье. Когда один молодой ирландский монах увидел, как его кошка поймала форель на мелководье, он воскликнул: «Сила Господа в лапах этой кошки!» Хроники рассказывают о странствующих по Атлантике монахах-моряках, которые видят Божьих ангелов и слышат их пение, когда они поднимаются и опускаются за Западными островами. Какой-нибудь ученый сказал бы, что это были всего лишь чайки, олуши, тупики и бакланы, которые водятся в изобилии в этих краях. «Но монахи жили в мире, где все было наполнено Божьим смыслом, где любовь и нежность Божья проявлялись в случайных знамениях, ночных явлениях и заурядных вещах нашей однообразной жизни»[85]85
  Brennan Manning, The Ragamuffin Gospel (Portland, OR: Multnomah Press, 1990), page 89.


[Закрыть].

Если Господь считает каждую ласточку в небе и каждый волос, падающий с нашей головы, то, возможно, Его воскресшему Сыну ничего не стоит проявить Свое присутствие посредством «случайных» совпадений с номерами комнат, инициалами на булавке от галстука и кусочком голубой веревки…

* * *

Вера в живое присутствие влечет за собой изменения в нашей повседневной, рутинной жизни.

Чтобы внести ясность в сказанное, мы должны пересмотреть значение праздника Пятидесятницы. Пятидесятница – это не праздник Святого Духа. Это праздник Христа. И появился этот праздник благодаря еврею, Иисусу из Назарета[86]86
  Edward Schillebeeckx, For the Sake of the Gospel (New York: Crossroad, 1992), page 73.


[Закрыть]. Пятидесятница – это пасхальный праздник, в дальнейшем отделенный церковью от Пасхи. Это праздник силы и славы воскресения Иисуса Христа.

Иоанн утверждал, что пока Иисус пребывал на земле, «еще не было на них Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен» (Ин. 7:39). Также в его благовествовании мы читаем: «Лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Ин. 16:7). Апостол Павел писал: «…последний Адам есть дух животворящий» (1 Кор. 15:45).

Четвертое Евангелие показывает нам сцену принесения даров Святым Духом, но не на пятидесятый день после Пасхи, а непосредственно на Пасху. Святой Дух – это и есть пасхальный дар Иисуса Христа[87]87
  Schillebeeckx, page 73.


[Закрыть]. «В тот же первый день недели вечером… пришел Иисус, и стал посреди, и говорит им: мир вам! <…> Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святого: кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин. 20:19,22,23).

В старейшем тексте Второго послания к Коринфянам 3:17 воскресший Иисус зовется pneuma, то есть Дух: «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода».

Помните, что вера Павла была основана не только на апостольском свидетельстве, но и на личном ощущении живого присутствия Иисуса. Христианство – это не просто послание, но ощущение веры, которая становится посланием, дающим нам надежду, свободу от рабства и новые возможности. Как заметил однажды по поводу личности Иисуса Христа Роже Гароди, знаменитый философ-коммунист: «Я не так много знаю об этом человеке, но знаю: вся Его жизнь несет в себе послание о том, что любой человек, в любое время, в любом месте может начать новую жизнь»[88]88
  Peter G. van Breeman, Certain as the Dawn, page 83. Здесь я наткнулся на удивительное заявление Гароди (Garaudy).


[Закрыть].

* * *

Живое присутствие Христа как «Духа животворящего» означает для меня возможность справиться с любыми невзгодами, ведь я не один. «И просветил очи сердца вашего, дабы вы познали… как безмерно величие могущества Его в нас» (Еф. 1:18,19). Я рассчитываю не на свои ограниченные резервы, а на безграничную силу воскресшего Христа. Я не только могу справиться со своими притворщиком и фарисеем, но могу смело посмотреть в глаза неизбежной смерти. «Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои. Последний же враг истребится – смерть…» (1 Кор. 15:25,26).

Наша надежда неразрывно связана с осознанием живого присутствия Божьего. Во время написания этой книги в моей душе поселилось глубокое уныние. Я перестал писать и решил перечитать начальные главы своей рукописи. Я был так обескуражен, что мне даже захотелось забросить работу над книгой. Я вышел из дома, чтобы прогуляться до автомастерской и забрать там деталь от своей машины. Но контора была закрыта. Я решил, что мне нужно какое-нибудь физическое упражнение, например, пробежка. Пробежав две или три минуты по набережной, я услышал гром. Пошел дождь, быстро переросший в ливень. Усилившийся ветер чуть не сдул меня с набережной в реку Миссисипи. Я сел посреди высокой травы, смутно припоминая, как мне показалось, будто меня удержала рука со шрамом от гвоздя.

Я возвратился в офис, замерзший и промокший, чтобы позвонить Рослин. Разговор с ней привел к конфликту. Мои чувства свирепствовали. Во мне бурлили расстройство, гнев, негодование, страх, жалость к себе, подавленность. Я повторял себе: «Мои чувства – это не я». Не помогало. Попробовал повторять: «Все пройдет». Не проходило.

В шесть часов утра я, эмоционально опустошенный и физически изнуренный, плюхнулся в мягкое кресло. Я начал повторять молитву Христа: «Господь Иисус Христос, Сын Божий, помилуй меня грешного», пытаясь ощутить Его животворящий Дух. Медленно, но ощутимо во мне пробудилось Его святое присутствие. Чувство одиночества не исчезло, но стало не таким невыносимым, чувство печали оставалось, но стало легче. Гнев и негодование прошли.

Тяжелый день? Да. Шумный и непонятный? Да. И ничего с этим не поделать.

Как же животворящий Дух воскресшего Господа проявляет Себя в такие дни? В нашем желании стоять крепко, в нашем отказе убегать и прятаться в саморазрушительном поведении. Сила воскресения дает нам возможность справиться со своими необузданными эмоциями, смириться с болью, принять ее, взять ее на борт, какой бы острой она ни была. И в процессе этого мы открываем для себя, что мы не одни и можем твердо стоять, осознавая живое присутствие Господа, и становиться более полноценными Его учениками. Мы узнаем, что мы, оказывается, – больше, чем себе представляли, а потому вынуждены расширить рамки познания себя.

«Тайна… есть Христос в вас, упование славы» (Кол. 1:27). Упование знает, что если не будет великих испытаний, то великие дела останутся не свершенными и возможность духовного роста прекратится. Чувства подавленности и побежденности никак не могут быть плодом животворящего Духа, они скорее указывают на нашу неосведомленность о живом присутствии Христа.

Один неожиданный телефонный звонок может внезапно изменить наш обычный ритм жизни. «Ваша жена попала в серьезную аварию на шоссе Белтвей. Она находится в критическом состоянии в реанимации». Или: «Ненавижу сообщать плохие новости, но твоего сына арестовали за торговлю креком и кокаином». Или: «Твоя трехлетняя дочка играла с моей возле бассейна. Я отлучился всего лишь на минуту и твоя дочь…»

Когда трагедия наносит свой неожиданный визит и мы становимся глухими ко всему, кроме пронзительного вопля нашей агонии, когда мужество улетучивается и мир становится враждебным и угрожающим, то настает час для нашей собственной молитвы в Гефсиманском саду. Но никакие слова, какими бы искренними они ни были, не приносят нам утешения. Ночь ужасна. Наш ум онемел, сердце опустело, нервы натянуты. Как пережить эту ночь? Бог нашего одинокого внутреннего созерцания молчит.

И все же может случиться так, что во время самого тяжелого испытания, вне всякого рационального объяснения, мы вдруг почувствуем, как чья-то рука со шрамом от гвоздя держит нас за руку. Мы способны, как написала Этти Хиллсан, голландка еврейского происхождения, умершая в Аушвитце 30 ноября 1943 г., «сохранить в себе это легкое прикосновение Бога»[89]89
  Barry, page 87. В главе под названием «Mysticism in Hell» Барри рассказывает удивительную историю об одной голландской еврейке, которая записывала в дневнике свои убеждения о том, что Бог присутствует в концентрационных лагерях.


[Закрыть] и не поддаться отчаянию. Мы переживем эту ночь – и тьма уступит место утреннему свету. Трагедия радикально меняет направление нашей жизни, но в нашей уязвимости и беззащитности мы ощущаем силу Иисуса в Его живом присутствии.

* * *

Живое присутствие Господа дает нам разгадки к загадкам жизни.

В романе Энн Тайлер «Может быть, святой» мать Иана Бэдлоу по имени Поллиана живет в безупречном мире. Постоянно сверкая безупречной улыбкой, она суетится, успевая делать несколько дел сразу. Но после внезапной смерти старшего сына она впадает в глубокую депрессию. Как-то по дороге домой из церкви воскресным утром она говорит своему мужу:

– Наша жизнь стала неустойчивой, второсортной и второстепенной, ибо все то ценное, что мы имели, утрачено. Не удивительно ли, что мы продолжаем жить? Мы продолжаем ходить по магазинам, есть, смеяться над шутками – и все это теперь, когда наш старший сын умер. Он покинул нас, мы больше никогда его не увидим, и наша жизнь разрушена!

– Ну, успокойся, моя дорогая, – ответил муж.

– У нас были такие необычные заботы, – сказала она, – и каким-то образом они сделали нас обычными. Вот что так трудно понять. Мы больше не особенная семья.

– Но почему же, милая, конечно же, мы – особенные, – ответил он.

– Мы стали какими-то неуверенными, беспокойными.

– Пчелка моя.

– Разве это не удивительно?[90]90
  Anne Tyler, Saint Maybe (New York: Simon & Schuster, 1982), page 199, 200.


[Закрыть]

После этого диалога «пчелка» берет себя в руки и возобновляет свой сладкий и сверкающий образ жизни.

Многим из нас свойственно рассматривать жизнь как серию не связанных между собой эпизодов. Мы не наблюдаем закономерности ощущений и событий, происходящих вокруг нас. Жизнь кажется нам такой же фрагментарной, как утренние новости по телевизору, сообщающие нам сначала о падении курса акций на фондовом рынке, затем о наводнении на Среднем Западе, о спланированном террористическом акте в Нью-Йорке, о последнем достижении в области удаления раковых опухолей, о гардеробе «мисс Америки» и так далее. Калейдоскоп событий, эмоций и переживаний приводит нас в пассивное состояние. Мы даже вроде бы удовлетворены тем, что проживаем жизнь как серию нескоординированных событий. Гости наведываются, чувства и идеи приходят и уходят, приходят болезни и утраты – и ничто не кажется взаимосвязанным.

Это становится особенно ощутимым с годами. В молодости, которую Шекспир назвал «расцветом дней», жизнь казалась ярче, события имели большее значение и каждый день был не похож на другой. Сейчас мы стали менее чувствительными и, как мы любим говорить, более мудрыми. Мы гордимся тем, что прошли школу жизни, «хлебнули горя», и теперь смотрим на прошлое со снисходительным сожалением. Каким же простым все казалось тогда, какими же легкими представлялись те проблемы. Теперь мы мудрее, опытнее. Мы наконец-то стали видеть вещи такими, какие они есть.

Без преднамеренного осознания живого присутствия Иисуса жизнь бессмысленна, всякая деятельность бесполезна, всякие отношения пусты. Вне воскресшего Христа мы живем в мире непостижимых тайн и непроглядного мрака. Это бессмысленный мир передвигающихся призраков, мир смерти, опасности и тьмы. Мир необъяснимой тщетности. Ничто не связано друг с другом. Всякое дело бессмысленно, ибо из него ничего не выйдет. За видимостью ничего нет. Ничего не слышно, кроме эха, которое затухает в завывании ветра. Любовь в этом мире – пустой звук, который ничего не значит[91]91
  Don Aelred Watkin, The Heart of the World (London: Burns and Оates, 1954), page 94.


[Закрыть].