Текст книги "Авва Отче! Откройте свое сердце Богу"

Французский богослов Ив Коньяр утверждал: «Откровение Иисуса заключалось не только в Его учении, но также или, лучше сказать, главным образом в том, что Он делал. Проникновение Божьего Слова в нашу плоть, принятие Господом статуса слуги, омовение ног апостолов – все это имеет силу откровения, и откровения Божьего»[119]119
  Quoted by Avery Dulles, Models of Revelation (Garden City, NY: Doubleday, 1983), page 161.


[Закрыть].

Непостижимая тайна: Господь становится слугой. Здесь определенно подразумевается: Господь хочет, чтобы Его познали через службу. Именно так Он открывается перед нами. Описывая Свое второе пришествие во время конца света, Иисус говорит: «Блаженны рабы те, которых господин, пришед, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшется и посадит их, и подходя станет служить им» (Лк. 12:37; курсив мой. – Б. М.).

Иисус остается Господом потому, что Он – Слуга.

Возлюбленный ученик Иисуса рисует нам умопомрачительный портрет Господа, разрушая все прежние представления о том, Кто Такой Мессия, и что такое апостольство. Он просто переиначил все мировые ценности! Предпочесть быть слугой, а не господином, – это полностью противоречит нашим понятиям и культуре. Насмехаться над престижем, славой и признанием, не воспринимать себя серьезно, но воспринимать всерьез тех, кто сам так воспринимает себя, отказываться плясать под дудку других и жить как слуга. Это и есть поведение, которое носит печать истинного апостольства.

Откровенный портрет Христа, нарисованный Иоанном, не оставляет места для романтического идеализма или слезливой сентиментальности. Покорность слуги – это не эмоции и не чувства, но решение жить так, как Иисус. Она не имеет ничего общего с тем, что мы чувствуем, но с тем, что мы делаем. Покорно служить, покорно следовать словам Христа: «Если Я, Господь и Учитель, омыл вам ноги, то и вы должны омывать ноги друг другу», – это значит слушать, как бьется сердце Равви, Которого знал и любил Иоанн.

Когда то, кем мы являемся, не расходится с тем, что мы делаем, в нас появляются благочестивые мысли.

Призыв вести образ жизни слуги – это и предупреждение не прельщаться мирскими мерками человеческого величия, и призыв к твердой вере. Когда мы участвуем в омовении ног, Иисус обращается к нам напрямую, овладевает всем нашим вниманием, смотрит нам в глаза и говорит: «Если вы хотите познать Бога, посмотрите на Меня. Если вы хотите узнать, что ваш Бог не правит, но служит, посмотрите на Меня. Если вы хотите быть уверенными, что любовь Бога – это не сказка, послушайте, как бьется Мое сердце».

Это поразительное и непримиримое утверждение себя остается центральным понятием, с которым мы имеем дело[120]120
  Eugene Kennedy, The Choice to be Human (New York: Doubleday, 1985), page 117.


[Закрыть]. Никто не может говорить за нас. Глубокий смысл, скрытый в словах «Иисус есть Господь», открывается перед нами, показывая, насколько важно следовать учению Христа, иметь твердую веру и несокрушимую силу духа. Иисус тоже знал об этом. Наша вера в воплощение Христа – величайшую загадку Господа, приоткрывающую занавес вечности и начало человеческой истории в Иисусе, – это всего лишь фантазия, если мы смотрим на Господа иначе, чем на Слугу, омывающего ноги.

В тяжелые времена, когда моя вера слабеет, а мужество оставляет меня, я открываю Евангелие от Матфея 14:22–33. Иисус видит Своих учеников, попавших в шторм. Это происходит между тремя и шестью часами утра. Он идет к ним, шагая по воде. Они приходят в ужас. «Это призрак», – кричат они в страхе. Он отвечает: «…ободритесь; это Я, не бойтесь».

Петр осмеливается просить: «Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде». В этом «если» отразилась слабая вера Петра и, охваченный ужасом, Петр стал тонуть.

Я нахожу утешение (а может, даже превратное удовольствие), осознавая, что скала, на которой Иисус построил бы Свою церковь, утонула бы как камень.

* * *

В последнее десятилетие уходящего тысячелетия участились приступы паники по поводу конца света. С приближением 2000 г. мессианские статистики объединили свои силы с лжепророками апокалипсиса, чтобы предсказать неминуемый конец света. Они предсказывают ужасные катастрофы, наподобие геноцида в Боснии или большого наводнения 1993 г. на Среднем Западе. Они пытаются сопоставить знамения из Книги Откровение с определенными историческими событиями, дабы возвестить, что судьба мира висит на волоске и скоро род человеческий прекратит свое существование.

Статистики и лжепророки могут быть правы в том, что человеческая история подошла к своему концу и что до истребления человечества осталось недолго. Порочества нынешнего поколения можно и в самом деле истолковать как несомненные признаки финального вмешательства Бога, чтобы сотворить огненную кульминацию в виде ужасающих разрушений. С другой стороны, если Сам Иисус не сообщает ничего ни о дне, ни о часе (Мф. 24:36), то все это может быть совсем не так.

Апокалипсис вызывает некоторое болезненное восхищение в человеческих умах. Он легко переживает те обстоятельства, которые породили его. Мы часто видим людей, предсказывающих нам еще один конец света на останках предыдущих предсказаний. Символы всегда имели большое значение для умов с пылким воображением, а раздутые представления об апокалипсисе воспринимаются ими слишком буквально. Но тенденция воспринимать апокалипсис серьезно появилась как следствие больного человеческого воображения, а не из-за каких-то ошибок в Откровении.

Лжепророки, играющие на врожденном страхе людей не угодить Богу, будут появляться в изобилии в последующие годы, призывая людей совершать паломничества и создавая панику. Слушая, как бьется сердце Равви, мы услышим слова заверения: «Я говорил вам обо всем этом раньше. Тс-с! Тихо. Я здесь. Все хорошо».

Вместо того чтобы предвещать конец света и говорить о погибели, Иисус призывает нас быть бдительными и внимательными. Мы должны избегать предвестников погибели и чудаков из ток-шоу, которые торжественно возвещают нам с экранов о конце света. Мы должны «действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом» (Мих. 6:8). Мы должны признать, что мы возлюблены, и жить как слуги, постоянно осознавая живое присутствие Христа. Мы не должны обращать внимание на всяких шарлатанов и самозваных провидцев, которые манипулируют верой других ради своих корыстных целей.

Эдвард Шиллебек, получивший премию Эразма как выдающийся европейский богослов, говорил:

Единственно правильный и адекватный ответ на вопрос, который волновал всех со времен Иисуса и который ученики в Новом Завете задают Иисусу: «Господи, когда настанет конец света и каковы его признаки?», звучит так: не ломайте голову над такими вещами, но живите обычной жизнью христианина, следуя учению и закону Божьему. И тогда никто и ничто не сможет застать вас врасплох, за исключением Самого Господа… Не имеет значения, работаете ли вы сейчас в поле, или перемалываете зерно, священник вы или профессор, повар, носильщик или престарелый пенсионер. Важно то, как выглядит ваша жизнь, когда вы представляете ее на рассмотрение Богу, у Которого одна задача – любить человечество[121]121
  Edward Schillebeeckx, For the Sake of the Gospel (New York: Crossroad, 1992), page 28.


[Закрыть].

* * *

Фильм «Игроки», снятый Робертом Олтманом, представляет нам на рассмотрение леденящий душу портрет мира, канонизирующего жадность, продажность и эгоизм. В фильме высмеивается само производство фильмов, создатели которых поощряют коррумпированную власть и грязные деньги, выказывают презрение к неприбыльной оригинальности и боготворят эгоизм. Главное – результат, и не важно, как он достигнут. Олтман хотел показать нам, что Голливуд – это все мы в миниатюре, общество, купающееся в собственном преступном эгоизме.

Человеческой натуре, наряду с другими недостатками, присущи нерациональные суждения о достоинстве отдельных поступков наряду с нежеланием видеть жизнь в свете вечности. Будь это завышенное самомнение трудоголика, эгоизм кинозвезды или поглощенность обычного человека своими планами и проектами, – все эти качества нужны им для того, чтобы создать иллюзию непобедимости или, как сказал Эрнест Беккер, «отрицание смерти».

Ни одна из написанных книг и ни одна проповедь о смерти не основаны на личном опыте. Никто из нас не сомневается в том, что мы когда-нибудь умрем. Опыт наших предков показывает нам, что смерть победить нельзя. Это фантастика. Однако среди верующих редко встретишь человека, который верит в смерть. Для некоторых занавес между существующей реальностью и вечностью – это научный занавес. Для них смерть – это всего лишь последняя болезнь, которая ждет изобретения своего лекарства. Для других мнение о смерти основано на мнении врача из какого-нибудь уважаемого журнала: «По моему мнению, смерть – это оскорбление. Это самое глупое и безобразное, что может случиться с человеком»[122]122
  Walter Burghardt, Tell the Next Generation (New York: Paulist Press, 1980), page 315.


[Закрыть], и поэтому смерть – это грубое и жестокое прерывание нашей жизни, о котором мы почти ничего не знаем. Для многих расставание с любимыми слишком болезненно, чтобы рассуждать об этом. А, в общем, для большинства из нас лихорадочный образ жизни и озабоченность насущными проблемами не оставляют времени на размышления о смерти, если не считать мимолетных размышлений на похоронах, когда мы серьезно задумываемся о том, откуда мы и куда идем.

Святой Бенедикт, основатель Западного монашества, дает нам трезвый совет «держать свою смерть перед глазами каждый день». Это не призыв готовиться к смерти, но вызов нашей вере и силе духа. Пока мы не смиримся с этим первичным фактом жизни, то, как заметил Паркер Палмер, «не может быть и речи о какой-либо духовности, достойной обсуждения».

В своей жизни я колеблюсь между страхом смерти и ее ожиданием. Больше всего я боюсь смерти тогда, когда боюсь жизни. Когда я знаю, что возлюблен; когда я бдителен к живому присутствию Иисуса, тогда я могу мужественно посмотреть смерти в глаза. Слова Павла о том, что жизнь для него – Христос, а смерть – приобретение (Флп. 1:21), становятся моими собственными. Без страха я могу признать, что истинная христианская дилемма находится не между жизнью и смертью, но между жизнью и жизнью. Я с радостью подтверждаю слова великого Равви, сказанные Им накануне смерти: «Я живу, и вы будете жить» (Ин. 14:19). Сверх того, когда Он молча прижимает меня к Своему сердцу, я могу даже смириться с неизбежным и невыносимым чувством расставания.

Но, когда жизнь светла и беззаботна, во мне просыпается притворщик. Я начинаю думать о том, как хорошо я поступил; как я всем нужен; как безопасно чувствую себя и как замечательно, что я стал игроком в игре под названием «религия»; насколько я заслуживаю экзотического отпуска; как должна гордиться мной моя семья и каким славным выглядит мое будущее. Вдруг неожиданно, как туман на полях, во мне появляются мысли о смерти. Тогда мне становится страшно. Я знаю, что за всеми моими христианскими лозунгами и разговорами о воскресении прячется очень напуганный человек. Погружаясь в свои грезы, я становлюсь изолированным и одиноким и присоединюсь к игрокам Роберта Олтмана. Словно больной, сбежавший из сумасшедшего дома, я скрываюсь в фантазии о непобедимости.

* * *

Представьте, что знаменитый доктор, хорошо осведомленный об истории вашей болезни, сообщает, что вам осталось жить двадцать четыре часа. Вы не верите своим ушам и просите его проверить еще раз, но все оказывается тщетным.

Когда мы слышим приближающиеся шаги темной смерти с косой, наше восприятие действительности резко меняется. Когда драгоценное время утекает, словно песок в песочных часах, мы начинаем игнорировать все мелкие и незначительные проблемы и концентрируем наше внимание на делах только первостепенной важности. Как сказал однажды Самьюэл Джонсон, «перспектива быть повешенным необычайно концентрирует внимание человека». Хотя первой нашей реакцией будет приступ паники, очень скоро мы осознаем, что, рыдая, только теряем драгоценное время.

В одном из своих романов Айрис Мердок изображает человека в отчаянной ситуации, его время утекает. Он застрял в ущелье, по пояс заполненном водой. Скоро начнется прилив и вода скроет его с головой. Он думает: «Если я когда-нибудь отсюда выберусь, то больше никогда и никого не буду судить… Ни судить, ни ставить себя выше других, ни пользоваться властью, ни искать чего-то бесконечно. Любовь, примирение, прощение – только это имеет значение. Вся власть – грех, и все законы – слабость. Любовь – вот единственная справедливость. Прощение и примирение, но не закон»[123]123
  Iris Murdoch, The Nice and the Good (New York: Penguin Books, 1978), page 315.


[Закрыть].

Отрицать смерть – это не лучшее решение для ученика Иисуса, так же как и пессимизм не лучшее проявление характера при виде настоящих неудач. Значительный сдвиг в приоритетах, который происходит, когда нам осталось жить не больше двадцати четырех часов, – это не просто смирение с тем, что мы знаем и не в силах изменить. Сталкиваясь с жизненными испытаниями и бедами, я не остаюсь пассивным. На закате жизни я с вызовом говорю смерти нет, а якобы непреодолимым проблемам юности я говорю жизнеутверждающее да. Я воодушевлен надеждой, исходящей из непобедимой мощи воскресшего Христа и безмерного величия могущества Его в нас, верующих (Еф. 1:19).

Нас не запугать жизнью или смертью. Если бы нас заставили полагаться только на собственные силы, то наша участь была бы достойна сожаления. Но осознание живого присутствия убеждает нас, что мы опираемся на силу более великую, чем наша. Надеяться – значит, сдавшись на милость Христа, смело смотреть в лицо злу, смиренно признать свое несовершенство и необходимость дальнейшего преобразования, игнорировать неприятие со стороны окружающих и преодолевать все пороки внешнего мира. Тогда мы сможем легко встретить как смерть, так и жизнь, и решим ту непосильную задачу, которую Павел описывал как «умерщвление корыстных помыслов». Христос в нас, являющийся нашим упованием на славу, – это не объект богословских споров или философских размышлений. Иисус – это не хобби, не временное занятие, не еще одна хорошая тема для книги или последнее средство, когда все остальные не помогли. Иисус – это наша жизнь, это самая реальная часть нашего бытия. Он – сила и мудрость Господа, покоящегося внутри нас.

Уильям Джонстон, мудрый учитель из университета Софии в Токио, справедливо писал молодому коллеге, который собирался открыть свой приход: «Никогда не гони из своего сознания мысль о смерти»[124]124
  William Johnston, Being In Love (San Francisco, CA: Harper and Row, 1989), page 99.


[Закрыть]. Тем отважным душам, которые решили сменить фантазию на силу духа, я бы посоветовал: «Никогда не гоните от себя осознание живого присутствия Христа. Когда вы закончите читать эту главу, прислушайтесь на мгновение, как стучит сердце Равви».

Глава 9
Стук сердца Равви

Бог – это Любовь.

Иисус – Бог.

Если бы Иисус перестал любить,

Он перестал бы быть Богом.

Множество современных духовных произведений очень ясно и подробно освещали эту тему. Безусловная любовь Господа звучит лейтмотивом в бесконечном количестве книг, проповедей и конференций. Упоминание о любви, которая не знает ни границ, ни предостережений, ни запретов, часто слышится из уст христианского аналитика, с кафедры проповедника, на уроке Закона Божьего или в романах Эндрю Грили. Позвольте привести несколько примеров:

Любовь Господа – это не мягкая доброжелательность, но сжигающий огонь.

Беда Гриффитс

Любовь Господа не обусловлена. Мы не можем ничего сделать, чтобы заслужить ее, и по этой причине она называется милостью; и нам не нужно ничего делать, чтобы вызвать ее, – она уже здесь. Всякая любовь, предназначенная для спасения, должна быть такой же безусловной и свободной.

Беатриче Бруто

Чтобы ощутить истинно религиозное переживание, необходимо осознать: как бы мы себя не презирали, Господь нас всегда любит. Это понимание помогает почувствовать разницу между Его любовью и нашей. Наша любовь – это нужда, Его любовь – это дар.

Томас Мертон

Ложное и иллюзорное понятие о Боге… представляет Его, как кого-то, кто великодушен ко мне, когда я хороший, но сурово наказывает меня, когда я плохой. Это типичное патриархальное понятие о Боге. Это Бог Ноя, Который, видя, что люди погрязли в грехе, раскаивается, что сотворил их, и решает их уничтожить. Это Бог пустыни, Который посылает змей покусать Свой народ за то, что они ропщут против Него. Это Бог Давида, Который практически полностью уничтожает народ только потому, что их царь, возможно побуждаемый гордостью, решил произвести перепись населения своей империи. Это Бог, Который требует последней капли крови от Своего Сына, чтобы Его праведный гнев мог быть умиротворен. Этот Бог, настроение Которого меняется от великодушия до гнева, Бог, Который хорошо знаком многим христианам, – карикатура на истинного Бога. Это не Тот Бог, Которого Иисус открыл нам. Это не Тот Бог, Которого Иисус называл «Отче».

Уильям Шеннон

Эти яркие примеры истины тесно перекликаются со словами великого Равви в Евангелии от Иоанна:

• Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (15:13).

• …и не говорю вам, что Я буду простить Отца о вас: ибо Сам Отец любит вас (16:26,27).

• Не оставлю вас сиротами; приду к вам (14:18).

• …кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим, и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам (14:21).

• Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше (16:22).

Наша реакция на эти чудесные откровения может быть абсолютно непредсказуемой. Один человек, услышав слова «Бог любит нас такими, какие мы есть, а не такими, какими нам следует быть», скажет: «Это опасное учение. Оно способствует нашему самодовольству и ведет нас к моральной лени и духовной расслабленности». Другой человек ответит: «Да, Господь любит меня таким, какой я есть, но Его любовь не позволяет мне стоять на месте и заставляет меня развиваться дальше».

А кто-нибудь займет позицию религиозного дилетанта, который на откровения Иисуса небрежно бросит: «Что ж, очень интересно». Юджин Петерсон резко критикует такой склад ума: «Священное Писание создано не для развлечения. Оно не предназначено для свободного времяпрепровождения, для того, чтобы обогатить свою эрудицию. Это не ключ для раскрытия секретов будущего и не головоломка, чтобы заинтересовать какого-нибудь благочестивого дилетанта»[125]125
  Eugene Peterson, Reversed Thunder (New York: Harper and Row, 1989), page 17.


[Закрыть].

Циник, скорее всего, ответит следующим образом: «Это всего лишь слова, слова, слова или, иначе говоря, абракадабра». Циники всегда пытаются что-то или кого-то разоблачить. Для них нет ничего истинного, хорошего или красивого под этим солнцем. На самом деле циник – это ранимый, сентиментальный человек, только вывернутый наизнанку: «Нет никакого Деда Мороза… Больше я никогда никому не поверю… Я не знал, что такое любовь, пока не вступил в брак, но тогда было уже поздно…» Отца, разлученного со своими тремя сыновьями на много лет, спросили, как он любит своих детей? Цитируя У. К. Филдса, он ответил: «Жареными!»

В половой любви цинику присуща похоть, в самопожертвовании и преданности – чувство вины, в милосердии – снисхождение, в политике – манипулирование, в работе ума – рационализация, в мирном сосуществовании – скука, в отношениях с близкими – эгоизм, в дружбе – оппортунизм. Жизнеспособность старика порождает в нем жалость, молодая удаль кажется ему незрелостью, стабильность зрелых лет вызывает скуку[126]126
  John Shea, An Experience Named Spirit (Chicago IL: Thomas More Press, 1986), page 166. Здесь я позаимствовал идею Джона Ши об отвергнутых сердцах и применил ее к циничным сердцам, полагая, что, в сущности, это одно и то же.


[Закрыть].

Но даже самый разочарованный циник в глубине души стремится к чему-нибудь истинному, доброму и красивому.

И наконец, рассмотрим реакцию тех учеников, которые внимательно слушают Слово Божье, но все же, как это ни удивительно, остаются инертными. Слова дают им информацию о Боге, но не ведут к Его познанию. Они отвечают: «Эти мысли и слова красивы и вдохновенны». Но проблема в том, что на этом они и успокаиваются. Бесконечный умственный анализ заменяет им решительные действия.

Слова наполняют их умы, но оставляют пустыми сердца. Как сказал профессор Х. Прайс, «они живут в мире нерасшифрованных символов»[127]127
  H. H. Price, Belief (London: Allen and Unwin, 1969), page 40. Quoted in Williams’ True Resurrection (London: Mitchell Begley Limited, 1972).


[Закрыть].

Наполненный ум, освещенный истиной, пробуждает осознание. Наполненное сердце под воздействием любви пробуждает страсть. Позвольте мне повторить еще раз: страсть – это не экстатический транс, сильные эмоции или оптимистический образ жизни. Это наше искреннее стремление к Богу, твердое намерение жить в любви Господа.

Любовь Христа (не наша любовь к Нему, а Его любовь к нам) движет нами. Гармония сердца и разума образует уникальную личность, живущую в состоянии страстной осознанности.

* * *

Бесчувственное сердце – это одна из темных тайн человеческого существования. Оно бесстрастно бьется в телах людей с ленивым умом, апатичным поведением, неиспользованными талантами и погребенными надеждами. Как и мать Иана Бэдлоу, они никогда не погружаются в глубины жизни, бесцельно дрейфуя на поверхности. Они умирают прежде, чем научатся жить.

Годы, потраченные на тщетные сожаления; энергия, растраченная на сомнительные отношения и проекты; притупившиеся эмоции; равнодушие к любым событиям дня… Они похожи на крепко спящих людей, которые сильно возмущаются, когда их покой нарушают. Их недоверие к Богу, к миру, даже к самим себе подчеркивает их неспособность совершить какой-либо страстный поступок по отношению к кому-либо и чему-либо.

Как это ни парадоксально, но наше самопознание достигается не путем самоанализа, а посредством решительных действий. Согласно Виктору Франклу, человек настолько осознает свою личность, «насколько он посвящает себя чему-то, что гораздо больше, чем он сам»[128]128
  Victor Frankl, Psychotherapy and Existentialism (New York: Simon and Schuster, 1967), page 9.


[Закрыть]. Смысл нашей жизни проявляется, когда мы находим в себе мужество стать теми, кем мы еще не являемся.

Бесчувственные сердца оставляют в наследство после себя атрибуты диснеевского мира и тысячи растерянных мячей от гольфа. Полная бессмысленность прожитой жизни гарантирует, что об этом человеке не будут вспоминать. «Эти люди, живущие чужими эмоциями, бредущие по коридору времени, качаясь от стенки к стенке, словно пьяные… никогда не ощущали вкуса жизни, чтобы быть святыми или грешниками»[129]129
  Eugene Kennedy, The Choice to Be Human (New York: Doubleday, 1985), page 14.


[Закрыть].

* * *

Себастьян Мур сделал следующее ошеломляющее заявление: «У меня ушло тридцать лет, чтобы понять, что признание и прощение грехов составляют суть Нового Завета».

Прежде чем причислять его к тугодумам, давайте внимательно исследуем наше собственное понимание греха и прощения. До какой степени мы истинно примирились с Господом и с собой? До какой степени мы решаемся жить как прощеные грешники?

Для большинства из нас очень легко признаться в своей изначальной греховности («Все люди – грешники, я – человек и поэтому тоже грешник»). Поверхностное исследование совести раскрывает перед нами мелкие нарушения закона, или, как называет их Римско-католическая церковь, «простительные грехи». Это признание грехов необходимо, чтобы стать членом общества спасенных. Но от чего спасенных?

Наша слепота к греховности матери Терезы показывает наше поверхностное понимание зла, таящегося в каждом человеке. Ее героические подвиги и благотворительность скрывают от нас правду о ее внутренней пустоте, равно как и о нашей. Если бы мы попытались воспроизвести ее жертвенную любовь в более скромных масштабах, то нас охватило бы ложное чувство безопасности, которое внушило бы, что нам не в чем каяться на сегодняшний день. Когда маленькая индийская святая покорно признает себя сокрушенной и отчаянно нуждающейся в Боге, мы либо не понимаем ее, либо подозреваем в ложной скромности.

Пол Клодель однажды сказал, что самый большой грех – это утрата чувства греховности. Если грех – это всего лишь заблуждение, вызываемое структурой общества, обстоятельствами, окружающей средой, личным темпераментом, побуждениями и воспитанием, то мы признаем грешную природу человека, но отказываемся признать грешными себя. Себя мы видим главным образом красивыми и доброжелательными, со своими маленькими причудами, типичными для большинства людей. Мы даем рациональное объяснение своей ужасной способности мириться со злом и поэтому отвергаем все, что портит нас в глазах окружающих.

Сущность греха заключается в нашем чудовищном эгоизме, который отрицает, что с нами может случиться что-то непредвиденное. Он замещает в нас верховную власть Бога своим, как назвал Алан Джоунс, «грудным двухпроцентным „я“». Наше восхищение властью, престижем и богатством оправдывает наше агрессивное самоутверждение, несмотря на вред, причиняемый другим. Притворщик утверждает, что только взаимодействие с сильными мира сего является единственно разумной позицией в волчьем мире. «Те невенчанные матери сами расстелили себе постель, – кричит ложное „я“. – Пускай же они в ней и лежат».

Зло внутри нас живет, пребывая в форме беспощадного эгоизма, который Мур назвал «неизбежной самовлюбленностью нашего сознания»[130]130
  Sebastian Moore, The Crucified Jesus Is No Stranger (Mahwah, NJ: Paulist Press, 1977), page 35.


[Закрыть]. Отсюда берут начало жестокость, жадность, ревность и все остальные пороки. Если мы игнорируем наш эгоизм и пытаемся рационально объяснить зло внутри нас, то наше признание греха – это только иллюзия, а значит также – и его прощение. Притворная духовность псевдораскаяния и псевдоблаженства со временем образует то, что современные психологи называют пограничной личностью, в которой видимость замещает реальность.

Те из нас, кто воздерживается от признания зла в себе, никогда не узнают, что такое любовь[131]131
  Ibid., page 37.


[Закрыть]. До тех пор, пока мы не столкнемся со своим ханжеством и порочностью, мы не поймем значения примирения, которое испытал Иисус на Голгофе.

Смирение, как любят говорить выздоравливающие алкоголики, – это приятие неприкрытой правды. Исцеления болезни не может произойти, пока больной сам не осознает и не признает, что болен. Он или она должны приблизиться к тому моменту истины, когда становится легче бросить пить, чем продолжать. Таким же образом мы не сможем принять того, что предлагает нам распятый Равви, до тех пор, пока не признаем свое незавидное положение и не протянем к Нему руки.

* * *

Если мы захотим описать одним словом миссию и цель духовного учения Христа, то слово примирение будет неплохим выбором. «Потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их» (2 Кор. 5:19). Когда Иисус сказал, что если Его поднимут от земли, то Он возьмет всех людей к Себе, Он имел в виду свое поднятие на кресте. Тело беспомощного Равви, изгибающееся в агонии и залитое кровью, – это правда о нас, от которой мы отворачиваемся и которую отвергаем. Голгофа – это невыносимое место, где все зло, сосредоточенное в нашем убогом «я», пытается потягаться с Господом Богом, «вызывая тем самым гнев воскресшего Христа»[132]132
  Ibid.


[Закрыть].

Через свою страсть и смерть Иисус избавил человеческое сердце от недуга, а душу от лицемерия. Он лишил наше одиночество роковой силы, проникнув в его глубины («Господи, Господи, Господи, зачем Ты Меня покинул?»). Он познал наше неведение, слабость, глупость и простил нас всех… («Прости их, Отче, ибо не ведают, что творят».) Его пронзенное сердце на протяжении веков служит убежищем для потерпевшего крах циника, отчаявшегося грешника, возненавидевшего себя преступника. Господь примирил все на небе и на земле. Он умиротворил всех Своей смертью на кресте (Кол. 1:20).

Крест показывает, что Иисус победил и грех, и смерть. И теперь ничто, абсолютно ничто, не может отделить нас от любви Христа. Ни притворщик, ни фарисей, ни глупость, ни равнодушие, ни осуждение других, ни наша низкая самооценка, ни наше скандальное прошлое, ни наше неопределенное будущее, ни церковные перипетии, ни проблемы в браке, ни страх, ни вина, ни стыд, ни ненависть к себе, ни даже смерть не могут лишить нас Его любви.

Когда мы слышим, как слабо бьется сердце умирающего Равви, у нас появляется мощный стимул вернуть утраченную страсть. Это звук, не похожий ни на что другое.

Распятый Иисус говорит нам: «Покайтесь в своих грехах, чтобы Я мог открыть вам Себя как любящий учитель и друг, чтобы страх покинул вас и ваше сердце вновь затрепетало от страсти». Эти слова обращены как к тому, кто исполнен самомнения, так и к тому, кто лишился достоинства. И тот, и другой озабочены собой. Оба они претендуют на Божественный статус, так как все их внимание приковано либо к своей грандиозности, либо к своей незначительности. Они полностью изолированы и поглощены собой.

Их освобождение от хронического эгоизма начнется тогда, когда они позволят Христу любить себя такими, какие они есть. Поразмышляйте над словами Джона Кобба:

Духовный человек может любить только… когда он знает, что его любят, несмотря на его поглощенность собой. Только если человек знает, что его примут таким, какой он есть, – грешным и больным, – он может признать свои недостатки такими, как есть. И только тогда его душа может открыться другим и принять их такими, какие они есть, не для того, чтобы спасти себя, но потому, что ему не надо спасать себя. Мы любим потому, что любимы[133]133
  John Cobb, The Structure of Christian Existence (Philadelphia, PA: Westminster Press, 1968), page 135. Quoted by Shea, page 220.


[Закрыть].

* * *

Юлиана Норвичская сделала как-то ошеломляющее заявление: «Грех будет не стыдом, но честью». Жизнь царя Давида, Петра, Марии Магдалины, Павла наряду с жизнью современных целителей, таких, как Этти Хилсам и Чарлз Колсон, подтверждает парадоксальное заявление Юлианы. Все они столкнулись с внутренним злом, обуздали его и милостью Божьей превратили в силу, созидательную для сотворения добра. Таинственная милость – это активное проявление распятого Христа, примирившего все в Себе, преобразующего даже наши злые помыслы в добрые.

Когда Иисус завещал нам любить своих врагов, Он знал, что Его любовь, живущая в нас, может растопить наши заледеневшие сердца и сделать врага другом. Как пишет Х. Уильямс, это особенно относится к врагу внутри нас, ибо наш злейший враг – это мы сами.

Если через терпение и сострадание я смогу полюбить этого опасного, жестокого, бессердечного, жадного, завистливого, ревнивого, злого человека, который ненавидит своего ближнего, то есть самого себя, тогда я смогу обратить все его зло в добро[134]134
  H. A. Williams, True Resurrection (London: Mitchell Begley Limited, 1972), page 157.


[Закрыть].

Помните, что сказал врачу ангел, возмущавший воды? Он сказал: «Где была бы твоя сила без твоих ран?»

Один из жителей Австралии решил, что жизнь для него стала невыносимой. Однако он не стал кончать с ней счеты и не пошел на самоубийство. Вместо этого он купил большую цистерну из рифленого железа и наполнил ее изнутри только самым необходимым. Он повесил на стену распятие, чтобы оно напоминало ему о Равви и помогало молиться. Так он и жил там безупречной одинокой жизнью и была у него только одна проблема: каждое утро раздавался ружейный выстрел и стену его «жилища» дырявили пули. Он научился быстро ложиться на пол, чтобы его не подстрелили. Но все же пули рикошетом отлетали от рифленого железа и человек получил несколько ран. Все стены его цистерны были в маленьких дырочках, которые пропускали ветер, дневной свет и влагу. Затыкая дыры, он проклинал неизвестного стрелка. Когда он обратился за помощью в полицию, там оказались не в силах ему помочь. Сам он мало что мог поделать в подобной ситуации.