Текст книги "Гламорама"

– Мистер Вард, прошу вас…

– Нет, Палакон, пошел-ка ты нахер!

Я вскакиваю, уронив при этом стул.

– Мистер Вард, пожалуйста, сядьте.

– Не раньше, чем ты мне скажешь, что тут за херня творится, Палакон!

– Мы здесь для того, чтобы помочь вам, мистер Вард, – спокойно говорит Палакон.

– Да заткнись ты, – брызжу слюной я. – Скажи мне просто, что это за херня… срань господня, да у тебя, оказывается, гребаный офис в этом гребаном посольстве. Что вы тут все, блядь, делаете – завтракали вместе?

Палакон косится на Кратера, затем на Дельту, затем на японца, который нетерпеливо хмурится и с недовольным видом кивает Палакону.

Спокойно, взвешивая каждое слово, Палакон спрашивает:

– И что же именно, Виктор, вы хотите знать?

– На кого вы работаете? – спрашиваю я; Палакон обдумывает мой вопрос: видно, что у него нет готового ответа. – Палакон, мать твою!

Я смотрю в сторону инспектора из Интерпола, который, по всей видимости, только зря занимает в этой комнате место, поскольку практически не обращает внимания на происходящее. Но эти скулы, эта линия подбородка – я определенно видел их где-то раньше и теперь изо всех сил пытаюсь вспомнить где.

– Я просто ищу лучший способ…

– В жопу твой лучший способ! – ору я. – Скажи, блядь, попросту. На кого ты работаешь?

– Я – независимый подрядчик, мистер Вард…

Я не даю ему закончить:

– Ты не услышишь от меня больше ни слова, пока не скажешь, на кого работаешь.

Длинная пауза, во время которой Дельта тяжко вздыхает, а затем кивает Палакону.

– На кого ты, блядь, работаешь? – спрашиваю я. – Потому что Джейме Филдс никакого отношения ко всему этому не имеет, верно?

– Ну, не то что бы… совсем не имеет, – покачивает головой Палакон.

– Черт бы тебя подрал, Палакон. Я просто не могу больше выслушивать всю эту гребаную хрень! – взвизгиваю я.

– Мистер Вард…

– Они убили Тамми Девол! – кричу я. – Они изнасиловали ее нахер, а затем перерезали ей горло. Бобби Хьюз приказал убить ее.

Все безучастно смотрят на меня из-за стола, словно на недоумка, до которого почему-то не доходят простейшие вещи.

– Мистер Вард… – снова начинает Палакон, причем чувствуется, что его терпение вот-вот лопнет.

– Мать твою так, Палакон! – ору я. – На кого ты, блядь, работаешь? – Я подскакиваю к столу, хватаюсь за его край и наклоняюсь к самому лицу Палакона. – Скажи, блядь, на кого ты работаешь? – ору я истошно, так что у меня перекашивается лицо.

Палакон делает глубокий вздох и смотрит на меня ледяным взглядом.

А затем отвечает:

– Я работаю на вашего отца.

Пауза; он смотрит куда-то в сторону, а затем снова на меня.

– Я работаю на вашего отца, мистер Вард.

Это говорится так естественно, сообщается так бесстрастно, словно где-то посреди реальности передо мной распахнулась дверь, и я вылетаю из нее и парю над зимним обледенелым шоссе, затем начинаю падать, и нет никого, кто мог бы поймать меня, поэтому я со всей силы врезаюсь в твердый бетон. Смысл происходящего в том, что истина – это хаос, и по мере приближения к истине хаос возрастает. Связанное с этим физическое ощущение заставляет меня на миг позабыть обо всем, что происходит в этой комнате: о Расселе, который поправляет прическу, о японце, который закуривает очередную сигарету, о мухе, кружащей с жужжанием у меня над головой. Все эти люди – сообщники, и стол, за которым они сидят, внезапно становится бескрайним, и они строят планы, строчат меморандумы, набирают актеров, разрабатывают маршруты. Что-то незримое начинает зарождаться в холодном воздухе комнаты для интервью, и оно надвигается, накатывается на меня. Но то, что инспектор Интерпола кажется мне таким знакомым, немедленно расставляет все по своим местам, заставляет меня вспоминать предыдущие сцены, и у меня рождается догадка, которая развеивает морок.

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваю я уже спокойно.

– Меня нанял ваш отец, – говорит Палакон. – Он сам пришел ко мне.

Я медленно отхожу от стола, прикрыв ладонью рот, и, подняв опрокинутый мной стул, сажусь.

– Мистер Вард, – начинает японец (он говорит с сильным акцентом). – Срок пребывания вашего отца в сенате США скоро истекает. Это верная информация?

Я тупо гляжу на него:

– Я… я не знаю.

Японец продолжает:

– Ваш отец собирается участвовать в…

– Подождите, – перебиваю я его, – какое это отношение имеет ко всему происходящему?

– Виктор, – подхватывает Палакон, – ваш отец…

Японец перебивает его:

– Мистер Палакон, прошу вас, позвольте мне продолжить.

Палакон неопределенно кивает головой.

– Нас до сих пор не представили друг другу, – говорит японец.

– Кто вы? – спрашиваю я.

Подумав, он отвечает:

– И в целях личной безопасности – моей и вашей – нас так и не представят.

– О, блядь, – цежу я, скрипя зубами. – Блядь, блядь, блядь…

– Мистер Джонсон, срок пребывания вашего отца в сенате США скоро истекает. – Японец выдерживает паузу. – Он заинтересован в том, чтобы двигаться дальше, скажем так. – Японец жестикулирует руками, пытается выдавить из себя ободряющую улыбку, но у него ничего не получается. – Расти вверх. Он собирается участвовать в борьбе за высшую должность, за…

– О, блядь, блядь, блядь, блядь…

Мои стенания обрывают японца на полуслове, и он замолкает.

– Мистер Вард, – начинает Кратер, – когда ваш отец явился к нам, он был обеспокоен некоторыми… ну, некоторыми вашими наклонностями, скажем так…

– Он пытается сказать, Виктор, – перебивает Палакон, – что вы вовсе не черный ящик.

– Я не что? – переспрашиваю я.

– В определенных кругах, в некоторых СМИ, отлично знают, кто вы такой на самом деле, – берет слово Дельта. – Это делает вас удобной мишенью.

– Некоторые аспекты вашего образа жизни, по мнению вашего отца, – Дельта подыскивает слова, – снижали шансы достигнуть поставленной им задачи.

– Послушайте, Виктор, – нетерпеливо продолжает Кратер. – Ваш отец хотел, чтобы вы отправились куда-нибудь отдохнуть.

– Но почему он этого хотел? – спрашиваю я, стараясь говорить медленно и сдержанным тоном.

– По его мнению, некоторые ваши… эээ, выходки, скажем так… – Палакон ищет слова, чтобы закончить предложение, и не находит их. Он роется в бумагах, лежащих на столе, отчего начинает казаться, что комната стала сразу меньше. – Они производят неблагоприятное впечатление. – Снова пауза. – Они… они излишни и могут ухудшить его репутацию, – добавляет он, стараясь быть по возможности деликатным.

– Существовала озабоченность тем, что это может нарушить все расчеты, – говорит японец. – Особенное беспокойство вызывал ход дел в Нью-Гэмпшире, поскольку вы…

– В это углубляться пока не следует… – обрывает его Палакон.

– Да, разумеется, – говорит японец. – Вы совершенно правы.

– Виктор, ваш отец абсолютно не хотел причинить вам никакого вреда, – продолжает Палакон. – Он просто хотел, чтобы вы… ну, скажем так, немного развеялись. Он хотел, чтобы… вам было чем занять… эээ, свое время. Он не хотел, чтобы вы оставались в Штатах. – Пауза. – Поэтому он пришел к нам. Мы все обсудили. Обо всем договорились.

Молчание, гулкое и безжалостное. Я просто смотрю на них, не в состоянии осмыслить все это, поскольку некоторые детали мой мозг просто отказывается принять, а этих деталей становится все больше и больше, и у меня такое ощущение, словно я смотрю на все происходящее через окно, которое заколочено, к тому же за ним все равно ночь и никто никогда не признается мне в том, кто он такой на самом деле.

Мы будем скользить по поверхности вещей.

Самое важное – это то, о чем ты даже не догадываешься.

Комната покачивается, затем вновь выпрямляется.

Снаружи раздается гром.

Ты справился с тревожностью. Заставил себя посмотреть в их лица. Не стал падать. Ты пытаешься сделать вид, что тебя еще хоть что-то волнует. Но ты не можешь. Даже если бы ты хотел, все равно бы не смог. И сейчас, в этой самой комнате, до тебя доходит, что они тоже это знают. «Смятение и безысходность совсем необязательно подталкивают людей к действиям». Это мне давным-давно сказал кто-то из офиса моего первого рекламного агента. Но только сейчас я понимаю, что он имел в виду. Только теперь я понял значение этой фразы.

– Но почему вы использовали Джейме Филдс как повод? – слышу я собственный голос где-то вдалеке.

– Мы проанализировали ваше прошлое, – говорит Палакон. – Поговорили кое с кем. Сделали выбор.

– Мы, однако, даже не подозревали о том, что Джейме Филдс как-то связана с Бобби Хьюзом, – говорит Дельта, скребя свой подбородок.

– Это было ошибкой, – неохотно признает Палакон.

– Мы думали, что она просто на съемках в Европе, – говорит Дельта. – И не более того.

– Блядь, но это ложь! – взрываюсь я. – Это гребаная наглая ложь! Ты знал гораздо больше. Боже мой!

– Мистер Вард… – снова начинает Палакон.

– Ты попросил меня отвезти эту гребаную шляпку и передать ее Джейме Филдс.

– Да, – говорит Палакон. – Это так. Но мы не имели ни малейшего представления о том, что она живет с Бобби Хьюзом. Мы даже не подозревали о существовании Бобби Хьюза, пока… пока не стало слишком поздно.

– А Бобби Хьюз, он знает, кто вы такие? – спрашиваю я, вспоминая про видеокассету, которую показал мне режиссер.

– Да, – отвечает Палакон. – Лично с нами он не знаком, но наверняка догадывается о нашем существовании.

– Известно ли им, что меня послали вы? Что я оказался здесь из-за вас? – спрашиваю я, пытаясь свести все воедино.

– Похоже, что да, – говорит Палакон. – Но мы не думаем, что им сказала об этом Джейме Филдс.

– Как же они тогда узнали?

– Возможно, они знали об этом уже во время нашей первой встречи, – говорит Палакон. – Мы не вполне уверены.

– И что им нужно?

Палакон вздыхает и говорит:

– Они хотят, чтобы наши планы сорвались. Судя по всему, они из кожи вон лезут, чтобы этого добиться.

– Какие планы? – спрашиваю я. – И что еще за «они»?

– Ну, дать точный ответ на последний вопрос невозможно, – говорит Палакон. – Вернее, ответов существует несколько. Но они, очевидно, решили использовать вас – вернее, факт вашего присутствия – в своих интересах.

– Мистер Вард, – говорит Дельта, – совсем недавно нам стало известно, что Джейме Филдс связана с группировкой, которая соперничает с группировкой Бобби Хьюза. Только выяснив это, мы тут же принялись анализировать, каким образом этот факт может повлиять на исход ситуации, в которой оказались вы.

Говорит Кратер:

– В тот момент Джейме Филдс не имела непосредственного контакта с Бобби Хьюзом. Мы думали, что вы будете в безопасности.

– Джейме Филдс – агент контрразведки, которому удалось просочиться в организацию Бобби Хьюза, – говорит Палакон. – Когда мы вас отправляли, мы не представляли себе, что происходит. Мы не знали ничего об этом до тех пор, пока вы не потерялись в Лондоне. – Пауза. – А там оказалось, что уже слишком поздно.

– Но они же давно знакомы, – бормочу я. – Джейме сказала мне, что они познакомились с Бобби давным-давно, что они уже несколько лет вместе.

– Да, они были знакомы, мы проверили эту информацию, – соглашается Палакон. – Но Бобби Хьюз знаком с кучей людей. Далеко не все из них работают на него. Далеко не всех из них он вербует в свою группу.

Пауза.

– Ну так как насчет шляпки, которую вы попросили меня передать? – спрашиваю я.

Палакон вздыхает:

– Шляпка, которую я попросил вас передать, предназначалась для группы, на которую работает Джейме Филдс.

Следует долгая пауза, которую надо понимать так, что я получил исчерпывающий ответ.

– Так, значит… значит, Джейме Филдс не работает на Бобби Хьюза? – спрашиваю я.

– Нет, не работает, мистер Вард, – говорит Палакон. – Джейме Филдс работает на правительство Соединенных Штатов.

– А что было… что было в шляпке? – спрашиваю я нерешительно.

Вокруг меня тяжелые вздохи, поскрипывания, звуки, которые производят люди, устраиваясь поудобнее на стульях. Палакон бросает взгляд на Кратера, который, явно сдавшись, кивает в ответ. Я уже почти догадался, где я видел раньше инспектора Интерпола, но Рассел отвлекает меня тем, что закуривает. Я не чувствую никакого облегчения от известия о том, что Джейме не работает на Бобби, поскольку все равно в это не верю.

– В швах этой шляпки, – говорит Палакон, – был спрятан прототип нового вида пластиковой взрывчатки.

Все мое тело сковывает жутким холодом, по спине пробегает ледяная волна, кровь застывает в жилах, и все конечности разом немеют. Я ерзаю в кресле, не в силах сидеть неподвижно.

– У нас не было твердой уверенности в том, насколько легко детекторы определяют это вещество, – говорит Палакон. – Нам был нужен курьер. Кто-то, кого никто не заподозрит. Кто-то, кто сможет доставить этот образец в Европу.

– Но как только вы оказались на борту «Куин-Элизабет-два», Виктор, вас, очевидно, обнаружили, – говорит Кратер. – Произошла утечка информации. Мы пока не уверены через кого.

– Мне пока… еще не все до конца ясно, – умудряюсь выдавить я.

– Я договорился с вашим отцом, что отправлю вас в Европу. Я выполнил свое обещание, – говорит Палакон. – Также я согласился на кое-что еще. – Он недолго молчит. – Потому что у меня был должок перед… перед другой стороной. – Снова пауза. – Я согласился доставить для этой другой стороны ремформ в Европу. Но две эти вещи – отправка вас в Европу и пересылка пластита – не были никак связаны между собой. Ваш отец не знал ничего об этом. Это моя ошибка, и я беру на себя всю ответственность за нее. Но дело было спешным, и курьер требовался мне как можно быстрее. Тут подвернулись вы.

– Что такое ремформ? – спрашиваю я.

– Пластиковая взрывчатка, которую не видит практически ни один существующий детектор, – говорит Палакон. – Металлоискатели, рентгеновские лучи, следовые детекторы, электронные газоанализаторы, меченые атомы, собаки – ничего не помогает. – Палакон пожимает плечами. – Стопроцентная эффективность.

– А для кого… для кого предназначался ремформ? – спрашиваю я.

– Не имеет значения. Вам это не нужно знать, Виктор, могу сказать только, что явно не для Бобби Хьюза. Скорее совсем наоборот. Но образец попал не в те руки. – Палакон выдерживает многозначительную паузу. – Вас следовало охранять. Я не позаботился об этом. Приношу мои извинения. Ремформ был похищен – теперь-то мы это знаем – на борту «Куин-Элизабет-два». И мы не понимали – клянусь вам, Виктор, – мы не понимали ситуации, пока не встретились с вами на прошлой неделе в гостинице.

– Мы ничего не понимали, пока Палакон не вступил с вами в контакт на прошлой неделе, – подтверждает Дельта.

– Я не понимал, где находится ремформ, пока вы не сказали мне об этом, – говорит Палакон.

– Почему же вы, ребята, просто не объясните Джейме, что происходит?

– Это может быть для нее слишком опасно, – говорит Палакон. – Если бы мы попытались связаться с ней и это бы обнаружилось, огромное количество времени и усилий пропало бы зря. Слишком большой риск.

– Знает ли мой отец обо всем этом? – спрашиваю я.

– Нет.

Я молчу, не в силах задать следующий вопрос.

– Итак, Бобби Хьюз имеет в своем распоряжении ремформ и, судя по всему, намеревается производить его и применять, – говорит Палакон. – Это совсем не то, чего мы добивались. Совсем не то.

– Но… – начинаю я.

– Да.

Все присутствующие в комнате ждут.

– Но ты же знаешь Бобби Хьюза, – говорю я.

– Что? – изумляется Палакон. – Я знаю о нем.

– Нет, Палакон, – говорю я. – Ты знаешь его.

– Мистер Вард, объясните, что вы имеете в виду.

– Палакон! – ору я. – Я видел кассету, на которой ты жмешь руку Бобби Хьюзу! Ты, гребаный ублюдок, я видел, как ты здороваешься с этим засранцем за руку! Не рассказывай мне сказки!

Палакона передергивает:

– Мистер Вард, я не вполне понимаю, о чем вы говорите. Клянусь вам, я никогда не встречался лично с Бобби Хьюзом.

– Ты врешь, сука, врешь! – ору я. – Зачем ты врешь мне, Палакон? Я видел кассету. Ты жал ему руку.

Я снова вскакиваю со стула и топаю ногами.

Палакон мрачно сглатывает слюну, а затем начинает:

– Мистер Вард, как вам должно быть прекрасно известно, они отлично умеют подделывать фотографии и видеосъемки. – Он останавливается и начинает сначала. – То, что вы видели, было всего лишь кино. Спецэффекты. Цифровая обработка изображения. Не знаю, зачем они вам это показали. Но я никогда не встречался с Бобби Хьюзом…

– Бла-бла-бла! – визжу я. – Не вешай мне на уши лапшу, чувак! Меня не обманешь!

В моей крови так много адреналина, что меня просто колотит.

– Мистер Вард, если я не ошибаюсь, вы тоже стали жертвой подобного же трюка, – добавляет Палакон.

– Так что, ты хочешь сказать мне, что мы не можем больше верить собственным глазам? Что все, что мы видим, – это подделка? Что кругом одна лишь ложь? И что все в нее верят?

– Но это факт, – говорит Палакон.

– Где же тогда правда? – кричу я.

– Ее не существует, Виктор, – говорит Палакон. – Вернее, их сразу несколько.

– Тогда как же нам жить дальше?

– Меняться, – пожимает он плечами. – Готовиться.

– К чему? К лучшему? К худшему?

– Возможно, в настоящее время эти понятия уже бессмысленны.

– Но почему? – взвываю я. – Почему?

– Потому что теперь никто не заботится о таких мелочах, – говорит Палакон. – Ситуация изменилась.

Слезы струятся по моим щекам, а кто-то тем временем прокашливается.

– Мистер Вард, успокойтесь, вы нам невероятно помогли, – говорит Кратер.

– Чем? – рыдаю я.

– Тем, что передали Палакону эту распечатку. Теперь мы знаем, что Бобби Хьюз собирается применить ремформ на этой неделе, – объясняет Кратер. – И теперь мы в состоянии предотвратить взрыв.

Я бормочу что-то невнятное, стараясь глядеть в сторону.

– По нашему мнению, теракт намечен на пятницу, – как ни в чем не бывало продолжает Палакон. – Это пятнадцатое ноября. Мы пришли к выводу, что «тысяча девятьсот восемьдесят пять» – это опечатка. Восьмерка, скорее всего, напечатана вместо ноля.

– Почему?

– По нашему мнению, тысяча девятьсот восемьдесят пять – это на самом деле тысяча девятьсот пять, то есть девятнадцать ноль пять, – говорит Кратер.

– Да? – бормочу я. – И что?

– В эту пятницу пятнадцатого ноября из аэропорта имени Шарля де Голля в девятнадцать ноль пять вылетает рейс TWA, – объясняет Палакон.

– Ну и что? – спрашиваю я. – Мало ли рейсов вылетает в этот день в это время?

– Номер рейса – пятьсот одиннадцать, – говорит Палакон.

9

Мне сказали, что я должен сохранять спокойствие.

Мне сказали, что со мной свяжутся на следующий день.

Мне сказали, что я должен вернуться в тот самый дом то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане и вести себя так, словно ничего не произошло.

Мне сказали, что впоследствии меня включат в программу защиты свидетелей. (Это мне сказали после того, как я упал на пол и забился там в истерике.)

Мне еще раз сказали, что я должен сохранять спокойствие.

И когда я уже совсем был готов им поверить, я вдруг понял, что инспектора Интерпола играет тот же самый актер, который играл клерка из службы безопасности на «Куин-Элизабет-2».

Мне сказали: «Мы с вами свяжемся, мистер Вард».

Мне сказали: «За вами будут следить».

– Знаю, – говорю я загробным голосом.

Поскольку у меня больше не осталось ксанакса, а на улице идет дождь, я направляюсь к Hôtel Costes, где захожу в кафе и начинаю ждать, всем своим видом изображая задумчивость, пью чай, курю «Кэмел-лайт» из пачки, которую кто-то позабыл на соседнем столике, пока в кафе не входит Хлоя в компании знаменитой балерины, известной героинистки, только что вышедшей из нарколечебницы, и человека, называющего себя Aphex Twin, и они принимаются весело болтать с Гриффином Данном, который стоит возле регистрационной стойки, а затем все, кроме Хлои, уходят, и я, словно в трансе, направляюсь к ней, а она тем временем спрашивает, не оставлял ли кто-нибудь для нее сообщений, и тут я набрасываюсь на Хлою, обнимаю ее, в то же время со страхом оглядывая внезапно притихший вестибюль, а затем целую ее в губы и вновь вхожу в ее жизнь и мы оба при этом плачем. Консьерж из скромности отворачивается.

Я уже совсем почти успокаиваюсь, но тут вестибюль наполняется явившейся следом за Хлоей съемочной группой, и нас просят «повторить это» еще раз. Один голос кричит «Мотор!», другой кричит «Снято!». Я перестаю плакать, и мы повторяем всю сцену.

8

Полдень, серебристые облака скользят по небу, а на серый, как сталь, Париж падает легкий дождь. Сегодня два показа – один в Консьержери и еще один в саду рядом с музеем Родена, и за выход Хлоя получит чертову уйму франков, критики злобствуют, подиумы кажутся все длиннее и длиннее, папарацци совсем обнаглели и одновременно стали ужасно невнимательными, девушки носят украшения из костей, птичьих черепов, человеческих зубов, выходят на сцену в окровавленных белых халатах, с флуоресцентными водяными пистолетами, шумиха в прессе или полное молчание, одни говорят, что это последний писк моды, другие говорят, что в жизни не видали ничего банальнее.

Мы заказываем в номер кофейник, но она не пьет кофе, бутылку красного вина, которого она выпивает только полбокала, пачку сигарет, но она совсем не курит. Проходит час, за ним другой. Цветы, присланные различными дизайнерами, наполняют номер, они имеют самые необычные формы и окраску, так что когда мы не разговариваем друг с другом, то с удовольствием их разглядываем. Голубь сидит и курлыкает на подоконнике за нашим окном. Сперва мы все время спрашиваем: «Что бы это могло значить?» – и импровизируем, делая вид, будто у нас имеются друг от друга секреты, которыми мы с удовольствием друг с другом поделимся, но затем нам приходится вновь вернуться к сценарию, и я начинаю вылизывать ее киску, заставляя кончить несколько раз подряд, а затем мы располагаемся так, что я, лежа на боку, трахаю ее в рот, выгибая спину при каждом движении, а она держится руками за мои ягодицы, и я не расслабляюсь, пока не кончаю два раза, с губами, прижатыми к устью ее влагалища, а потом она принимается рыдать, потому что все это просто невероятно и она не верит ни одному моему слову, а я бегаю по комнате, ища коробку с гигиеническими салфетками, и тогда она встает, умывается и мы пытаемся снова заняться любовью. Голова Хлои лежит на подушке. Мы смотрим MTV с отключенным звуком, а затем она говорит, что мне стоит побриться, а я говорю ей, что хочу отрастить бороду, а затем, выдавив улыбку, добавляю, что должен изменить внешность, и она воспринимает это заявление всерьез, и когда она говорит: «Нет, лучше не надо», что-то словно приходит в норму, просыпается надежда и мне начинает казаться, что у нас есть будущее.

Я пытаюсь заснуть, но мне это не удается, потому что я все время вспоминаю, каким образом очутился здесь, так что я устраиваюсь поближе к Хлое и глажу ее по голове.

– Я думал, если я исчезну, то… то все удастся поправить, – говорю. – Я потерял… потерял ориентиры, понимаешь, зайка?

Она улыбается невеселой улыбкой.

– Мне нужно было разобраться со своими приоритетами, – нашептываю я. – Привести в порядок голову.

– Для чего?

Я вздыхаю:

– Потому что меня несло… – Я замолкаю, у меня перехватывает дыхание.

– Несло куда? – спрашивает она. – Говори… – просит она.

Я делаю глубокий вздох и тут же сдаюсь.

– Не было никого другого, – шепчу я.

– Тебе просто было нужно привести в порядок голову?

– Да.

– И ты отправился в Париж?

– Да.

– Виктор, в Нью-Йорке полно парков, – говорит она. – Мог бы начать ходить в библиотеку. Мог бы начать гулять.

Сама того не понимая, она рассказывает мне больше, чем думает. У меня пропадает сон.

– Перед тем как я уехал, мне казалось, что у тебя с Бакстером…

– Нет, – говорит она, не давая мне закончить фразу.

Но больше ничего не добавляет.

– А ты точно не врешь? – неуверенно спрашиваю я.

– Зачем мне врать?

Она протягивает руку, берет с тумбочки сценарий.

– Ладно, все в порядке, – говорю я. – Все зашибись.

– Виктор, – вздыхает она.

– Я так боялся за тебя, Хлоя.

– Почему?

– Я думал, ты снова начала нюхать героин, – говорю я. – Мне показалось, что я увидел кое-что в твоей ванной, там, в Нью-Йорке… а затем увидел этого типа Тристана – он же дилер? – в твоем подъезде, и, о боже!.. я совсем свихнулся.

– Виктор…

– Нет, послушай, зайка, тем самым утром после презентации клуба…

– Вот-вот, именно той самой ночью, Виктор, – говорит она, слегка шлепая меня по щеке.

– Зайка, я совсем свихнулся…

– Не надо, тсс, – говорит она. – Я всего лишь купила у него травы на выходные, да и то – немного покурила, а все остальное выбросила.

– Положи это, прошу тебя, зайка, – говорю я, показывая на сценарий, который она держит в другой руке.

Позже.

– Ты не мог справиться с огромным количеством элементарных вещей, Виктор, – говорит она. – Мне всегда казалось, что ты меня разыгрываешь. Даже когда я знала, что это не так, ощущение все равно сохранялось. Я всегда чувствовала себя случайной гостьей в твоей жизни. Как будто я была лишь одним из пунктов в твоем списке…

– Но, зайка…

– Ты был очень ласков со мной, Виктор, когда мы только познакомились, – говорит она. – А затем ты изменился. – Она делает паузу. – Ты начал обращаться со мной как с последним дерьмом.

Я плачу, прижав лицо к подушке, а затем, подняв голову, говорю:

– Но, зайка, теперь я стал гораздо более цельным.

– Нет, сейчас ты пугаешь меня еще больше, – говорит она. – Что ты такое несешь? Ты в ужасном состоянии.

– Я просто… просто очень боюсь, – рыдаю я. – Боюсь снова потерять тебя… и хочу, чтобы ты это поняла… Хочу начать все сначала.

Печаль искажает черты ее лица, словно Хлоя мучительно пытается что-то вспомнить.

– Мы не можем вернуться назад, – говорит она. – Я серьезно, Виктор.

– А я и не хочу возвращаться назад, – говорю я.

– Элегантный костюм, – вздыхает она. – Пустая болтовня. Модная прическа. Постоянное беспокойство о том, считают ли тебя достаточно знаменитым, или достаточно крутым, или в достаточно хорошей форме, или – что там еще? – Она вздыхает, сдается, смотрит на потолок. – Все это не признаки мудрости, Виктор, – говорит она. – Это дурные предзнаменования.

– Ага, – говорю я. – Именно так, зайка… похоже, я обращал слишком много внимания на внешнюю сторону, верно? Я знаю, зайка, я все понял.

– Бывает. – Она пожимает плечами. – Даже раскаяние твое вполне стандартно.

Я снова начинаю плакать.

– Что с тобой? – спрашивает Хлоя. Трогает меня за плечо и снова спрашивает: – Что с тобой?

– Но я не могу найти ничего другого… ничего другого, чтобы заполнить пустоту, – говорю я сквозь рыдания.

– Зайка…

– Почему ты просто не взяла и не бросила меня? – рыдаю я.

– Потому что я в тебя влюбилась, – отвечает она.

Мои глаза закрыты, и я слышу, как она шелестит страницами, а затем набирает воздуха и произносит, соблюдая ремарку (тепло, с чувством):

– Потому что я все еще люблю тебя.

Я, приподнявшись, начинаю стирать слезы с лица.

– Мне нужно так много рассказать тебе.

– Давай, – говорит она. – Я слушаю. Не бойся.

Мои глаза снова наполняются слезами, но на этот раз я хочу, чтобы она их тоже видела.

– Виктор, милый, – говорит она, – не плачь, а то я тоже заплачу.

– Зайка, – начинаю я. – Все обстоит совсем не так… не так, как ты, возможно, представляешь себе…

– Тсс, все в порядке, – успокаивает меня она.

– Да нет, не в порядке, – говорю я. – Совсем не в порядке.

– Виктор, перестань…

– В любом случае я собираюсь задержаться здесь на некоторое время, – поспешно говорю я, прежде чем снова залиться слезами.

Я закрываю глаза, а Хлоя слегка ворочается в постели, перелистывая сценарий, и молчит, очевидно, решая, сказать что-то или нет, и тогда говорю я, прочистив горло, чувствуя при этом, что мой нос безнадежно заложен: «Не надо, зайка, прошу тебя, положи это обратно!», и тогда Хлоя вздыхает, и я слышу, как она роняет сценарий на пол рядом с кроватью, а затем она приближает мое лицо к своему, и тогда я открываю глаза.

– Виктор, – говорит она.

– Что? – спрашиваю я. – В чем дело, зайка?

– Виктор?

– Да.

Наконец она решается:

– Я беременна.

Это неожиданно. Дальнейшее предстает в весьма схематичном свете. Мы пропустили какую-то важную сцену. Я сбежал с лекции, мы вернулись обратно, скрылись в долине – там, где всегда стоит январь, где воздух разрежен, и вот я достаю бутылку кока-колы из ведерка со льдом. Фраза «Я беременна» прозвучала для моих ушей почему-то неожиданно грубо. Я стою в центре комнаты, буквально расплющенный этой информацией и теми требованиями, которые она передо мной ставит. Я пытаюсь придумать какую-нибудь фразу, пообещать что-нибудь, не уклоняться от ответа. Она спрашивает: «Ты что, меня не слышишь?» Я говорю себе: «Ты всегда берешь больше, чем даешь, Виктор». Я пытаюсь оттянуть надвигающийся момент, но она смотрит на меня внимательно, даже нетерпеливо.

– Да, я беременна от тебя, – говорит она.

Поскольку я ужасно перепуган, мне удается выдавить лишь:

– А ты, эээ, можешь себе сейчас это позволить?

– Нельзя сказать, чтобы я мало зарабатывала, – говорит она, обводя взглядом шикарный номер. – Я могу позволить себе уйти с подиума. Проблема не в этом.

– А в чем? – спрашиваю я, сглотнув слюну.

– Проблема в твоей позиции, – говорит она спокойно. – В том, какую роль намереваешься играть ты во всем этом.

– А откуда ты знаешь… что это от меня? – спрашиваю я.

Она вздыхает.

– Потому что с тех пор, как мы с тобой расстались, у меня, кроме тебя, больше никого не было, – говорит она и презрительно смеется.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. – А Бакстер?

– Я ни разу не спала с Бакстером Пристли, Виктор! – кричит она в ответ.

– Ну, успокойся, успокойся, – приговариваю я.

– О боже, Виктор, – восклицает она, отворачиваясь.

– Послушай, зайка, что это на тебя нашло?

– Четыре недели назад? Помнишь? В тот день, когда ты зашел ко мне?

– Что? – спрашиваю я, призадумавшись. – Четыре недели назад? Ты уверена?

Молчание.

– В тот день ты свалился как снег на голову, помнишь? – спрашивает она. – Это было воскресенье, и ты мне позвонил. Я только что вернулась из Кэньон-Ранч. Мы встретились с тобой в Jerry’s. В Jerry’s, в СоХо, помнишь? Мы сидели в кабинке в дальнем зале. Ты говорил о том, что собрался поступить в Нью-Йоркский университет? – Она умолкает и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. – Затем мы отправились ко мне домой… – Она опускает глаза. Она говорит: – Мы занимались любовью, потом ты ушел. – Она снова умолкает. – Ты в тот вечер ужинал с Вигго Мортенсеном, Джудом Лоу, одним из продюсеров «Коматозников-два», а Шон Макферсон был в городе с Джиной, и я, в общем-то, не очень хотела туда идти, а ты меня и не пригласил – а потом ты так и не перезвонил… На той же неделе я где-то прочитала, что ты ужинал в Diabolo’s – возможно, в колонке Бадди Сигала – и что вы с Дэмиеном снова наладили отношения, а затем я наткнулась на Эдгара Камерона, который сказал, что ужинал с тобой в Balthazar, а после этого вся ваша компания направилась в Cheetah, и… и ты так мне больше и не перезвонил и… да ладно, Виктор, это же все в прошлом, верно?