Текст книги "У подножия Монмартра"

– С добрым утром, месье Мансебо!

– С добрым утром.

– Чем могу служить?

– Здесь только что была моя жена… всего несколько минут назад…

– Да?

Краснощекий булочник с интересом смотрит на Мансебо.

– Я только хочу узнать, что она здесь делала… то есть что она купила.

Надо было, конечно, подумать, как объяснить свой столь ранний визит.

– Что она купила? То, что покупает всегда.

– Всегда? – удивленно переспрашивает Мансебо.

– Да, каждое утро.

– Так, значит, Фатима, моя жена, бывает здесь каждое утро?

– Да, и всегда покупает три шоколадных хлебца.

Мансебо выглядит так, словно неожиданно узнал, что его жена совершила тягчайшее преступление.

– Ага, понятно. Могу я попросить вас об одном одолжении? Не рассказывайте моей жене, что я был у вас сегодня.

На лице булочника проступает искреннее удивление. Потом он смеется.

– Я понял, она соблюдает диету, но тайком ест сладости?

Мансебо улыбается. Булочник, скорее всего, поверит в это.

– Нет, я ничего не скажу. Не хотите ли купить горячий круассан?

Вся ситуация теперь представляется Мансебо полным абсурдом. Собственно, нет ничего странного в том, что Фатима каждый день по утрам покупает хлеб, но она никогда не рассказывает Мансебо, что с кем-то завтракает. Наоборот, всегда твердит, что у нее очень много дел и она едва успевает стоя проглотить вместо завтрака чашку кофе. Зачем она лжет?

Шоколадные хлебцы вызывают множество вопросов. Все это, конечно, выглядит вполне невинно, но Мансебо все сильнее и сильнее чувствует себя оторванным от семьи, которую он, как ему казалось, хорошо знал. Он, кроме того, не может спросить Фатиму о ее утренних походах в магазины. Если он ее об этом спросит, она немедленно поинтересуется, почему он не ездил в Рунжи. Полный абсурд, совершенно идиотская ситуация. Мансебо идет к своей неправильно припаркованной машине, садится в нее и делает пару кругов по кварталу, чтобы вовремя подъехать к «Ле-Солейль». Машину он ставит на стоянке для инвалидов.

Несмотря на то что температура сегодня забирается выше двадцати пяти градусов, парижане в большинстве своем наряжены в кофты и рубашки с длинными рукавами. Наверное, люди делают это, чтобы убедить самих себя в том, что жара все-таки кончилась. Другие оделись теплее, потому что уже привыкли к температуре за тридцать.

Для Мансебо это небольшое похолодание не значит ровным счетом ничего. Он всегда одевается одинаково. Лотки с фруктами и овощами вынесены на улицу и открыты. Яблоки и клубника неплохо перенесли ночь. Со сливами дела обстоят хуже, но Мансебо нисколько не жалеет, что махнул рукой на оптовый рынок. Он спрыскивает водой фрукты и овощи. Надев часы высоко на запястье, аккуратно укладывает в стопку оставшиеся записные книжки – тридцать одну штуку. Мансебо и сам не знает, зачем все это делает. Это предстартовый период. Но для чего?

Он раскрывает «Крысолова» и начинает читать с того места, на котором остановился. Главный герой, Стефан, тридцатилетний журналист, ждет огромную сумму денег от наркоторговца, который называет себя Крысой, откуда и название книги. Крыса должен заплатить деньги за то, что Стефан воспрепятствовал публикации статьи о парижских наркоторговцах. Читая, Мансебо удивляется тому, что может узнать характер Теда Бейкера по словам, которые тот использует в книге. Перо у писателя бойкое, фразы текут, как ручеек. Нет лишних длиннот, книга читается легко, даже, пожалуй, слишком легко. У Мансебо вызывает раздражение тот эпизод, в котором наркоторговец передает журналисту сумку с деньгами. Все происходит быстро и просто. Ничто не мешает этому обмену, нет никаких препятствий или, по крайней мере, отвлекающих моментов. Наркоторговец протягивает Стефану сумку, тот берет ее и уходит. Мансебо почти явственно представляет себе, как журналист вприпрыжку улепетывает из гаража, в котором получил деньги. Мансебо вспоминает, как Амир сказал, что Бейкер не принадлежит к числу выдающихся писателей. «Эта книжка из тех, которые называют бульварным чтивом?» – спрашивает себя Мансебо и закрывает ее, потому что в магазин входит первый покупатель.

Днем температура повышается, и парижане начинают снимать свитера и кофты. Бездомные теснятся возле магазина «Пикар», где торгуют только замороженными продуктами. Вентиляция магазина спасает жизни. Никогда прежде не было столько посетителей в городских библиотеках. Находятся бездомные, которые берут книги наугад, только для того, чтобы прикрыть голову от палящего солнца. Вахтеры сквозь пальцы смотрят на то, что книги берут отнюдь не из любви к литературе, а для того, чтобы сладко поспать, подложив их под голову вместо подушки. И дело не в том, что они испытывают сострадание к бездомным, у них просто нет сил делать им замечания. Все силы и энергия уходят на то, чтобы выстоять самим. Даже на бульваре заметны жертвы жары. Увеличилось число столкновений на проезжей части. Многие магазины закрыты, а люди сжимают в руках бутылки с минеральной водой так, что белеют пальцы.

Тарик стоит на тротуаре, и Мансебо удивляется, почему тот до сих пор не установил у себя кондиционер, о котором так много и красноречиво распространялся. Мансебо делает Тарику знак, что пора идти в «Ле-Солейль».

«Грязные деньги оказались фальшивыми. Это ничего не стоящие бумажки. Он проиграл».

Жара дала Мансебо возможность почитать во второй половине дня, да, собственно, ни на что другое у него просто не осталось сил. Спрятавшись за кассой, он вдруг судорожно проглатывает слюну и прижимает ладонь к губам. Мысль о том, что деньги мадам Кэт могут оказаться фальшивыми, раньше не приходила ему в голову. Деньги были главным доказательством того, что она не использует его, вовлекая в мошеннический писательский проект.

Мысль вызывает у Мансебо приступ головокружения. Дело даже не в том, что он может оказаться героем книги, и не в том, что, возможно, получает фальшивые деньги. Он должен читать дальше. Книга захватила его. Роман «Крысолов», который Мансебо сначала не хотел читать и открыл против воли, теперь запал ему в душу. Тед Бейкер в глазах Мансебо поднялся с нулевого уровня до уровня посредственности. Но он работает для жены писателя и получает деньги приблизительно за то же, за что должен был получить их главный герой, и понятно, что книга захватывает Мансебо. Дело здесь не в качестве и достоинствах книги. Мансебо не нравится сама мысль о том, чтобы оценивать произведения, вышедшие из-под пера Теда Бейкера. Однако он продолжает сидеть и читать, одновременно кусая себе ногти.

Рассказ об обманутом журналисте довольно скучен и монотонен, но мысленно Мансебо разыгрывает в своем воображении совершенно иную историю. В этой истории речь идет о владельце бакалейной лавки, которого впутали в грязные дела. Когда в магазин вбегает несколько девочек, чтобы поживиться записными книжками, Мансебо допрашивают офицеры полиции в связи с тем, что у него обнаружены фальшивые пятидесятиевровые купюры. Что происходит в книге, Мансебо уже не знает, потому что фантазия унесла его далеко в сторону. Одна из девочек спрашивает, захватывающая ли книжка, но Мансебо ее не слышит.

Он покончил с книгой, и одновременно закончился день. Вечерний воздух с большим трудом начинает охлаждать город. Тарик уже давно закрыл свою обувную мастерскую. Теперь он сидит, забросив ноги на стол, и читает газету. Мансебо наблюдает за своим младшим кузеном. Прежде чем потушить свет, Тарик прикладывает к уху телефон. Он всегда кому-то звонит в такое время? Или позвонили ему?

Мансебо стоит, держа в руках несколько полусгнивших помидоров, и ждет ответов на свои вопросы. Собственно, Мансебо никогда прежде не думал о том, чем занимается Тарик в своей мастерской в конце дня, потому что у него самого в это время хлопот полон рот. К тому же его обычно так мучил голод, что он не мог дождаться момента, когда сможет закрыть наконец лавку. Но сегодня Мансебо потерял аппетит, прочитав в книге о фальшивых деньгах. Тарик складывает трубку, закончив долгий разговор. Внезапно Мансебо видит, как Тарик хватает со стола картонную коробку и швыряет ее в угол.

Через несколько минут Мансебо чувствует, как на его плечо ложится знакомая рука.

– Все нормально, брат?

– Все очень хорошо. Сегодня был самый спокойный день за очень долгое время.

– Да, у меня тоже было тихо.

– Сегодня мы можем с сожалением сказать, что наши жены работали больше нас.

Тарик смеется и своей немного манерной походкой направляется к лестнице.

– У тебя ничего не случилось? – спрашивает Мансебо.

Тарик оборачивается и вопросительно смотрит на своего тщедушного маленького кузена, которого называет братом. Мансебо не знает, стоит ли ему продолжать. Он некоторое время молчит – только для того, чтобы дать себе время подумать.

– Я видел, что ты говорил с кем-то по телефону, и этот разговор, как мне показалось, сильно тебя… разволновал.

Тарик застывает на месте. Он закрывает за спиной дверь и всем своим массивным телом едва ли не наваливается на Мансебо. Казалось, сейчас он бросится на кузена с кулаками. Глаза его потемнели, и Мансебо охватила паника. Он не узнавал двоюродного брата. Но в считаные мгновения потемневшие глаза светлеют, и Тарик улыбается. Но фактом остается то, что Мансебо успел заметить темную тень в глазах Тарика до того, как тот улыбнулся. Мансебо мысленно приказывает себе не читать больше криминальных романов. В голове возникает путаница, и он начинает фабриковать свою, параллельную реальность.

– Что, что? Я говорил по телефону?

Мансебо пытается изобразить какое-то подобие кивка, который бы одновременно выглядел как извинение за заданный некстати вопрос.

– Я говорил по телефону? – снова спрашивает Тарик. – Нет, не помню.

– Конечно, я ошибся, ты не говорил по телефону.

У Тарика вырывается совершенно безрадостный смех.

Мансебо не может понять, почему Тарик смеется.

– Теперь ты утверждаешь, что я не говорил по телефону? Но ты же сам всего секунду назад сказал, что я говорил. Брат, неужели на тебя так сильно действует жара?

Тарик качает головой и выходит из магазина.

Мансебо вдруг кажется, что в лавке стало нестерпимо холодно. Он покрывается гусиной кожей. В душу заползает устрашающее, лишающее покоя чувство. Есть что-то такое, чего он не видит, но это нечто существует, думает Мансебо, и судорожно глотает слюну.

Слышится смех, сначала тихий, а потом перешедший в дикий хохот. Мансебо открывает дверь и сразу видит причину, вызвавшую всеобщее веселье. Адель лежит на полу и держится за живот от смеха. Рядом валяется развалившийся на части деревянный стул. Мансебо не может решить – либо в квартире царит очень веселое настроение, либо он сам уже опустился на такой низкий уровень, что преувеличенно воспринимает любую ситуацию. Ему не становится лучше оттого, что Фатима ласково треплет его по щеке.

Мансебо снова вспоминает об утреннем событии и чувствует, что пузырь изоляции, в котором он оказался, становится еще прочнее, а сам он ощущает все большее и большее отчуждение. Он ощущает руку Фатимы на своей коже как что-то чужеродное и нереальное. Единственное, что чувствует Мансебо, – это запах сливочного теста и жирного шоколада. Раскрасневшаяся Адель продолжает лежать на полу. Мансебо думает, что, пожалуй, никогда не видел Адель такой румяной.

– Вы что, опять выиграли в лотерею кругленькую сумму?

Мансебо очень доволен тем, что упомянул лотерею как повод для реплики. Это внушит им всем веру в то, что он по-прежнему заодно с семьей, во всяком случае в данный момент. Теперь Мансебо должен сказать несколько фраз, которых от него ждут, которые он мог бы сказать в такой ситуации. Но ему не за что зацепиться, да, собственно, никто не удивится его молчанию, потому что все от души веселятся.

– Нет, сегодня мы ничего не выиграли, но моя жена, впервые в жизни, села на тесто, которое Фатима поставила подходить и накрыла полотенцем.

Тарик указывает рукой на противень, стоящий на низкой зеленой скамеечке.

– Потом она пересела на деревянный стул, после чего тот приказал долго жить.

Адель встает и направляется к мужу, он нежно обнимает жену и держит в объятиях, не желая от нее отрываться.

– Я смеялся над этим больше, чем над выигрышем в лотерею. К тому же я выиграл еще и мою жену, а это самый большой выигрыш!

Тарик снова смеется и шутливо кусает Адель за ухо. Выражение ее лица внезапно меняется, улыбка исчезает, и на смену ей приходит обычное напряжение. Больше нет той Адели, которую Мансебо видел всего несколько минут назад.

Мансебо внимательно наблюдает за Тариком, чтобы знать, что тот собой представляет, и держать в узде этого дикого зверя. Можно держать зверя на привязи, можно хорошо его знать, но нельзя ни на минуту забывать о его природе. Того Тарика, который только что показал свою сущность в магазине, словно подменили. Теперь Мансебо видит перед собой Тарика, какого знал с детства, – простого, непритязательного, шумного, но доброго, любящего хорошую еду, женщин и сигареты. Если у него это есть, то он всем доволен. Если он лишается всего этого, то бесится, но его бешенство выглядит в какой-то степени комично и безобидно. Тарик может быть и бескорыстным, готовым всегда прийти на помощь, особенно в практических делах. Вернулась и прежняя Фатима, та Фатима, которая все время хлопочет по дому, все время куксится, но никогда не злится по-настоящему. Исчезла женщина, которая не стесняется сыпать насмешками и язвительными комментариями, Фатима, которая ревностно следит за тем, чтобы Адель вносила свою лепту в поддержание семейного очага.

Мансебо пристально смотрит на жену и не видит женщину, которая по утрам бегает в булочную, а по слухам, еще и шмыгает за занавеску в лавке торговца табаком.

– Где мой сын? – спрашивает Мансебо.

– Сидит в библиотеке Жоржа Помпиду, – отвечает Фатима, разливая чай.

– Так поздно?

– По вечерам библиотека открыта до без четверти одиннадцать, – говорит Адель, чьи щеки приняли теперь свой обычный бледный цвет.

Мансебо хочет посмотреть на часы, но вовремя спохватывается, тянет вниз рукав и начинает стряхивать с него несуществующую соринку. Никто не успевает заметить этот жест, а Мансебо между тем вспоминает, что не забыл снять часы и положить их в тайник за кассой.

– Который теперь час? Он скоро придет?

В тот самый момент, когда Мансебо задает этот вопрос, открывается дверь и в комнату входит Амир. Мансебо сияет. Он очень рад видеть сына. Амир единственный, кто всегда остается самим собой, настоящим. Амир улыбается отцу и идет на кухню мыть руки. Мансебо потягивается и приосанивается. Как же он гордится своим сыном!

Ему не надо напоминать Амиру о необходимости выполнять школьные задания, он и без того образцовый ученик. Учителя, каждый раз, когда Мансебо приходит в школу, в один голос его хвалят. Одна учительница даже выразила удивление, что представитель второго поколения арабов, иммигрантов из Северной Африки, так хорошо говорит по-французски. Мансебо гордый отец, но не уверенный в себе муж.

Из комнаты сочится свет. Дверь приоткрыта. Узкая полоска света разрезает на две части темно-коричневый ковер. Фатима занялась туалетом, и Мансебо слышит, как она полощет горло зеленой мятной водой. В коридоре стоит изумительный запах – смесь жары, еды и бензина.

После ужина Амир сразу ушел в свою комнату. Мансебо осторожно стучится в полуоткрытую дверь. Ответа нет. Мансебо раздумывает, постучаться ли еще раз.

Фатима хрипло откашливается в ванной. Путаница, которую Мансебо очень остро ощущал весь день, исчезла, улеглась. Вместе с ночью на него опустился покой. Обычно все бывает по-другому, и ночь омрачается беспокойством. Но теперь Мансебо кажется, что сегодняшний день был кадром какого-то суматошного фильма, в котором он видел много неприятного и неожиданного. Ночью кино кончается, и у Мансебо появляется время передохнуть и собраться с силами перед началом утреннего сеанса. Мансебо осторожно стучит в дверь. Амир открывает и вопросительно смотрит на отца.

– Извини, если помешал.

– Ничего страшного.

– Ты читаешь?

– Нет, так, кое-что просматриваю.

Собственно, Мансебо знает, почему хочет поговорить с сыном, но, когда Амир открывает дверь, все то важное, что скопилось в душе Мансебо, почему-то блекнет. Значимость разговора угасает, и отец уже не знает, с чего начать.

– Ты что-то хотел спросить, папа? Ты что-то прочитал?

Амир как будто подслушал невысказанный вопрос, и это помогло Мансебо приступить к делу.

– Я… да, знаешь… Мне можно войти?

Амир распахивает дверь, идет в комнату и садится на кровать, скрестив ноги. Мансебо садится с ним рядом, но ставит ноги на пол.

– Да, я читал. Больше того, я фактически прочитал книгу до конца.

Мансебо испытывает почти детскую гордость оттого, что сидит здесь, залитый лунным светом, и бросает взгляд на квартиру мадам Кэт. В спальне темно.

– Значит, ты прочитал книгу, которую я тебе принес?

– Да, но можно я еще подержу ее у себя?

«Никогда не знаешь, что тебе может понадобиться. Может быть, мне придется вернуться к некоторым главам, – думает Мансебо, – чисто в познавательных целях».

– Конечно можно. Можешь держать ее целый месяц.

– Месяц? Как это щедро.

– Что ты думаешь об этой книге?

Сонливость Амира как рукой сняло, он чувствует прилив энергии и радуется, что его отец прочитал хотя бы криминальный роман.

Мансебо хочет ответить что-нибудь умное, чтобы и Амир мог гордиться своим отцом, и, поэтому, заговорив, тщательно подбирает слова.

– Она очень затянута и монотонна… да, это самое подходящее определение – монотонна.

– Но она тебе понравилась?

– Нет, она слишком монотонна.

– Да, но книга может быть хорошей, хотя и монотонной. Несколько недель назад я читал книгу, в которой все шло как будто на холостом ходу: одни и те же предметы, одни и те же события, и сюжет – ничего особенного. Можно сказать, что это очень монотонная книга, но она была так красиво написана, что я буквально влюбился в нее.

Мансебо был поначалу доволен употреблением слова «монотонный», но теперь он чувствует легкое разочарование, потому что Амир не удовольствовался таким определением.

– Но эта книга – не образец хорошей литературы, ее язык меня тоже не захватил.

Мансебо сердится, естественно, не на сына, а на Теда Бейкера, за то, что тот не смог написать книгу лучше. Ему же больше нечего делать, кроме как писать. Он может целыми днями сидеть перед компьютером и оттачивать стиль, подбирая нужные слова. Но в результате у него получилась пресная и скучная история о глупом журналисте, который занят непонятно чем. Амир смеется, а Мансебо содрогается от мыслей о писательских способностях месье Бейкера.

– Какой ты интересный, папа. Я и не предполагал, что ты так глубоко анализируешь прочитанное.

Мансебо чешет заросший щетиной подбородок. Если Амир так оценил Мансебо после того как услышал его мнение о книге, то каково будет его мнение, когда он услышит о том, что у отца на сердце в этот поздний час?

– Знаешь, я хочу поговорить с тобой не об этом скучном романе, а совсем о других делах.

Амир зевает, но прикрывает рот ладонью. Амир не хочет, чтобы отец подумал, что ему скучно слушать, ведь на самом деле это совсем не так.

Мансебо делает вид, что ничего не заметил. Зевота не помешает Амиру знать правду.

– Хочу спросить о том времени по утрам, когда я езжу в Рунжи. Что в это время здесь происходит?

Большие карие глаза Амира становятся еще больше. Он удивленно вскидывает брови и смотрит на отца.

– Я имею в виду тот отрезок времени, когда не бываю в магазине уже в течение двадцати пяти лет. Я не имею ни малейшего представления о том, что вы делаете здесь днем, а мне хочется знать, что происходит во время моего отсутствия.

В голосе Мансебо сквозит властность, что очень мало соответствует его привычному для Амира образу. В этом тоне – желание знать ответ, желание влиять на собственную семью. Мансебо знает, что есть мужчины, которые хотят обладать в доме абсолютной властью, и, наверное, они всегда говорят таким тоном.

– Ты хочешь знать какие-то детали? Хочешь знать, хожу ли вовремя в школу, или что-то другое?

– Нет, я знаю, что ты никогда не опаздываешь и не пропускаешь уроки, и речь идет не о тебе, а обо всех других.

Амир недоуменно смотрит на отца.

– Для примера, опиши мне сегодняшнее утро.

Амир задумывается.

– Сегодня довольно долго спал, потому что вчера засиделся за чтением, потом… я проснулся, когда пришли Адель и Тарик.

– Адель и Тарик?

– Да.

– Они часто приходят?

– Каждое утро они приходят завтракать.

Амир неуверенно смотрит на отца, словно не знает, это ли его интересует. Собственно, отец и сам этого не знает.

– Что они едят на завтрак?

– Шоколадные хлебцы… Зачем тебе все это нужно?

– Нужно. Что было потом?

– Тарик ушел на работу, а Адель осталась. Что было дальше, я не знаю, потому что тоже ушел.

Мансебо целует сына в лоб, желает спокойной ночи, выходит и тихо закрывает за собой дверь. Сведения о том, что творится здесь по утрам, сделали его сильнее, и одновременно он без чрезмерного насилия смог разобраться в некоторых шокирующих его обстоятельствах. Конечно, может показаться абсолютно невинным тот факт, что его жена каждое утро ходит в магазин и покупает продукты на завтрак для кузена и его жены. Но если все так невинно, то почему он ничего об этом не знает?

Мансебо проходит мимо спальни. Фатима лежит в кровати и читает. Мансебо проходит дальше, заходит в туалет, запирает дверь, садится на унитаз и вспоминает одно событие из совсем недавнего прошлого. Это было в воскресенье. Рафаэль пригласил их на завтрак. В гостях Фатима, сидя на белом кожаном диване, во всеуслышание заявила, что не привыкла завтракать, что на самом деле она едва успевает проглотить чашку кофе, прежде чем приняться за домашние дела.

Мансебо погружается в тяжкие раздумья, потому что хочет вспомнить мельчайшие детали поведения жены на том завтраке у Рафаэля. В этой истории с завтраком есть еще кое-что, чего Мансебо не в силах понять. Фатима бежала в булочную через бульвар так, словно совершала что-то преступное, что-то запретное. Почему она хранит в тайне от него свои утренние походы в магазин? Сколько раз она говорила мужу, что видит Адель только за ужином. Зачем она говорит то, что не соответствует действительности?

Мансебо моет руки после посещения туалета и решительным шагом направляется в спальню. Фатима не отрывается от книги, когда входит муж. Мансебо небрежно откидывает одеяло, забирается в кровать и ложится рядом с женой.

– Да, ну и денек был, – говорит он с особым значением в голосе.

Фатима не отвечает, да и что, собственно, может она сказать?

– Завтра все начнется сначала, – продолжает он.

– Да, завтра будет такой же тяжелый день, как и сегодня.

«Тяжелый день, – думает Мансебо, – особенно для тебя. Конечно, тяжело все утро жевать сладости и пожирать выпечку». Фатима откладывает книгу, выключает лампу и треплет Мансебо по щеке. В ту же секунду комната освещается молнией. В Париж пришла долгожданная гроза.

* * *

– Дай мне денег, и я куплю себе пива!

Этот честный бомж заставляет многих улыбаться столь дерзкому заявлению. Многие действительно подают ему пару-другую евро, чтобы он смог купить себе прохладительного. Красный крест на шпиле церкви напоминает мне о предстоящей сегодня встрече. Я чувствую себя девочкой-подростком, которая хочет порвать с парнем, с которым не хочет встречаться.

По какой-то причине я хочу, чтобы Кристоф понял, что мы не можем больше видеться. По крайней мере, пока. Я и сама не знаю, почему это для меня так важно. Наверное, потому, что в его обществе так важна истина и правдивость. Истина же заключалась в том, что нам не следовало больше видеться. Он оказался частью эксперимента, но всякий эксперимент рано или поздно заканчивается.

Затихшая в последнее время паранойя снова расцвела пышным цветом, когда я получила четыре сообщения подряд, содержавшие комбинации цифр, начинавшиеся набором 0033, а это код Франции при международной связи. Меня снедало желание позвонить по одному из этих номеров. Но зачем мне, собственно говоря, узнавать, кому принадлежат эти телефонные номера? Слишком поздно разыгрывать из себя частного детектива. Однако, несмотря на все эти соображения, я все же позвонила по одному из номеров. Он оказался несуществующим. Я закрыла компьютер и собралась идти в церковь.

•

– Аллах всепрощающий и милосердный, в отличие от христианского Бога.

– Интересно, когда вы уверовали в ислам?

– В пятницу.

Мы рассмеялись.

– Несмотря на это, вы все же не очень религиозны.

– Нет, я верующая, как и большинство менеджеров по продажам.

Кристоф вопросительно посмотрел на меня. Как он поймет мою шутку?

– Почему вы атеистка?

– Потому что мне не нравится стоять спиной к самой себе.

– Это мировоззрение.

Он расстроен и разочарован.

– Да, именно это я имею в виду. Вы счастливцы, сумевшие убедить себя в вере, и свысока смотрите на нас, несчастных, которые так и не сумели отыскать дорогу домой.

Я пожалела о сказанном. Наверное, это было слишком жестко, но Кристоф не обиделся.

– Но каким образом религия может служит злу? – спросил он.

– Вы ждете от меня утверждения, что религия – причина войн, но для этого у вас есть контраргумент – вы скажете, что воюют не религии, а люди. Но я не стану говорить о войне. Я скажу, что зло большинства религий заключается в том, что они заставляют людей верить в высшую силу. Это отнимает у человека его природную силу. Мы отнимаем у себя наше собственное, не заемное, блаженство и счастье, и воздаем почести чему-то или кому-то вне нас. Религия умаляет и унижает нас. Я никогда не соглашусь приписывать власть и силу кому бы то ни было, кроме самого человека. Я духовный атеист, который не верит, а знает.

Кристоф смотрит на меня. В его глазах я читаю радость. Но он молчит. Заканчивать отношения всегда бывает не к месту. Я прекрасно это знаю. Но хорошо бы сделать это сейчас.

– Как дела у вас в семье, как жена и дети?

Я на самом деле искренне думала, что должна была это сказать, и, сделав это, увильнула от ответственности.

– Как у них дела? Жена окончательно со мной объяснилась. Она сильная женщина, твердая в своих убеждениях, хотя вы, вероятно, думаете, что она проявила слабость, позволив себя обмануть. Мои дети… мы встречаемся по выходным.

Мало того что я не смогла поставить точку, так еще и разбередила его раны, прежде чем покинуть.

– По выходным? Значит, вы уже не живете у себя дома?

Он покачал головой. Стало так тихо, как может быть только в церкви.

– Сейчас я живу в Ла-Дефанс, в отеле «Хилтон». Вы там наверняка не жили и даже туда не заскакивали.

Я улыбнулась.

– Это временное решение. Фирма оплачивает мое проживание. Они охотно это делают, зная, что на работе я засиживаюсь допоздна, а приходить должен вовремя. Так что они действуют отнюдь не из милосердия. В отпуск я возьму детей и поеду к моим родителям в Бретань, а летом подыщу себе квартиру недалеко от квартиры жены.

Я тяжело вздохнула:

– С осени меня здесь уже не будет.

– Вы смените работу? – серьезно спросил он.

– Да, но большего сказать не могу.

– Это имеет отношение к «Ареве» или я ошибаюсь? У вас с ними договор? Вы же не менеджер по продажам, не так ли? Понятно, что такая компания, как «Арева», занимается тайными делами. Теперь вот еще похищение сотрудника «Аревы» в Нигерии… Ой, ой! Вы осторожны? Вам не придется далеко уезжать?

Я покачала головой. Теперь я чувствовала себя значительно лучше. Он приблизился к истине. Я работала по секретному договору с «Аревой». Я не была менеджером по продажам, и я собралась менять работу. Меня смущало только одно обстоятельство – его сочувствие и тревога за меня.

Консьержка бросилась за мной, но потом замедлила шаг, поняв, что успеет перехватить меня, прежде чем я войду в лифт.

– Добрый вечер, мадам.

– Добрый вечер.

– Я хотела вам сказать, потому что на днях мы уже говорили об этом… Так вот, месье Канива умер. Я хотела, чтобы вы об этом знали.

– Я и сама уже догадалась. У него в квартире теперь всегда черные окна – и днем и ночью.

– Черные – это самое подходящее слово. Вы знали, что у него была кошка?

– Нет, – солгала я. У меня не было ни сил, ни желания рассказывать о том, какие чувства я испытала, когда увидела эту несчастную кошку.

– Так вот, у него была кошка, и поэтому я пошла в его квартиру, чтобы, как всегда, покормить животное. И знаете, что я обнаружила на двери?

Я покачала головой.

– Букет цветов!

Меня удивило возмущение консьержки.

– Нет, вы представляете? Кто бы мог сделать такое? Это же ужасно!

Я ничего не поняла, но мне очень хотелось узнать, что ужасного нашла в этом консьержка.

– И что здесь страшного?

Она удивленно посмотрела на меня, видимо думая, что я решила подшутить над ней.

– Кому пришла в голову мысль что-то праздновать, делать горохового шута из умершего человека! Это то же самое, что осквернить могилу!

Она заплакала. Я поставила на пол два пакета и обняла ее, ощутив ее маленькое, сотрясавшееся от рыданий тело.

– Но, мадам, кто сказал, что из него сделали шута. Может быть, кто-то хотел воздать ему почести?

Мысленно я отметила, что выражаюсь как месье Каро. Консьержка посмотрела на меня расширенными глазами.

– Это был пестрый, яркий букет, перевязанный красной лентой. Такой букет подошел бы для свадьбы, но отнюдь не для похорон!

Последние слова она громко выкрикнула. Я ни за что не могла бы подумать, что символический прощальный дар можно расценить как осквернение могил. Я была уверена, что и сам месье Канива так бы его не расценил. Но мои возложения цветов на могилы неверно толковали уже не первый раз.

* * *

Вид купюр в банке из-под оливок пробуждает в душе Мансебо неприятные чувства. Это происходит с ним впервые, но теперь, когда у него есть сомнения в подлинности денежных знаков, он начинает обращаться с ними с большей осторожностью, как с бомбой, в которую вставлен тикающий часовой механизм. Магазин уже открыт, лотки с зеленью и фруктами вынесены, консервы распакованы и расставлены по полкам.

Мансебо решил привести все в порядок, прежде чем считать деньги. Он уже сделал это три раза, и каждый раз испытывал разные чувства. У него, правда, нет слов для их обозначения. Получив вознаграждение в первый раз, он не испытывал никаких угрызений совести. Он получил деньги, собственно, не за работу, а за сидение перед магазином. Но теперь, пережив налет каких-то психов, побывав в больнице с нервным срывом, испытывает совершенно иные чувства. Наверное, надо потребовать повышения оплаты.

И в то же время он уже не мыслит себе жизни без этого задания. Мансебо помнит, что испытывал похожие чувства после рождения Надии. Тогда он не мог себе представить, как жил без детей, и ни за что на свете не согласился бы тогда вернуться в те времена. Пусть дети доставляют столько хлопот. Однако задание это когда-нибудь кончится, и Мансебо твердо это знает. Рано или поздно любовница обнаружится, а если ее нет, то мадам Кэт и в этом случае получит то, что она хотела, и на этом все прекратится. И то и другое одинаково не нравятся Мансебо. Но он знает и другое: когда закончится это задание, непременно появится что-то новое.