Текст книги "Энцо Феррари. Биография"

КАЗАЛОСЬ, ОН СЧИТАЕТ ВОЙНУ НЕ БОЛЕЕ ЧЕМ ДОСАДНЫМ ПЕРЕБОЕМ В РАБОТЕ СВОЕГО ГОНОЧНОГО ПРЕДПРИЯТИЯ И ПОТОМУ УПОРНО СТРЕМИТСЯ К ТОМУ, ЧТОБЫ ВЫЖАТЬ ИЗ НЕЕ МАКСИМУМ ЛИЧНОЙ ВЫГОДЫ. ТАКОЕ ОТНОШЕНИЕ ЕДВА ЛИ БЫЛО УНИКАЛЬНЫМ ПРИМЕРОМ СРЕДИ ИТАЛЬЯНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ.

Муссолини никогда не мог рассчитывать на беспрекословное подчинение и горячий энтузиазм своих подданных, каким пользовался Гитлер в Германии. Ему постоянно противостояла крепкая антифашистская коалиция из старых роялистов, социалистов, академиков и влиятельной коммунистической партии, чьи основные силы были сосредоточены на индустриальном севере страны. К своей чести, Муссолини, в отличие от Гитлера и Сталина, отдававших бесчеловечные приказы, не травил своих политических противников погромами, и мало кто из его оппонентов был убит или посажен в тюрьму. Как и многие другие аспекты фашистского режима, его жестокость была скорее показной, нежели реальной. Подсчитано, что в период с 1927 по 1943 год фашисты приговорили к смерти примерно 5 тысяч человек, но действительно казнили только 29 из них. Ряд диссидентов просто покинул страну, и в их числе был блестящий ученый-ядерщик Энрико Ферми, сыгравший важную и ценную роль в деле создания американской атомной бомбы.

Вклад Феррари в военное дело, как и столь многое в его насыщенной жизни, изобиловал противоречиями. Известно, что он занимался выпуском экзотических немецких станков – изощренных гидравлических шлифовальных машин, которые, как он утверждал, использовались в производстве подшипников. Некоторые утверждают другое. Версия Феррари гласит, что его познакомил с туринским бизнесменом Коррадо Гатти его друг и коллега Энрико Нарди. Гатти, как утверждалось, предложил Auto Avio Costruzione заняться копированием производившихся в Германии фирмой Jung шлифовальных станков – по патенту. Феррари говорил, что попытался этим заняться, но получил отказ. Немцы утверждали, что никогда никому не предоставляли таких патентных прав, и, кроме того, беспечно заявили, что сильно сомневаются, что кто-то другой, кроме них самих, обладает достаточной компетентностью в технических вопросах, чтобы самостоятельно производить столь сложные и искусно сделанные устройства.

Но Феррари выяснил, что немецкие патенты не подпадали под действие итальянских законов, и принял решение начать копирование станков без разрешения патентообладателей. Это решение имело колоссальный успех.

Однако существует и другая, более детальная версия истории, озвученная Франко Кортезе в 1984 году итальянскому историку Анджело Тито Ансельми. Кортезе тогда был 38-летним джентльменом и гонщиком-любителем, имевшим некоторую известность в автоспортивных кругах. Он свел Феррари с фирмой Эрнесто Бреды из Брешии. Бреда был могущественным магнатом, занимавшимся производством вооружений и военной техники для правительства. Глава компании был родственником графа Джованни Лурани, известного автоспортивного журналиста, некогда выступавшего в качестве гонщика, и уважаемого многими энтузиаста, имевшего обширные связи в спортивной среде. Кортезе при посредничестве Лурани познакомил Феррари с Бредой, представив Энцо как потенциального поставщика станков, в которых нуждалась компания магната. Но использоваться они должны были не для производства подшипников, а для изготовления компонентов к пулеметам «Type 37».

В своих мемуарах Феррари предпочитает игнорировать тот факт, что он работал на Breda, или то, что его шлифовальные станки применялись для производства чего-то, кроме подшипников. Но к 1942 году его фирма уже имела все необходимые ресурсы для того, чтобы заниматься очень сложной механической обработкой материалов; Кортезе, ставший крайне эффективным «дорожным менеджером», раструбил о Феррари на всю долину реки По. Едва ли это было легкой задачей, учитывая все усиливавшееся нежелание его работодателя покидать Модену. К примеру, Кортезе договорился о сделке с Бредой, по условиям которой Феррари должен был изготовить сложный редуктор с зубчатой передачей для особого десантного судна, строившегося для нужд итальянской армии. Breda переделывала большие шестицилиндровые двигатели Tipo D17, стоявшие на их самоходных автовагонах, для последующей установки в особые десантные суда, готовившиеся ко вторжению на Мальту. Феррари должен был изготовить коробки передач, которые позволили бы использовать моторы Breda для морских судов. Для маленькой фирмы этот контракт был очень выгодным делом, и когда управляющие Breda вызвали Феррари в Милан для подписания контракта, они уже находились в нетерпении, стремясь поскорее взяться за дело.

Феррари властно заявил Кортезе о том, что не поедет в Милан и что, если армия и Breda хотят закрыть сделку с ним, им придется самим приехать в Модену. Какое-то время между раздраженным Кортезе и бескомпромиссным Феррари происходил обмен телефонными звонками. «Чудо-человек» был непреклонен; он не согласен ехать 120 километров по древней Эмилиевой дороге в Пьяченцу, чтобы потом пересечь там По, а оттуда еще 40 километров тащиться до Милана. Ворча от недоумения, Кортезе и его свита из директоров и армейского начальства погрузились в восемь автомобилей и двинулись в сторону Модены для завершения сделки. Гора сама пришла к Магомету! И не в последний раз.

К началу 1943 года стало очевидно, что шансы стран Оси на победу в войне вот-вот испарятся окончательно. В начале 1942 года союзники объединили силы, и теперь их армии, поддерживаемые колоссальной промышленной мощью Соединенных Штатов, стали воевать все эффективнее и продвигались к победе со скоростью разогнавшегося товарного поезда. В июне 1943-го началось вторжение на Сицилию, и в тот момент показалось, что в планах Монтгомери и Паттона двинуться на север по всей территории итальянского «сапога». Италия стояла на пороге анархии. Забастовки охватили Милан и Турин. В течение нескольких недель Муссолини сместили с должности в результате бескровного переворота и заменили генералом Пьетро Бадольо, который сумел искусно убедить немцев в намерении итальянцев продолжать войну, а сам в это время тайком пытался заключить мир с силами союзников. Гитлер отреагировал на это с привычной жестокостью: выдавив Бадольо и лишив его власти, он возвратил Муссолини из изгнания в Апеннинах посредством внезапной, дерзкой вылазки и казнил тех, кто сместил дуче с должности, в том числе Чиано. После этого Италия превратилась в военную вотчину немцев – она больше не была для них союзником, скорее массивным и крепким объектом недвижимости, которую закаленные в боях отряды генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга должны были удерживать под контролем любой ценой.

Находившемуся на севере Феррари было приказано перевезти свой завод в более безопасное место. С конца 1942 года союзники расширяли ареалы своих авианалетов, усилив бомбардировки крупных индустриальных центров в долине По, и в результате вскоре был издан приказ о децентрализации промышленного сектора. Феррари по-прежнему обеспечивал работой примерно 40 рабочих, – в числе которых теперь были и женщины, – трудившихся в старом здании Scuderia на Виале Тренто и Триесте, и его бизнес процветал. Он был готов к расширению, так как был убежден, что через несколько месяцев немецкое сопротивление на юге окажется сломлено и воцарившийся мир откроет перед ним новые возможности для продолжения строительства гоночных автомобилей.

Для перемещения предприятия он присмотрел один объект недвижимости в деревне Формиджине, находившейся в нескольких километрах к югу от города. Но после серьезных переговоров владелец здания отказался его продавать. Тогда Энцо попросил Мино Амаротти, своего друга, жившего в маленькой коммуне Маранелло, помочь ему с поиском необходимой земли там. Городок Маранелло находился на приличном удалении от Модены, примерно в 16 километрах, но Феррари уже имел там кое-какую собственность: старый каменный фермерский дом, стоявший посреди вишневого сада. Амаротти помог ему убедить местного мельника продать его дом, находившийся по соседству с домом Феррари, а вместе с ним и земельный участок на другой стороне от трассы Абетоне-Бреннеро. Три этих объекта вместе образовали территорию достаточных размеров, чтобы на ней можно было возвести фабрику. В сжатые сроки был построен треугольный комплекс из деревянных и бетонных гаражей, и вскоре процветающая Auto Avio Construzione наняла еще сотню рабочих. Но недвижимость не будет принадлежать лично Энцо. По всей видимости, Феррари записал землю на имя Лауры, чтобы предотвратить появление в будущем каких-либо юридических проблем с государством, которые потенциально могли возникнуть. Времена были смутные, царила неопределенность, и хотя казалось, что немцев медленно, но верно вытесняют из Италии, было невозможно предсказать, какой режим придет им на смену. Случиться могло все что угодно, и Феррари окажется лучше защищен, если здания и имущество будут поделены между ним и его женой. Их отношения теперь были не более чем юридической формальностью, скрепленной существованием общего сына и суровыми итальянскими традициями неприятия разводов. Но оба понимали ценность земельного имущества в столь опасные времена, и разделение прав на Маранелло безусловно было одобрено обоими супругами.

К тому времени, как Монтгомери со своими отрядами пересек Мессинский пролив (это случилось 3 сентября 1943 года), маленькое предприятие Феррари уже вовсю процветало. Контракт с Alfa Romeo, запрещавший ему использовать свое имя, истек, и старое название Auto Avio Construzione теперь включало в себя имя Scuderia Ferrari.

Тем временем немцы на деле доказывали, что являются не только боеспособными воинами, но и жестокими администраторами. Они сумели замедлить продвижение сил союзников в Анцио и вдоль Линии Густава у подножия Апеннинских гор, где опорой их оборонительных укреплений служил древний монастырь Монте-Кассино. На севере они подстегивали итальянскую промышленность к увеличению объемов производства, которое росло в лучшем случае вяло. Их основным поставщиком был Fiat, тративший большую часть своих сил на замедление производственного процесса и попытки воспрепятствовать депортации своих рабочих на немецкие заводы. Гигантский туринский концерн должен был производить по 180 самолетов ежемесячно. Но из-за бесконечного саботажа, забастовок, отсутствия рабочих на своих местах и откровенных симуляций бурной трудовой деятельности максимальный месячный объем готовой продукции завода в период с сентября 1943-го по конец войны составил 18 самолетов! Немцы требовали 1,5 тысячи авиационных двигателей в месяц. Получали же от 90 до 300. Объемы производства грузовиков были аналогично ничтожными, и почти половина изготовленных транспортных средств растворялась на черном рынке. Взбешенные таким поведением итальянцев немцы объявили в начале 1944 года о том, что все станки, инструменты и вся техническая база Fiat целиком должны быть перенесены в Германию. Это решение спровоцировало массовую забастовку, охватившую весь север Италии, и парализовало последние хилые военные силы немцев. Fiat никуда не переехал.

Даже крошечное предприятие Феррари не смогло увернуться от тяжелой руки захватчиков. В сентябре 1944 года делегация немецких офицеров прибыла на завод в Маранелло, чтобы проверить инвентарь и оценить объемы выпуска продукции. Должно быть, их удовлетворило состояние фабрики, ибо мастерские Феррари соответствовали даже самым изощренным немецким стандартам чистоты. Однако их внимание незамедлительно привлекли копии станков Jung’а, и Феррари, явно почувствовавшему себя не в своей тарелке, холодно объявили о том, что весь инвентарь шлифовального оборудования его фабрики будет реквизирован немецким правительством. После этого они отбыли, оставив Энцо – по крайней мере, в теории – лишь пустое здание завода, располагавшееся на земле, находившейся во владении его жены.

В реальности же ничего не изменилось. Немцы теперь были целиком и полностью поглощены сдерживанием сил союзников, пробивавшихся на север через Линию Цезаря в Пескаре. Сельская местность кишела толпами итальянских партизан. Они были так сильны и решительны, что немцам пришлось перебросить восемь дивизий для сдерживания их натиска. 4 ноября 1944 года американцы отправили свои главные рабочие лошадки европейского театра войны, четырехмоторные бомбардировщики «B-24 Liberator», на очередной ежедневный вылет. Их целью было скопление немецких войск, сосредоточенное вдоль, как считалось, последнего рубежа их обороны к югу от реки По. Линия, называвшаяся Готской, являла собой толком не связанную между собой череду бункеров, земляных укреплений и складов снабжения, пролегавшую сильно южнее Маранелло, однако завод Феррари все равно подпадал под описание целей и был вполне подходящей, если не сказать приоритетной целью бомбардировки. Несколько бомб с глухим стуком упало на пористый бетон заводских построек, частично повредив крышу и кое-какое «немецкое» оборудование, но спустя считаные недели предприятие вновь заработало в полную силу.

На этом этапе Энцо Феррари был глубоко погружен в разнообразные аспекты своего существования, которым было суждено оказать на его жизнь куда более значительный эффект в долгосрочной перспективе в сравнении с несколькими десятками килограммов взрывчатки. Самым непостоянным из них пока оставался женский аспект, а если точнее, то миловидная светловолосая женщина по имени Лина Ларди. Она была в числе многих десятков женщин, пришедших работать на фабрику по ходу войны, и ее приковывающая взгляд яркая внешность, несомненно, быстро привлекла внимание босса, чей сексуальный аппетит, несмотря на возраст 46 лет, по-прежнему оставался большим. Лина Ларди была родом из Кастельветро, деревни в сельской местности, находившейся примерно в 13 километрах от Маранелло. Она была окружена скалистыми горами, увенчанными средневековой крепостью и старинной церковью. О происхождении Лины известно мало. Но известно, что по натуре она была спокойной и мягкой, и эти качества характера сделали отношения с ней настоящим эмоциональным спасением для Энцо Феррари, связавшего себя с ней до конца жизни. Вдобавок она подарила «Коммендаторе» единственного наследника его империи.

Лина Ларди входила в его жизнь одновременно с новым видением будущего компании. Немцы отступали под натиском союзников по всем фронтам. «Крепость Европа» трещала по швам на востоке, западе и юге, и все шло к тому, что вскоре в Италию придет мир. Мужчины уже возвращались к своим прежним мирным мечтам, и мысли Феррари наверняка обращались к тем дням, когда гоночные машины с гарцующим жеребцом на борту будут с ревом вылетать из ворот фабрики на трассу в Абетоне. Его репутация в итальянском автоспортивном сообществе была крепка, и появление на пороге его фирмы крупного автопроизводителя с интересным предложением о сотрудничестве было лишь делом времени.

Этим автопроизводителем оказалась маститая фирма Isotta Fraschini – на одной из ее старых «Tipo iM» Феррари трижды участвовал в гонках в 1920 году. Это была старая и уважаемая марка, основанная в 1900 году. В 1920-е Isotta Fraschini создала несколько машин, по праву считавшихся одними из самых продвинутых люксовых автомобилей в мире, но, как и многие производители, выпускавшие машины в ограниченных количествах, фирма разорилась в результате Великой депрессии и к 1936 году вошла в структуру поглотившей ее Caproni (после неудачной попытки Генри Форда выкупить компанию для себя). Вскоре она переключилась на производство авиационных двигателей и дизельных грузовиков. Но чем ближе был конец войны, тем активнее менеджмент Isotta обсуждал планы по возвращению в автомобильный бизнес. С Феррари их свел все тот же граф Лурани, помогший Энцо наладить сотрудничество с Breda.

И вновь встреча была запланирована в Модене – небольшой делегации управляющих Isotta пришлось пуститься в неспешный и опасный путь из Милана. Они обсуждали перспективы выпуска спорткара с наступлением мира, и главным образом их идеи концентрировались вокруг болида с 12-цилиндровым мотором. Граф Лурани вспоминал, что Альберто Массимино присутствовал на этих встречах, и именно он делал первые чертежи будущей машины.

Встреча имеет для нас большую значимость, поскольку, согласно раздутой легенде Феррари, планов построить 12-цилиндровый двигатель не появлялось вплоть до следующего года, когда Энцо заключил альянс с Джоаккино Коломбо. Большинство биографов поддерживает версию о том, что Феррари самолично создал «V12» из ничего, хотя это нонсенс; Mercedes-Benz, Auto Union и Alfa Romeo (и здесь перечислены только три компании) давно уже доказали эффективность этой конфигурации. Но Лурани настаивал, что проходившие в 1944 году обсуждения с менеджментом Isotta Fraschini повлияли на решение Феррари самостоятельно использовать 12-цилиндровую конфигурацию мотора. Как бы то ни было, вся эта история с партнерством зашла в тупик. Вскоре после встречи завод Isotta Fraschini сровняли с землей американские бомбы, и большая часть команды управленцев фабрики рассеялась кто куда: одни пустились в бега, другие угодили в плен к итальянским Partigiani. Но если Лурани прав, а причин сомневаться в его показаниях почти нет, корни знаменитой «Ferrari V12», вероятно, уходят не в разум Энцо Феррари, а в зал заседания совета директоров Isotta Fraschini.

Дни становились все короче, и нескончаемая серость бытия окутывала Эмилию: 1944-й катился к своему концу, кругом царила атмосфера страха и неопределенности. Страна погрузилась в хаос. Кто мог представить, какое правительство – или несколько разных правительств – окажется у власти в разрушенной и раздробленной на куски Италии? Деловые перспективы Феррари были туманными, особенно теперь, когда долгие переговоры с Isotta Fraschini обернулись прахом, а пуповина, связывавшая с Alfa Romeo, давно и навсегда оборвалась.

Еще хуже было то, что искушение бездонной казной Орси оказалось слишком сильным для Альберто Массимино, и он не устоял. Великолепный инженер, ставший столь ценным игроком в команде, разрабатывавшей «158-ю» и создававший спорткар «815», наконец согласился покинуть Ferrari и перебраться на другой конец города работать в мастерской принципиальных соперников из Maserati. «Дезертирство» Массимино стало серьезным ударом для Феррари, поскольку он рассчитывал, что инженер займется дизайном новых двигателей – а может, и автомобилей целиком, – как только утихнут бои.

В феврале 1945-го вернулись американские бомбардировщики, и на сей раз они нанесли куда больший урон цехам в Маранелло. Поскольку ущерб был огромным, на восстановление предприятия потребуются многие месяцы. Мир Феррари в буквальном смысле рушился у него на глазах. Более того, драмы разворачивались не только в Модене, но и в Кастельветро.

Лина Ларди была на пятом месяце беременности. Феррари понимал, что к середине года станет отцом незаконнорожденного ребенка. Перед ним открывалась совершенно новая, теневая жизнь. Вдобавок ситуация в Модене была аналогично удручающей. Дело было не только в отношениях с Лаурой – они пребывали в своем обычном состоянии кипящей взаимной ненависти, – но и в Дино: он был болен. У 12-летнего сына Энцо обследовавшие его врачи нашли симптомы заболевания, которое, по их словам, неизбежно должно было привести к смерти. Наверняка от внимания Энцо не ускользнула ирония судьбы, ведь он одновременно терял одного ребенка и обретал другого.

Пока война грохотала вокруг, Энцо Феррари впервые со времен тех мрачных дней 1918 года почувствовал горечь поражения. Анархия, жестокость и смерть были повсюду: в усеянных снарядами городах, в некогда безмятежной Паданской низменности, на окропленных кровью Апеннинах над головой, даже в его собственном доме. Мир неспешно приходил в его страну, но будет ли он много лучше разорений войны?

Глава 9

Война охватила Италию, словно ураган: она с безумной яростью обрушивалась на один регион, а другой беспечно обходила стороной, ничего не касаясь. От бомбардировок сильнее всего пострадали Турин и Милан на западе, тогда как юг понес наибольший ущерб от артиллерийских орудий: немцы и союзники осыпали друг друга снарядами вдоль всего Апеннинского хребта. Если не считать спорадических бомбардировок вроде тех, что обрушились на фабрику в Маранелло, Модена избежала серьезного урона. Электроэнергии не хватало, а многие товары первой необходимости были в дефиците, но плодородные земли вокруг города позволили его жителям не испытывать значительной нужды в провизии большую часть войны.

Для Энцо Феррари первые месяцы 1945 года обернулись тяжелой личной драмой, выходившей за рамки жестокой реальности войны. 22 мая Лина Ларди родила ему его второго сына. В отличие от Дино, хрупкого и довольно неуверенного в себе 13-летнего подростка, новый ребенок казался здоровым – сказывались сильные гены матери. Его назвали Пьеро и незамедлительно изолировали ото всех в доме Ларди в Кастельветро. Феррари совершал регулярные визиты к матери и ребенку, но существование Пьеро Ларди, незаконнорожденного сына знаменитого местного бизнесмена из автоспортивной среды будет скрываться еще долгие годы. О нем будут знать лишь несколько человек из числа ближайших доверенных лиц Энцо.

Пьеро Ларди пришел в наш мир спустя месяц после смерти нахального крестьянина, чья спесь завела Италию на этот причудливый аттракцион с американскими горками: то вверх, то вниз, и так два десятка лет подряд. В апреле Partigiani захватили Бенито Муссолини на берегу озера Гарда в тот момент, когда он пытался ускользнуть из страны в обличье немецкого солдата. Надругательство над его телом (а также телом его любовницы) – которое было повешено, как говяжья туша, на фонарном столбе в Милане – стало последним символическом актом самоочищения итальянского народа от фашистского фарса.

К июню 1945 года основная масса нерегулярного партизанского ополчения, насчитывавшего 150 тысяч человек и находившегося по большей части под контролем влиятельной в стране коммунистической партии, сложила оружие и разошлась по домам. Впереди их ждала гигантская задача по восстановлению Италии, политическому, духовному и физическому. Индустриальные северные регионы понесли серьезный ущерб, и многие мосты, автострады, электростанции, телефонные линии, системы очистки воды и системы канализации в стране нуждались в существенном ремонте и обновлении. Это был мрачный период для Италии, отмеченный цинизмом и коррупцией. Люди с яростью ополчились на фашистов как на людей, повинных в вознесении надежд и амбиций на абсурдные, истерические высоты. Началась охота на членов партии и госслужащих, коих было свыше 800 тысяч. Многих из них линчевали и бросили в тюрьмы по итогам «судебных» расправ. Другие прошли через унижения, которым их подвергли «комитеты дефашизации», поддерживаемые профсоюзами и коалицией левых партий с коммунистами. И все же итальянцы довольно быстро простили причастных. К 1946 году была объявлена амнистия, и лишь 3–4 тысячи бывших фашистов и известных военных преступников остались сидеть в тюрьмах. Более того, «наказания», отмеренные им Partigiani, были во многом комического свойства, характерного для режима самого дуче. Завоеватели зачастую захватывали какую-нибудь деревушку на итальянском севере и незамедлительно объявляли здание деревенской ратуши casa di popolo, домом народа. После этого начиналась громкая театральная охота на местных фашистов и чернорубашечников. Было много угроз, криков и позерства, виновные в это время тихо ускользали из деревень, а те, кто оставался, попросту объявлялись невиновными. В считаные дни жизнь возвращалась в норму.

Уго Гоббато не так повезло. Когда в один из дней он выходил с завода в Портелло, его убил стрелок-одиночка. Убийцу так и не нашли, неясным остался и мотив преступления. Учитывая работу Гоббато на фашистское правительство, вероятно, что его убийство могло иметь политический подтекст. Но есть вероятность и того, что некий недовольный работник завода, по неизвестным причинам затаивший обиду на Гоббато, попросту воспользовался хаосом и сумятицей как удобным прикрытием для убийства, не имевшего ни социальной, ни какой-либо политической подоплеки. Как бы то ни было, Гоббато – заслуженно или нет – стал жертвой того безумия, что охватило всю Италию.

Другой старый друг Энцо к тому времени уже исчез. Эдуардо Вебер, гений карбюрации – чья продукция с 1937 года на эксклюзивных условиях поставлялась Alfa Romeo и ставилась на все модели завода, – более двадцати лет сотрудничавший с Феррари, пропал незадолго до окончания боев. Некоторые распространяли слухи о том, что он попал в плен к партизанам-коммунистам, желавшим получить за него выкуп. Но эти слухи так и не получили подтверждения, а тело Вебера так и не было найдено.

Первоначальная оценка ущерба страны от военных действий оказалась несколько раздутой. Инфраструктура – мосты, шоссе и туннели – понесла серьезный урон, и изначально промышленное производство рухнуло до показателя в одну пятую от уровня 1938 года (хотя в значительной степени такое падение было обусловлено инфляцией, трудовыми спорами, слабым курсом валюты и забастовками, нежели реальными физическими разрушениями). На юге аграрная по своей сути экономика работала вполсилы. Но как только ремонтные бригады разгребли руины в таких городах, как Милан, Турин и Модена, оказалось, что на самом деле производственные мощности заводов снизились не более чем на 10 %.

Главными угрозами для Италии были политическая и экономическая. Старое правое политическое крыло и новые левые – ведомые сильной коммунистической партией – соперничали друг с другом за власть, и в этом хаосе финансовая стабильность страны балансировала на краю бездны. Человеком, на которого легла ответственность за вытягивание Италии из этой кошмарной ситуации, стал жесткий, глубоко религиозный и начисто лишенный чувства юмора северянин по имени Альчиде Де Гаспери. Давний оппонент Муссолини, он прожил большую часть последнего десятилетия в Ватикане, где находился в статусе политического беженца. Именно Де Гаспери объединит центристские силы под лозунгами христианских демократов, нейтрализует коммунистов и поведет Италию к тому, что потом назовут «экономическим чудом».

Это «чудо» во многих отношениях можно было приписать плану Маршалла и потоку янки-долларов, полившихся в страну рекой в конце 1940-х. О том, смог бы Де Гаспери – или кто-либо другой на его месте – поднять Италию на ноги без американских щедрот или нет, можно только догадываться. Как бы то ни было, экономическое возрождение помогло и Энцо Феррари, поскольку в краткие сроки породило класс богатых спортсменов, желавших потратить свои вновь обретенные лиры на самые свежие и броские спорткары из Маранелло.

За счет комбинации из везения и искусного политического лавирования Энцо Феррари, по всей видимости, удалось выкрутиться из беды относительно невредимым. Потерпевшие поражение немцы вместе с их патентами теперь перестали быть препятствием, а это значило, что станковый бизнес Энцо имел все шансы удачно воспользоваться тем преимуществом, которое ему давала наметившаяся индустриальная реконструкция. Фабрику быстро восстанавливали, а Кортезе был готов искать для нее клиентов, несмотря на то, что электроэнергия по-прежнему была в дефиците, а хроническое недовольство рабочих, выливавшееся в беспорядки и волнения, ударяло по всем предприятиям, работавшим в долине реки По. Однако в сравнении с осложнениями в здоровье Дино и неожиданным появлением на свет маленького Пьеро коммерческий аспект жизни Феррари выглядел еще вполне позитивно. Находившаяся в собственности Энцо недвижимость вкупе с бизнесом, как раз отвечавшим нуждам мирной Италии, предвещали стабильное и процветающее будущее этому человеку, стремительно приближавшемуся к своему пятидесятому дню рождения.

Для Энцо Феррари 1945 год стал лишь началом, а не концом. Мысль о том, чтобы сдаться или увязнуть в сером однообразии жизни моденского дворянства, наверное, никогда и не приходила ему в голову. Наступление мира стало желанной передышкой для его соотечественников, для него же оно стало призывом к оружию. Автогонки вскоре возобновятся, и он был настроен стать их частью – но на сей раз не в качестве подставного лица Alfa Romeo или конструктора машин для богатых спортсменов, а в роли производителя своих собственных автомобилей. Долгое время шли споры о том, когда и как Феррари принял решение забросить свой бизнес со станками и заняться производством автомобилей, но, по воспоминаниям Кортезе и Коломбо, становится очевидно, что этот переход носил эволюционный характер – это была медленная трансформация, растянувшаяся, вероятно, на пять лет.

Причина его возвращения в автомобильный бизнес была простой: ничего другого он не знал. Станки были лишь переходной фазой, не более чем временной мерой на период войны. Но его репутация, его контракты, его страсть концентрировались вокруг машин, и не было ни единой логической причины, по которой они должны были перестать привлекать его внимание по окончании военных действий. Недолгие заигрывания с Isotta Fraschini только укрепили его решительное стремление строить собственные автомобили на фабрике, размеры которой теперь достигали 3700 квадратных метров – или примерно в четыре раза больше территории старой Scuderia. Ему по-прежнему не хватало собственного литейного цеха, но в остальном имевшееся у него оборудование было достаточно разнообразным, чтобы с его помощью можно было приступить к сложной и комплексной задаче построения автомобиля с нуля.

Но с чего же начать? Сперва он связался со старыми друзьями. Бацци согласился приехать на помощь. Alfa Romeo, изувеченная и погруженная в политический хаос, была еще очень далека от возобновления каких-либо проектов, так или иначе связанных с автомобилями, а посему признанный маг по части настройки моторов легко согласился возвратиться под крыло Феррари в Модену. Этот ход поможет Энцо компенсировать потери Массимино и искусного Витторио Беллентани – обоих переманила к себе Maserati. Было вполне очевидно, что больше всего Феррари хотел и сильнее всего нуждался в Витторио Яно – он был единственным дизайнером во всей Италии, которому Феррари целиком доверял как в профессиональном, так и в личном плане. Но Яно не собирался перебираться на новое место. В ходе войны он трудился в Lancia и упорно работал над новым, продвинутым купе с двигателем V6, которое впоследствии назовут «Aurelia». И хотя у Lancia не было сиюминутных планов по участию в гонках, предприятие работало стабильно и не страдало от политических дрязг и подковерных игр, какие охватили в последние годы Alfa Romeo. Более того, Lancia базировалась в его любимом Турине, и для 54-летнего Яно переезд оттуда в тоскливую, пыльную провинцию, какой была Модена, казался большим риском, особенно с учетом эфемерности планов Феррари. Если Энцо Феррари собирался найти себе дизайнера, то искать нужно было где-то в другом месте. И этим местом стал Милан. Джоаккино Коломбо искал работу. По видимости, он по-прежнему находился в штате Alfa Romeo, но с каждым днем его положение там ухудшалось. Профсоюз компании сформировал «комитет дефашизации» и расследовал роль нескольких менеджеров, имевших отношение к исчезнувшей теперь фашистской партии. Коломбо тоже был ее членом, хотя уровень его поддержки партии остается неясным. Посему самосуд постановил, что он должен уйти в отпуск. Времена были смутные, горячие, и хотя впоследствии большинство обвинений, предъявленных ему, смыли волны красноречивой риторики, убийство Гоббато наверняка ярко отпечаталось в памяти Коломбо. Из-за этого переезд в тихие предместья Модены показался ему привлекательным вариантом.