Текст книги "Книга поддержки. Как справиться с любыми потрясениями и стать сильнее"

У Мишель Сваим никогда не было семьи. Отец их покинул, когда ее мать была беременна; мать не проявляла к ней особого интереса. Выросшая в Массачусетсе, Мишель иногда часами ждала, чтобы ее забрали из школы. «Я думаю, это во многом определило мою жизнь, из-за чего я рано выскочила замуж и не стала полноценной личностью».

Мишель познакомилась со своим будущим мужем Дэйвом, когда ей было 15. «Думаю, я просто искала родителя, потому что у меня никогда не было отца, – рассказывает она. – Он определенно был героем наших отношений». Они вместе учились в Университете Уильяма и Мэри и поженились, когда Мишель исполнился 21 год. «Моя мама не разговаривала со мной на свадьбе, потому что не хотела меня терять, – продолжает Мишель. – Кроме того, мне с большим трудом давалась близость. Медовый месяц был ужасным».

В течение следующего десятилетия карьера Дэйва пошла вверх: он стал старшим пастором быстрорастущей церкви за пределами Бостона. Тем временем Мишель полностью зациклилась на себе. Она стала одержима бегом и страдала анорексией. Девять лет она почти ничего не ела. «Когда у вас нет возможности общаться с людьми и вы стыдитесь себя, ваша власть распространяется только на ваше собственное тело. Я не могла высказывать свою точку зрения, поэтому это был мой единственный способ себя контролировать».

Она съедала половину яблока в день.

Анорексия Мишель также сделала ее бесплодной. В течение семи лет она пыталась забеременеть, но безуспешно. Однажды она поскользнулась на льду во время бега, взлетела в воздух и приземлилась на спину. В больнице ей явился Господь. «Я сделал это с тобой», – сказал Он. На следующий день пришел муж и сказал, что у него тоже было видение: «Он сказал мне, что сделал это с тобой с определенной целью». В этот момент – заплаканные и наконец единодушные – они приняли решение изменить свою жизнь.

В следующем году они усыновили мальчика из Кореи. В течение десятилетия они усыновили еще десять детей. В конечном итоге они воспитывали восьмерых мальчиков и трех девочек. Некоторые были американцами, другие – беженцами. Они были черными, белыми, коричневыми, угандийцами, ирландцами, мексиканцами. Девочка, часами ожидавшая, пока мама заберет ее из школы, теперь ездит в школу и обратно по три часа в день.

Форма ее жизни: помятый минивэн. Именно этот предмет лучше всего воплощает собой ее жизнь в качестве мамы.

«В детстве я чувствовала себя одинокой, и это было большим движущим фактором в моей жизни. Все, что я когда-либо хотела, – это чувствовать себя любимой, и все, что я хочу сегодня, – это чтобы эти дети чувствовали, что их любят».

Принадлежность – чувство, возникающее в результате развития и поддержания близких личных отношений, – является столпом смысла, что самым наглядным образом подтверждается недавними исследованиями. В одном опросе о том, что придает смысл нашей жизни, 89 процентов респондентов указали межличностные отношения. 80-летнее стэнфордское исследование 1500 школьников показало, что люди с более глубокими социальными связями живут дольше. Джордж Вайллант, руководивший 70-летним гарвардским исследованием 268 мужчин (в котором участвовал Джон Ф. Кеннеди), пришел к выводу: «Единственное, что действительно имеет значение в жизни, – это ваши отношения с другими людьми».

В моих беседах каждый пятый выбрал форму, отражающую важность, которую они придают принадлежности. И здесь присутствует большой гендерный разрыв: 61 процент женщин и 39 процентов мужчин.

Причина, по которой принадлежность необычайно важна для смысла, заключается в том, что наш мозг – это орган, являющийся порождением культуры. Сущность человеческого бытия – это общие эмоции, связи и идеи. Результаты полученных за десятилетия исследований показывают, что позитивные социальные взаимодействия между людьми улучшают психическое и физическое здоровье. Больные раком лучше чувствуют себя в сообществах поддерживающих их людей, равно как и лица, ухаживающие за пациентами с болезнью Альцгеймера, алкоголики, жертвы травм и пациенты с посттравматическим стрессовым расстройством. Дети, пережившие «Лондонский блиц» («Лондонский блиц» – бомбардировки Лондона немецкой авиацией в течение 57 ночей подряд во время Второй мировой войны. – Прим. пер.) вместе со своими родителями, достигли большего успеха в жизни, чем те, кого эвакуировали в сельскую местность.

Ощущение принадлежности создают не только семья и группы поддержки. Это чувство могут порождать соседство, страна или даже работа. Люди с крепкими связями на рабочем месте более открыты для развития, являются отличными товарищами и легче приспосабливаются к новым условиям. К тому же они быстрее продвигаются по службе. Новые сотрудники, которых тепло принимают в первый же рабочий день, спустя девять месяцев становятся более продуктивными. Работники, формирующие доверительные отношения со своими руководителями, более конструктивно относятся к критическим замечаниям. Сослуживцы, устанавливающие более тесные взаимоотношения со своими коллегами, в своих электронных письмах местоимение «мы» используют чаще, чем «я»; те же, кого увольняют чаще, реже пользуются местоимением «мы».

Принадлежность для многих является определяющим чувством.

Например, для таких людей, как Эллен Шафер, которая выросла на ферме в Северной Дакоте, переехала в большой город, где работала в Target и General Mills. Когда ее муж потерял работу, она вернулась в Fargo, чтобы быть ближе к семье, и построила сообщество близких по духу людей вокруг клуба ежемесячных ужинов. «Моя жизнь – одна из тех форм, которые вы создаете с помощью спирографа, когда помещаете ручку в кружок и она превращается в цветок. Она совсем не линия – как это было бы скучно!»

Как Джен Девор, звездная спортсменка из Сиэтла, которая познакомилась со своим мужем в Йельском университете и стала энергичным руководителем в газете Los Angeles Times, но бросила работу, чтобы воспитывать троих мальчиков, поддерживать мужа и изучать происхождение своей семьи. Форма ее жизни – дом. «Я надеюсь, что оказала влияние на свое сообщество и несла в мир добро, но в конечном итоге я хочу приносить пользу своей семье».

Как Лиза Хеффернан, внучка русских беженцев от Холокоста, которая отвернулась от своих родителей в 17 лет, вырастила двоих сыновей, а затем так беспокоилась о том, что они ее бросят, что стала соучредителем популярной группы в Facebook* (см. Примечание на стр. 472) для родителей с синдромом «опустевшего гнезда». «Вся моя миссия заключалась в том, чтобы создать семейное древо. У нас с мужем были ненадежные родители, поэтому мы сосредоточились на том, чтобы наши дети всегда могли на нас опереться».

И Эмбер Александер, которая выросла в дружном трейлерном парке в Гэри, штат Индиана, в возрасте 20 лет тяжело перенесла смерть троих своих близких, возглавила местное отделение YMCA (YMCA, «Юношеская христианская ассоциация» – молодежная волонтерская организация. – Прим. пер.), а затем была совершенно раздавлена опухолью мозга у своего двухлетнего сына. «Я вижу свою жизнь как сердце, потому что Бог благословил меня любовью, даже несмотря на всю мою боль и испытания».

Любовь – доминирующее чувство тех, кто ставит отношения во главу угла своей жизни. Люди, выбравшие форму круга, в наибольшей степени (по сравнению с людьми линий и звезд, с которыми я беседовал) обладают душевным покоем. Их «мы»-истории > их «я»-историй. Но они не самые страстные. Это характерная особенность третьей группы.

Тами Троттье выросла в индейской резервации Черепашьей горы на границе Северной Дакоты с Канадой. Младшая из четырех сестер, посещавших католические школы, она была мучительно застенчивой. «Застенчивость была ужасно изнурительной, мое лицо, моя челюсть, мой рот открывался, но я не могла говорить. Сестры не хотели меня никуда с собой брать: “С ней стыда не оберешься!”»

Тами единственная из сестер отказалась работать в семейном продуктовом магазине. Вместо этого она поступила в Государственный университет Майнота, где изучала журналистику. Она также начала интересоваться культурным наследием своего народа, от которого, как ей казалось, она была оторвана в резервации. Она ходила в традиционные индейские парильни, начала танцевать, взяла оджибвийское имя – Женщина Красного Ветра. «Все дело в развитии отношений с другими коренными народами, – рассказывает она. – Наша травма заключается в том, что на нас напали».

Основываясь на этом интересе к травме, она получила докторскую степень по клинической психологии. «Я всегда хотела быть врачом, – говорит она. – Я хотела, чтобы нашим людям было чем гордиться». Она вышла замуж за члена своего племени, родила ребенка и пыталась зачать другого. Но возникли проблемы. В окружении белых мужчин на работе она начала испытывать неуверенность в себе. У нее было две неудачных беременности. «Два года я жила в тоске и тревоге. Я похудела на 60 фунтов. Я была тенью человека».

Затем ее озарило: западная медицина никогда ее не вылечит. Она погрузилась в местные оздоровительные практики, изучала целебные силы животных и получила новый объем знаний, который она назвала «Черепашья медицина». «Однажды я вскочила и объявила: “Я собираюсь учить людей исцелять самих себя”».

Она переехала с семьей обратно в резервацию и основала клинику для женщин и девочек. Это первая клиника на землях коренных народов, полностью управляемая женщинами. «Люди спрашивали: “Сможете ли вы это сделать? Справитесь ли с финансовой точки зрения?” Я никогда не сомневалась, потому что есть разница между профессией и призванием. Однажды открыв, что мне следует делать, я поняла, что ничто не сможет меня остановить».

Форма жизни Тами отражает ее страсть – это панцирь черепахи.

«Как и черепаха, я поняла, что временами вам нужно укрываться в своем панцире, чтобы себя защитить, но вы не можете жить в нем постоянно. У вас должна быть цель. Моя – это осознанность, жизнь в медленном и стабильном темпе и забота не только о своем панцире, но также и о моих людях».

Наличие идеала, «божественной» истории, – это третий основной столп жизни, полной смысла. Идеал – это нечто, во что вы верите, нечто большее, чем вы сами. Это служение Богу, экологически ответственное поведение, наставничество, марши протеста, забота о ближних, пропагандистская деятельность. Стремление к идеалу делает вашу жизнь осмысленной и воспитывает чувство самопожертвования. И это приносит человеку пользу: те, кто занимается добровольческой деятельностью, чувствуют себя счастливее и живут дольше.

Но это также и сложно. Четверо из десяти утверждают, что у них нет идеалов. Одна из причин может заключаться в том, что источники идеалов меняются. Чем реже мы черпаем их в религии, тем чаще ищем в работе. Но только треть из нас говорит, что труд наполняет их жизнь смыслом. Эти люди в основном выполняют работу, которая уменьшает страдания, улучшает мир или доставляет удовольствие. В известном исследовании Джейн Даттон и ее коллеги обнаружили, что даже люди, выполняющие самую «грязную» работу в больнице, например меняющие подкладные судна, могут извлечь из своей работы глубокий смысл, если верят, что улучшают жизнь пациентов.

Забота о ближнем – еще одна сфера, приближающая многих людей к их идеалу. Помощь нуждающимся ведет к улучшению здоровья и благополучия не только тех, кто получает помощь, но и тех, кто ее оказывает. Пациенты больницы, помогающие новичкам, у которых только что диагностировали заболевание, сами быстрее выздоравливают.

То же самое относится и к неизлечимым больным. По мере того, как болезнь моего отца прогрессировала, он все чаще обращал внимание на то, как тяжело приходится моей маме. Когда я заболел раком, я создал «Совет отцов» для своих дочерей. Опять же, хотя я и не понимал этого в то время, теперь я вижу, как это способствовало всем трем основам смысла: свободе воли («Я что-то делаю!»), принадлежности («Я углубляю связи между моей семьей и моими друзьями») и идеалам («Я помогаю дочерям преодолеть их боль»).

Идеалы были основным источником смысла и доминирующей формой для трех из десяти моих собеседников.

Это люди, подобные Брин Энтеркин, которая собрала 34 тысячи долларов на строительство школы для девочек в Камбодже, еще учась в старших классах; переехала в Уганду в возрасте 20 лет, чтобы работать над проблемой недоедания; а затем продолжила обучение социальных предпринимателей по всему миру. Форма ее жизни – спираль Фибоначчи (Спираль Фибоначчи – это последовательность соединенных четвертей окружностей, вписанных внутри массивов квадратов. – Прим. пер.). «Я вижу свою жизнь как любовь к людям, которая начиналась с малого, но постепенно расширяется, чтобы служить все большему и большему числу людей».

Это Вали Али, который родился евреем по имени Мелвин Мейер в Старквилле, штат Миссисипи, во время учебы в Университете Алабамы сжег крест на лужайке перед своим домом в поддержку интеграции, был помещен в психиатрическое учреждение после заигрываний с ЛСД, а затем принял ислам и стал суфийским мастером. Его форма – крылатое сердце суфийского ордена.

Дейзи Хан, которая родилась в традиционной мусульманской семье в Пакистане с ограниченной свободой для девочек, посещала школу на Лонг-Айленде, работала на Уолл-стрит, а затем вышла замуж за либерального имама и открыла некоммерческую организацию по распространению идей гендерного равенства в мусульманском мире. Форма ее жизни – боксерские перчатки. «Я боец. Я всегда раздвигала границы. И я собираюсь взять эти перчатки и передать их следующему поколению, которое будет в них нуждаться».

И Джейсон Дойг, ямайская звезда НХЛ, который вышел на пенсию с избыточным весом и в бедственном положении, стал веганом, выдержал сахарную детоксикацию и стал проповедником здорового образа жизни. Форма его жизни – тор. «Это источник энергии в форме пончика, который находится в постоянном движении».

Спустя столетие после того, как Виктор Франкл впервые возложил на каждого из нас бремя определения того, что придает смысл нашей жизни, мы располагаем большим инструментарием, чем когда-либо, чтобы ответить на этот призыв. У нас есть три основных рычага, которыми мы можем воспользоваться: свобода воли, принадлежность и идеалы. У нас есть три основных истории, которые мы можем рассказать: наши «я»-история, «мы»-история и «божественная» история. У нас есть три преобладающие формы жизни, из которых мы можем выбирать: линии, круги и звезды. И время от времени, если наша жизнь меняет свою траекторию, мы можем пересматривать свои приоритеты по собственному усмотрению. Я называю этот процесс сменой формы, и это мощный способ создания смысла во времена личных изменений.

Глава 5
Восстановление баланса
Как мы создаем смысл во времена перемен

Смысл, который мы придаем нашей жизни, не является статичным или стабильным. Он пульсирует, колеблется и время от времени испаряется. Это ощущение потери ориентации часто возникает после землетрясения. Я думаю об этих моментах как о смысловом вакууме, когда из нашей жизни воздух высасывается, а прежний баланс стремлений, дающих нам свободу воли, чувство принадлежности и идеалы, начисто стирается. Далее следует серия сейсмических ударов, «волновой эффект» первоначального толчка, который часто вызывает страх и замешательство, но может быть и признаком выздоровления.

Затем наступает период смены формы.

Джейми Левин вспоминает свое детство в Вустере, штат Массачусетс, как время блаженства. «Ни развода, ни умирающих родственников. Я был так беззаботен», – рассказывает он. Конечно, возникали и острые ситуации. Мельница его отца обанкротилась, и отцу пришлось заново воссоздавать себя в качестве цветовода. «Это напугало меня в плане денег и породило стремление к финансовой безопасности», – говорит Джейми. Но это не пустило его жизнь под откос. Высокий, красивый и амбициозный, Джейми хорошо учился в школе, активно участвовал во внеклассных занятиях. Он рассчитывал поступить в Гарвард.

Его не приняли. «И тогда я, помню, в первый раз с волнением подумал: “Черт, я не получил того, чего хотел. Мне лучше перегруппироваться и понять, кем я хочу быть”». Он решил, что хочет быть сверхбогатым. Он поступил в Университет Брандейса на специальность «экономика» и проучился семестр в Лондонской школе экономики.

«Я хотел быть Алексом П. Китоном (Алекс П. Китон – главный герой телесериала Family Ties, «Семейные узы». – Прим. пер.), – продолжает он. – Я был ребенком эпохи Рейгана, вырос на комиксах про Богатенького Ричи. В то время был популярен телесериал “Закон и порядок”, где все богаты и имеют отличные машины. Не думаю, что я был чрезмерно зациклен на деньгах, полагаю, это было всеобщим стремлением в то время. 80-е годы – золотое время дискотек. Но деньги для меня были очень важны».

– Ты был придурком?

– Да, думаю, что был, – ответил он. – Я совершенно не обладал самосознанием.

Джейми получил степень магистра делового администрирования в Уортонской школе бизнеса и попытался устроиться на работу в сфере инвестиционного банкинга в Goldman Sachs. «Все в моей группе хотели получить эту работу, – вспоминает он. – Это была вершина. Элита. Просто чума». Его приняли. «Это был мой входной билет, – продолжает он. – Это стало своего рода искуплением за то, что случилось с моим отцом, и за то, что меня не приняли в Гарвард».

Он с головой погрузился в работу, трудился не покладая рук, начал подниматься по карьерной лестнице. «Я выпил свой “Кул-Эйд” до последней капли (Отсылка к массовому самоубийству сторонников деструктивной секты в Джонстауне, слепо веривших своему лидеру и по его приказу выпивших отравленный фруктовый напиток. – Прим. пер.), – говорит он. – Я был счастлив оказаться на беговой дорожке, и если бы кто-то просто переключил режим, я бы побежал еще быстрее». Он переехал в Лондон, женился на младшем партнере Ребекке. Она забеременела, и они купили дорогой дом в Челси. «Жизнь продолжала следовать по восходящей траектории», – рассказывает он.

Джейми воплощал собой чистую линию – свобода воли сделала его тем, кем он был.

Затем на восьмой неделе беременности Джейми и Ребекка отправились делать ультразвуковое сканирование плода. У их ребенка была обнаружена расщелина в стенке брюшины, из-за чего кишечник выпал в плодный пузырь. «Этот дефект не являлся такой уж редкостью, и с высокой долей вероятности поддавался лечению хирургическим путем, – рассказывает Джейми. – Но наша ситуация оказалось первой из многих, когда при 99-процентной вероятности того, что произойдет что-то хорошее, во всех этих случаях мы попадали в несчастный 1 процент».

Скарлетт родилась без одной трети кишечника – заболевание настолько редкое, что с ним не сталкивались даже ведущие лондонские доктора. Следующие десять месяцев она оставалась в больнице. С самого первого дня своего рождения она могла есть все, что хотела, но это проходило сквозь нее так быстро, что у нее не усваивались никакие питательные вещества. Каждый вечер на протяжении всей жизни, чтобы выжить, ей требовалась капельница.

Поначалу Джейми старался держать темп. Он уходил на работу на рассвете, дежурил в больнице с семи вечера до полуночи, а на следующий день все повторялось снова. Через несколько месяцев после рождения Скарлетт он стал партнером.

Но все остальное рушилось. Ребекка была вне себя от горя. Их брак разваливался. Уровень билирубина у Скарлетт начал повышаться, что означало, что работа печени серьезно нарушена. Единственный вариант – отучить ее от капельницы, но если они это сделают, она умрет с голоду. «Мы просто ждали ее смерти», – вспоминает Джейми.

Но вдруг из Америки пришло электронное письмо. «Одна наша дальняя родственница прочитала в Boston Globe статью о докторе, который нашел способ вводить детям внутривенное питание, не разрушая их печень». Через неделю Джейми был в Бостоне на встрече с этим врачом; две недели спустя Скарлетт вылетела в Соединенные Штаты.

Коктейль подействовал. Семья переехала в Бостон. У Джейми и Ребекки родился еще один ребенок, сын. Все это время Джейми ездил туда и обратно в офис Goldman в Нью-Йорке. Казалось, жизнь налаживается. Но напряжение оказалось слишком большим. Когда компания заявила, что им необходимо сократить штат, Джейми понял, что это означает.

«Итак, меня уволили», – сказал он.

Внезапно беговая дорожка остановилась. А вместе с ней денежный поток, движущая сила и смысл, который он из всего этого извлекал.

«Это действительно заставило меня пересмотреть свою жизнь, – рассказывает он, – и произвести переоценку ценностей».

Он оставался без работы в течение года, а когда наконец устроился на свою следующую работу, она была уже не на Уолл-стрит, а в небольшой биотехнологической фирме. Он изменил свой стиль руководства: тесно сотрудничал с подчиненными, интересовался их личной жизнью, поощрял их уделять больше времени семье. Что касается его собственной семьи, они с Ребеккой посещали семейного психолога.

«Я думаю, что история со Скарлетт действительно сбила нас с ног, – продолжает он. – Внезапно мне пришлось отказаться от всего, что связано с MBA, и заняться намного менее квалифицированным трудом. Мы должны были решить, расходиться нам или оставаться вместе. А оставаться вместе означало сделать наши отношения более приоритетными. Мы облажались вместе и должны были вместе приводить дела в порядок. В некотором смысле у нас был брак по расчету: теперь нам требовалось друг друга полюбить».

И они это сделали. К тому времени, когда я встретил Джейми, через 13 лет после того восьминедельного сканирования, он и его семья жили в Сан-Диего. Днем у Скарлетт была нормальная жизнь – она ходила в школу, общалась с друзьями, занималась спортом, – но каждый вечер приходила домой и подключалась к капельнице на девять часов. Каждый божий вечер.

Джейми и Ребекка внесли в свою жизнь соответствующие коррективы. Она была членом совета школы своего сына; он руководил компанией по производству диетического питания. Его жизнь, когда-то целиком вращавшаяся вокруг его собственных достижений, стала гораздо более сбалансированной. Он был менее сосредоточен на волевой части своей идентичности (линии) и больше концентрировался на отношениях вокруг себя (на круге). Он резюмировал это изменение следующим образом: «Разве сегодня я придурок? Я так не считаю».