Текст книги "История обыкновенного безумия"

Примирение

На Рэмпарт я вышел из автобуса, потом прошел один квартал обратно до Коронадо, взобрался на небольшой пригорок, поднялся по ступенькам к тропинке, дошел по тропинке до входа в мой верхний двор. Довольно долго я стоял у двери, чувствуя, как солнце греет мне руки. Потом отыскал ключ, открыл дверь и начал подниматься по лестнице.

– Кто там? – услышал я голос Мэдж.

Я не ответил. Я медленно топал наверх. Я был очень бледен и немного ослаб.

– Кто там? Кто пришел?

– Не дергайся, Мэдж, это всего лишь я.

Одолев лестницу, я остановился. Мэдж сидела на кушетке, в старом зеленом шелковом платье. В руке она держала стакан портвейна, портвейна с кубиками льда – так, как она любила.

– Малыш! – Она вскочила. Целуя меня, она выглядела обрадованной. – Ах, Гарри, неужто ты и вправду вернулся?

– Может быть. Если сейчас не сдохну. В спальне кто-нибудь есть?

– Не дури! Хочешь выпить?

– Говорят, мне нельзя. Надо есть вареную курицу, яйца всмятку. Мне дали целый список.

– Вот сволочи! Садись. Может, примешь ванну? Съешь что-нибудь?

– Нет, просто посижу.

Я подошел к креслу-качалке и сел.

– Сколько осталось денег? – спросил я ее.

– Пятнадцать долларов.

– Быстро же ты тратишь.

– Я…

– Сколько уплачено за квартиру?

– За две недели. Я не сумела найти работу.

– Знаю. Слушай, а где машина? Что-то я ее там не заметил.

– О господи, новости скверные. Я ее кое-кому одолжила. Они разбили весь передок. Я надеялась, что ее отремонтируют до твоего возвращения. Она в гараже на углу.

– Но машина еще на ходу?

– Да, но я хотела, чтобы отремонтировали передок.

– С помятым передком можно ездить. Главное, чтобы уцелел радиатор и фары были на месте.

– Боже мой! Я же просто хотела все сделать как надо!

– Сейчас вернусь, – сказал я ей.

– Гарри, ты куда?

– Взгляну на машину.

– Может, подождешь до завтра, Гарри? Ты плохо выглядишь. Останься. Давай поговорим.

– Я вернусь. Ты же меня знаешь. Терпеть не могу незаконченных дел.

– Ах, черт возьми, Гарри!

Я начал спускаться по лестнице. Потом поднялся опять.

– Дай мне эти пятнадцать долларов.

– Ах, черт возьми, Гарри!

– Слушай, кто-то должен удерживать этот корабль на плаву. Ты этого делать не будешь, мы с тобой это знаем.

– Видит бог, Гарри, я уже с ума схожу. Пока тебя не было, я каждое утро искала работу. И ни черта не нашла.

– Дай мне эти пятнадцать долларов.

Мэдж взяла свою сумочку и заглянула в нее.

– Слушай, Гарри, оставь мне денег на бутылку вина, эта уже почти пустая. Я хочу отпраздновать твое возвращение.

– Не сомневаюсь, Мэдж.

Порывшись в сумочке, она протянула мне десятку и четыре купюры по одному доллару. Я выхватил сумочку, перевернул и высыпал содержимое на кушетку. Вывалилось все ее дерьмо. Плюс мелочь, маленькая бутылочка портвейна, долларовая купюра и еще одна, пятидолларовая. Мэдж потянулась за пятеркой, но я опередил ее, выпрямился и влепил ей затрещину.

– Ах ты, ублюдок! Как был прижимистым сукиным сыном, так и остался!

– Ага, именно поэтому я и не умер.

– Опять ты меня ударил, я ухожу.

– Ты же знаешь, детка, что мне не нравится тебя бить.

– Ага, меня-то ты бьешь, а мужчину ни за что не ударишь.

– При чем тут это, черт подери?

Я взял пятерку, снова спустился по лестнице. Гараж был за углом. Когда я вошел на стоянку, японец красил новую решетку в серебристый цвет. Я остановился рядом.

– Господи, да у вас выйдет похлеще Рембрандта, – сказал я ему.

– Это ваша машина, мистер?

– Ага. Сколько с меня?

– Семьдесят пять долларов.

– Что?

– Семьдесят пять долларов. Ее сюда пригнала дама.

– Ее сюда пригнала шлюха. А теперь слушайте. На семьдесят пять долларов вся машина не тянула. И до сих пор не тянет. Вы же эту решетку за пятерку на свалке купили.

– Слушайте, мистер, дама сказала…

– Кто?

– Ну, та женщина…

– Я за нее не отвечаю, старина. Я только что вышел из больницы. Так вот, я заплачу вам сколько смогу и когда смогу, но пока что я не работаю, а чтобы устроиться на работу, мне нужна эта машина. Она нужна мне прямо сейчас. Если устроюсь на работу, смогу расплатиться. Если не устроюсь, не смогу. Но если вы мне не верите, вам придется оставить машину у себя. Я отдам вам права. Вы знаете, где я живу. Если хотите, я схожу домой и принесу их.

– Сколько вы можете дать мне сейчас?

– Пятерку.

– Маловато.

– Я же сказал, что только что вышел из больницы. Как найду работу, смогу расплатиться. Либо такой вариант, либо машина остается у вас.

– Ладно, – сказал он, – я вам верю. Давайте свою пятерку.

– Вы даже не представляете, как много мне пришлось потрудиться за эти пять долларов.

– Что вы имеете в виду?

– А, пустяки.

Он взял пятерку, а я взял машину. Она завелась. В ней даже оказалось полбака бензина. Ни масло, ни вода меня не волновали. Пару раз я объехал квартал, чтобы вновь почувствовать себя уверенно за рулем. Уверенность пришла. Потом я подъехал к винному магазину.

– Гарри! – сказал старикан в грязном белом переднике.

– Ах, Гарри! – сказала его жена.

– Где ты пропадал? – спросил старикан в грязном белом переднике.

– В Аризоне. Проворачивал одну земельную сделку.

– Видишь, Сол, – сказала старушенция, – я всегда говорила, что он парень толковый. Котелок у него явно варит.

– Так вот, – сказал я, – мне нужны две шестерные упаковки бутылочного «Миллера», в долг.

– Нет, подожди минутку, – сказал старикан.

– В чем дело? Я что, не всегда отдаю долги? Что за чушь?

– Да нет, Гарри, к тебе никаких претензий. Все дело в ней. Она задолжала уже… сейчас посмотрю… тринадцать семьдесят пять.

– Тринадцать семьдесят пять? Это пустяки. Я был должен двадцать восемь зеленых, и то расплатился, верно?

– Да, Гарри, но…

– Что – но? Хочешь, чтоб я раздобыл пиво в другом месте? Хочешь, чтоб я позабыл о долге? После стольких лет ты не доверяешь мне две паршивые упаковки?

– Ладно, Гарри, – сказал старикан.

– Отлично, бросай их в пакет. А заодно пачку «Пэлл-Мэлла» и две «Датч мастер».

– Хорошо, Гарри, хорошо…

Потом я опять поднимался по лестнице. Я ее одолел.

– Ах, Гарри, ты принес пива! Не пей его, Гарри. Я не хочу, чтобы ты умер, малыш!

– Наверняка не хочешь, Мэдж. Но медики ни бельмеса в своем деле не смыслят. Открой-ка мне пивка. Я устал. Перетрудился. А ведь я только два часа как выписался.

Мэдж вернулась в комнату с пивом и стаканом вина для себя. Она надела туфли на шпильках и села, высоко скрестив ноги. Она по-прежнему была неподражаема. В том, что касалось тела.

– Ты забрал машину?

– Ага.

– Правда, этот япошка – славный малый?

– Куда он денется!

– В каком смысле? Разве он не починил машину?

– Починил. Он же славный малый. Он здесь бывал?

– Гарри, перестань болтать чепуху! Я с япошками не ебусь!

Она встала. Животик у нее был по-прежнему плоский. Бедра, ляжки, жопа – все в полном ажуре. Ну и шлюха! Я отхлебнул полбутылки пива, подошел к ней.

– Ты же знаешь, что я по тебе с ума схожу, Мэдж, малышка моя, я за тебя и убить могу, ты же знаешь.

Я подошел к ней вплотную. Она слабо мне улыбнулась. Я отшвырнул свою пивную бутылку, потом взял у нее из руки стакан вина и осушил его. Впервые за долгое время я чувствовал себя нормальным человеком. Мы стояли очень близко друг к другу. Она поджала свои жгучие алые губки. Потом я толкнул ее, сильно, двумя руками. Она упала на кушетку, навзничь.

– Шлюха! Ты и вправду задолжала Голдбарту тринадцать семьдесят пять?

– Не знаю.

Подол у нее задрался, полностью открыв ноги.

– Шлюха!

– Не называй меня шлюхой!

– Тринадцать семьдесят пять!

– Понятия не имею, о чем ты!

Я взгромоздился на нее, запрокинул ей голову и принялся ее целовать, щупая груди, ноги, бедра. Она плакала.

– Не… называй меня… шлюхой… не надо… Ты же знаешь, я люблю тебя, Гарри!

Потом я вскочил и встал посреди ковра.

– Эх, детка, как я тебе сейчас засажу!

Мэдж только рассмеялась.

Тогда я подошел к ней, взял ее на руки, отнес в спальню и бросил на кровать.

– Гарри, ты же только что из больницы!

– А это значит, что во мне двухнедельный запас спермы!

– Что за похабщина!

– Не приебывайся!

Я прыгнул на кровать, уже успев сорвать с себя шмотки.

Я задрал ей подол, целуя ее и лаская. Она была бабой мягонькой, в теле.

Я спустил ее трусики. Потом, как и встарь, я был в ней.

Я хорошенько качнул ее раз восемь или десять, медленно, не торопясь. Потом она сказала:

– Ты ведь не думаешь, что я ебусь с грязным япошкой, правда?

– Я думаю, ты ебешься со всем, что грязно.

Она отодвинула свою лохань, и я выскользнул из нее.

– Что за черт! – вскричал я.

– Я люблю тебя, Гарри, ты же знаешь, что я тебя люблю. Мне обидно, когда ты так говоришь!

– Ладно, детка, я знаю, что ты не станешь ебаться с грязным япошкой. Я пошутил.

Ноги Мэдж раздвинулись, и я вновь оказался в ней.

– Ах, папочка, как долго я тебя ждала!

– Правда?

– Что ты хочешь сказать? Опять затеваешь какую-то ерунду?

– Нет, детка, нет! Я люблю тебя, детка!

Я поднял голову и поцеловал Мэдж, дви гаясь.

– Гарри, – сказала она.

– Мэдж, – сказал я.

Она была права.

Она долго ждала.

В винном магазине я задолжал тринадцать семьдесят пять плюс за две шестерные упаковки, сигары и сигареты, я задолжал двести двадцать пять долларов больнице округа Лос-Анджелес, задолжал семьдесят долларов грязному япошке, и еще были мелкие счета за коммунальные услуги, а мы стиснули друг друга в объятиях, и стены сомкнулись.

Мы слились воедино.

Пизда, Пиза и счастливое семейство

Джек Хендли поехал на эскалаторе к балкону. только не на сам балкон, а просто съездил доверху на этой хренотени.

53-й. расписание заездов. вечер. расписание взял у седого сизаря – 40 центов, развернул на передней странице – иноходь на милю и одну восьмую, претендент за 25 сотен долларов – лошадь обойдется дешевле новой машины.

Джек соступил с эскалатора и траванул в урну поблизости. чертов виски по ночам его прикончит. надо было колес у Эдди взять, пока Эдди не свалил из города. но все равно хорошая неделя вышла, на 600 долларов неделя, а это совсем не то что 17 дубов в неделю, за которые он как-то в Новом Орлеане пахал, в 1940-м.

вторую половину дня ему испортил дятел, барабанил в дверь, и Джек поднялся с кровати и открыл парню – ошметку – и ошметок этот просидел у него на кушетке 2 часа – о ЖИЗНИ базарил. штука лишь в том, что о ЖИЗНИ он ни шиша не знал. гондон, ему лишь бы поговорить, а жить – это уж увольте.

но ошметок умудрился выдуть у Джека все пиво, скурить у Джека всю покурку, и Джек из-за него не успел взять Программу, домашнюю работу перед бегами сделать не успел.

пусть только еще кто меня побеспокоит, как бог свят, пусть только попробует – и я ему выпишу. не то сожрут же с потрохами, один за одним, один за другим, пока ни черта от тебя не останется, думал он. я человек не жестокий, жестокие тут они, вот в чем фортель.

он двинул за кофе. вокруг ошивалось старичье, пялилось на кофейных девочек, шутки шутило. жалкая одинокая дохлятина, да и только.

Джек закурил, подавился дымом, выбросил. нашел место на трибунах, пониже и поближе, вокруг никого. если повезет и никто не будет доставать, может, срастит себе победителей. Но – куда деваться от дохлой псины – у таких только ВРЕМЯ и есть, а делать нечего – ни знаний, ни расписания (к которому приложили формуляр на упряжки); им остается только стены отирать, пялить глаза да вынюхивать. приходят сильно заранее, безжизненные, бессмысленные, и стоят.

кофе был ничего, горячий. прозрачный чистый холодный воздух. даже тумана нет. у Джека похорошело на душе. он вытащил ручку и принялся размечать первый заезд. может, еще и выкарабкается. гондон штопаный полдня отнял, да еще кушетка эта, прямо голгофу устроил. туговато придется теперь, еще как туговато – до первого столба у него всего час, чтобы расписать всю карточку. а между заездами не выйдет – толпы слишком много, кроме того, на табло надо следить, кто у финиша.

почиркал в первом заезде. пока нормально.

и тут услышал. дохлую псину. пока спускался к своему месту, Джек заметил, как этот тип пялится на парковку. а теперь, видать, устал играть в гляделки с машинами. теперь он шел к Джеку, шаг за шагом, немолодой мужик в пальто, ни глаз, ни излучения. дохлятина. дохлая псина в пальто.

дохлая псина медленно подбиралась к нему. человек к человеку, да. братство, да. Джек его слышал. сойдет на ступеньку – и встанет. потом шаг на следующую.

Джек развернулся и посмотрел на эту сволочь. перед ним стояла мертвая псина в пальто. на сто ярдов вокруг никого, так нет же, надо прийти Джека обнюхать.

Джек сунул ручку в карман. тогда пес шагнул совсем близко и через плечо заглянул в расписание. Джек выругался, свернул бумажки, встал и пересел ярдов на 30 левее, у следующего прохода.

там развернул и начал сызнова, а по ходу думал о толпе на бегах – огромное и глупое животное, вот она что, алчное, одинокое, злобное, неучтивое, скучное, агрессивное, эгоистичное и зависшее. к несчастью, миру досаждают миллиарды людей, которым нечего делать со временем – только убивать его и вас вместе с ним.

он почти закончил первый заезд, порисовал в формуляре и тут опять услышал. медленные шаги вниз по ступенькам к нему. он обернулся. невероятно. все та же псина!

Джек свернул расписание, встал.

– вам чего от меня надо, мистер? – спросил он псину.

– тоись?

– вы чего за мной ходите и через плечо мне заглядываете? тут просторы на две мили вокруг, а вы все ко мне жметесь. какого черта вам надо?

– это свободная страна, я…

– это не свободная страна – тут все продается, покупается и всему есть владелец.

– тоись я могу ходить, где захочу. я заплатил за вход, как и ты. где хочу – там и хожу.

– ну и ходи, только близко не лезь. ты грубиян и дурак, мужик. знаешь такое выражение: ты меня ДОСТАЛ?

– я заплатил за вход. и сам решу, что могу, а чего не могу.

– ладно, как знаешь. я опять пересяду. я изо всех сил держу себя в руках. но если ты ко мне подойдешь и В ТРЕТИЙ РАЗ, честное слово, я тебе вмажу!

Джек опять передвинулся, а пес отправился искать себе новую жертву. но из головы ублюдок никак не выкидывался, поэтому пришлось сходить к бару и взять скотча с водой.

когда он вернулся, лошадей уже вывели, они разогревались перед первым заездом. Джек попробовал расписать этот первый заезд, но уже подвалила толпа. кто-то с луженой глоткой, пьяный, рассказывал всем вокруг, что ни одной субботы на бегах не пропустил с 1945-го. совершенно недоразвитый кретин. добрый малый. вот опустится как-нибудь ночью туман, и его отправят в одинокий чулан на суходрочку.

ладно, подумал Джек, меня распяли. будь добрым – и тебя распнут. этот гондон на кушетке все тер и тер: про Малера, Пизу, пизду и революцию, а ведь ни в чем же ни шиша не смыслил.

на первый заезд придется ставить вслепую. 2 минуты до столба. одна минута. Джек ввинтился в толпу тех, кто ставит сразу на двух победителей.

– вот они! – раздалось объявление.

сразу по обеим ногам Джека прошелся какой-то парень. в живот уперся штык чьего-то локтя, а с левой ляжки соскользнули щипанцы карманника.

крысятная, собачья толпа. он поставил на Божью Коровку Уиндейла. блядь, фаворитка утренней линии. играется стандартно. он рано потерял голову.

Пиза и пизда. псы.

Джек переместился в дальний конец трибун. стартовые ворота были откатные, и лошади уже выходили к началу мили и одной восьмой.

не успел Джек добраться до места, как появилась еще одна псина. шел, закинув голову, словно балки навеса разглядывал. а тело двигалось прямиком к Джеку. деваться некуда. столкновение. перед контактом Джек успел выставить локоть, и тот глубоко вошел в мягкое пузо. мужик отскочил и застонал.

когда Джек сел, Божья Коровка Уиндейла уже оторвалась на четыре корпуса на последнем отрезке к финишу. милю и одну восьмую пытался вырвать себе Бобби Уильямс. однако что-то эта лошадь неживая. после 15 лет на бегах Джек инстинктивно чуял по походке, легко бежит лошадь или тяжело. Божья Коровка выкладывалась вовсю – отрыв 4 корпуса, но она бежала на честном слове.

в начале отрезка – уже 3. после чего вперед выдвинулся Рекорд Хобби. вот эта лошадь шла резво и ходко. Джеку кранты. с 3 корпусами в начале отрезка он покойник. за 15 ярдов до финиша Рекорд Хобби пролетел мимо с опережением в полтора, что ли, корпуса. хороший второй выбор, оплачивается 7/2.

Джек порвал 4 пятидолларовых билетика на победителя. пизданская башня, лучше уж домой валить. хоть сэкономлю пачку. сегодня вечер – из тех вечеров.

2-й заезд, иноходь на милю, оказался прост. не надо никого вычислять по времени-классу. толпа брала себе Амбро Индиго – из-за внутренней дорожки, быстрого старта и Джо О’Брайена в качалке. второго претендента – Золотую Волну – засунули на внешнюю дорожку, стартовый столб 9, с необъявленным Доном Макилмёрри. если б все было так легко, Джек жил бы в Беверли-Хиллз еще десять лет назад. но из-за скисшего первого заезда, из-за пизды и Пизы Джек двинул 5 на победителя.

а потом во всей этой разводке на деньги вдруг запоздало проснулась Вкусная Конфетка, и все ребята кинулись ставить на нее. Конфетка выпала из утренней очереди на 20 в 9. теперь выставили уже 8. ребята просто обезумели. Джек заподозрил туфту и решил убраться с дороги. и тут же подвернулся под ноги какому-то ГИГАНТУ – сукин сын футов 8 ростом – откуда он взялся? Джек его раньше никогда не видел.

ГИГАНТ хотел КОНФЕТКУ и, кроме окошка, больше ничего не видел, а ворота катили к стартовой линии. парень был молод, высок, широк, глуп и топотал прямо к Джеку. тот попробовал увернуться. ан нет. гигант заехал ему локтем в висок, отбросил шагов на 9. в воздухе закружились красные, синие, желтые, синие всполохи света.

– эй, мудила! – заорал Джек гиганту. но тот уже влез в окошко победителей – скупал проигрышные билетики. Джек вернулся на место.

Золотая Волна вышла с поворота в начало отрезка, опережая на 3 корпуса. легко шла при этом. победит влегкую при 4 к одному. но у Джека лишь 5 на победителя, отчего он поднимался на 6 долларов 50 центов. ну чего, все ж не говно мести.

и 3-й заезд он проиграл, и 4-й, и 5-й, зацепил Леди Быстрей 6 к одному в 6-м, перескочил на Прекрасную Передачу, 8/5 в 7-м, сошло с рук, и поднялся всего на 30 долларов, на инстинкте, затем поставил 20 на победителя на Пристрастие в 8-м, 3 к одному, и Пристрастие сбилось на старте – вот и все.

еще скотч с водой. вся эта лабуда, без никакой предварительной подготовки – это как ебаться в темном чулане с надувным мячиком. домой – умирать чуточку легче, если время от времени можно отдышаться в Акапулько.

Джек оглядел девочек – те светили ляжками с сидений у стены. ничего так на балконе, чистенько, приятно посмотреть. но балкон на то и балкон, чтоб деньги у выигравших отнимать. Джек дал себе полюбоваться девочковыми ногами. затем отвернулся к тотализатору. тут к нему прижались бедро и нога. тронуло сиськой, пахнуло духами.

– слышьте, мистер, прошу прощения.

– ничего.

навалилась всем флангом. надо лишь сказать волшебные слова, и ему оттопырится жопка на полтинник – да только он ни разу в жизни не видел такой жопки, что стоила бы полтинник.

– ну, – спросил он.

– кто 3-я лошадь?

– Мэй Вестерн.

– думаете, выиграет?

– против этих – нет. может, в другой раз и с составом получше.

– мне просто лошадка денежная нужна. кто тут денежная лошадка, по-вашему?

– вы, – сказал Джек и скользнул подальше от ее фланга.

пизда, Пиза и счастливое семейство.

все по-прежнему скупали Мэй Вестерн, а Резкий Риск падал.

ИНОХОДЬ НА МИЛЮ, КОБЫЛЫ ДО ЧЕТЫРЕХ ЛЕТ И СТАРШЕ, НЕ ВЫИГРАВШИЕ ПРИЗ В 10 000 ДОЛЛАРОВ В 1968 ГОДУ. лошади зарабатывают больше людей, только тратить не могут.

мимо прокатили носилки на роликах, под одеялом – седая старуха.

тотализатор завертелся. Резкий Риск опять упал. Мэй Вестерн чуть приподнялась.

– эй, мистер!

мужской голос за спиной.

Джек не отрывался от тотализатора.

– ну?

– дай четвертачок.

Джек не стал поворачиваться. сунул руку в карман и вытащил монетку. сгреб ее ладонью, а руку протянул за спину. в ладонь закопались пальцы, монетку изъяли.

мужика он так и не увидел. на доске выпали нули.

– вот они!

ох, блядь.

он пробился к десятидолларовому окошку, взял один билетик на победителя на ЭЛЬФИЙСКУЮ РОСУ, 20 к одному, и два билетика на СЕСИЛИЮ, 7/2. сам не понимал, что делает. делать можно только правильно – сражаться с быками, заниматься любовью, жарить яичницу, пить воду и вино, а если делаешь неправильно – давишься, они тебя могут прикончить.

Сесилия повела, и все рванули за ней по дальнему отрезку. Джек присмотрелся к шагу лошади. есть шанс. она пока не напрягалась, а жокей не подхлестывал. ничего себе попытка. пока. но вот следующая лошадь выглядела получше. Джек заглянул в расписание. Кимпам, 12 в очереди, сошла на 25, толпе она без надобности. в качалке Джо О’Брайен, однако на той же лошади Джо просрал 9 к одному два заезда назад. только вслепую ставить идеально. Лайтхилл отпустил поводья, Сесилия оторвалась, сбавила темп, теперь Лайтхиллу либо наддавать, либо ну его к черту. шанс есть. в начале отрезка у него отрыв в 4 корпуса. О’Брайен уступил эти 4 Лайтхиллу, затем пригнулся, и Кимпам рванула. блядь, нет, только не при 25 к одному, подумал Джек. Давай, Лайтхилл, нахлестывай кобылу. у нас 4. рванем уже. 20 на победителя при 7/2 – это может быть 98 баксов. может, вечер и не коту под хвост.

проверил Сесилию. ноги в коленях высоко не поднимаются. пизданская башня и Кимпам. Сесилия сбавила шаг, едва не остановилась посреди отрезка. О’Брайен проплыл мимо на 25 к одному, его потряхивало в качалке, он нахлестывал вожжами, разговаривал с лошадкой.

и тут с внешней дорожки подхватилась Эльфийская Роса, Акермен подбавил газу на 20 к одному как только мог и хлестал что было мочи – 20 по десять, 200 баксов плюс мелочь. сократил дистанцию с О’Брайеном до корпуса и пары китайских монеток с дырками, и вот так они и пришли – О’Брайен не поддавался, цокал своей лошади, летел на всех парусах, сам себе чуть улыбался, как он обычно делает, и все закончилось. Кимпам, гнедая кобыла 4, мать – Ирландская Луговая Ферма. ирландская? и О’Брайен? блядь, это уже чересчур. безумные тетки со шляпными булавками из дурдомов преисподней наконец оторвались по полной.

к окошкам с двумя долларами на победителя и двумя долларами на первую троицу было не протолкнуться из-за сморщенных пенсионерок с фляжками джина в ридикюлях.

Джек спустился по лестнице. на эскалаторах было битком. бумажник он переложил в левый передний карман, чтоб отвадить карманников. в левый задний они лазили раз 5–6 за вечер, но добывали только сломанную расческу да мятый носовой платок.

он дошел до машины, выполз вместе с затором, умудрился не сорвать бампер, туман уже хорошенько все закутал. но до Севера он добрался без хлопот, вот только у самого дома разглядел в тумане что-то хорошее – молоденькое, в коротком платьице, просит подвезти, ох епть, он хлопнул по тормозу, ноги ничего, но сбавил скорость только ярдов через 50, а позади – другие машины. ладно, пускай ее какой-нибудь дебил изнасилует. разворачиваться он не станет.

проверил свет у себя – дома никого, это хорошо. проник внутрь, сел, большим пальцем разорвал Программу на завтра, открыл полпинты, банку пива и приступил. прошло 5 минут, и зазвонил телефон. Джек поднял голову, показал телефону средний палец и опять склонился над Программой. старый профи снова в деле.

за два часа кончились шестерик пива и полпинты виски, Джек лежал в постели, спал, расписание на завтра полностью размечено, а на лице – уверенная улыбочка. с ума сходить можно десятками дорожек.