Текст книги "Первая красотка в городе"

затем она кончила и взялась за мою головку, обхватила мне ртом хуй примерно на треть, чуть-чуть сдавила и соснула, по-волчьи так прошлась зубами, и я кончил СНОВА – уже в четвертый раз за эту ночь. меня вывернуло полностью. некоторые тетки умеют больше любой медицины.

когда я проснулся, все уже встали и оделись: выглядели они хорошо – Линда, Джини и Ева. они пихали меня под одеялом и хохотали:

– эй, Хэнк, мы живого пошли искать! и нам похмелиться нужно! мы будем в «Томми-Хай»!

– ладно, ладно, до свиданья!

они ушли, вильнув жопами в дверях.

все Человечество обречено.

я уже совсем было заснул, как зазвонил внутренний телефон.

– ну?

– мистер Буковски?

– ну?

– я видела этих женщин! они вышли из вашей комнаты!

– откуда вы знаете? у вас в доме 8 этажей, и на каждом – десять-двенадцать комнат.

– я знаю всех своих постояльцев, мистер Буковски! у нас здесь все – уважаемые рабочие люди!

– да ну?

– да, мистер Буковски, я этим домом управляю уже двадцать лет и никогда, никогда не видела такого безобразия, какое у вас творится! у нас всегда уважаемые люди жили, мистер Буковски!

– ага, они такие уважаемые, что каждые две недели какой-нибудь сукин сын влезает на крышу и ныряет вниз головой прямо на цементный козырек вашего подъезда, между этими вашими фальшивыми кактусами в кадушках.

– у вас есть время до полудня, чтобы выехать, мистер Буковски!

– а сейчас сколько?

– восемь часов.

– благодарю вас.

я повесил трубку. нашел «алку-зельцер». хлебнул из грязного стакана. потом нашел вина на донышке. раздвинул шторы и выглянул на солнце. мир суров, в этом ничего нового, но трущобы я ненавижу. мне нравятся маленькие комнатки, такие местечки, откуда можно как-то отбиваться. женщина. выпивка. но никакой ежедневной работы. именно это у меня никак не срасталось. я недостаточно умный. я уже подумывал прыгнуть из окна, но никак не мог себя заставить. вместо этого оделся и спустился в «Томми-Хай». девчонки ржали за дальним концом стойки с двумя какими-то парнями. бармен Марти меня знал. я отмахнулся от него. денег нет. сел так.

передо мной возникли скотч с водой, записка:

увидимся в Тараканьем Отеле, комната 12, в полночь, я сниму нам комнату.

люблю.

Линда

я выпил, что налили, потом убрался с дороги, зашел в полночь в Тараканий Отель, и портье сказал:

– по нулям. никакая комната 12 ни на какого Буковски не записана.

я вернулся в час. весь день я просидел в парке, всю ночь, просто сидел. то же самое:

– никакая комната 12 для вас не зарезервирована, сэр.

– а какая-нибудь вообще комната для меня зарезервирована на это имя либо на имя Линды Брайан?

он проверил свои журналы.

– ничего, сэр.

– вы не возражаете, если я загляну в комнату 12?

– там никого нет, сэр. я ж вам сказал, сэр.

– я влюблен, мужик. прости. но пожалуйста, дай мне туда заглянуть!

он одарил меня таким взглядом, что обычно припасают для идиотов 4-го класса, и швырнул ключ.

– чтоб через 5 минут обратно, иначе будут неприятности.

я открыл дверь, зажег лампочки – «Линда!» – тараканы, завидев свет, удрали под обои. их тут были тысячи. когда я выключил свет, стало слышно, как они выползают обратно. сами обои казались одной огромной тараканьей чешуей.

на лифте я спустился назад к портье.

– спасибо, – сказал я, – вы были правы, в комнате 12 никого нет.

впервые в его голосе мне послышалась какая-то доброта:

– извини, старик.

– спасибо, – ответил я.

выйдя из отеля, я свернул налево, то есть на восток, то есть в трущобы, и пока ноги мои медленно несли меня туда, я себя спрашивал: почему люди лгут? теперь уже не спрашиваю, но помню до сих пор, и теперь, когда мне лгут, я это почти что понимаю, не успеют доврать, но и до сих пор я не так мудр, как ночной портье в тараканьем отеле, который знал, что ложь – повсюду, или как те, кто нырял вниз мимо моего окна, когда я хлебал портвейн теплыми лос-анджелесскими деньками через дорогу от парка Макартура, где до сих пор ловят, убивают и едят уток, да и людей.

ночлежка и сейчас на том же месте, и комната, где мы жили, тоже, и если захотите как-нибудь поглядеть, заходите, я вам ее покажу. правда, какой смысл, нет? лучше взять и вспомнить, что как-то ночью я выеб 3 теток, или 3 тетки выебли меня. пусть это и будет весь рассказ.

3 куренка

Вики – она ничего. но хлебнули мы с ней бед. зависли на вине. на портвейне. женщина эта напивалась и начинала чесать языком, при этом изобретая про меня наимерзейшие гадости. да еще этот голос: нарочито пришепетывает, скрипучий, безумный, любого достанет. меня достал.

как-то раз орала она эти свои безумства, валяясь на откидной кровати у нас в квартире. я умолял ее прекратить. а она ни в какую. в конце концов я подошел, кровать с нею вместе поднял и убрал все в стену.

потом отошел, сел и стал слушать, как она орет.

вопить тем не менее Вики не перестала, поэтому я подошел снова и откинул кровать от стены. Вики лежала, держась за руку и вопя, что я эту руку сломал.

– не может быть, – сказал я.

– да сломана она, сломана. ты, задрота склизкая, ты мне руку сломал!

я еще немного выпил, а она все держалась за руку и хныкала. наконец с меня хватило, я сказал, что сейчас вернусь, спустился, вышел наружу и нашел за бакалейной лавкой какие-то старые деревянные ящики. выдрал из них дощечки покрепче, вытащил гвозди, вернулся в лифт и приехал обратно в квартиру.

потребовалось дощечки 4. я примотал их к руке, разодрав одно платье Вики. на пару часов она успокоилась. потом опять завела свое. я уже больше не мог. вызвал такси, мы поехали в больницу. как только такси отъехало, я снял дощечки и выкинул на улицу. затем Вики просветили рентгеном ГРУДЬ и закатали руку в гипс. представляете? наверное, если б она себе голову сломала, ей бы задницу просвечивали.

в общем, после этого она любила рассказывать в барах:

– я – единственная женщина, которую сложили в стену вместе с кроватью.

в ЭТОМ я тоже был не очень уверен, но пускай болтает, чего там.

ладно, когда в другой раз она меня разозлила, я ей заехал по физиономии, но шлепок пришелся по губам, и я сломал ей вставные зубы.

я удивился, что зубы сломались, и сходил вниз, купил такого клея суперцементного и склеил ей эти зубы. сколько-то они держались, а потом как-то вечером она сидела и пила вино, и вдруг во рту у нее оказалось полно сломанных зубов.

вино оказалось таким крепким, что клей рассосался. отвратительно. пришлось новые доставать. как нам это удалось, я не очень помню, но Вики говорила, что теперь похожа на лошадь.

обычно мы так вот ссорились, только немного выпив, и Вики утверждала, что я, когда пьяный, становлюсь очень мерзким, однако мерзкой, по-моему, становилась она. в общем, где-то посреди ссоры она вскакивала с места, хлопала дверью и неслась в какой-нибудь бар. «живого искать», как девчонки выражаются.

когда она уходила, мне становилось не по себе. должен признаться. иногда она не возвращалась дня по 2, по 3. и ночи. не очень хорошо так поступать.

однажды она вот так выбежала, а я остался сидеть, пить вино, думать. потом встал, нашел лифт и тоже поехал на улицу. отыскал Вики в ее любимом баре. сидела, держала какой-то лиловый шарфик. никогда этого лилового шарфика я раньше не видел. скрывала от меня. я подошел и сказал ей довольно громко:

– я пытался из тебя женщину сделать, а ты ни дать ни взять блядина проклятая!

бар был полон. все места заняты. я поднял руку. размахнулся. сшиб ее тыльной стороной руки с этой чертовой табуретки. Вики упала на пол и заорала.

это все было в дальнем углу бара. я даже не обернулся. прошел через весь бар к выходу. и только там повернулся к толпе. было очень тихо.

– так, – сказал я. – если здесь кому-то не НРАВИТСЯ то, что я сделал, пусть хотя бы СКАЖЕТ что-нибудь…

стало тише тихого.

я повернулся и вышел прочь. едва оказался на улице, как они залопотали и зазудели там, зазудели и залопотали.

ГОВНЯШКИ! ни единого мужика на борту!

…но она, конечно, вернулась, ну и, короче, в общем, сидим мы с нею как-то ночью, не так давно, вино себе пьем, и начинается та же свара. в этот раз я решил отвалить.

– Я НА ХУЙ ВЫРВУСЬ ИЗ ЭТОЙ-ДЫРЫ! – заорал я Вики. – Я БОЛЬШЕ НЕ ПОТЕРПЛЮ ТВОИХ ОСКОРБЛЕНИЙ!

она вскочила и загородила собою дверь.

– только через мой труп – вот как ты отсюда вырвешься!

– ладно, если тебе так хочется.

я ей хорошенько заехал, и она упала прямо на пороге. пришлось двигать тело, чтобы выйти.

я спустился на лифте. и было мне довольно неплохо. лихая увеселительная прогулка с 4-го этажа. лифт был допотопным агрегатом в виде клетки и вонял старыми носками, старыми перчатками, старыми половыми тряпками, но мне в нем было надежно и мощно – почему-то, – а вино скакало по мне во весь опор.

но потом я из лифта вылез и передумал. зашел в винную лавку. купил еще четыре бутылки вина, вернулся, снова проехал на лифте наверх. также надежно и мощно. зашел к себе. Вики сидела на стуле и плакала.

– я вернулся к тебе, счастливица ты моя, – сказал я ей.

– сволочь, ты меня ударил. ТЫ МЕНЯ УДАРИЛ!

– хмм, – сказал я, открывая новую бутылку. – а еще будешь меня говном кормить, получишь больше.

– АГА! – завопила она. – МЕНЯ-ТО ТЫ УДАРИЛ, А МУЖИКУ ВРЕЗАТЬ КИШКА ТОНКА!

– НЕТ, БЛЯДЬ! – завопил я в ответ. – МУЖИКА Я БИТЬ НЕ СТАНУ! ТЫ ЧТО, ДУМАЕШЬ, Я СОВСЕМ СПЯТИЛ? ПРИ ЧЕМ ЗДЕСЬ ЭТО?

она чуток угомонилась, и мы немного посидели, попили вино стаканами, портвейн.

потом она меня начала снова оскорблять – главным образом заявляла, что я дрочу, пока она спит.

даже если это правда – все равно ведь мое дело, прикинул я, а если нет, так она и ПОДАВНО рехнулась. она утверждала, что дрочу я в ванной, в чулане, в лифте, везде.

только вылезу из ванны, она тут же забегает:

– вот! Я ВИЖУ! ПОСМОТРИ, ВОТ ОНО!

– ты, ворона полоумная, это же просто грязь.

– нет, это МОЛОФЬЯ! это МОЛОФЬЯ!

или врывается, когда я моюсь под мышками или между ног, и говорит:

– видишь, видишь, ВИДИШЬ! ты это ДЕЛАЕШЬ!

– ЧТО делаю? мужику уже что, ЯЙЦА себе помыть нельзя? это МОИ яйца, черт бы тебя драл! мужику уже собственные яйца помыть нельзя?

– а что это за штука там торчит?

– мой левый указательный палец. а теперь ПОШЛА ОТСЮДА К ЕБЕНЕ МАТЕРИ!!!

или в постели, сплю себе крепко, вдруг эта рука хватается за мой аппарат с прибором, мужики, дрыхну себе посреди ночи, а тут эти НОГТИ!

– АХ-ХА! Я ТЕБЯ ПОЙМАЛА! Я ТЕБЯ ПОЙМАЛА!

– ворона ты полоумная, ЕЩЕ раз так сделаешь, и КЛЯНУСЬ, Я ТЕБЯ ПОРЕШУ!

– ПОЙМАЛА, ПОЙМАЛА, ПОЙМАЛА!

– да спи ты, ради бога…

так вот, в эту ночь, сидит она, значит, и орет, суходрочку на меня вешает. я сижу, пью себе спокойно вино, ничего не отрицаю. а она от этого еще туже заводится, злится.

и еще злее.

наконец ей уж совсем невтерпеж стало после всего этого базара про суходрочки, то есть что Я, дескать, дрочу, а сейчас сижу себе спокойно и ей улыбаюсь, и она вскочила и выбежала вон.

пусть идет. я сидел и пил себе вино. портвейн.

то же самое пойло.

и обдумывал. хмм, хмм, так-так…

затем очень лениво поднялся и съехал на лифте вниз. также мощно. я не сердился. я был очень спокоен. та же самая война, делов-то.

я прошел по улице, но в ее любимый бар заходить не стал. к чему ту же игру повторять? ты – блядь; я пытался сделать из тебя женщину. хуйня. со временем мужик начинает глупо выглядеть. поэтому я зашел в другой бар и сел на табурет у двери. заказал себе выпить, отхлебнул, поставил стакан – и увидел ее. Вики. она сидела у другого конца стойки. почему-то выглядела до усрачки испуганной.

но я не стал на нее обрушиваться. сидел и смотрел, будто мы вовсе не знакомы.

потом я заметил рядом нечто в эдаких старорежимных лисьих мехах. голова мертвой лисицы свешивалась ей на грудь и смотрела на меня. и грудь на меня смотрела.

– похоже, твоей лисичке нужно выпить, милашка, – сказал я.

– она сдохла; ей не нужно выпить, выпить нужно мне, а то и я сдохну.

ну что, я же славный такой парнишка. кто я такой, чтоб сеять смерть? я купил ей выпить. звали ее, как она мне сообщила, Марджи. я тоже представился: Томас Найтенгейл, торгую обувью. Марджи. все эти бабы со своими именами – пьют, срут, праздники у них каждый месяц. мужиков ебут. складываются в стены. это чересчур.

мы выпили еще по паре, а она уже залезла к себе в сумочку, фотку детей своих засвечивает: слабоумный урод-мальчик и девочка без волос, сидят в какой-то захезанной дыре в Огайо, их папаша отсудил, папаша у них – зверь, только деньги на уме; никакого чувства юмора, никакого понимания. ах, он из ТАКИХ? к тому же всех этих баб в дом водил и трахал прямо у нее на глазах, не выключая света.

– ах, понимаю, понимаю, – сказал я. – ну разумеется, большинство мужчин – звери, просто не понимают, а вы – ТАКАЯ милашка, какого дьявола, это несправедливо.

я предложил ей зайти в другой бар. у Вики задница уже тиком подергивалась, а она была наполовину индеанкой.

там мы ее и оставили, а сами обогнули угол. за углом у нас еще один был.

потом я предложил зарулить ко мне. пожрать чего-нибудь. то есть что-нибудь приготовить, поджарить там, испечь.

про Вики я ей, конечно, не рассказал. но Вики всегда гордилась своими, блядь, печеными курятами, может, потому, что сама на куренка смахивала. на печеного куренка с лошадиными зубами.

поэтому я предложил найти куренка, испечь его, оросить вискачом. она не возражала.

так. винная лавка, квинта виски. 5 или 6 кварт пива.

мы нашли ночной рынок. там даже мясник присутствовал.

– мы хочем куренка испечь, – сказал я.

– ох господи, – вздохнул он.

я уронил кварту пива. вот она бахнула так бахнула.

– боже, – сказал он.

я уронил еще одну – посмотреть, что он на это скажет.

– ох ты боже мой, – сказал он.

– мне надо ТРИ КУРЕНКА, – сказал я.

– ТРИ КУРЕНКА?

– господи ты боже мой, да, – ответил я.

мясник куда-то нагнулся и достал трех очень изжелта-бледных курят с несколькими длинными черными неощипанными волосинами, похожими на человеческие, завернул все в один большой кулек, в розовую грубую бумагу, обмотал настоящей изолентой, я ему заплатил, и мы оттуда свалили.

по дороге я уронил еще две кварты пива.

я ехал вверх на лифте и чувствовал, как силы у меня прибывает. когда мы закрыли за собой дверь квартиры, я задрал на Марджи платье – посмотреть, на чем у нее чулки держатся. затем всунул ей приятельский пистонище своей длиннопалой правой рукой. она взвыла и выронила большой розовый кулек. тот плюхнулся на ковер, и 3 куренка вывалились, эти самые 3 куренка, изжелта-бледные, с приставшими 29–30 склизкими, вялыми, зарезанными человеческими волосинами, смотрелись они очень странно, когда лыбились на нас с вытертого ковра в желтый и бурый цветочек, с деревьями и китайскими драконами, под голой электролампочкой в лос-анджелесе на краю света почти на углу 6-й и Юнион.

– ууу, курята.

– ебать их в рот.

пажи у нее были грязными. само совершенство. я вставил ей пистон еще раз.

в общем, блядь, я сел и содрал обертку с бутылки виски, налил пару полных стаканов, снял ботинки носки штаны рубашку, взял у Марджи сигарету. сел в одном исподнем. я всегда так делаю, сразу же. мне нравится, когда удобно. если девке не по душе, ну ее на хуй. пусть валит. только они всегда остаются. у меня своя манера. некоторые девки говорят, мне бы на троне сидеть. другие утверждают другое. в пизду их.

она засосала почти весь стакан и полезла в кошелек:

– у меня и дети есть в Огайо, милые такие детки…

– сдались они тебе. мы уже эту стадию прошли. лучше скажи, ты в рот берешь?

– что ты имеешь в виду?

– ОХ, БЛЯДЬ! – я хрястнул стаканом об стену.

потом взял другой, налил, и мы еще выпили.

не знаю, сколько уж мы там уговаривали виски, однако на меня явно подействовало, поэтому дальше я помню только, что лежу на кровати голый, таращусь на электролампочку, а Марджи стоит тоже голая и трет мне член – довольно проворно – своим лисьим мехом. и, растирая его так, твердит:

– я тебя выебу, я тебя выебу…

– слушай, – сказал я. – я не знаю, получится меня выебать или нет. я сегодня вечером уже сдрочил в лифте, часов в 8, наверное.

– я тебя все равно выебу.

и она заработала этим лисьим мехом еще проворнее. нормально. может, мне такой себе тоже надыбать. я как-то знал одного парня, он совал сырую печенку в длинный стакан и ее трахал. а меня увольте хуй пихать в такое, что разобьется или порежет. вообразите: идете к врачу с хуищем в крови и объясняете, что это произошло, когда вы еблись со стаканом. как-то раз меня по бичевке занесло в один техасский городишко, и я увидел такую роскошную, хорошо сложенную девку – ебать одно удовольствие, а она замужем за скукоженным старым карликом с мерзким характером и каким-то сифаком, от которого карлик весь трясся. она за ним ухаживала и возила повсюду в инвалидке, а я, бывало, все представлял себе, как он по такому хорошему мясу скачет. сначала то есть я видел одну картинку, понимаете, а вот потом мне рассказали историю. когда девка была младше, у нее в вульве застряла бутылка из-под кока-колы, по самое донышко; сама вытащить она не смогла, пришлось идти к врачу. тот бутылку вытащил, но история тоже как-то вышла наружу. с того времени в городишке этой девке наступил капец, а уехать тяму не хватило. никто ее не хотел, только этот мерзкий карлик с трясучкой. карлику-то было по барабану – ему все равно досталась лучшая жопка в городе.

о чем это я? а, ну да.

ее мех порхал все быстрее и быстрее, и у меня наконец что-то зашевелилось – и тут слышу, в замок вставляют ключ. блядь, должно быть, Вики!

ладно, это несложно. дам ей пинка под сраку и вернусь к своим делам.

дверь распахнулась. там стояла Вики с 2 фараонами за спиной.

– УБЕРИТЕ ЭТУ БАБУ ИЗ МОЕГО ДОМА! завизжала она.

ЛЕГАВЫЕ! я глазам своим не поверил. быстро натянул простыню на свой пульсирующий, бьющийся гигантский половой орган и сделал вид, что сплю. похоже было, что у меня оттуда торчит огурец.

Марджи орала в ответ:

– я тебя знаю, Вики, никакой это не твой дом, черт бы тебя побрал! этот парень ЗАРАБАТЫВАЕТ себе на жизнь, вылизывая волосы у тебя на жопе! да ты азбукой Морзе с ангелами болбочешь, когда он тебя языком, наждачкой своей обрабатывает, а на самом деле ты обыкновенная БЛЯДЬ, клейма ставить некуда, обычная двухдолларовая блядь, тебе только говняшки глотать. у тебя еще с Фрэнки Д. ЭТО кончилось, а ведь тебе ТОГДА 48 было!

при таких словах огурец мой сморщился. обеим этим девкам, должно быть, лет по 80. то есть каждой, потому что совместно они могли бы еще у Эйба Линкольна отсасывать, или типа того. брать в рот у Генерала Роберта Э. Ли, у Патрика Генри[19]19
  Роберт Эдвард Ли (1807 – 1870) – генерал армии южан в Гражданской войне США. Патрик Генри (1736 – 1799) – американский политик, один из вождей американской революции.


[Закрыть], у Моцарта. у Доктора Сэмюэла Джонсона[20]20
  Сэмюэл Джонсон (1709 – 1784) – английский писатель и лексикограф, ведущая литературная фигура второй половины XVIII в., составитель «Словаря английского языка» (1755) и автор «Жизнеописаний поэтов» (1779 – 1781).


[Закрыть]. у Робеспьера. у Наполеона, у Макиавелли? вино созревает. господь терпит. бляди сосут себе дальше.

Вики же визжала:

– ЭТО КТО ТУТ БЛЯДЬ? КТО БЛЯДЬ, А? ЭТО ТЫ БЛЯДЬ, ВОТ КТО! ЭТО ТЫ ДЫРКУ СВОЮ ТРИППЕРНУЮ ВСЕМ ПОДРЯД 30 ЛЕТ ВДОЛЬ И ПОПЕРЕК АЛЬВАРАДО-СТРИТ ТУЛИЛА! ДА СЛЕПАЯ КРЫСА ОТТУДА БЫЧЕТЫРЕЖДЫ ПОПЯТИЛАСЬ,ЕСЛИ Б ХОТЬ РАЗ СУНУЛАСЬ! А ЕЩЕ ОРЕШЬ «ПУХ! ПУХ!», КОГДА ТЕБЕ ПОВЕЗЕТ И МУЖИК НА ТЕБЕ КОНЧИТ! А ЭТО У ТЕБЯ ПОГАСЛО, ЕЩЕ КОГДА КОНФУЦИЙ МАТЬ СВОЮ ЕБАЛ!

– АХ ТЫ, СУКА ДЕШЕВАЯ. ДА ОТ ТЕБЯ БОЛЬШЕ ЯИЦ ПОСИНЕЛО, ЧЕМ НА ПАСХУ В ДИСНЕЙЛЕНДЕ. АХ ТЫ…

– послушайте, дамы, – сказал один легавый. – я попросил бы вас следить за своими замечаниями и понизить уровень громкости. понимание и доброта – краеугольные камни демократической мысли. ох КАК же мне нравится, как Бобби Кеннеди носит эту щекотную кляксу непокорного чубчика на аккуратненькой головке, а вам разве нет?

– ебаный ж ты пидарас, – сказала Марджи. – так вот почему ты носишь эти узенькие брючки – чтобы жопка у тебя слаще казалась? боже, так она и выглядит СЛАВНО! мне б, наверное, самой хотелось тебя кончить. я только увижу, как вы, какашки, нагибаетесь в окна машин на шоссе штраф выписать, мне так и хочется вас за тугие жопки ущипнуть.

у легавого в мертвых глазах вдруг вспыхнуло яркое пламя, он отцепил свою дубинку от пояса и звезданул ею Марджи по шее. Марджи рухнула на пол.

затем он надел на нее браслеты. они щелкнули, к тому же эта сволочь ВСЕГДА зажимает их слишком туго. но как только они на тебе оказываются, становится почти ХОРОШО – мощно так, тяжело, будто Христу или еще какому драматическому герою.

глаз я не открывал, поэтому не видел, накинули они на нее хотя бы халат или что-нибудь.

потом легавый, что защелкнул браслеты, сказал другому:

– я спущу ее на лифте. мы поедем на лифте.

и хотя слышно мне было не очень хорошо, я прислушивался, как они спускаются, и услышал, как Марджи завопила:

– ууууу, уууууууу, ах ты, сволочь. отпусти меня, отпусти!

а тот все повторял:

– заткнись, заткнись, заткнись! ты только такого и заслужила! и я тебе еще не ВСЕ показал! это… только… начало!

и тут она завизжала по-настоящему.

а второй легавый подошел ко мне. одним полуприщуренным глазом я видел, как он водрузил свой блестящий черный ботинок на матрас, прямо на простыню.

посмотрел на меня.

– этот парень – педик, что ли? смахивает на педика, как пить дать.

– НЕ ДУМАЮ, что он педик. может, конечно, и педик. но он точно девку оттянуть может.

– хочешь, я его урою? – спросил он у Вики.

глаза у меня были закрыты. ждал я долго. господи, как же долго я ждал. эта огромная нога на моих простынях, электрический свет бьет по зрению.

затем она открыла рот. наконец-то.

– нет, он… нормально, оставь его на месте.

легавый снял ногу. я слышал, как он прошел по комнате, задержался у двери. сказал Вики:

– в следующем месяце возьму с тебя за охрану на 5 баксов больше. за тобой теперь как-то сложнее присматривать.

и ушел. то есть вышел в коридор. я дождался, когда он зайдет в лифт. дослушал до первого этажа. досчитал до 64. а потом ВЫПРЫГНУЛ ИЗ ПОСТЕЛИ.

ноздри мои раздувались, как у Грегори Пека в течке.

– АХ ТЫ, СУЧАРА ГНИЛАЯ. ЕЩЕ РАЗ ТАК СО МНОЙ ПОСТУПИШЬ, И Я ТЕБЯ ПОРЕШУ!

– НЕТ, НЕТ, НЕТ!!!

я замахнулся вписать ей обычную плюху.

– Я ЖЕ СКАЗАЛА ЕМУ, ЧТОБЫ ОН ТЕБЯ НЕ ТРОГАЛ! – завопила она.

– хмммм. правильно, это надо принять во внимание.

я опустил руку.

потом осталось еще виски и немного вина. я встал и накинул на дверь цепочку.

мы выключили весь свет, сидели и пили, и курили, и болтали о разном.

о том о сем. легко и непринужденно. потом, как в старые добрые времена, смотрели на красную лошадь, что летела и летела в красном неоне по стене здания в центре города к востоку от нас. она все летела и летела по стене этого здания всю ночь. невзирая ни на что. вот сидишь и знаешь – там красная лошадь с красными неоновыми крыльями. но это я вам уже сказал. Крылатая лошадь, в общем. и мы, как обычно, считали: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. крылья всегда хлопали 7 раз. потом и лошадь замирала, и все остальное. потом начиналось снова. вся наша квартира купалась в этом красном зареве. а потом лошадь переставала летать, и все как-то вспыхивало белым. не знаю почему. наверное, из-за рекламы прямо под краснокрылой лошадью. в ней говорилось: какой-то продукт, покупайте то или се, вот этим вот БЕЛЫМ, в общем.

мы сидели, разговаривали, пили и курили.

позже мы вместе легли в постель. целовалась она очень славно, язык у нее – словно грустное прости.

потом мы поебались. мы еблись, а красная лошадь летела.

7 раз хлопали крылья, а в центре ковра валялись 3 куренка. наблюдали. курята краснели, курята белели, курята краснели. 7 раз краснели, затем белели. 14 раз краснели. затем белели. 21 раз краснели. затем белели. 28 раз…

ночь обернулась в конце получше, чем большинство.