Текст книги "Trust. Опека"

Марко сопровождали несколько полицейских. Лицо его было в синяках и кровоподтеках. Один из полицейских нес маленькие белые пакетики. На них прямо так и было написано: «Кокаин».

– В одном я уверен: тот факт, что полиция поймала наркоторговца, несомненно, способствовал успеху избирательной кампании губернатора. – Де Суза бросил газету на стол. – Надо же какая удача, задержать наркоторговца прямо в аэропорту Сан-Паулу! У прессы знаменательный день. Губернатор был чрезвычайно доволен.

– Кстати, о губернаторе. – Циннер указал на Алекс. – Наша юная леди тут рассказала мне о том, что произошло в Швейцарии с деньгами губернатора.

– Ну? – Де Суза казался совершенно невозмутимым.

– Она выдвинула интересную теорию. Думаю, нам следует ее выслушать.

У де Сузы зазвонил телефон. Он вытащил его, глянул на экран, хитро ухмыльнулся и посмотрел на Алекс.

– Кажется, один из твоих приятелей хочет со мной побеседовать.

Несколько секунд он разговаривала на очень плохом французском.

Пока они ждали, Циннер толкнул Алекс на стул, где до этого сидела проститутка. Одной рукой он схватил ее за шею, другой продолжая прижимать дуло пистолета к виску. Сердце Алекс ушло в пятки. Она не понимала, почему он так с ней обращается после всего того, что она ему рассказала.

Де Суза отключил телефон.

– Слышал, вы пытались навестить моего друга Макса Шмидта в Цюрихе? – Он сунул телефон в карман. – Похоже, вы с ним все-таки встретитесь. Он сейчас прибудет. Кто знает, может, мы предоставим ему убить тебя?

Алекс сделала попытку вырваться.

– Мне больно! И обещаю вам – мои друзья обратятся в полицию. Они сообщат всем – бразильским газетам, «Си-Эн-Эн», полиции Бразилии, Нью-Йорка и Швейцарии…

Циннер засмеялся.

– Ты маленькая наивная дурочка. Да нам наплевать на то, что сделает полиция! Что скажут газеты? В Бразилии засилие коррупции – такое случается постоянно. Думаешь, кто-нибудь что-нибудь нам сделает? Думаешь, кому-то не наплевать? – Он больно сжал ей шею. – Как тебе вообще могло прийти такое в голову – угрожать нам?

– Нас даже не волнует то, что мы потеряем этот счет, – добавил де Суза. – Найдем другой. Мы всегда так делаем.

– Если вам наплевать на потерю этого счета, зачем тогда вы убили Охснера? – спросила Алекс. – Зачем было убивать Магду?

Де Суза тряхнул головой и улыбнулся.

– Можешь не верить, но она и вправду умерла от сердечного приступа. Конечно, наш друг мсье Шмидт нанес ей визит в прошлую пятницу. Возможно, он повел себя несколько грубовато, но зачем же убивать? Мне хотелось знать, подписала ли она распоряжение на перевод. Она его подписала.

После этого нам уже было безразлично, что с ней произойдет дальше.

– А Охснер? – спросил Циннер.

Де Суза, казалось, удивился его вопросу.

– Что ты имеешь в виду?

– Зачем его было убивать?

– Чтобы защитить тебя! – сорвался де Суза.

Раздался стук в дверь.

– Входите! – по-французски ответил Циннер. – А, добрый день, мсье Шмидт. Чудесно, что вы к нам присоединились.

Алекс обернулась к открытой двери и увидела входящего Жан-Жака Крисье.

– Ай-ай-ай, Алекс Пейтон. Какой сюрприз! – Он тщательно запер за собой дверь и направился к Алекс. – Похоже, вы в конце концов нашли то, что искали?

Сердце Алекс замерло.

– Она вот-вот собиралась нам рассказать, за что убили Охснера. – Пальцы Циннера еще крепче сдавили шею Алекс. – Повтори мсье Шмидту то, что ты говорила мне.

– Его фамилия не Шмидт, а Крисье, – пробормотала Алекс.

– По правде говоря, моя фамилия все-таки Шмидт. – Он подошел так близко, что его брюхо оказалось в нескольких сантиметрах от лица Алекс. – Я воспользовался именем Крисье, чтобы получить работу в цюрихском банке «Гельвеция». Я…

– Не нужно перед ней оправдываться! – крикнул де Суза.

– Тогда расскажи мне! – В голосе Циннера слышалась злость. – Мы устроили это не для нее, а для меня! Продолжай, – обернулся он к Шмидту. – Расскажи нам, в чем заключалась твоя работа в компьютерном центре банка «Гельвеция», куда ты был поставлен, чтобы присматривать за нашими деньгами?

– Я делал все ради вас и губернатора. Когда я узнал, что собираются отладить компьютеры, мне пришлось сделать так, чтобы никто не догадался о 1987 годе. Чтобы никто не заподозрил о наших операциях.

– Какое мне дело до того, что произошло в 1987-м? – возмутился Циннер.

– Честно сказать, я ничего особенного не делал. Лишь выполнял распоряжения отца Руди Тоблера. В то время я был его техническим консультантом, помогал наладить связь с банком «Гельвеция» через компьютер. Он погорел на акциях во время спада, ему необходимо было найти способ быстро сбросить активы. Остальное его имущество было в недвижимости и картинах…

– Но скажи мне, при чем здесь я? – перебил Циннер. Удивительно, но его хватка немного ослабла. Теперь он большим пальцем массировал шейные позвонки Алекс.

– Узнав, что банк собирается настроить компьютеры, я должен был убедиться, что никто не узнает об операции 1987 года.

– Поэтому вы убили отца Руди? – спросила Алекс.

– Я его не убивал. Мне это было ник чему. Он сходил с ума. Когда стали разбираться в его манипуляциях со счетом во время дефолта, он запаниковал. Полетел в Тунис, сказал, что в Цюрихе запахло жареным. Утверждал, что за ним следят, – совсем тронулся. Мне не нужно было его толкать. Он сам спрыгнул с моста. Я только наблюдал.

– И ты видел, как покончил с жизнью Георг Охснер? – допытывался Циннер.

– Нет, – отрезал де Суза. – Ему мы помогли. Сделали это ради тебя. И губернатора. Чтобы счет остался неприкосновенным. Чтобы защитить твои деньги. – Он указал на Алекс. – Мы даже заставили старика рассказать перед смертью о ней.

– Он не сказал, как ее зовут, но я понял, кого он имел в виду. – Шмидт пристально посмотрел на Алекс. – Тем не менее мне необходимо было знать наверняка, поэтому я и посадил тебе на хвост в Амстердаме парочку людей губернатора.

– Что ты сделал?! – закричал де Суза.

Шмидт удивился.

– А в чем дело? Губернатор сказал, что я могу пользоваться их услугами, как посчитаю нужным, для его собственной безопасности. Чтобы быть уверенным, что с деньгами ничего не случится. Откуда мне было знать, что парень, работающий в посольстве, влюбится в нее?

– Марко Феррейра работал на тебя? – воскликнул де Суза. – Какого черта ты меня не предупредил? – Он указал на свои шрамы. – Посмотри, что он со мной сделал!

– Я должен был выяснить, что ей известно, – спокойно ответил Шмидт. – Когда Охснер позвонил мне после их встречи, сказал, что хочет произвести со счетом кое-какие изменения, и попросил показать все старые документы, я вынужден был что-то предпринять.

– Поэтому ты и убил его?

– Конечно. Он мог узнать, что мы проделываем со счетом, – просто ответил Шмидт. – А что еще нам оставалось?

– Но зачем убивать кого-то, кому мы платим? – возмутился Циннер. – Того, кто на нас работает?

– Охснера? – скептически переспросил Шмидт. – Он и понятия не имел о наших делах.

– Ты не все знаешь. – Де Суза попытался присесть на краешек дивана. – Может, просто заткнешься?

– Пусть говорит! – настаивал Циннер. – Я хочу знать, зачем убивать человека, которому мы платили несколько миллионов долларов в год…

– Несколько миллионов долларов в год? – не поверил Шмидт. – Этому идиоту?

– Жозе убедил меня, что мы должны платить Охснеру, чтобы в Швейцарии все было «на мази». Пять процентов от общей суммы. Ежегодно. Столько же, сколько и тебе.

– Это он вам так сказал? – Шмидт взглянул на де Сузу. – Вы и приблизительно не платите мне такой суммы…

– Я сказал тебе заткнуться! – Де Суза поднялся. – Ты не понимаешь, что мелешь. – Он полез за пазуху и вытащил пистолет. – Я всегда предупреждал: здесь командую я. – Говоря это, де Суза медленно навинчивал какой-то черный цилиндр на дуло пистолета. – Ты понятия не имеешь, что происходит.

– Допустим, но я-то понимаю, что тут происходит! – закричал Циннер. – И хочу знать, зачем мы давали двадцать процентов людям, которые слыхом не слыхивали о счете.

– Вы платили двадцать процентов? – поразился Шмидт.

– Именно, – подтвердил Циннер. – Двадцать процентов, которые шли на счет маленького фонда на Кипре, предполагалось разделить на доли по пять процентов: тебе, моему помощнику, Охснеру и Рудольфу Тоблеру.

– Рудольфу Тоблеру? Вы что, рехнулись? – Шмидт начал подниматься, не поворачиваясь спиной ни к де Сузе, ни к Циннеру. – Как можно платить пять процентов тому, кто умер еще в 1987 году?

– Не отцу, а сыну. – Циннер отпустил шею Алекс и направился через комнату к Шмидту. – Жозе сказал, что нужно ему заплатить, чтобы он помалкивал, а мы могли пользоваться счетом его отца для отмывания денег.

– Что за бред! Тоблер и не знал ничего о счете. Тот, кто вам об этом сказал… – Прямо в центре лба Шмидта внезапно появилась маленькая дырочка.

Алекс поняла, что произошло, только когда он осел на пол и она заметила кровь на гобелене, висевшем за его спиной.

Она бросила взгляд на де Сузу – от его пистолета поднималась тоненькая струйка дыма. Он направил оружие на Алекс. Внезапно Циннер бросился на де Сузу. Алекс видела, как пуля разорвала ему правое плечо. Он выронил пистолет. Алекс бросилась вниз – поднять его.

Де Суза снова прицелился в Алекс и уже было спустил курок, когда Циннер отбросил его к стене. Здоровой рукой он схватился задуло пистолета, развернул его, направив в лицо де Сузы. Но тот крепко держался за рукоятку. Они начали ругаться по-португальски. Алекс подняла оружие Циннера.

– Убей его! – прокричал Циннер. Он засунул дуло пистолета в рот де Сузы. Но де Суза не отпускал рукоятку – и не убирал палец со спускового крючка.

– Сделай же что-нибудь! – завопил Циннер. – Мне нужна твоя помощь. Или ты убьешь его, или он прикончит нас обоих!

Алекс не шелохнулась.

– Убей его, и все будет кончено – и для тебя и для меня. – Он старался грузом своего тела удержать де Сузу прижатым к стене.

Алекс уставилась на пистолет в своей руке. На рукояти был выгравирован пучок стрел. Она подняла руку и направила

Эпилог

«Дорогая Алекс,

Сейчас половина пятого утра, я сижу и потягиваю «Манхэттен» из чашки. Я так напилась, что, боюсь, разобью хрустальный бокал. И страшнее всего, что, похоже, так и нужно сделать.

Уже светает – начало зимы здесь, в Амстердаме, означает длинные ночи и очень короткие дни. И кажется, все свои электронные послания я пишу на рассвете.

У Яника режутся первые зубки, мне так и не удалось выспаться с тех пор, когда ты приезжала в сентябре. Бедняжка так сильно плачет, что его крик стоит у меня в ушах, даже когда он молчит. Это должно как-то называться. Что-то вроде, ну знаешь, того постоянного звона в ушах после дискотеки. Ты понимаешь, о чем я? Скорее, нет.

Вчера ночью в отчаянии от его крика я достала бурбон, обмакнула палец и щедро намазала Янику десны. Это и вправду, кажется, помогло. Можешь представить, как я рассказывала педиатру о том, что смазала Янику рот спиртным?

Больше так не может продолжаться, мой мозг просто превращается в кашу.

Где ты, черт возьми, сейчас? Обедаешь в шикарных ресторанах и носишь красивые вещи, которые не пахнут кислым молоком и не покрыты пятнами? Ты должна читать газетки в постели, потягивать апельсиновый сок и, уютно расположившись под боком у Марко, попивать горячий кофе. И можешь пить «Манхэттен» из настоящего стеклянного бокала.

Я только что ходила посмотреть на Яника. Он уже третий раз (за время, что я пишу тебе письмо) просыпается. Спасибо,

Господи, за электронную почту – нам бы не удалось по-человечески поболтать по телефону.

И СПАСИБО ОГРОМНОЕ ТЕБЕ за все одежки и игрушки, которые ты прислала Янику! Их доставили вчера утром. Он был на седьмом небе от счастья. Ты слишком щедра, знаешь?

Кстати, когда ты расскажешь, сколько же денег оставила тебе мамочка в наследство? Должно быть, целую кучу, раз ты позволила себе бросить работу у Томпсона. До сих пор не могу поверить, что ты отважилась вернуться и выяснить, на что оказалась способна эта ее сиделка. Надеюсь, она горит в аду за все, что совершила. Но я рада, что ты решила не вспоминать о прошлом – что простила Марко его проступок. Он такой милашка. Мы с нетерпением ждем вас на Рождество и Хануку. Это будет незабываемо. Жаль, что вы не сможете погостить подольше. Кстати, когда ты выходишь на работу в Нью-Йорке? В январе? Я так рада, что ты приняла предложение руководить фондом – это отвлечет тебя от печальных воспоминаний. Удивительно, что твой «бывший» из Цюриха пообещал тебе помочь руководить фондом. Томпсон, должно быть, локти себе кусает, потеряв двух таких профессионалов; ну послушай, ты ведь должна делать то, что должна, верно?

Я лучше пойду – ты знаешь, кто снова плачет.

С любовью,

Нэн.

P. S. Ты так и не рассказала, что случилось с тем счетом, который ты обнаружила в Цюрихе. Ты уволилась из банка до того, как у тебя появилась возможность все разузнать? Я кое-что обнаружила в Интернете – это может тебя заинтересовать. Еще одна бессонная ночь, чем мне еще заняться? Ты знала, что было обнаружено более пятидесяти тысяч счетов в швейцарских банках? Счетов, принадлежащих жертвам Холокоста. Правда, большая их часть была депозитной. Я встретила лишь несколько упоминаний об опекунских счетах. Странно, но больше всего разоблачающих фактов я обнаружила на сайте Консорциума швейцарских банков – можешь представить?

Вот два вопроса (с ответами), я сохранила их для тебя, думаю, тебе будет интересно:

Вопрос: Что означает выражение «как в швейцарском банке»?

Ответ: Согласно швейцарскому закону, право гражданина на свободу и право собственности полностью защищены. Закон распространяется на всех, и не имеет значения, принадлежит ли имущество, хранящееся в швейцарском банке, гражданину Швейцарии или иностранцу. Хваленое швейцарское упрямство, касающееся тайны банковского вклада, направлено на защиту всех клиентов и их имущества от незаконного доступа со стороны как физических лиц, так и властей, при условии, что сделанные вклады не имеют криминального происхождения.

Вопрос: Я слышал, что в перечне швейцарских вкладов есть много депозитных счетов, открытых швейцарскими попечителями от имени тех, кто стал жертвами геноцида. Это правда?

Ответ: Честно говоря, банк не может быть на сто процентов уверен в том, что тот или иной депозитный счет открыт попечителем. До и во время Второй мировой войны не требовалось, чтобы человек, открывающий счет в швейцарском банке на чужое имя, ставил банк в известность. Однако непохоже, чтобы в этом перечне счетов швейцарского банка было бы много депозитных счетов, открытых попечителями от имени жертв нацистских преследований. Если бы попечители повели себя как подобает, счета давно бы уже попали в руки настоящих владельцев.

Как тебе нравится ответ на последний вопрос? Невольно задумаешься над тем, сколько еще таких опекунских счетов в банках, верно?»