Текст книги "Дороги, которым нет конца"

Отец сделал широкий жест вокруг себя.

– Большая часть серебряной лихорадки происходила в этих местах, которые ты можешь видеть отсюда, поэтому мне нравится думать, что последующие события были как-то связаны с этими горами. Твоя мама определенно так думала. – Отец отхлебнул кофе. – Тут все немного сложно, но ирландка по имени Джесс Уизерли исполнила эту мелодию для своего шурина Фреда, который вроде как был композитором-песенником. За свою жизнь он написал и опубликовал около тысячи пятисот песен. За несколько лет до того он написал одну песню, но так и не смог подобрать нужную мелодию для нее. Где-то в 1911 или 1912 году Джесс исполнила эту мелодию для Фреда. Он немного переписал стихи, подстраивая их под музыкальный ритм, и опубликовал ту песню, которую ты слышишь.

Мы в молчании смотрели на облака, проплывающие над вершинами гор.

– На мой ограниченный взгляд, это, наверное, лучшая баллада из когда-либо написанных. В восходящих и нисходящих тактах мелодии происходит нечто, что обращается к нам на более глубоком уровне, чем мышление. Эту вещь исполняли на похоронах президента Кеннеди, а потом записывали самые разные люди, от Джуди Гарленд и Бинга Кросби до Джонни Кэша. – Отец улыбнулся. – Элвис сказал, что она написана ангелами и что он хочет, чтобы ее играли на его похоронах. Наверное, ты этого не помнишь, но в ту ночь, когда умерла твоя мама, она попросила меня сесть рядом с ней на больничной кровати. Она обняла тебя и пела колыбельную, пока ты не заснул у нее на руках. – Отец надолго замолчал. – Я сидел рядом с кроватью и пытался слушать. Поэтому теперь… – он указал на ясеневую рощу, – теперь я иногда хожу туда, чтобы вспоминать…

Я подождал минуту-другую и спросил:

– Ты научишь меня этой песне?

Отец медленно кивнул.

– Хочешь я возьму Джимми?

– В этом случае Джимми будет молчать. – Отец поставил чашку, откашлялся и попробовал запеть, но у него перехватывало дыхание. – Это будет труднее, чем я думал.

Он попробовал еще раз, и теперь слова пришли к нему:

«О Дэнни, мой мальчик, слышишь, зовет свирель…»

За долгие годы мы пели эту песню не менее ста раз. Она была нашей; мы сделали ее такой. Это был наш способ почтить маму и разделить воспоминания о ней, не говоря об этом. Мы признавали боль и шли через нее, не позволяя ей искалечить нас. «Дэнни-бой» был песней, показавшей мне, какую силу имеет музыка. Она лечит нас изнутри.

Сидя в тот вечер на моей кровати и подтыкая мое одеяло, отец закончил историю.

– Джесс Уизерли не получила никакого признания, – сказал он. – Она умерла в 1939 году без гроша в кармане, а вот Фред стал богатым и знаменитым.

Я не мог понять, почему могла случиться такая несправедливость, и отец уловил мое расстройство.

– Песни переживают нас, – сказал он. – Так уж заведено. Мы пишем их ради того, чтобы делиться ими, но… – он улыбнулся и похлопал меня по груди, – просто внимательно смотри, с кем ты делишься.

Отец говорил, что они с Джимми могут повести людей почти куда угодно. Иногда он начинал с конца, продвигаясь в обратном направлении. Почти никогда не наигрывал аккорды. Он просто выстукивал медленный ритм на сосновой крышке; он пользовался гитарой как барабаном. Отец знал любые мелодии и мог исполнить большинство из них, но когда речь шла о людях, испытывавших внутреннюю боль, он исполнял старые гимны. Чем проще, тем лучше. Несмотря на свой простецкий вид, отец имел классическую музыкальную подготовку. Он знал Баха, Моцарта и Пахельбеля, и хотя он любил эту музыку, и у него были волшебные пальцы, которые могли извлекать больше нот, чем многие способны себе представить, он говорил, что когда играешь для людей, то чем меньше, тем лучше. Меньше нот. Меньше шума. Простое сопровождение. Он говорил:

– Если ты играешь слишком много и увлеченно, люди сидят и смотрят на тебя, удивляясь твоему мастерству. Играй проще, и люди присоединятся к тебе. Пой вместе с ними. Кстати, это и есть наша цель. Наша задача – вложить песню в их уста, чтобы они пропели ее для нас. На самом деле, это все, что нужно. – Он помолчал и добавил: – Великие исполнители велики не потому, что могут сыграть все ноты, а потому, что они этого не делают.

Однажды мы проезжали мимо заправочной станции, рядом с которой были развешаны на бельевой веревке вельветовые «Элвисы». Отец кивком указал туда.

– Поп-звезды могут поставить мир вверх тормашками, но они приходят и уходят, как и их песни. Но хорошие гимны живут гораздо дольше людей, которые их пишут. Гимны не умирают. – Она посмотрел на меня. – Сколько премий «Грэмми» получил Элвис?

Я пожал плечами.

– Две. – Он вытер пот с лица. – А за какую песню?

Я снова пожал плечами.

Отец любил историю музыки и охотно делился своими знаниями.

– В середине 1880-х годов шведский проповедник Боберг написал стихотворение и издал его. Без музыки, только стихи. Несколько лет спустя он посетил молитвенное собрание и услышал песню с собственными стихами, положенными на старинную шведскую мелодию. Неизвестно, кто и как это сделал. Потом, в 1920-х годах, миссионер по фамилии Хайн путешествовал по Карпатским горам, где услышал, – обрати внимание, – русский перевод шведского стихотворения Боберга, положенный на шведскую мелодию. Хайн стоял на улице и проповедовал третью главу Евангелия от Иоанна, когда налетела сильная гроза, поэтому местный учитель приютил его на ночь. Пока Хайн наблюдал за грозой в горах, он сочинил то, что мы теперь называем первой строфой. Потом он перебрался в Румынию и Буковину, и там, среди деревьев и птиц, он сочинил вторую строфу. Он закончил третью строфу после того, как некоторое время пожил у карпатских горцев, а четвертую – после возвращения в Британию. Песня, которую мы знаем, оказалась в молодежном лагере в Калифорнии в начале 1950-х годов, где евангелист Джордж Беверли Ши передал ее человеку по имени Билли Грэм. Потом, в 1967 году, человек по фамилии Пресли записал гимн «Сколь Ты велик», и его альбом стал платиновым. – Отец поднял два пальца. – Дважды.

Через несколько минут по ветровому стеклу хлестнули струи дождя. Стеклоочистители заработали в мерном, неспешном ритме. Отец тихо запел, больше для себя, чем для кого-либо еще: «О, Господи, когда я пребываю в дивной власти…» Эти слова чаще убаюкивали меня, чем приводили в восторг.

Я никогда не мог понять, почему отец был странствующим проповедником. Читать проповеди в церкви было бы гораздо проще, не говоря уже о физических усилиях. Хуже того, он никогда не принимал пожертвований. Это не означало, что люди не хотели давать ему деньги; как раз наоборот. Но отец никогда не просил об этом. Он хотел лишь одного: чтобы люди делились друг с другом по своим убеждениям. Принимая во внимание количество отброшенных костылей и опустевших инвалидных кресел за все эти годы, он мог бы сколотить целое состояние и, возможно, даже летать из одного штата в другой на собственном самолете, но я ни разу не видел, как отец выставляет блюдо для пожертвований.

Когда дело касалось музыки, отец говорил, что его задача – напомнить людям слова и позволить им петь. Он был достаточно одаренным в музыкальном смысле, чтобы играть сольную партию или задавать ритм для кого угодно, но всегда говорил, что его музыка должна служить фоном. «Выведи песню на свет и отдай ее людям. Вложи ее в их уста. Песни не принадлежат нам. Песни – это свет, который мы зажигаем в других людях, а не обращаем на себя».

Однажды в жаркий день мы обустраивали сцену и присели отдохнуть. Я понимал, что мой отец не похож на других отцов, и мне стало интересно кое о чем его расспросить.

– Папа, зачем ты делаешь то, что делаешь? – поинтересовался я. – Я имею в виду, ты не хочешь получить настоящую работу, как другие отцы?

Он рассмеялся.

– Искренне надеюсь, что такого со мной не случится. – Он указал туда, где собирались люди. Вдали можно было видеть автостоянку. – Моя работа – приводить людей оттуда сюда. Собирать их и указывать на присутствие Того, кто может им помочь. А потом… – Он улыбнулся. – Потом я должен отойти в сторону.

– Почему? – спросил я.

– Потому что у Него есть то, что им нужно. Не у меня. Люди хотят одеть меня в модный костюм и показывать по телевизору. – Он покачал головой и указал на осветительные лампы. – Эти вещи оказывают странное воздействие на людей. Но помни, алмазы становятся бриллиантами, только когда они отражают свет.

Я лишь недавно узнал о деньгах и успехе, узнал о том, что у других все это есть, а у нас нет.

– Папа, можно у тебя кое-что спросить?

– Конечно.

– У меня есть наследство?

Он рассмеялся:

– Кого ты слушал?

– Я хочу сказать, у меня когда-нибудь будут деньги?

Отец немного подумал и ответил:

– Да, сынок, у тебя есть наследство.

Я улыбнулся. Я так и знал! Мы были богаты! Отец просто скрывал это. Он нашел серебряную жилу где-то на склоне горы, но держал это в секрете, пока я не подрасту, и тогда мы построим большой дом и купим «Кадиллак».

Потом он сказал:

– Я не оставляю что-то для тебя. Я оставляю кое-что в тебе.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

Глава 12

Мое первое важное воспоминание о влиянии моего отца на других людей и о том, чем он на самом деле занимался, относится к восьмилетнему возрасту. Он становился все более известным. Люди приезжали из Калифорнии, чтобы послушать его, и он начал искать более просторные площадки. Мы наняли четырех работников только для того, чтобы парковать приезжающие автомобили, и люди собирались уже не в одном шатре, а в пяти, они были соединены в форме креста с центральной сценой. Каждый шатер мог вместить более двухсот человек, и по вечерам все места были заняты. Более того: люди, которым не хватило свободных мест, стояли по краям в четыре-пять рядов. Дети сидели на плечах у отцов, матери нянчили младенцев, старики приезжали в креслах-каталках.

Проповеди отца имели большой успех, поэтому отцу приходилось искать новые места для роста.

Он продолжал долгие пешие прогулки, когда можно было подумать в тишине и покое. В нескольких милях к югу от Буэна Висты отец нашел каньон с высокими стенами у подножия горы Принстон, вызвавший у него острый интерес. Он достал топографическую карту и показал мне. Сверху это выглядело так, будто кто-то из склона горы вырезал кусок пирога. Участок в форме воронки площадью сорок-пятьдесят акров выходил из каменных стен, вертикально поднимавшихся на несколько сотен футов. Для отца, который регулярно обращался к сотням, если не к тысячам людей одновременно, это была превосходная сцена.

Оставалась лишь одна проблема. Этой землей кто-то владел. Желая показать мне это место, отец провел меня мимо бесчисленных табличек, где было написано: «Вход воспрещен». Мы поднялись через хвойный лес национального парка, граничившего с нашей землей, на высокий скальный карниз с видом на ранчо внизу. Открывался вид будто бы с высоты птичьего полета. Отец указал вдаль.

– Мы установим сцену вон там, где каньон начинает сужаться. – Он указал в другую сторону. – Все наши шатры будут располагаться недалеко от автостоянки и передвижных туалетов. – Он потер ладони, будто стряхивая пыль. – Пара пустяков.

Я почесал затылок.

– Но, папа, это ведь не наша земля.

– Так или иначе, она кому-то принадлежит, – отмахнулся он.

На следующей неделе отец нанес визит землевладельцу мистеру Тому Слокомбу – скотоводу, чья семья владела этой землей более ста лет. Мы с Биг-Бигом проехали загон для скота и остановились перед ранчо. Отец обратился к нам обоим:

– Пойдемте. Если я не понравлюсь мистеру Слокомбу, может быть, вы ему понравитесь.

Отец постучался, и нам открыл низенький, жилистый человек в шляпе, сапогах со шпорами и пряжкой ремня размером с его голову. Он поочередно смерил нас взглядом, задержавшись на фигуре Биг-Бига. Судя по его виду, он был не в настроении беседовать с нежданными просителями.

– Чем могу?.. – буркнул он.

Отец пожал ему руку и объяснил, кто он такой, и чего он хочет. Мистер Слокомб слушал, с поразительной ловкостью перекатывая во рту зубочистку. Каждые несколько секунд он переворачивал зубочистку и засовывал ее в уголок рта, где она еще несколько минут торчала неподвижно, после чего его язык снова принимался за работу. Где-то на середине отцовской речи он запустил руку в задний карман и достал кисет с жевательным табаком. Он открыл кисет и запустил туда пальцы, как будто перемешивал салат. Тогда я заметил, что у него нет указательного пальца на правой руке. Когда он как следует перемешал свой салат, то извлек здоровенный комок коричневого листового табака и заложил за щеку. Со стороны казалось, будто он жует мячик для гольфа. И пока он слушал отца, из одного уголка его рта свисала зубочистка, а другая половина смачно пережевывала табак. Я ждал, когда он сплюнет, но так и не дождался.

Когда отец замолчал, мистер Слокомб посмотрел на меня, потом на него, потом на Биг-Бига, потом снова на меня и наконец остановился на отце. Он немного сдвинул шляпу на затылок и засунул большие пальцы в петли для ремня.

– Давайте-ка повторим для ясности, – сказал он. – Вы случайно оказались на моей земле, где я расставил двести табличек, на которых написано «Вход воспрещен», и случайно набрели на мой славный зеленый лужок вон там. И вы подумали: здесь будет отличное место для проповедей о возрождении в Царствии Небесном, где вы поставите сцену и волшебным образом разобьете свои шатры. А этот парень, – он указал на Биг-Бига, – этот парень, который больше любого человека, которого мне приходилось видеть, будет играть на пианино, пока вы… – он взглянул на меня, перевернул зубочистку и уставился на отца, – пока вы будете призывать огонь и серу на головы нескольких сотен, а может быть, нескольких тысяч самозваных и внимательных грешников, которые как по волшебству нагрянут сюда со своими автомобилями, пикниками и зонтиками. И ради того, чтобы послушать ваши проповеди, все эти люди будут маршировать через мое пастбище и ставить автомобили на траве, которую я собираюсь пустить на корм скоту, прежде чем ляжет первый снег.

Он немного помолчал и сглотнул.

– И в довершение всего, вы собираетесь все это делать, не принимая пожертвований, не хотите брать никаких денег. Вы не будете никому рассказывать, что если они не дадут деньги, то украдут их у Господа нашего. – Он указал вверх: – Все верно?

Отец кивнул:

– Это весьма точный пересказ.

Скотовод рассмеялся.

– Мистер, у вас больше… – Он покосился на меня. – У вас они больше, чем у моего быка в загоне. – Он закатил глаза и повернулся к Биг-Бигу: – Парень, какой у тебя размер обуви?

– Пятнадцатый, – сразу же откликнулся Биг-Биг.

Мистер Слокомб со свистом втянул воздух сквозь зубы.

– Этому можно поверить. – Потом он указал на дорогу, выходившую на шоссе примерно в миле от нас: – Видите этот плакат вдалеке? Такой большой, вроде киноафиши, который вы миновали, направляясь к моему дому?

Отец кивнул.

– На тот случай, если вы не прочитали, там написано, что эта земля, которой владели три поколения моей семьи, продается вместе со всеми моими коровами, потому что у нас нет воды.

Я не мог понять, в чем дело, так как по его земле, несомненно, когда-то протекала река, от которой теперь оставалось лишь сухое русло.

– Что случилось с вашей рекой? – спросил я.

– Это хороший вопрос. Я много раз подряд спрашивал о том же. – Он указал на извилистое русло, заросшее бурьяном: – Здесь текла чистейшая вода. Сам Адольф Курс[40]40
  Адольф Курс (1847–1929) – основатель крупной пивоваренной компании в Колорадо в 1873 году.


[Закрыть] не нашел бы лучшей воды, чем здесь, и, думаю, она текла здесь с тех пор, как Бог выжал воду из этой горы. Но потом какой-то городской хлыщ с юридическим дипломом порылся в старых законах и выкупил землю к северу от меня. – Он показал рукой. – И, как выяснилось, его права на воду предшествуют моим, так что… – еще один переворот зубочистки, – так что я в заднице. Как и мои коровы.

Я почесал голову.

– Куда же ушла вода?

Он махнул рукой в северную сторону.

– На его поля. – Он повернулся к шоссе. – Она впадает в более крупную реку примерно в миле отсюда.

– А вы остаетесь наверху, – заключил мой отец.

– Точно. Моя река пересохла, коровы пьют из грязных луж, а сена не сыщешь и в помине. Так вот что я вам скажу, мистер проповедник. Если вы сумеете наполнить это сухое русло и дать моим коровам глоток воды, то можете пользоваться моим лужком наверху, пока вам есть что проповедовать. Если же нет… – он протянул руку ладонью вверх, – то мне нужно десять тысяч долларов. – Он улыбнулся, приоткрыв пожелтевшие зубы. – Иначе вам не повезло.

Отец изогнул шею, глядя на возвышенную часть ранчо, где речное русло уходило к вертикальным утесам.

– У вас есть бульдозер? – спросил он.

Мистер Слокомб пожал плечами:

– Двигатель изношен и стучит, но, в общем, на ходу.

– Можно на время одолжить его?

Скотовод даже не ответил. Он просто смотрел на отца и жевал табак.

– Если я добуду воду, вы откажетесь от десяти тысяч и разрешите нам пользоваться вашим лугом?

– Мистер, вы собираетесь щелкнуть пальцами и добыть воду?

Отец пожал плечами:

– Можно сказать и так.

Его недоверие ощущалось почти физически.

– Вы хотите сделать то, чего не удалось сделать адвокатам за три года бесконечных апелляций и шестьдесят тысяч долларов?

Отец не ответил.

– Вот что я скажу, мистер проповедник, если вы дадите воду для моих коров, то я сам помогу вам парковать эти чер… – он основа покосился на меня, – эти автомобили. Иначе… – Он протянул руку. – Иначе десять тысяч долларов.

Отец пожал его руку.

– Договорились.

Он приподнял бровь.

– Достанете мне десять тысяч долларов?

– Нет. – Отец смотрел на гору. – Я достану вам воду.

Мы с Биг-Бигом выехали на автомобиле, а отец управлял бульдозером. Мы следовали за ним две мили по шоссе с включенными аварийными огнями, поскольку он вихлял по дороге, как пьяная змея, стараясь приноровиться к рычагам.

– Теперь я видел все, – с улыбкой произнес Биг-Биг.

Когда мы достигли Т-образного перекрестка, отец послал нас в город, чтобы мы наполнили дизельным топливом все пятигаллонные канистры, пока он будет добираться до хижины. Через два часа, когда мы вернулись, он уже вовсю трудился над руслом нового ручья. К вечеру третьего дня он сжег массу солярки и вырыл траншею глубиной четыре фута, спускавшуюся по спирали с нашего склона горы. Это был бы отличный ручей, если бы в нем появилась вода. Когда я спросил отца, откуда он собирается взять воду, он ответил:

– Попробую пробить дыру в дне «Божьей тарелки каши».

На четвертое утро мы доехали до ранчо старого скотовода и постучались в парадную дверь. Он встретил нас точно так же, как и раньше, перекатывая зубочистку во рту.

– Вы не прочь немного покататься? – предложил отец.

Он недоверчиво посмотрел на нас, но согласился, и отец отвез нас на дальнюю сторону его участка, где русло пересохшей реки встречалось с гранитными утесами горы Принстон. По прямой наша земля находилась менее чем в одной миле от его надела, но по дороге путь занимал полчаса. Как говорил отец, иногда нужно обогнуть локоть, чтобы дотянуться до большого пальца.

Отец вышел из автомобиля и посмотрел на часы. Потом он начал расхаживать по речному руслу с поднятыми руками. Мистер Слокомб прислонился к капоту, скрестил руки на груди и с некоторым интересом наблюдал за передвижениями отца. В 10.30 отец отсчитал десять шагов от стены утеса до середины пересохшего русла, где он поставил небольшой круглый камень. Он специально сделал так, чтобы скотовод хорошо видел все это. Потом он тоже прислонился к капоту автомобиля и скрестил руки на груди.

– Сколько вы потратили на судебную тяжбу? – небрежно спросил отец.

Мистер Слокомб даже не моргнул.

– Шестьдесят три тысячи восемьсот четырнадцать долларов.

Отец кивнул, глядя на утес. После 10.35 скотовод махнул рукой в сторону речных камней:

– Может быть, вам нужно еще походить или станцевать? Спеть гимн или что-нибудь еще?

Отец продолжал смотреть на утес. В 10.40 мистер Слокомб спросил:

– Мистер, вы это серьезно?

Отец покачал головой.

– Пожалуй, что нет, но… – Он посмотрел на утес и улыбнулся. – Я знаю, где найти воду.

Пока он говорил, сверху донесся рокочущий звук, который сменился ревом, словно приближающаяся буря. Я стоял сзади и слышал нарастающий шум, так что предпочел укрыться за задней дверью кузова.

Через несколько секунд поток воды шириной с автомобиль устремился, как пушечное ядро, через край утеса, вылетев на восемь-десять футов в сторону от каменной стены и приземлившись прямо на камень, поставленный отцом. Первый удар вырыл яму в песчаном ложе, которая, по мере поступления воды сверху, наполнила русло до краев.

Когда вода обрушилась сверху, у скотовода отвисла челюсть, жеваные табачные листья вывалились наружу, а глаза округлились, как пятидесятицентовые монеты. Он подошел к берегу, посмотрел вверх, потом вниз на воду, потом на крошечные брызги, оседавшие на его лице и плечах. Он стоял так некоторое время, пока рев новорожденного водопада заполнял наши уши.

Когда вода достигла определенного уровня, с ней произошло то, что происходит со всеми реками. Она устремилась вниз по склону, следуя своим естественным курсом через пастбище и мимо загона с двумя тысячами голов жаждущего скота. Систер Слокомб в абсолютном изумлении смотрел на утес, на воду, а потом на шестидесятифутовый водопад, низвергавшийся на его землю. Он простоял так две минуты, словно ожидая, что все закончится так же неожиданно, как и началось.

– Так оно и будет? – спросил он, увидев, что вода по-прежнему льется.

Отец кивнул.

Мистер Слокомб снял шляпу, вытер лоб и швырнул шляпу на землю.

– Ну, не будь я старым простофилей! Мистер проповедник, вы это сделали! Вы и впрямь это сделали! – Он рассмеялся и бросился в воду, доходившую ему до середины бедер. Потом он пошел против течения к водопаду, открыл рот и вытянул руки. Вес воды, обрушившейся ему на плечи, столкнул его в бассейн, где он начал кататься и резвиться, как дельфин.

Наконец он встал, брызгаясь, хохоча и отплевываясь.

– Здесь достаточно воды, чтобы напоить пятьдесят тысяч голов, а не то что две тысячи! – Он поднес сложенные ковшиком руки ко рту, сделал несколько больших глотков, с удовольствием сплюнул и стал танцевать джигу.

Я хотел спросить, что стало с остатками его табака в кисете, но не успел. Поскольку температура воды была близкой к нулю, он недолго пробыл в воде. Мистер Слокомб выбрался на берег, поднял мятую шляпу и нахлобучил ее на голову. Потом он без предупреждения заключил моего отца в медвежьи объятия, что выглядело довольно забавно, поскольку отец был как минимум на две головы выше его. Потом он вцепился обеими руками в руку отца и принялся трясти ее.

Отец рассмеялся.

– Мы начнем ставить автомобили на парковку в пятницу, в четыре часа дня.

Скотовод в ответ рассмеялся.

– Мистер, я помогу вам припарковать все автомобили до единого.