Текст книги "Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах»: Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)"

С Остроумовой-Лебедевой мне очень интересно. Она рассказывает о Брюсове, Белом, Волошине. Всех их она рисовала. Ко мне она очень хорошо относится. Завтра именины Сергея. Мне жаль, что столько предстоит суеты: поездка в город, проводы, билеты. Все же надеюсь вечер провести хорошо. Он в хорошей полосе, и мне с ним бывает хорошо, хотя общее состояние неудовлетворенности остается в силе. Отношения его с сестрой много лучше. Круглов349349
  Неустановленное лицо.


[Закрыть] прислал ему очень славное письмо. Зовет к себе с согласия матери. Сергей ему тоже хорошо ответил. Читаю ему драмы Чехова. Танюше – Гофмана. Себе «Записки» Скрябина350350
  Неясно, о каком издании идет речь.


[Закрыть].

Привет твоим хозяевам и спасибо.

Ну, до свидания. Целую горячо.

Твой Коля.

18 ноября 1937 г. <Москва, Таганская тюрьма>351351
  Анциферов был арестован 5 сентября 1937 г. и помещен в Бутырскую тюрьму. 4 ноября 1937 г. переведен в Таганскую тюрьму, 21 ноября вечером вывезен оттуда. На следующий день составлялся этапный поезд, и 23 ноября он отбыл на этап, продолжавшийся 46 дней. 4 февраля 1938 г. прибыл с этапом на станцию Ружино. 4 февраля – 28 марта 1938 г. – пребывание в 145‐й колонне, 19‐м отделении Бамлага, на общих работах. 28 марта – 15 апреля 1938 г. – в 174‐й колонне, 19‐м отделении Бамлага, на общих работах. 15 апреля 1938 г. – 17 января 1939 г. – в 188‐й колонне, 19‐м отделении Бамлага, на общих работах. В мае 1938 г. Бамлаг разукрупнен, новый адрес Анциферова – 19‐е отделение Амурлага. 17 января – 28 июня 1939 г. – пребывание в 6‐й колонне, 19‐м отделении Амурлага. 28 июня 1939 г. – в 189‐й колонне, 19‐м отделении Амурлага. Из-за слабого здоровья Анциферов назначался не на самые сложные и тяжелые работы. В письмах указаны места его пребывания и сфера деятельности в лагере. 5–14 мая 1938 г. находился в филиале Сангородка на станции Ружино, готовил хвою для переработки на лекарства. 2 июня – 3 августа 1938 г., с перерывами, работал на заготовке дерна. 25 июня – 15 июля 1938 г. был заведующим баней и прачечной. С 3 августа 1938 г. по 1 января 1939 г. был учетчиком и делопроизводителем в конторе прораба по строительству домов. С первой декады дополнительно стал выполнять работу инструментальщика и кладовщика. 15 июля – 24 июля 1938 г. находился в Сангородке на станции Филаретовка. С 1 января 1939 г. работал как истопник, с 17 января грел смолу и мазал шпалы, с 29 января – дневальный по бараку, с 8 февраля 1939 г. – учетчик работы локомотивов, генераторов. С 28 июня 1939 г. был приемщиком лесоматериала, пиломатериала, камня, балласта. 28 ноября 1939 г. УНКВД по Московской области приняло решение об отмене приговора тройки. 6 декабря 1939 г. освобожден из мест заключения и убыл со станции Уссури Приморского края. 16 декабря 1939 г. вернулся в Москву. Хроника пребывания Анциферова в Амурлаге составлена А. Ю. Шпаком.


[Закрыть]

Сонюшка, любимая моя, посылаю тебе мое заявление прокурору352352
  Заключенным запрещалось отправлять заявления через своих родственников обычной почтой. Они должны были отдавать почти все такие обращения лагерному начальству, чтобы лагерные сотрудники могли составлять сопроводительные справки, прежде чем отправлять их по месту назначения (ГАРФ. Ф. 9401с. Оп. 1a. Ед. хр. 33. Л. 134–135 об. Приказ НКВД 00514. 11–20 мая 1939). Здесь и далее реалии лагерного быта прокомментированы Э. Джонсон. Текст письма см. ниже, в разделе «Дополнение».


[Закрыть]. Если ты его одобришь – своей светлой головой, – дай ему ход.

Пишу тебе, но у меня нет ощущения беседы. Мне все еще кажется, что я пишу тебе одно из тех многочисленных писем, которые шептал тебе по ночам353353
  Обычно заключенные не могли писать домой, когда шло следствие.


[Закрыть], когда в камере наступала тишина и я мог начать одинокую безответную беседу с тобой, моя дорогая.

На днях я дежурил у печки ночью и, глядя в огонь, много вспоминал. Теперь мне редко хочется вспоминать: больно. Сейчас я весь в ожидании весточки от тебя. Мне прямо не верится, что еще когда-нибудь я увижу твою руку. Очень волнует меня и судьба детей, в особенности Сережи. Главное, что волнует меня, – это их моральное будущее.

Получила ли ты мои письма-записочки в самодельных конвертах? Если ты не в Москве, переслали ли их тебе. Я не могу поверить, что приговор не будет отменен или изменен. Бодрости я несмотря ни на что не теряю. Я надеюсь найти смысл и интерес к моей новой жизни, даже если она будет моим последним жизненным этапом. Мне в этом поможет добросовестный труд в настоящем и сознание хорошо прожитой жизни в прошлом.

Стараюсь представить себе твое душевное состояние и твою жизнь – жена моя. И еще раз пишу тебе: устраивай свою жизнь, не считаясь со мной. Меня очень тяготит мысль, что принес тебе столько горя, которое не искупится тем светлым и прекрасным, что было у нас с тобой. Но все же не забывай меня окончательно, но хоть изредка вспомни обо мне, и вспомни не только Фирсановку, Б. Афанасьевский, Гагры, Киев и т. д., но вспомни обо мне так: «А думает ли он сейчас обо мне?» А обо мне не горюй много. Я хочу остаться светлым и ясным в твоей душе.

Прощай.

Твой Коля.

7 февраля 1938 г. Лесозаводск 354354
  Лесозаводск – город, районный центр Приморского края, расположенный на берегах реки Уссури. В 1894 г. – село Лутовское. В 1891 г. началось строительство Уссурийской железной дороги, что послужило толчком для развития территории. В 1895 г. донскими казаками образованы на правом берегу реки поселок Усть-Медведицкий и на левом станица Донская – для охраны единственного железнодорожного моста через Уссури. Все эти населенные пункты и другие – Дальлес, Новостройка – Постановлением ВЦИК от 24 июня 1932 г. были объединены в рабочий поселок Лесозаводск и прекратили самостоятельное существование. Поселок Лесозаводск получил статус города Приморского края 2 февраля 1938 г. Здесь и далее краеведческие реалии Амурлага прокомментированы А. Ю. Шпаком.


[Закрыть]

Моя дорогая Сонюшка.

Спешу дать о себе весть. Я нахожусь: Д. В. К., ст. Уссури. 19-ое отд. БАМлага 45 колонна.

Тебе еще так недавно удалось спасти меня, когда я болел малярией. Но вот судьба разлучила нас. Одно из моих больших терзаний – это мысль, что встреча со мной переломила твою жизнь. Только мучительное сознание этого заставляет меня сказать тебе: устраивай свою жизнь совершенно свободно.

Все мое личное кончилось. Я живу общим. Мне кажется, что я оставил себя с Вами, моими любимыми. Сообщи о себе телеграммой.

Целую, люблю,

твой Коля.

10 февраля 1938 г. Лесозаводск

Дорогая Сонюшка, посылаю тебе издалека свое «ау»! Когда-то я получу отзвук! Я даже не знаю, где ты и дойдет ли до тебя эта вторая записочка. Еще раз тебе напишу, что одно из главных моих мучений – это мысль, что я перебил твою жизнь, что я залил ее горем и трудно тебе будет выправить ее. Вот почему я прошу тебя устраивать свою жизнь исходя из того, что я выбыл из нее. Любовь наша озарила мой закат ярким сияньем. С этой любовью я буду ждать своего конца, постоянно думая о тебе.

Вся жизнь моя осталась позади, и мне кажется, что и себя я оставил там с вами, кого я люблю.

Прошу тебя помочь мне на первое время самым необходимым. Я нуждаюсь: в подушке-думке, в теплом кашне, в сахаре, жирах (лучше всего охотничьи колбаски), в сушках. Пришли мне денег 20–25 рубл. телеграммой. У меня осталось мало моих вещей, но каждая из них напоминает утраченную жизнь. Башмаки, служившие мне исправно, – Киев, где мы чинили их, синее пальто – нашу поездку на Кавказ и т. д.

В общем я здоров. Вышлю тебе доверенность. Посылал из Бутырок, но не уверен, дошла ли.

Телеграфируй о себе и Сереже, о котором ужасно волнуюсь. Д. В. К. ст. Уссури. 19-ое отд. БАМлага НКВД. Колонна 145.

Крепко и нежно целую тебя, моя любимая.

Твой Коля.

11 февраля 1938 г. Лесозаводск

Сонюшка, моя милая. Посылаю тебе две доверенности, т. к. боюсь, что посланные из Бутырок не дошли до тебя. В Бутырках я получал регулярно от тебя деньги. Получил их и 30-го – и эта посылка была мне особенно дорога: это был твой день. Ты знаешь, я держал квитанцию в руке и с ней заснул, думая о том, что ты делала в эти часы, с кем была. Ты улыбнись на это, но без насмешки. Как я все эти два месяца жил этими квитанциями. Они мне говорили за тебя: «Я с тобой». Бюллетень возьми на Собачьей площадке в клинике. Пишу на чем попало, когда достану бумагу, напишу письмо как следует.

Неужели мне суждено еще получить весточку от тебя. Это сейчас цель и смысл моей жизни. Я почти здоров. Припадков сердца не было. Есть только боли и одышка.

Погода ясная. Климат хороший. На работе еще не был. Привет всем помнящим меня.

Целую тебя.

Твой Коля.

23 февраля 1938 г. Лесозаводск

Дорогая моя Сонюшка, пишу тебе еще раз, все еще не имея от тебя долгожданной весточки. Очень беспокоит меня: получила ли ты мое последнее письмо, в которое я вложил заявление прокурору. Если ты его получила, то извести меня немедленно телеграммой. Я ее буду ждать до 15 марта, после чего, в случае если не будет ответа, напишу вторично заявление, но уже прямо на имя прокурора СССР.

Так как ты, вероятно, думаешь, что можешь помочь мне, то я тебе написал о своих нуждах. На всякий случай пишу еще раз об этом. Пришли мне: 20 рублей по телеграфу, а затем: подушку маленькую, полотенце, носки – пары три, спинной мешок. Из еды: каких-нибудь жиров (напр., охотничьих колбасок), чеснока, сушек, сахару. Если ты это выслала, то больше не высылай. Ты будешь думать, при своей деятельной натуре, чем помочь мне. А мне хочется одного – чтобы ты изредка вспоминала – Фирсановку, светлые моменты Переделкина, и Б. Афанасьевского, Б. Вязёмы, Загорье, Радонеж, Вир в Сухуме, Гагры, Киев, Одессу и в особенности вечер, когда я на верхней палубе кончил тебе читать «Гранатовый браслет», и многое другое, мне хочется, чтобы ты всегда через время и пространство чувствовала мою любовь к тебе, когда меня уже не будет в живых.

Я тебе не задаю вопросы о моих детях. Но ты и без этих вопросов знаешь, как я мучительно думаю о них. Пиши мне все, не скрывая ничего. Сейчас я могу вынести все. Если мне будет легче жить, то тяжелая весть будет воспринята мною еще с большею мукой. Итак, пиши все.

Недавно я переболел. Температура поднялась выше 39. Сейчас уже нормальная. А я думал, неужели так и не дождусь весточки от тебя.

Целую тебя, моя Сонюшка. Привет всем помнящим меня.

Твой Коля.

<Февраль–март 1938 г. Лесозаводск>

Дорогая моя, родная, любимая. Уже получил 2 письма и открытку. Жизнь моя возобновилась. Я буду жить в тебе, жить твоей жизнью. В ответ я послал два письма, а теперь пишу коротко. Нет бумаги. Найду ли ее в посылке с конвертами и марками, а то всё штрафы! Хочу здесь только ответить на твои вопросы. Денег и посылку я еще не получил. Прошу тебя, денег мне высылать не нужно, а в посылках высылай не много. Мне нужно: полотенце, зубную щетку и порошок, носовые платки – 2 шт., носки 2 пары, мешочек. Вот и все. Здесь не нужно иметь лишних вещей. Из еды высылай: сладкое (сахар), жиры, сушки (для баловства), чеснок, лук. Хорошо бы кубики «Магги». Вот и все. Раз в месяц в небольшом количестве. Пишу не стесняясь и очень серьезно. Прошу сверх этого ничего не присылать. А денег еще раз прошу – не нужно. Карточку твою жду с нетерпением. Пришли из лекарств диуритин и хинин355355
  Диуретин – лекарственный препарат, противоотечное средство, обладает выраженным сосудорасширяющим и мочегонным действием; хинин – средство для лечения малярии.


[Закрыть] (на всякий случай). Врач меня осматривал и дал мне всего 20% трудоспособности. С этой нормой на земляных работах я могу справляться. Находимся мы за Хабаровском, но точнее определить не могу: не знаю. Ты просишь написать о природе: кругом снежная пелена, кое-где небольшие холмы – сопки. Лесов нету. Невысокие заросли у берегов реки. Птиц нет, даже воробьев. Почти всегда ясные дни, но частые ветра. Первое время наслаждался чистым воздухом, теперь привык. Из Москвы я выехал 21‐го декабря из Таганской тюрьмы. Меня очень беспокоит, что я разно назвал колонну – ты пишешь правильно – 145. Письма номеровать буду. Это приблизительно 8-ое. Начну с этого письма.

Сонюшка, что это ты мне пишешь, что ни разу не была в театре до получения от меня писем. Пойми – я хочу жить через тебя, ты живи и за себя, и за меня. Ты встала в своих письмах во весь свой нравственный рост, и я горжусь своею Сонюшкой, ты мне дала сейчас много сил, а мне уже порой начинало казаться, что они на исходе. Сегодня целую твои руки, а голову склоняю на твое плечо.

Твой Коля.

<Февраль–март 1938 г. Лесозаводск>

Сонюшка, милая, такая любимая, ты опять со мною, и солнце ярче, и снег белее. Я снова готов и жить, и умереть. Вчера еще писал тебе, да, к счастью, не отправил, а такое письмо было грустное, а сейчас такая радость в груди, что едва владею собою. Чувствую себя снова юношей. А как мне было страшно думать, что могу умереть без весточки от тебя. А теперь такая свобода от жизни, и при этом опять жить хочется чертовски! Пишу несвязно, но я не владею мыслью. Как хорошо! Как хороша жизнь. Ты знаешь, я совсем не мог спать ночью. Уже одна подпись на телеграмме (которую я получил вместе с письмом) «твоя Соня» бесконечно тронула меня. Но содержание письма и вести, сообщенные тобою, – да за эти минуты я готов еще многое-многое пережить.

От детей я получил ответ 27-го, а от тебя все не было. Как я томился! Дети телеграфировали, что они вместе и учатся хорошо. Их телеграмма была первой, полученной в нашей колонне, а твое письмо – первое письмо. Я опять начинаю верить в свою счастливую звезду. Милая, любимая, как мне хорошо. Спасибо!

Сегодня 12 марта, в этот день ровно двадцать лет тому назад родился мой сын Павлинька.

Теперь отвечу на твои вопросы. Я написал о здоровье, потому что хочу, чтобы ты была уверена в правдивости моих известий. У меня несколько дней шалило сердце, были отеки лица и ног. Но все прошло, и мне теперь не на что жаловаться. Денег мне не нужно высылать месяца три. Пока не напишу, не высылай. Должен прийти еще перевод на 21 р. из Бутырок. Приехать сюда служить тебе – невозможно. Может быть, меня переведут поближе, тогда подумаем о свиданье. Осужден я из‐за записки, написанной мне той киевской знакомой356356
  В конце марта 1937 г. Анциферова в Большом Афанасьевском посетила гимназическая подруга покойной жены Анциферова Е. В. Григорьева, родственница белогвардейского генерала А. П. Родзянко. Анциферов с женой торопились в театр и смогли уделить нежданной гостье не более получаса. Григорьева искала у Анциферова совета и помощи в освобождении мужа, изобличенного в связях с троцкистами, белоэмигрантскими монархическими кругами и шпионаже. Разговор продолжения не имел и был вскоре забыт. Однако 5 сентября 1937 г. в квартиру № 1 по Большому Афанасьевскому, 41, вошел сотрудник оперативного отдела Управления государственной безопасности с ордером на производство ареста Анциферова. Основанием для начала следствия послужили донос о визите к последнему жены врага народа и не полученная адресатом, но переданная услужливыми руками в ОГПУ ее записка. В тот же день Анциферов был заключен в одиночную камеру Бутырской тюрьмы. 24 сентября ему было предъявлено обвинение в том, что он, «бывш. дворянин, в 1929 г. принимал активное участие в контрреволюционной группировке, был арестован по ст. 58 п. 11». 18 октября 1937 г. следствие по делу Анциферова закончилось. Было установлено, что арестованный «враждебно настроен к руководству партии и Советской власти, в прошлом являлся активным участником в контрреволюционной организации под названием „Воскресение“, которая была связана с Парижской белой эмиграцией. За к-р деятельность и шпионаж Анциферов три раза судим: в 1925 г. на 3 года ИТЛ, в 1929 г. на 3 г. ИТР и в 1930 г. на 2 года ИТР. Находясь в тесной связи с белогвардейцем – врагом народа Григорьевым и дочерью бывш. генерала Родзянко Е. В., Анциферов до последнего времени вел к-р. разлагательскую работу». Шпионаж в пользу белогвардейцев, в частности, подтверждался найденной при обыске у Анциферова картой-планом г. Пушкина. Объяснение, что она была необходима ему для работы над темой литературных мест по заданию Гослитмузея, не было услышано. 19 декабря того же года оперуполномоченный 4‐го отдела УГБ УНКВД Московской области, рассмотрев следственное дело, нашел его соответствующим обвинению – Анциферов «в течение нескольких лет вел контрреволюционную работу» – и счел его вину полностью доказанной. Дело без суда было передано на рассмотрение тройки Управления НКВД Московской области. Ее решением от 20 декабря 1937 г. Анциферов был заключен «в исправительно-трудовой лагерь на восемь лет, считая срок с 6 сентября 1937 г.» (Московская 2010. С. 59–60).


[Закрыть], которую мы встретили при выходе в театр и которую я не видел 28 лет. Она просила помочь каким-то двум неизвестным мне лицам.

Меня беспокоит, получила ли ты мою доверенность на сберкнижку и перевело ли из-во «Academia» деньги. На книжке должно быть около 2 тысяч.

Выйдет ли книга о греческих мифах357357
  Речь идет о замысле А. Ф. Лосева составить двухтомную «Античную мифологию», собрание текстов. В первом томе должны были быть представлены космогонические и теогонические мифы, а затем следовала мифология Олимпа. Несмотря на договоры (1936, 1937) с издательствами, отрицательные отзывы М. А. Наумовой, профессора ИФЛИ Н. А. Куна и др. закрыли публикацию книги. Книга была издана впервые в 2005 г. (Лосев А. Ф. Античная мифология с античными комментариями к ней. М.: Эксмо; Харьков: Фолио, 2005). Сообщено Е. А. Тахо-Годи.


[Закрыть].

Как здоровье Гогуса? Делали ли ему пневмоторакс? 358358
  Пневмоторакс искусственный – метод лечения больных туберкулезом легких.


[Закрыть]

Я надеюсь на любой работе честно работая еще раз доказать, что я вполне советский человек.

Пришли мне со следующей посылкой бумаги и конвертов. Писать мы можем друг другу когда хотим.

Целую тебя крепко и нежно, моя жена.

Твой Коля.

14 марта 1938 г. Лесозаводск

Дорогой и любимый друг, милая жена моя, я послал тебе под первым впечатлением от полученных письма и телеграммы (с подписью «твоя» Соня) очень сумбурное письмо, полное бурной радости. Сейчас я спокойнее и могу тебе написать более толково. Я, конечно, не «предлагал тебе устраивать свою жизнь по-своему». Я хотел и должен был лишь сказать тебе, что ты свободна. Ты всю жизнь искала большой, подлинной любви. И вот я вступил в твою жизнь, и я верил, что мы ей обладаем, что со всеми препятствиями, и внешними, и внутри нас лежащими, мы справимся и я сумею тебе дать, а ты найти то, что искала, к чему готовилась. Но жизнь наша оборвалась очень скоро. Вины моей в этом нет. Но не могу же я не сознавать, что я перебил твою жизнь, как-то переломил ее. И я, полный боли и любви, хотел сказать тебе: «Где была и куда ты идешь, милый друг, не спрошу я любя»359359
  Цитируется строка из стихотворения Вл. Соловьева «Бедный друг, истомил тебя путь…» (1887).


[Закрыть]. Зная меня, ты поймешь, как это много для меня, почти свыше сил. Но я должен теперь стремиться заглушить в себе все личное и жить теми, кого я люблю. Не скрою от тебя, что я горд твоим письмом, что оно очень подняло меня, уже совсем склонившего свою голову. Но в твоем письме меня вот что страшит: это мысль о том, как ты переживешь мою смерть, если она ожидает меня в эти годы. Ты пишешь: «Пока ты жив – в моей жизни смысл». Неужели же после меня останется незаполнимая пустота, а я останусь в твоей жизни темной тенью. А мне так хочется верить, что ты, пережив первую муку, будешь вспоминать обо мне светло, уверенная в том, что при всех обстоятельствах жизни, как бы они ни были трудны, я сохранял свою ясность и свою способность найти тишину в глубине своей души. Я вспоминаю, как из оконца нашего этапного вагона у Байкала я увидел белые вершины гор, темные ели, а над ними густо-лиловое небо, похожее на цвет фиалки, и я почувствовал звуки песни Сольвейг360360
  Речь идет о сюите «Песня Сольвейг» из камерно-симфонического произведения норвежского композитора Э. Грига «Пер Гюнт» (1875) к одноименной пьесе Г. Ибсена.


[Закрыть]. И вот на душе – тишина.

Вернусь к словам, огорчившим тебя. Сонюшка, любимая моя, я хорошо знаю, что лучшее в жизни – это любовь (в широком и значительном ее понимании). Я знаю (как же мне не верить, не знать твоей любви ко мне), что в этой любви – для тебя счастье. И если ты сумеешь сохранить ее и противоставить всему другому – неужели же я буду тебе предлагать другое, как многие здесь «великодушные» мужья, не верящие в любовь, а может быть, и не знавшие ее. Но я повторяю, что не хочу, чтобы ты была связана чем бы то ни было, лежащим вне тебя, хотя бы мною. Не знаю, сумел ли я объяснить тебе значение тех слов, а я об них думал с момента, когда потерял надежду выйти из тюрьмы не на этап, а на свободу.

Может, и теперь мысль моя не ясна, но мне трудно писать. Я пишу стоя, бумага лежит на нарах, кругом шум, ссоры. Хотел я еще поделиться с тобой одним моим наблюдением. Я перевидал очень много людей за это время. Все это были люди очень чуждые мне. Но обычное отношение ко мне было хорошее. И вот я заметил, что все мои товарищи по заключению вспоминали с большой нежностью своих детей и очень мало и как-то равнодушно говорили о своих женах, обычно в деловом плане. Почему? Застенчивость – нет. Я не скажу, что они никто не любит своих жен. Но любовь их мало заполняет, это – привычка, быт. Большинство уверены, что жены их бросят. А о детях обычно тоска, и к ним вся нежность души. И я думаю, какая же редкость в жизни большая, творческая любовь!

Прошу тебя переслать детям мою записочку. Сообщи, можно ли писать им непосредственно в Детское или там скрывают мою судьбу от квартирантов.

Все время после получения телеграмм, а главное – письма твоего я чувствую себя бодро и крепко. Я много раз думал о всяких возможностях, и дурных и хороших, но все, что написала ты, оказалось лучше самых лучших предположений.

Еще раз о делах. Получила ли ты мои доверенности на сберкнижку и на отпускные по бюллетеню. Взяла ли ты обратно 40 рубл. из Лит. Музея, которые я дал для внесения в Поликлинику (узнай, кто собирал их). Мне денег не высылай месяца три. Я напишу, когда нужно. Вещей лишних не присылай, все это здесь обуза. Нужен минимум всего. В следующей посылке пришли чеснок и лук, нужно еще что-нибудь из жиров (напр., грудинку). Ну вот и конец бумаге. (Пришли конверты с марками и бумагу.)

Спасибо тебе, что ты такая хорошая. Пиши как живешь. Зашла ли к тебе Веруся. Как твои родные.

Пиши о себе. Я хочу жить тобою и детьми.

Твой Коля.

20 марта 1938 г. Лесозаводск

Любимая моя, Сонюшка, дорогая моя жена, какая для меня открылась жизнь в твоих письмах! Одно мне было огорчительно: ты, видимо, судя по датам, не получила моего 3-го, а м. б., и 4‐го письма. Сперва о делах. Деньги и посылка еще не получены. Денег больше совсем не высылай. В посылке пришли: сахар, сушки, что-нибудь из жиров – «Магги» и др. концентраты, из вещей – носки (2 пары), носов. плат. 2 шт., полотенце (1 шт.), зубная щетка и порошок, из лекарств – хинин и диуретин. Об этом писал в прошлый раз.

Чем меньше вещей здесь – тем лучше. Старую поговорку «все свое ношу с собой» я заменил «все свое ношу на себе» во время переходов, когда вызывают с вещами. Под мое синее пальто одеваю тогда простыню и одеяло, и тепло и удобно. Ты помнишь, у Диккенса в «Сверчке на печи» был добрый старик Калеб361361
  Калеб – персонаж из «семейной сказки» Диккенса, образ которого был создан артистом Михаилом Чеховым в спектакле «Сверчок на печи», поставленном впервые 1‐й студией Художественного театра.


[Закрыть], который рассказывал дочери о синем пальто. Я на этого добряка непохож. Мое синее пальто не вымысел, а надежная реальность. Кстати, помнишь мои башмаки, за покупку которых ты бранила меня. Они оказались хорошими и прочными и до сих пор служат мне добросовестно. Вот только теперь, с наступлением весны, в них без калош – нехорошо. На всякий случай вышли мне мои старые калоши (№ 11).

Ответь мне наконец, получила ли ты мои доверенности на сберкнижку и зарплату по бюллетеню за август (вторая половина), бюллетень остался в клинике у врача по малярии на Собачьей площадке.

От твоего последнего письма веет на меня бесконечным очарованием. Я все перечитываю твои письма, и в них для меня неисчерпаемые источники жизни. Я не плачу, читая их, как плачут у нас многие. Но я опять слышу в жизни музыку, и она освобождает меня от многих тягот жизни. Они больше не владеют мною. И мне кажется невероятное: я начинаю тебя любить еще больше, моя жена, друг, моя Сонюшка.

Сейчас ярко светит весеннее теплое солнце, уже близится к закату, передо мной твои письма и, помнишь, тот футляр для очков, который мне купили в Одессе, а я потерял в Ялте, и ты в Коктебеле в нашей комнате, в первое утро с радостной улыбкой подала его – «нашла», я смотрю на его бронзовую кожу, и мне кажется, что она сохранила в себе отсвет твоей улыбки. И я знаю, что и сам улыбаюсь тебе, кончая это письмо. Будь бодра, как и я бодр. Крепко целую тебя, милая, любимая, моя.

Твой Коля.

24 марта 1938 г. Лесозаводск

Дорогая, хорошая моя, горячо любимая Сонюшка. Получил еще два письма от тебя. 5-ое и 6-ое. Из последнего я узнал, что ты получила от меня все, что тебе нужно, кроме доверенности. Я ужасно рад, что письма доходят. Ты теперь знаешь, что я не являюсь даже жертвой клеветы, что кроме подозрений, которые я легко мог бы рассеять, находясь на воле, против меня ничего нет.

Напиши бабушке Катюше362362
  Бабушка Катюша – Екатерина Михайловна Оберучева.


[Закрыть], м. б. она через знакомых Григорьевой сможет пролить свет на это дело. Ты все пишешь – набирайся терпения. Будь покойна, его у меня очень много. Я рад, что Иван Михайлович бывает в Москве. Ты пишешь, что не можешь поверить, что ему 75 лет, да ему уже в мае 78. Неужели я его уже не увижу, а может, и никого из любимых. Ты помнишь, что моя мечта была, чтобы старое здание Ленинской библиотеки (одно из лучших в Москве) было передано Музею Русской Литературы363363
  Центральный музей художественной литературы, критики и публицистики, созданный в 1933 г., был упразднен 16 июля 1934 г. приказом наркома просвещения. Вместо него был создан Государственный литературный музей, который, согласно этому приказу, уже не имел юридической автономии и был введен в состав Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. Старое здание Ленинской библиотеки – Пашков дом.


[Закрыть], а надо мной смеялись. И вот иногда и мечты сбываются. Я ужасно этому известию рад. Теперь тебе на службу будет близко ходить. Беспокоит меня, что ты отказалась от услуг Пел. Вас.364364
  Неустановленное лицо.


[Закрыть] Не утомись на непривычной работе.

Твое письмо № 4 особенно тронуло меня и перенесло в любимую обстановку. Поцелуй Танюшку в лобик. А комнату нашу! Да что комнату – улицу, дом, лестницу, дверь, надпись со звонками, коридор с телефоном – все перед глазами… Вспоминаю, как к 30‐му IX365365
  30 сентября– день памяти святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.


[Закрыть], помимо тебе духов, хотел купить нам в нашу комнату лампу с колпаком. Духовные мещане называют любовь к своему углу – мещанством. А вокруг огня сложилась культура – образовался дом, создался очаг, отсюда все пошло, что греет жизнь. Вспомни последние слова романа «Рудин» о бесприютных скитальцах366366
  В эпилоге романа Лежнев напоминает Рудину его сравнение себя с мифическим странником – Вечным Жидом: «Ты назвал себя Вечным Жидом». Тургеневский герой на протяжении всего романа остается странником, скитающимся по России с места на место. Это блуждание не случайно, оно определено попытками Рудина найти себе применение в жизни, «принести хотя ничтожную пользу», которые терпят всякий раз фиаско, и не только: они приобретают характер многократно повторяющихся однотипных ситуаций.


[Закрыть]. Но бывает участь еще неизмеримо более горькая. Это к себе я не отношу, потому что внутри себя я ношу свои сокровища, и их никто отнять не может.

Когда я начал писать письмо – принесли почту с письмом № 7 от 11/III. Я вижу, что надо мной продолжают друзья подшучивать, что я, занятый мыслями своими, ничего вокруг себя не замечаю! Писали в том письме, чтобы я писал, что видел, о том, о чем можно писать, ведь так. Я тебе, помнится, в первом письме писал, что я себя оставил там, с вами, – а сам погрузился в жизнь иную, мне чуждую, что даже редко вспоминаю (знаешь мою былую любовь возвращения к прошлому). Вспоминаю не картины прошлого, а любимые лица, от которых согревается сердце, а картины былого часто мучительно жгут. Я живу текущим часом, так же как живу своей пайкой хлеба, своим супом. Ну, а что тебе написать еще: ты пишешь, чтобы я покупал у жителей. Это нельзя. Мы строго изолированы в нашем маленьком лагере-колонне. На работу и по дрова в лес ходим под конвоем. Я на общих работах, но сейчас временно освобожден, т. к. известные тебе ботинки теперь уже неудовлетворительны – разлив реки и таянье снегов.

О норме выработки я писал – она снижена для меня до 20%. Я теперь в команде слабосильных. Недавно опять был жар, но тоже быстро прошел. На днях ждем врача. Пишу тебе всегда правду. И если я тебе пишу, что бодрости не теряю, так ты и верь этому. Может быть, это нехорошо, но я иначе не могу.

Деньги мне здесь бесполезны. О том, что мне нужно в посылке, я тебе писал. Но ты меня не балуй ими. Мне и минимум хорош. Пришли только две пачки махорки367367
  Махорка была своего рода валютой в лагерях. Скорее всего, такие подарки курильщикам помогли Анциферову найти покровительство и избегать общих работ.


[Закрыть], не пугайся, это не для себя. Но это большая ценность, и я рад буду потчевать товарищей по бараку. Пойми, что кулек сахару мне такая же радость, как шоколад на воле. Трать минимум. Посылку мне привезут сегодня или завтра (денег еще нет), и я боюсь, что испорчу желудок. Меня недавно угостили кусочком сала размером с <кусочек> пиленого сахара, вполне свежего, и меня уже мутило, так я отвык от всего. Но у меня есть одна съедобная мечта – это сгущенное молоко. Очень нуждаюсь в бумаге. Тогда пришлю заявление прокурору г-да Москвы. Но было бы лучше, если бы подала от себя.

Что делается на свете – не знаем, но писать тебе ни о чем газетном не нужно. Директору368368
  Директор – В. Д. Бонч-Бруевич.


[Закрыть] скажи, что мне прочли его отзыв обо мне и я был очень тронут. Это был словно хвалебный некролог, рисующий меня с самой лучшей стороны как политического, общественного и научного человека. Я едва не прослезился.

Сонюшка, хочу жить тобою, пиши о себе. Помнишь, как в вагоне ты рассказывала мне о жизни на даче у Кончаловских. Мне было так хорошо слушать тебя, а тебе почему-то показалось, что я невнимателен. Мне бы очень хотелось, чтобы ты побывала в Пушкине в течение этого года. Почему я так волновался о детях, когда-нибудь объясню.

Целую мою Сонюшку.

Твой Коля.

Письма можешь писать любых размеров.

30 марта 1938 г. Лесозаводск

Дорогая моя, любимая Сонюшка, только перечел все твои письма, это единственное мое чтение, и нахожусь в приподнятом состоянии духа. Твоя любовь ко мне остается для меня загадкой радостной, но неразрешимой. А писем от тебя уже давно нет. Уже 4 почты без письма мне, еще недавно вызывавшего общую зависть. А как я жду этот час, когда в барак придет пом. по труду и начнет читать фамилии по конвертам. Какое напряженное внимание, и сколько глаз следят за губами, и сколько ушей ловят свое имя.

Последние дни чувствую себя бодрее. Идет весна, весна – которая приносила нам с тобой так много! Кончились метели. Снег потемнелый почти всюду сошел. Уссури вскрылась. Сегодня я не на работе. Вчера некоторые из нас снимали даже рубашки – так греет уссурийское солнце! На общих работах ввиду сниженной нормы мне лучше, чем в канцелярии. Мне нравится работать бригадой, отношение товарищей ко мне хорошее, работа на чистом воздухе, и голова свободна: могу думать о тебе без вреда работе. Конечно, если бы меня использовали по одной из моих специальностей – было бы во многих отношениях лучше, но работать где-нибудь в канцелярии – это хуже. У меня все же есть надежда, что через несколько месяцев, м. б. через полгода, меня используют как специалиста.

Ты спрашиваешь меня, есть ли хорошие люди близ меня. Нет, Сонюшка. За все это время я не встретил никого, с кем бы мне хотелось сблизиться. Только в Бутырках два дня, перед моей перекидкой в Таганку к нам привели юношу, который мне очень понравился. Но эта встреча была совершенно мимолетной. С ним я мог поговорить и о поэзии, и об искусстве369369
  В заключительной части своих мемуаров, «1937‐й год», Анциферов вспоминал: «Словно мне в утешение в камеру ввели очень симпатичного юношу – Повало-Швейговского. С двух слов мы сблизились. Цитировали стихи Вл. Соловьева. Юноша очень тосковал. Что-то будет с его женой и девочками Наташей и Таней (имена моих дочерей, мои любимые имена!). Эта встреча была для меня последней улыбкой жизни в Бутырках» (Конволют 3. Л. 12. Семейный архив М. С. Анциферова).


[Закрыть]. Все остальные: интеллигенты, рабочие, колхозники – мне остались чужды. Я одинок, но одиночество меня нисколько не тяготит. Вероятно, это потому, что я остался там, с вами, а здесь одна тень. Тем не менее, повторяю, ко мне относятся хорошо, и никто со мной не был груб, а кое-кто был внимателен и помогал в нужде. За это время в тишине ночной камеры или же при колеблющемся свете печурки в нашей темной теплушке во время этапа я выслушал много рассказов различных людей о своем прошлом. Передо мной прошли картины деревень, заводов, школ, романы и семейные драмы, война, плен, революция. Я чувствовал, что в этих рассказах быль переплеталась с вымыслом, но все они были искренни и часто походили на исповеди: я слушал и думал, думал. Как моя жизнь и жизнь моего круга не похожа на все слышанное мною. И глаза у меня раскрывались шире, и я даже готов был поставить перед собой вопрос – если бы я это все знал раньше, захотел бы я иметь детей. Вероятно, я бы ответил все же утвердительно, но в этом было бы много боли и страха перед жизнью. Я жизнь провел на вершинах гор, где снега чисты и где много лазури. Здесь, в лагере, все рассказы кончились. Разговоры о норме и о пайке.

Ты пишешь, что у тебя не было никакого предчувствия катастрофы. А мне теперь кажется, что у меня было. День рождения – помнишь, дом и сад Филимона и Бавкиды370370
  Филимон и Бавкида – персонажи из «Метаморфоз» Овидия – благочестивая семейная пара, превращенная богами после смерти в деревья.


[Закрыть], и уже с вечера нездоровье, потом болезнь371371
  Анциферов заболел в Крыму малярией.


[Закрыть], потом возврат в Москву и история с Шуркой372372
  Возможно, А. И. Бакулин.


[Закрыть], у меня тревога нарастала, хотя и в Коктебеле общий фон был чудесен. (Часто вспоминал крошку Аленушку373373
  Дочь хозяйки дома в Коктебеле, см. об этой поездке ниже, в письме от 27 августа 1938 г.


[Закрыть].) И вот последние часы. Я кончал вслух «Вишневый сад». Все уехали. Фирса забыли. Дом заколотили, и по стволам вишневых деревьев застучали топоры. И Фирс остался один. Но Фирс не умер – для него начались кошмары. Ты помнишь, мне еще хотелось, чтоб ты поиграла на пианино. Мне нездоровилось. Ты не выглянула еще раз в двери, как обычно при разлуке. Это я понял. Мне тоже хотелось скорее конца. Оттого я ушел в чем был, даже не постоял перед спящим Сережей. Ведь я же остался с вами, пока вы меня любите.

Всего светлого, моя любимая, моя жизнь, моя Сонюшка.

Твой Коля.

3 апреля 1938 г. Лесозаводск

Дорогая моя Сонюшка, все твои 9 писем (и открыток) я получил. Очень беспокоит, что судьба моих – иная. Я действительно не писал тебе одну неделю между 5–12 марта. Очень трудно было получить бумагу, а кроме того, от тебя все не было вестей. Я ведь твою телеграмму получил вместе с письмом лишь 11/ІІІ. Я был в ужасной тоске, т. к. с детьми связь уже была, а с тобой все не было, и я не знал даже, где ты (телеграмма от детей пришла еще 27/II), с тех пор я пишу тебе часто.

Вот что беспокоит меня: во всех моих письмах я пишу о том значении, которое ты приобрела в моей жизни, и этими признаньями как бы больше связываю тебя с собою. Хорошо ли это с моей стороны? Ты, помнишь, писала мне в Детское, что чувствуешь себя свободнее от меня, ведь это же теперь особенно необходимо. Но твои письма так полны любовью, что я не в силах иначе отвечать на них. Да простится мне эта слабость! Мне так хочется сказать тебе что-нибудь утешительное. Но что же я могу сказать! Мне в твоем последнем письме (перед открыткой № 9) ужасно, ужасно было приятно, отрадно видеть, как ты вспоминаешь нашу жизнь – и наши будни, и сверкающие минуты. (Кстати, вспоминала ли ты поздний час в Аркадии под Одессой 6-го/VIII, когда мы сидели на склоне у моря и задумались о близких друзьях и потом хотели спросить, что с ними было в этот день и час.) Так вот я вижу, что наша жизнь обогатила нас (а значит, и тебя), и каков бы конец мой ни был, ты не будешь сетовать на судьбу, что она соединила нас. Правда? Вот что мне нужно знать.

Не волнуйся так обо мне. Еще раз подтверждаю тебе, что я бодрость не теряю, несмотря на тяжелые переживания. Но ты, вероятно, и сама почувствовала это из последних писем. И охотно допустил бы твой глазок в мою душевную жизнь, но очень рад, что он не может заглянуть в другие области. Боюсь, что письма мои очень однообразны.

Еще раз прошу тебя проникнуться мыслю, что ты должна жить за нас двоих. Неужели у тебя в этом году не хватит средств поехать на Кавказ и осуществить с теми же людьми задуманный нами план путешествия к ледникам и в Армению374374
  Речь идет о «кавказском путешествии» в 1936 г. с семьей Лосевых.


[Закрыть], в которой мне так мечталось побывать с тобой. Бывай почаще в концертах и театрах. Но как бы мне хотелось, чтобы ты вспоминала при этом наши посещения. Вспоминаю я часто ту актрису, которая, помнишь, играла Негину в «Талантах и Поклонниках»375375
  Вероятно, речь идет о Елене Николаевне Гоголевой (1900–1993), артистке Малого театра, игравшей героиню в пьесе А. Н. Островского «Таланты и поклонники».


[Закрыть], и ее бородатого спутника. Я во время этапа как-то весь вечер провспоминал все наши совместные посещения театра. А на «Днях Турбиных» и «Анне Карениной» мы так и не побывали с тобою!

Иногда я представлял тебя у Чеховых376376
  Возможно, речь идет о семье или родственниках А. П. Чехова или актера Михаила Чехова. В 1928 г. Михаил Чехов эмигрировал из Советской России.


[Закрыть], у Лёли377377
  Лёля – Враская Ольга Борисовна.


[Закрыть], у твоих родных, у Веруси378378
  Неустановленное лицо.


[Закрыть] (я не сомневался, что она придет к тебе). А кто принес тебе мои первые письма? Меня очень трогает, что ты читала про Уссурийский край и что так исправно пишешь мне о детях. Я послал в конверте к тебе два раза письмо к детям. Получила ли их? Я тебя как-то в письме просил побывать в этом году в Детском, б. м. с Шурой379379
  Неустановленное лицо.


[Закрыть]. Возможно ли это? Прошу очень мне денег не высылать, посылки недорогие раз в месяц. Понятно! Я послал тебе доверенность еще раз, а кроме того, заявление в сберкассу, м. б., под заявлением подпись можно не свидетельствовать? Но доверенность должна идти только через учреждение. Неужели опять не перешлют! Я писал заявление и А. Н. Толстому как к члену Верховного Совета, т. к. читал в «Правде», что один из депутатов добился пересмотра дела. Узнай через Татьяну Борисовну, получил ли он мое письмо.

Газеты читаем крайне редко. В работу втягиваюсь, но я самый слабый в бригаде, ни сил, ни здоровья, ни навыков, но относятся ко мне хорошо. Крепко целую свою Сонюшку.

Твой Коля.

Будь покойна, что я тебе пишу только правду.

21 апреля 1938 г. Лесозаводск

Милая, милая моя Сонюшка, и еще письмо от тебя! Но в нем было и огорчение: в ответ на твое первое письмо я послал два письма. Одно в самодельном конверте, другое – на хорошей бумаге в настоящем конверте. Которое из них получила ты? Первое было очень приподнятое, с «лирическим беспорядком». Во втором я написал много. Я объяснил тебе фразу свою из первых двух писем: «Устраивай свою жизнь независимо от меня». Изменился ли я? Изменил ли я себе? Нет. Но жизнь изменилась. И в отношении тебя я могу сказать то, что мы с Татьяной Николаевной не могли сказать друг другу.

 
Где была и куда ты идешь,
Бедный друг, не спрошу я любя
Только имя свое назовешь —
Молча к сердцу прижму я тебя380380
  Цитата из стихотворения Вл. Соловьева «Бедный друг, истомил тебя путь…» (1887).


[Закрыть].
 

Я знаю, что Иван Михайлович и Татьяна Борисовна одобрили бы меня теперь. Они меня все же в этом не понимали до конца. Но я боюсь, что в письме трудно все это объяснить, и потому прошу тебя, если мои слова эти были тебе неприятны – простить меня. В том письме я еще успокаивал тебя относительно своего душевного состояния, что в самых тяжелых положениях я могу от внешнего толчка (и от внутреннего) найти в душе тишину. И я описал, как во время этапа я в окошечко, замерзшее, где дыханием была сделана дырочка (знаешь, как в трамвае), я увидал прибайкальские горы с хвойным темным лесом на блещущих снегах и какое-то темно-лиловое небо, и я почти физически ощутил звуки песни Сольвейг. И вот она – тишина! Все это во мне хранится.