Текст книги "Драгоценности"

– Разумеется, сэр. – Офицер был впечатлен и мысленно взял на заметку, что следует упомянуть об этом капитану. С ними в Нью-Йорк плыла будущая герцогиня Уитфилдская, и не было сомнений в том, что с ней будут обращаться с крайней учтивостью и обслуживать по первому разряду.

– Береги себя, дорогая. – Он поцеловал Сару напоследок, пожал руку будущему тестю, нежно поцеловал Викторию в щеку, обнял ее, после чего сошел по трапу.

Сара плакала, и даже Виктория промокнула глаза платком, поскольку молодые люди выглядели очень трогательно. Уильям неистово махал им, пока корабль не скрылся из виду, а Сара еще два часа простояла на палубе, уставившись на море, словно бы могла разглядеть Уильяма.

– Пойдем вниз, Сара, – сказала мягко Виктория.

Теперь нечего горевать, только праздновать. Когда Сара спустилась, ее ждала телеграмма от Уильяма и такой огромный букет роз, что он с трудом пролез в двери каюты. «Я не могу вынести ни минуты в разлуке. Люблю тебя. Уильям», – говорилось в послании, и мать улыбнулась, снова глядя на великолепное обручальное кольцо дочери. Даже невероятно, сколько всего случилось с ними за два коротких месяца. Виктория с трудом верила.

– Тебе повезло, Сара Томпсон, – сказала мать, а Саре оставалось только согласиться с ней, тем временем она мысленно пробовала на вкус новое имя… Сара Уитфилд… Ей нравилось звучание… и кольцо в придачу к имени просто великолепное… «Герцогиня Уитфилдская», – прошептала она с напыщенным видом и рассмеялась над собой, подойдя к огромному букету алых роз на столике у кровати, чтобы вдохнуть их аромат.

Путешествие на «Королеве Марии», казалось, тянулось целую вечность. Саре хотелось одного – быстрее добраться до дома и начать приготовления к свадьбе. Все на корабле окружили ее вниманием, узнав, что перед ними будущая герцогиня Уитфилдская. Их семейство несколько раз приглашали за столик капитана. Теперь Сара чувствовала свою ответственность перед Уильямом – она обязана появляться в свете и вести себя более любезно, ведь она несла ответственность перед Уильямом, и ее родители ликовали, видя, как она переменилась. Уильям сотворил с их дочерью чудо.

Когда они добрались до Нью-Йорка, их уже ждали Питер и Джейн, в этот раз без детей. Джейн была вне себя от радости от всех этих новостей и весело попискивала, не в силах поверить, насколько красивое кольцо у ее младшей сестры. В машине Джейн показали фотографии Уильяма, а Питер с Эдвардом без умолку трещали, обсуждая новости из Европы.

На самом деле всего лишь через неделю после их приезда телепередачи прервали, чтобы передать американцам речь Гитлера на партийном съезде в Нюрнберге. Это была устрашающая речь, и все слушающие ясно понимали, что над Чехословакией нависла угроза. Гитлер заявил, что Германия больше не намерена терпеть притеснения судетских немцев[17]17
  Этническая группа немцев, компактно проживавшая в пограничных регионах Чехии (Судетской области).


[Закрыть] чехами и сейчас около трехсот тысяч немцев укрепляют границу вдоль линии Зигфрида. Опасность была очевидна, однако остался вопрос, что конкретно Гитлер намерен предпринять и как мир отреагирует на его действия. Злоба, ярость и ненависть, исходящие от него в прямом эфире, потрясли американцев до глубины души, когда они слушали трансляцию, впервые угроза войны в Европе показалась им реальной. Понятно, что Чехословакия будет проглочена Германией, если не случится чего похуже. Все радиослушатели понимали, что новость не несет ничего хорошего.

Следующую неделю все только об этом и говорили. В газетах писали, что армии в Европе мобилизованы, флот готов и Европа ждет следующего шага Гитлера.

Двадцать первого сентября в восемь пятнадцать по нью-йоркскому времени события в Праге достигли своего накала. Французский и британский премьер-министры заявили, что не будут проводить мобилизацию в поддержку чехов, чтобы не разъярить Гитлера, тем самым не оставив Чехословакии иного выбора, кроме капитуляции перед нацистскими войсками Адольфа Гитлера. К одиннадцати утра по нью-йоркскому времени, то есть в пять вечера по пражскому, правительство постановило, что выбора нет. Прага капитулировала, а сторонники Чехословакии во всем мире рыдали, слушая новости.

В Нью-Йорке шел дождь, словно господь оплакивал чехов, и Сара тоже плакала, слушая радио. Радиоволны добирались до Нью-Йорка странным окольным путем из-за «сложных метеоусловий» над Атлантикой: из Праги через Кейптаун и Буэнос-Айрес в Нью-Йорк. И тогда были четко слышны. Но к полудню слышать было нечего. В Чехословакии часы пробили шесть, и для чехов битва была проиграна. Сара выключила радио, как сделали и все остальные, и не услышала штормового предупреждения в час дня. Шторм, разыгравшийся над Атлантикой, направлялся в сторону Лонг-Айленда. Ветер разыгрался не на шутку, а Сара как раз говорила, что собирается в Саутгемптон, чтобы начать организацию свадьбы. Ей нужно было спланировать массу всего, а в особняке на Лонг-Айленде можно было спокойно всем заняться.

– Надеюсь, ты не собираешься ехать туда в такую ужасную погоду, дорогая, – сказала Виктория.

По правде говоря, Сара не возражала против плохой погоды. Ей нравился пляж во время дождя. В нем было что-то умиротворяющее и успокаивающее. Но она знала, что мама беспокоится, когда она за рулем в непогоду, поэтому осталась дома помочь маме. Отец уже позвонил владельцу фермы, за которую Сара внесла залог, и объяснил, что дочь выходит замуж и перебирается в Англию. Хозяин отнесся с пониманием, вернул Саре деньги, хотя отец и пожурил ее за глупый поступок и заверил, что ни за что не позволил бы ей жить одной в разрушенном сельском доме на Лонг-Айленде. Сара, оправдываясь, взяла у него деньги и положила в банк. Это была тысяча долларов, вырученная от продажи обручального кольца, подаренного Фредди, – бесполезный предмет, по которому она не скучала.

Но сегодня Сара думала не о ферме и даже не о свадьбе, пока дождь в Нью-Йорке усиливался. Она думала об ужасных событиях в Праге, когда от порыва ветра вдруг задребезжали стекла в спальне. Было два часа дня, но за окном сгустилась тьма, как в полночь. Деревья под домом гнулись на ветру, и Саре показалось, что она не видела такого свирепого шторма в Нью-Йорке, и тут домой вернулся отец.

– Что-то случилось? – с тревогой спросила Виктория.

– Видели, какая буря? Я с трудом выбрался из автомобиля и вошел в дом. Пришлось держаться за столбы навеса, двое прохожих помогли мне. – Затем он повернулся к дочери, с тревогой нахмурившись: – Слышала новости? – Он знал, что Сара отлично осведомлена и часто слушает новостные сводки по радио, когда остается дома с матерью.

– Только о Чехословакии. – Сара пересказала последние известия, и он покачал головой.

– Это не обычная буря, – зловеще произнес Эдвард, а потом пошел в спальню переодеться и вернулся минут через пять в простой одежде.

– Ты куда это? – нервно спросила Виктория. Эдвард приобрел привычку браться за непосильные для его способностей и возраста задачи, словно доказывал, что все еще в состоянии сделать что-то, пусть и не делал раньше. Он был силен, но определенно не так молод.

– Поеду в Саутгемптон удостовериться, что там все в порядке. Звонил Чарльзу час назад, но никто не взял трубку.

Сара на миг посмотрела в глаза отцу и твердо сказала:

– Я с тобой.

– Нет, – возразил отец, а Виктория рассерженно посмотрела на обоих.

– Вы оба ведете себя глупо. Это просто шторм. Даже если там что-то случилось, вы ничего не сможете сделать.

Немолодой мужчина и девушка не в состоянии перебороть стихию. Но ни муж, ни дочь не разделяли ее мнения. Пока Эдвард надевал пальто, Сара появилась из своей комнаты в старой одежде, которую носила, еще живя в одиночестве в Лонг-Айленде: резиновые сапоги, брюки цвета хаки, свитер грубой вязки и непромокаемый плащ.

– Я еду с тобой, – заявила она.

Отец замялся, но потом пожал плечами. Он слишком волновался, чтобы спорить.

– Хорошо, поедем. Виктория, не беспокойся, мы тебе позвоним.

Виктория была в ярости, когда они ушли. Она включила радио, а Эдвард и Сара меж тем сели в автомобиль и выехали на Санрайз-хайвей по направлению к Саутгемптону. Сара предложила повести машину, но отец посмеялся над ней:

– Возможно, я кажусь тебе болезненным стариком, но я не псих.

Сара рассмеялась в ответ и напомнила отцу, что она очень хороший водитель. После этого они мало говорили. Ветер дул с такой силой, что Эдвард с огромным трудом удерживал машину на дороге, и не раз порывы ветра сталкивали тяжелый «Бьюик» с проезжей части на дюжину футов.

– Все в порядке? – спросила Сара раз или два, но отец лишь мрачно кивал, сжав губы в тонкую линию и прищурившись, чтобы рассмотреть дорогу сквозь пелену дождя.

Они все еще ехали по шоссе, когда увидели странный туман, поднимавшийся стеной над морем и прибивавшийся вдоль линии берега. Лишь спустя пару мгновений они поняли, что это не туман, а гигантская волна. Стена воды высотой в сорок футов[18]18
  Приблизительно 12 м 19 см.


[Закрыть] безжалостно ударяла по Восточному берегу, и на их глазах в челюстях этой волны исчезали дома, а поток глубиной два фута бурлил и на шоссе вокруг их автомобиля. Они добирались до Саутгемптона еще четыре часа под проливным дождем. Когда они подъезжали к дому, который оба так горячо любили, то оба молчали, а потом Сара поняла, что пейзаж вокруг кардинально изменился. Здания, знакомые с детства, исчезли, целые поместья, большая часть Вестгемптона перестали существовать. Притом что некоторые здания были просто огромными. Позднее они узнали, что старый друг Эдварда Джей Пи Морган потерял свое поместье в Глен-Коув. Но пока что они видели лишь бесконечные разрушения вокруг. Везде валялись вырванные с корнем деревья, разбитые в щепки дома. Порой исчезали целые участки земли с дюжиной строений, стоявших здесь веками. Кругом лежали перевернутые автомобили, и внезапно Сара поняла, что лишь высококлассное мастерство отца позволило им добраться. На самом деле, когда они оглядывались по сторонам по пути, им казалось, что Вестгемптон в прямом смысле слова стерт с побережья. Потом выяснилось, что сто пятьдесят три из ста семидесяти девяти домов целиком исчезли вместе с участками, на которых стояли. А те, что остались, пострадали слишком сильно и не подлежали восстановлению[19]19
  Описан так называемый «Лонг-Айленд Экспресс», или «Великий ураган 1938 года», – один из немногих сильных ураганов, наносивших удар по Новой Англии.


[Закрыть].

У Сары оборвалось сердце, когда они добрались до Саутгемптона и медленно подъехали к собственному дому. Ворот не было, поскольку ветер вырвал их вместе с каменными стойками, а обломки разнес на сотни ярдов. С виду все это напоминало игрушечную железную дорогу, но трагедия в том, что вред был вполне реальным, а убытки не поддавались подсчету.

Ветер повалил все старые деревья, но вдалеке виднелся дом. Сначала им показалось, что он не пострадал. Но стоило проехать домик сторожа, как они увидели, что дом буквально встал дыбом, и все содержимое разбросано по земле, как мусор.

Отец припарковал старый «Бьюик» как можно ближе к дому. С полдюжины огромных деревьев, валявшихся на дороге, преграждали путь. Эдвард и Сара вышли из машины и пошли под дождем, который острыми иглами впивался в лицо, и ударами ветра. Сара попробовала отвернуть лицо от ветра, но это было бесполезно. Когда они обошли дом, то увидели, что западного фасада, который выходил на пляж, нет, а вместе с ним частично оторвана и крыша. Можно было найти кое-что из обстановки: родительская кровать, ее кровать, пианино в гостиной. Но стену здания целиком снесла безжалостная вода. Сара расплакалась, и слезы смешивались с дождем, но, повернувшись к отцу, девушка увидела, что он плачет так же горько. Он любил это место, долгие годы строил, тщательно планируя все детали. Мать придумала убранство дома, когда дочки были маленькими, и вместе с отцом они выбирали каждое дерево, каждое бревно, все, чем наполнился дом. Огромные деревья посадили здесь за сотни лет до них, а теперь им конец. В это трудно было поверить. С этим местом связаны счастливые воспоминания детства, целый год оно служило ей убежищем и теперь лежит в руинах. По лицу отца Сара поняла, что он ожидал худшего.

– О, папа… – простонала Сара. Цепляясь за него, пока они боролись с порывами ветра, словно плыли по волнам. Это зрелище не поддавалось описанию. Отец притянул Сару к себе и, перекрикивая ветер, закричал, что хочет вернуться к сторожке.

– Я хочу найти Чарльза.

Чарльз был добрый человек, и весь год, пока Сара здесь пряталась, относился к ней по-отечески. Но в маленьком домике его не оказалось, а на траве вокруг были разбросаны его вещи, одежда, еда, его мебель, разлетевшаяся на куски, и даже радиоприемник валялся в нескольких ярдах от дома, но самого Чарльза они нигде не могли найти. Эдвард всерьез забеспокоился. Они пошли обратно к главному дому, и по пути Сара сообразила, что исчезли маленькая купальня, сарай для шлюпок и деревья вокруг них. Деревья стояли колом или валялись на узкой полоске примятого песка, который еще в полдень был широким белым пляжем. В ужасе рассматривая деревья, Сара обнаружила Чарльза. Он держал в руках веревки, будто бы пытался привязать имущество, чтобы не улетело. На нем был старый желтый непромокаемый плащ. Чарльза пригвоздило к земле дерево, которое раньше росло на лужайке перед домой и пролетело как минимум двести ярдов[20]20
  Почти 183 м.


[Закрыть], чтобы убить его. Песок смягчил падение, однако дерево было слишком большим, должно быть, оно сломало ему шею или позвоночник при ударе. Сара подбежала к Чарльзу, плюхнулась рядом на колени и отряхнула песок с его разбитого лица. Отец горько плакал, пока они с Сарой высвобождали Чарльза и относили в укрытие с другой стороны дома, где раньше располагалась кухня. Дворецкий проработал в семье Эдварда сорок лет, и они были привязаны друг к другу с юности. Он был старше Эдварда на десять лет, и тот не мог поверить, что Чарльза больше с ним нет. Он был другом, преданным до конца, и погиб во время шторма, о котором местных жителей никто не предупредил. Все взгляды обратились на Прагу, а про Лонг-Айленд забыли. Это был самый сильный шторм, что когда-либо обрушивался на Восточное побережье. Сгинули целые города, а шторм потом промчался с той же силой через Коннектикут, Массачусетс и Нью-Гэмпшир, унеся жизни семисот человек, покалечив еще около двух тысяч и сметя все на своем пути, пока не сошел на нет.

Дом в Саутгемптоне пострадал сильно, но подлежал восстановлению, однако всех Томпсонов подкосила гибель Чарльза. Питер, Джейн и Виктория приехали на похороны, а старшие Томпсоны и Сара задержались на неделю, пытаясь подсчитать убытки и привести поместье в порядок. Пригодными для жизни были лишь две комнаты, да и то без тепла и электричества, приходилось зажигать свечи, а питались они в единственном уцелевшем ресторане Саутгемптона. На ремонт дома уйдут месяцы, а то и годы, и Саре было грустно уезжать от родителей после случившегося.

Саре удалось дозвониться до Уильяма из ресторанчика, где они обедали. Она боялась, что он прочтет о шторме в газетах и будет волноваться. Даже в Европе шторм на Лонг-Айленде вызвал сенсацию.

– Господи, ты цела? – прозвучал голос Уильяма сквозь помехи.

– Да, все нормально, – ответила Сара, испытав облегчение при звуках его спокойного и сильного голоса. – Но мы чуть не лишились нашего дома. У родителей уйдет на ремонт полжизни, но мы не потеряли землю. Большинство людей пострадало куда сильнее. – Она сообщила ему о смерти Чарльза, и Уильям выразил соболезнования.

– Я буду счастлив, когда ты вернешься в Англию. Чуть не умер, услышав об этом ужасном шторме. Вообразил, что ты могла поехать туда на выходные.

– Я едва не поехала, – призналась Сара.

– Слава богу, что осталась. Пожалуйста, передай родителям мои соболезнования. Я приеду, как только смогу, дорогая. Обещаю.

– Я люблю тебя! – прокричала она сквозь треск в трубке.

– Я тоже тебя люблю! Береги себя, пока меня нет рядом!

Вскоре после этого они вернулись в город. Через восемь дней после шторма было подписано Мюнхенское соглашение, подарившее европейцам иллюзию, будто бы гитлеровская угроза миновала. Невилл Чемберлен назвал это «мир с достоинством», когда вернулся из Мюнхена, однако Уильям написал в письме, что все равно не верит этому негодяю в Берлине.

Уильям собирался приехать в начале ноября, а Сара занималась подготовкой к свадьбе, пока родители пытались параллельно организовывать свадьбу и дорогостоящий ремонт дома на Лонг-Айленде.

Уильям под фанфары прибыл четвертого ноября на «Аквитании». Сара встречала его с родителями, сестрой, ее мужем и их детьми. На следующий день Томпсоны устроили в честь Уильяма большой торжественный обед, казалось, все ее знакомые прислали приглашение к себе. Предстоял бесконечный поток визитов. Шесть дней спустя за завтраком Сара оторвалась от утренней газеты и нахмурилась.

– Что это все значит? – Она укоризненно взглянула на Уильяма, а он не понимал, в чем дело, поскольку только что приехал из отеля и еще не успел прочесть газет.

– О чем ты? – Он подошел к Саре и пробежал через ее плечо глазами статью о событиях «Хрустальной ночи»[21]21
  Так называют волну антиеврейских погромов, прошедших в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года и охвативших всю Германию, аннексированную Австрию и Судетскую область Чехословакии, незадолго до этого оккупированную германскими войсками.


[Закрыть], пытаясь вникнуть. – Звучит отвратительно.

– Но почему? Почему они это делают? – Нацисты выбивали окна в каждом еврейском магазине и доме, грабили, убивали, разрушали синагоги и терроризировали население. В статье говорилось, что тридцать тысяч евреев отправили в трудовые лагеря. – Боже, Уильям, как они могут устраивать такое?

– Нацисты не любят евреев. Это ни для кого не секрет, Сара.

– Но такое? Такое?

В ее глазах стояли слезы, пока она читала статью, а потом передала газету Уильяму, чтобы и он мог прочесть. Когда отец Сары спустился к завтраку, они рассказали о случившемся и целый час обсуждали опасную ситуацию в Европе, как вдруг Эдвард задумался о чем-то и посмотрел на обоих.

– Я хочу, чтобы вы пообещали: если в Европе начнется война, то вы приедете в Штаты и останетесь до тех пор, пока она не окончится.

– Со своей стороны не могу обещать это, сэр, – честно ответил Уильям. – Но клянусь прислать Сару.

– Ты этого не сделаешь! – Сара впервые со злостью посмотрела на своего жениха. – Ты не можешь распоряжаться мной, как багажом, или отправить домой, словно письмо.

Уильям улыбнулся ей:

– Прости, Сара. Я не хотел оскорбить тебя, но, думаю, твой отец прав. Если что-то произойдет, тебе лучше поехать домой. Помню прошлую войну, когда я был еще мальчишкой. Не слишком-то приятно жить под угрозой вторжения.

– А ты? Что будешь делать ты?

– Возможно, мне придется пойти служить. Не думаю, что это нормально, когда лорды испаряются и проводят очень долгие каникулы за границей.

– Не слишком ли ты стар для этого? – вдруг спросила встревоженная Сара.

– Не особо. И, дорогая, это действительно мой долг.

Все трое искренне надеялись, что войны не будет, но к концу завтрака надежды растаяли.

На следующее утро Сара отправилась в суд с отцом, и ей выдали решение суда. Когда она получила свидетельство о разводе, то, несмотря на все, несмотря на предстоящую свадьбу и блестящее будущее, ее накрыла волна унижения. Она была так глупа, что вышла за Фредди, он оказался таким подонком. Фредди все еще был помолвлен с Эмили Астор и намеревался вступить в брак на Рождество. Саре было теперь наплевать, но она жалела, что вообще вышла за него.

До свадьбы оставалось всего две недели. Уильям не расставался с Сарой ни на миг. Они постоянно куда-то мотались по делам, и было приятно собраться в кругу семьи в День благодарения в нью-йоркской квартире Томпсонов. Для Уильяма это было в новинку, ему семейный ужин очень понравился и показался трогательным.

– Надеюсь, ты будешь устраивать такие ужины каждый год, – сказал он, когда они собрались в гостиной и сестра Сары играла на пианино.

Детей унесли наверх, воцарилась приятная тишина. Питер и Уильям, похоже, поладили, а Джейн находилась под впечатлением от Уильяма. Она рассказывала буквально всем и каждому, что сестра будет герцогиней. Но Сару в нем привлекал не титул, а нежность, остроумие, проницательность и доброта. Как ни странно, такое впечатление, что титул для нее ничего не значил.

Последняя неделя была самой утомительной для невесты. Нужно было доделать к свадьбе множество мелочей, кроме того, требовалось упаковать кучу всяких вещиц. Чемоданы с одеждой отослали раньше. Саре хотелось повидаться с несколькими старыми друзьями, но, честно сказать, она уже была готова к отъезду. Последний день перед свадьбой Уильям и Сара провели вместе, совершив долгую прогулку в Саттон-Плейс, недалеко от Ист-ривер.

– Тебе грустно уезжать, любимая? – Уильяму очень понравились ее родные, и он представлял, как трудно ей расставаться с ними, но ответ Сары удивил его.

– Не особо. Я уехала еще в прошлом году и в глубине души не собиралась возвращаться сюда после того, как поселюсь на Лонг-Айленде.

– Ах да… – улыбнулся он. – Твоя ферма.

Сейчас фермы не существовало, постройки и участок пострадали от сентябрьского урагана. Сара потеряла бы все, возможно, даже погибла бы, как Чарльз. Уильям был очень рад, что она жива.

Сара улыбнулась ему.

– Мне не терпится начать нашу совместную жизнь. – Она хотела прожить с ним всю жизнь, хотела лучше узнать его, его душу… и тело. Она хотела родить от него детей, принадлежать ему и всегда быть рядом, чтобы помогать ему.

– И мне, – признался Уильям. – Ожидание длится вечность, да?

Их отвлекало множество людей. Но теперь ожидание почти позади. Завтра в это же время они уже будут мужем и женой, герцогом и герцогиней Уитфилд.

Несколько минут они смотрели на реку, а потом Уильям притянул Сару к себе и сказал серьезным тоном:

– Может быть, наша жизнь всегда будет протекать гладко… но если этого не случится, мы будем храбрыми ради нас самих и друг друга. – Он посмотрел на нее с безмерной любовью, которая ей была важнее любого титула: – Я постараюсь никогда не разочаровывать тебя.

– И я, – прошептала Сара, пока они смотрели на текущую реку.