Текст книги "Начать сначала"

– Чеот, если проклятые коммунисты заметят нас по дороге – решат, что мы команда регулярной армии. – Он посмотрел на Пакстон, одетую как все остальные. – У тебя в багаже есть туфли на высоком каблуке?

– Я и так слишком высокая, я никогда не носила их.

– Я спрашиваю для себя. – Все рассмеялись, солнце всходило из-за горизонта, когда они выезжали из города. Стояло чудесное летнее утро. Был конец июня, Пакстон начинала понимать, почему все говорили о необычайной красоте этой страны Они выехали из города, и природа предстала во всей своей роскоши. В ней сочеталась сочность красок с простотой и изяществом античности, пейзажи напоминали старинные шелковые ширмы. Но повсюду были воронки от разрывов бомб, и дети стояли на костылях по обочинам дороги.

Все молчали, и ничто не мешало Пакстон впитывать в себя красоту красной земли и богатство лесов. Она не могла оторваться от открывающихся видов, пока наконец Ральф Джонсон не откинулся на спинку сиденья и не предложил кофе.

– Не правда ли, хорошо?

– Я начинаю понимать, почему все говорят, что Сайгон очень изменился, – когда-то, когда в городе были французы, это был действительно прекрасный город, сейчас он наполнился нищими, ворами, торговцами, проститутками и попрошайками Но красота природы все еще сохранила былую роскошь, хотя война все больше и больше уродовала ее.

– Я был здесь, когда сожгли Бенсук полтора года назад… это действительно прекрасное место. Преступлением было сжигать его.

– Зачем же это сделали?

– Чтобы отрезать пути поставки провизии вьетнамцам и лишить их возможности скрываться там. Так как поставить всюду посты и проверять, кто наш, кто не наш, слишком хлопотно, решили просто сжечь лес и превратить его в пустошь. Было объявлено, что эвакуируют всех жителей, но красоту не эвакуируешь. Здесь был прекрасный старый город, теперь жители ютятся в жалких лачугах. – Именно здесь он впервые встретил Франс, но ничего еще не рассказывал об этом Пакстон. – Как ты провела вчера день?

– Нормально. Сделала небольшую пробежку по Сайгону, причем умудрилась два раза потеряться, – призналась она. Пакстон решила выпустить волосы из-под каски. – Эти пятиминутки в пять часов абсолютная чушь. Зачем они нужны?

– Это что-то вроде политинформации и пропаганды для нашего брата.

– С какой стати они будут нас учить, что говорить?!

Пакстон вознегодовала. Она приехала сюда за правдой, а не за хорошо упакованной ложью. Пока они говорили, она выпустила волосы из-под шлема – было слишком жарко.

– Они беспокоятся о нас. Если мы вдруг вернемся с пустыми руками, у них всегда наготове информация, – рассмеялся Ральф. – Кстати, мой шеф вчера чуть не сошел с ума – тут появился среди журналистов чей-то племянник, которого всем поручено оберегать и защищать.

– Зачем он сюда приехал? – удивилась Пакстон.

– Откуда я знаю. С визитами, наверное, хотя это не самое подходящее место для великосветских раутов.

– Уж не думаешь ли ты, что я смахиваю на него? – Она пристально посмотрела на Ральфа, остальные были увлечены поеданием пирожков с кофе.

– Может быть. – Он был откровенен с нею так же, как и с остальными. – Я все-таки надеюсь, что ты отличаешься от него. Я скажу, что думаю по твоему поводу после сегодняшней поездки. Хотя подозреваю, ты из тех сумасшедших, для которых журналистика – самое важное дело в жизни и которые расскажут правду, чего бы это им ни стоило.

– Благодарю, – произнесла она и надела каску, допивая кофе.

Они сделали короткую остановку в Намтане, проехали мимо Пханранга и Самранха, где до них уже стали доноситься отдаленные разрывы артиллерийских снарядов. Это было похоже на далекий гром, идущий с горы. Они намеревались доехать до военной базы, которая выдерживала непрерывные атаки вот уже целую неделю. Водитель грузовика держал с базой постоянную связь по радио и предупредил военных, что они подъезжают с тыла. Они думали, что будут в относительной безопасности на неплохо защищенной и вооруженной базе, но огонь вокруг был очень сильным. Это и составляло сюжет для Ральфа, целую неделю он добивался разрешения на поездку в этот рейс.

– Радист говорит, что у них очень жарко, – пояснил водитель. Пакстон уже знала, что «жарко» не имеет никакого отношения к погоде, а означает массированный обстрел.

О погоде речь вообще не заходила. Когда они подъехали поближе к базе, по радио им приказали спуститься на пол, надеть бронежилеты и каски. Было уже семь часов утра, когда они остановились в двух милях от базы.

– Я везу журналистов, – объяснил водитель, когда их остановил патруль на дороге. Они были вооружены стандартными М-16, которые уже показал Ральф и которые были хуже, чем автоматы Калашникова, которыми были вооружены вьетнамцы, потому что М-16 частенько давали осечку, а «Калашниковы» нет.

Патрульные заглянули внутрь, снаружи донесся грохот 150-миллиметровой пушки. Пакстон постаралась узнать побольше о современном вооружении, но слышать все это наяву было не только удивительно, но и страшновато. Она почувствовала, что сердце забилось чаще, особенно когда патрульные обратились прямо к ней:

– А что здесь делает Дельта-Дельта?

– Она тоже журналистка, верно? – С улыбкой во весь рот водитель повернулся к Пакстон.

– Да, сэр. Я от «Морнинг сан» из Сан-Франциско. – Она полезла в карман за документами, но они махнули им без лишних разговоров, водитель с Ральфом обменялись ухмылками.

– Слушайте, как это они меня назвали? Дельта-Дельта?

– Тебе придется часто слышать подобное обращение, – все еще улыбался Ральф.

– Тебя тоже так звали, когда ты начинал? – ничего не понимая, спросила Пакстон, тут Ральф не выдержал и расхохотался.

– Нет, моя сладкая. Лучше я тебе все объясню. Дельта-Дельта – это радиосигналы ДД, Дахнат Долли, Сдобная Булочка. – В грузовике все хохотали, а Пакстон чуть не затопала бутсами от досады.

– Черт! Не желаю я иметь ничего общего с этой булочкой.

– Привыкнуть к этому легче, чем объяснять каждому, что ты не она, – хохотал Ральф, и она чуть не стукнула его. Но через несколько минут начался артобстрел, и они быстренько выбрались из машины и навьючили на себя оборудование. Ральф объяснил им, что хочет снять. Водитель посовещался по радио с базой и объяснил, какие пути туда наиболее безопасные, хотя стопроцентной безопасности не было нигде. Молоденький чернокожий рядовой, которого прислали им в провожатые, тоже не внес ясности в то, что творится на базе, кроме бормотании, что там «жарко, очень жарко».

– Эй, ты откуда? – удивился он на Пакстон, когда они лежали возле грузовика, а Ральф объяснял ей, что там происходит. Вдалеке слышались тяжелые залпы гаубиц, это южновьетнамская армия поддерживала перемещение американских войск.

Но американцы привыкли рассчитывать только на себя.

По их мнению, собственные парни были все же надежнее, они боролись с регулярной армией Северного Вьетнама, а не с отрядами Вьетконга, в которых были обычные, хотя и отчаянные, крестьяне.

– Из Саванны, – ответила она чернокожему парню, стараясь казаться равнодушной.

– Да? Я тоже. – Он назвал Пакстон свой адрес (такого места она не знала), и девушка улыбнулась, вспомнив Квинни.

– Давно вы здесь? – с интересом спросила она.

– Во Вьетнаме?. – Он осклабился. – Черт, детка, мне осталось-то пару недель. Дембель уже на носу. Если удастся уберечь свою задницу от беды ближайшие две недели, я порхну вольной пташкой домой в Джорджию.

«Дембель» означал день, когда солдат получает право вернуться из заокеанской экспедиции. Ему оставалось две недели, то есть он пробыл тут уже 380 дней, намного дольше, чем прожил, попав сюда, Питер.

– Как вас зовут? – Девушка была красива, и парню хотелось подольше поговорить с ней, а может быть, и дотронуться до нее. Дома у него оставалась подружка, но тем не менее тянуло поболтать с Пакстон.

– Пакстон.

– Да? – Похоже, он заинтересовался, но тут Ральф глянул на них через плечо.

– Держись потише, – строго предупредил он.

После чего все они отправились в лагерь огневой подготовки, откуда открывался фантастический вид на маленькую красочную долину, сплошь покрытую зеленью, необычайно красивую, а ныне дымившуюся после бомбардировки. Низко над головой пролетали самолеты, другие самолеты сбрасывали бомбы в отдалении. Парни называли это «птички кладут яички». Командующий базой вышел навстречу Ральфу и его команде. Ральф тут же представил его Пакстон.

– Из Сан-Франциско, вот как? – повторил офицер, жуя сигару. – Отличный город. Нам с женой он по душе.

Все любят какое-нибудь место. Назови она Сан-Франциско или Саванну, Север, Юг или побережье, в общем-то им все равно, откуда ты, главное, перед ними – живой человек, свеженький, а они так мечтают вернуться домой, остаться в живых, любое соприкосновение с человеком оттуда так много значит для них.

– Нам тут жарко приходится, – пояснил командир, – армия Северного Вьетнама пытается прорваться, а мы мешаем им пройти. В прошлом году мы удерживали эту местность довольно цепко, а потом все же сдали. Теперь мы отбили плацдарм и не собираемся уступать его.

Пакстон призадумалась, соображая, скольких жизней это уже стоило. Каждый холм, любая долина, деревенька – так много утраченных жизней, так много убитых или искалеченных мальчиков.

Командир вновь повторил, что дела идут вполне хорошо, на данный момент погибло только пятеро солдат и несколько десятков ранено.

Значит, по их понятиям, это неплохо, отметила Пакстон, всего только пятеро, замечательно, но кто эти пятеро? На кого пал выбор? Или это решает Господь? Тогда почему он выбрал Питера?

– Хотите подойти ближе? Сейчас мы начнем обстрел, вы должны стоять там, где укажут вам мои парни.

.Ральф казался довольным, для съемки наступления требовалось выйти немного вперед. Они провели весь день на передовой, лишь недолго прервавшись в три часа, чтобы пообедать, и вновь приняли участие в операции. До той поры никто из солдат не пострадал, день выдался довольно спокойный. От солдат требовалось только занять место в окопах и не уходить. Порой они вроде бы видели издали «чарли», однако, по правде говоря, разглядеть что-нибудь они не могли. Из траншеи ничего не было видно, кроме дыма, разрывов снарядов да сплошных зарослей кустарника.

– Ну что, малышка, каково приходится? Вот ты и побывала в деле. – Ральф присел на несколько минут рядом с Пакстон, закурил сигарету, допивая последние глотки кофе.

– А как ты себя чувствовал, когда «Тайм» направил тебя в Корею?

– Испугался до чертиков, – с усмешкой признался он.

– Вот и я так же. – Пакстон тревожно улыбнулась своему другу. С раннего утра ей казалось, что все кишки затянулись в тугой узел.

– Ты поела?

Пакстон покачала головой.

– А надо бы. Помогает. Не забывай есть и спать, что бы они тут ни вытворяли, не то утратишь благоразумие и совершишь оплошность. Голова должна оставаться трезвой. Это лучший совет ветерана, какой ты можешь получить от меня.

Пакстон испытывала благодарность к Ральфу. Славный парень, замечательный репортер. Она догадывалась, отчего другие завидуют ему. Он был слишком хорош, профессионален, постоянно готов к любым неожиданностям.

– Спасибо за ботинки, – сказала она, и Ральф похлопал девушку по плечу.

– Надень шлем, пригни голову, и все обойдется. – С этими словами он вновь отправился в путь, торопливо пробираясь между немногочисленных деревьев поближе к солдатам.

Пакстон смотрела ему вслед, гадая, следует ли восхищаться этим журналистом или же он безумен. Как раз в этот момент раздался страшный взрыв. Операторы ринулись туда, где только что стоял Ральф, грузовик помчался вслед за ними, и Пакстон, не успев подумать ни о чем, кроме – жив ли Ральф? – побежала туда же. Добравшись до места происшествия, она обнаружила, что там повсюду лежат раненые, Ральф поддерживал паренька, которому разворотило грудь осколком снаряда.

– Надо звать врачей, – спокойно и твердо произнес он.

Кто-то спешил уже за помощью, внезапно в гуще толпы появился радист, взывавший к Мусорщику.

– У нас шестеро раненых, – твердил он в трубку, и как раз в этот момент Пакстон почувствовала, как один из несчастных притронулся к ней. Парню оторвало руку, кровь так и хлестала, младенческое выражение проступило на его лице, когда, поглядев снизу вверх на Пакстон, он тихо пожаловался:

– Пить хочется.

У нее на боку висела фляжка, но она не знала, можно ли поделиться с ним водой. Вдруг раненому нельзя пить? Что, если первый же глоток прикончит его?

Появились двое врачей и священник, тоже носивший шлем – он принадлежал к отделению, – они по очереди осматривали каждого из раненых. Паренек с пробитой грудью уже умер на руках у Ральфа, и теперь журналист пытался оказать помощь другому.

– Пить хочу. – К этому пареньку еще никто не успел подойти, он страдальчески смотрел на Пакстон. – Тебя как зовут?

– Пакси. – Она гладила его лицо, осторожно уложила голову раненого себе на колени, кровь потекла по ее ногам, но Пакстон сделала вид, будто не замечает этого. – Меня зовут Пакстон, – негромко повторила она, ласковым движением откидывая челку с его лба и борясь с желанием наклониться над мальчиком и целовать его, словно маленького. Она плакала и пыталась улыбнуться ему сквозь слезы, но он все равно не видел ее лица. – А тебя как зовут? – продолжала она, чтобы заставить его говорить.

– Джой. – Голос звучал совсем слабо из-за шока и потери крови, мальчик прикрыл глаза, но Пакстон крепко держала его.

– Давай, Джой, очнись… сейчас нельзя спать… вот так… открывай глаза, – Она улыбнулась ему, а вокруг все лихорадочно спешили, несли раненых в убежище. Священник тоже помогал, и Ральф, и операторы, покуда один из врачей пытался перевязать грудь очередному раненому; потом Пакстон услышала, как жужжит над головой вертолет, но его обстреляли из кустов, и вертолету пришлось подняться повыше, и тут врач, который делал перевязку, крикнул: «Дерьмо!» Его пациент уже умер. – Откуда ты родом Джой?

– Из Майами, – ответил он шепотом.

– Из Майами! Это же чудесно. – Слезы стояли в глазах Пакстон, ком застрял в горле, она чувствовала дурноту, и брюки промокли от крови, ведь она сжимала в объятиях раненого. Радист, сидевший на траве в двух шагах от них, приказал вертолету улетать, слишком жарко.

– Черта с два, – откликнулся летчик, – сколько их там у вас? – Голос его звучал твердо, уверенно, он не собирался удирать, бросив раненых.

– Осталось еще четверо, им срочно нужна помощь. – Едва он выговорил эти слова, как рядом пророкотал второй взрыв.

– Дерьмо! – крикнул кто-то, врачи вновь поспешили куда-то, один из солдат вернулся к радисту, чтобы сообщить ему о раненых.

– Теперь уже девять. Прибавь еще пятерых, Зулу. Пришли мне сюда вторую пташку, и побыстрее. Несколько ребят могут не дождаться.

Прислушиваясь к его словам, Пакстон зажмурилась, понимая, что мальчик, прислонившийся к ее коленям, из числа тех, кто «может не дождаться». Она попыталась привлечь внимание радиста, но тот целиком погрузился в переговоры, а Ральф вместе с операторами давно уже исчез из поля зрения.

– Ты как? – окликнул ее кто-то на бегу, и она, к собственному изумлению, услышала, как отвечает:

– Мы в порядке. Верно, Джой? Мы в порядке. – Он вновь засыпал, Пакстон коснулась его лица, чтобы разбудить парня, стараясь не смотреть на руку, которой уже не было, на алый обрубок, из которого по-прежнему хлестала на землю кровь. Она подумала, что должна попытаться наложить жгут, но боялась сделать хуже, а секундой спустя врач наконец добрался и до них.

– Ты молодец, сынок, просто молодец. – Он быстро глянул вверх и улыбнулся Пакстон. – Вы тоже молодчина.

Тут она поняла, что человек, пришедший ей на помощь, – тот самый парень из Саванны, и ей почудилось, что они уже стали друзьями.

– Его зовут Джой – Пакстон старалась говорить спокойно, но тревожно поглядывала на обрубок руки. Вертолет снижался, она слышала, как отдается в радио голос пилота:

– Это Зулу. Мы снижаемся. Надо побыстрее. Садиться не будем. Запихните их как можно скорее, и мы летим.

– Дерьмо! – вновь ругнулся кто-то. Все утро Пакстон только и слышала это слово, и оно вполне подходило к тому, что она видела вокруг. – Как, мать его, мы можем запихать их по-быстрому, – взывал радист ко всем, кто мог его слышать.

– Не переживай, – печально ответил ему один из солдат, – если он еще так поболтается, запихивать будет уже некого.

Из следующей пятерки раненых двое уже скончались, оставались лишь семеро нуждавшихся в транспортировке, и четыре трупа. После спокойного начала день превратился в ад.

Тем не менее вертолет снизился и провисел достаточно долго, чтобы они успели погрузить врачей и четверых раненых, а потом прилетел второй вертолет за остальными. Они принадлежали к спасательной службе Медевака и показались девушке удивительно прекрасными. Она следила, как двое парней затаскивают в распахнутый люк Джоя, и только потом услышала, что молится вслух – только бы он выжил! Потом она обернулась и заметила на земле двоих убитых, заглянула в их открытые, ничего уже не видевшие глаза, рядом с ними вьетнамцы. Спотыкаясь, Пакстон побрела прочь, и в кустах ее стошнило. Немного спустя Ральф нашел ее там, бледную, обессиленную, форма Пакстон была сплошь покрыта кровью, даже волосы слиплись от крови, когда она бессознательно притронулась к ним рукой.

– Не унывай, малышка. Мне становилось дурно каждый день в течение первых шести месяцев в Корее. – Вздохнув, Ральф устроился на минутку рядом с ней. Бой понемногу затихал, дыхание смерти чувствовалось еще повсюду, но хотя бы обстрел был уже не столь интенсивен. Ральф подумывал, что надо бы возвратиться вечером в Сайгон, не оставаться на ночевку.

– Мы сегодня раздобыли немало первосортного материала, – произнес он, и Пакстон глянула на него с ужасом.

– Это ты называешь хорошим материалом? – Тут она вспомнила Жан-Пьера, его прославленный снимок: «Две маленькие мертвые девочки держатся за руки». Сердце разрывалось, стоило посмотреть на эту фотографию.

Не скрывая своего гнева, Ральф возразил:

– Не я затеял войну. Я приехал, чтобы писать о ней. Если мне удастся сделать так, чтобы читателей начало мутить от войны, они постараются прекратить Это. Может, тебя интересуют коктейль и вечеринки в офицерском клубе, но тогда следовало выбрать себе другую страну, потому что тут война очень уж некрасива. Коли тебе так хочется повеселиться, дождись Рождества: Боб Хоуп обещал заехать к нам.

– Мать твою! – Она злилась, она устала, испытывала подавленность и тошноту от всего, что пришлось уже увидеть. – Я приехала сюда за тем же, за чем и ты.

– В самом деле? Замечательно. Здесь нужны люди вроде нас с тобой. Люди, которые готовы рассказать правду об увиденном, готовы даже на смерть ради этого. Люди, которые не боятся правды. Так ты здесь за этим?

Девушка сердито глянула на него. Ральф слишком давил на нее, но ему нравилось, как она держится. Сильная, смелая, наблюдательная, и к тому же ей все небезразлично. Ему многое пришлось по душе в этой девушке. Первый сорт, как говорят здесь парни о тех, кого уважают.

– Да. Поэтому я здесь, – рявкнула Пакс. – Я приехала, чтобы написать правду об уродливой, мерзкой бойне. Точно так же, как вы, мистер.

– И это единственная причина? – подозрительно спросил он, едва дав Пакстон отдышаться. Тогда она решила повторить ему то, что поведала Жан-Пьеру относительно Питера.

– Примерно два месяца назад здесь погиб мой жених.

Ральф надолго призадумался, а потом посмотрел на Пакстон и, к ее ужасу, коротко приказал:

– Забудь о нем.

– Как ты можешь говорить такое? – Она была шокирована, оскорблена и за себя, и за Питера.

– Потому что какая бы причина ни привела тебя сюда, ты обязана забыть о ней, чтобы как следует выполнять Свою работу. Он ушел, ему ты ничем не поможешь, но ты можешь спасти других ребят вроде него, ты можешь помочь своей стране, если будешь писать искренне и объективно. Если единственная твоя цель – мстить за него или бережно хранить воспоминания, от тебя никому не будет пользы – ни погибшему, ни тебе самой, ни тем людям, для которых ты должна писать.

Ральф говорил правду, Пакстон сознавала это и все же с болью внимала его словам. Он требовал, чтобы Пакстон за какие-то сутки сделалась взрослой, забыла парня, которого любила всю свою студенческую пору. Тем не менее он прав. Она журналистка, она обязана поведать миру о том, что увидит, а не пересказывать вновь и вновь судьбу Питера. Ральф говорил страшные вещи, по он говорил правду, и оба они сознавали это.

Ближе к вечеру они добрались до Зайнинха, на полпути к Сайгону, и вновь оказались в гуще событий, привлекших внимание Ральфа.

Когда они собрались уезжать, командир предупредил, что ночью возвращаться слишком опасно, и велел дождаться утра. Они спали в окопе рядом с солдатами. Пакстон перевернулась на спину, глядя на звезды и думая о Питере. Каково ему досталось здесь? Успел ли он испугаться или ему даже нравилось поначалу? Вспоминал ли он Пакстон? Впрочем, какое все это имеет значение. Ральф, наверное, прав.

Все безразлично, остается лишь истина и те, кто владеет ею.

– Ты в порядке? – Ральф подобрался поближе к девушке и предложил ей закурить, но она отказалась, она слишком устала, ее все еще мутило от всего пережитого в тот день, к тому же она не обедала, а сухой паек не слишком-то насыщал, рис и пхо, суп с вермишелью, которыми питалась армия Северного Вьетнама, и те казались привлекательнее.

– В полном порядке.

– Что-то не похоже.

Пакстон улыбнулась:

– Ты тоже выглядишь не слишком. – Хотя Ральф, конечно, смотрелся куда лучше, чем она.

– Прости, если я чересчур жестко говорил с тобой сегодня, но здесь гиблое место, а ты не смеешь забывать, зачем приехала, ты не должна отрекаться от своего идеала. Если ты все сведешь к личным мотивам, кончено дело. Пусть именно из-за этого ты пустилась в путь, еще не поздно переменить точку зрения и направить свои силы на первую, объективную цель. Всегда помни, для кого ты пишешь и что ты должна им сказать. Только так ты сумеешь сохранить человеческий облик. Не превращай войну в маленькую личную вендетту. С некоторыми ребятами такое случается, они теряют дружка, сходят с ума от ярости, выскакивают из-за куста вдогонку за «чарли» и через пятнадцать секунд подрываются на мине – голова в одну сторону, ноги в другую и салют в небесах, как они выражаются. Чем бы ты ни занималась, надо сохранять благоразумие. Здесь выживает только тот, кто ни на минуту не забывает об этом. – Ральф давал ей хороший совет, и Пакстон оценила его.

– Я все думаю о том мальчике… Джое из Майами… я даже фамилию его не спросила… я все думаю, выживет ли он.

– Вполне возможно, – подбодрил ее Ральф. – Ему повезло. Нхатранг находится поблизости от 254-го госпиталя.

Не прошло и четверти часа с того момента, как его эвакуировали, и он уже лежал на операционном столе. Может быть, это ты принесла ему удачу. – Он похлопал девушку по руке, стараясь утешить, не заботясь, все ли верно в его словах. Сейчас это не важно. Пакстон сделала все, что могла, быть может, она спасла жизнь пареньку. Их так много осталось на полях сражений, Ральф видел, как они умирают или остаются калеками. Спустя какое-то время привыкаешь, чувствуешь только усталость и злость.

Столько ребят пошло на пушечное мясо. Поди пойми, зачем такая вот девчушка приезжает сюда. Мужчин и то тошнит. Все понемногу сходят с ума. Кто приехал сюда в здравом рассудке, уезжает полубезумным. Ральф улыбнулся девушке:

– Знаешь, я ведь так и не разобрал твое имя. Я знаю фамилию: Эндрюз. А имя – Патти, Паттон или?..

– Пакстон. – Она усмехнулась. – Все равно, лишь бы ты не звал меня Дельта-Дельта.

– Придется, если забуду «Пакстон». – Он еще немного посидел, размышляя, и вдруг начал хохотать, лежа бок о бок с Пакстон в траншее. Она сердито уставилась на него.

– В чем дело? Такое забавное имя?

– Нет, имя замечательное… просто мне вдруг пришло в голову… это так глупо! Ты ведь из «Морнинг сан», из Сан-Франциско, верно?

Пакстон кивнула.

– У тебя там дядя?

– Не совсем. – Пакстон покраснела, хорошо, в темноте не видно. – Я бы сказала, наставник, отец моего жениха. Он… он занимает довольно высокий пост в газете. – Пакстон не хотела говорить, что издание полностью принадлежит Эду Вильсону.

– Сегодня шеф бюро сказал, что получает телекс за телексом: в «Сан» все обезумели, потому что сюда приезжает от них чей-то племянник, и они хотят, чтобы мы уберегли их человека от беды и позаботились о нем и держали подальше от сражений. – Тут он с ухмылкой заглянул в глаза Пакс. – Мисс Пакстон, думается мне, в этих телеграммах речь шла именно о вас, только никто не догадался, что нам придется иметь дело с девушкой.

Ох, черт… как же мне отдуваться? Я успел отвезти тебя в два горячих местечка за один день! – Он продолжал хохотать, и Пакси присоединилась к нему.

– Я рада, что никто не вычислил меня.

– Я тоже. – Он улыбнулся девушке, они лежали рядом, прислушиваясь к постреливанию снайперов. – Не знаю, хорошо ли ты пишешь, но ты – отличный товарищ и мужества тебе не занимать. Все остальное придет само собой.

– Спасибо. – Она улыбнулась Ральфу.

– На здоровье. Можешь всегда ездить на разведку со мной. Только дядюшке не признавайся.

Пакстон снова улыбнулась и, лежа на земле, уже засыпая, на миг представила себе лицо Эда Вильсона. Она успела провести во Вьетнаме лишь два дня, но ей казалось, что она уже несколько лет не видела ни Эда, ни Габби, ни город Сан-Франциско… ни Питера.