Текст книги "Начать сначала"

После утреннего звонка последовала официальная телеграмма.

Она подтвердила: «Питер Вильсон погиб». Габби уехала с Мэттью домой. Пакстон, разбитая и усталая, вошла в комнату для гостей, которая служила ей спальней.

Остаток недели она провела у Вильсонов, помогая миссис Вильсон по дому: это давало возможность обеим высказаться, поддержать друг друга. Пакстон подумала было позвонить домой, но зачем?

Даже Квинни она не осмеливалась сказать о случившемся. Произнести это – значит сделать реальным, ее же страшила всякая мысль об этом. В субботу утром позвонили из форта и сообщили, что они могут забрать останки, еще они передали соболезнование от правительства США. Это переполнило чашу. Мистер Вильсон вошел в библиотеку помрачневший и сказал о звонке, через час он, Марджори и Пакстон отправились в штаб-квартиру комитета Армии спасения. Кроме них, в холле были еще две семьи. Их боль была так же сильна, их сердца кровоточили, на лицах печать судьбы: их сыновей больше нет.

Питер лежал на катафалке в простом сосновом гробу, покрытом национальным флагом. Их пригласили пройти внутрь небольшой комнаты и оставили наедине с Питером. «Останки»…

Теперь стало очевидным, что его больше нет… он бал… Пакстон зарыдала, миссис Вильсон медленно опустилась на колени и беззвучно плакала, мистер Вильсон стоял рядом, пытаясь как-то их утешить, но его слов никто не слышал.

– Успокойся, милая… не надо… – Это сказал Питер, Пакстон слышала его голос. – Все в порядке… я люблю тебя… – Картины, всплывавшие в памяти, были столь отчетливы, голос столь проникновенен…. Не может быть! Он жив!.. Но это не так. Он погиб. Он ушел навсегда.

Они долго пробыли в комнате: последняя встреча с Питером, разлука навсегда. Наконец Эд Вильсон помог жене подняться и, взяв Пакстон за руку, повел женщин к выходу, в солнечный апрельский полдень. Но жизнь отныне потеряла всякий смысл. Не важно, куда ты направлялся и откуда, что ты делал, что говорил, ведь Питера не было.

Они шли медленно, возвращаясь домой. На катафалке осталось тело Питера, этой ночью его перевезут в другое место, куда придет Пакстон и проведет всю ночь, прощаясь с любимым. Неужто в этом ящике ее Питер? Она опустилась у гроба на колени, коснулась дерева, провела по латунным ручкам кончиками пальцев.

– Привет, – прошептала Пакстон, – это я.

– Я знаю. – Она почти слышала голос, такой знакомый, глаза, глаза Питера, волосы, губы, она целовала их всего неделю назад. И то же лицо в ящике, к которому она припала. Лицо парня. которого она любила, – там, в ящике. Кто-то захочет, чтобы она поверила, что Питера нет с нею. – Ты в порядке? – Питер спрашивал ее, а она лишь качала головой, в ее глазах стояли слезы.

Не могло ей быть хорошо, и не будет. Когда умер отец, было то же самое. Когда теряешь того, кого любишь, начинаешь верить лишь в печаль утраты, боль. Какая-то часть тебя навсегда останется израненной, уязвимой, в глубине себя ты всегда будешь ощущать это.

Долго Пакстон стояла на коленях, чувствуя, что он рядом, желая найти покой, но не обретая его. Только боль утраты, злость на того парня, который «случайно» спустил курок. «Дружеская перестрелка»… Даже фраза какая-то бестолковая, как будто что-то меняло или оправдывало, что Питер был убит американцем, а не солдатом северо-вьетнамского ополчения.

В понедельник состоялась панихида, она была короткой. Сообщение о смерти Питера появилось на первой полосе «Сан» и еще нескольких газет. На панихиду пришли многие одноклассники, друзья, родственники, даже учителя. Пакстон была представлена как невеста Питера. Они ведь были почти женаты. И как никогда ранее, Пакстон ревновала Габби. Если бы у нее был ребенок от Питера, в ее жизни навсегда осталась бы часть его.

Сейчас ей двадцать два… двадцать два ей, влюбленной в Питера с восемнадцати, она жила с ним три года. Только теперь Пакстон поняла, что Питер навсегда в ее сердце.

Еще один день она провела с Вильсонами, но на следующий, почувствовав себя чужой, ненужной, вернулась в Беркли. Вероятно, ее возвращение было бессмысленным. Она безнадежно отстала, ее академическая карьера была под угрозой. Защита диплома в июне стала невозможной, впрочем, Пакстон сейчас волновало не это.

В мае она взяла академический отпуск, к лету она должна была рассчитаться со всеми долгами. Как-то ей позвонил ее брат.

Пакстон так давно не слышала его голоса, что сначала не могла разобрать, с кем говорит. Но акцент выдал его.

– Привет. – Пакстон наконец узнала голос брата.

– Что-то случилось? – Теперь она реагировала на телефонные звонки только так. С тех пор как месяц назад умер Питер, Пакстон не ждала ничего хорошего от них и была спокойна, только когда никто не звонил.

– Нет… я. – Он запнулся, лгать не хотелось. Они были не слишком уж дружны, и, как говорить с Пакстон, он не знал. – Мама просила меня позвонить.

– Она больна? – Или что-то с Аллисон, или с малышкой, Пакстон не могла представить, что же случилось, она ждала.

– Нет, мама в порядке. – Он не знал, что сказать, помедлил, но выхода не было. – Пакстон, Квинни… – Ее сердце дрогнуло, ей хотелось немедленно положить трубку, она не желала знать. Пакстон долго молчала, ждала, судорожно сжимая телефонную трубку. – Квинни умерла этой ночью, во сне, Пакс.

Сердце не выдержало… все. Мама подумала, что ты должна знать, она попросила меня позвонить.

Конечно, она могла сама позвонить, но не стала.

– Да… я… да., . – Пакстон не находила слов. Из ее жизни ушел еще один любимый человек, больше никого не осталось. – Спасибо, Джордж. – Он услышал не голос, а всхлип. – Ты знаешь, когда похороны?

– Одна из дочерей взяла ее к себе. Вероятнее всего, завтра. Мама пришлет цветы от всех нас. Она говорит, что тебе не стоит ехать, впрочем, как знаешь. Похороны в негритянском квартале. – Он подозревал, что немногие из их знакомых поймут Пакстон, даже зная ее привязанность к Квинни. Скорее всего она будет единственной белой на этой панихиде.

– Все же я поеду. – Голос был невыразительный, тусклый. – Спасибо за звонок. – Пакстон повесила трубку, помедлила какое-то время, затем стала собираться и к полудню уже была в Сан-Франциско. Остановилась на побережье, вышла к воде. Мысли ее были о любивших ее и любимых ею, об ушедших: Квинни, Питер, одиннадцать лет назад отец. Будто все они взывали к ней «оттуда», ждали ее. Пакстон должна была продолжать жить одна. Это жестоко – одна, и никого рядом. За нею ухаживали, даже звали замуж, но, с тех пор как не стало Питера, она почти не замечала окружающих. Пакстон даже не представляла, что кто-то может занять его место. Габби как-то пыталась познакомить ее с одним парнем, другом Мэттью, но безуспешно.

Пакстон развернулась и поехала обратно. По пути она завернула к Вильсонам, но их не оказалось дома. Как они живут без Питера, зная, что его нет, что он никогда не вернется? Как они мирятся с этим? Иногда Пакстон просто хотелось умереть, заснуть и не просыпаться, лишь бы не оставаться одной.

На следующий день Вильсоны позвонили. Им передали, что заезжала Пакстон. Пакстон, услышав голос матери Питера, поняла, что та уже оправилась от потрясения. Ее уже волновала маленькая Марджи, о сыне она говорила сдержанно, без эмоций.

А днем ей позвонила ее мать, она сожалела о Квинни и интересовалась, как у Пакстон с защитой. Месяц назад она, Аллисон и Джордж планировали приехать к ней на защиту. Пакстон все думала позвонить им, но не решалась.

– Кое-что изменилось, – сухо сказала она.

– О чем ты? – В голосе матери прозвучало беспокойство.

– Раньше сентября я вряд ли смогу защититься, я отстала от курса. Я просто закончу дипломную работу, речь идет о получении степени. Диплом мне вышлют потом. Мама, это не так уж важно.

Мне очень жаль… Вряд ли я закончу университет, понимаешь? – Она говорила безучастно, диплом волновал ее сейчас меньше всего.

– Вот как. Просто вышлют диплом? – переспросила Беатрис. – Очень жаль.

– Да нет, все в порядке.

– А почему бы тебе не попытаться сдать экзамены в июне? – В вопросе была некоторая доля упрека.

– У меня свои планы, мама. И сейчас уже много дел.

– Каких? – Расспросы можно было и не продолжать.

Беатрис догадывалась, что Питер и Пакстон все еще вместе и что ее дочь страдает. Их отношения задевали ее за живое.

– Я пойду работать в школу. – Она пыталась как-то отвлечь мать от неприятного разговора, хотя преподавать в школе Пакстон никогда не стремилась. Окончить университет, найти работу, на Рождество съездить домой.

Мысли Пакстон были далеки от университетских проблем.

Питер, только он. А университет – дюжина контрольных и зачетов – зачем? Она вспомнила последние пять-шесть месяцев учебы.

Удивительно, что ее еще помнят в университете и дают возможность получить степень. На днях ей позвонил декан, его интересовала причина ее низкой успеваемости за этот семестр. Пакстон рассказала ему о гибели Питера под Данангом. Похоже, декан счел это достаточно основательной причиной.

В июне Пакстон потихоньку начала приходить в себя. Однажды она возвращалась домой из библиотеки. Был поздний вечер, вдруг по улице разнесся пронзительный крик. Она обернулась и увидела бегущих навстречу людей. Что могло случиться? Несчастный случай? Демонстрация? Вокруг уже собралась толпа, все спрашивали, что случилось. Происходящее напоминало 1963 год: бегущие с плачем люди, включающие транзисторы, спешащие домой, чтобы услышать по телевизору официальную версию, узнать подробности.

У Пакстон похолодело сердце. Она еще не знала, что произошло, но предчувствия были самые тягостные.

– Что все это значит? – спросила она у стоявшего рядом парня и вдруг услышала донесшееся из транзистора: «Роберт Фрэнсис Кеннеди застрелен… в Лос-Анджелесе…»

– Кеннеди? – переспросил кто-то, и ему кивнули в ответ.

Еще один Кеннеди. Еще один мертвый Кеннеди. А еще Мартин Лютер Кинг и Вьетнам… Квинни… Питер… Слишком много смертей. Невыносимо много. Как тяжело жить в мире, откуда уходит надежда, где нет будущего. Никому не нужны перемены, их идеи, их желание сделать добро? Похоже, пламя угасло.

– Тес… Он!.. Быть не может! – Звук сделали погромче, послышалось: «Роберт Кеннеди мертв. В него стреляли во время произнесения приветственной речи после победы на предвыборах в Калифорнии». Кеннеди победил и проиграл в одно и то же время. Ценою стала жизнь, которая была потерей для его жены, детей, целого народа. Пакстон немного послушала и пошла прочь, она направлялась домой. Книги Пакстон оставила на ступенях библиотеки. Они ей больше не нужны.

Она сидела на кухне, одна, просто смотрела в окно, ничего другого ей не оставалось. Нечего делать, нечего желать. Пакстон уже знала все, что хотела, и уроки, которые ей были даны, стоили дорого. Осталась одна печаль. Не боль, не отчаяние, не горечь, лишь печаль. Кеннеди убит, слишком многие убиты. К этому моменту во Вьетнаме погибли уже двадцать две тысячи девятьсот пятьдесят один человек.

В этот вечер Пакстон упаковала некоторые из своих вещей, остальные сложила в шкаф и легла спать. Наутро наскоро собралась и поехала в офис к Эду Вильсону. Она вошла, Эд поднял голову и посмотрел на нее. Пакстон явно была не в себе. Это он понимал – многие в редакции были поражены смертью Кеннеди. Еще один Кеннеди, на этот раз брат. Еще одна жертва. Но казалось, Пакстон была далека от всего этого. Она, красивая и молодая девушка, выглядела холодной и… постаревшей. Словно бремя лет оставило отпечаток на ее лице, отразилось на том, как Она говорила, будто уже ничего не чувствуя. Слишком многое она утратила за эти дни – основание для веры и жизни. Она всегда верила в добро, счастье, искренность, а все оказалось блефом. Хеппи-энда не будет. Никогда. Слишком многое выпало ей, и повидавший виды Эд Вильсон, скорбя по сыну, искренне сочувствовал Пакстон.

– Что я могу для тебя сделать? – Он был очень серьезен, почти суров, но, когда Пакстон обняла его и поцеловала, ласково посмотрел на нее и улыбнулся.

– Ты похудела. Тебе нужно почаще заходить к нам на обед, а заодно и на ужин.

– Я оставила вещи Питера дома, в Беркли. – Пакстон сказала это таким странным тоном, что он с удивлением поднял на нее глаза.

– Ты куда-нибудь собираешься?

Она помрачнела, было какое-то отчаяние в ее глазах страшно даже расспрашивать.

– Это зависит от вас, – тихо сказала Пакстон. – Я решила оставить университет.

– Я думал, у тебя есть шанс получить степень. – Эд был в курсе проблем Пакстон. Он знал, насколько важно для Пакстон было закончить университет, поэтому ее слова поразили его. – Почему, Пакстон? – Он говорил как отец, она не могла не улыбнуться. За эти четыре года Эд Вильсон действительно стал ей отцом, а может быть, и больше. Интересно, поможет ли он ей сейчас. Впрочем, если не он, то можно найти кого-нибудь другого.

– Мне нужна работа.

– Она у тебя будет, но не правильнее ли сначала получить степень в Беркли? Зачем спешить?

– Я оставляю университет. – Уезжая из дома этим утром, Пакстон знала, что не вернется, что уезжает навсегда. Она взяла лишь некоторые из вещей, самые дорогие, три томика стихов, которые ей подарил Питер, и часы, которые он носил с детства.

– Я хочу поработать для вас, мистер Вильсон.

– Здесь? – Что-то в ее глазах подсказывало ему, что Пакстон ждет от него большего, чем он услышал. Он не ошибся.

В ответ Пакстон покачала головой.

– Нет не здесь. И не где-то вообще, а в Сайгоне. Я хочу уехать в Сайгон. – Она сказала это очень спокойно, но глаза ее почему-то расширились. Пакстон хотела уехать, но не просто уехать, а отыскать Питера, а если нет, то умереть или отомстить…

Эд Вильсон предполагал, что убийство Роберта Кеннеди вызовет шоковый эффект. Пакстон испытала его на себе. Она была надломлена, вся она была в напряжении: молодая американка, ей было много дано, теперь все потеряно. Но, что бы ни влекло ее в Сайгон, Эд Вильсон не собирался ей в этом потворствовать.

– Это невозможно.

– Почему? – В глазах Пакстон блеснул огонь, и он понял, как бы она ни ошибалась, она приняла твердое решение.

– Потому что там место военным корреспондентам. Господи, Пакстон, это военная зона. Ты знаешь, что там может случиться. Даже если тебя не пошлют в район боевых действий, тебя может накрыть в баре за коктейлем, ты можешь погибнуть в «дружеской перестрелке», как Питер.

Упоминание имени Питера больно задело обоих, но Эд знал, что он должен сказать это ради ее же блага. Однако Пакстон настаивала.

– Некоторые и помоложе меня едут туда, чтобы быть убитыми…

– Этого ты хочешь? – Эд спросил, и на глаза его навернулись слезы. – Умереть там, где умер Питер? Это твой долг перед ним? Это все, что ты можешь в жизни, Пакстон? Я знаю, как больно вам, молодым, сейчас. Вы думаете, что вся Америка летит к чертовой матери, но я не уверен, что вы правы. И ехать в Сайгон за смертью – это не протест.

– Я хочу сказать людям правду, какой бы она ни была. Я сама хочу понять, что там происходит, без того, что мне подсовывают в вечерних газетах. Мне надоело, я устала сидеть в библиотеке, в тепле и покое, готовясь провести остаток жизни за книгами о том, как живут и умирают другие.

– Значит, ты сама хочешь умереть? – Он пытался как-то повлиять на нее.

– Нет, я хочу правды. А вы? Неужели вы не хотите узнать, почему погиб Питер? Однажды мы уберемся из Вьетнама, а сейчас я хочу знать, почему мы до сих пор там. Если на то пошло, то лучше поеду туда я, а не усталая репортерша с затасканными политическими убеждениями… Я не хочу умереть, но если я умру, это будет во имя добра, правды.

– Пакстон. – Он покачал головой. – Ничто не стоит жизни. Ничто не стоило смерти Питера. Эта война не стоит твоей жизни. Я был не прав. Это не наше дело, не наша земля.

Мы обречены. Рано или поздно мы проиграем. Мне хотелось бы увидеть наше поражение. Никогда не думал, что смогу сказать такое. На днях я встречался с министром обороны Кларком Клиффордом, он окончательно убедил меня. Если тебе нужны факты, пойди поговори с ним. Я дам тебе работу где захочешь, но здесь, в Штатах. Информацию ты найдешь и здесь, но во Вьетнам ты не поедешь. Если что случится с тобой, я не переживу этого. Мы должны беречь друг друга в память о Питере. И ты должна, Пакстон. – Он строго посмотрел на девушку, но, похоже, уговоры на нее не действовали.

– Я должна больше. – Она опустила глаза, она сказала это человеку, который был отцом Питера, который мог стать ее свекром, но уже никогда им не станет. – И вы тоже, мистер Вильсон. – Пакстон поднялась, она приняла решение. – Я не буду отсиживаться здесь, пока кто-то за меня ищет ответы. Я поеду. Не важно, пошлете меня туда вы или кто-то другой. На худой конец, поеду сама и буду присылать сюда репортажи.

Может, найдутся те, кому это будет нужно.

– Пакстон, я… – Эд встал, пристально посмотрел на девушку и коснулся ее плеча.

– Я должна.

Он стоял и смотрел на нее. Пакстон все та же девушка, которая должна была стать женой его сына, но она повзрослела.

Разочарование, боль потери, страдание стали вехами ее роста.

– Позволь еще раз поговорить с тобой. Ты можешь подождать. Подумай полгода. Тогда мы поедем вместе. – В его голосе звучала надежда.

– Нет, нас обманывают. Я сейчас хочу узнать все сама.

– Пакстон, ты не знаешь, что значит быть корреспондентом в таком месте, как Вьетнам. Ты не понимаешь, что это значит: получить командировку туда. Для этого нужны годы и опыт.

Пакстон печально улыбнулась.

– А вот чтобы посылать наших парней на смерть, годы не нужны. Их просто грузят на корабли и везут умирать. Я готова, мистер Вильсон, я знаю. – Она переубедила Вильсона-журналиста, оставалось убедить Вильсона-отца, который был готов сделать все, чтобы остановить ее. – Вы поможете мне? – Она смотрела ему в глаза, в глаза, в которых стояли слезы.

Не может он послать Пакстон туда, где погиб его сын, не имеет права. Но если не он, то кто-то другой пошлет ее в район боевых действий, а может, и на смерть. А он может защитить ее, уберечь.

– Хорошо, я согласен. Но ты должна будешь делать только то, что скажем тебе мы, и точно следовать директивам.

Впервые за все последние месяцы Пакстон почувствовала себя счастливой, она добилась своего.

– Ты меня поняла? – Эд говорил с нею, как с капризным ребенком, которому позволили войти в герцогские владения, но при одном условии… – Ни загородных вечеринок, ни демонстраций новых коллекций одежды… ясно?

Пакстон рассмеялась. Не похоже было, чтобы речь шла об отъезде новоиспеченной журналистки в Сайгон.

– А ты это серьезно? Может, мне все же стоит попробовать отговорить тебя.

Пакстон покачала головой. Эд тяжело опустился в кресло, он проиграл. Лицо Пакстон просияло. Она знала, что должна это сделать, впервые за долгое время она поверила в себя. Но счастлива ли она?

– Я обещаю, что это будет хорошая работа.

В глубине души Эд ее понимал и по-своему радовался за нее. И все же он предпочел бы, чтобы причиной радости Пакстон был симпатичный парень, с которым она бы познакомилась.

Это было бы куда более безопасно.

– Меня не волнует качество твоей работы. Меня волнует твоя жизнь, – оборвал он ее. – Позаботься о ней, пожалуйста. – Он провел рукой по седым волосам – жест Питера. Та же линия лба, то же лицо, глаза. Он посмотрел на Пакстон, в его глазах был страх.

«Господи, что скажет Марджори…» – Я совсем забыл сказать о Габби… Габби вчера родила мальчика. Его назвали Питер.

Пакси радовалась за нее. Жизнь за жизнь. В то время, когда не стало Роберта Кеннеди, на свет появился малыш Габби, принеся в этот мир новую надежду. Души свободны, их воплощение не предугадать, но всегда на смену одной мечте приходит другая. Это магия. Это жизнь.

– Я рада за них. Габби в порядке?

– Да. Она позвонила нам сразу. Если верить Мэттью, все прошло благополучно.

Пакстон кивнула. Странно, она увидит мальчика, которого назвали в память о Питере. А для нее не будет ни детей, ни мужчин. Она хотела одного: уехать во Вьетнам и добиться правды. Странно, как сильно изменилась ее жизнь. Мечты ушли: она хотела в Гарвард, а вместо этого получила Беркли и Питера. А теперь вот Пакстон волнует эта война, она уезжает в Сайгон, чтобы узнать правду и рассказать о ней американцам, чтобы они знали, за что их мужья и сыновья умирают во Вьетнаме.

– Когда я смогу отправиться? – Пакстон хотела поставить точки над i, Эд знал эту ее черту. Он посмотрел на календарь, сделал несколько замечаний на полях еженедельника и обратился к ней:

– Это не займет много времени. Я поговорю с нашими информационными бюро в Сайгоне и узнаю, какие документы нужно подготовить…

– Я не хочу ждать полгода.

– Я думаю, тебе не придется ждать слишком долго, это займет неделю, ну, может, две-три от силы. Нам потребуется оформить выездные документы, собрать последние сводки, тебе нужно сделать прививки. Давай положим недели две. Такой расклад устроит тебя?

Пакстон кивнула, удивленная, что добилась своего. Она улыбнулась.

– Вполне подходит. Я, пожалуй, съезжу пока домой, попрощаюсь с матерью.

– Так и сделаем. Я позвоню в Саванну и сообщу, когда нужно будет вернуться. Ты можешь сделать прививки дома. Их немного, думаю, твой брат, если захочет, поможет тебе. – Эд очень хотел, чтобы родственники отговорили ее от этой поездки, но, к сожалению, хорошо знал характер Пакстон – если она что-то решила, ничто не остановит ее. У девушки сильная воля и доброе сердце, и лучше, чем кто-либо другой, Эд представлял, что она пережила за последнее время. Он вышел из-за стола и подошел к Пакстон. – У нас был очень трудный год, Пакс. Я надеюсь, ты не совершишь непоправимой ошибки. – Эд притянул ее к себе и поцеловал в макушку. – Мы не хотим потерять и тебя.

– Вы не потеряете, – прошептала она и прильнула к отцу Питера. Удивительно, но она была уверена, что с ней все будет в порядке, ведь у нее был перед Богом заступник – Питер.