Текст книги "Горизонты ада"

– Что он велел тебе сделать, после того как ты получишь тело Ник?

– Молчать насчет того, что убийство было совершено неделю назад, и вести все так, будто она обычная жертва уголовного преступления. Что я и делал. Спустя несколько дней мне снова позвонили. На этот раз мне было велено поехать к тебе и убедить держаться подальше от Ника. Я знал, что это вызовет у тебя подозрения, но руки у меня были связаны.

– Интересно, какую цель ты преследовал? – поинтересовался я. – Все совершенно бессмысленно.

– Потому что нас подставляли. Я видел это с самого начала. С души воротило, но вынужден был подыгрывать.

– И Аллегро Джинкс… ты ведь послал Фурста его искать? Эта история насчет его матери была чистым враньем?

Кивнув, Гови сказал:

– Однажды утром я нашел в кармане своих штанов записку.

– После обнаруживал еще записки?

Он отрицательно покачал головой:

– Когда вернулся из отпуска и услышал про твою бывшую, я подумал, что кукловоды снова выйдут на меня, но пока ничего.

– Если они снова объявятся, я хочу это знать.

– Не могу ничего гарантировать.

– Тогда я расскажу твоей жене о тебе и Нике.

Кетт с горечью рассмеялся:

– А другая компания все расскажет ей, если я с тобой поделюсь информацией. Куда ни кинь, везде клин. Послушай, Джири, тут действуют отъявленные мерзавцы. И я, как бы тебя ни ненавидел, готов сделать все, чтобы помочь тебе их прищучить. Но мне приходится плыть по ветру. Они пугают меня куда больше, чем ты.

– Ты не тот мужик, Гови, которого полезно иметь на своей стороне, – заметил я.

– А я на это и не претендую, – сказал он и кивнул в сторону двери, явно предлагая мне покинуть кабинет.

– Один последний вопрос. Эллен… есть какие-нибудь ниточки?

Его лицо смягчилось.

– Я ее делом не занимаюсь. Намеренно стараюсь держаться от него подальше. Я даже не прислушиваюсь к сплетням в офисе. Билл наверняка знает больше, чем я.

– Если что-нибудь узнаешь, дашь мне знать?

– Если смогу, – ответил он.

Я ушел. Последнее, что увидел: Кетт положил голову на руки и тихо застонал. В другое время и в другом месте я, возможно, даже посочувствовал бы поганцу.

Руди Зиглер не удивился, увидев меня.

– Входите, – мрачно произнес он и провел меня в гостиную.

Он сел за стол и принялся возиться со своим хрустальным шаром, низко наклонив над ним голову. Прежде чем сесть, я бегло оглядел комнату. Я решил для себя, что начну мягко, не так, как с Ником, но если понадобится – сдерживаться не стану.

– Ты знаешь, почему я здесь? – спросил я.

– Я слышал об Эллен. Мне очень жаль.

– Когда она к тебе пришла, ты знал, что она моя бывшая жена?

– Нет. Она ни разу не упоминала ни о Николе, ни о вас. Я бы так и не узнал, что вы связаны, если бы не увидел ваше имя в новостях.

– Это ты так говоришь.

Он поднял голову:

– Вы полагаете, что я лгу?

– Две твои клиентки попали под нож, причем совершенно одинаково и в одном и том же месте. Совпадение?

– Может быть, – пробормотал он.

Я нацелил на него пистолет:

– Ты в глубоком дерьме, Руди. Говори.

Он закрыл лицо руками и глубоко задышал. Когда снова на меня посмотрел, в глазах его блестели слезы.

– Я никогда не думал, что все зайдет так далеко, – проговорил он, всхлипывая.

Я положил пистолет на стол.

– Я ничего не знаю про Эллен, но Никола… Это была ее идея. Она хотела, чтобы ее порезали. Это должно было быть символическим жертвоприношением. Своеобразная церемония, которая проводится у основания статуи Манко Капака. Она завершилась вырезанием символа на спине Николы. Было больно, но она встречала боль с радостью, посвящая ее богу Солнца. Я провел обряд до, во время и после вырезания символа. Мы ее обмыли и перевязали, потом распрощались, и я отправился домой.

– Ник осталась?

– Я думал, что она тоже ушла, но она, скорее всего, вернулась или встретила своего убийцу в другом месте.

– Ты ее не убивал?

– Нет! – вскричал Зиглер. – Я чту Солнце, жизнь и позитивные стороны Вселенной. Я бы никогда…

– Тогда кто? – с нажимом произнес я.

Зиглер принялся нервно жевать нижнюю губу.

– Не знаю, – соврал он.

– Кто организовал жертвоприношение?

– Никола. Я организовал церемонию, но инициатором была она.

– Она не планировала собственное убийство?

– Вряд ли.

– Кто резал? Ты молился? Или ты и нож держал?

– Да, – сказал он быстро. Слишком быстро.

– Ты врешь.

– Нет. – Теперь он весь взмок от пота.

– Кто это сделал? – требовал ответа я. – Кто ее резал?

– Никто! Кроме нас, там…

Его взгляд остановился на чем-то позади меня. Профессиональная подготовка дала о себе знать: я резко прыгнул влево, не стал терять время даже на то, чтобы схватить со стола пистолет.

Прогремел выстрел. Пуля пролетела там, где я мгновение назад стоял, и вошла в грудь Зиглера; на стену за ним плеснул фонтан крови. Возможно, медиум был еще жив, когда упал на пол, но дышать ему явно осталось недолго.

– Черт! – выдохнул убийца. Послышалось шарканье ног, сверкнуло серебро ствола. Я нырнул в сторону как раз перед вторым выстрелом и почувствовал, что пуля прошила мой каблук, каким-то чудом не задев пятку. И тут я набросился на киллера.

Я ударил его головой в живот и кулаком в лицо. Он хрюкнул, немного отступил и словно прирос к полу, затем попытался ударить меня пистолетом по голове. Я принял удар на плечо и снова нанес ему удар в лицо. Киллер пошатнулся. У него из носа и рта пошла кровь. Склонившись, я бросился вперед и, обхватив его за бедра, сбил с ног. Он тяжело рухнул на пол. Я вскочил на него верхом и принялся молотить кулаками по голове. Когда присмотрелся, я увидел, что избиваю не мужчину, а злобного вида бабищу с огромной головой. Я узнал женщину, но, прежде чем смог вспомнить ее имя, она попыталась вцепиться ногтями мне в лицо.

Я соскочил с нее, однако она успела глубоко расцарапать мне щеки. Она с рычанием рванулась за мной, двигаясь по полу словно паук, оскалив зубы в поисках плоти и вытянув руки, стараясь ухватить меня.

Я перевернулся на спину и ударил обеими ногами. Она приняла удар на грудь. Он ее задержал, но не обездвижил, и через мгновение она уже была на мне, брызгая слюной и пытаясь добраться зубами до моего носа.

Я вцепился ей в волосы и оторвал от себя. Попытался ударить ее в пах, но попал по мясистому бедру. Она била коленом точнее, так что на пару секунд у меня перехватило дыхание.

Борясь на полу, мы перевернули стол. Женщина дотянулась руками до моей шеи. Что-то тяжелое упало и покатилось по полу. По звуку я сообразил, что это такое. Я отвел одну руку назад и ударил противницу несколько раз по голове, но без видимого эффекта, потом схватил за ухо и с силой дернул. Она завизжала и отпрянула.

Я отпустил ухо и ударил по обеим сторонам ее шеи рёбрами ладоней. Женщина вскрикнула и повалилась на пол, хватая ртом воздух. Скользнув по полу, я нащупал хрустальный шар. Именно он упал с перевернутого стола несколькими секундами раньше. Шар треснул, но не разбился. Я встал на колени, стиснул шар обеими руками и с размаху опустил его ей на голову.

От такого удара быстро не оправиться. Теперь я получил время обыскать противницу, позаботиться о своих ранах и взглянуть на Зиглера.

Я следил, как женщина возвращается к жизни и начинает стонать. К этому моменту я уже вспомнил ее имя: Валери Томас, стервозная горничная из «Скайлайта».

Открыв глаза, она обнаружила, что смотрит в дуло моего пистолета 45-го калибра. Увидела мое расцарапанное, окровавленное, но решительное лицо. И расхохоталась:

– Легавый!.. Ничего вы без пушки не можете!

– Ты первая выстрелила, – напомнил я ей.

– Это бизнес. Казнь. А во время драки я ни за что не воспользовалась бы оружием. Только трус пользуется пушкой в драке.

– Ты убила Зиглера, – снова напомнил я.

Валери хотела пожать плечами, но я связал ее так крепко, что ничего у нее не получилось.

– Ну и что? – улыбнулась она. – Он был марионеткой. Зиглер был дураком, который не мог отличить фантазию от реальности. Он сам вырыл себе могилу.

– Значит, ты убила Ник? И Эллен?

– Твою очаровательную бывшую жену, – промурлыкала Валери.

– Ты ее убила? – Я едва не спустил курок.

– Очаровательная Эллен. Такая милая. Такая наивная.

– Это ты ее убила? – заорал я, засовывая дуло пистолета ей в рот, так чтобы она почувствовала боль.

Валери резко повернула голову.

– Нет! – крикнула она и закашлялась. – Не убивала я твою драгоценную Эллен. Но я видела, как она умирает. Я видела, как раскрываются ее губы в немом вскрике, как выгибается ее спина. Я видела ужас в ее глазах, когда нож вонзался в ее нежную плоть. – Валери засмеялась снова, и смех ее больше напоминал орлиный клёкот. – Такая красивая. Такая беспомощная. Такая напуганная. Она звала тебя. Даже после всего того, во что ты ее втянул, она тебя не винила. Такие глупые люди заслуживают смерти.

Наконец, после долгого времени, пришли слезы. Я плакал навзрыд, представляя Эллен в когтях этой безумной женщины, Эллен, умирающую с моим именем на устах. Ноги у меня подкосились, и я осел на пол.

– Бедненький Ал, – приговаривала Валери. – Бедняжка Эллен, бедная Ник, бедный Руди. Столько жертв. Я вот думаю, может, мне тоже уронить слезу?

– Заткнись! – заорал я, затем снова навел на нее пистолет. – Кто их убил?

– Мой любовник, – ответила она, – мой коварный, чувственный, жестокий любовник.

– Тот самый, в которого, по ее словам, Эллен была влюблена?

– Ну и дура. Легко любить человека настолько сильного и изобретательного и не замечать черного сердца и зла в самой его глубине… Эллен была обречена с момента их первого поцелуя.

– Назови его! – прорычал я.

– Любви не нужны имена, – со смехом произнесла Валери.

– Говори его долбаное имя, или я тебя убью!

– Валяй, – кивнула она. – Я не боюсь. В смерти меня ничего не пугает. Убей меня, маленький человечек, отправь меня к моему богу-Солнцу и покрой себя проклятием.

Услышав последнюю фразу, я заморгал:

– Ты заодно с виллаками?

– С кем?..

– Это слепые жрецы, – пояснил я. И, увидев ехидную улыбку на лице Валери, прибавил: – Ладно, скажи только, кто убил Эллен.

– Я же сказала – мой любовник.

– Его имя, сука, его имя!

– Что в имени? – хихикнула Валери. Затем серьезно произнесла: – Узнай сам. Обними Солнце, почти бога, – и узнаешь.

Я покачал головой:

– Не трать время на болтовню о богах. Скажи, кто убил Эллен, или, видит бог…

– Что? Станешь меня пытать? Попробуй, маленький человек. Я крепкий орешек, меня не расколешь. Я знаю боль. Давай старайся! Я ко всему готова, что бы ты ни придумал.

– Посмотрим, – мрачно проговорил я, затем повернул ее и разорвал на ней рубашку.

Не уверен, что знал, что собираюсь делать, но я ведь навидался всякого за время службы в гвардии. Я знал все болевые точки на теле человека, знал, как усилить боль и как ее продлить. Я дал себе клятву никогда не пользоваться этими знаниями, но в квартире Зиглера мою решимость и добрые намерения поглотил кровавый туман гнева. Однако, когда я разорвал рубашку, мысль о пытках пришлось отбросить. Перед моими глазами открылась уродливая карта боли. Плечи и спину Валери уродовали ожоги, порезы, шрамы. Головки булавок, вонзенных в плоть, сверкали, как маленькие серебряные звездочки. Наиболее глубокие раны были заклеены пластырем. Я также рассмотрел ожоги от кислоты, раны, в которые втерта соль, гноящиеся, мокнущие язвы. Валери Томас была ходячим воплощением самого извращенного мазохизма.

Меня затошнило, и я отвернулся.

– Мой бог кормит меня болью, приучая ее не замечать. Он добр, щедр и мудр. Если бы только больше людей знали, насколько прекрасно служить столь могущественной сущности, они бы…

Я оставил женщину болтать насчет бога и тому подобного. Больше слушать не мог. Я подумал, не поторговаться ли с ней, не попытаться ли предложить ей жизнь за некоторые ответы, и решил, что она только рассмеется мне в лицо. Возможно, следовало вытянуть из нее правду хитростью, но в нынешнем своем состоянии я был на это не способен. Я плакал, как ребенок.

Прежде чем уйти, я позвонил Биллу. Рассказал, что узнал, сообщил, где забрать Валери и что случилось с Зиглером. Билл велел мне оставаться на месте, но я не мог. Сказал, что поеду домой. Он принялся возражать, настаивал, чтобы я оставался на месте, но я повесил трубку и ушел прочь, в мир, где оказалось намного больше мук и печали, чем я считал прежде.

23

Валери призналась в убийствах Николы, Эллен и Зиглера. Сказала полиции, что я не имею к ним никакого отношения. Не упомянула сообщника или любовника. Я не стал противоречить. Копы решили, что нашли убийцу, дела закрыли. Зачем портить им статистику?

Один дотошный репортер доискался, что существовала связь между мною и обеими убитыми женщинами. Некоторое время я был главной новостью: решительный герой-любовник, который нашел убийцу и сдал его полиции. Общественный пример, которому должны следовать дети. Репортеры новостных СМИ гонялись за мной по всему городу. Билл и Кетт старались держать их от меня подальше. Билл – потому что меня жалел, а Кетт боялся, что в разговоре может всплыть его имя.

Валери умерла спустя пару дней после признания. Повесилась в своей камере. Никто не знал, как ей удалось раздобыть веревку. Так или иначе, ее все равно посадили бы на электрический стул, так что она сэкономила городу время и деньги.

Пресса просто обезумела, когда Валери Томас покончила с собой. Идеальный конец истории, для полного завершения которой требовалось только интервью со мной. Журналюги безжалостно меня преследовали, пока Билл не вспомнил об одолжении, которое он когда-то сделал мэру, и тот велел редакторам отозвать своих гончих.

Дни сливались один с другим, а я один в своей квартире думал о Ник, Эллен и Валери. Мне следовало бы разыскивать демонического любовника, человека, который заманил Ник и Эллен, привел их к смерти и побудил Валери ко лжи и самоуничтожению. Но я слишком устал. На меня навалилась страшная тоска. Мне хотелось только плакать, сидя в темноте.

Вами и Кардинал поздравили меня по телефону. Я что-то пробормотал в ответ, не сказав правды ни одному, ни другому. Они бы вытрясли из меня всю душу, если бы узнали, что дело не закончено.

Я перестал мыться и бриться. День за днем носил одну и ту же одежду. Ел мало, да и то какую-нибудь ерунду. Потерял себя в воспоминаниях об Эллен. Мир для меня теперь не имел никакого смысла. Реальной была только Эллен.

Билл и Али пытались помочь. Они приносили свежую еду и выносили мусор. Иногда, просыпаясь, я обнаруживал, что, пока я спал, кто-то из них снял с меня одежду и постирал ее. Они разговаривали со мной, не получая ответа, болтали и делали вид, что все нормально. Я пытался реагировать, так как ценил усилия друзей, но сил не хватало. Я напоминал жертву лоботомии, человека, который может только пялиться, пускать слюни и иногда кивать головой.

К бутылке я не прикасался. Даже в самые тяжелые моменты мне удавалось бороться с искушением. Я превратился в жалкую развалину, но в душе знал, что в свое время смогу восстать из этих руин. Если же запью, возврата не будет. И такая жизнь останется со мной навсегда.

В период глубочайшего уныния в мою жизнь вновь впорхнула Присцилла. Она появилась в один из ничем не примечательных дней, скромно одетая и неуверенно улыбающаяся.

– Я пыталась дозвониться, – проговорила она, – но ты не отвечал. Я должна была приехать. Если хочешь, могу уйти.

Я ничего не сказал, просто жестом предложил ей войти.

Она сморщила нос, оказавшись в моей берлоге. Али и Билл уже несколько дней не приходили, и я совсем распустился. Грязные тарелки, плохо пахнущая одежда, переполненное помойное ведро.

– У тебя что, год борьбы с уборщиками? – пошутила она.

– Не нравится – проваливай, – пробурчал я.

Присцилла двинулась к двери.

– Подожди, – торопливо произнес я. – Извини. Я чаще всего не соображаю, что говорю или делаю. Не уходи. Пожалуйста. Сядь.

Она огляделась:

– Лучше постою, если не возражаешь.

Я умудрился через силу улыбнуться:

– Итак, ты пришла…

– Пришла, – кивнула она.

Последовало долгое молчание.

– Хочешь о чем-нибудь конкретном поговорить? – наконец спросил я.

– Ох, Ал. – Присцилла кинулась мне на шею. Я повалился в одно из заваленных грязными тряпками кресел, увлекая ее за собой. – То, что сделало с твоей женой это чудовище… Какой ужас! Не понимаю, как ты не порвал ей глотку. Я бы на твоем месте…

Она расплакалась.

– Все нормально, – сказал я, гладя ее волосы и думая о золотых прядях Эллен. – Все позади. Она мертва. Нет нужды плакать.

Присцилла повсхлипывала, потом с надеждой взглянула на меня:

– Ведь все кончено, правда? Их в самом деле она убила?

– Она ведь призналась…

– Я знаю, но… – Вздохнув, Присцилла выпрямилась. – Я все никак не могу забыть тот вечер, когда отправилась в «Скайлайт», чтобы встретиться с Ник. Она определенно сказала, что придет с мужчиной. Я сейчас все газеты читаю. Если им верить, Валери Томас действовала в одиночку. Репортеры пишут, что она была сумасшедшей.

– Это их право.

– А все остальное?

Я понимал, что не давало покоя Присцилле. Если Валери была психопаткой-одиночкой и человек, которого Ник привела в гостиницу, не причастен к убийству, тогда Присцилла могла не испытывать вины. То есть если имело место случайное нападение, а не поработал клиент Ник, который, возможно, не убил бы ее, если бы Присцилла находилась с ними в номере.

Чтобы Присцилле спокойнее спалось, мне хотелось соврать, как я врал всем остальным, избавить ее от демонов вины, которые ни на секунду не оставляли в покое меня. Но я смотрел в ее глаза и слышал, как рассказываю ей правду. Она слушала молча, сжимая мои руки. Когда я закончил, она долго молчала, потом произнесла с запинкой:

– Может быть… она врала.

– Нет.

– Она была злобной, сумасшедшей дьяволицей. Она поняла, что игра закончена. И сделала один последний поворот ножа в ране, чтобы заставить тебя сомневаться.

– Нет, – вздохнул я. – Это не был трюк. Я же столкнулся с ней лицом к лицу. Я знаю.

– Но…

– Я знаю, Присцилла!

– Тогда выходит, что убийца все еще где-то там, – прошептала она, направив взгляд в окно.

– Да.

– Мне страшно, Ал.

– Мне тоже.

– Очень страшно. Эллен была твоей женой, а Ник – любовницей. Что, если этот тип охотится за каждой женщиной, с кем ты был близок?

– У меня есть несколько старых подружек, чей номер телефона я бы с удовольствием дал ему, – засмеялся я, но Присцилла не видела в ситуации ничего смешного.

– Я могу оказаться следующей, – проговорила она.

– Почему? Между нами ничего не было.

– Пока.

Наклонившись, она поцеловала меня. Я отстранил ее.

– Что ты делаешь? – вспылил я. – Только что сама сказала, что я приношу несчастье, а теперь…

– Именно поэтому я и боюсь, – перебила она меня, заставив замолчать вторым поцелуем. – Если бы у нас было что-то в прошлом, я могла бы сбежать. Но то, что между нами, – это сейчас и в будущем. От этого я убежать не могу.

Она снова поцеловала меня.

– Этого не следует делать, – вздохнул я, возвращая ей поцелуи. Почувствовал, как одна ее рука скользнула между моих бедер. Я запустил пальцы в ее волосы, затем спустился к ее груди. – Это безумие.

– Наплевать. – Она ахнула, когда мои пальцы сжали ее грудь. – Я была так напугана после смерти Ник, вздрагивала каждый раз, как открывалась дверь. Когда я прочитала про твою жену, знаешь, какой была моя первая реакция? Слава богу, что это не я!

Лаская, я раздел ее, и мы переместились так, что она оказалась сверху лицом ко мне.

– Возможно, ты подписываешь свой смертный приговор, – проговорил я пересохшими губами, наблюдая, как она стягивает трусики.

– По крайней мере, я не буду одна, – ответила Присцилла, опускаясь на меня и направляя одной рукой, а ногтями другой впиваясь в мое плечо.

На этом все разговоры на долгое время прекратились.

На следующий день Присцилла перебралась в мою захламленную квартиру. Я сомневался, что мне этого хочется, – было что-то нездоровое в романе, возникшем благодаря нескольким убийствам, – но сопротивляться не имел сил. Как бы ни нуждалась во мне Присцилла, я нуждался в ней еще больше. В одиночку я сходил с ума, и без человека, на которого бы мог опереться, был наверняка обречен.

Али застал нас вместе днем. Он вошел без предупреждения, как обычно делал, и замер, обнаружив рядом со мной прекрасную обнаженную женщину. У него вспыхнули уши, и он быстро ретировался с многочисленными извинениями. Но перед уходом выглянул из-за двери, желая еще раз взглянуть на Присциллу. И первый раз за долгое время я искренне улыбнулся. Я крепко ее обнял, прижал к себе и спрятал лицо в ее волосах, стараясь не сравнивать их с волосами Эллен.

Присцилла принесла с собой немного вещей, один маленький чемодан с одеждой, бельем, косметикой и обувью, но этого оказалось достаточно, чтобы я понял: это не интрижка на одну ночь. Еще она принесла алкоголь. Мне не нравилось держать спиртное в квартире, не по душе была ее манера не завинчивать пробки, из-за чего всю квартиру наполнял сладкий, душный запах ликеров, но я ничего не сказал. Ей требовалась выпивка, я это понимал. Но сам с трудом воздерживался, ведь выпивка была под рукой.

Она каждое утро уходила на работу и возвращалась так рано, как только могла себе позволить. Мы занимались любовью, или разговаривали, или просто сидели обнявшись. Мы готовили поздний ужин, ели медленно, снова занимались любовью. Мы редко укладывались спать раньше двух.

Билл был в восторге. Он считал, что Присцилла – самое лучшее, что могло со мной произойти. Он пару раз ужинал с нами в моей квартире, и мы долго разговаривали, причем никто не упоминал ни Ник, ни Эллен.

Однажды ночью, когда разговор все-таки коснулся убитых женщин, Присцилла, здорово перебрав, выболтала правду о Валери Томас. Билл сказал что-то относительно того, что рад, что Валери умерла, а Присцилла фыркнула и сказала:

– Один-ноль. Теперь бы еще ее гребаного дружка достать…

Она спохватилась, попыталась сделать вид, что сморозила чушь. Но было слишком поздно. Когда я посмотрел на нее в упор, она расплакалась и убежала в ванную комнату. Я хотел было пойти за Присциллой, но изумленный Билл остановил меня вопросом:

– Хочешь чем-то со мной поделиться, Ал?

Отнекиваться особого смысла не было, и я рассказал ему правду про Валери, ее «бога» и ее «дружка».

– Почему ты не сказал мне раньше? – Билл скорее обиделся, чем разозлился.

– Мое слово противоречило бы ее признанию.

– Ты хорошо знаешь, кому бы я поверил, – проворчал он.

Я кивнул:

– Надо было сказать тебе, но продолжать скрывать от других. Но… – Я засомневался, что смогу объяснить. – Хочу выбраться из этого, Билл. Меня тошнит от подозреваемых, улик, интриг, смертей. Я хочу отбросить весь этот мешок дерьма и сделать вид, что ничего не случилось.

– Думаешь, тебе это позволят? – участливо спросил он. – Выходит, ты считаешь, что отморозок, который убил Ник и Эллен, остановится? Какие бы ни были у него мотивы, он обязательно придет за тобой, или за Присциллой, или за кем-нибудь еще. Видит Бог, я жалею, что ты вообще во все это впутался, но ты уже по уши в дерьме, и тут ничего не поделаешь. Время завязать прошло давным-давно. Ты навлек это на себя, сам того не желая. И теперь под ударом не только сам, но и близкие тебе люди.

– Наплевать. – Я встретился взглядом с Биллом и с ожесточением повторил: – Мне наплевать. Вот почему я не сказал тебе про Валери и залез в нору. У меня больше нет сил шевелиться. – По моим щекам текли слезы. – Когда погибла Эллен, я помешался. Я был способен на что угодно. Но затем столкнулся с Валери и увидел в ней ненависть. Что-то сломалось. Я был готов идти до конца. Теперь не вижу в этом смысла. Поэтому все бросаю.

– Но сейчас не тот момент, когда можно выбросить белый флаг. Ты уязвим.

– Плевать. Если кому-то хочется попинать меня, когда я упал, или убить, пусть так и будет.

– Это не похоже на тебя, – печально сказал Билл.

– Это я, Билл, – уверил я друга. – То, что от меня осталось.

Уходя, он поклялся продолжить расследование. Сказал, что не успокоится, пока настоящий преступник не предстанет перед судом. Даже нарушит закон, если понадобится. Сломает его напополам, если будет нужно. Такие речи от Билла я слышал впервые. Мне это не понравилось, но, если ему хочется терять время в погоне за призраками, мешать не стану. Я больше не собираюсь решать за людей их проблемы.

Вернулась Присцилла, извинилась. Я сказал ей, чтобы не волновалась, обнял ее, и мы занялись любовью. И я впервые осознал, насколько механичен наш секс.

Пока Присцилла была на работе, я начал совершать прогулки, долгие и утомительные, как наказание, во время которых пытался очистить свои мозги, сосредоточившись только на работе своих легких и мускулов ног, не замечая всего остального.

Пару раз звонил Билл, сообщил, что у него наметились некоторые сдвиги. Я отдал ему свои заметки и досье, даже тот материал, что предназначался только для гвардии. Я не поощрял расследование Билла, но и не уговаривал от него отказаться. С моей точки зрения, собственной жизнью он был вправе распоряжаться по своему усмотрению.

Мне позвонил Франк, желавший прояснить ситуацию. Я сказал, что подумываю вернуться на работу, но мне еще нужно время, чтобы как следует поразмыслить. Он не упоминал Эллен, Валери или кого-то еще, хотя я знал, что его так и подмывает спросить.

Однажды утром, присмотревшись к календарю, я сообразил, что прошло уже почти два месяца с того дня, как Ник лишилась жизни, три с половиной недели, как Эллен последовала за ней, и всего – я трижды перепроверил, чтобы убедиться, – десять дней, как Присцилла перебралась ко мне. Десять дней! А казалось – несколько месяцев! Интересно, для нее время течет так же медленно, как и для меня?

Вернувшись с прогулки, я увидел в гостиной Присциллу. Она выглядела обеспокоенной и постукивала пальцами по небольшому свертку, лежащему на столе. В животе у меня похолодело. Я едва не развернулся и не кинулся наутек. Но куда мне было бежать?

– Что-то купила? – спросил я, закрывая дверь.

– Нет. То есть да. У меня сегодня короткий день, я прошлась по магазинам и вернулась домой пораньше. Мои сумки в спальне. Я получила… – Она замолчала и отодвинула сверток. – Хорошо прогулялся?

– Замечательно.

Я сел рядом и быстро обнял ее, не сводя глаз с коробки, завернутой в коричневую бумагу, на которой сверху что-то написано.

– Я на обратном пути наткнулась на слепого нищего, – сказала Присцилла, и холод из живота распространился по всему телу. – Он дал мне это. – Она показала на сверток. – Я решила, что это религиозная книга. Хотела вскрыть упаковку. Затем увидела имя и решила не трогать.

Я присмотрелся к буквам. Заглавными. АЛУ ДЖИРИ. Никакого адреса, только имя.

– Думаешь, это бомба? – спросила Присцилла.

Я мрачно улыбнулся:

– Вряд ли.

– Может быть, нам все-таки лучше вызвать саперов или отнести кому-то, кто в этом разбирается?

– Я разбираюсь. Я изучал взрывчатые вещества в гвардии.

Вранье, но Присцилла успокоилась. Я взял коробку и слегка потряс, при этом внимательно прислушиваясь. Как будто по звуку мог сделать вывод, безопасно ли то, что находится внутри.

– Это не бомба, – заключил я, изображая уверенность.

– Слава богу, – выдохнула Присцилла и расслабилась. Взглянула на меня и облизнула губы. – Ты собираешься ее открыть или как?

– Да, – ответил я. И прибавил: – Но ты на всякий случай иди в ванную комнату и закрой за собой дверь.

– Но ты же сказал…

– Знаю. Но лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Присцилла приподнялась, постояла в нерешительности, затем снова села, пересиливая страх:

– Если ты остаешься, я тоже остаюсь.

Я развернул бумагу. Под ней оказалась невзрачная картонная коробка. Я передал бумагу Присцилле, которая скомкала ее и держала у подбородка, как будто она могла защитить ее от возможного взрыва.

Я провел пальцами по краю крышки. Проволоки не нащупал. Поддел большим пальцем ближний край крышки, приподнял другой, снял крышку и отложил ее в сторону. Внутри оказался комок розовой ткани.

– Что это? – спросила Присцилла.

– Ткань, – ответил я, пробуя ткань на ощупь большим и указательным пальцами.

– И все? – нахмурилась она.

Я присмотрелся к розовому пятну на моих пальцах, понюхал и почувствовал запах крови.

– Нет, не все, – тихо сказал я.

Осторожно раздвигая складки ткани, я заметил, что цвет ее становится темнее, насыщеннее. На дне коробки оказалось серебряное блюдце, на котором находился источник крови – отсеченный человеческий палец.

Присцилла застонала, но я отреагировал спокойнее. Если вам случалось среди ночи обнаружить в своей гостиной отрезанную человеческую голову, подвешенную на проволоке к люстре, отсеченный палец уже не производит особенного впечатления.

– Не трогай, – взмолилась Присцилла, когда я протянул руку.

Я не послушался и поднял палец за кончик. Сморщенный, с пятнами на коже, палец принадлежал белому мужчине. Срезан ровно, по средней фаланге. Еще не закоченел – значит, был отсечен утром, может быть, даже в середине дня.

На блюдце лежала еще и записка, которую почти невозможно было прочитать из-за того, что бумага пропиталась кровью. Мне пришлось поднять записку и на просвет разобрать слова. Когда я вернул ее в коробку, она распалась на части.

– Что там? – поинтересовалась Присцилла.

– «Угадай, чей, Ал, мой мальчик».

Я слегка сжал палец в ладони. Хитрые гребаные ублюдки. Мне казалось, что уже ничто не потянет меня назад. Но, как и предсказывал Билл, я ошибался. Мои мучители знали, за какие ниточки дернуть.

– Что это значит? – проговорила Присцилла.

Я покачал головой и соврал:

– Не знаю.

– Как ты думаешь, кому принадлежал палец?

Не получив ответа, Присцилла ущипнула меня и настойчиво и раздраженно произнесла:

– Кому?

Я раскрыл ладонь. На ней алела кровь. Палец мог принадлежать кому угодно. Но я не сомневался. Я поставил его на стол и тоскливо сказал:

– Биллу.