Текст книги "Зовите меня Джин Миллер"

– От родителей. Когда являешься бесталанным ребенком жутко творческих талантливых родителей, начинаешь вольно или невольно разбираться в таких вещах, – признала Женька, стараясь не отвечать на его вопросительный взгляд. – О, кажется, мы на месте!

Она помчалась по дорожке ко входу в парк, пританцовывая, – то, чего никогда не сделала бы на людях, при свете дня. А сейчас, даже при Артуре, она ни о чём не беспокоилась вообще – всё равно это какая-то мифическая ночь, в реальности таких не бывает.

Еще именно ночью – луна, что ли, так действовала – у нее открылся дар к спорам и необъяснимым прозрениям. Она нашла массу других вещей, более достойных, по ее мнению, фотографии, и пятнадцать минут, пока они шли к следующей точке, убеждала, что в этом заключается план жюри – каждый фотограф должен найти свой объект.

– Ну и что, что в этом чертовом ребусе – памятник! Они проверяют ваше авторское видение.

– А вдруг нет – и из-за этого я проиграю? – спорил уже из последних сил Раевский – она ведь правда не отставала.

– Ты сам говорил, что эти квесты повторяются каждый месяц. И ни разу ты не выигрывал, только отдельные твои фотки удостаивались их внимания. Так почему бы тебе на этот раз не сделать по-моему, а? А точнее, по-своему. По-другому, в общем! Включи всё свое воображение, ты же фотограф, делаешь крутые снимки – я сама видела! Или что… победа для тебя самое важное?

И он сдался, и забил на победу, и снимал на объектах всё, за что зацепится взгляд, и ловил ракурсы, и отмечал тени, и создавал объемность на снимках при помощи той же Женьки, неожиданно вписанной в кадр, увеличивающей статую, являясь большой тенью рядом с маленькими. И к финалу они пришли не самыми первыми, конечно, но и не в хвосте приплелись. И пока скидывали фотки, Женька – он же явно видел это – едва сдерживала улыбку. Ехидную, кстати сказать.

– Ну что? – спросил он, наконец.

– Спорим, ты выиграешь?

– Я? – Артур засмеялся и смеялся так всю обратную дорогу.

– Боишься.

– Я?

– Что за якалка, посмотрите на него!

– Я устал, Высоцкая, время четыре утра – птицы поют! Послушай, – он простер вперед руку, словно указывая ей направление, откуда слышалось пение птиц.

– Сомневаешься, да? Не хочешь спорить?

– Ладно, по рукам. Ты считаешь, что я выиграю. Смотри, предлагаю спорить на желание.

– Я не трусишка, в отличие от некоторых.

Пришлось спорить с ней по правде. Но Артур точно знал, что она ошибается.

16

На следующий день она ходила сонная, будто поглощенная своим неслучившимся сном. Она спала на уроках, спала в коридорах, перемещаясь из одного помещения в другое. Просто спала. И снилось ей море…

Когда-то в детстве, когда Женька еще считала себя нормальным человеком, она мечтала жить возле моря. Возле моря, над которым кружили чайки, до которого нужно только пройти по песку или по округлым камням. Тогда она еще, конечно, не думала, что море – это возможность сбежать, что это свобода и безграничное счастье. Она просто любила море и хотела видеть его перед глазами.

Поэтому и сейчас, столько лет спустя, когда Женьке до жути хотелось сбежать от реальности, она всегда представляла море. И дом возле него. С постоянно распахнутыми дверьми, белыми занавесками, колышущимися на ветру, и широкими деревянными ступенями, ведущими прямо к воде.

Дом возле моря…

– Я смотрю, свидание прошло на высшем уровне, – заметила Мирослава в столовой после длинного обстоятельного разговора Женьки и Макса в коридоре, где последний активно в чём-то Высоцкую убеждал.

– О да, на очень высоком.

– Что же ты делала, когда не смогла войти в клуб? Время было не такое уж позднее, спокойно могла выспаться.

Женька отодвинула от себя тарелку с пловом и легла щекой на руку. Прямо перед глазами оказались крошки, тарелки и рука Вадика, методично подцепляющая еду на вилку. Вадик был сегодня не особенно разговорчив, возможно, потому, что поругался с Мирославой и всё еще был недоволен ею, Женькой. Но всё же послушно сидел за столом с ними.

– Я была на ночи кино в кинотеатре.

– Одна?!

– Практически. Со мной в зал затесались еще несколько десятков любителей «Назад в будущее».

И Артур Раевский, но о нем лучше промолчать – Мирка не поверит в его случайное там появление.

И тут же совесть подкинула актуальный на сегодняшний день вопрос: «А не слишком ли часто ты стала врать друзьям, Женя? В последнее время ты делаешь это систематически каждый день. Каждый день! Вадик уже злится на тебя именно из-за этого, а вскоре может появиться повод и у Мирославы. Зачем ты это делаешь?»

«Это абсолютно оправданно, – сказала себе Женя. – Если я не буду этого делать, то…»

«Ну что? Друзья отвернутся от тебя? Не поймут? Думаешь, они не смогли бы понять?»

«Есть вещи, которые им лучше не знать. Если я скажу…»

«Ты просто не доверяешь им. Мирославе, которая якобы может сделать из этого сенсацию, Вадику, который может легкомысленно отболтаться в ответ на проблему, Саше, которая обязательно расскажет всем и каждому твои очень серьезные секреты!»

– А Макс что? Что-нибудь сказал в оправдание? – прервал ее разговоры с собой нетерпеливый голос Мирославы.

– А что он скажет, – пожала плечами Женя, хотя это оказалось не очень удобным, так как под левым плечом находился стол. – Сказал, не заметил, как я исчезла, а Сорокина потом передала ему, что я ушла домой. Она сама видела.

– Ох уж эта Сорокина… – сквозь зубы пробормотала Мирослава. – Знаешь, что она сегодня говорила?

– Нет уж, спасибо, мне хватило ее вчерашних излияний.

Женьке показалось, что она уснула еще до того, как произнесла эту фразу до конца. Но всё же сон, видимо, был некрепким, потому что в следующий раз она поняла, что именно выдергивает ее из состояния покоя. Негромкие перешептывания со всех сторон. Была физика – второй уровень, не профильный, который объединял их класс вместе с параллельным, вернее, с той его частью, что в точных науках была не сильна. Стрельников сидел в первом ряду за последней партой, а Женька – во втором, за третьей. И она открыла глаза, как только услышала его и свою фамилию вместе в одном предложении.

Мирослава рядом только виновато пожала плечами – мол, я же предупреждала.

Женька завертела головой в поисках источника шума. И тотчас же его нашла.

– Это правда, Женька? – хихикая, интересовались девочки-одноклассницы.

– Правда – что?

– Ну, про тебя и Макса.

– Неправда, – поспешно сказала Высоцкая, даже не раздумывая, а девчонки захохотали, как будто того и ждали. Женькин взгляд сам собой наткнулся на Стрельникова. И он уже услышал свою фамилию.

– Да ладно, не отпирайся, – влезла Вика, сидящая с Ленкой с другой стороны от прочих одноклассниц. – Все мы уже давно знаем, что ты от Стрельникова без ума.

Женька вскочила с места, едва не свалив стул. Тот обиженно загрохотал, привлекая внимание всего класса. Дело было не столько в этих гадских словах, даже не в них. В тот момент, когда Вика их произносила, Высоцкая смотрела на Стрельникова. И тот всё слышал! Совершенно точно слышал!

– Женя! – строго окликнула классная руководительница.

– Извините, мне надо выйти. Извините! – Женька вылетела из класса, даже не дожидаясь ответа. Автоматически сделала несколько шагов по коридору и остановилась, осознав всю бессмысленность своего положения.

– Ну и куда теперь идти? – прошептала она, чуть не плача. Лучше бы заплакала, честное слово.

* * *

У Артура Раевского этот день не задался. В принципе, что еще можно сказать о дне, в преддверии которого ты спишь всего пару часов? Ничего хорошего и не скажешь. Он проспал и опоздал на свой вечный пост перед школой – утренние фото, заменяющие Арту зарядку, отменились. Это стало первым предвестником полного провала. Затем огорошил Ксан Ксаныч.

Артур принес ему тщательно отобранные, укомплектованные фото – моменты, пойманные с таким трудом, что не гордиться ими было невозможно. И что же? Наставник посмотрел, покопался, едва ли не попробовал на зуб и… И отложил в сторону.

– Это всё не то, Артур, – сказал он мягко, но весьма безоговорочно. Так, что Арт даже дар речи потерял.

– Как это не подходит?! – едва не заикаясь от злости, выдавил Раевский. – Вы серьезно?

– Вполне. Я тебе уже много раз говорил – с технической точки зрения к тебе никогда нет претензий. Ты умеешь сделать фотографию очень… композиционно законченным произведением. Но в них нет тебя. Нет того, что у тебя внутри, в сердце – что тревожит тебя на самом деле, что волнует, что рвется из тебя. Ты весь… словно прикрываешься этими хорошими снимками, потому что они безопасны, так? Природа не обидит, не предаст, она всегда понятна и проста. Она с тобой. Кособокие домишки, в окна которых, словно в самое сердце, бьет свет, трогательны, потому что они живое воплощение и олицетворение давно ушедшего мира. Что за люди там жили, какая история скрывается? Это всё жутко интересно, и интерес просыпается, когда ты смотришь на это фото. Но, кроме этого, там ничего. Ты оставляешь знак вопроса, но сам будто не хочешь лезть в это глубже. «Только оставьте меня в покое» – вот что читается в этих фото. Ищи себя. Подбирай что-то другое, но это не годится.

Ксан Касаныч помолчал и добавил, так же спокойно глядя на мальчика:

– Я не враг тебе. И хочу, чтобы ты победил. А победят там лучшие, творческие, необычные, способные увидеть в обычном – большее. Ты можешь это увидеть, только для начала тебе надо разобраться в своих проблемах, осознать их, принять, в конце концов.

– …Да нет у меня никаких проблем, что вы придумали! – бормотал Арт, шагая по коридору с охапкой снимков. Как просто было бы разжать руки и отпустить эти многострадальные фото, чтобы они веером по полу разлетелись, по затертому до дыр школьному полу. Но это было бы слишком просто – поддаться импульсу, а потом… спорим на что угодно, он бы всё равно потом вернулся за этими снимками, как миленький бы вернулся. Потому что даже отвергнутое – это было его.

Вот так, погруженный в свою очень серьезную фото-проблему, Артур метался весь этот несчастный сонный день по школе, не обращая особого внимания на происходящее вокруг. Очнулся, только когда классная руководительница отправила его фотографировать для школьного сайта новые стенды на входе и по дороге вниз он обнаружил Высоцкую, сидящую на скамейке в холле первого этажа. И ведь не боялась же, глупая, что ее тут первый встречный учитель сцапает. Сидела, обняв руками колени, о чём-то думала. Поддавшись порыву, Арт быстро сфотографировал всегда готовым к работе аппаратом ее мрачную фигурку. Услышав щелчок затвора, Женька тут же подняла голову и скорчила рожицу, увидев Раевского.

– Когда ты уже перестанешь меня фотографировать?

– Когда ты перестанешь давать для этого поводы, – заметил он.

– А ты почему не на уроке? – спросила Женька, хотя было видно, что ей, в сущности, всё равно.

– Классная отправила меня фотографировать новые стенды в холле.

– Я не похожа на стенд.

– Не похожа, – согласился он и сел рядом с Женькой, вытянув ноги. – Но со стендами нельзя и разговаривать.

– Не знала, что ты любишь разговаривать.

– Просто ты не пробовала, – прищурился он. – Позволь спросить, как долго ты собираешься тут сидеть?

– А тебе-то что?

– В сущности, ничего. Просто на обратном пути хочу сфотографировать тебя снова. Если ты будешь по-прежнему здесь сидеть.

– Может, хватит уже?

– Действительно, – серьезно сказал он. Тон его изменился, перестав быть игриво-беззаботным. – Может, хватит страдать? Ничего кошмарного не произошло.

– Тебе-то откуда знать, что произошло? У тебя физика в другой группе.

– Ага, значит, я угадал: что-то произошло. Не надо быть провидцем.

– Но можно быть тупицей, – парировала Высоцкая.

– Со мной ты смелая. А вот со Стрельниковым совсем нет. Я ведь прав, да? Дело в нем?

– Иди ты… стенды фотографируй! – Женька отвернулась от Артура, показывая, что больше не хочет с ним разговаривать, и Раевский со вздохом встал и направился к красочным стендам, рассказывающим историю школы.

– Знаешь, тебе просто пора что-то делать со своей самооценкой, которая на нуле, – сказал, не глядя на нее, обернувшись к злосчастным стендам.

– Мы уже дошли до той стадии в отношениях, что можем давать друг другу такие советы? – язвительно бросила Женька. Артур фыркнул и собрался что-то ответить, но тут входная дверь хлопнула и в холл влетел высокий мужчина лет сорока. Раевский так и замер, не успев поднять фотоаппарат достаточно высоко, чтобы сделать снимок. А мужчина направился прямо к Артуру, бросив на Женьку такой взгляд, что у той сердце в пятки ушло.

– Ну здравствуй, – сказал он Раевскому. – Как мило, что ты меня встречаешь. Пойдем поговорим?

– Пойдем, – сказал Артур каким-то замороженным голосом и, не оглядываясь, пошел вслед за мужчиной к выходу из школы.

17

Сложнее всего было снова войти в класс, но когда Женька всё же решилась сделать это, оказалось, что никто на нее особо не смотрит – ну только, пожалуй, Ленка и Вика, но это можно было пережить. На Стрельникова Высоцкая старалась не смотреть сама, приняла преувеличенно спокойный вид и прошла на свое место к Мирославе.

Тут же стало ясно, почему она удостоилась такой слабой реакции, – физичка активно грозилась контрольной работой, и одноклассникам было совсем не до межличностных интриг отдельных граждан. И только одной Мирославе не было дела ни до интриг, ни до контрольной – она что-то активно строчила в телефоне и периодически метала яростные взгляды во все стороны.

– У тебя есть планы на перемену? – ровно спросила она Женьку, когда прозвенел звонок с урока.

– Да вроде нет, – ответила Высоцкая, невольно вспоминая об Артуре и странном мужчине. Когда охранник ломанулся выяснять, что за тип забрал с собой одного из учеников, то вскоре вернулся ни с чем, с таким видом, как будто ему настучали по башке.

– Отец, – пробормотал он уборщице тоном, в котором явно намечалась перспектива на предстоящий разговор, и, заметив Женьку, тут же погнал ее в класс.

– А что случилось? – Высоцкая старалась не поворачивать голову лишний раз, но невольно всё равно прислушивалась к мальчишеским голосам в кабинете – ушел уже Стрельников на другой урок или еще нет?

– Пойдем со мной, иначе я точно кого-нибудь убью.

– А я чем помогу несчастным? – бросилась за ней Женька. Мирослава уже мчалась на всех парах, разгневанная донельзя.

– Ты поможешь мне. Никого не убить.

Оказалось, путь их вел в телестудию, а намеченными жертвами были Саша и Вадим. Такими Женька их никогда не видела – ребята стояли по разные стороны от стола и орали друг на друга так, что слышно было даже в коридоре.

– Что за дела? Вы с цепи сорвались? – с ужасом спросила Мирослава.

– Да конечно с цепи! Это всё она!

– Конечно я, Сухов, это моя проблема, что я не умею поддерживать чужие решения, – язвительно заметила Саша.

– В чём я виноват? Это вообще-то ты нас кидаешь!

– Я свободный человек, напоминаю для тех, кто забыл! Я тебе уже объяснила причину, и если ты уперся как баран, это не мои проблемы!

– А… в чём причина? – удачно встряла Женька в этот скандал.

– Я больше не могу заниматься телестудией. Точнее могу, но не хочу.

– Вот в этом-то и дело, – буркнул Вадик.

– Это не прихоть! Я больше не чувствую, что делаю что-то хорошее, я больше не получаю никакого удовольствия! Я что, должна себя заставить?

– Ты хочешь свалить одна, тебе плевать, что будет с программой и со мной.

– С программой, от которой ты сам мечтал избавиться! – Было видно, что ребята не в первый раз спорят на эту тему.

– Вовсе нет! Точнее… Да, так было когда-то, но сейчас…

– Бред какой-то… – Саша в бессилии встряхнула руками.

– Всё понятно, – спокойно сказала Мирка, – ты, конечно, Сашка, не обязана тут с нами торчать, но… Я думала, что за это время мы как-то стали ближе… Нам было весело.

– Если уж честно, мне не нравится больше наше шоу. Оно… Бестолковое. Прости, Слав. – В глазах Саши читалось искреннее раскаяние.

В комнате повисла тишина, все взгляды невольно обратились к Мирославе, которая продолжала быть подозрительно спокойной – совсем непривычно для нее.

– Ну что ж… Раз ты так считаешь… Но в любом случае ты не можешь бросить «Телеболталку», пока мы не найдем тебе замену. И я почему-то уверена, что Элла не позволит тебе уйти до конца учебного года. Тут же совсем чуть-чуть осталось. Так что прости, но еще какое-то время поваришься в нашем скучном шоу.

Это была точка, и в этот момент Женьке стало жаль Сашу. Она была бледной и растерянной. Разговор оказался слишком трудным. И в итоге закончился для нее неудачей. Да, Вадик. Ты конечно любитель потрепать нервы.

Так же тихо все разошлись. Ушел Вадик, ушла Саша, осталась Мирослава, пугающе спокойная.

– Эй, – позвала ее Женька, – всё нормально?

– А то, – пробурчала Мирка под заливистую трель звонка на последний урок. – Потопали уже, чего стоять.

* * *

Женька так и не призналась, что работает. Не сказала ни Мирославе, ни родителям.

Как не призналась и в этой истории с Раевским и клубом Неслабаков.

Иногда она думала: что же с ней не так? Почему она не может быть достаточно откровенной с окружающими? И всегда ли так было?

Наверное, не всегда… Но Женька уже давно привыкла к тому, что ее жизнь не назовешь интересной и… ну не рассказывать же им про фильмы или сериалы, почти каждый из которых так вдохновлял ее, будто она раз за разом проживает всё новые жизни в параллельных реальностях. В тех реальностях всегда всё было непросто, но именно там она испытывала самые сильные эмоции.

Вот чего она бы на самом деле хотела – сильных эмоций. Настоящей, искренней, взаимной любви, друзей, поссорившись с которыми, словно теряешь часть себя, настоящих интриг в классе, и чтобы непременно фоном звучал саундтрек. И чтобы злодеи были наказаны. И чтобы… эх, да разве о таком кому-нибудь расскажешь? Покрутят пальцем у виска, рассмеются – в лучшем случае. Женька всегда чувствовала, что отличается от остальных. Что видит и воспринимает вещи немного иначе. В таком не признаются, Женька знала точно. То, что происходит у нее в голове, на самом деле никого не волнует, о таком не рассказывают. И да, она явно не была ни Миркой, ни Вадиком, с которыми всегда было о чём потрындеть.

Наверно, поэтому и сейчас Женька – по привычке – умолчала. Про работу, например, или про Раевского, потому что это всё ничего не значило. Как не сказала и о некоторых проблемах с родителями, вернее у родителей.

Внутренний голос, правда, не дремал и осторожно осведомлялся: может, всё-таки стоит что-то рассказать друзьям? Но нет, Высоцкая и сейчас отогнала от себя желание пооткровенничать и отправилась на работу. В место, которое начало ей действительно нравиться. Первое время она только боялась напортачить и накосячить и особо не прислушивалась к своим ощущениям. Боялась новых людей, боялась начальника, просто потому что он был начальником, боялась, что ее будут ругать, потому что она новенькая и неопытная. В общем, отчаянно барахталась в стереотипах, набранных из различных киношек. И только через несколько рабочих дней ее отпустило.

Она стала разбираться в продукции – разные виды и сорта мороженого просто мелькали перед глазами, умело смешиваясь в руках продавщицы Людмилы Ивановны – большой экспериментаторши, – преобразуясь в зависимости от желания посетителей в десерты и коктейли. Хозяин кафе Ираклий, добродушно посмеиваясь над всем и вся, рассказывал, как в детстве мечтал стать мороженщиком, потому что ему казалось, что тогда он будет есть мороженое каждый день. «И вот теперь я вынужден расплачиваться за мечту», – вздыхал он, но, не выдержав скорбной мины, снова начинал хохотать. Людмила Ивановна, как правило, тоже не выдерживала и сразу начинала смеяться с ним в унисон. Ираклий не зря звал ее экспериментаторшей. Она обожала смешивать всевозможные вкусы мороженого, создавая нечто новое, нередко предлагая покупателям сыграть с ней в игру. Самые бойкие и бесстрашные соглашались и бывали вознаграждены. Создав один раз новый вкус, Людмила Ивановна забывала составляющие его ингредиенты, так что повторить свой эксперимент могла только случайно.

Женька, как и посетители, оказалась в каком-то смысле ее подопытным кроликом и нередко пробовала новые вкусы первой. А еще она помогала разносить заказы, убирала столики, доставляла товар, бродя по складу между холодильниками и пытаясь согреть руки. Она быстро освоилась, выучила, где и что лежит, бодро отбривала все насмешки Ираклия и уже более свободно подходила к покупателям, не стесняясь смотреть им в глаза. В этом месте ей было по-настоящему комфортно и никто не ждал от нее проявлений недюжинного таланта. Все были рады ей – такой, какая она есть на самом деле.

В этом магазинчике ей удавалось забыть даже свое неудавшееся свидание-несвидание со Стрельниковым, который больше не делал попыток ни заговорить с Женькой, ни написать ей, не говоря уже о том, чтобы еще раз взять ее за руку. То ли он действительно испугался слухов о Женькиной влюбленности в него (на этих мыслях кровь приливала к ее лицу и ей становилось на самом деле нестерпимо жарко), то ли реально ничего не слышал и она просто была ему параллельна. Высоцкая уж и не знала, какой из этих двух вариантов был для нее предпочтительнее. В любом случае она решила оставить всё как есть, словно примирившись с тем, что ей и не стоило чего-то ждать ни от Макса, ни от этой их общей прогулки в компании. Единственное, что не выходило у нее из головы, – смех девчонок-одноклассниц, раскусивших ее чувства к Стрельникову. Мысль, что ее обсуждают где-то там, была ей невыносима. Работа действительно отвлекала от всех глупостей, что творились в ее жизни (а иного в ней сроду и не было). Домой она возвращалась уже под вечер. И ничего, что теперь до ночи она будет делать уроки, – наконец-то ей было чем себя занять.

Женька, как обычно, открыла дверь своим ключом и, переступив порог, замерла, растерянно глядя на вышедших в коридор родителей. Это что-то новенькое. Взгляд отца не предвещал ничего хорошего, мама нервно постукивала карандашом по пальцу. С тех пор, как они ссорились на кухне, их отношения стали немного… приглаженными. Они будто присматривались друг к другу, словно узнавали заново. Сейчас к этому узнаванию добавилось что-то еще.

– Привет, – осторожно сказала она. – По какому поводу собрание?

– У тебя телефон выключен, – всё так же нервно сказала мама, не прекращая стучать по пальцу карандашом.

– Правда? – Женька полезла в сумку, поняв, что последний раз видела телефон еще в школе. Ну так и есть, найденный на самом дне сумки, он был разряжен. – О, простите. А что, вы мне часто звонили?

– Не мы, – ответила мама.

– Может быть, ты потрудишься объяснить нам про свою работу? – отрывисто сказал отец, впервые подав голос с момента ее прихода.

Женька вдруг поняла, что он очень рассержен, даже зол, и поразилась этому. Отец так никогда не злился, по крайней мере, на нее точно. Медленно, с трудом подбирая слова, она рассказала про свою подработку в магазинчике мороженого. Последовавшая за этим сцена стала одной из худших на ее памяти сцен разборок в семье.

Обычно, когда отец с матерью ругались, это всё равно было как бы немного понарошку, не взаправду, спор ради спора, без настоящего конфликта, ради выплеска накопленных эмоций. И уж конечно родители никогда не вовлекали в свои споры ее и на нее никогда не кричали. Но в тот раз… отец превзошел сам себя.

Даже потом, в своей комнате, сидя на кровати и растерянно глядя почему-то на свои руки, Женька никак не могла понять: чем ее работа так его оскорбила? Что такого преступного совершила она, из-за чего стоило так разоряться?

– Тебя что, не устраивают твои карманные? – говорил отец в коридоре. – Ты испытываешь недостаток в деньгах? С чего вдруг надо было идти работать? Или, может быть, ты дома не хочешь появляться? Учебу завалить, чтобы вообще никуда не поступить?

– С чего ты взял, что моя подработка помешает учебе? – спрашивала Женька в искреннем недоумении. Она ухватилась за это последнее его предложение, хотя обвинений и до того было предъявлено достаточно. – Это просто возможность чем-то заниматься после школы. И что плохого в своих личных деньгах? Я что, убила кого-то, или что?!

С каждой фразой Женька всё больше распалялась, но как будто наблюдала за этой безобразной сценой со стороны. До нее никак не доходило, что отец искренне рассержен ее, Женькиной работой. Мать металась между ними, пытаясь примирить их, сгладить острые углы злых фраз.

Но Женьке это не помогало. Она видела ясно – мама на стороне отца, она тоже против этой ее работы, против проявленной Женькой самостоятельности. Потом, когда слова отца стали совсем уж оскорбительными, она выкрикнула в запале, со слезами на глазах:

– Или ты недоволен, что я теперь работаю, а ты нет?! – невыносимо непоправимые слова, от которых уже было никуда не деться…

И сбежала в свою комнату, хлопнув дверью, и сидела, как побитый маленький зверек, не ожидавший предательства со стороны близких людей.

– Кажется, я тебя подставил, Женек? – мягко спросил Ираклий, когда Женька, немного успокоившись, всё же дозвонилась начальнику. – Я так понимаю, про работу твои родители не знали?

– Уже узнали, – ответила она. – Всё… нормально.

– Ну-ну, ты уверена, что проблем не будет?

– Уверена.

– Ну смотри сама… Мы тут посоветовались и решили тебе предложить поработать по вечерам. Клиентов больше, денег, конечно же, тоже. Мы вообще-то пока справляемся, но с наступлением тепла посетителей станет еще больше. Все мороженое любят. Так что, ты готова?

Женька с облегчением выдохнула. Всё нормально. Увольнять ее никто не собирается.

– Конечно. Так во сколько мне завтра приходить?

* * *

– Доброе утро, дорогие наши невольные зрители! На дворе апрель, и в эфире вашей любимой «Телеболталки» ваши любимые или не очень Саша Емельянова и Вадик Сухов. Быть может, мы уже всех достали своими эфирами, как думаешь, Вадик?

– Вот уж не знаю, зато знаю человека, которого действительно достала «Телеболталка». А ты его не знаешь, Емельянова?

– Лично я такого человека не знаю, Вадик. И чтобы не смущать зрителей, может, всё же приступим к освещению последних школьных событий?

В эфире Саша была само воплощенное достоинство. Она держалась так же просто и естественно, как и обычно, и Женька даже позавидовала ей: смогла бы она, Женя, держаться так же спокойно в эфире после произошедшей ссоры? Она знала, что атмосфера в телестудии сейчас очень напряженная и Вадик явно не собирается сдавать позиции. Держится просто, как и всегда, но в Сашину сторону намеренно не смотрит.

– Да запросто, только вот самую главную новость мы же всё равно никому не расскажем, верно? Я тут задумался в свете последних событий, как часто СМИ приходится замалчивать самые важные новости. Что ведь кажется парадоксом – самое важное они и должны освещать, верно?

– Не знаю ничего важнее, чем то, о чём сегодня мы и расскажем. Может это вовсе и не новость, Вадик, раз мы ее не освещаем? – спокойно ответила Саша. – А у нас сообщение о сдаче девятиклассниками пробного государственного экзамена. По совокупным результатам городского пробного экзамена по русскому языку наши ученики заняли почетную вторую позицию. Девятиклассники явно должны гордиться собой, как и победители областной олимпиады по обществознанию, которые тоже порадовали высокими позициями в межшкольном рейтинге.

– Как мало нам нужно для того, чтобы гордиться кем– то, верно, Саша? Всего лишь получить хорошую оценку.

– А ты считаешь, что этого мало?

– Оценки – просто оценки. Я не стану плохо относиться к троечнику, если он хороший человек. Но часто бывает наоборот: кто-то отлично учится, а в жизни – последний гад, который может предать ни за что.

– Просто какие-то невероятные истории рассказываешь, Вадик. Я таких жутких личностей не знаю.

– А я вот знаю. И меня это пугает, потому что по всему выходит, что самым мерзким предателем может оказаться тот, кто сидит прямо рядом с тобой.

* * *

– …Вы что, с ума сошли?! – Элла стукнула кулаком по столу, блеснула стеклами тонких стильных очков. – Что за концерт в эфире? Что за болтовня о добре и зле? Вам не о чем больше поговорить? Вы после эфира не можете обсудить насущные вопросы?!

Ну как сказать… После эфира им было не до того. После эфира в студию ворвалась Мирослава и, старательно не глядя на Сашу, начала вопить на Вадика, который и вовсе ни на кого не обращал внимания. Спокойно ковырялся в своем смартфоне, явно с кем-то переписываясь.

– Вы что же, хотите зарубить на корню всю работу телестудии? Хотите, чтобы вас заменили? – уже спокойно спросила завуч, поняв, что распаляет только себя одну. Мирослава, Саша и Вадик сидели напротив нее – странно отчужденные, как будто не вместе.

– Да, вот кое-кто очень этого хочет, – потянувшись, заметил Сухов и показал глазами на Емельянову.

– Баран, – буркнула Мирослава.

– Арсеньева! – осадила ее Элла и повернулась к Саше. – Емельянова, что с тобой-то не так?

Саша вздохнула.

– Вы же всё равно нас сейчас не замените, – грустно сказала она. – О чём тут говорить?

– Судя по тому, как ты себя в эфире ведешь, чувствуешь ты себя там вполне комфортно, – прокомментировал Вадик.

– Прекрати меня провоцировать! – не выдержала Саша, впервые повышая голос на Вадика. С самого утра она крепилась как могла и вот не выдержала.

Элла подняла руку, шокированная так, что и сказать ничего не могла.

– Своя телестудия в школе – это отличная площадка для детей, которые хотят научиться вести себя перед камерой, отточить ораторское искусство, творческие способности, хотят стать журналистами или актерами, наконец! Вы же сейчас опустили всё ниже плинтуса. Устроили интеллектуальные разборки, поупражнялись в остроумии на всю школу. Самим не стыдно? Я полагала, что вам нравится этим заниматься.

– Вы нас не спрашивали, – ответила Саша.

– Нет. Но я видела, как горели ваши глаза. А в последнее время с вами творится непонятно что.

– Всё дело в этой истории с кедами, – бросила Мирка. – С нее всё пошло кувырком.

– В истории с кедами виноваты вы сами. И ты в том числе, Арсеньева, – повернулась к ней Элла.

– Ага, конечно, просто мы оказались крайними. Там же на самом деле был какой-то секрет, только вот от нас его скрыли.

– Не каждый секрет, Мирослава, заслуживает того, чтобы его раскрыли на всю школу, – заметила Элла.

– Ну вот! – вскричала Мирка. – Значит, секрет всё же реально был! Я права!

– Успокойся, Слав, – устало протянул Вадик, и Элла покачала головой.

– Так, голубчики, я не знаю, что там у вас за конфликт произошел, что за обиды вы друг к другу накопили, только вам придется с ними разобраться. А пока… студия постоит закрытой. Ничего не случится, если эфиры на время прекратятся. А там уже и новый состав наберется в начале года.