Текст книги "Тепло любимых рук"

Положите его на место!

Современному человеку нельзя болеть. Он должен ходить и всюду улыбаться, чтобы все вокруг знали, что все у него хорошо. Плохо может быть только у неудачников, а быть неудачником в современном мире никак нельзя. А я даже мужественное лицо сделать не сумел – меня привезли в больницу без сознания с двойным переломом лодыжки. В выходной никого из хирургов в отделении не было, врачи «скорой» переложили меня на железные носилки в коридоре и уехали.

Прошло три часа. Неожиданно я очнулся от боли и стал звать на помощь. Приемный покой, где медсестры обсуждали «Дом‐2», был в нескольких метрах от меня, но на все просьбы сделать мне укол обезболивающего они отвечали: «Только после осмотра хирурга!» В конце концов я снова потерял сознание и затих. Очнулся, когда носилки подняли и понесли. Но это были не врачи, а работники морга, приехавшие забирать кого-то скончавшегося ночью в одной из палат. Смотрят, в коридоре лежит тело, холодное и бездыханное. Взяли его на плечи и понесли. Хорошо, медсестры на шум из ординаторской выглянули, смотрят, а это меня в холодную понесли. Это, говорят, Ахалашвили, он хирурга ждет. Положите его на место! А ваш клиент ждет вас наверху! В общем, и смех и грех.

Моим соседом по палате был старый вор Сережа Кыштым, который первый раз сел еще в 1975-м, когда мне было три года, а он тогда получил пять лет за коробку маргарина, которую обменял на самогон. Сережа был из простых, деревенских, искренних, которые уж если за что берутся, то идут до конца, потому, когда вышел, вскоре снова сел, и с короткими перерывами провел в местах не столь отдаленных двадцать пять лет. А потом как перешибло. Разонравилась ему эта воровская романтика хуже горькой редьки. Вспомнил Сережа про свои семь классов и слесарное училище и устроился работать простым слесарем.

С тех пор прошло пятнадцать лет. У него подросла дочь-красавица, и хоть обитали они семьей в однокомнатном бараке без удобств, жил себе и радовался. А как не радоваться, когда к тебе дочь по три раза на дню прибегает? То одно принесет, то другое, то просто придет и щебечет о своих подростковых радостях чуть не час напролет.

А ко мне никто не приходил. Я лежал, смотрел на свою закованную в гипс ногу, с подвешенной к ней 25-килограммовой гирей, и жалел себя. За окном стоял солнечный август, там был любимый спортивный велосипед и щуки в реке, которые ждали, чтобы я их поймал, но в ближайший месяц мне не до них. И ладно бы я сломал ногу, когда маленькую девочку из огня вытаскивал или хотя бы старушку через дорогу переводил, – так ведь нет! Все было банально и просто: на тропинке, где я обычно гуляю, есть небольшой подъем, с которого я решил спрыгнуть. Спрыгнул, а после вчерашнего дождя земля оказалась сырой и скользкой, и нога после приземления предательски заскользила и сломалась, как спичка.

А потом полтора километра я полз до дома на руках, кусая губы от боли и кляня всех и вся. И сейчас лежал после операции в больничной палате, а в голове лихорадочно крутилось: «За что, Господи? Ну за что Ты так со мной?» Естественно, я считал, что со мной произошла страшная несправедливость и кто-то должен был за это отвечать. И этот кто-то пролил дождь на мою любимую тропинку, а соломку не подстелил. И теперь я жалел себя и злился на Него и на всех на свете. «Почему им всем там хорошо, а мне нет? Почему, Господи?»

Потом ко мне приехал настоятель храма Сорока Севастийских мучеников в Камышлове отец Олег. При виде священника мой сосед сразу стал серьезным, повернулся спиной и сделал вид, что спит. И все время нашего с батюшкой общения ни разу не шелохнулся. Отец Олег привез мне мешок яблок и конфет, жалел меня, утешал как мог, говорил хорошие, теплые слова, от которых щипало в носу и хотелось плакать, а в конце сказал: «Денис, а давайте я завтра приеду, мы с вами исповедуемся и причастимся, а потом будем готовиться к соборованию?»

Когда священник ушел, Сережа высунул из-под простыни нос и тихо спросил:

– Ты, того, из церковных?

– Да, – улыбнулся я, – в храм хожу по возможности каждое воскресенье.

– Понятно, вы все там свои.

– Да, если будешь ходить в церковь, то для любого батюшки станешь как родной. И для прихожан, кстати, тоже. Тех, которые верующие, конечно. Мы все в церкви стараемся друг другу помогать, молимся друг за друга. Иначе чем мы будем отличаться от неверующих?

Сережа недоверчиво хмыкнул, а потом, глядя куда-то в сторону, неожиданно сказал:

– А я когда в церковь прихожу, поклониться не могу. Подойду к иконе, перекрещусь, только собираюсь поклониться, а у меня словно спину пересекает. Стою колом и ничего сделать не могу. Пойду в киоск свечи купить, свечей нет – закончились.

Я осторожно спрашиваю:

– А ты крещеный?

– Нет. Но крест ношу.

– А зачем тогда в церковь ходишь?

– Ты чего, пошутил, что ли, разве без церкви человеку можно? Мне еще моя бабка, которая меня воспитывала вместо матери, всегда говорила, чтобы я Бога слушался. Только я не слушался. Я и молитвы с детства выучил: «Отче наш» и «Богородице Дево».

– А во Христа ты, Сережа, веришь?

– Не то чтобы верю, я у Него прошу. Иногда приду на праздник, встану в углу и прошу.

– А чего просишь-то?

– За детей, чтобы выросли хорошими людьми. Ну и так, всякое-разное.

– А чего разного-то?

Он смеется:

– Может, в лото выиграть миллиончик-другой. Я бы сразу тогда дом построил. А то с моей зарплатой будем мы жить в бараке до пенсии. А без удобств, сам понимаешь, тяжело. Мужику еще можно перебиться, а женщинам тяжело. Ни ребенка тебе не помыть, ни белье постирать. Тяжело, понимаешь. Вот и хожу в церковь, прошу. Только, по-моему, Бог меня не слышит. Тех, что на джипах приезжают радостные, по храму бегают, всюду свечки ставят, их слышит. А меня – нет. Зачем я Ему такой нужен, старый вор?

И засопел носом, вот-вот расплачется.

Я говорю:

– Насчет этого ты, брат, неправ! Первым в рай попал не священник или праведник какой, а раскаявшийся разбойник, твой коллега, можно сказать. Давай завтра, когда отец Олег приедет меня соборовать и причащать, мы с ним поговорим обо всем. Он батюшка добрый, обязательно поможет!

От неожиданной перспективы разрешить все свои недоумения, которые, видно, мучили его не один год, Сережа светлеет лицом, улыбается и выдыхает:

– Слушай, а давай! Я ведь давно хотел с батюшкой каким-нибудь поговорить, да все стеснялся. В храме вокруг священников всегда люди, а я чего полезу?

– Так ведь здесь, кроме нас, никого нет – говори сколько хочешь!

На том и порешили. Но на следующее утро вся решимость у вора с двадцатипятилетним стажем Сережи Кыштыма пропала. Когда отец Олег мне позвонил и сказал, что скоро приедет, тот прямо в лице переменился. Стал каким-то суетливым и нервным, а потом вдруг куда-то засобирался по неотложным якобы делам. Мне, говорит, нужно срочно к главврачу сходить по поводу больничного! А то, сам понимаешь, чего не так напишут, потом больничный не оплатят.

Видеть, как взрослый, немолодой уже мужик трясется как осиновый лист перед приездом священника, было страшно и больно. Я смотрел на его бегающие глаза и трясущиеся руки, молчал и просто молился про себя. Что-то говорить было бесполезно.

Когда отец Олег приехал, в палате я оставался один. Он положил на больничную тумбочку крест и Евангелие и стал меня исповедовать.

– Денис, если бы вы были новичком в церкви, я бы ничего вам не сказал. Но вы не новичок, поэтому говорю: вы не задумывались о том, почему здесь оказались? Вас вот даже чуть к мертвым в морг не унесли, и это, знаете, совсем не смешно! Это страшно. Потому что дальше будет тьма адская и скрежет зубовный! И уже ничего нельзя будет исправить! Вы этого хотите?

Он волновался и искренне переживал за меня, добрый простосердечный отец Олег.

– Помните слова Господа, Который сказал: «Кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему»?

Когда я встретился с ним взглядом, слезы сами полились у меня из глаз. Он держал меня за руку и молчал. Вся моя беспутная, беспечная жизнь, со всеми ее мерзостями и оправданиями, вдруг встала у меня перед глазами, и я начал каяться в грехах, которые давно уже считал простительными и невинными. А теперь они лежали могильным камнем у меня на груди, так что было больно дышать.

После причастия и соборования отец Олег обнял меня, поцеловал, прижал к груди и тихо сказал:

– Спасайтесь, Денис! А я буду за вас каждый день молиться! Все будет хорошо! – и уехал. А я лежал, словно очнувшись от комы, и, как в первый раз, смотрел с радостным недоумением на желтые осенние тополя, освещенные солнцем, на пронзительное голубое небо и про себя молился: «Слава Тебе, Боже мой, слава Тебе!» – и не мог остановиться.

Как вернулся мой сосед по палате, я даже не заметил. Он предлагал заварить крепкого чаю и послать кого-нибудь за арбузом, но я его не слушал. Человек, которого чуть не унесли в морг, волновал меня гораздо больше, и с этим нужно было срочно что-то делать.

Бог знает, как нам помочь

После месяца стационара, когда казалось, что все плохое уже позади, в больнице на приеме у травматолога оказалось, что плохое только начинается: переломы не срослись, нога распухла и почернела. Осмотрев ногу, врач посмотрел сделанные только что снимки и сказал, что состояние мое таково, «что сказать плохо – это ничего не сказать» и если срочно не сделать операцию, мне грозит ампутация. Буквально неделю назад другие врачи заверяли меня, что скоро я буду играть в футбол, и от слов травматолога у меня потемнело в глазах. Единственным местом, где делали операции в таких сложных случаях, был Уральский институт травматологии имени Чаклина в Екатеринбурге. «Документы мы вам, конечно же, подготовим, но вот делать вам операцию или нет, будут решать врачи в Институте травматологии, заставить мы их не можем. У вас есть деньги, чтобы оплатить операцию?» Денег у меня не было, и взять их было негде.

Я пробовал занять у друзей и знакомых, но у всех были свои проблемы. Ходил к одному знакомому бизнесмену, владельцу большого завода, нескольких рынков и торговой сети, которому делал рекламу. Тот меня внимательно выслушал, картинно сокрушаясь и качая головой, а потом сказал:

– Давай я тебе костыли подарю! Хорошие, итальянские, у меня после аварии остались!

После этих слов мне так жить захотелось! Прямо до слез. Как человек, оказавшийся по горло в трясине, я надеялся, что Господь разрешит все чудесным образом, но железная логика и все обстоятельства свинцовыми гирями тянули на дно. Денег решительно не было, а еще нужно было собирать какие-то необходимые документы для институтских врачей, и никто не собирался идти мне навстречу. Естественный ход событий вел к неминуемой ампутации, все обстоятельства говорили, что люди не помогут. На сердце стало холодно и пусто, не было даже сил прочитать короткую молитву. После каждого безуспешного дня я возвращался домой, ставил костыли в угол, закрывался у себя в комнате, смотрел на любимые иконы и молчал. От этого молчания лики святых темнели, а воздух становился липким, как сажа. Вместо двух лепт вдовы я положил перед Христом свою разломанную ногу и ждал помощи.

Когда документы наконец-то были готовы, я позвонил своему другу, наместнику Крестовоздвиженского монастыря в Екатеринбурге игумену Флавиану (Матвееву), чтобы он обо мне помолился. Когда дозвонился, в трубке раздался шум моря и крики чаек – отец Флавиан как раз подплывал на пароме к Афону. Обстоятельно обо всем расспросив, он пообещал молиться обо мне у всех чудотворных икон Святой Горы, где доведется побывать.

– Даже не смей сомневаться и отчаиваться, – сказал отец Флавиан, – а спокойно готовься к операции! Я сейчас пойду ко всем великим афонским святым, буду просить за тебя Богородицу. И всех отцов, кого встречу, попрошу о тебе молиться! Денис, все будет хорошо! Скинешь эсэмэску, когда тебя возьмут на операцию, я перезвоню!

И положил трубку.

Отец Олег также не сомневался в успехе предприятия и на все мои сомнения просто сказал:

– Бог знает, как вам помочь, и обязательно поможет! Я буду молиться за вас за каждой литургией, а вы возложите все печали на Господа и ни о чем не волнуйтесь!

В Институт травматологии я приехал с рюкзачком на плече, где кроме зубной щетки и старого шлепанца лежал елей с соборования, просфоры, старенький, затертый до дыр молитвослов и две иконки: преподобной Марии Египетской и святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца, со святым праведным Симеоном Верхотурским и благословением его святой обители. А еще фотография моего духовного отца, схиархимандрита Власия. В обществе воинствующего капитализма набор более чем оптимистичный.

Принимавшая документы сестра очень удивилась, как можно собирать бумаги так долго, да еще когда запросто можно остаться без ноги, и качала головой.

– А может, вы вредный? – предположила девушка, подозрительно оглядывая меня с ног до головы. – Ой, а у вас с моей мамой день рождения в один день! – Холодный взгляд с ее лица смыла симпатичная улыбка, она потеряла интерес к моим бумагам, переложила их на соседний стол к доброжелательному академику, который вел прием.

– Чего такой сердитый? – поинтересовался тот, просматривая историю болезни.

Я пытался улыбнуться в ответ, но это получалось плохо, мешали мысли о прейскуранте перед входом в этот кабинет.

После заполнения всех бумаг я оказался на третьем этаже, где дежурная сестра определила меня в палату. Там я рухнул на кровать и стал ждать, когда ошибка выяснится, ко мне придут за деньгами, а потом выставят на улицу. Вместо этого появился доктор с папкой в руке, на которой крупными буквами было написано мое имя. Он задал мне дежурные вопросы, что-то быстро отмечая в папке, улыбнулся и сказал:

– Готовьтесь! Завтра вам первому будем делать операцию!

Лежавшие со мной в палате ветераны «Газпрома» и спортсмены, за которых уже заплатили большие деньги, переглядывались и спрашивали:

– Денис, кто ты такой? Почему тебе так быстро назначили операцию? Ты много им заплатил?

Оказалось, что они лежали здесь по неделе и больше и ждали своей очереди, а меня только приняли – и сразу на операционный стол. Если бы я рассказал им правду, меня сочли бы сумасшедшим, поэтому я молчал и глупо улыбался.

Когда до меня дошло, что все происходит на самом деле и это не сон, на меня снизошло такое блаженство, что, забыв обо всем на свете, я стал просто про себя молиться и не мог остановиться. Когда вечером с Афона пришло сообщение от отца Флавиана со словами: «Господи! Укрепи руки хирургов!», я даже не удивился.

На следующее утро, когда меня везли на операцию, я улыбался. Хирурги удивлялись такому странному поведению и спрашивали: «В чем дело?» Я говорил, что у меня сегодня день рождения, и улыбался еще шире. Мне хотелось их всех расцеловать.

Операция прошла успешно, и уже через неделю, в день празднования Казанской иконы Божией Матери, я был в Чимеевском мужском монастыре, за четыреста пятьдесят километров от Екатеринбурга, и молился перед чудотворным образом Казанской Чимеевской Божией Матери. И это тоже было чудо.

P.S. Я долго думал, как отблагодарить замечательных врачей, а потом привез в Институт травматологии икону святителя Луки (Войно-Ясенецкого), которую благословил мне друг, иеромонах Пафнутьева Боровского монастыря отец Иосиф (Королев). Перед ней он молился в своей монашеской келье долгими ночами, и лучший подарок для тех, кто каждый день борется за жизни людей, трудно было найти. И акафист, конечно, тоже привез. Получив икону святителя Луки, мой лечащий врач-профессор улыбнулся и сказал, что учился по учебнику святителя Луки, а потом отнес икону в ординаторскую и поставил на самое видное место.

Чай с конфетами

Вспоминаю одну давнюю историю, когда я делал газету «Покров» в миссионерском отделе Екатеринбургской епархии. Одна сердобольная женщина привела к нам замерзшую девушку-сектантку, которая раздавала листовки в центре города, призывающие вступать в секту корейского бога Муна. Его последователи бросали работу или учебу, переписывали на секту все свое имущество и становились добровольными рабами хитрого корейца. Жили в квартирах по двадцать-тридцать человек, почти не ели, почти не спали, изнуряя себя на тяжелой физической работе и проповедничестве. Через полгода такой жизни человек терял все свои социальные связи и навыки и становился похожим на говорящий овощ с горящими праведностью глазами. Эта девушка приехала в Екатеринбург из Перми и все свое время проводила на улице.

Она была истощена, плохо одета и простужена. Плохо понимала, что с ней происходит, и на все вопросы отвечала дежурными заученными фразами. В это время у нас гостили студенты из Уральского университета. Они окружили ее и с жаром стали доказывать, как плохо ходить в секту. Девушка слушала их, как Жанна д’Арк слушала своих обвинителей. А потом пришел руководитель миссионерского отдела отец Владимир Зайцев и сказал: «А давайте напоим нашу гостью чаем!» Он не говорил с ней о сектах и Муне, а просто угощал горячим чаем, печеньем и фруктами. Потом поинтересовался, почему она так легко одета, и попросил сотрудниц отдела подыскать ей какие-нибудь теплые вещи. А напоследок спросил, когда она разговаривала со своими родителями. Узнав, что девушка не общалась с ними уже больше года, отец Владимир предложил немедленно им позвонить. Просто скажите, что вы живы-здоровы, что у вас все хорошо. Знаете, как они будут рады вас услышать! Он усадил ее перед телефоном и уговорил позвонить. А потом проводил до дверей, вручив на прощание пакет с продуктами и одеждой. Через какое-то время девушка снова пришла, чтобы поговорить с этим священником. А потом вообще ушла из секты, восстановилась в институте, познакомилась с хорошим человеком и стала любящей женой и счастливой мамой.

На мой вопрос, что стало причиной таких перемен, она засмеялась и сказала: «Знаешь, когда отец Владимир вместо проповедей и увещеваний стал угощать меня чаем – это было что-то невероятное. Я ожидала, что меня сдадут в психушку, вызовут милицию или отругают, а тут чай с конфетами! Потом я думала об этой встрече и вдруг ясно поняла, что все, что когда-то я слышала о Христе, – правда. Что Бог – это любовь, и батюшка показал мне эту любовь. И когда я это поняла, моя жизнь изменилась».

Храм в сельском клубе

Храм в русской деревне, кроме того что был культовым священным местом, всегда был центром общественной жизни, где люди встречались, общались, отмечали праздники, обменивались последними новостями. Когда в деревню пришли люди в бескозырках, с красными бантами на груди и идеей построить новую счастливую жизнь без Бога, почти все храмы в деревне они разграбили и взорвали, а на их месте устроили Дома культуры и клубы, где по вечерам крутили кино и занимались самодеятельностью. Потом от людей с бантами в деревнях осталось разваленное хозяйство, пыльные пустые клубы с выбитыми стеклами и ржавые памятники вождю революции с протянутой рукой. И тогда люди вновь стали возрождать в деревнях храмы и с Божьей помощью восстанавливать жизнь вокруг. Про один из сельских храмов, где мне посчастливилось побывать на престольном празднике, я хочу рассказать.

На день рождения храма Рождества Иоанна Предтечи в деревню Четкарино, что в Свердловской области, мы ехали праздничным кортежем с тремя камышловскими настоятелями: впереди благочинный отец Павел, настоятель храма Покрова, на «Ладе-гранте», за ним настоятель храма Симеона Верхотурского в Обуховском отец Игорь на старенькой праворукой «Мазде», и замыкал торжественную процессию настоятель храма Сорока Севастийских мучеников отец Олег на любимом японском мотороллере. Мы ехали цветущими ухоженными полями, где не так давно рос только бурьян, а сейчас работали новенькие трактора на аккуратных зеленых грядах, убегающих за горизонт, мимо поклонных крестов у дороги, где было написано: «Русь Святая! Храни веру православную!», и все вокруг дышало радостью и покоем. Суровая российская действительность из новостей о разоренных, пустых деревнях потерялась в этих полях, и самая настоящая Святая Русь предстала перед нами во всей своей тихой первозданной красоте…

Четкарино – обычная уральская деревня, каких вокруг множество. Рядом Савино с храмом святой Параскевы Пятницы, который никогда не закрывался, и чудотворной иконой великомученицы, помолиться перед которой о рождении детей приезжают люди со всей страны. Храму в Четкарино повезло меньше – его большевики уничтожили, снесли все до фундамента, сделанного в форме креста, и заложили углы, чтобы даже ангелы не видели, что когда-то здесь славили Бога. На месте бывшего храма сначала было зернохранилище, а потом здесь устроили клуб, где проводили партсобрания и играли на балалайках.

Но Бог поругаем не бывает. И сейчас рабочие с молотками и колхозницы с серпами на барельефах с недоумением смотрят, как вместо того, чтобы петь и плясать, люди ходят сюда молиться Богу. Глядя на местных, и в других соседних деревнях, в Мартыновском, Красноярском и даже далеко на севере Пышминского района, стали организовывать православные общины и восстанавливать уничтоженные храмы. Потому что когда у соседа есть храм, все там по-божески и народ радуется, хочется так же. Добрый пример, он тоже, знаете, заразителен.

Возрожденный храм Иоанна Предтечи в Четкарино стоит в самом центре деревни: налево магазин, где можно с утра пораньше купить пива, направо хоккейный корт, волейбольная площадка и маленький унылый серый Ильич, на чей памятник давно никто не обращает внимания. Народу в храме – не протолкнуться, и большинство – женщины. Мужики с утра на работе, а бабы и дети за них молятся. Так было в седую старину, так это и сейчас.

Старожилы рассказывают, что в царские времена после литургии священник брал Святые Дары и шел причащать работников прямо в поле. Сейчас такого благочестия нет, но народ свой храм любит. Кругом цветы, вышитые накидки на образах, а под ногами домотканые половики. На входе для забывчивых хозяек висят расписные бабушкины платки, которые в большом городе продают модницам за большие деньги. И старинная памятная доска, оставшаяся от старой церкви. Церковь была большая, трехпрестольная, с высокой колокольней, знаменитая на всю округу. Сейчас здесь освящен только придел святых мучеников Флора и Лавра, а остальную часть занимает сельский Дом культуры. Но церковь именуется Иоанновской, потому что святой Креститель Господень здесь, любят его русские люди, молятся ему и почитают.

О народной любви к Иоанну Крестителю лучше всего скажут Иваны, которых на Руси называли в его честь. Рядом со мной на службе маленький Иоанн на руках молодой мамы. У него сегодня именины, и все тетки с бабушками тоже здесь, молятся за него, радуются. После праздничной литургии – крестный ход и освящение новой звонницы рядом с храмом. Всем народом деньги на нее собирали, копили, на себе экономили, в чем-то отказывали – и вот построили! Деревня небогатая и храм бедный, а колокольня такая, что и в большом городе не везде встретишь. Кто-то пожмет плечами и покрутит пальцем у виска, а я так скажу: пока русские люди могут себе позволить отдавать Богу не от щедрот, а от своей бедности две лепты евангельской вдовы, будет стоять Святая Русь и все у нас будет хорошо. Умом этого не понять, этого сердца, которое, может, и не знает всех молитв наизусть, и в богословских спорах отмалчивается, но любит Бога по-детски просто и, если надо, отдаст на свой храм последнее. Штаны новые не купит, а колокола отольет такие, что и ангелы на Небе удивятся.

Старики к звоннице подходят, смотрят, улыбаются. За ними целая группа малышей из детского сада вместе с воспитательницей. Им интересно и весело. Малышам сказали, что скоро колокола освятят и им разрешат в них позвонить. И теперь они ходят вокруг, пританцовывают от нетерпения. Самый маленький с серьезным видом начинает рассказывать друзьям, что когда звонят в колокола, то молитва летит до того места, где их слышно. Ведь не все возле храма живут, некоторые так далеко, что и не видно. А услышат, как зазвонят, и сразу бегут в храм. Удивленная воспитательница разводит руками, а малыш говорит, что они с родителями православные и ему об этом папа рассказывал.

Когда звонницу освятили, что тут началось! Все кругом стали друг друга поздравлять, христосоваться и радоваться. Первому звонить доверили настоятелю храма, отцу Дмитрию Мацарову, сияющему как именинник. Когда он ударил в колокола и первый радостный пасхальный звон полетел по округе, многие начали креститься, а бабушка рядом со мной стала вытирать счастливые слезы платочком. А потом все – и большие и маленькие – звонили, славили Христа и веселились. Батюшки с матушками, папы с малышами на руках, бабушки с внуками и довольные студенты с фотоаппаратами и рюкзачками за спиной звонили в колокола и радовались. А потом был пир, и поздравления, и волнующие трогательные слова не по бумажке, и большой праздничный концерт, и пронзительные старинные русские песни. Народ слушал, аплодировал, а некоторые были не в силах устоять и танцевали. И если бы я хотел рассказать о настоящей живой народной культуре, которая вся о Боге и любви к Небу, лучшего примера было бы не найти.