Текст книги "Письма с Прусской войны"

«Настал, наконец, сей достопамятный день!»[286]286
  Прозоровский 2004, 50.


[Закрыть] В три ночи Фридрих поднимается со своего кресла в комнатке на Нойдаммской мельнице (десятилетия спустя тогдашний мельник предпочтет не отдавать это кресло в музей, так как желает, чтобы «патриотическая реликвия» стала его смертным одром)[287]287
  Bertuch 1828, 50.


[Закрыть]. «Доброе утро, господа! Поздравляю, баталия выиграна!» – обращается король, нахлобучивая шляпу, к своим спутникам (скорее всего, впрочем, и это из репертуара «легендарной» истории. Звучит слишком красиво, да и в аутентичных источниках не упомянуто). Затемно, полчетвертого утра 25 августа, пруссаки выступают тремя колоннами, сопровождаемые местными лесничими, которые показывают дорогу на узких лесных тропах, восполняя несовершенство карт[288]288
  См. об этом: Масловский II, 81 второй пагинации.


[Закрыть]. От такой информации может зависеть исход баталии: незнание местности под Франкфуртом привело к ошибкам в диспозиции Фридриха и стало одной из причин разгрома пруссаков под Кунерсдорфом годом позже.

Еще в лесу колонны встречаются, конница перестраивается, к восьми часам утра при ярко сияющем солнце «синие» показываются вдали из‐за разделявшего армии леса. «Чуть утро осветило пушки, пруссаки тут как тут», – меланхолично рифмует поручик Лермонтов (Иван из 5-го Мушкетерского, вскоре, увы, убитый). «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» – говорит лицо прапорщика Толстого, тоже Ивана, из Новгородского пехотного на противоположном фланге. Этот отделается легким ранением. А Пушкин? Тоже есть, но не просто, а Мусин. Еще Бенкендорф, Раевские, Нащокин, Беллинсгаузен, барон Врангель и даже Ленин такой молодой (подпоручик, Александр). Все еще в одном фрунте, всё только начинается.

С восьми до девяти, нимало не препятствуемый русскими, неприятель разворачивается на Цорндорфском плато в ордер баталии и ставит батареи.

Слова «маскировка» в военном лексиконе еще нет и в помине. Солдаты Семилетней войны щеголяют в разноцветных мундирах. Армия Фридриха в традиционном синем – вернее, голубом, поскольку дешевая краска на униформе рядовых быстро выцветала[289]289
  Господа офицеры отличаются от выцветших рядовых и густотой синевы индиго. Изобретенная в начале XVIII в. «прусская синь» только получает распространение, см. в общем: Bleckwenn, Hans. Die friderizianischen Uniformen 1753–1786. Bd. 1–4. Osnabrück 1984. О материальной культуре прусской армии Семилетней войны: Füssel 2009 II.


[Закрыть]. Противостоящую им Российско-императорскую армию по идее следует обозначать как «зеленых». Однако на самом деле это скорее «красные», поскольку в жаркое время русские оставляют верхние кафтаны в полковом обозе и сплошь остаются в красных камзолах (№ 115, 116), благо ночи пока стоят «ясные и теплые»[290]290
  Bertuch 1828, 46.


[Закрыть].

Итак, «синие» против «красных», почти как на командно-штабных учениях или в игре «Зарница». Прусские егеря, правда, уже в неприметном зеленом. Но пройдет сто лет, прежде чем англичане начнут писать о гибельности своей, также красной, униформы и появится хаки. Тогда как французы будут щеголять в духоподъемных красных штанах аж до 1915 г.

Пока же утреннее солнце подсвечивает пруссакам, наступающим с юго-востока, идеальные мишени: плотные красные ряды русской пехоты со сверкающими штыками, среди которых стоят орудия на красных лафетах, с красными же зарядными ящиками. Спрятаться негде: действие разворачивается на жнивье, ибо, как и все остальные вокруг русского лагеря, Цорндорфское поле убрано русскими. Еще за день до баталии они обмолачивали зерно и пекли сухари (№ 3)[291]291
  «Солдаты при помощи обывателей снятую с поля рожь молотили и хлебом запасались» (ЖВД, 198). Как выглядела «помощь обывателей» на практике, см. № 116.


[Закрыть]. Барóчные дымки занимающихся там и сям в Цорндорфе пожаров обрамляют сцену. «Да тут ни одно ядро не пропадет!» – веселится рачительный Фридрих, окинув взглядом позиции неприятеля.

В деcятом часу первый прусский канонир, прищурившись, прикладывает фитиль. Пока ядро летит, у нас есть время, чтобы сказать еще несколько слов об обстоятельствах разгорающейся баталии.

Черная шутка топонимики: название деревни Zorndorf, переделанное из славянского корня, стало звучать по-немецки как «деревня гнева». Очень возможно и поэтому баталия в прусских реляциях была привязана именно к Цорндорфу, ибо в данном случае nomen est omen. По своей жестокости и эмоциональному накалу к этой битве меньше всего подходит распространенный для XVIII века термин кабинетной «войны в кружевах». Фридрих передает устно своим войскам утром перед баталией цветистым слогом: «Вам надлежит усердствовать о совершенном истреблении яиц, дабы из них не вылупился молодняк»[292]292
  Prittwitz 1989, 93.


[Закрыть]. «Пруссаки пардону не дают», – кричат друг другу «синие» в разворачивающихся колоннах.

Русские об этом узнают и отвечают тем же[293]293
  Tielke 1776, 153.


[Закрыть]. Поскольку в их позиции все пути к массовому отступлению отрезаны, они дерутся с мужеством отчаяния. Так, во всяком случае, звучит самый ходовой аргумент с прусской стороны для объяснения упорства неприятеля. С ним стóит быть осторожным: вряд ли рядовая масса армии представляет в деталях свое положение[294]294
  Аналогично – и, вероятно, вслед за пруссаками – А. Т. Болотов пишет про Гросс-Егерсдорф (1757): «Самая храбрость наших воинов была уже принужденной, и они поневоле принуждены были драться до последней капли крови, когда им не бежать, не ретироваться было некуда» (Болотов I, 541). Другой ходовой аргумент – что ведение войны вообще и манера русских драться до конца в частности являются, как и построение в каре, наследием русско-турецких войн, где «просить пардону» было бесполезно. См. ниже также фантастический аргумент в истории Семилетней войны Рецова о «православных шахидах».


[Закрыть]. Несомненно другое: обе армии находятся в состоянии аффекта. Российская армия проводит несколько тревожных дней в ожидании, ночью стоит во фронте под ружьем, конница не расседлывала лошадей (№ 78). За спиной «синих», пришедших с Фридрихом, многодневный марш всего с несколькими часами отдыха. Но и батальоны из корпуса Дона, которые действовали против русских до прибытия короля, вопреки его иронии про «чистеньких», тоже измотаны: «В продолжение четырех недель [до баталии] нам не разрешалось снимать ни камзола, ни башмаков, ни чулок»; «От слабости многие с лошадей на марше падали»[295]295
  Hoppe 1793, 180; ЖВД, 239, см. № 113.


[Закрыть].

Пруссаки вне себя от сожжения Кюстрина. Анонимный офицер из корпуса Дона рисует что-то вроде репетиции московского 1812 года, причем приличные дамы босиком в крестьянских телегах, похоже, особенно воздействуют на его воображение:

Перед нашими глазами горящий Кюстрин, по пути бесчисленное множество несчастных, лишившихся имущества, в слезах. Дамы из общества в неглиже, частью босиком, у многих осталось лишь то, что было на них […] Много крестьянских телег с дамами в мантильях, ночных чепцах, другие с куафюрами, все в отчаянии и горести. Деревни, дворы, риги и сараи заполнены беженцами. Родители, в страхе ищущие детей, и дети – родителей[296]296
  Аноним, лагерь при Блейене 19.08.1758 // OeStA. KA. FA. AFA. HR. Akten 664. 8. Bl. 1.


[Закрыть].

Поэт Эвальд фон Клейст жаждет крови: «Скоро, совсем скоро наступит жатва смерти. Русские созрели. Они превратили Кюстрин в груду камней. От участвовавших в этом деле войск не должно и костей остаться»[297]297
  Э. фон Клейст – И. В. Л. Глейму, лагерь у Диппольдсвальде 19.08.1758 // Ewald Christian von Kleist’s sämmtliche Werke. T. 1. B. 1803, 124.


[Закрыть]. Настрой дополняют сообщения, да и личные впечатления об «эксцессах» русских иррегулярных частей, вкупе с голодом и жаждой.

Стоят многодневные «жары» – как и во все эти военные лета, которыми отмечена жаркая и засушливая середина XVIII в.[298]298
  См.: Смилянская 1998, 167–168. Начало кампании зимой 1758 г. отмечено «неимением снега» (Коробков 1948, 230). Летом 1758 г., как и в предыдущем году, в Москве проходят крестные ходы о прекращении засухи (Скворцов 1914, II, 642).


[Закрыть]. В глаза бьет немилосердное августовское солнце, летит дым от пороха и подожженных деревень; там и тут взрываются зарядные ящики. Дело происходит на землях «песочницы Европы», как называют эти прусские земли. Сгущающаяся пыль из-под копыт лошадей заставляет всадников «проскакав с пятьдесят шагов, останавливаться и осматриваться, где ты находишься»[299]299
  Из письма родным Леопольда Иоганна фон Платена, шефа драгунского полка Юнг-Платен, от 30.08.1758 (Generalstab 1910, 122).


[Закрыть]. Вообще дым и пыль объясняют многие непредсказуемые движения и поступки этого дня. В доброй половине рапортов и пруссаков, и русских находятся пассажи вроде «в превеликой пыли… много ездя найти не смог»[300]300
  Бранденбург 1898, 298 (рапорт артиллерии штык-юнкера Ивана Колпакова, потерявшего своего командира).


[Закрыть] или «…мы огляделись, и после того как пыль улеглась, не обнаружили другую половину нашего корпуса»[301]301
  Kalkreuth 1839, 31 четвертой пагинации.


[Закрыть]. Насколько ветер с пылью и дымом досаждал участникам баталии, видно из того, в чем потом обвиняют главнокомандующего Фермора: «Лютеран, генерал командующей, армию поставил под ветер и всю погубил»[302]302
  Яковлев 1998, 81. Фермор пишет о «великом дыму по причине бывшего на нас ветра» (Реляция 15.08.1758 // Коробков 1948, 334). Про «несносные жары» этого лета, сопровождаемые такой пылью, «что ни неба, ни земли видеть не льзя было», единодушно сообщают русские и прусские источники (ЖВД, 239; Füssel 2009 I, 321). Русский двор, вопреки обыкновению, остается еще на весь сентябрь в Петергофе.


[Закрыть]. На самом деле и с другой, прусской, стороны положение не особо лучше: «Неприятель зделал такой дым и жар, что часто и руки пред собою видеть нельзя было» (№ 111).

Начинается двухчасовая артиллерийская дуэль. Петр Панин пишет «1 час и 55 минут» (№ 4), и это в высшей степени характерно. Часы – вообще отдельная и большая тема. Все в эту эпоху подчинено принципу регулярства. Обладание часами, как и умение фиксировать пространство на планах и картах, – органичная привилегия подданных регулярного государства, механизм которого подобен часовому. И даже больше – мира, «заведенного» Великим Часовщиком[303]303
  Ср. известный совет Лейбница Петру I об учреждении коллегий: («Как в часах одно колесо приводится в движение другим, так и в великой государственной машине…» и т. п. И тогда «стрелка жизни непременно будет показывать стране счастливые часы» (Герье В. Отношение Лейбница к России и Петру Великому по неизданным бумагам Лейбница в Ганноверской библиотеке. СПб. 1871, 197).


[Закрыть]. Наличие часов – это и признак, и фактор того, что время из церковного становится «государственным» и личным[304]304
  См.: Живов В. М. Время и его собственник в России раннего Нового времени (XVII–XVIII века) // Idem (ред.). Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени. М. 2009, 27–101.


[Закрыть].

«Тайминг» наряду с измерением пространства определяет автобиографику этого периода, и особенно это характерно для военных «юрналов». Время – критерий социального положения. Для простых жизней «ненужная дробность»[305]305
  Лапин В. В. Петербург. Запахи и звуки. СПб. 2009, 110.


[Закрыть], которая фиксируется много что по годам. Тогда как дни, часы и уж тем более минуты – маркер светского (на монастырских часах, как в Спасо-Евфимиевом монастыре в Суздале, нет минутных стрелок) и привилегированного социального положения. «Надобно помнить, в чем есть нужда и не упущать ни минуты», – наставляет управляющего командующий артиллерией К. Б. Бороздин (№ 33). Хронометраж – символ статуса[306]306
  12-летний Павел Демидов просит отца прислать главный «гаджет» эпохи, так как «я уже часто спрашеван от многих был: для чего я часов у себя не имею» (Демидовы 2006, 65). Брат молодой кн. Е. Р. Дашковой Александр Романович Воронцов обещает по ее просьбе заказать часы в Лондоне (А. Р. Воронцов – Е. Р. Дашковой, Лондон 6/17.08.1762 // АКВ V, 159); на масленичный карнавал в Петербурге в 1761 г. в лотерею разыгрываются золотые часы (АКВ IV, 462) и т. п.


[Закрыть], объект вожделения купчиков вроде Ивана Кулибина, который пока чинит чужие механические часы в Москве, и дьячков вроде Герасима Скопина, мастерящего себе самодельные солнечные[307]307
  Кулибин И. П. Мое жизнеописание [1769] // РС 1873, XI, 734–737; [Скопин Г. А.] Дневная записка пешеходца – cаратовского церковника из Саратова до Киева по разным городам и селам [1787] // Саратовский исторический сборник. Т. 1. Саратов, 1891, 41–74.


[Закрыть].

Часы – приоритетный объект реквизиции у пленных: по негласному закону войны они отдаются в первую очередь вместе с кошельком и офицерским шарфом (№ 81)[308]308
  «Nach Kriegsmanier die Schärpe, Börse und Uhr an seinen Überwinder abgeben» («По обычаю войны отдать победителю своему шарф, кошелек и часы» (Briefe preußischer Soldaten 1901, 14).


[Закрыть]. Так что офицер – человек с часами не в меньшей степени, чем человек с ружьем. Здесь и сейчас, под огнем прусских батарей, время сжимается, и за пять минут в этом аду многое может произойти. Офицеры то и дело справляются по своим «томпаковым, насеребреным в Кениксберхе» (№ 81), сколько это уже продолжается и скоро ли конец. Но канонада продолжается.

На артиллерию возлагают особые надежды с обеих сторон. Главный стратег и создатель Обсервационного корпуса П. И. Шувалов вообще считает инфантерию только прикрытием для своих чудо-орудий[309]309
  «Корпус должен биться и победу свою достать действием артиллерии, а полки в такой позиции построены были, чтобы единственно для прикрытия артиллерии служили» (Масловский II, 111 второй пагинации).


[Закрыть]. Но и в Пруссии артиллеристы выросли во мнении Фридриха II. Ввиду неизбежных потерь при фронтальной атаке русских он стремится минимизировать их артподготовкой, ибо «ничто не устоит против канонады»[310]310
  Catt 1884, 356. Фридрих инструктировал, например, гр. Дона: «Поскольку артиллерия стала ужасно модной, на том крыле, где вы атакуете, следует организовать батареи из тяжелых орудий и гаубиц» (Фридрих II – гр. Дона, Грюссау 02.04.1758 // PC XVI, № 9887).


[Закрыть]. Артиллерия должна восполнить ухудшающиеся боевые качества прусской пехоты, сильно поредевшей за два года войны и разбавленной сомнительным контингентом пленных и новонабранных.

Эта дуэль проиграна русскими подчистую. При расстановке артиллерии, которой в том числе занимался лично Фермор[311]311
  Муравьев 1994, 45.


[Закрыть], допущены фатальные просчеты. Большая часть орудий была размещена первоначально на левом фланге в рядах ОК, поскольку отсюда до обходного маневра Фридриха ожидался основной удар[312]312
  Рапорт инженер-полковника И. Ф. Эттингера (Бранденбург 1898, 297), занимавшегося земляными работами.


[Закрыть]. Пруссаки же распределили свои тяжелые орудия (подвезя их дополнительно из Берлина и Кюстрина) по всему фронту[313]313
  Армии располагали примерно равным количеством орудий: (175–180 с российской стороны против 193 с прусской), однако в последнем случае 117 – крупных калибров (Бранденбург 1898, 281–282, 296; Generalstab 1910, 461, 464; Dohna 1783, 26).


[Закрыть]. Артиллерией у «синих» командует полковник Карл Фридрих фон Моллер, прусский Бонапарт эпохи Тулона. Во многом именно его удачной расстановке орудий Фриц обязан своими победами при Лобозице и Росбахе, его «гению» он доверяет так же, как коннице Зейдлица. Но заслуга Моллера не только в удачной расстановке. Прусская артиллерия несравненно более мобильна: их батареи при необходимости перемещаются по полю взад и вперед между фронтами противоборствующих сторон и от фланга к флангу в зависимости от складывающейся ситуации, даже рискуя при этом подвергнуться атаке неприятеля[314]314
  Bericht 1758, 420–421.


[Закрыть].

Тогда как у русских, из‐за недостатка лошадей и плохого состояния имевшихся, почти половина орудий Обсервационного корпуса была вообще оставлена на марше, а количество зарядов ограничено ста выстрелами на ствол[315]315
  Записка В. В. Фермора с ответами на опросные пункты Конференции, 25.02.1759 // Яковлев 1998, 87; Масловский II, 169.


[Закрыть]. Орудия «красных» оживают со значительным опозданием, вызванным перетаскиванием их с места на место при перемене фронта[316]316
  Mitchell II, 45: «They (the Russians. – D. S.) had a prodigious quantity of artillery, though it began to fire much later, than the Prussian».


[Закрыть]. Из-за этого же пушки, стоя на ровном поле, оказываются совершенно беззащитными перед «кавалерийской фурией» и «наглой атакой инфантерии»[317]317
  Из мнения К. Б. Бороздина об итогах Цорндорфа (Бранденбург 1898, 308) – после чего он рекомендует впредь каждому расчету иметь лопаты и окапывать орудие.


[Закрыть]. В ходе битвы, при перебитой прислуге и лошадях российская артиллерия быстро оказывается обездвиженной. «Отвозные» команды, назначенные для перевозки орудий, и солдаты прикрытия их бросают[318]318
  «По причине ‹…› разбежавшихся, данных из полков для повозки, солдат ‹…› и свести оную (артиллерию. – Д. С.) было некому» (Масловский II, 217 второй пагинации). См. также: Бранденбург 1898, 307.


[Закрыть].

Первоначально разница в дальнобойности артиллерии была в пользу русских: из своих единорогов они могли обстрелять пруссаков, когда их линии только начали сближаться с нашими. Тогда как прусские ядра не долетали до «красных» (один из командующих артиллерией, Корнилий Бороздин (№ 32–36), сообщал, как ядра падали перед его лошадью). Заметив это, «синие» стали прибавлять в заряды пороха, переменили «авантажные места» – и дело пошло[319]319
  Бранденбург 1898, 294–295.


[Закрыть].

Едва заметное глазу возвышение местности в несколько метров около Цорндорфа, которое русские собирались, но не успели занять, дало прусской артиллерии дополнительные выгоды. Сообщение о прусском ядре, поразившем «в одном гренадерском полку 42 человека», остается на совести Тильке. Но и другие очевидцы пишут, как пруссаки вырывали «картечными выстрелами по целому плутонгу»[320]320
  Tielke 1776, 98; Прозоровский 2004, 50.


[Закрыть]. А в одном из наших писем одно и то же ядро сносит голову раненому гренадеру и убивает обоих его сопровождающих (№ 28). На первом этапе баталии пруссаки смогли нанести существенно больший урон российским войскам, оставаясь почти вне поля видимости последних: «Кроме неприятельских шляп едва видеть что было можно»[321]321
  Костюрин 1759, 355; Принц Карл, 119; Hartmann 1985, 178.


[Закрыть]. По словам самих пруссаков, «их щастие при баталии было, что российская артиллерия болшею частию переносила или недоносила»[322]322
  РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 114. Ч. 3 (5). Л. 276–276 об. (Скаска явившегося из полону жида Йозефа Гирша, 19/30.09.1758). Гирш был пленен в день баталии вместе с кн. Антонием Сулковским (№ 109–111).


[Закрыть].

Именно драматическое начало баталии, как мы увидим, произвело и наибольшее впечатление на авторов писем: «Был дожьжик ис 90 пушек 12 и 18 фунтовых» (№ 44); «Когда был страх, то пушечныя ево ядры. Очень от них у нас урон был велик» (№ 78).

Наконец «ровно в 11 часов» к канонаде присоединяется пальба «из мелкого ружья»[323]323
  Neudammer Magistrat 1926, 196.


[Закрыть]. Русские слышат из‐за дыма сначала бой барабанов, потом полковых гобоистов, играющих хорал «Ich bin ja Herr in Deiner Macht»[324]324
  Теге, 1123. Под полковыми «гобоистами» в прусской армии подразумевались, кроме собственно гобоев, трубачи и фаготы (Möbius 2008, 262).


[Закрыть]. Это прусский авангард под командованием генерал-лейтенанта Генриха фон Мантейфеля атакует правое крыло русских, где по прихоти судьбы командует бригадой другой, «наш»» Иван Мантейфель[325]325
  Иван Мантейфель-Цеге, см. о нем № 102.


[Закрыть]. Первоначальная цель Фридриха, сосредоточившего на этом фланге основную мощь для атаки в три линии[326]326
  Tempelhof 1785, 232–233. Инструкция Фридриха II перед битвой опубликована в: Donnersmarck 1858 II, 78–80 («Атакует одно крыло, другое остается полностью незадействованным»).


[Закрыть]: разбив на этом фланге русских, загнать всю их армию в близлежащие болота.

До сих пор Фридрих вполне чувствовал себя в роли драматурга, определяющего декорации и игру в пьесе. Однако уже здесь начинаются случайности, которых «Федор Федорович» опасался накануне. Обходя зажженный казаками Цорндорф, часть пруссаков отстает и не может выполнить диспозицию короля. Их гренадеры авангарда и первая линия пехоты перемешиваются друг с другом и, расстреляв патроны, остаются без поддержки. Из-за плохой видимости и попавшейся по пути рощицы наступающее крыло пруссаков расходится под углом друг к другу и размыкает фронт. В результате атакующие силы пруссаков вместо сжатого кулака распылены. Образуется брешь, чем не могут не воспользоваться русские.

Расстреляв запас патронов, до того, по словам хроникеров, безмолвные[327]327
  См., например: Теге 1864, 1123 («русские стояли неподвижно и тихо»). Тишина во фрунте – беспрекословное требование устава как один из атрибутов регулярности («что бы салдаты […] не толькоб не говорили, но и никакого шуму не делали», Описание пехотного полкового строю 1755, 51).


[Закрыть] (а в реальности, надо думать, сквозь зубы матерящие «лютерана») полки первой линии «красных» «с криком Ara (Victoria)»[328]328
  Tielke 1776, 99; № 4. Насколько могу судить, свидетельство Тильке (пусть и изданное в 1776 г.) – одно из первых об употреблении этого боевого клича именно в сухопутной армии. На флоте «ура» фиксируется еще в начале XVIII в. (Сенявин Н. А. Морские журналы Наума Акимовича Сенявина, 1705–12 годов // Записки Гидрографического департамента Морского министерства. СПб. 1852. Ч. 10, 338 et passim). Русские уставы знают только «гузе» для моряков (в Семилетнюю войну см.: Коробков 1948, 137). Поясняющие скобки Тильке также подразумевают, что саксонец с этим обычаем незнаком, хотя никто еще не считает его чисто русским. Английские, а позднее и немецкие источники второй половины XVIII – первой половины XIX в. фиксируют употребление Hurrah! во множестве.


[Закрыть] идут в штыки. То ли по приказу П. И. Панина, то ли сами собой[329]329
  Муравьев 1994, 44 и Прозоровский 2004, 50–51 противоречат друг другу, сам Панин (№ 4) настаивает на стихийном варианте.


[Закрыть]. Поскольку атака закончилась разгромом, поражение и в этом случае останется сиротой – в отличие от аналогичного случая годом ранее при Гросс-Егерсдорфе. Когда неожиданный прорыв резервов через лес решил там исход битвы, «отцом» победы назначают постфактум без каких бы то ни было документальных доказательств Петра Александровича Румянцева. Общий ход и этого, и Цорндорфского сражения ясно говорит о другом: в критические моменты, особенно при атаке, армия пока далека от «регулярства» и подвержена стихийным порывам. Перелом тут наступит только со следующего 1759 г.

Пока же натиск «красных» легко обращает пруссаков в бегство; драгуны бригадира Гаугревена поддерживают порыв. Около полдвенадцатого неприятель «в конфузию пришел»: захвачены несколько прусских передовых батарей, попадает в плен флигель-адъютант Фридриха II граф Шверин, командующий этим крылом генерал-лейтенант фон Каниц ранен, потери пруссаков достигают половины состава[330]330
  Generalstab 1910, 167.


[Закрыть].

В результате этой атаки разомкнут, однако, и русский фронт. На увлекшихся и потерявших строй русских из‐за лощины обрушивается самая страшная в прусской армии сила, тяжелая кавалерия под командованием Фридриха Вильгельма фон Зейдлица. В этом месте в прусском повествовании наступал апогей патриотического пафоса. Голос гимназического учителя достигал звенящей ноты, когда он рассказывал, как король несколько раз посылал адъютантов к Зейдлицу с приказом об атаке, напоследок пригрозив, что тот ответит головой. Бледный стоял тот, но гордый: «Скажите королю, после битвы моя голова в его власти, а пока я волен ей распоряжаться, как считаю нужным на королевской службе»[331]331
  См.: Seydlitz 1834, 78–83. Одна брошюра так и названа: «Битва Зейдлица при Цорндорфе» (Schneidawind F. J. A. Die Seydlitz=Schlacht bei Zorndorf. Neuhaldensleben 1843).


[Закрыть]. «Seydlitz wartet und Seydlitz wacht, / An strahlt ihn der Ruhm, er steigt zu Pferde, / Hundert Schwadronen, es donnert die Erde…»[332]332
  «Зейдлиц медлит, Зейдлиц выжидает / Озаренный лучом славы, садится в седло / Под сотней эскадронов гудит земля…» (Из баллады Теодора Фонтане «Зейдлиц и бургомистр Олау», 1888–1889).


[Закрыть]. «Пронеслось шорохом: – Зейдлиц кинул трубку!.. – Он кинул трубку!.. В суровом, грозном и величественном молчании полки понеслись на русскую пехоту»[333]333
  Последнее из романа «Цесаревна» (1932) Петра Николаевича Краснова, через 15 лет повешенного в Лефортовской тюрьме за сотрудничество с немцами.


[Закрыть].

Оставим в стороне вопрос, какую такую трубку – бросая ее, Зейдлиц якобы давал сигнал к атаке – можно было разглядеть в цорндорфской пыли и дыму. Вообще подозрительно, если в баталии, в которой «как в никакой другой было наделано столько ошибок»[334]334
  Retzow 1804, 325.


[Закрыть], где все для обеих сторон шло не так, вдруг попадается перфектно сыгранный акт.

Наведем лорнет: в отличие от бесспорной роли кавалерии для исхода битвы в целом, нарисованная стройная композиция никем из непосредственных свидетелей не подтверждается. Дотошные прусские военные историки, сверяясь с местностью, сомневались в драматической сцене уже потому, что скорость развития событий никак не согласуется с расстояниями на поле боя и расстановкой фигур на нем. Предполагая, что Зейдлиц атаковал без всякого на то приказа короля – тоже то есть без особого «регулярства», спонтанно, как и русские[335]335
  Wengen 1894, 172.


[Закрыть]. Сам Зейдлиц, неумеренный не только в обуздании лошадей, умер вскоре после войны от сифилиса и воспоминаний не оставил. Известны лишь мемуары главного адъютанта кирасиров лейб-гвардии, Фридриха Адольфа гр. фон Калькройта. Поздние, местами путаные и дошедшие только в переводе – оригинал был издан на французском для семейного пользования и мне недоступен – они все же явно аутентичны в деталях. И дело рисуется в них несколько иначе.

Утро Цорндорфа якобы началось для Зейдлица с неудачной атаки на русскую пехоту. Собрав командующих своими тремя кирасирскими полками, он объявил им, что баталия проиграна, он не может приказать атаковать, но ждет общего решения. Полковники высказались за атаку. Поскакали. По пути нам попадаются: человек 20 русских кирасиров, «которых, естественно, изрубили» (zusammengehauen, – восторженно брызгает старческое перо). Затем прусский пехотный полк, удалявшийся на шагу с поля баталии «с перевернутым дулом вниз ружьем, по тогдашнему обыкновению при смене караула». Затем «большая канава» (Цабернгрунд). Кто-то перескочил ее, кто-то стал огибать по окольной тропе. Получается то же, что и с предыдущей атакой прусской пехоты. Из-за «чрезвычайно сильной пыли» кавалерия теряет друг друга из виду: часть с Зейдлицем во главе действительно атаковала русских, тогда как другая очутилась уже около часу дня совсем в другом месте, на противоположном фланге и оставалась затем не у дел[336]336
  Kalkreuth 1838, 30–33 четвертой пагинации.


[Закрыть].

Но пусть и так, частью, не столь стройно, все же несомненно, что конница Зейдлица сминает «тонкую красную линию». Тогда, в свою очередь, наш «правой фланг пошел на ретираду»[337]337
  Яковлев 1998, 82.


[Закрыть]. Хаос, похоже, усиливается тем, что вторая русская линия за дымом и пылью не разбирает бегущих на них обратно из-под сабель Зейдлица и дает по ним залп[338]338
  См. № 112, хотя Армфельт явно сгущает краски. Если сам этот факт имел место, маловероятно, чтобы жертвы «дружественного огня» могли превышать потери из‐за огня пруссаков. Приведу, тем не менее, свидетельство того же Калькройта: неделю спустя обходя поле баталии, тот отмечал, что большинство русских якобы погибли от ружейного огня. Уже после войны принц Карл Саксонский уверял Калькройта, что из‐за перестроения русского ордера баталии на 180 градусов в какой-то момент «с криком „Да здравствует Государыня!“» некий командир батальона приказал-де дать залп по своей первой линии (Kalkreuth 1838, 38). Цену свидетельствам принца Карла, однако, мы уже знаем. В то же время в высочайшем указе после баталии негодуют на «стрелявших без разбору», в том числе по своим, бегущих солдат (Коробков 1948, 343).


[Закрыть].

Поскольку на правом фланге в рядах главной армии находится высшее командование в лице Фермора, штабы и пришлые волонтеры, они также захвачены бегством. Некоторым, как австрийцам с Сент-Андре и принцу Карлу Саксонскому, секретарю Фермора Никифору Шишкину, злополучному квартирмейстеру Андрею Ирману[339]339
  Румянцев 1953, 183, см.: № 65–66.


[Закрыть] удалось переправиться через преграждавший дорогу Митцель.

Еще в разгар дня (25 августа. – Д. С.) между деревнями Квартшен и Дермитцель к ручью подошел сильный эскадрон красных гусар, которые очевидно прикрывали бегство некоего высокопоставленного лица, и до баталии сопровождаемого красными гусарами. Все они направились через ручей, однако на его болотистых берегах по обеим сторонам много лошадей застряло[340]340
  Nachrichten 1759, 795. Судя по красным доломанам, речь идет об эскадроне Венгерского гусарского полка – который остальным составом был в дивизии Румянцева (Масловский II, 212 второй пагинации). Этот эпизод упоминается в австрийской реляции о Цорндорфской баталии волонтера, бежавшего вместе с принцем (Hartmann 1985, 179). Сам принц Карл сообщает в реляции о своих 13 заводных лошадях, которые завязли в болоте (N 1287, Bl. 145RS).


[Закрыть].

Уже в сумерках, после стихшей канонады, жители одной из деревень округи видят, вероятно, ту же кавалькаду всадников, прихвативших местного проводника, чтобы тот показал им дорогу на север к Румянцеву[341]341
  Bertuch 1828, 52.


[Закрыть]. Принц Карл со свитой и примкнувшими бегут в Зольдин. Далее кто-то, как Шишкин с Ирманом, подался к Румянцеву, кто-то, как наш претендент на курляндский престол, боясь прусских отрядов, бежит аж в Дризенскую крепость с ее сильным русским гарнизоном – почти в 100 километрах на восток от Цорндорфа! Откуда в свите принца собираются уже было сообщить миру «печальнейшее и ужаснейшее известие об армии, от которой столь многого ждали», но вовремя узнают, что слухи о гибели РИА преувеличены. К армии принц вернулся лишь через четыре дня после баталии[342]342
  Согласно той же реляции принца Карла в Варшаву (N 1287, Bl. 145RS–146RS). См. краткую реляцию о баталии гр. Сент-Андре из Дризена от 27.08.1758: OeStA. HHStA Kriegsakten 371. A. Bl. 304. Цитата из письма наставника принца Карла ген. – майора Лашиналя от 27.08.1758 из Дризена (OeStA. HHStA Kriegsakten 370. A. Bl. 33).


[Закрыть].

Другие выжидают, возвращаются обратно, не имея карты, многие блуждают по окрестностям или попадают по пути в плен к «прусским мужикам». Офицеры оказываются между двух огней: оставшись на этом берегу Митцеля, они – особенно остзейцы – рискуют попасть под горячую руку собственным солдатам. Как, к примеру, ротмистр Кирасирского полка Франц Брукендаль, порубленный «в пьяном образе» кирасиром Козьмой Сергеевым[343]343
  РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1665. Ч. I (2). Л. 108.


[Закрыть]. Покидая же поле битвы, велика вероятность попасть под «дубину прусской народной войны»[344]344
  «Генералитет и штап– и обер-офицеры побежали через лес, болото и чрез реку, где многие на той стороне реки [Митцеля], также и плывущих по реке, били мужики» (Яковлев 1998, 84). См. также: Nachrichten 1759, 794–795 и Румянцев 1953, 183: «[Прусское] крестьянство […] где только и чем бы можно, людей наших истреблять стараютца».


[Закрыть]. Отсюда характерная особенность реляций о потерях при Цорндорфе, выдающая масштабы «смятения»: большое количество среди обер-офицеров, особенно младшего звена, «безвестно пропавших». Помимо того, что «пропалые» числятся вместе с убитыми, отдельно ведомость упоминает еще и безвестно пропавших по репортам от полков – 33 младших офицера от поручиков до прапорщиков, корнетов и штык-юнкеров![345]345
  ЖВД, 235–237.


[Закрыть] Ни в одной битве Семилетней войны такого и близко нет.

Есть сведения о том, что бегущих с поля встречали около ручья Митцель «заградотряды»:

Les genereaux russes indignés contre les fuyards firent border le marais par notre propre infanterie pour les obliger de se former et retourner a la charge, ils ont si bien obei que pendant toute la nuit le petit feu a continué avec vehemence ‹…› Samedi matin tous les fuyardts (sic!) de la gauche s’etant formes la nuit, recommencerent la bataille a six heures du matin, et repousserent l’ennemi avec un courage heroique…[346]346
  N 1287, Bl. 145RS-146 («Русские генералы, негодуя на беглецов, выставили против болота (ручья Митцель. – Д. С.) нашу собственную пехоту, чтобы заставить их построиться и вернуться к своей должности, и они (беглецы. – Д. С.) повиновались настолько, что в продолжение всей ночи продолжилась ожесточенная перестрелка из мелкого ружья […] В субботу утром (15/26-го августа. – Д. С.) все беглецы левого крыла, построившись ночью, в шесть утра продолжили сражение и с героической храбростью прогнали неприятеля» – франц.).


[Закрыть]

Однако источник – реляция того же принца Карла Саксонского в Варшаву – доверия не вызывает, поскольку составлен беглецами задним числом, изобилует неточностями и единичен. Никаких других подтверждений ни у русских, ни у пруссаков этому не имеется.

Сам Фермор легко контужен; согласно некоторым свидетельствам, окружен прусской кавалерией, лишь чудом избежал пленения[347]347
  Яковлев 1998, 82.


[Закрыть]. Перекрестные данные противоречивы: по одним, командующий с сильным прикрытием проследовал около полудня в Фюрстенфельде (это, кстати, могло бы объяснить, почему в своей первой реляции о битве Фермор помещает баталию именно там, в 10 км от реального ее места)[348]348
  Neudammer Magistrat 1926, 197.


[Закрыть]. По другим, и их все же большинство, не бежал-таки, но укрылся в лесу рядом с полем битвы где-то на левом крыле. Скорее всего в окрестностях хутора Квартшен, хотя некоторые источники упоминают фольварк Бирк(ен)буш на другом конце поля, где в начале баталии стояла кавалерия пруссаков[349]349
  Schaefer 1870, 100. «Тут случилась быть маленькая деревня» (Муравьев 1994, 45). Даже критически настроенные против Фермора австрийцы подтверждают, что генерал-аншеф остался в лесах, окружавших Цорндорфское поле – правда, по их мнению, только потому, что ему не удалось вопреки своему намерению переправиться на другой берег Митцеля (Hartmann 1985, 179).


[Закрыть], и вновь появился непосредственно перед войсками лишь ближе к вечеру.

Находясь на опушке, куда стекались раненые и отступила часть малого обоза, командующий пытался оттуда наладить управление войсками. Но «рассеяние» охватило не только солдат, попадались и пьяные офицеры. Насколько к тому моменту субординация нарушена, иллюстрирует эпизод, когда «один афицер, подскоча к нему (Фермору. – Д. С.) с пистолетом, и, браня ево матерно, покушался застрелить, и ежели б не унял князь Александра Михайлович Голицын (затем, однако ж, сбежавший к Румянцеву. – Д. С.), то б, конечно, с ним это нещастие последовало»[350]350
  Муравьев 1994, 45. Ср. в деле бригадира Стоянова: «Съехался бы с ним (Фермором. – Д. С.) и застрелил…» (Яковлев 1998, 81).


[Закрыть].

Находившийся на той же опушке леса и слегка задетый пулей генерал П. И. Панин также оставил поле боя. Иллюстрацией этого эпизода в биографии будущего победителя Пугачева может служить не только дело бригадира Михаила Стоянова, вместе с которым Панин даже вроде бы собирался ехать сдаваться пруссакам в Кюстрин[351]351
  Там же, 83. Ср.: Масловский II, 267–269 второй пагинации; Юсов 1999, 74–75; Принц Карл, 120.


[Закрыть], но и публикуемый (№ 4) обратный перевод его реляции И. И. Шувалову. Сама эта реляция, которая, попав в руки пруссакам, сильно подпортила русские позиции в пропагандистской войне, явно преследовала и цель загодя (перед дознанием Конференции, вскоре последовавшим) отвести обвинения в оставлении поля битвы. На фоне бродящих по окрестностям волонтеров и генералов поведение Фермора представляется куда менее предосудительным, чем это традиционно рисовалось с позиций «борцов с немецким засильем» («первым – увы! – собрал манатки Вилим Фермор»)[352]352
  Пикуль В. Пером и шпагой // ПСС. Т. 8, М. 1995, 234.


[Закрыть].

На самом поле боя только выучка и стойкость старых русских полков предотвратили их полный разгром. Сбившись в «кучи» спиной к спине по дюжине человек[353]353
  Также форма солдатской самодеятельности: уставного построения подобной формы не предусматривалось, однако это был традиционный способ русской пехоты отбиваться от кавалерии вне каре, в том числе еще полвека спустя (Ульянов И. Русская пехота в Отечественной войне 1812 года. М. 2013, 72).


[Закрыть], русские пехотинцы отбивались от конников Зейдлица, но не бежали. Накал действия достигает в этой части высшего драматизма. Покинутые прикрытием, с поредевшей убитой или разбежавшейся прислугой, с перебитыми лошадьми русские артиллеристы первой линии остаются один на один с несущейся на них лавой прусской конницы. Поручик Михаил Хрущов[354]354
  Хрущо(е)в Михаил (Яковлевич?) (1736–?), из московских дворян (Феофанов II).


[Закрыть] стреляет из двух своих «секретных» гаубиц в таком темпе, что ствол одной из них разорвало; из восемнадцати его людей с ним остается всего двое. Из оставшейся гаубицы они ведут огонь до последней возможности, но не могут втроем откатить орудие, и его захватывают пруссаки[355]355
  На П. И. Шувалова самоотверженность его артиллеристов впечатления не производит, и Хрущова с остальными велено в наказание «употреблять без очереди в партии и командирования» (Бранденбург 1898, 289).


[Закрыть].

Однако и прорвавшиеся за фрунт прусские эскадроны остаются без всякой поддержки своей рассеянной пехоты. Здесь их встречает жестокая пальба артиллерии русской второй линии, остававшейся на месте. Конница вынуждена отступить, по отдельным сведениям какая-то часть ее даже была окружена и частично уничтожена[356]356
  Прусскую кавалерию «несколько раз окружали сражавшиеся с величайшей стойкостью [русские] пехотинцы, но она каждый раз прорубала себе выход […] Однако победа была куплена дорогой ценой: гусарский полк Цитена только ранеными и убитыми потерял 21 офицера» (Blumenthal L. J. L. von. Lebensbeschreibung Hans Joachims von Zieten, Königlich-Preussischen Generals der Kavallerie. Berlin 1806, Teil 2, 329–330).


[Закрыть]. Особую роль в отражении прусской атаки по разным свидетельствам сыграли Первый и Третий гренадерские полки[357]357
  АКВ X, 470–471. Очевидцы отмечают также, что в разгар отражения прусской атаки стали взрываться «телеги с порохом, пулями и гранатами», но расходятся в том, кому это приписать – пруссакам или русским (Catt 1884, 359). Так или иначе, множество формулярных списков офицеров, бывших при Цорндорфе, отмечены записями в роде «ящиком патронным подавлен/роздавлен» или «опален взрывом» (например: Мордвинов 1888, II).


[Закрыть].

Дальше все начинает тонуть в дыму. Конечные результаты и глубину продвижения пруссаков не фиксирует ни один известный источник. Приходится реконструировать их по отдельным обрывкам и контексту. Очевидно, в виду все еще ненарушенных боевых порядков русского левого фланга, под огнем артиллерии и лишенные поддержки своей пехоты, прусские эскадроны надолго тут задержаться не могли. Характерно, что свидетельства единодушно сообщают только о прорвавшихся за фрунт желтых гусарах Малаховского, но так же единодушно молчат о тяжелой коннице Зейдлица[358]358
  № 27, 81; Теге 1865, 1124.


[Закрыть].

При всех оговорках и поправках на исчезновение артефактов за прошедшие двести пятьдесят лет какие-то выводы позволяют сделать и археологические данные. Они фиксируют продвижение прусских батальонов до определенной границы, не доходящей до места построения русских войск – далее которой, на месте русского правого фланга, следов пребывания прусской пехоты нет[359]359
  Karpiński, Wrzosek 2013, 129.


[Закрыть]. Это может служить дополнительным осторожным аргументом в пользу того, что помимо краткого пребывания кавалерии пруссаки во время баталии тут отсутствовали.

Несомненно в любом случае, что первоначальные позиции на правом фланге остались за русскими, что и позволило организовать оборону на конечном этапе баталии. Очевидно, пусть и в частично расстроенном виде, остались на месте и полки центра. Об этом косвенно свидетельствует письмо М. Н. Леонтьева (№ 81): уже в финале битвы он встречает солдат Невского полка примерно на том же месте, где они находились по первоначальной диспозиции.

Между 12:00 и 13:00 устанавливается некоторое затишье[360]360
  «После одиннадцати канонада стала затихать» (Bertuch 1828, 52); «После полудня канонада все более стихала» (Seidel 1889, 77).


[Закрыть]. Солнце в зените, жара, чуть осевшая пыль, первые смелые мухи слетаются на свежую мертвечину. «Ils en veulent encore? Eh, bien, qu’on leurs-en-donne!»[361]361
  «Им еще хочется? Ну и задайте им еще!»


[Закрыть] – поглядев на оставшиеся красные массы, цедит было сквозь зубы Фридрих, но осекается под испуганный шепот адъютанта: «Сир, это не Ваша реплика!»

В районе полудня король решает идти до конца и отдает приказ о наступлении на изначально слабейший русский левый фланг. Первой вперед выдвигается артиллерия и снова начинает обстреливать «красных» в упор. Однако на сей раз русская кавалерия, прежде всего кирасиры под командованием швейцарца Томаса Демику, неожиданно упреждает пруссаков, прорывается к орудиям, выдвинутым вперед, и захватывает часть их. Прусское прикрытие застигнуто врасплох. Батальон, в котором служило много захваченных ранее в плен саксонцев, сдается вместе со знаменами:

Прежде чем мы смогли перезарядить ружья, они (русская кавалерия. – Д. С.) уже окружили нас… Когда они перестроились в эскадроны, а молодой офицер-саксонец закричал, что всех саксонцев оставят в живых, многие бросили оружие, и сопротивление было более невозможно. Русские рубили нас, пока этот офицер не закричал: «Стойте, стойте! Пусть сначала выйдут саксонцы!» Мы все выдали себя за саксонцев, и тем были спасены[362]362
  Hoppe 1793, 187–188.


[Закрыть].

Уже приведенные в беспорядок в первой атаке (восточно)прусские и померанские батальоны из корпуса фон Дона охватывает настоящая паника. Они бежали так далеко за линию огня, что их пришлось собирать затем в течение двух дней. О случившейся новой катастрофе в своих рядах Фридрих написал: «Ces b… ont eu une terreur panique dont on n’a pu les faire revenir»[363]363
  «Этими выродками овладел панический страх, из которого их нельзя было вывести» (Catt 1884, 161).


[Закрыть]. Мстительный король до конца жизни так и не простил бежавших с поля полков: их ветераны были лишены государственных пособий, офицеры долго оставались без производства. Любопытно, что, по мнению наблюдателей, причиной бегства была не трусость, а правовая коллизия. Многие из бежавших составляли уроженцы Восточной Пруссии – земель, находившихся после присяги под скипетром русской императрицы (№ 116). В письмах самих восточных пруссаков (№ 113, 114) прямых свидетельств этому нет, однако и они подтверждают: «Король имеет многих егеров, которыя и того недостоины, чтоб они на один час Его хлеб ели. Кои напред сего весма прославились, те ныне превеликим позорищем были» (№ 114).

Несомненно, что восточнопрусским подданным приходилось действовать с оглядкой на новые реалии своей родины. Будь то комплименты, отпускаемые в письмах российской армии в опасении цензуры (№ 113), или эпизод, когда у капеллана Теге, захваченного в плен, пруссаки хотят отобрать лошадь. Он грозит последствиями семье того, кто собирается это сделать, находящейся в Кенигсберге, – и добивается своего[364]364
  Теге 1864, 1126–1127.


[Закрыть]. Лояльность официального Кенигсберга тем более очевидна: например, по деятельному участию местной прессы в «битве после битвы» за право приписать победу при Цорндорфе русским[365]365
  I. HA GR Rep. 63 Neuere Kriegssachen Nr. 1285 (опровержение в Königsbergische Zeitung прусских известий о Цорндорфе); Hasencamp 1866, 303. Об опале восточнопрусских полков у Фридриха: Ibid., 411.


[Закрыть].

Король лично пытается поправить дело. Вероятно, здесь, а не в первой атаке русских случился эпизод, запечатленный на канонической картине Карла Рёхлинга 1904 г. и неизменно присутствующий в каждом описании Цорндорфской битвы: Фридрих II бросается навстречу бегущим войскам и, схватив полковое знамя, пытается воодушевить их на бранный подвиг.