Текст книги "Письма с Прусской войны"

В результате смещения фронтов основное поле битвы по обе стороны от лощины Гальгенгрунд, где лежали массы убитых и тяжелораненых, стало нейтральной территорией, которая простреливалась с обеих сторон. Около полуночи аванпосты еще устраивают перестрелку, сопровождавшуюся короткой канонадой, но потом все затихает[407]407
  Nachrichten 1759, 798.


[Закрыть]. Под покровом темноты русским удалось вернуть на свои позиции часть оставленных днем орудий и даже остатки полевой кассы[408]408
  В. В. Фермор – М. И. Воронцову, Ландсберг 31.08.1758 // АКВ VI, 344.


[Закрыть]. Именно эта ночь и это поле описаны в письме «Pakalache» (№ 28): «Всю ночь скакать туда-сюда, задевая за ноги умирающих ‹…› и слышать множество людей, окликавших меня по имени, прося как милости, чтобы я их прикончил и положил конец их жалобам и страданиям». Тут же искал с кирасирами своего убитого брата, объезжая поле, Иван Приклонский (№ 78): «Езьдя по тому месту искал тела не мог найтить и кирасирам ево сулился, хто б ево сыскал».

Если бы пруссаки пошли на предложенное Фермором на следующий день трехдневное перемирие, раненые на нейтральной территории имели бы шансы выжить. Однако с наступившим утром это пространство опять стало мертвой зоной. Противники снова выстроились в ордер баталии, ибо каждый полагал другого способным к нападению, и до полудня гремела вполне серьезная артиллерийская дуэль. Русская кавалерия еще попыталась отбить свой полевой обоз, а прусская атаковала без особого успеха русский фронт. На таких позициях стороны простояли сутки друг против друга, так и не возобновив полноценного сражения. Часть генералов, как тот же лихой Демику, настаивали на возобновлении сражения, но Фермор, сославшись на недостаток амуниции, предложение отклонил[409]409
  Hartmann 1985, 179.


[Закрыть].

Помимо опасений атаки на марше и соображений престижа (оставить за собой поле боя), российская армия ожидала подхода бежавших с поля боя и рассеявшихся по лесу солдат[410]410
  Согласно специальной «публикации», «приведенным в расстройство» и отлучившимся «военно-служителям» предлагалось явиться к армии до 22.08/03.09.1758, в противном случае они считались «за изменника и дезертира» (Масловский II, 213 второй пагинации). См. реляцию Фермора от 23.08/04.09.1758: «Ото дня в день разбежавшиеся по лесам люди к своим полкам возвращаются» (Коробков 1948, 339).


[Закрыть]. Собрать большинство удалось достаточно быстро, поскольку бежать без языка, ориентирования и при постоянной опасности нападения «прусских мужиков» было особо некуда[411]411
  Tielke 1776, 5.


[Закрыть]. Тем не менее отставшие русские продолжали выходить из лесов еще долгое время спустя после ухода своей армии (№ 113, 116). Несмотря на «пардону не давать», взятое уже после битвы число пленных было все же довольно значительным.

Большие войны последующих эпох по-настоящему заканчивались тогда, когда похоронен последний павший солдат. В XVIII в. с этим обычно справлялись быстро, финальную точку тут скорее составляло возвращение последних пленных. У Цорндорфа послесловие получилось длинным.

Стратегия выживания при пленении предусматривала два универсальных принципа: первый – «а поговорить?», второй – иметь при себе, чем задобрить противника. Наряду с кошельком приоритетным объектом реквизиции у пленных, как мы уже знаем, служат часы. Именно часы, кафтан и деньги спасают жизнь Михайле Леонтьеву (№ 81). «Они (в данном случае казаки. – Д. С.) взяли у меня мои часы и мой кошелек, следуя обычной военной практике в подобных случаях», – описывает свой плен годом позже Гордт[412]412
  Hordt 1788, 213.


[Закрыть].

Что касается пользы знания иностранных языков, то поручик Шлиссельбургского полка Александр Иванович Анненков (№ 17) не истек кровью на нейтральной территории, так как был подобран неприятелем, а не зарублен – благодаря знанию немецкого:

Ранен я был уже под вечер часу в 5-м в левую лядвию или стегно[413]413
  То есть в бедро (ляжку).


[Закрыть] ‹…› и не мог уже встать ‹…› Уж на рассвете, увидев небольшую партию гусар, едущих оттуду, где наша армия стояла, думая, что они наши, стал их крича просить, чтобы меня взяли, но оные как скоро услышали мой голос, ‹…› хотели меня срубить, но я, видя оное их злое намерение ‹…› стал просить по немецки сказывая о себе, и обещая им все отдать, что я имею, которые на оные мои представления согласились[414]414
  А. И. Анненков – И. П. Анненкову, СПб. 03.03.1760 // Анненков 1957, 773–774.


[Закрыть].

Еще пример, пусть и явно стилизованный во вкусе начала XIX в.:

Когда полк принца Прусского вытеснял русских, стрелявших под прикрытием и с самих деревьев в так называемом Гальгенгрунде, неприятельский солдат бросился к ногам лейтенанта Хагена, вскричав «Ah mon cher Monsieur! Ayez pitié, sauvez moi la vie»[415]415
  Милостивый государь, помилуйте, спасите жизнь мою! (франц.)


[Закрыть]. Изумленный тем, что встретил француза среди варваров (наличие франкоговорящих русских не допускается. – Д. С.), Хаген все же нашелся, ответив ему цитатой из «Скупого» Мольера: «mais que diable allies (alliez. – D. S.) vous faire dans cette maudite galère?»[416]416
  Знаменитая цитата (Que diable allait-il faire dans cette galère / Кой черт понес его на эту галеру) в действительности – из «Проделок Скапена». Финал анекдота смазан: не успев подать руку своему спасителю, «француз» пронзен сзади штыком угрюмого прусского унтера, оставшегося верным приказу Фрица «Пардона не давать». Согласно другой истории, командир прусского кирасирского полка лейб-гвардии (Gardes-du-corps) Вильгельм Дитрих фон Вакенитц (Wa(c)kenitz) в подобной ситуации застрелил своего подчиненного, который зарубил уже сдавшегося в плен русского офицера. Фридрих после этого третировал полковника, и тот был вынужден подать в отставку (Retzow 1804, 328).


[Закрыть].

В обратной ситуации прусский лейтенант Якоб фон Лемке был подобран в совершенно безнадежном положении, с оторванной ногой, российским офицером-остзейцем[417]417
  Kriegs– und Friedensbilder aus den Jahren 1754–1759. Nach dem Tagebuch des Leutnants Jakob Friedrich von Lemcke 1738–1810 // Preußische Jahrbücher, Bd. 138 (1909).


[Закрыть]. Подобными обстоятельствами можно объяснить, кстати, и большое количество среди пленных офицеров РИА остзейских фамилий.

Общее количество русских пленных в Кюстрине Анненков оценивал в 72 офицера и 4000 рядовых. Отряженный для сбора информации флигель-адъютант Фридриха II майор Вильгельм Бернгард фон дер Гольц (будущий прусский посланник в Петербурге) сообщал спустя две недели после баталии:

Quoiqu’il y ayȉ au-delà de quinze jours, que la bataille a été donnée, on voit encore toujours des blessés Russes, qui sortent des bois, pour se trainer sur le champ de bataille. ‹…› Se soir on en a menés une 20aine. On les a trouvés dans les bois, ils ont 5 à 6 blessures, qui pour tout autre seroient mortelles. Depuis le 29. il n’ont pas été bandés. Ils n’ont eus ni pain ni eau. Ils ont été exposé aux insultes de l’air. Ils ne se sont nourris que de racines, et on leur trouve les poches pleines de froment, dont ils mangent les grains[418]418
  «Хотя с тех пор, как было дано сражение, прошло уже более пятнадцати дней, все еще попадаются русские раненые, которые выходят из лесов и бродят по полю битвы ‹…› Этим вечером привели человек с 20. Их нашли в лесах, у них по 5–6 ран, которые для любого другого были бы смертельными. Они не были перевязаны с 29 числа. Они не имели ни хлеба, ни воды, подверженные всем капризам погоды. Они питались лишь корнями, а карманы набиты пшеницей, которую они едят в зернах» (В. Б. фон дер Гольц – Фридриху II, Кюстрин 12 и 13.09.1758, I. HA GR, Rep. 63, № 1293).


[Закрыть].

В числе устных историй, сопровождающих перипетии Цорндорфской баталии и украшавших после в виде гравюр немецкие gute Stuben, одна из самых известных – о встрече Фридриха с пленными русскими во главе с Захаром Чернышевым среди разрушенного Кюстрина. Прусский король в ответ на мольбы дать им лучшее пристанище презрительно отвернулся и приказал-де передать, что казематы – это и есть лучшее, что здесь сохранилось из‐за варварской бомбардировки русских. В свою очередь, по всей России шлягером на завалинках надолго стали жалостливые песни про «добра молодца Российского графа Чернышова Захар Григорьевича», который «во Кистрине, славном городе» в «заключевной заключевнице сидел посидельщичек» «ровно тридцать три года» (критически мыслящие исполнительницы скашивали срок лет до девяти)[419]419
  Киреевский 1872, 125–145.


[Закрыть].

На самом деле Захар Григорьич, с остальными «добрыми молодцами» просидев в казематах два дня, с относительным комфортом разместился затем в уцелевших домах Нового форштадта[420]420
  Реляция В. Б. фон дер Гольца Фридриху II. Кюстрин, 10.09.1758 (I. HA GR, Rep. 63, № 1293); Теге 1865, 1130.


[Закрыть]. Что до казематов Кюстрина, то они и до пожара были полны пленными, в основном австрийскими, от которых на хлебе и воде добивались согласия перейти на прусскую службу[421]421
  I HA, Rep. 63, № 1479. В общем о пленных Семилетней войны: Voigtländer 2005, 21–70.


[Закрыть].

Поскольку поредевшая прусская армия испытывала большие проблемы с личным составом, на службу загоняли всех подряд, в том числе русских. На протяжении 1759 г. в расположение русских войск регулярно прибывали бежавшие из прусского плена и уже взятые на службу королю гусары, драгуны и даже казаки[422]422
  Бывали и совсем невероятные истории: два солдата 2‐го Московского пехотного полка, отстав от осадного корпуса Пальменбаха осенью 1758 г., шли 17 дней от Кольберга к русской армии. «Прусские офицеры и солдаты в разных тамошних местах их видали» и пытались склонить на прусскую службу, но «не видя никакой к тому склонности, везде без задержания пропускали») (РГАДА. Ф. 16. Д. 114. Ч. 4 (3). Л. 122–122 об., тут 122 об.; Юсов 1999, 76–77). Той же осенью двое пленных гусаров РИА сбежали и добрались до Гамбурга (М. Эстерхази – вицеканцлеру империи Р. Й. фон Коллоредо, СПб. 26.09.1758 // OeStA. HHStA StAbt Russland I 37 Russica. Bl. 104–105).


[Закрыть]. При взятии Берлина в 1760 г. в городе обнаружили три батальона из пленных русских, саксонцев и французов[423]423
  Коробков 1948, 673.


[Закрыть]. Один из русских пленных оценивал их общее число уже после войны в Пруссии в 15 000[424]424
  Климов 2011, 43.


[Закрыть]. Оценка, скорее всего, сильно завышенная: в списке переданных российской стороне после заключения мира весной 1763 г. значится, к примеру, всего 204 человека[425]425
  I HA Rep. 96, N 94. Dd. (август 1763 г.).


[Закрыть]. В то же время пруссаки, очевидно, выдавали не всех, а только балласт, «kleine schlechte Leute» (низкорослых негодных людей) и выслуживших срок инвалидов[426]426
  Ibid. Вильгельм Йоахим Г. фон Меллендорф – Фридриху II, Потсдам 30.08.1763.


[Закрыть]. Даже по малой толике дел, сохранившихся в немецких архивах, видно, что во второй половине XVIII в. в армейском делопроизводстве мелькают разнообразные Ivanoff[427]427
  См., например: I. HA GR, Rep. 63, N 2550 (Увольнение из прусской службы русского Ивана Воронина, бывшего капрала Каргопольского полка, 1773).


[Закрыть]. Надо, впрочем, заметить, что и российская армия принимала в свои ряды как поляков, так и дезертировавших пруссаков. Особенно охотно в регулярную кавалерию[428]428
  См. I. HA GR, Rep. 63 N 1447 («Сказка» двух дезертиров прусского гусарского фон Рюша полка, 10/21.09.1758). См. также: Костюрин 1759, 359 о вербовке зимой 1759 г. гусар из пруссаков в Кенигсберге. В 1759 г. Пишчевич формирует на Украине гусарский полк из прусских и австрийских дезертиров (Пишчевич 1884, 416). В инструкциях Конференции Апраксину накануне войны предлагалось прусским дезертирам «всякую ласку и вспоможение показывать» (АКВ III, 523).


[Закрыть], вплоть до попытки создать Немецкий карабинерский полк.

Особо пруссаков интересовало привлечение артиллеристов, тем паче состоявших при «новоинвентованных» орудиях. Если верить их показаниям, однако, те успели перед пленением оборвать со своих камзолов характерные черные «артиллерийские» воротники и обшлага, чтобы выдать себя за обычных пехотинцев, и не купились на обещанные тридцать сребреников – триста талеров за измену[429]429
  Бранденбург 1898, 305–306. Ср.: Егоров В. И. Мундир русской артиллерии 1731–1761 гг. // https://quadrimanus.livejournal.com/5249.html, посл. обращение 15.02.2018.


[Закрыть].

Судьбы остальных цорндорфских пленных решались по-разному: кому-то, как Михайле Крючкову, удалось сбежать из плена и добраться до своих (№ 9); кого-то выкупали (либо они выкупались сами) самостоятельно: в приграничной Риге устраивали специальные сборы на выкуп пленных[430]430
  Livländische Jahrbücher IV, 618 (о сборе средств в Риге в 1758 г. на выкуп своего пленного родственника каким-то грузинским князем Iwan Raschasitsow (Рашидзев?). А в Ревеле летом 1757 г. все еще собирали выкуп за пленных Русско-турецкой войны, которая закончилась 20 лет назад (Hartmann 1980, 346).


[Закрыть]. К выкупу, кстати, прибегали и пруссаки, как в случае с принцем Фридрихом Евгением Вюртембергским, который был захвачен в плен русским отрядом[431]431
  Отец императрицы Марии Федоровны и соответственно дед имп. Александра и Николая I, а также русского генерала принца Евгения Вюртембергского, см.: Познахирев 2016, 91.


[Закрыть]. К курьеру, с которого началась наша история, удача повернулась лицом, и он вернулся к армии уже через месяц[432]432
  В. В. Фермор – М. И. Воронцову, 22.10/02.11.1758 // АКВ VI, 347; Курьер был отправлен в Кольберг и по пути туда отбит отрядом Пальменбаха, отряженным для осады этой крепости (РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 114. Ч. 3 (5). Л. 291).


[Закрыть]. «Добра молодца» Захара Чернышева и польского волонтера Антония Сулковского Фридрих отпустил под честное слово через год[433]433
  Hordt 1788, 222. «N’allez pas vous laisser prendre une seconde fois» («Не попадайтесь во второй раз»), – писала в. к. Екатерина Алексеевна своему бывшему возлюбленному, отправляющемуся на следующую кампанию (Любовные записочки 1881, 400).


[Закрыть]. Большинство же остальных цорндорфских пленников стали возвращаться домой лишь после подписания общего картеля о размене пленных в октябре 1759 г.[434]434
  Sievers 1857 I, 86–90 (Яков Сиверс был одним из главных организаторов картеля).


[Закрыть]

Совершенно забытой оказалась драматическая история с неудавшимся восстанием русских цорндорфских пленных в Кюстрине, о финале которой упоминает пастор из Нойдамма (№ 116). Между тем, она настолько примечательна, что заслуживает отдельного упоминания. Военно-судные дела в Пруссии сгорели вместе с Потсдамским военным архивом, а в корреспонденции Фридриха II эпизод обойден молчанием, так что остается ссылаться на косвенные источники. Согласно городской хронике,

Спустя около шести недель[435]435
  В хронике пастора из Нойдамма указывается 17 сентября 1758 г.


[Закрыть] после битвы [при Цорндорфе] пленные русские офицеры, числом около восьмидесяти, составили здесь (в Кюстрине. – Д. С.) заговор. Три тысячи солдат, которые ночью все лежали в казематах, а днем зарабатывали себе скромное жалование, разбирая завалы пожарищ, по условленному сигналу должны были поднять мятеж; напав на слабый гарнизон, состоявший из батальона ландмилиции, завладеть взятыми при Цорндорфе и выставленными на рыночной площади 103 орудиями и соединиться затем либо с российской армией у Старгарда, либо с австрийской у Губена. Однако за день до исполнения покушение было раскрыто. Караулы были удвоены, русские офицеры взяты под арест, а лейтенант из Курляндии по имени Людерс по приказу короля колесован[436]436
  Seyffert 1801, 114–115.


[Закрыть].

Российский агент, поляк Брацишевский сообщал в ноябре 1758 г.: В Кюстрине

молва носится, что граф Чернышев намерение имел россиискими пленными, которых тогда втрое болше гарнизону было, город взять, но предуспеть не мог, потому что один из пленных вступив в прускую службу всю таину раскрыл.

Сие предприятие будто от графа Чернышева следующим образом затеено и производилось: уведомился он, что в крепости капитан, которои 16 лет в оном чину служит, с которым ознакомится старался. А потом преклоня ево на свою сторону и поверив ему произведение намерения обещал ему генералское достоинство. И тако более было не осталос как способного времени ожидание. Между тем комендант сего города поехал в одну не в далеком разстоянии лежащую мызу, где и начеват хотел, аднако возвратяс вечером того капитана арестовал, а графа Чернышева допросить хотел, которои тем оправдался, что яко российскои поддданои своеи природнои Государыни ползу наблюдал. А что ему в сем не удалось, оное комендант своему щастию приписать имеет[437]437
  РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1663. Ч. 3 (5). Л. 336–336 об. (Репорт комиссара Брацишевского, 18.11.1758).


[Закрыть].

Эта история иногда смешивалась с мятежом в Кюстрине пленных австрийцев 5 июля 1762 г., которым удалось тогда не только вырваться из казематов, но и овладеть орудиями на крепостном валу[438]438
  PC XXII, № 13831.


[Закрыть]. События такого рода в Семилетнюю войну вообще отнюдь не редкость. Для голодных и принуждаемых к службе пленных искушение было слишком велико из‐за обычно слабого караула в крепостных гарнизонах, составленного из инвалидов и ландмилиции. Пленный прусский капитан Людвиг Франц Шамбо (Chambaud), содержавшийся в крепости Пиллау в Восточной Пруссии, в 1759 г. тоже составил, к примеру, заговор с целью «захвачения и взятия крепости Пиллавской»[439]439
  Рескрипт М. И. Воронцова – кн. Н. В. Репнину, СПб. 16/27.07.1759 // К истории Семилетней войны 1873, LVII–LX. Шамбо и его «подельщики» были также присуждены к четвертованию, однако обычным в елизаветинское царствование образом помилованы и сосланы в Сибирь. Откуда их немедленно по вступлении на престол вытребовал Петр III (Иоганн Людвиг Гордт – Фридриху II, СПб. 19.01.1762 // GStA PK I. HA Rep. 96 N 74. G., Bl. 1).


[Закрыть].

Но вернемся в Кюстрин: непонятно, на чем же русские собирались перевозить массу орудий, без лошадей и к тому же без лафетов[440]440
  ЖВД, 254.


[Закрыть]. Однако то, что целью были именно орудия, особенно «секретные», о которых так пеклись в Петербурге, вполне вероятно. Поскольку русские разъезды все еще появлялись в это время в Нойдамме (№ 116), план соединиться с армией не выглядел столь уж фантастично. То, что предприятие затеял импульсивный и к тому же понимающий толк в военном деле граф Захар Григорьич Чернышев, звучит тоже вполне достоверно. Имея свободу передвижения в крепости, он имел для этого все возможности.

Сначала якобы хотели казнить самого Чернышева, но поднять руку на бывшего любовника великой княгини Екатерины даже Фридрих не решился. Козлом отпущения сделали несчастного (под)поручика Казанского пехотного полка курляндца Людерса – в русской транскрипции, вероятно, Лидерса[441]441
  В русских списках пленных отсутствует. Однако в прусском списке под № 82 значится «Lieutnant Lüders – Kesan» (поручик Людерс – Казанский [полк])» (I. HA GR Rep. 62, N 1287, Bl. 134).


[Закрыть]. Колесование было уставным способом казни и в РИА, однако в реальности к нему не прибегали[442]442
  См. например, о замене колесования в военно-судных делах на прогнание через шпицрутены: Масловский II, 55, 59 второй пагинации).


[Закрыть]. Тогда как просвещенный, но плотоядный fridericus rex применял этот вполне средневековый способ казни – в педагогических, разумеется, целях – сплошь и рядом вплоть до конца века[443]443
  См. в его «Instruction für die Commandeurs der Cavallerie-Regimenter» 1778 г. знаменитое «Рядовой должен бояться офицера больше, чем неприятеля». Перечившего офицеру ожидал расстрел, за убийство унтер-офицера уже «колесование заживо» (Œuvres de Frédéric le Grand, XXX. Berlin 1856, 302).


[Закрыть]. После инцидента пленные были отправлены в Магдебургскую крепость, и по пути, в Берлине, их зарисовал известный график Даниэль Ходовецкий (Илл. 40). Мало того, на этапе где-то в окрестностях Берлина они вроде бы снова пытались поднять восстание, убив несколько человек караула (№ 116).

Однако история цорндорфских пленных и на этом еще не кончается. Полковник Гордт, с которым мы уже имели дело – командующий «вольным» полком, прикрывавшим переправу пруссаков через Одер, – осенью следующего 1759 г. завязает с лошадью в болоте и попадает в русский плен. Его перевозят в Петербург, куда накануне прибывает отпущенный Фридрихом из плена Захар Чернышев. Когда Гордта привозят в дом канцлера М. И. Воронцова, присутствующий тут же И. И. Шувалов спросил суровым тоном: «Почему король Пруссии так плохо обращается с нашими пленными, в отличие от других воюющих держав, и приказал колесовать одного из наших пленных?» Выясняется, что Чернышев первым делом рассказал при дворе о позорном колесовании в Кюстрине. И что Елизавета Петровна, разгневанная, но верная своему обету отказаться от смертных казней[444]444
  См.: Марасинова 2017.


[Закрыть], решила пожизненно заключить Гордта в Петропавловскую крепость. Это, в свою очередь, послужило причиной разрыва картеля обмена пленных 1759 г., а часть их, в том числе плененный при Цорндорфе генерал Фабиан фон Тизенгаузен, заключены в цитадель Шпандау. Лишь со смертью императрицы Елизаветы, когда Гордта освобождают и среди прочих пленных пруссаков он становится любимцем Петра III, размен худо-бедно завершается[445]445
  Описание всей эпопеи, а также последующего освобождения и фавора у Петра III: Hordt 1788 (рус. пер. Гордт 1880), а также в его личном фонде (GStA PK I. HA Rep. 96, Nr. 74 G).


[Закрыть].

Что касается судьбы прусских пленных в России, их судьбы сложились по-разному. Отнюдь не обязательно их ожидала Сибирь, как представлял дело Фридрих. Большинство из пленных 1758 г. – преимущественно рядовые и унтеры – попали в крепости Кенигсберг и Пиллау[446]446
  РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 114. Ч. 4 (1). Л. 14–38 об. (именной список пленных, взятых в кампанию лета – осени 1758 г., в том числе при Цорндорфе). См. в общем о прусских пленных в России: Познахирев 2016.


[Закрыть]. Несмотря на то что в Петербурге и остзейских провинциях пленных предписывалось не оставлять, фактически они там присутствовали. В Ревель, к примеру, прибыла в 1759 г. морем партия пленных пруссаков из 18 офицеров и солдат, которые квартировали по домам местных бюргеров[447]447
  Hartmann 1980, 340; Познахирев 2016, 85.


[Закрыть]. Вероятно, и поэтому один из остзейцев пишет домой, что выбрал «кузине Лоттхен» «среди пленных прусских офицеров для нее одного господина, который красавец, хорош собой и учтив» (№ 97). Из высших офицеров большинство оказывались в Петербурге; тогда как согласившихся перейти на русскую службу пленных и дезертиров распределяли по гарнизонным и полевым полкам во внутренних губерниях России, а некоторая часть заявляла о желании поселиться в России и «рукоделием и ремеслом ‹…› питатьcя». Правда, условием этого было принятие «вечного подданства» России, с чем многие предпочитали не спешить[448]448
  См. Промеморию от 04./15.08.1758 о прусских пленных в России (Масловский II, 12–13 второй пагинации); Познахирев 2016, 87.


[Закрыть]. Некоторые пруссаки, как водится, женились «на русских женках» и «восприяли веру греческого исповедания». Причем меняли после этого не только имя, но и фамилию: из Георга Кригера и Давида Рихтера, к примеру, получились Михаил и Федор Андреевы[449]449
  Познахирев 2016, 95.


[Закрыть].

Но вернемся в последний раз на Цорндорфские позиции. Ситуация, когда поле боя осталось нейтральной территорией, стало прологом последней части драмы. Фермор предложил пруссакам трехдневное перемирие, чтобы похоронить мертвых и подобрать раненых. Переписка на этот счет между российским главнокомандующим и генералом фон Дона была немедленно и вполне цинично использована пруссаками в пропагандистской кампании для того, чтобы доказать факт удержания ими поля битвы: поскольку-де король Прусский владеет полем битвы, похороны погибших и перевязка раненых с обеих сторон надлежат ему[450]450
  I. HA Rep. 63, N 1287, Bl. 58–59. Фермор написал Дона, полагая, что Фридрих II уехал в Кюстрин (Generalstab 1910, 154). Погребение мертвых – стандартный аргумент в подтверждение победы наряду с физическим удержанием за собой поля битвы (см.: Füssel 2015).


[Закрыть]. Между тем, будучи религиозным человеком, Фермор действовал, безусловно, из лучших побуждений. Помимо заботы о тяжело раненном Броуне (его вместе с еще несколькими ранеными офицерами пруссаки все же пропустили)[451]451
  Nachrichten 1759, 801. Оправдания Фермора перед Конференцией за это письмо см. в его реляции от 27.10.1758 (Коробков 1948, 376). О набожности Фермора: Теге, 1111.


[Закрыть], Фермора наверняка просили об этом шаге и другие офицеры, которые не могли подобраться к своим еще живым раненым (№ 78). Для них огромной психологической травмой стало то, что мертвые на поле битвы «осталися так», неотпетыми и непогребенными (№ 78). Оставление 1500 раненых на месте баталии присутствовало, между прочим, и среди обвинений, предъявленных Фермору при разбирательстве из Петербурга[452]452
  Яковлев 1998, 96.


[Закрыть].

26 августа на истерзанные цорндорфские поля наконец полились дожди, а на следующую ночь выдался туман. Пруссаки, до того старавшиеся поддерживать коммуникацию с Кюстрином, отходят – вроде как потому, что негде поить лошадей. Ну да, ну да. Фермор понимает все с полуслова: король молча приглашает его уйти. Постреляв немного для острастки, под прикрытием тумана «в рассуждение великого урону, слабости людей и за неимением хлеба»[453]453
  Реляция от 15.08.1758 (Коробков 1948, 331).


[Закрыть] в ночь на 27 августа 1758 г., русские оставляют место баталии пруссакам и в виду неприятельской армии спокойно отходят к своему вагенбургу.

На самом поле битвы после этого развернулась финальная часть драмы (№ 116)[454]454
  О происходившем после битв раннего Нового времени на их полях см.: Füssel 2015.


[Закрыть]. Первая и самая богатая добыча досталась мародерам из непосредственных участников битвы. В основном это были наши и прусские гусары и казаки. С убитых и тяжелораненых мгновенно стягивали мундиры, особенно офицерские. В том числе и поэтому найти убитых офицеров и генералов обеим сторонам было затруднительно[455]455
  Ср. Муравьев о предыдущем сражении при Гросс-Егерсдорфе: «Как скоро неприятеля прогнали и как пришли на место сражения, то уже увидели, что все пруские тела голые. То думать надобно, что никто иной как маркитанты, денщики и люди боярские их обдирали» (Муравьев 1994, 41).


[Закрыть]. Так, подполковник Новотроицкого кирасирского полка Иоганн Романус, которого смогли все же вытащить с поля, «лежал на месте баталии между мертвыми, ограбленный даже до последней рубашки»[456]456
  Агафонов 1908, 320.


[Закрыть]. Из личных вещей, обозных ценностей и офицерских экипажей на протяжении двух дней баталии тут же на обочине составился оживленный рынок (№ 116).

Затем наступает черед мародеров пришлых. Они слетаются сюда за десятки километров, даже из Берлина, и тащат уже все подряд от сапог до металлов всякого рода. Горожане из Нойдамма и окрестные крестьяне под руководством местного форстмейстера хоронят людей и лошадей. Хоронят, как с нажимом подчеркивает в своем дневнике де Катт, «мертвых и раненых»[457]457
  Catt 1884, 360.


[Закрыть] (№ 116). Оставленная мародерами одежда отправлялась вместе с прочим тряпьем на близлежащую бумажную мельницу в Нойдамм, как было принято в рачительном XVIII в. – чего добру пропадать[458]458
  Genesis M. Chwarszczany – Kriegsopfer oder Delinquent? 60. На бумажные фабрики продавали, к примеру, и старые армейские палатки (Карцов 1854, 452).


[Закрыть].

Петр Панин имел полное право писать о Цорндорфской баталии Ивану Ивановичу Шувалову как «от обеих сторон наикровопролитнейшем и конечно многие веки безпримерном происшествии» (№ 3). По соотношению потерь к продолжительности баталии и численности армии эта битва – действительно одна из самых кровопролитных в XVIII–XIX вв. В последующем с ней сравнимо разве что Бородино. Постоянно проходящая параллель с генеральным сражением 1812 г. вовсе не случайна. И там, и тут русские командующие, опасаясь превосходящего их с точки зрения стратегии и быстроты маневра противника, выстраивали необычайную плотность боевых порядков на относительно небольшой территории. Отсюда огромные жертвы – и там, и тут в большой степени от действия неприятельской артиллерии по плотным русским порядкам. Но отсюда же ограниченность маневра для противника, вынужденного в обоих случаях атаковать в лоб, и стойкость русских рядов[459]459
  Сравнение двух битв проводит уже Клаузевиц (Clausewitz 1837, 87), а затем К. Валишевский (Дочь Петра Великого. М. 1989, 485).


[Закрыть].

Первые непосредственные впечатления противников от исхода баталии вполне схожи. На следующий день после нее положение в русской армии оставалось критическим: это косвенно, но убедительно доказывает то, что Фермор приказал сжечь весь архив секретной канцелярии командующего с шифрами[460]460
  Реляция Фермора от 06/17.01.1759 // Юсов 1999, 102.


[Закрыть]. Хотя оставление за собой части поля боя расценивались позитивно, в целом для русских было очевидно, что прошедшая битва в сравнении с общепризнанными триумфами «не вилемстранская да и не палтавская» (№ 44). В то же время никто из наших авторов – ни русские, ни остзейцы, ни грузины – не сомневаются в одержанной Российско-императорской армией победе.

По мнению авторов писем, «Ево величество король пруской удивлялся стая батали, что ниево ни наша не могла преодолеть» и «говорил что он впервые от роду своево дерется с настоящими салдатами и не думал никогда что б русские салдаты были столь наполнены храбростию» (№ 27). И в общем они недалеки от истины: настроение в лагере пруссаков мало походило на стан победителей. «We were upon the very brink of destruction, – замечал Митчелл. – The Russians fought like devils ‹…› It was happy for us the Russians were ignorant of our situation[461]461
  «Мы были на пороге гибели. Русские дрались как черти ‹…› Счастье для нас, что русские не знали о нашем положении» (англ.) (Mitchell I, 433; II, 44).


[Закрыть]». Показательно, что за эти пару дней пруссаки так и не дерзнули напасть на предоставленный самому себе русский вагенбург с его небольшим боевым охранением. Спустя несколько дней, в письме о задуманной акции против русского обоза, Фридрих красноречиво написал: «Это лучше, чем баталия»[462]462
  Фридрих II – принцу Морицу Ангальт-Дессаускому, Тамзель 30.09.1758 // PC XVII, N 10254.


[Закрыть].

Король упорно именовал русских исключительно «сбродом» (ces canailles!), подтрунивая над фельдмаршалом Кейтом, который «пылко любил русских, и ему стоило больших усилий глотать эти горькие пилюли от короля». Зато когда приехавший после Цорндорфа «курьер известил его, как стойко русские защищались, фельдмаршал отвечал только «ces canailles!»[463]463
  Kalkreuth 1838, 36; Varnhagen von Ense K. A. Leben des Feldmarschalls Jakob Keith. B. 1844, 235. Мемуары фельдмаршала, в том числе о службе в России, доведены до 1734 г., см. частичный рус. пер.: Джеймс Кейт. Записки // Источник. Документы русской истории, № 4 (46). 2000.


[Закрыть] Сам «Федор Федорович» после Цорндорфа в общем пришел к тому, о чем Кейт и писал ему в своем меморандуме перед войной[464]464
  Характеристика Кейтом генералитета РИА, Берлин 21.12.1751 (I. HA Rep. 96 N 608 J, Bl. 28–31RS).


[Закрыть]: «Генералы плохи; пехота отличная для того, чтобы держаться, хотя еще неуклюжа в перестроениях». Фридрих сообщал по горячим следам сражения, что русских не только тяжело сбить с места, но и что они снова быстро собираются для отпора (daß sich diese Leute wieder gesetzet)[465]465
  Фридрих II – маркграфу Карлу [Карл Альбрехт Бранденбург-Шведтский], лагерь при Кюстрине 26.08.1758 // PC XVII, N 10240.


[Закрыть]. Это, между прочим, прямо противоречит общему месту у позднейших прусских историков, что, дескать, обе армии были в одинаковом расстройстве, но пруссаки быстрее выстраивались обратно в боевые порядки.

Вернувшись к своей главной армии, при встречах с Кейтом вплоть до вскоре последовавшей гибели фельдмаршала в битве при Хохкирхе Фридрих неизменно хранил гробовое молчание относительно Цорндорфской баталии и «вообще всего, что касалось русских»[466]466
  Catt 1884, 166–167.


[Закрыть]. Уже упомянутый адъютант короля фон дер Гольц, посланный им в качестве наблюдателя за оставшимися на «восточном фронте» войсками, сообщал Фридриху о впечатлении, произведенном на них баталией:

J’ai l’honneur de Vous dire Monsieur, mais ce n’est qu’à l’oreille, que la terreur, que l’ennemi a inspiré à nos troupes est inexprimable. La plupart de nos gens, parlent sur mon honneur de cette timidité, sans la moindre reserve. Ils avouent que si le Roi ne revient à eux, ils sont tous perdus et ecrasés. L’ennemi sait cette perplexité des notres, et je crains qu’ils en profitera malheureusement. La nouvelle de la retraite des Russes a été repandue dans notre armée. On a voulu relever la courage des notres. On reussira difficilement[467]467
  «Имею честь сообщить Вам, сударь, но только на ушко, что неприятель внушил нашим войскам невыразимый ужас. Честью клянусь, большинство наших людей признается в этой робости без малейшего замешательства. Они уверяют, что ежели король к ним не вернется, они пропадут и будут раздавлены. Неприятель знает об этой растерянности наших и боюсь, он ей к нашему несчастью воспользуется. Новость об отступлении русских, распространенная в армии, должна была поднять дух у наших, но сделать это будет нелегко» (В. Б. фон дер Гольц – Фридриху II, Кюстрин 12.09.1758, I. HA GR, Rep. 63, № 1293).


[Закрыть].

«Упорный и стойкий как лев неприятель» («hartnäckiger und wie Löwen stehender Feind»[468]468
  Анонимная реляция из Кюстрина, 01.09.1758 // N 1287, Bl. 63RS.


[Закрыть]), – с уважением подводит итог баталии автор реляции из Кюстрина. Через четыре года, когда пруссаки на краткое время превратились в союзников, они сами честно признавали в разговорах с русскими и свой шок от Цорндорфа[469]469
  Прозоровский 2004, 53.


[Закрыть].

Снизим тут, впрочем, градус патриотического накала. Поскольку верно и обратное: русские боятся не меньше, «небудетли сшипки вскоре» (№ 9). А осаждавший осенью 1758 г. Кольберг осадный отряд собрался отступать от города при одном лишь прошедшем слухе о возвращении «Федора Федоровича» на этот театр военных действий[470]470
  Sievers 1857 I, 80–81; Долгоруков 1840, 290.


[Закрыть].

Зато по количеству салютов и благодарственных молебнов Цорндорф превзошел иные более грандиозные и значимые баталии. Во всех лагерях и резиденциях воюющих стран поют Te Deum и schießt Viktoria (устраивают салют). В Петергофе первоначально царит эйфория, которую не разделяет лишь в. кн. Петр Федорович:

Великий князь беспечен по отношению к российской нации в своем соблюдении манер. Последний раз он отозвался в Петергофе об одержанной русской армией победе и отстоянии ей поля битвы [при Цорндорфе] довольно презрительно, а посланную сюда генералом Фермором реляцию назвал пустым бахвальством (Windmacherei)[471]471
  М. Эстерхази – В. А. Кауницу, СПб. 13.09.1758 // OeStA. HHStA StAbt Russland II 40. Bl. 125.


[Закрыть].

При появлении реляций с именами погибших и попавших в плен настроения, однако, быстро меняются и у остальных. В России Рига первая узнает о страшных потерях, в том числе среди остзейского офицерства:

В августе месяце проскакал из армии через Ригу курьер; от него узнали о несчастной близ Кистрина бывшей баталии. Оною армией командовал тогда граф Фермор, жена его жила в Риге. Графиня получила от своего мужа о многих несчастливых известие, а через графиню и все сведали, кому надлежало украсить свое несчастье трауром[472]472
  Данилов 1842, 340.


[Закрыть].

Затем наступает черед столицы. Снова сравнимый с осенью 1812 г. шок в русской столице хорошо передают мемуары Екатерины II, тогда еще великой княгини Екатерины Алексеевны:

Le chagrin de l’Impératrice et la consternation de la ville furent grands, quand on sut tous les détails de cette sanglante journée, où beaucoup de gens perdirent leurs proches, leurs amis, leurs connaissances. Pendant longtemps on n’entendit que des regrets sur cette journée[473]473
  Catherine II 1859, 296–297. («Горе императрицы [Елизаветы] и уныние всего города [Петербурга] было велико, когда узнали все подробности этого кроваваго дня, где многие потеряли своих близких друзей и знакомых; долго слышны были одни сожаления об этом дне»).


[Закрыть].

В числе раненых значился и «Григорей Орлов». Вскоре, сопровождая пленного флигель-адъютанта фон Шверина, он прибудет в столицу, и знакомство с ним будет иметь далекоидущие последствия для влюбчивой великой княгини Екатерины Алексеевны. Круги между тем разошлись далее. К октябрю вести достигли провинции[474]474
  И. П. Анненков получает первое известие о пленении своего сына Александра при Цорндорфе 6/17 октября 1758 г., то есть почти два месяца спустя после битвы (Анненков 1957, 740).


[Закрыть], и «не остался, – замечает Болотов, – почти ни один дворянский дом в России без огорчения, и который бы не оплакивал несчастную судьбу какого-нибудь своего ближнего или родственника»[475]475
  Болотов I, 798.


[Закрыть].

Простояв три дня в укрепленном лагере вокруг Гросс-Камминских возвышенностей[476]476
  Nachrichten 1759, 803.


[Закрыть], русская армия выступила далее к Ландсбергу, куда еще до того был отправлен обоз с ранеными и где к 22.08/02.09.1758 сосредоточились все наличные силы, включая подошедшую наконец третью дивизию Румянцева. Здесь армия стояла в укрепленном лагере в пригороде Ландсберга Вормсфельде[477]477
  GStA PK, I. HA Rep. 63, N 1287, Bl. 65.


[Закрыть], защищенная от неприятеля озерами и ручьем. Отдыхали неделю: «принимали правиант, пекли хлеб и сушили сухари», а также праздновали («пушечная палба и из мелкого ружья троекратный беглой огонь») табельный день тезоименитства императрицы Елизаветы[478]478
  Мордвинов, Л. 13 об. – 14.


[Закрыть]. 08.09/19.09 из Ландсберга выступил авангард, а утром 09/20.09.1758 главные силы.

«За тесным сквозь лес проходом с тяжелым обозом и провиантом» и «за великим дождем и грязями» обоз прибывал в лагерь только под утро, поэтому армия выступала в следующий марш поздно и делала в день всего по 1,5 немецких мили[479]479
  Реляция Фермора Елизавете Петровне от 12.09.1758 // GStA PK, I. HA Rep. 63, N 1447.


[Закрыть]. «Четыри дни сряду маршируючи и дождем превеликим вымочена» (№ 50), армия подошла 12/23.09 к Пиритцу и расположилась лагерем рядом с ним[480]480
  Мордвинов, Л. 14.


[Закрыть]. Здесь был устроен «растах» (дневка) до 15/26.09, затем 19/30.09 армия прибыла в Штаргард (Старгард) в Померании, где встала на временные кантонир-квартиры. Большинство наших писем как раз помечены лагерем в Ландсберге (Ланцберх, Ланцберг), Пиритце (Пириц, Пирич) или с марша между ними.

После ухода Фридриха РИА численно далеко превосходила оставленные в корпусе Дона прусские войска. Более того, в середине сентября пруссаки на несколько дней вообще отступили за Одер, потревоженные сообщениями о продвижении шведов к Берлину. И однако, несмотря на предписания из Петербурга оставаться в Бранденбурге и действовать против Дона, несмотря на старания австрийцев понудить русских к продолжению активных боевых действий, Фермор ограничился в финальной части этой кампании лишь двухнедельной – и безуспешной – осадой прусского укрепленного порта Кольберг. Здесь начался миф «прусского Севастополя», который выдержал затем еще три осады: две русских, в конце концов сдавшись Румянцеву в 1761 г., и французскую – так и не сдавшись в 1807 г.

Лежавший на побережье Померании в устье Одера Кольберг был ключевым пунктом для обеспечения снабжения русской армии, особенно ввиду того, что пропрусский Гданьск (Данциг) отказался пустить к себе русских и чинил всяческие препятствия транспорту по Висле. Провианту «получать другого способу не предвидится как толко водою но как здешние обыватели объявляют что кроме Колберга другои пристани в Померании поблизости не имеется ‹…› то для доставления себе правианта оную неотменно ‹…› старание приложить надобно»[481]481
  РГВИА. Ф. 846. Д. 1663. Оп. 3. Л. 166 об.


[Закрыть].

Неудача с взятием «бездельного городишка Кольберха»[482]482
  АКВ XXXII, 44 (М. И. Воронцов – И. И. Шувалову, [1761]).


[Закрыть] делала, таким образом, перенос основной операционной базы на линию Одера и зимовку армии в прусских землях невозможными, превращая отступление за Вислу в необходимость[483]483
  «Официальный» журнал осады Кольберга 1758 г. см.: РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1663. Ч. 3 (5). Л. 371 об. – 397 об. Там же в деле «альтернативный» журнал инженер-полковника Эттингера, насмерть разругавшегося с командиром осадного отряда Пальменбахом и с Фермором (Л. 398–409). Печатный дневник первой осады Кольберга приводит участвовавший в ней Тильке, вместе со своим планом по взятию крепости на следующий год (Tielke 151–224). «Дневник отряженного для осады Кольберга корпуса» Якова фон Сиверса, состоявшего квартирмейстером в отряде ген. Пальменбаха, также подробно пересказан в Sievers 1857 I, 79–84. См.: Ласковский 1865, 513–546; Анисимов 2016, 115–120.


[Закрыть]. Попытки австрийцев добиться того, чтобы РИА осталась на летних позициях, приводили лишь к все возрастающим разногласиям. Отчеты в Вену полны жалобами на российского главнокомандующего, Фермор отвечал, что «не имеет от своего двора приказаний, чтобы считать [австрийcкого] генерала Сент-Андре своим наставником». Главнокомандующий и до того особо не жаловал союзников, теперь же и вовсе не находил нужным скрывать свои антипатии. Полагая, и, признаем, не без оснований, что «дипломатическая революция» (renversement des alliances), предшествовавшая Семилетней войне, не сделает старых противников истинными союзниками,

он (Фермор) упорствует в своей крайней антипатии к шведам (auf die Schweden sehr unwillig zu seyn beharrt) […] Cлегка под влиянием выпитого вина (da er etwas Wein im Kopf hatte), он изъявлял свое неудовольствие находящимися здесь (при армии. – Д. С.) иностранными офицерами и так называемыми волонтерами, а затем добавил между прочим: Поверьте, господин полковник, Франция определенно не искренна и наверняка еще обманет (wird auch noch gewißlich hintergehen)[484]484
  Замечания («Anmerkungen») Де Фине о состоянии РИА, ноябрь 1758 г. // OeStA. HHStA Kriegsakten 373–2. Karton 3, Bl. 36; Де Фине – В. А. Кауницу, гл. квартира в Мариенвердере 25.11.1758 // Там же. Bl. 39–39RS, 40.


[Закрыть].

Более того, Фермор, похоже, уверился в бессмысленности самой войны. Во всяком случае, он говорил тому же де Фине: «Уверен, эта война нанесет России огромный вред. Стóит лишь посчитать, сколько миллионов рублей остается в здешних землях, тогда как нет никого, кто присовокупил бы что-нибудь к нашим»[485]485
  Де Фине – В. А. Кауницу, Мариенвердер 7/16.12.1758 // OeStA. HHStA Kriegsakten 373–2. Karton 3, Bl. 42 RS.


[Закрыть].