Текст книги "Деление на Ноль"

Половину комнаты слева занимала высокая беленая стена печки с задернутой лоскутной занавеской перед лежанкой, это такое спальное место наверху с подогревом.

При всей кажущейся простоте этого обогревательного агрегата я знал, что деревенская печь довольно-таки сложная инженерная конструкция. Это не наше городское паровое отопление, которое я случайно отключил, бегая по подземным коммуникациям Фауда.

Сперва налили какого-то густого супа с капустой и мясом, который оказался безумно вкусным, в наших ресторанах такого не встретишь. Хотя на вид варево было совсем неэстетичным.

Потом жена хозяина дома положила нам большим деревянным черпаком гречневой каши с тушеным мясом и овощами. И это тоже показалось мне удивительно вкусным блюдом! Правда, оно было и необыкновенно сытным: после первых пяти ложек я почувствовал, что объелся, и вся бодрость после бани куда-то девалась в одночасье.

Я разглядывал хозяев, пытаясь бороться со сном: аккуратно стриженный «под Зодиак» Артемий Иванович был лет сорока – сорока пяти от роду, русоволосым, с такой же бородой и усами на скуластом лице с выступающим подбородком. Прищуренные голубые глаза с озорной хитринкой глубоко прятались под надбровными дугами с кустистыми бровями. Миллер по сравнению с ним напоминал надувной шарик мистера Озерного.

Жена хозяина, щекастая, румяная, с носом картошкой и огромными серыми глазами, несмотря на возраст, выглядела привлекательно. Ее звали Наталья. Дочь с таким же носом, с россыпью веснушек и русыми косами, свернутыми «бубликом» на затылке.

Архип, молодой парень лет двадцати пяти, по контрасту со всеми гладко выбритый, с узким подбородком и нервическими тонкими губами, которые слегка покусывал, внимательно бегая водянистым взглядом по нашим лицам. Том с косматой пегой бородой, выпуклыми глазами и горбатым носом. Прохор такой же бородатый, как йети, только и блестели карие глаза сквозь черную растительность с проседью. Плюс еще четверо фермеров с разной степенью небритости и настороженными взглядами.

– Ну что, мужики! – Наш хозяин обвел всех взглядом. – Отметим нашу победу по глоточку-то?

Все одобрительно загудели, и только Наталья вздохнула как-то печально.

Артем достал из-под стола литровую бутыль зеленого стекла, а безымянная дочь, как по команде, метнулась к деревянному старому шкафчику и расставила по столу стаканы.

– А что это за напиток? – сухо осведомился Миллер.

– Самогонка наша из виноградного жмыха, – ответил Пухов. – Чистая, как слеза Анехиты…

– Ну, не говори так, Артемий, – укорила его Наталья.

– Да брось ты, – отмахнулся тот, – с любовью же сделано, не абы как. Вот, мужики, форелька из нашей речки маринованная, закусывайте… Наталья сама делала…

Мы выпили, закусили. Рыба действительно имела нежный вкус, она словно таяла во рту. Но тут не принято было пить, как у нас: захотел, налил и опрокинул. Это был какой-то ритуал. Сначала тост за то, чтоб «авдошки» передохли, потом короткие реплики и разговоры, затем снова разлив и так далее.

И когда голова моя уже начала гудеть, и глаза слипаться, хозяин произнес:

– А вот теперь и поговорить можно…

И все как-то притихли, давая возможность хозяину вести нить беседы.

Кто-то сытно рыгнул.

– Вот сегодня встретились мы с Загом и Генрихом, – начал неспешно Арсений Иванович, – они нам маленько спомогли, а мы им. Хорошо они «авдошек» били. Бойцы. Сказали они нам, что из елды Хиуса сбежали. Говорят, с секретной миссией их туды заслали-то. Вот я и хотел подробнее вас, мужики, расспросить – как у вас энто вышло? Да и про себя расскажите маленько – люди вы нам неизвестные, так и узнать про вас нам любопытно будет.

– Ну, коротко я уже говорил, – я прокашлялся, мужественно борясь со сном, – узнали у нас в полиции, что в этом месте что-то нечисто, так мы туда и отправились. Да захватили нас. Поднялась у них тревога, ну мы и сбежали – повезло, на лифте в гараж спустились. А там транспорт… вот мы и деру дали… пока бензин не кончился…

– Не бензин, а соляра, – поправил Артем, – от вашей одежи солярой воняло.

– Ну да, – кивнул я, – имел в виду топливо.

– А на ентом топливе, – спокойно продолжал наш хозяин, только броневики ходят, да еще «скворечники» ихние… А вы, стало быть, броневик угнали?

Все во мне внутри сжалось: кажется, этот простой фермер гораздо умнее, чем выглядит, и сейчас проверяет нас на честность. Вот кто поручится, что они не нашли наш «Гром», «сидящий» в лесу на подогнутых лапках? Весь этот шикарный ужин – это гостеприимство, не более… А наша дальнейшая судьба будет зависеть от этого разговора.

Но даже если бы у меня было бы с собой оружие, смог бы я сейчас кувыркнуться на пол и перестрелять всех этих людей своими фирменными «кросс-шутами»? Нет – я бы не смог. А вот мы для них – подозрительные чужаки, и они смогут сделать с нами то, что покажется им правильным, для защиты их дома и спокойствия.

– Бронеход мы угнали, – ответил я спокойно, – на нем и ушли.

– Ага, – кивнул фермер, – правду говоришь, видали мы тот бронеход. Еще удивились – кто енто его бросил? Феды так себя не ведут, верно. А тогда, Захар, – он переиначил мое имя на свой лад, – такой к тебе вопрос: как же полицай с такой машиной-то управился? Машина сложная, не всякий-то водила с такой сладит.

Я чувствовал, что под ногами начался тонкий лед.

– Так я до НОБНОТа в жандармах служил, – ответил я, – там проходил курс вождения. Да не очень-то и научился. Если б Генрих за стрелка не отработал – там бы и остались…

Миллер снова не проявлял никаких эмоций, но на его лысине выступили мелкие капельки пота, может, от алкоголя непривычного, а может, еще от чего.

– Значит, жандарм бывший? – вклинился внезапно Прохор. – А ты не из бывших «люци»? У нас тут их ой как не любят!

– Не все жандармы были за эволюционеров, – спокойно ответил я, – я служил федам всегда.

– И чего наслужил? – насмешливо переспросил Архип, вызывающе стрельнув на меня взглядом.

Я ответил ему пристальным и прямым.

– Контузию под Корсун-сити, – медленно произнес я, – в пятьдесят втором году.

На некоторое время повисла пауза.

– А где служил? – наконец спросил Пухов почти безразличным тоном.

– Сто третья отдельная мотострелковая рота жандармерии, – ответил я, нагло протянув руку к бутылке самогона и налив себе стакан почти до краев.

– Ну что же, – Пухов посмотрел на меня пронзительным взглядом, – слыхал я про «сто третью», двоюродный брат моей жены там служил, Сваровски его фамилия…

Я так же нагло, без тоста опрокинул приятную жидкость себе в рот и закусил нежной форелью.

– С ним служил, – глухо ответил я, прожевав рыбу, – погиб он там. Осколок в живот получил.

В тишине раздался всхлип: это жена хозяина Наталья прижала к глазам платок.

– Налей-ка нам, Прохор, – все так же спокойно произнес Пухов, – помянем ребят.

Прохор налил, и мы выпили не чокаясь.

– А я все равно ему не верю, – сказал Архип, с прищуром буравя меня взглядом.

– Это чего же так, Архипка? – тоном, которым обычно отец говорит «ты чего кашу не ешь», спросил Пухов.

Разговор начинал меня серьезно напрягать: я сейчас совсем не в форме, и даже вместе с Генрихом, ну что мы двое уставших сделаем девятерым здоровым мужикам?

Затылок мой снова закололо, и я повел взглядом вокруг.

– Уж больно они на сиблингов похожи, а у нас сиблингов не любят, – хитро прищурился Архип, держа в руке приборчик, похожий на ручной хронометр, на котором вместо циферблата было две выпуклых лампочки, одна из них горела синим огоньком.

Вот тебе и «привет»! Хиус им в зад!

Слыхал я про такие арты – «Касание Азера» (Стрельца). Они не самые редкие, но почти все наперечет, во время войны единороды так определяли сиблингов – если синий огонек. Если зеленый, то единород. Ими владели специальные подразделения полиции и жандармерии. Где эти ребята раздобыли такое?!

– И правда, – нахмурился Прохор, – сиблинги они!

– Да, – кивнул я, – я сиблинг Овна, артефактер. Работаю на НОБНОТ. А моя лицензия заставляет меня служить в полицаях. Собственно, потому меня и направили к елде Хиуса, как вы говорите. Возникло подозрение, что там проводят незаконные эксперименты с артами, так кого же еще прислать? Генрих – он тоже из полиции Нью-Фауда…

Я прикусил язык, но было уже поздно.

Повисла тяжелая пауза. Тикали маятником ходики на стене, да кто-то кашлянул тихонько.

– Столичные, стало быть… – то ли спросил, то ли утвердил Пухов.

– Какаву там свою небось контрабандную пьют и девок лапают… – произнес кто-то из фермеров нетрезвым голосом…

Неожиданно мне стало настолько на все наплевать, что я снова налил себе сам, грубо нарушая все неписаные правила…

– Сиблинги бывают разные, – зачем-то ляпнул доселе молчавший Миллер, и мне захотелось стукнуть его ногой под столом, но у меня уже не было сил.

– Да! – вдруг воскликнул Том. – У меня как раз на чердаке два арта каких-то валяются! Еще от деда остались! А в Рокпорте местные нюхачи такие бабки заламывают, что закопать эти ангровы железки дешевле! Может, глянешь, мил-человек? Так, по доброте? А я тебе за это вина бутылку подарю! У вас в столице такого не сыщешь – настоящее, домашнее!

Артем Иванович спрятал в пшеничных усах легкую ухмылку.

– Вообще-то, и у меня арты имеются, – задумчиво произнес Прохор, – и тоже вроде как пристроить некуда. А так ведь скупят за бесценок нюхачи эти… а так, глядишь, и в хозяйстве что сгодится!

Тут выяснилось, что у многих собравшихся есть что посмотреть, и я облегченно вздохнул.

– Я конечно же без аппаратуры, – сказал я, – и печати сертификационной у меня с собой нет, не прихватил на задание-то…

– Это, мил-человек, ничего, – махнул рукой Пухов, – это мы сами решим. Ты, главное, обстановку общую проясни.

– Да без проблем, – кивнул я.

– Давай за служивых выпьем! – неожиданно предложил Прохор.

И все одобрительно загудели.

После этого напряженного разговора застолье переросло в бурный праздник: Прохор достал баян и сыграл несколько военных песен, одна из которых «Бей люциев – делай революцию» была особенно зажигательной. Миллер сидел, словно мумия Древних, продолжая жевать, чтобы хоть чем-то заняться. Забавно было в этот момент за ним наблюдать. Хотя не думаю, что он был идейным эволюционером – он из тех людей, кто во всем видит выгоду. Если бы все здесь могли бы только заподозрить, кто сидит с ними за столом… страшно подумать даже.

Затем завели старенький обшарпанный патефон. Дальше я уже помнил не очень хорошо, но меня позвала танцевать хозяйская дочка, которую, кажется, звали Татьяной.

После этого я ляпнул, что моя бабка была из рослингов, и это вызвало настоящий восторг собравшихся. А потом… какой-то темный провал в голове, к которым я за последнее время уже успел привыкнуть, как к неизбежной части своей жизни…

Впервые за последнее время, когда я распахнул веки, в полумраке увидел не бульдожье лицо Миллера и не ухмыляющиеся рожи докторов-убийц, а симпатичное девичье личико с веснушками. Девушка улыбалась во сне, а мой мозг лихорадочно вспоминал, где я нахожусь…

И вдруг я вспомнил! Фермеры, Пухов, дочь Татьяна! Хиус…

Внезапно лоскутная занавеска, прикрывающая лежак печи, резко отодвинулась, ослепив ярким светом из большого окна напротив, и показалось внимательное и суровое лицо Артемия Ивановича! Я резко привстал на локтях и замер в ожидании…

– Проснулся, Захар? – спросил Артемий гулким голосом. – Ну, доброго тебе утра! Хотя уж полудень скоро…

И он лучезарно улыбнулся, обнажив под русыми усами ряд крепких белых зубов.

– И вам того… доброго дня… – пробормотал я, растерянно блуждая взглядом с фермера на его дочку. – А… это… как я тут…

Глядя на мою растерянную физиономию, Артем расхохотался, да так, что Татьяна проснулась, перевернулась на спину и, вкинув руки, стала тереть кулаками глаза, чувствительно заехав мне локтем по почке. Я хрюкнул от неожиданности, а хозяин захохотал еще громче.

Рядом с его головой, показался лоб и рыбий взгляд Миллера. Нижняя часть лица была скрыта печью.

– Доброе утро, Моррисон, дружище, – сказал он и куда-то деловито направился.

– Ты лицо-то его видел, Генрих? – сквозь смех спросил Пухов уплывающую лысину Миллера.

– Последнее время вижу его слишком часто, – как-то скептически ответил младший комиссар, и тут же раздался звук льющейся воды.

– Да просто отрубился ты вчера, Захар, – отсмеявшись и вытирая слезы, наконец произнес Пухов, – вот тебя Прохор на полати-то и закинул. Ты как мешок был. А Танька, она всегда там спит.

– Па-а-а, ну чего ты гогочешь, – протянула Татьяна, – сон мне перебил…

– Танька-лентяйка, подымайся, – показным суровым тоном ответил Пухов, – Зорька вон уже час орет недоеная, а мать занята…

– Ну сейча-а-ас… – снова, растягивая гласные, простонала Таня.

После чего поглядела на меня, улыбнулась и весьма лукаво мне подмигнула…

Я умылся из рукомойника, висящего над деревянным тазом, который тут называли «ушат», потом меня посадили за стол одного – все уже успели позавтракать, кроме нас с Татьяной.

Чувствовал я себя неплохо: как ни странно – ничего не болело, как часто случалось в последнее время. Еще в бане я заметил, что ранение в руку, которое залечивала мне Анджела при помощи артефактной медицины, не то чтобы заросло, но шрам уже образовался.

Единственное, что немного напрягало, что я был какой-то ватный и видел все, словно сквозь натянутый на голову женский чулок.

Татьяна привела себя в порядок – причесалась, умылась и надела поверх длинной холщовой рубахи вышитый сарафан. Собственно, она и накрывала на стол, заставив меня выпить какую-то пряную соленую жидкость, пояснив, что это рассол, и добавив, что станет легче. Я не стал уточнять, чей это рассол, и выпил.

Потом мы позавтракали вкусной яичницей с жареными грибами, а Пухов в приказном порядке заставил меня выпить две рюмки самогона, после чего убрал бутылку, сказав, что хватит.

Я стал чувствовать себя гораздо лучше и мысленно готовился к решающему разговору с Пуховым, так как проблема нашей с Миллером транспортировки в Рокпорт продолжала остро стоять перед нами.

Тут в сенях раздался стук, и в дом начали заходить люди. Некоторых я помнил еще со вчерашнего дня, а кого-то видел впервые. В моем затылке снова заплясали мелкие иголочки, и я пожалел, что Артемий Иванович убрал самогон.

Все эти люди очень любезно поприветствовали меня и стали выкладывать на стол артефакты.

Я тяжело вздохнул, попросил бумагу и карандаш и принялся за работу. Голова слегка кружилась, и я провозился больше часа. В результате долгих мучений и попыток определять арты без моего удобного и привычного «Азера-315», я выявил несколько полезных предметов: была среди них батарейка Шера, заряженная и мощная, нагреватель, тепловой сканер, пневматический молот Дильдара и много мелкого барахла, которое могло бы пригодиться в разных случаях жизни.

Я подробно объяснил каждому, как пользоваться тем или иным артом, и некоторым даже записал на бумажке.

Единственное, что приятно меня удивило, так это клиенты: они расхваливали меня на все лады, благодарили, словно я подарил им денег, и в знак признательности оставляли кто бутылку спиртного, кто краюху хлеба, кто кусок окорока или вяленой рыбы. Даже яиц пытались впарить и кринку молока, но я отказался, сославшись на дальнюю дорогу.

Самое приятное, что мне подкинули пистолетных патронов девятого калибра: не в почете в деревне были пистолеты, больше ружья.

Потом мы еще перекусили, и Пухов сказал:

– Так что, Захар? Будете в дорогу собираться или еще погостите у нас?

– Будь моя воля, я бы совсем тут остался, – искренне ответил я, – да службу нужно дослужить.

– Служба это святое, – кивнул фермер, – живи по уставу, заслужишь честь да славу!

– Ну, Круг Великий вам в помощь! – кивнул Пухов, когда мы погрузились в кузов пикапа, усевшись на вещевые мешки, подаренные и наполнение для нас местными.

Как я ни отказывался и ни отнекивался, нас собрали в дорогу очень качественно.

В кабине сидели давешний Прохор и Том.

– Я вот что напоследок сказать хочу, Захар, – обратился ко мне Артемий Иванович, – у многих наших последние сутки головы болят сильно, ничто не помогает, да и «авдошки» как с цепи сорвались. Все это от той елды каменной, точно говорю! Вы уж там постарайтесь, мужики, как-то прикрыть энту лавочку, а то житья нет последнее время-то.

– Что сможем, обязательно сделаем, Артемий Иванович, – неожиданно вместо меня ответил Миллер, – это и в наших же интересах!

– Ну, я и говорю, – кивнул Пухов. – Давай, Прохор, трогай!

Нас вышли проводить почти все деревенские, махали руками, желали счастливой дороги. Потом ко мне подбежала Татьяна и протянула небольшой охотничий нож в кожаных ножнах, на которых был вышит символ Ангра-Тельца. В затылке кольнуло.

– Вот, Захар, – смущенно сказала она, – возьми с собой: будешь меня вспоминать! Он все-все режет!

– Спасибо, Таня, – улыбнулся я. – Удачи тебе!

– Заезжай к нам! – помахала она рукой.

Залаяли собаки.

Машина заурчала, дернулась и плавно покатилась к выезду со двора под светлым безоблачным осенним небом.

Глава 3
Путь к Каменному Порту. Лив и светлый гений

По дороге Генрих начал брюзжать, что немного выводило меня из равновесия.

– …ни в кого я не верю: люди-то разные бывают…

– С вами разговаривать, Моррисон, одно удовольствие…

– А что вы там про мое лицо сказали? Чаще, чем хотелось?!

– Когда вы молчите, солнце выходит из облаков…

– Могу вообще помолчать…

– Ни разу не сказали, что я «люци», я запомню это…

– Вот теперь мне точно повезет…

– А я и не знал, Моррисон, что вы настолько близки к народу. – Кажется, Миллер был настроен поговорить.

– Вам-то что с этого? – поинтересовался я. – Вы там «какаву свою пьете»…

Нас потряхивало в кузове пикапа. Непонятно почему, но младшего комиссара что-то заинтересовало в моем поведении.

– Да я не пытаюсь вас обидеть, – младший комиссар сделал брови домиком, – просто удивился, как легко вы сходитесь с простыми людьми…

– По сути, я и не сходился, – мимо моего лица просвистела сосновая ветка, – просто вы, Генрих, струсили, а может, просто не захотели быть с ними обычным человеком…

– Нет, дело не в этом. – Миллер помотал головой, на которой смешно смотрелась фермерская панама. – Я хотел сказать, что разведка вас проглядела… Ну да, я – немного мизантроп.

– Наверное, в этом мы похожи, – я стряхнул со своего лица еловые колючки, – я тоже стараюсь быть искренним, но не на все сто. Хотя по мне и не скажешь, что мизантропия у меня вообще есть.

– На все сто никто не может быть искренним, – махнул рукой Генрих. – Ладно, проехали. Но один вопрос можно?

– Ну, если это не про взятки с мелких торговцев…

– Честно ответите?

– Отвечу, – приходилось говорить громко – машина ревела на ухабах.

– Вы верите в едиородов?

– Умеете вы, Генрих, ошарашить… – К чему ведет этот хитрый бульдог? – А сиблинги разве не отличаются друг от друга так же, как единороды? – переспросил я.

– Вы, Моррисон, как сионит…

– А я ваших вопросов понять не могу, – ответил я, – лучше давайте подумаем, что мы в Рокпорте будем делать и не получится ли так, что нам понадобится друг друга придушить…

– Ну да, – кивнул Миллер, – мое обещание в силе, но начальство… Давайте сперва аккуратно разведаем обстановку…

– Свяжемся с Зеленским?

– Для начала, к примеру, и так, – кивнул Миллер, – только перед этим нужно заскочить к парочке полицейских осведомителей, посмотреть, так сказать, панораму событий…

– Хорошо, – согласился я, – это разумно. Нас могут уже дать в розыск…

– Не говорите ерунды, Моррисон, – фыркнул Генрих, – объявить в розыск младшего комиссара полиции Нью-Фауда? Как вы себе это представляете?

– Не думали ли вы, – спросил я, – что у полиции есть свои неофициальные каналы даже в такой глуши, как Рокпорт? Могли просто дать ориентировку, чтобы сообщать просто о местонахождении человека. А брать нас будут наемники дикой воблы?

– Этот вариант возможен, – поморщился Генрих, – но маловероятен: слишком многое придется объяснять, и слухи распространятся очень быстро, что интересуются старшим офицером полиции. Наемники – да, скорее всего, рыщут там. Но их не может быть целая армия.

Пикап останавливался примерно раз в пятнадцать – двадцать минут, и Прохор, как опытный следопыт, шел вперед между камнями и рощицами, дабы разведать дальнейший путь. Дорог в этих местах почти не было: редкие проселки, в основном обычные тропинки, звериные тропы, а то и вовсе равнины да полянки. Частенько мы въезжали в широкие балки, которые каждый сезон выравнивали талые горные воды, и пока что ветер их неплохо просушивал.

Мы пробирались по длинному пологому юго-восточному склону Медвежьей горы, который как раз упирался в западное побережье Верхнего озера.

Несколько раз мы далеко объезжали огромные серые и мохнатые паучьи гнезда, укрытые увядшими листьями, висящие на ветвях деревьев.

В какой-то момент мы услышали сквозь рев мотора звериный рык, а высунувшийся из бокового окна Том держал в руках карабин.

В сумраке меж мертвых веток и стволов рощи осенних деревьев резко метнулась здоровенная серая туша, и на полянку выскочил горный медведь – он был явно голоден, не успев нагулять жирка к зимней спячке, но истощенным я бы его никак не назвал.

Он довольно бодро настигал наш пикап размашистыми прыжками, что не очень вязалось с его громоздкой тушей, издавая регулярное рычание.

Будь мы на асфальтовом шоссе, косолапый не имел бы ни малейших шансов нагнать нас, но местность была не приспособлена для трассовых гонок.

Прохор заложил маневр, уклоняясь от хищника, а Том выстрелил два раза подряд.

Мы с Миллером, как только заметили хозяина горы, так решили поддержать Тома огнем, пусть и пистолетным, и уже целились в опасного зверя.

Медведь кувыркнулся, но тут же вскочил, потряс головой и снова кинулся в погоню.

Расстояние между нами опять сокращалось, мы залегли в кузове, стараясь вести прицельный огонь, что в прыгающем на ухабах пикапе было почти нереально: это все равно, что съезжать на велосипеде по ступенькам и прицельно плеваться в голубей.

Пару раз я вроде бы попал медведю в лоб или холку, но лоб у него бронированный, а холка защищена толстым жировым слоем.

Том был более результативен, стреляя медведю в бок, когда Прохор удачно маневрировал. Все это напоминало дикую карусель.

В общем, ушли от медведя чудом, набив его шкуру свинцом. Он никак не хотел отрываться, хотя рычать уже перестал. Только вырвавшись на довольно ровное горное плато, мы смогли увеличить скорость и оторваться, сопровождаемые обиженным ревом медведя, который явно не советовал нам возвращаться на подконтрольную ему территорию.

Отъехав на приличное расстояние, мы минут двадцать стояли: осматривали машину, подкачивали баллоны, регулировали рулевую тягу.

Отмахав километров около сорока – почти половину, мы снова несколько раз останавливались: мелькали меж деревьями какие-то невнятные тени, скорее всего, зверей, только неясно каких, но явно – крупных. Прохор снова ушел в разведку, и его не было довольно долго.

Неожиданно эхом в горах разнеслась далекая автоматическая очередь – судя по всему, из пулемета. За ней послышался шквал одиночных выстрелов, и снова очередь, потом еще.

В горах не понять, где идет стрельба: звук многократно отражается от камней и носится вокруг. То ли это за ближайшим поворотом, то ли это в каком-то далеком ущелье.

Мы с Генрихом уже начали волноваться, обмениваясь многозначительными взглядами, хотя Том молчал, демонстрируя абсолютное спокойствие, пожевывая деревянную щепку и изредка прикладывая к глазам обшарпанный, видавший виды бинокль.

Наконец меж ветвями подлеска показалось движущееся пятно, и неожиданно подряд раздались две высоких трели зимородка.

Том тут же сплюнул щепку на пожухлую траву и напрягся, словно охотничий пес: на поляне появился Прохор, вид у него был озабоченный.

– Что там за буза поднялась? – негромко и несколько напряженно спросил Том.

– Не проехать нам тут никак, – ответил немного запыхавшийся Прохор, – патрульные там с «авдошками» сцепились, да еще стая крупная, рыл на двадцать. У меня опять репа трещать начала жутко… Забери их Хиус с ихней ерундистикой сиблингской, прости Змей, что скажешь… «Авдошки» аж на броню кидаются…

– У меня тоже с башкой плохо, – признался Том, покосившись на нас.

Я-то себя чувствовал отлично по сравнению со всеми последними днями, а у Миллера лицо было кислое, хотя оно у него часто такое.

– А если западнее объехать? Левее не возьмем? – снова обратился тот к Прохору.

– Взять-то возьмем… – Прохор как-то поморщился, – да только пещеры-то «авдошкины», они как раз там и есть, не с озера же они пришли-то?

– И то верно, – кивнул Том, досадливо крякнув и нахмурившись, – они с пещер-то и лезут небось. Напороться вчетвером, оно не очень. Вона вчерась-то нас под полсотни было, и то двоих подрали… Чего этим облезянам не сидится-то?

– Патрульные, наверное, уже подмогу вызвали из башни. – Я размышлял вслух.

– Ждать надо, – сказал отдышавшийся Прохор и, запрокинув голову, глотнул из армейской фляги, – «авдошки» это вам не медведь.

– Джентльмены, – неожиданно подал голос младший комиссар, – ждать нам тоже опасно: кто поручится, что весь этот «веселый праздник» не переместится в нашу сторону? Тогда нам, зажатым между горами и дорогой у побережья, придется возвращаться обратно…

– Ну и не страшно! – На лице Тома была написана готовность ехать назад хоть сейчас.

Мы обменялись с Миллером быстрыми взглядами, и тот достал из планшета карту местности, взятую нами из оставленного «Грома».

– Можете показать, мистер Прохор, где происходит столкновение? – попросил Генрих, положив карту на пыльный капот пикапа.

Прохор не растерялся и, внимательно поведя глазами по картинке, провел ногтем две маленьких черты.

– Вот мы, а вот – они, – сказал он уверено.

– Получается, – задумчиво сказал я, – единственный вариант это спуститься к самому озеру и пройти прямо по берегу, вот здесь. Тут еще какое-то поселение указано…

Я ткнул незажженной сигаретой в карту.

– Стонингтон это, – кивнул Том, – деревня рыбацкая. Но там ни телефона, ни телеграфа. Только радиостанция у шерифа Боба.

– Да и не проскочим мы там на пикапе, – скептически нахмурился Прохор, – очень заметно будет, да и по самому берегу машина забуксовать может, топкие там берега.

– Да… – задумчиво кивнул Том, – это точняк.

– Так давайте упростим задачу, джентльмены, – продолжил Миллер своим ничего не выражающим тоном, – мы проехали больше половины пути, самое время пройти нам пешком. Нам и спрятаться так будет проще, да и идти до Рокпорта получается меньше прямо по берегу.

– Примерно двадцать пять километров, – согласился я, – это не семьдесят.

– Зачем идти?! – Тому явно понравился наш план, так как можно было ехать домой. – Вы прикинетесь рыбаками, которые заблудились, и в самом Стонингтоне наймете лодку или катер. По воде-то до Рокпорта и быстрее, и безопаснее будет!

На том мы и порешили, отпустив восвояси и так немало помогших нам фермеров.

Они пожелали нам удачи и, рассуждая, как лучше объехать раненого медведя, завели мотор и исчезли между деревьев, мигнув напоследок габаритными огнями.

Мы с Миллером закинули вещмешки за плечи, отломали себе по толстой ветке для посохов и двинулись к озеру перпендикулярно дороге.

– У меня давно вертится на языке один вопрос, господин младший комиссар, – спросил я, пока мы шагали по сосняку, примыкающему к шоссе, – да вот все никак случай не подворачивался спросить…

– Судя по вашему пространному вступлению, Моррисон, вы собираетесь выдать очередную пакость? – ответил Генрих, бросив на меня свой рыбий взгляд.

– Что вы, мистер Миллер! – махнул я рукой. – Как вы могли такое обо мне подумать?

– Значит, точно, – проворчал мой спутник. – Выкладывайте, что там у вас на уме?

– Мне просто любопытно, – признался я, – я тут вчера кое-что заметил. Скажите, светлый гений док Меркер дошел до воплощения идеи засунуть артефакты в черепушки йети? Просто я заметил шрам на виске говорящей твари, и раньше никогда не слышал, что «авдошки», как называют их наши друзья-рослинги, умеют вести связанную беседу с человеком…

– Вы предсказуемы, Моррисон, – вздохнул тот.

– Это не самый главный из моих недостатков, – возразил я.

– Если я расскажу вам все государственные тайны, мне придется вас пристрелить, дружище. – Миллер произнес это максимально равнодушно, явно нагоняя на меня страх.

– Да очень мне нужны ваши тайны, – в тон ему ответил я, – шрам очень характерный, и я его видел раньше, и беседа с йети мне не приснилась. А после того, как Оливия захватила башню, у людей начали болеть головы, а йети стали вести себя беспокойно и агрессивно. Не нужно быть гениальным детективом, чтобы сопоставить все эти факты. Просто я не понимаю: если йети управляются «угленем» с этого вашего транслятора на башне, почему же патруль, который так же подчиняется Оливии, как и излучатель, стал жертвой нападения йети? Госпожа Бич хоть и психопатка, но вроде как прагматичная. Или это она решила поставить смелый научный эксперимент? Тот йети вчера, он предлагал мне сдаться и пытался склонить меня к пацифизму, обещая покровительство и защиту от фермеров.

Звуки выстрелов нарастали по мере нашего продвижения вперед.

– У йети более мощное «зед-поле», чем у людей-сиблингов, – неожиданно ответил Миллер, – так мне объяснял док. «Углени» пробудили в них нечто вроде человеческого сознания, но контролировать их через «углень» очень трудно: связь весьма нестабильна даже на близких расстояниях. Оливия, какая бы ни была хитроумная и прагматичная, в науке ни бельмеса не смыслит, а пристрелив дока, она только усложнила себе задачу. Скорее всего, она решила послать за нами не только патрули, а еще и экспериментальных особей, их не так уж и много. Док отпускал их на волю после операций, и они довольно быстро становились вожаками местных стай. Вели они себя относительно спокойно. Но вот после подачи сигнала через ретранслятор они могли стать послушными, а могли сигнал и как-то блокировать. Тогда они впадали в ярость и пытались штурмовать стены башни…

– И после этого вы хотите сказать, что Джо Меркер нормальный человек?! – округлил я глаза.

– Тихо, Моррисон, – мрачный комиссар остановил наш диалог, – дорога уже впереди, нам нужно пересечь ее крайне быстро и аккуратно.

В ту же секунду под сосновыми кронами грянула серия ружейных выстрелов…

Сквозь легкую дымку пороховых газов с треском сверкали вспышки выстрелов и раздавались очереди из «шварцев»: именно у них такой характерный сухой и в то же время низкий треск. Еще бахали винтовочные и ружейные стволы.

Мы сидели на корточках в сыром придорожном кювете, по очереди разглядывая в бинокль открывшуюся панораму, удачно прикрываясь облезлыми бетонными столбиками разметки.