Текст книги "Абиссинцы. Потомки царя Соломона"

Другие церкви – простые и необычные

В процессе описания значительных монументов эфиопской архитектуры я не уделил должного внимания более скромным деревенским церквям, в то время как последних подавляющее большинство и они в действительности составляют часть ландшафта Эфиопии (некоторое представление об их распределении дано на карте Дэбрэ-Дамо) (см. рис. 8).

Круглые церкви с коническими крышами встречаются повсеместно в Шоа, и в основном на христианском юге и западе, и, как и обыкновенные круглые хижины, могут быть сделаны из «плетня и обмазки» или же из камня. Большинство церквей этой формы или ее восьмигранной разновидности в наше время строятся даже на севере. Хотя и столь многочисленны в сегодняшней Эфиопии – по-видимому, эта популярность пришла к ним в последние несколько сотен лет, – круглые церкви не могут быть слишком раннего происхождения.

Типичная деревенская церковь в Тыграй и Эритрее (фото 13, 14), где древние традиции все еще живы, является прямоугольной и выстроенной исключительно из камня, с плоской крышей, сквозь которую часто возвышается верхушка святилища. Практически всегда на севере имеется набор из двух или трех каменных колокольчиков, или «фонолитов», подвешенных на деревянные рамки вблизи церкви.

Сопутствующий схематический план основания (рис. 29) показывает обыкновенное устройство современных эфиопских церквей. Круглые или прямоугольные, они утратили все следы древнего базиликального плана, несмотря на то что другие детали архаические. Макдас, обыкновенно квадратный и ничем не поддерживающийся, имеет алтарьплитку (табот) или несколько плиток, хранящихся в деревянном алтарном сундуке (манбара табот), эта часть церкви может быть доступна только для священнослужителей. Внутренняя галерея киддист используется причащающимися во время службы. Вторая внешняя галерея (если она есть) или любое другое имеющееся пространство, лежащее в западной части, будет отведено под кене мехлет – место, используемое дабтарами и доступное каждому. За исключением макдаса, святая святых, эти различные части церкви не всегда очень четко определены – в особенности в ранних базиликах. Сам я не слишком убежден в бытующей теории о том, что они отражают трехчастное деление иудейского храма.

Рис. 29. Современные планы прямоугольных и круглых церквей с изолированным святилищем: м = магдас (святая святых); к = киддист; км = кене мехлет

В более труднопроходимых регионах нагорий, особенно в Эритрее, Тыграй и Валло, можно увидеть много других церквей, не являющихся ни круглыми, ни продолговатыми (фото 66, 67). Они цепляются за скалы или кажутся вклинившимися в пещеры или расщелины среди каменных глыб. Существующие сооружения могут быть, а могут и не быть древними, хотя многие из этих мест вполне могли быть священными местами еще до прихода христианских времен. В некоторых из них внутреннее пространство может быть расширено за счет скального высечения, но их нельзя отнести к типу выдолбленных в скале церквей, и я не пытался показать их на археологической карте. Эти святилища посреди скал незначительные архитектурные памятники, но они достойны внимания за их неожиданные формы и часто за их удивительное местоположение среди гор и ущелий северных нагорий.

Глава 5
Литература

Как уже ясно из вышесказанного, ранние колонисты из Южной Аравии принесли с собой в Эфиопию не только семитский язык, чуждый для Африки, но также и Сабинскую, или Гимиаритскую, слоговую азбуку, подходящую для этого языка. И этот архаичный, но достаточно удобный алфавит, правда после соответствующих поправок и изменений, жив до сегодняшнего дня, как и три языка, произошедшие от геэз, или эфиопского. Этим и объясняется существование более чем 2000-летней абиссинской литературной традиции – феномен, нигде более в Африке не известный, поскольку все другие языки, и прежде всего египетские, вышли из употребления и забылись задолго до начала новой истории. Следует заметить, что Эфиопия к тому же, благодаря церкви, была еще и довольно грамотной страной.

И все же, несмотря на неподвластную времени ценность для абиссинцев древних письменных документов, эта традиция, к сожалению, прерывается. Из ранних письменных документов, представляющих не только исторический, но и некоторый литературный интерес, всего несколько датируются позже чем IV век и, пожалуй, нет ни одного позже IX века. Вряд ли найдется хоть один уцелевший документ за следующие 400 лет, будь то надпись на камне или рукопись на пергаменте. Некоторая литературная активность, должно быть, наблюдалась во время правления монархии Агау, но их гораздо более занимала архитектура.

Почти с полной уверенностью можно сказать, что самый древний известный манускрипт датируется XIII веком. Все документы написаны на пергаменте, на страницах размечены поля и столбцы, и текст на них процарапан булавкой тонкими линиями. Этими и другими особенностями они очень напоминают западные средневековые манускрипты. Многие из этих ранних книг написаны очень красивым почерком, а некоторые из Евангелий, датируемые XIV веком и далее, содержат иллюстрации, представляющие значительный интерес (см. главу 6). После этого, несмотря на перерыв во время тревожных событий XVI столетия, искусство эфиопских писцов и миниатюристов постоянно поддерживалось благодаря монастырям и королевскому двору. Каллиграфия была особенным предметом гордости абиссинского книжного искусства, достигнув своего второго пика совершенства (и наивысшего) в XVIII столетии, затем она пришла в упадок (фото 29, 30).

Предметом нашего интереса являются исключительно манускрипты. До конца XIX столетия печатные книги не были широко распространены. Но даже тогда произведенные массовым тиражом книги не смогли внушить того уважения, которым пользовались манускрипты, они до сих пор высоко ценимы и необходимы для священнослужителя. Иногда самые меньшие по размеру книги (особенно отрывки из псалмов) имеют кожаную папку для переноски или даже двойную папку, которая перекидывается через плечо странствующими священниками и дабтарами или монахами-пилигримами (рис. 30).

Рис. 30. Священный манускрипт отшельника с внутренним и внешним кожаным чехлом и плечевым ремнем. Если потянуть за узкий ремешок, книжка сама собой выскакивает. Общая длина – 20 см

Литературная проза абиссинцев в большей своей части состоит из писаний, переведенных с греческих или арабских источников, включая много работ, на Западе считающихся апокрифическими. Она также включает в себя множество агиографической литературы, прославляющей жизни и деяния местных святых, помимо тех, которые широко известны, а также определенное количество теологических трактатов. Снабжались этими религиозными текстами, многие из которых совершенно необходимы для литургического использования во всех абиссинских церквях, по большей части монастырские скриптории, в то время как светская литература, состоящая преимущественно из царских хроник, готовилась при дворе. В дополнение к прозаическим работам существует весьма популярный и более оригинальный жанр, относящийся скорее к духу поэзии. Здесь опять мы можем выделить две составляющие: религиозную – гимны и стихи, использующиеся для церковной службы, и светскую, включающую в себя песни военные и прославляющие великих людей.

Все эти книги написаны на местном языке геэз или переведены на этот язык. Он считался достойным средством для передачи всех литературных композиций, точно так же как продолжал быть языком церковной службы долгое время после того, как перестал быть полностью понятным. До XVII столетия не было даже хроники, составленной на амхарском языке, который постепенно становился наиболее распространенным. Именно по этой единственной причине не могло появиться ничего похожего на популярную литературу. Это стало возможным только в результате социальных изменений и введения печатной прессы в самые последние годы.

Ранние переводы с греческого

Великий ранний исследователь Людольф – первый, кто считал, что эфиопская версия Ветхого Завета была переведена с греческой Септуагинты. Более поздние исследователи подтвердили его правоту. Также принято считать, что Новый Завет тоже был взят из греческого варианта текста, а именно с текста, используемого сирийскими христианами в антиохийском патриархате, и, возможно, сверялся непосредственно с сирийским вариантом. Известно, что сирийские монофиситы прибыли в Эфиопию в качестве беженцев, спасающихся от византийского преследования в V и VI столетиях, среди них находились и девять святых, сыгравших значительную роль в деле сплочения и распространения абиссинского христианства. В составе этих эмигрантов вполне могли находиться ученые люди, посвятившие себя величайшей работе перевода священных писаний. И Ветхий и Новый Заветы были значительно позднее пересмотрены и исправлены, под влиянием христианского арабского текста, принятого коптской церковью, которой абиссинская церковь всегда выражала свою преданность.

Некоторые другие писания, полученные абиссинцами из греческих источников, всегда считались подлинными в Эфиопии, однако, как на Западе, их отвергают как неканонические. Ими являются: Книга Юбилеев, Апокалипсис Ездры, Вознесение Исайи и Книга Еноха (для большинства из которых эфиопский текст – единственный известный из уцелевших). В дополнение к этим имеются жития отцов– пустынников, святого Антония и святого Павла– отшельника, есть также и Правила святого Пахомия – фундаментальный для эфиопского монашества трактат. Среди теологических работ важным является Керлос (святой Кирилл); кроме фрагментов из собственных писаний святых он содержит цитаты из других греческих отцов церкви. Эта работа – полемическая, поддерживающая монофизитские взгляды против ошибок несторианства. Другая книга – Физиологус, переведенная в этот ранний период, – знаменитая работа по естественной истории, призванная скорее наставлять, чем обучать, в ней почти каждое растение или животное становится символом, а каждая история – моралью.

На протяжении пяти или шести столетий, следующих за эрой греческо-эфиопских переводов, абиссинцы, несмотря на политические волнения, продолжали поддерживать, хотя и с перерывами, контакты с их материнской церковью в Египте. Так как в это время коптская литература находилась в периоде своего расцвета, можно было бы полагать, что имеются эфиопские переводы непосредственно с коптского, но доказательств существования хотя бы одного такого текста нет. Факт, что эфиопская литература – хотя полного разрыва с традициями и не наблюдалось – находилась в состоянии стагнации, и как раз в тот период, когда коптская литературная активность была наиболее плодотворной. Когда же, после сотен лет, абиссинцы наконец подготовились вобрать в себя все новые творения их литературы, коптский язык заменили арабским – языком египетских христиан – и все писания стали доступны в арабских вариантах.

Расцвет эфиопской литературы: XIV и XV века

Великое литературное возрождение началось в XIV и продолжилось в XV столетии, благодаря поощрению со стороны двух выдающихся монархов: Амдэ-Цыйона I (1314–1344) и Зара-Якоба (14341468). Появилось много новых эфиопских переводов с христианских арабских версий текстов, бывших в употреблении у коптской церкви, а также и несколько оригинальных работ. Этот значительный литературный всплеск включал в себя как прозу, так и поэзию. Среди трудов более ранней литературы следует отметить впечатляющее преобладание религиозных работ, особенно жизней и деяний апостолов, святых и мучеников. Сенодос – книга из канона коптской церкви – также выпущен в это время.

Наиболее значительным из всего был великий Corpus праведных знаний, известный как Синаксариум (сенкесар), – календарь святых с текстами для чтения в церквях на каждый день года. Он обычно имел четыре огромных тома-манускрипта, каждый из которых посвящен трем месяцам года. Хотя это и был первоначально коптский Синаксариум, книга претерпела постепенную «акклиматизацию» в абиссинских скрипториях, они все больше и больше обогащали его житиями и деяниями местных святых, вносили многочисленные примечания к праздникам, специфичным для абиссинской церкви. Книга впервые появилась в своей эфиопской версии ближе к концу XIV столетия; она стала чрезвычайно популярной и стимулировала написание различных книг, посвященных местным святым в следующем столетии.

Примером явно оригинальной композиции позднего XIV столетия мы можем назвать «Книгу чудес неба и земли», показывающую практику религиозного мистицизма, небезызвестного в Абиссинии, хотя, вне всякого сомнения, замыкающегося в пределах немногих редких illuminati. Эта выдающаяся работа описывает откровения ангела, сообщенные автору – монаху Йесхаку (Исаак). Он был подготовлен к этой работе такими пассажами из Писания, как 2-е послание Коринфянам 12, 1–4. Мечтания Йесхаку выражаются в сложном и загадочном символизме, доступном для понимания только посвященным. В отрывке, цитируемом Черулли, мы читаем о «белых птицах – всех женского пола и оплодотворенных солнцем, которые погружаются в глубины океана и там дают жизнь первоначально своему собственному потомству, затем различному числу жемчужин и, наконец, единственной жемчужине невиданной красоты». (Символ жемчужины весьма популярен в восточно-христианской литературе, взявшей его из Физиологуса, но мистическое значение жемчужины в абиссинской трактовке перенесено со Спасителя на Деву Марию.)

Некоторые религиозные работы, включая «Книгу Света» и «Книгу Рождения», приписываются выдающемуся монарху, самому Зара-Якобу, хотя кажется более правдоподобным то, что эти книги написаны священнослужителями двора под царским руководством. Эти книги, полные увещеваний и страшных предостережений, предназначались для усиления авторитета суверена и борьбы с имевшейся в то время тенденцией к ереси и языческим практикам. Они таким образом демонстрируют личное вмешательство царя в церковные дела и интересы. Помимо этого они любопытны как труды, принадлежащие к сравнительно небольшому классу религиозной прозы исконно абиссинского происхождения.

Агиография XV века

В XV столетии впервые увидел свет огромный пласт агиографической литературы, как оригинальной, так и переводной. Некоторые из этих работ, хотя и вдохновленные, без сомнения, действительным почтением к великим местным и заимствованным святым государства, также отражали происходившие конфликты между монастырями и двором или между одним большим монастырским центром и другим. Это было неизбежным потому, что монарх, двор которого перемещался с места на место и который имел приставленного к нему иностранца Абуну, не испытывал особой симпатии к крупным монастырям, так как именно последние были единственными постоянными центрами образования и искусства в стране и настоящим домом эфиопской ортодоксии.

Еще более усложняло дело то, что отдельные императоры не отказывали себе в нарушении некоторых норм, например были замечены в полигамии или в таких публичных проступках, как симония, или вымогательство. Монахи иногда яростно и бесстрашно атаковали подобное поведение. Так, например, Филипп, третий настоятель Дэбрэ-Либанос, осудил неправедные поступки царя Амдэ-Цыйона в словах громкой инвективы. Эти высказывания сохранены и надлежащим образом повторены в Деяниях святого настоятеля, написанных около 1425 года; таким образом он снискал себе местную репутацию святости, в которую его смелые атаки на императора внесли свой весомый вклад. Но монахи Дэбрэ-Либанос считали неправильным то, что слава Филиппа может затмить собой славу основателя монастыря. В соответствии с этим Жизнь и Деяния Текле-Хайманота были составлены позднее. Разные их версии различаются достаточно значительно, так как многочисленные редакторы и копиисты, не раздумывая особенно, добавляли новые чудеса и легенды в изначальный текст, некоторые из них полностью брались из Деяний других святых – чего только не сделаешь, чтобы возвеличить память о своем основателе и небесном заступнике. Эти работы, по-видимому, сочетают в себе жизни двух святых, имеющих одно и то же имя – с одной стороны, раннего аскета, часто изображаемого в произведениях эфиопского искусства, и с другой – важного исторического деятеля, ставшего первым настоятелем Дэбрэ-Либанос около 1260 года.

Растущая популярность деяний Текле-Хайманота встревожила монахов северных монастырей, основанных в значительно более ранние времена самими девятью святыми. Таким образом были составлены биографии этих полулегендарных основателей и, как это полагается, улучшены переписывающими друг у друга писцами, становясь творениями чистой (если не сказать нелепой) фантазии, содержащими в себе лишь далекое эхо древней истины. Они включают в себя жизни Абба-Либанос, Абба-Гарима, Абба-Панталеоне и За-Микаэль Арагави, основателя Дэбрэ-Дамо.

Шоа, в свою очередь, не собирался пребывать в тени северных монастырей, и в позднем XV столетии были составлены вымышленные Жития шоанских святых, предшественников Текле-Хайманота. Один из них – Йоханнес Мисракави (Иоанн Восточный), апостол Менза – исторической области Северного Шоа, другой – Абуна Габра Манфас Киддус («Слуга Святого Духа»), основатель монастыря в Зуквале, и до сих пор существующего в виде маленького монастырского поселения, на краю кратера Зуквалы – вулканической горы, видимой из современной Аддис– Абебы. Он традиционно считался основанным в древности и на протяжении столетий являлся форпостом христианства на тогдашних южных границах царства. Его легендарного основателя – отшельника египетской пустыни – чудесно перенесли вместе со львами и леопардами, его друзьями, на землю Абиссинии. Здесь он окончательно прижился в качестве местного святого, а его имя сократили до популярного Або (образ святого) (фото 87). Легко узнаваемый из-за неизменного присутствия его зверей-компаньонов, постоянно появляется в живописи абиссинских церквей позднего периода, причем почти всегда в сопровождении Текле-Хайманота.

Другим иностранным святым, нашедшим в конце концов новый дом и огромную и по сей день не убывающую популярность в Эфиопии, был святой Георгий. Его Деяния, Чудеса и Восхваления получены от греков и через арабские христианские версии ближе к концу XV столетия переведены на эфиопский. В произведениях искусства он изображается часто неподалеку от упомянутых выше святых, сидящим верхом на белом коне и разящим пикой дракона (рис. 33).

Из всех этих книг, посвященных жизни и чудесам святых, ни одна не является столь характерной для страны и ни одна не иллюстрирует лучше эфиопский гений в восприятии и преобразовании чужеземных новшеств, чем Таамра-Марьям – Чудеса Девы Марии (фото 91, 92). Черулли, который детально исследовал эту очаровательную работу, прослеживает ее корни в средневековой Европе, где собрания этих чудес составлялись начиная с середины XII столетия и далее такими авторами, как Уильям Измальзбери и Готье де Коинчи. Они были основаны на легендах и чудесах, связанных с некоторыми величайшими европейскими центрами паломничества, как Рим, Толедо, Сантьяго-де-Компостела, Лаон, Шартр, Рокамадур, гора Сент-Мишель. Книга Чудес впервые появилась во Франции и англо-норманнском королевстве, но со временем были сделаны ее переводы практически на каждый европейский разговорный язык, даже в столь далеком уголке, как Исландия. Новые издания, как в стихах, так и в прозе, расширенные и дополненные, в соответствии с местной изобретательностью и местным вкусом, стали, не переставая, появляться вплоть до XIV столетия и продолжали далее вдохновлять поэтов и художников.

С нашей точки зрения, решающим поворотным пунктом в этой литературной саге был перевод Чудес (где-то в XII столетии, предположительно с французской версии текста) на арабский. Этот перевод проник через Палестину в Сирию и к коптам в Египет, собирая все время по дороге новый материал. Потом эту уже разношерстную коллекцию текстов перевели на эфиопский и к самому концу XIV столетия, вне всякого сомнения, она претерпела новые добавления, основанные на реальных местных событиях. Эфиопские версии обычно включают в себя «канон» из 33 официально признаваемых чудес вместе с меняющимся числом – вплоть аж до 283 – дополнительных, родившихся на плодородной почве фантазий следующих друг за другом редакторов.

Начиная с XV столетия и далее Чудеса регулярно читаются в церквях во все многочисленные праздничные дни, посвященные Деве Марии. В доверчивых глазах христианского сообщества они стали считаться равными по значимости и подлинности с самим Евангелием. Многие копии этой книги включают в себя предварительную главу «Завета милосердия», вдохновленную апокрифическими повествованиями Псевдо-Мелито. Она хорошо сюда подходит, так как размышления, следующие за этими Чудесами, непостижимы для разума, если только он не утвержден в непререкаемой вере в «Завет», в котором Христос обещал своей матери: «Каждая душа, воззвавшая к имени Твоему, да не будет осрамлена, и да найдет милосердие и утешение, помощь и уверенность». Дева Мария, следовательно, стала считаться главной среди небесных защитников всех грешных душ. Влияние этой веры видно из эфиопского предопределения судьбы добрых и злых душ, записанных Уолкером в Абиссинцах дома: «Когда человек умирает, Михаил подхватывает его за правую руку, а дьявол за левую, и так они поднимаются на небеса. Там эти двое спорят перед Господом, как на судебном процессе, и дьявол вскрикнет: «Эта душа моя! Она постоянно совершала грех и зло!» А Михаил отвечает: «Она не твоя, а моя!» – и вместе с Марией воскликнет: «Принеси же весы! Давай взвесим душу!» Возможно, человек ел и пил месяцами с табала и тадика Михаили во славу его или нищий протягивал ему свою руку для милостыни, говоря: «Ради Девы Марии!» А мертвец давал ему серебро. И они могут положить душу на весы, взвешивая ее, и, если хотя бы тень Марии упадет на душу, она будет столь же тяжелой, сколь золото, и чаша опустится. И дьявол удалится, выпуская душу, и она войдет в Ганнат, который есть рай. Но душа того, который делал зло на земле, направляется вместе с дьяволом, который, разжевав ее, бросает в огонь Гахханаб, где забавляется с ней – погружая ее то в огонь, то в ледяную воду, заставляя таким образом ее кожу сжиматься, или заточая ее в совершенной темноте. Ибо останется в памяти тот, кто подает милостыню заключенным и бедным у церковных врат, благоговея и трепеща перед святыней. Ибо скажет он: «Да защитит святыня мою душу, и да исцелит ее, и да не сделает ее как у тех».