Текст книги "Грозовой щит"

Глава 20 Враг Трои

Надев длинную белую тунику и соломенную шляпу с широкими полями, Одиссей отправился на стадион в одной из колесниц Приама. Его поприветствовал сын царя Трои, Полит, скромный, скучный и неразговорчивый юноша отвел его в отгороженное место, где он оказался в компании Агамемнона, Пелея, Идоменея и Нестора. Царь Микен кивнул в знак приветствия.

– Я слышал, что тебе не благоволила удача на турнире лучников, – сказал он.

– Лук сломался, – ответил Одиссей как можно более небрежным голосом, словно его не волновал результат. Но он знал, что его тон не обманул Агамемнона. У этого человека разум был острый, словно жало змеи.

На стадионе темноволосый молодой воин в золотом плаще ходил по беговым дорожкам. Расстояние составляло три сотни шагов, примерно равные огромным шагам Геракла, который первым установил бег на короткую дистанцию много поколений назад.

– Судьями на Играх должны быть люди благородного происхождения, – пробормотал Идоменей, – а не какие-нибудь крестьяне в доспехах.

Одиссей оставил эту фразу без комментариев. Дед Идоменея был воином-крестьянином, который захватил часть Крита и объявил себя царем. Нестор посмотрел на него, приподняв от удивления брови. Ему тоже было известно происхождение Идоменея.

Как только определили беговую дорожку, вынесли шесты, обозначающие повороты, и вбили их в землю. В другом конце поля первые атлеты покинули галерею и заняли свои позиции. Царь Итаки увидел, как Каллиадес размахивает руками и разминает свои мускулы.

– Я знаю этого человека! – воскликнул Агамемнон. Его лицо потемнело от гнева. – Он микенский изгнанник.

– Который? – невинно осведомился царь Итаки.

– Вот! Тот высокий, – ответил царь Микен, показывая снова на Каллиадеса.

– Это член моей команды, – возразил Одиссей. – Он бежит за Итаку.

– У этого человека меч Аргуриоса, – добавил Идоменей.

– Еще один предатель, – фыркнул Агамемнон.

– В мире полно предателей, – согласился царь Итаки. – Так откуда ты знаешь этого человека?

– Он убил Коланоса, моего верного Последователя, и его приговорили к смерти за это. Но он скрылся от правосудия и сбежал… очевидно, к тебе.

– Если бы я знал, – вздохнул Одиссей. – Естественно, по окончании Игр я выгоню его из моей команды.

– Его нужно вышвырнуть прямо сейчас, – настаивал Агамемнон. – Я сообщу об этом Приаму.

– Это может вызвать одну или даже две проблемы, – заметил царь Итаки. – Кажется, я вспоминаю, что прошлой осенью, когда состоялось нападение на Трою, царь Приам освободил всех пленников. Говорят, что он потребовал, чтобы они убили своего полководца, человека, который предложил предать своего царя.

– Грязная ложь троянцев! – возмутился Агамемнон. – Кола-нос никогда бы не предал меня.

– Даже если это так, Приам приказал убить Коланоса. Вряд ли ты можешь попросить наказать человека, который выполнил его приказ. И, кроме того, это очевидно: Коланос предал тебя, напав на Приама, который был – и остается – твоим союзником.

Агамемнон замолчал.

– Твои слова разумны, Одиссей, – согласился он наконец. – Меня печалит, что не все мы союзники. Конечно, ты видишь, какую угрозу представляет собой Троя? Ты полагаешь, что Приам со всем своим богатством и растущей армией не имеет видов на западные земли?

– Я не знаю замыслов Приама. Но полагаю, что единственное его желание – это преумножение богатства. И ему не нужно нападать на других, чтобы увеличить его. Троя впитывает в себя золото с каждым днем, с каждым кораблем и караваном.

– У меня есть свои люди в Трое, – признался царь Микен, понизив голос. – Приам недавно купил тысячу фригийских луков, и он закупает олово и медь для вооружения. Доспехи, шлемы, щиты и мечи. Если мы не разберемся с этим человеком сейчас, он подомнет нас всех под себя.

Одиссей улыбнулся.

– У меня нет врагов, Агамемнон. Ни в Трое, ни среди микенцев, хеттов или египтян. Мои корабли охотно принимают в каждой бухте и порту.

Казалось, Агамемнон расслабился.

– Я ценю твою честность, Одиссей. Я буду таким же искренним в ответ. Когда разразится война – а это неизбежно, – тогда тех, кто будет продолжать вести торговлю с Троей, объявят врагами. Тогда люди, сохраняющие нейтралитет, будут не нужны.

– Становится опасным сохранять нейтралитет в наши дни. Позиция старого Эионея была нейтральной. Я слышал, что он упал с лошади и умер.

– Трагическая потеря для его народа, – вздохнул царь Микен. – И я боюсь, что его смерть будет не последней. Мне сообщили, что другого царя объявили врагом Трои. Кто бы это ни был, ему повезет, если он покинет город живым.

– Ты предполагаешь, что это Приам убил Эионея?

– Я не ссорился с ним. Наверное, он готовился расторгнуть свой союз с Троей.

Одиссей не поверил этой лжи ни на секунду, но ничего не возразил.

– А кого из царей назвали врагом Трои? – спросил он.

– Я не знаю. Но мне бы хотелось это знать. Это очень странная история.

Как раз в этот момент в толпе раздался крик, и бегунов попросили занять места у линии старта в западной части дорожки. Судья поднял руку. Толпа замолчала.

– Вперед! – закричал он. Двадцать бегунов бросились вперед, к шесту, обозначающему финишную прямую. Несколько судей ждали там, чтобы заметить первую пятерку, которая пересечет линию. Эти бегуны пройдут в следующий тур.

Каллиадес финишировал вторым. За этим забегом были и другие. Одиссей наблюдал за ними, время от времени делая ставки с Нестором и Идоменеем на кого-нибудь из бегунов. Затем он покинул ограждение и прошел вокруг стадиона туда, где проводились соревнования по метанию копья. Биас метал хорошо, но царь Итаки заметил, что чернокожий моряк потирает плечо. «Он выглядит довольно усталым, – подумал Одиссей. – К концу соревнований его плечо превратится в настоящий очаг боли».

Затем в отдалении он увидел Геликаона, который стоял рядом с Приамом. Его сердце охватила радость, и царь Итаки помахал ему рукой, чтобы привлечь внимание юноши. Он был убежден, что ему это удалось, потому что темноволосый Геликаон посмотрел в его сторону, а затем отвернулся. Одиссей наблюдал за тем, как он пробирался сквозь толпу, пока не исчез из вида.

«Мальчик выглядит худым и изможденным, – подумал он. – И при таком количестве микенцев в Трое ему не следовало показываться на людях. Но я подниму ему настроение, когда мы поговорим. Геликаон будет рад узнать, что поставки олова с Семи холмов превзошли все ожидания и прибыль за последний сезон была огромной».

Проголодавшись, Одиссей подошел к палатке с едой, где насладился в тени изысканным троянским кушаньем – мясом и травами, которые были завернуты в широкий лист, маринованный в вине. Затем он снова обошел стадион и вернулся в ограждение, где находился Агамемнон вместе с царем Пелеем и его сыном Ахиллом.

Царь Итаки посмотрел на дородного царя и вспомнил о Пирии и о том, как она отрезала свои белокурые локоны, будучи ребенком. Он знал, как и большинство западных царей, об отвратительных сексуальных пристрастиях Пелея, но теперь ему было известно еще об одном злом поступке, совершенном этим человеком.

«Теперь посмотри, что ты заставила меня сделать, потаскушка!»

Ужасно, что он изнасиловал собственного ребенка, но то, что он заставил ее поверить, что это ее вина, было верхом подлости.

– Рад нашей встречи, – сказал Пелей, протягивая ему руку.

– Ты должен простить меня, – ответил Одиссей, избегая рукопожатия. – Я только что съел сладкое мясо, и мои руки липкие от меда, – он повернулся к Ахиллу: – Рад видеть тебя, парень. Говорят, что ты станешь чемпионом Игр.

– Здесь нет настоящий бойцов, – угрюмо заметил юноша. – Кроме, наверное, твоего человека, Леукона.

– Он опытный боец.

Состоялось еще несколько забегов. Пелей и Ахилл отошли к Идоменею и Менестеосу, царю Афин. Агамемнон наклонился к Одиссею:

– Ты не слишком любишь Пелея?

– Я едва его знаю. Итак, расскажи мне о враге Трои.

– Я знаю только часть истории. Дай мне время, и я узнаю больше. Ты помнишь убийцу Карпофоруса?

– Только по слухам.

– Он погиб, ранив ужасного Геликаона. Но он умер не в ту же секунду. Кажется, Карпофорус также был виновен в убийстве отца Геликаона.

Одиссей внезапно почувствовал озноб, у него свело желудок.

– Что такое? – спросил Агамемнон. Его темные глаза наблюдали за царем Итаки.

– Слишком много мяса, – ответил Одиссей. – Продолжай.

– Я мало, что могу рассказать. Карпофорус сказал Геликаону, кто заказал смерть его отца. Геликаон сообщил об этом Приаму. Как тебе известно, царь Трои был кровным родственником его отца. Кузеном или вроде того. Законы чести требуют, чтобы он объявил человека, заказавшего смерть Энхиса, врагом Трои. Я сомневаюсь, что этот человек – простой торговец, похоже, что он царь. Вопрос в том, кто это? Энхис не был врагом Микен. Я думаю, что это мрачная тайна.

Одиссей видел, что Агамемнон внимательно на него смотрит.

– Я не сомневаюсь, что скоро на эту историю прольется свет, – сказал он и отошел от царя Микен. Он заметил идущих мимо Каллиадеса и Банокла. Выйдя вперед, он подозвал к себе двух друзей. У Банокла распух правый глаз и была разрезана губа, но он был в прекрасном настроении.

– Ты видел меня, Одиссей? – спросил он. – Я завалил этого хетта шесть раз. – Великан поднял кулак. – Молот Гефеста!

– Ты хорошо сражался, – похвалил его царь. – Вы сейчас возвращаетесь во дворец?

– Нет, – покачал головой Банокл. – Я иду в Нижний город, чтобы увидеться с другом.

– Я направляюсь на «Пенелопу». И был бы благодарен вам за компанию, – сказал Одиссей, глядя на Каллиадеса. Глаза воина сузились. Затем он кивнул.

– Для нас большая честь пройтись с тобой, царь Одиссей.

– Да? – удивился великан.

– Закон дороги, – объяснил ему Каллиадес.

– Держитесь поблизости и будьте начеку, – велел им царь Итаки, направившись к Верхнему городу. Двое воинов последовали за ним.

Пока Одиссей шел, в нем проснулась холодная ярость, намного более сильная, чем те вспышки гнева, которыми он был известен. Она ожила в нем, глубоко внутри, пробуждая мысли и чувства, которые он прогнал от себя почти пятнадцать лет назад.

Теперь Приаму было известно, что Одиссей нанял Карпофоруса, чтобы убить отца Геликаона.

И поэтому его объявили врагом Трои. Этот факт сам по себе вызывал в царе Итаки чувство великого сожаления. Но это было вполне понятно.

Однако Приам не избрал для себя благородный путь: вызвать Одиссея во дворец и изгнать его из Трои. Вместо этого он решил унизить и опозорить его. Холодная ярость поднималась в нем, охватывая все тело. Было ясно, что последует за этим. Во время Игр Приам будет пытаться разделить царей запада, подкупать жадных и запугивать слабых. Он не мог позволить Одиссею покинуть Трою живым, чтобы тот мог заключить союз с Агамемноном. Приам знал, что Нестор с Пилоса и даже Идоменей начнут колебаться, если Одиссей присоединится к рядам микенских заговорщиков.

По дороге царь Итаки наблюдал за лицами прохожих в толпе, выискивая признаки напряжения, обращая внимание на любого, кто слишком долго или слишком пристально смотрит на него. Оглянувшись налево, он увидел, что Каллиадес делает то же самое. Справа от него осторожно шел Банокл, тоже изучая толпу на случай неприятностей.

Прогнав от себя мысли об убийстве, он вернулся к более серьезной проблеме. «Должен быть способ каким-нибудь образом выйти из положения, – подумал он. – Ты – Одиссей, мыслитель, стратег. Ты известен своим умом и хитростью». Один за другим он обдумывал варианты действия. Что если он отправится к Приаму и попытается все объяснить? Царь Трои не станет слушать. Одиссей заказал смерть его кровного родственника. Законы чести требовали от него мести.

Что еще можно сделать? Он мог собрать своих людей, ускользнуть из Трои на рассвете, вернуться на Итаку, в другой конец Зеленого моря. А что потом? Жить всю оставшуюся жизнь в страхе перед убийцами, посланными Приамом? Еще оставался Геликаон. Раз он отправился к Приаму, значит, тоже объявил Одиссея своим врагом. Ужасный «Ксантос», не считая пятидесяти других галер под началом Геликаона, будет плавать по Зеленому морю, охотясь за кораблями Итаки. Если они отрежут путь к Семи холмам, Итака за год – самое большее, два – обнищает и погибнет.

«Смотри правде в глаза, Одиссей, – сказал он себе. – Решение Приама сделать меня врагом оставило только один возможный выход. Ты словно корабль, который попал во власть штормовых ветров и лишился управления: он несется к ненавистной и кровавой земле, посещать которую ему бы не хотелось». Одиссей любил Геликаона и чувствовал огромную симпатию к Гектору и его жене Андромахе. В грядущей войне его симпатия будет на стороне Трои. Ему не нравился Агамемнон, страдающий манией величия, он ненавидел ужасного Пелея. Царь Итаки презирал подлого Идоменея и не чувствовал симпатии к Менестеосу, царю Афин. Из всех царей западных земель ему нравился только Нестор. Его снова охватила ярость, холодная и всепоглощающая.

Одиссей посмотрел на возвышающиеся стены и великие Шеаенские ворота. Он увидел на вершине горы дворец Приама и здания по обеим сторонам узких, извилистых улиц. Он больше не смотрел на них как на впечатляющие произведения архитектуры. Теперь царь Итаки смотрел на них по-другому. Он хладнокровно подсчитывал необходимое количество людей, чтобы взять их штурмом, и представлял улицы в качестве поля битвы.

Когда они пробирались сквозь толпу, к нему наклонился Каллиадес:

– Четверо, – сказал он, – идут за нами немного в отдалении от самого Поля для турниров.

Одиссей не стал оглядываться назад. Каллиадес и Банокл не были вооружены, а у самого царя Итаки был только маленький изогнутый нож в украшенных драгоценностями ножнах. Этим оружием хорошо резать фрукты, но более того.

– Это воины? – спросил он.

– Наверное, но на них нет доспехов. У них ножи, а не мечи. Царь Итаки представил себе предстоящий им путь. Вскоре они сойдут с основной улицы и будут пробираться узкими переулками. Остановившись у палатки на рынке, он взял маленький серебряный браслет, украшенный опалом.

– Прекрасная вещь, – сказал владелец палатки. – Вы не найдете лучше.

Одиссей положил его на место и продолжил путь.

– Двое из них свернули в переулок слева, – сообщил Каллиадес.

– Они знают, что мы направляемся на корабль, – объяснил ему царь Итаки. – Поблизости есть маленькая площадь с колодцем. Дорога, по которой мы идем, пересекается там с переулками. – Он посмотрел на Банокла. – Ты приготовил Молот Гефеста?

– Он всегда готов, – ответил великан.

– Тогда приготовься им воспользоваться.

Одиссей повернулся и пошел обратно тем путем, по которому они только что шли. Двое мужчин, высоких, широкоплечих, в длинных плащах, внезапно остановились. Царь Итаки подошел к ним. Не говоря ни слова, он ударил кулаком по лицу одного из них. Банокл прыгнул на второго, нанеся ему жестокий удар справа. Первый, шатаясь, попятился. Царь Итаки последовал за ним, выбив у него почву из-под ног. Когда он упал, Одиссей встал рядом с ним на колени и вынул нож у него из ножен. Жертва попыталась подняться, затем опустилась обратно, когда лезвие кинжала коснулась его горла.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросил царь Итаки. Мужчина облизал губы.

– Я не знаю, почему ты напал на меня, незнакомец.

– О, – улыбнулся Одиссей. – Теперь я знаю, что ты лжешь, потому что видел тебя в толпе на турнире лучников, и ты знаешь, кто я такой. Я – Одиссей, царь Итаки. А ты – убийца.

– Это чепуха! Помогите! – внезапно закричал мужчина. – На меня напали!

Одиссей ударил его. Голова незнакомца стукнулась о каменную мостовую. Он застонал. Одиссей ударил его снова. Тогда наступила тишина.

Царь Итаки встал и, сделав жест Каллиадесу и Баноклу, пошел той дорогой, что вела к площади. Позади них, вокруг убийц, собралось несколько человек из толпы. Протянув украденный нож Каллиадесу, царь выбрал узкую улочку. Банокл, вооружившись ножом второго убийцы, занял позицию справа от него.

– Держите оружие открыто, – велел им Одиссей. – Я хочу, чтобы остальные двое видели, что мы готовы к бою.

Они продолжили путь и добрались, наконец, до маленькой площади и колодца. Двое других убийц ждали там. Они бросили взгляд на Одиссея и его спутников, заметив у них ножи своих товарищей. Затем они посмотрели на улицу позади этой троицы, надеясь увидеть своих друзей. Царь Итаки, взглянув на них, продолжал идти вперед. Убийцы переглянулись, затем повернулись и ушли.

– Ты хочешь, чтобы мы последовали за ними и убили их? – спросил Банокл.

Одиссей покачал головой.

– Давайте вернемся на корабль. Мне нужно подумать. Царица Гекуба попросила меня навестить ее. Я хочу, чтобы вы оба пошли со мной.

Геликаон не остался на весь день Игр. Его покинули силы, пока они с Гершомом пробирались через толпу к ожидающим их колесницам. Счастливчик споткнулся, и египтянин поддержал его под руку. Было очень жарко на солнце, почти так же, как в середине лета, и Геликаон сильно вспотел.

Забравшись в шестиместную колесницу, он с благодарностью опустился на сидение. Гершом сел напротив него, изучая толпу, его рука лежала на рукоятке кинжала. Счастливчик улыбнулся.

– Я сомневаюсь, что Агамемнон попытается меня убить в присутствии Приама.

Возница ударил кнутом, и повозка, запряженная двумя лошадьми, сдвинулась с места. Земля была ухабистой: путь проходил по недавно разрытой почве нового стадиона. Вскоре они выбрались на дорогу. Гершом немного успокоился, когда возница прибавил скорости, но все еще был начеку на случай подстерегающих их лучников или засады.

– Нам не следовало приходить, – ворчал он. – Все видели, как ты слаб. Они могут предпринять еще одну попытку напасть на тебя.

– Они нападут в любом случае, – ответил Геликаон, – когда посчитают, что наступило подходящее время. И это случится, пока Агамемнон находится в Трое. Он захочет порадоваться моей смерти.

Колесница с грохотом неслась по почти пустынным улицам.

– Одиссей был там, – сказал египтянин. – Он махал тебе рукой.

– Я видел его, – признался Счастливчик. – Если во дворец придет сообщение, что он хочет меня видеть, придумай какой-нибудь повод избежать этого.

– Он твой самый близкий друг, – удивился Гершом. Геликаон ничего не ответил. Вытащив платок из-за пояса, он вытер свое покрытое потом лицо. Египтянин внимательно посмотрел на него. Цвет лица Геликаона был хороший, его кожа избавилась от того пепельного оттенка, который приобрела во время болезни. Он был близок к выздоровлению, ему нужно было только восстановить свои силы.

Колесница двигалась по Нижнему городу, пока не достигла дворца Геликаона. Два вооруженных стражника открыли перед ними ворота. Оказавшись внутри здания, Счастливчик прошел в большую комнату и растянулся на кушетке. Служанка принесла кувшин с холодной водой и наполнила кубок для царя Дардании. Геликаон жадно напился, затем лег и закрыл глаза. Гершом оставил его там и пошел в сад, где несли стражу еще два воина. Он поговорил с ними немного, а затем вернулся во дворец. Охрана была больше напоказ. Это здание было нелегко защитить. Окна по обе стороны дворца выходили на улицу, а стены в саду были слишком низкими. Убийцы могли бы проникнуть в двадцать различных мест, не потревожив слуг. И в течение следующих пяти дней они точно попытаются это сделать. Разумный план действий – это уехать из Трои и вернуться в Дарданию, но Геликаон не хотел об этом даже слышать.

Вернувшись в прохладную комнату, египтянин увидел, что Геликаон сел, положив локти на колени. Он выглядел уставшим и обеспокоенным.

– Почему ты не хочешь видеть Одиссея? – спросил Гершом, садясь рядом с царем Дардании.

– Я увижусь с ним, но мне нужно время, чтобы собраться с мыслями, – он лениво почесал рану. – Когда Атталус умирал, он поговорил со мной. Странная вещь, Гершом, но я думаю, что в его словах было больше яда, чем на лезвии ножа.

– Как такое могло быть?

– Он рассказал мне, что Одиссей заплатил за убийство моего отца.

Слова повисли в воздухе. Гершом мало что знал о прошлом своего друга, кроме того, о чем рассказывали моряки. Печальное и одинокое детство, за исключением двух лет, проведенных с Одиссеем на «Пенелопе» и Итаке. По возвращении мальчика в Дарданию его отца убили, и Геликаон отказался от короны, предложив свою поддержку сводному брату, маленькому Диомеду, и его матери, царице Халисии.

Убийство было достаточно обычным делом среди соперников и врагов, но даже Гершом, в египетском образовании которого было много пробелов относительно образа жизни греков, знал, что Итака находилась далеко от Дардании. Поэтому у Одиссея не было причин для вражды и очевидного мотива желать смерти царя Дардании. В чем же заключалась выгода?

– Атталус солгал, – сказал он наконец.

– Я так не думаю. Вот почему мне нужно время, чтобы приготовиться к нашей встрече.

– Чего Одиссей добился таким поступком? Твой отец мешал его торговле? Была какая-то вражда в прошлом?

– Я не знаю. Наверное, когда они были молодыми, между ними возникла непримиримая вражда.

– Тогда тебе следует спросить об этом у Одиссея. Геликаон покачал головой.

– Не все так просто, мой друг. Я дал клятву на алтаре Ареса, что найду и убью человека, виновного в смерти моего отца. Если я спрошу Одиссея об этом напрямую, и он признается, тогда мне не останется другого выхода, как объявить его моим врагом и пытаться убить. Одиссей был для меня больше, чем другом. Без него я был бы никем.

– Ты любил своего отца?

– Да, хотя он не отвечал мне взаимностью. Он был суровым, холодным человеком и видел во мне слабака, у которого никогда не хватит силы, чтобы стать царем.

– Кто-нибудь еще знает о том, что Атталус рассказал тебе? – спросил египтянин.

– Нет.

– Тогда пусть все идет своим чередом. Человек, который презирал тебя, умер. А человек, который тебя любил, жив. Конечно, даже боги поймут, если ты не сдержишь свою клятву.

– Они не склонны сочувствовать смертным, – вздохнул Геликаон.

– Да, – согласился Гершом, – их больше интересует превращение в лебедей, буйволов и других животных и совращение смертных мужчин и женщин. Или вражда друг с другом, как у маленьких детей. Я никогда не слышал о таких неуправляемых людях.

Счастливчик засмеялся:

– Очевидно, что ты их не боишься.

Гершом покачал головой:

– Если бы ты в детстве узнал об ужасах Сета, о том, что он сделал со своим братом, твои боги беспокоили бы тебя не больше, чем дерущиеся щенки.

Наполнив кубок водой, Геликаон осушил его.

– По твоим словам, все выглядит так просто, Гершом. Но это не так. Я вырос с верой – как учат всех детей благородного происхождения, – что семья и честь – это все. Единство крови – вот что нас связывает. Если напали на одного члена семьи, это значит, что напали на всю семью. Поэтому враги знают, что, если они захотят причинить вред одному из нас, остальные пойдут на него с огненными мечами. Такое единство предполагает безопасность. Законы чести требуют отомстить всякому, кто выступил против нас.

– Мне кажется, – сказал Гершом, – что жители моря проводят очень много времени, разговаривая о чести, но, если отбросить все эти высокопарные слова, вы ничем не отличаетесь от других народов. Семья? Разве Приам не убил своих побочных сыновей? Когда царь умирает, разве его сыновья не идут друг на друга войной, сражаясь за наследство? Люди говорят о том, как ты отреагировал на смерть отца. Они удивляются, что ты не приговорил к казни своего младшего брата. Твой народ процветает на крови и смерти, Геликаон. Твои корабли нападают на земли других народов, забирают пленных, превращая в рабов, сжигают и грабят. Воины хвастаются тем, сколько врагов они убили и скольких женщин изнасиловали. Почти все ваши цари захватили трон с помощью войны и убийств, или они являются наследниками тех, кто захватил власть с помощью войны и убийств. Поэтому оставь все эти разговоры о чести. Единственное, что я знаю о твоем отце, – он пытался лишить тебя наследства, объявив твоего брата своим преемником. Ты рассказывал мне, что Одиссей помог тебе стать мужчиной и ничего не попросил у тебя взамен. Ты видишь какой-то смысл в том, чтобы убить друга ради мести за смерть врага? Потому что твой отец был для тебя врагом.

Геликаон сидел молча какое-то время. Затем он посмотрел на Гершома.

– А что насчет твоей семьи? – спросил он. – Ты никогда не рассказывал о ней. Ты бы простил человека, который убил твоего отца?

– Я никогда не знал моего отца, – ответил египтянин. – Он умер до моего рождения. Поэтому я не могу ответить на твой вопрос. Дело в том, что ты поверил Атталусу – Карпофорусу, как бы его там ни звали. Если он говорил правду, тогда это только ее часть. У Одиссея есть другая ее часть; соединив их вместе, можно узнать истину. Тебе нужно поговорить с ним.

Геликаон потер глаза.

– Мне нужно отдохнуть, друг мой, – сказал он, – но я подумаю о твоих словах.

После того как Счастливчик отправился спать, Гершом покинул здание дворца. Двое мужчин слонялись без дела возле источника на другой стороне улицы. Гершом подошел к ним. Оба они были худощавыми, с холодными глазами.

– Ну что? – спросил Гершом.

– Трое приходили сегодня, – ответил первый. – Они обошли вокруг дворца, посмотрели в окна. Я проследил за ними до дворца Полита. Это микенцы.

Египтянин вернулся во дворец, прошел по нижним этажам и проверил засовы на закрытых окнах. Он знал, что в его действиях было мало смысла, потому что задвижки были ненадежными и не смогли бы помешать решительному убийце. С помощью лезвия кинжала можно было легко открыть засовы.

Вернувшись в зал, Гершом лег на кушетку и закрыл глаза. Ему нужно было поспать до вечера, чтобы потом бодрствовать всю ночь. Он поспал немного, но ему снились дурные сны.

На закате его разбудила служанка, сообщив, что прибыл царевич Дифобос, который хочет навестить царя Дардании.

Гершом послал служанку разбудить Геликаона и вышел с заспанным видом, чтобы поприветствовать худого темноволосого молодого царевича. Диос выглядел обеспокоенным, но ничего не сказал, когда они прошли в зал. Другая служанка принесла поднос с едой и кувшин с разбавленным водой вином. Диос отказался от того и от другого и молча сел.

Когда вошел Геликаон, Диос тепло обнял его.

– Ты с каждым днем выглядишь все лучше, друг мой, – сказал он.

Гершом сидел молча, пока они болтали; в воздухе стояла какая-то напряженная атмосфера. Наконец Диос сообщил:

– Одиссея объявили врагом Трои.

– Что?! – воскликнул Счастливчик. – Почему он стал вашим врагом?

Диос выглядел удивленным.

– Потому что послал убийцу к твоему отцу, конечно. Вся краска отхлынула от лица Геликаона.

– Это приказал Приам?

– Да.

– Откуда он узнал?

– Он приходил навестить тебя, когда ты болел и лежал в бреду. Ты рассказал ему о Карпофорусе.

– Я не помню этого, – вздохнул Геликаон. – И это самая худшая новость, которую я слышал за долгое время. Приам собирается совершить ужасную ошибку, о которой ему придется пожалеть, если мы не заставим его изменить решение.

– В этот день солнце станет зеленым, – сказал Диос. – Но я не понимаю тебя, Геликаон. Какая ошибка? Одиссей убил твоего отца.

– Только по словам Атталуса, – ответил царь Дардании с отчаянием в голосе. – Нам следовало, по крайней мере, дать Одиссею возможность оправдаться.

– Гектор просил о том же, – сказал царевич. – Но отец не послушал. Это бесполезно. Ты поверил убийце и убедил в этом отца. Он не изменит свое решение, Геликаон. Он сказал, что законы чести требуют мести. За пролитую кровь нужно заплатить кровью.

Гершому не нужно было слушать дальше их разговор. Встав со своего места, он оставил этих двоих наедине и вышел на улицу в сгустившиеся сумерки.