Текст книги "Грозовой щит"

– Сколько тебе лет? – спросил великан.

– Почти тринадцать. А зачем тебе?

– Ты разговариваешь не как тринадцатилетний мальчик.

– Я не знаю, как еще разговаривать, – пожал плечами Периклос.

– Я имел в виду, что ты разговариваешь не как мальчик. Ты говоришь как старый учитель. Я боюсь, что они устроили бы резню, – изобразил он. – Там, откуда я родом, мальчики так не говорят. Они разговаривают об играх и девушках, хвастаются великими подвигами, которые совершат, когда вырастут.

– Все мои учителя были стариками, – объяснил сын Реса. – Отец не верил в игры – если они не служили определенной цели, как бег, чтобы я стал сильнее, или игра с иками, чтобы я лучше понимал стратегию. Большую часть времени я проводил со стариками, которые говорили о войнах прошлого, истории и деяниях великих. Я знаю, на какой глубине нужно устанавливать фундамент для дома и как глубоко вгонять штыри в обшивку. Он готовил меня к тому, чтобы я стал царем.

– Разве он не играл с тобой, когда ты был маленьким?

– Играл? Нет. Мы проводили мало времени вместе. В прошлом году, в день моего рождения, он отвел меня в сторону и сказал, что у него для меня особый подарок. Затем отец отвел меня в темницы дворца, где на полу на коленях стоял предатель, а его руки были связаны за спиной. Отец позволил мне перерезать ему горло и наблюдать за тем, как он умер.

– Это точно не то, что я имел в виду, – сказал Банокл.

– Я буду проводить время с моими сыновьями – если проживу достаточно долго, чтобы их иметь. – Он посмотрел на воина. – Ты не возражаешь, чтобы я поспал здесь с тобой?

– Я не возражаю, – солгал Банокл, которого не радовала перспектива спать рядом со странным юношей, который может перерезать кому-то горло. Перикл лег, подложив руку под голову. Банокл решил подождать, пока мальчик заснет, а затем найти другое место для отдыха.

Глава 32 Битва у Карпеи

Пелей, царь Фессалии, никогда не верил в геройство. Почему царь должен сражаться в первых рядах своей армии? Это просто глупо: случайная стрела или удачно брошенное копье могут изменить весь ход битвы. «Это не трусость», – убеждал он себя. Царь должен держаться достаточно близко от поля сражения, чтобы принимать решения и наблюдать за ходом битвы, но на безопасном расстоянии.

Поэтому он сидел на высокой белой лошади в окружении своей лучшей охраны из трех сотен тяжело вооруженных пехотинцев, в то время как воины Фессалии и их союзники идонои атаковали троянцев на равнинах Карпеи. Это было превосходное место для битвы, широкое и ровное, без всяких высоких холмов, где мог бы прятаться враг, и лесов, куда он мог бы сбежать. Только трава и море за ней. Даже в маленьком поселке не было укромных мест, чтобы спрятаться. В Карпеи не было даже укреплений.

Пелей понимал, что при других обстоятельствах Гектор занял бы более удобную позицию, потому что ему предстояло сражаться против армии, почти в четыре раза превосходящей его по силе. Но сейчас он этого сделать не мог: на берегу стояли судна, которые были нужны ему, чтобы уплыть из Фракии.

Другой полководец все равно отступил бы, понимая, что сражение против двенадцати тысяч вражеских заранее проиграно. Но Пелей правильно предположил, что высокомерие Гектора заставит его рискнуть всем в этой последней великой битве. Только теперь у него не было лесов, чтобы спрятать конницу, и времени, чтобы придумать ловушки. Его армия, в которой было меньше трех тысяч человек, сражалась за свою жизнь.

Пелей уже начал праздновать победу. С возвышенности, на которой он стоял, он мог видеть, что ряды троянцев отступают. В основном, сражалась пехота, хотя справа прискакал маленький отряд троянской конницы и удерживал всадников идоноев, которые пытались прорваться и напасть на фланги противника.

Гектор построил свою армию фалангой: три части по девятьсот человек, вооруженных длинными копьями и высокими щитами. Это был прекрасный прием защиты от противника, превосходящего по числу. Пелей знал, что это могло даже помочь в битве с врагом, который превосходил бы по числу в два раза. Но армия Фессалии была намного больше. Теперь в любой момент один из троянских отрядов мог не выдержать, и тогда воины Пелея окружат противника и лишат его возможности двигаться и сражаться. Тут начнется резня, и это случится скоро.

Как чудесно было бы увидеть голову Гектора на копье! Эта счастливая минута улучшила бы настроение и прогнала мрачные мысли, которые терзали его последние несколько лет.

Пелей всегда гордился своим сыном Ахиллом и радовался его успехам. Потому что его знали как сына царя Пелея, и его победы покрывали славой и отца. Затем произошла перемена, нежданная и горькая. Великолепный Ахилл, знаток военного дела, начал излучать свой собственный свет. И слава Пелея потускнела, он превратился просто в отца героя.

Слова имели одно и то же значение. Сын Пелея Ахилл или отец Ахилла Пелей. Но суть изменилась. Это раздражало царя Фессалии. С каждой новой победой слава Ахилла росла. Он теперь был покорителем Ксантеи и Каллироса, грозой Трои.

В желании вернуть принадлежащую ему часть славы Пелей повел свою армию против города Исмарос. Одиссей должен был перекрыть море у порта. Ночью люди царя Итаки поднялись на стены и открыли ворота для Пелея и его фессалийцев. Город взяли. И кому апплодировали люди?

Одиссею, Разграбителю городов. Хитроумному Одиссею. Умному Одиссею.

Но не сегодня. Эта победа будет принадлежать царю Пелею – знатоку военного дела, победителю могучего Гектора.

Где– то впереди, слева, фаланга троянцев уже готова была сдаться. Пелей наблюдал за этой сценой с нетерпением. Победа была не за горами, и ее вкус опьянял.

Затем он увидел Гектора в его отделанных серебром и бронзой доспехах, который бросился к передним рядам дрогнувшей линии. Воины собрались вокруг него с новыми силами.

Просто нужно еще немного подождать. «Еще лучше», – подумал Пелей. Ожидание сделает победу еще слаще.

Его доспехи потемнели и давили. Последние несколько лет его вес постоянно увеличивался. Пелей понял, что для него будет полезно отправиться на войну. Он снова мог бы стать сильным и стройным, как когда-то. Как его дети.

Он подумал о Каллиопе. Она была худенькой, и ему так нравилось прижимать ее к себе, когда она была ребенком. Девочка была очень похожа на свою мать.

Но, как и ее мать, она отвернулась от него. Вероломная, хитрая девчонка. Разве она не выросла в роскоши, ни в чем не нуждаясь? И как она отплатила ему? Разгуливала голой и соблазняла его. Да, вот что она сделала: превратила его в египтянина, желающего плоть от плоти своей.

Это было неудивительно. Все женщины шлюхи. Некоторые скрывают это лучше других, но они все одинаковые.

Теперь она умерла. А это говорило о том, что боги справедливы.

Ковос, глава его охраны, подошел к царю. Это человек участвовал во многих битвах и был хорошим воином, но у него было мало воображения.

– Мы должны двигаться вперед, господин. Они готовы сломаться.

– Не сейчас, Ковос, – сказал ему Пелей.

– Если мы ударим по центру, то прорвемся. Троянцы устали. «Да, и мне придется двигаться вместе с тобой, – подумал царь Пелей, – рядом с мелькающими мечами и летающими копьями».

– Мы двинемся, когда я прикажу, – ответил он полководцу. Ковос вернулся к своим людям.

«Ему следует быть благодарным мне», – подумал царь Фессалии. Ему не придется встретиться лицом к лицу со смертью. Но это глупый человек, у которого нет мозгов, чтобы оценить свою удачу.

Находясь за пределами поля битвы, Пелей мог видеть хижины и лачуги рыбаков и суда для переправы, вытащенные на берег прямо за ними. Суда, которые теперь позволят его армии пересечь узкие проливы по дороге в Дарданию. Пелей боялся, что ему придется плыть на этих ужасных лодках. Но теперь, насладившись победой над Гектором, он сможет вернуться в Фессалию и позволить Ахиллу вести армию через море.

Переведя взгляд на поле битвы, он увидел, что потери в его армии были велики. За исключением его охраны, ы Фессалии были легко вооружены и одеты в кожаные доспехи, служившие плохой защитой против тяжелых копий троянской конницы. Но бронзовые доспехи были дорогими, а люди дешевыми. Идонои тоже несли потери – три человека на одного троянца. Они были защищены еще хуже, чем его люди. У многих из них вообще не было доспехов.

Но это не имело значения. Битва была почти окончена.

Затем он увидел, как его охрана повернулась и посмотрела на запад. Пелей тоже обернулся.

Показался строй всадников, наконечники их копий сверкали в солнечных лучах.

Царь Пелей подозвал Ковоса.

– Пошли к ним гонца. Вели им нападать с фланга.

– Это не наши люди, – мрачно ответил Ковос.

– Конечно, это наши люди. Позади нас нет вражеских сил.

– Посмотрите на человека в центре, – сказал воин, – на серой лошади. На нем троянские доспехи.

– Забрал у мертвого, – пожал плечами царь Фессалии, но небольшое сомнение все же закралось в его сердце.

Человек на серой лошади вытащил два меча и высоко поднял их.

Затем всадники начали двигаться, сначала медленно. Раздался стук копыт, и они бросились на фессалийцев сзади.

– Стройся! – заревел Ковос. – Поворачивайтесь, собаки! Вам грозит смерть!

У трехсот человек царской охраны не было копий, только короткие мечи и длинные щиты. Они попытались быстро перестроиться и повернуться лицом на запад. Пелей в ужасе отъехал за их спины.

Теперь он отчетливо мог разглядеть человека на серой лошади: светлобородый и широкоплечий, без щита. В руке он сжимал меч.

«Он должен повернуть», – подумал Пелей. Ни одна лошадь не бросится на стену из щитов.

Но стена из щитов была не полностью сформирована. Всадник нашел щель и пробился в нее, опустив свой меч и перерезав горло охранника.

Пелей даже не вытащил свой меч. Его охватила паника, когда он увидел, что строй нарушен. Он мог думать только о бегстве. Пришпорив коня, царь пробрался через своих людей, разбросав их и проделав еще больше пустот в их рядах. Затем, выбравшись на открытую местность, он перешел на галоп. Ближайшие охранники, увидев бегство царя, последовали за ним.

Пелея это не волновало. Его разум молчал, им двигало только желание бежать и не останавливаться. Найти какое-нибудь укромное место. Все равно где! Позади себя он слышал крики умирающих людей.

Теперь жеребец мчался во весь опор, направляясь на запад вдоль линии моря.

Мимо Пелея пролетело копье. Затем еще одно. Оглянувшись, он увидел, что к нему приближаются четыре вражеских всадника. Затем копье вошло между ног его коня. Белый жеребец споткнулся, сбросив Пелея через голову. Царь упал, перевернулся и встал на колени, полностью лишившись сил. Всадники подскакали и окружили его.

Царь попытался встать.

– Я – царь Пелей, – с трудом выговорил он. – За меня можно получить большой выкуп.

Один из всадников пришпорил лошадь и выступил вперед, подняв копье. Он был светловолосым и худым, на его лице были нарисованы голубые полосы.

– Я – Хиллас, Хозяин Западных гор, – сказал он. – Насколько большой выкуп?

Пелей вздохнул с облегчением. Его доставят к Гектору, который был благородным и понимающим человеком. Ахилл сможет заплатить выкуп из той добычи, которую он награбил в Ксантеи и Каллиросе.

Но тут появился всадник на серой лошади.

– Что происходит? – спросил он.

– Царь предлагает большой выкуп, – ответил Хиллас.

– Просто убейте ублюдка. Битва еще не закончилась. Хиллас улыбнулся.

– Как прикажешь.

Пелей услышал эти слова, но не поверил в них.

– Я – Пелей! – закричал он. – Отец Ахилла!

Всадник с голубыми полосками на лице поднял копье. Пелей закрыл руками лицо, но копье прошло между ними, вонзившись ему в горло.

Давясь собственной кровью, царь упал на колени. Затем его лицо коснулось земли, и он почувствовал запах летней травы.

– Вперед, негодяи! – услышал он чей-то крик. – Убейте их всех!

Глава 33 Смерть на воде

Сраженный приятной усталостью, Каллиадес сел в тени скал поблизости от берега. Рана все еще беспокоила его, хотя она хорошо заживала. Плохо было то, что разрыв мышцы на груди ограничивал движения его левой руки. Удар по голове все еще вызывал приступы головокружения, но раны, от которых он страдал, не могли омрачить счастье, которое он чувствовал, пережив нападение на перевале.

Каллиадесу казалось, что его ждет новый мир, наполненный светом, цветом и запахом, когда-то утраченными для него. Не то чтобы он никогда не ценил яркий цвет летнего моря или великолепие огненного заката. Но это были холодные чувства. Красота мира вокруг не трогала его так глубоко, как сейчас.

Даже судна на берегу, неуклюжие и плоскодонные, обладали красотой: от солнечных лучей их промасленная обшивка сверкала, словно бледное золото. Повсюду царили шум и суета, но это был голос жизни и движения, который приносил с собой ощущение радости.

Банокл подошел к нему и уселся рядом.

– Очевидно, мне не следовало убивать вчера царя, – проворчал он, снимая шлем и кладя его на песок.

– Я не знал, что это ты убил его.

– Ну, это был не я, но я приказал это сделать. Военачальники Гектора сказали, что мы могли бы использовать его, чтобы выгнать фессалийцев из Фракии.

Каллиадес покачал головой.

– Ахилл бы не согласился.

– Гектор тоже так сказал. Его военачальники не любят меня. Негодяи!

Каллиадес улыбнулся.

– Ты выиграл битву, Банокл. Одной сумасшедшей атакой.

– Что в ней было сумасшедшего?

– Она должна была провалиться. Ты напал на самую сильную часть армии – царскую охрану Фессалии. Если бы их царь был храбрее, они бы выдержали атаку и порезали твоих всадников на кусочки.

– Но они ведь этого не сделали? – заметил Банокл.

– Нет, мой друг, не сделали. Ты был героем дня. Банокл и его фракийцы. Какая из этого выйдет история!

Великан засмеялся.

– Верно! Я буду даже, пожалуй, скучать по ним.

– Скучать по ним?

– Они остаются здесь.

– Почему?

– Всего около сорока кораблей для переправы. Недостаточно, чтобы перевезти всех за один раз. Гектор перевозит троянскую конницу, оставляет раненых и фракийцев. Говорит, что пришлет корабли завтра обратно. Но есть вероятность, что в проливе стоит вражеский флот, или на горизонте покажется еще одна ублюдочная армия.

– Так ты остаешься? – спросил Каллиадес.

– Я? Почему? Я еду с конницей.

– Мы вместе сражались во многих битвах. Как бы ты себя чувствовал, если бы один из наших военачальников решил бежать, оставив нас на вражеском берегу?

– О, не начинай. Я знал, что мне не надо было говорить с тобой. Бежать? Я не бегу. Я – всадник конницы. А не их ублюдочный стратег.

– Для них ты предводитель, Банокл. Они настолько поверили тебе, что последовали за тобой в битве.

Банокл сердито посмотрел на друга.

– Ты всегда делаешь из простого сложное.

– Это потому, что все не так просто, как тебе бы этого хотелось. В любом случае, мы братья по оружию. Нам нужно держаться вместе.

– Пф! Братья по оружию, когда тебе это удобно. Там, на перевале, тебе это мешало, не так ли?

– Я не хотел, чтобы ты умер, друг мой. Это другое. А эти фракийцы уважают тебя. Они настоящие воины, Банокл. Они пережили поражение и видели, как их гордость втоптали в пыль. Ты вернул ее им. У перевала, когда они разбили врага, и вчера, когда они убили одного из царей, который принес разорение в их земли. Ты для них вроде талисмана. Ты спас сыновей царя и заставил их снова чувствовать себя мужчинами. Разве ты этого не видишь? Ты не можешь их оставить теперь.

– Я все это сделал?

– Да.

– Наверное, так и было, – Банокл замолчал. – Думаю, я мог бы остаться с ними, по крайней мере до Трои.

– Это было бы неплохо.

– Мне придется признать, что я ошибался насчет них. Они умеют сражаться, эти мальчики.

Каллиадес засмеялся.

– Они сражались за тебя, стратег.

– Не называй меня так! Я предупреждаю тебя, Каллиадес. Меня тошнит от этого. И Рыжая откусит мне ухо, когда услышит об этом. Проследи, чтобы она этого не узнала.

Каллиадес усмехнулся и осмотрел опустевшую деревню. Здесь было около двадцати хижин и несколько высоких лачуг для копчения рыбы.

– Куда ушли все люди? – спросил он.

– Они переплыли пролив на своих рыболовных лодках, – ответил Банокл. – Не захотели быть здесь, когда придет враг. Не вини их. Я хочу быть здесь, когда они вернутся. Как твоя рана на груди?

– Проходит. Начинает зудеть.

– Это хороший признак, – улыбнулся друг. Потом он вздохнул. – Я ненавижу командовать, Каллиадес. Я просто хочу где-то спать, иметь хорошую еду в желудке и кувшин с вином под боком.

– Знаю, друг мой. Как только мы вернемся в Трою, все будет проще. Фракийцы смогут выбрать своего собственного стратега, а ты сможешь вернуться к шлюхам и пьянству, к жизни без всякой ответственности.

– Никаких шлюх, – покачал головой Банокл. – Рыжая толстушка разобьет мне лицо. Но все остальное звучит неплохо.

Дым от погребальных костров на равнинах начал подниматься над деревней.

– Сколько мы потеряли вчера? – спросил Каллиадес.

– Я не спрашивал, – сказал Банокл. – Судя по размеру костров, должно быть, несколько сотен. Враг потерял тысячи. Такое случается, когда ты не выдерживаешь и бежишь. Мои парни продолжали убивать их, пока руки не устали поднимать копья. Но все-таки я думаю, что нескольким тысячам фессалийцев удалось сбежать. Они могут перестроиться и вернуться.

К ним подошли двое мужчин. Каллиадес увидел высокого воина со светлыми волосами и голубыми полосками на лице и коренастого лысого Воллина, который воевал с ним у перевала. Оба выглядели рассерженными.

– Нас собираются оставить? – спросил высокий воин.

– До завтрашнего дня, – сказал Банокл, – затем они пришлют корабли обратно.

Банокл встал на ноги, Каллиадес тоже поднялся.

– Гектор не предатель, – вмешался он. – Корабли вернутся.

– Если так, – спросил Голубое лицо у Банокла, – тогда почему ты уезжаешь с ними сегодня?

– Я не уезжаю. Какой ублюдок сказал, что я уезжаю? Каллиадес увидел, что два фракийца переглянулись. Затем заговорил Волин:

– Трое твоих людей – Олганос и другие. Они уже погрузились на корабли. Мы думали, ты поедешь с ними.

– И оставлю вас, парни? Как вы могли так подумать? После всего, через что мы прошли?

Оба воина выглядели пристыженными. Теперь заговорил высокий:

– Если ты остаешься, – сказал он, – тогда я поверю, что за нами вернутся. Они не бросят тебя.

– Хорошо, – кивнул великан. – Тогда все решено.

– Я пошлю разведчиков, – сообщил Воллин. – По крайней мере, они предупредят нас, если идонои вернутся.

Большинство кораблей отплыли, и Каллиадес наблюдал за тем, как гребцы боролись с сильным течением. За проливом была отчетливо видна Дардания, но течение могло отнести суда на юго-запад, дальше по побережью. В проливе ожидали три галеры Дардании, чтобы сопровождать корабли.

Последний корабль, загруженный воинами и лошадьми, отплыл от берега. Суда выстроились вереницей в узком проливе. Небо было ясным, дул небольшой ветерок, и это, подумал Каллиадес, было благоприятным знаком. Для перегруженных кораблей, тяжело передвигающихся по голубой воде, достаточно было небольшой неприятности, чтобы вызвать несчастье. Свежий ветер, волны или даже паника среди лошадей. Расстояние между верхними планками корпуса и водой была меньше длины человеческой руки. Если судно накренится даже слегка, туда попадет вода, и он пойдет ко дну, словно камень. У тяжело вооруженных воинов, находящихся на борту, не будет шанса выжить.

– Пусть Посейдон успокоит море! – воскликнул Каллиадес. Банокл внезапно выругался.

– Не донимай Посейдона, – сказал он, показывая вверх на пролив, на северо-восток. – Беспокойся об этих ублюдках!

Обогнув мыс, за которым он прятался, на горизонте показался флот черных галер. Каллиадес насчитал двадцать кораблей.

Его охватила дрожь. Перегруженные корабли были беззащитны перед военными галерами. Их протаранят и потопят прежде, чем они доберутся до безопасного берега.

Олганос никогда не был хорошим моряком. Это было источником стыда для его семьи, все члены которой были моряками. Его отец говорил, что морская болезнь скоро пройдет, что его тело приспособится к волнению моря. Но этого не произошло, вот почему он первым из семьи присоединился к армии.

Этим утром, когда он вступил на борт плоскодонного корабля, у него начался приступ тошноты. Джустинос похлопал его по спине и засмеялся.

– Во имя яиц Гадеса, парень, мы еще на берегу, а у тебя уже посерело лицо.

Олганос не ответил. Вместо этого он сжал зубы и приготовился к обычному ужасному головокружению, от которого в желудке станет горячо, и к неизбежной рвоте. Канат в передней части судна натянулся, когда дарданский корабль потащил его от берега. Олганос схватился за перила и посмотрел на море. Судно накренилось, затем выпрямилось.

Теперь Олганос осмотрел плоскодонный корабль для переправы. Восемьдесят человек и двадцать лошадей столпились на его палубе. Воины вокруг вели себя беспечно и радостно: они оставляли позади дикую Фракию и направлялись домой к любимым, под защиту Трои. Олганос срыгнул и почувствовал едкий кислый вкус в горле. В этот момент он ненавидел море.

Восьми гребцам по обе стороны корабля не хватало места, чтобы работать длинными веслами, и они бранили воинов, толпившихся вокруг. В задней части судна двое рулевых смеялись над воцарившимся хаосом.

Последний корабль отчалил; Олганос наблюдал, как он качается и с трудом передвигается. Когда от нового приступа тошноты у него забурлило в животе, он закрыл глаза.

– Наверное, они будут тащить нас до Трои без остановок, – предположил Скорпиос.

Олганоса охватила паника от такой перспективы. Потом чувство солидарности взяло верх. Корабли должны вернуться за фракийцами и Баноклом. Он посмотрел на Скорпиоса, который улыбался ему.

– Очень смешно, – с трудом произнес он.

– Разве от качки твое сердце не подпрыгивает? – спросил Скорпиос. – Когда корабль качается и наклоняется, качается и наклоняется.

Олганос выругался, перегнулся через борт и очистил свой желудок.

Это не помогло. Тошнота вернулась, и теперь запульсировало в висках.

А когда он выпрямился, то увидел, что с северо-востока черные корабли огибают материк. На минуту ему показалось, что это дарданцы. Затем он все понял.

Стоящий рядом с ним Джустинос пробормотал проклятие.

Три корабля Дардании увидели вражеский флот и повернулись к нему. Течение было быстрым, и микенские галеры неслись на медленно плывущие суда с ужасающей скоростью.

Военный корабль Дардании был вынужден перекрыть путь первой из галер. Три других промчались мимо. Олганос с ужасом наблюдал за тем, как они протаранили последнее судно для переправы. Обшивка треснула, и корабль резко наклонился. Микенское судно отплыло назад, оставив зияющую дыру, в которую хлынула вода. Судно троянцев стало тонуть. Лошади поплыли, но тяжело вооруженные троянские воины с трудом пытались удержаться на плаву. Они просили о помощи. Олганос смотрел на их разрывающую душу борьбу за жизнь. Один за другим они ушли под воду. Восемьдесят человек погибли в считанные секунды.

– Снимайте свои доспехи! – закричал Олганос стоящим вокруг воинам, разрывая кожаные ремни, удерживающие его кирасу.

– Только не я, – сказал Джустинос, – я не умею плавать.

– Я помогу тебе удержаться на плаву, друг мой. Джустинос покачал головой.

– Как только ублюдки протаранят нас, я прыгну к ним на корабль.

Олганос сбросил свою кирасу на палубу.

– У нас не будет шанса. Они протаранят, а затем отплывут назад. Поверь мне.

Скорпиос тоже снял свои доспехи. Большинство воинов последовали их примеру, и корабль угрожающе закачался.

К ним приблизилась микенская галера, но ее саму протаранил военный корабль дарданцев. Троянцы радостно закричали, но их крик быстро стих. Другое микенское судно ударило по кораблю Дардании, разбив ему корпус.

Гребцы яростно заработали веслами, но из-за паники ритм был потерян. Судно медленно развернулось, течение ударило по левой стороне кормы. Перегруженный корабль теперь подставил под удар борт, представляя собой прекрасную мишень. Олганос присел и, сняв свои бронзовые поножья, бросил их на палубу. Он выпрямился – как раз вовремя, чтобы увидеть нависающий над ними нос военной галеры. Ее таран ударил в обшивку троянского судна. Люди упали, испуганные лошади, когда палуба наклонилась, встали на дыбы и забили копытами. Затем они устремились через толпу воинов и прыгнули или упали в море. Когда галера отплыла назад, корабль ужасно накренился. Вода хлынула сквозь обшивку палубы.

Затем судно наклонилось вперед. Олганос налетел на перила и оказался в воде.

Когда он всплыл на поверхность, рядом с его головой пролетела стрела. Сделав глубокий вдох, он нырнул. А когда вынырнул, чтобы набрать воздуха, черная галера уже отплывала в поисках новых жертв.

Он услышал чей-то крик и увидел, что Скорпиос держит Джустиноса, тяжелые доспехи которого тянут их обоих ко дну. Быстро подплыв к ним, он помог поддержать крепкого воина, пытаясь развязать завязки его кирасы.

Мимо них полетели еще стрелы. Одна задела руку Скорпиоса, разрезав кожу. Олганосу удалось развязать кирасу Джустиноса, но не было возможности снять ее.

– Тебе нужно вылезти из твоих доспехов, – сказал он другу. – Нырни и сбрось их.

Испуганные глаза Джустиноса были широко раскрыты.

– Нет, – помотал он головой.

– Ты должен! Или ты убьешь нас всех. Я не отпущу тебя. Клянусь тебе!

Джустинос набрал воздуха, поднял руки и нырнул.

Скорпиос потянул за доспехи, а Олганос опустился под воду. Тяжелая кираса снялась, но Джустинос внезапно испугался и начал безумно барахтаться, пуская пузыри. Олганос нырнул глубже, схватил Джустиноса за рубашку и поплыл наверх. Но вес был слишком большим, и они оба начали тонуть. Тогда рядом с ним появился Скорпиос, и они вместе подняли голову Джустиноса над водой.

– Успокойся и дыши! – закричал Олганос. Джустинос стал жадно глотать воздух.

Мимо них по воде проплыло тело воина со стрелой, торчащей у него из шеи. К ним приближалась еще одна микенская галера, и Олганос мог увидеть ряд лучников на левом борту. Некторые из них усмехались, вкладывая стрелы в луки. Единственным способом выжить было нырнуть глубоко. Но как только они отпустят Джустиноса, он пойдет ко дну.

Джустинос понял это и мрачно сказал:

– Спасайтесь сами! Давайте!

И тут Олганос увидел, как что-то темное проплывает по воздуху по направлению к галере. Это был шар из сухой глины размером с череп человека. Он попал в лучника и разбился, разбрызгав на человека и вокруг то, что на первый взгляд могло показаться водой. Затем еще один шар упал на палубу.

Олганос повернулся и увидел несущийся на микенцев огромный золотой корабль с черной лошадью, изображенной на парусе. Лучники собрались вдоль палубы, и на врагов посыпался град огенных стрел.

От того, что случилось потом, у Олганоса перехватило дыхание. Он ожидал, что стрелы будут тлеть и, наверное, подожгут парус микенцев. Вместо этого всю палубу охватило пламя. Лучник, в которого попал глиняный шар, горел от головы до пят. Олганос увидел, как он прыгнул за борт. Когда лучник всплыл, его тело все еще горело, а ужасные крики было невозможно слушать.

Золотой корабль ударил по микенской галере, разбив ее корпус. Олганос увидел, что с верхней палубы по направлению к другим вражеским суднам полетели еще глиняные шары.

Теперь над поврежденной галерой поднимался черный дым, и лучники, которые всего несколько минут назад готовились использовать Олганоса и его друзей в качестве мишени для стрельбы, прыгали в море. Повсюду микенский флот отказался от преследования троянцев и в отчаянии старался спастись бегством, но все больше и больше дарданских кораблей приближалось к ним.

Один из них подплыл к людям в воде. Кто-то крикнул:

– Кто вы?

– Всадники троянской конницы! – закричал в ответ Олганос.

Спустили канаты. Джустинос схватился за него первым, и его подняли на палубу. Скорпиос последовал за ним, а потом, наконец, Олганос. К ним подошел коренастый моряк, предложив Скорпиосу лоскут, чтобы перевязать его раненую руку.

Олганос подошел к перилам и посмотрел на битву, развернувшуюся внизу. Горело еще шесть микенских кораблей, четыре других были протаранены и шли ко дну. Золотой «Ксантос» продолжал засыпать огнем остальные суда. Сильное течение, которое несло микенцев к троянским кораблям, теперь было их самым страшным врагом. У их гребцов, которые устали, поддерживая ужасную скорость и стараясь перехватить троянский флот, теперь было слишком мало сил, чтобы избежать мести дарданцев. Мимо Олганоса пробежали лучники и перегнулись через перила. В воде внизу микенские моряки просили о помощи. Но они получили только смерть.

Далеко за полдень битва закончилась. Пять микенских судов пытались уйти на север, они проскользнули мимо дарданцев и направились в открытое море.

Приближался закат, когда дарданский корабль с Олганосом и его друзьями пересек пролив и причалил рядом с троянскими судами.

Оказавшись на берегу, Олганос, Скорпиос и Джустинос направились туда, где собиралась троянская армия. Несмотря на спасение, среди выживших царило мрачное настроение. Почти двести человек и шестьдесят лошадей погибли на этой переправе.

Разажгли костры, и воины собрались вокруг них. Разговаривали мало. Олганос растянулся на земле, наслаждаясь теплом от пламени, и ненадолго задремал.

Когда Джустинос разбудил его, было темно. Олганос сел, протирая глаза. Люди вокруг него в спешке надевали доспехи и собирали лошадей. Юноша тяжело встал на ноги.

– Что происходит? – спросил он.

– Огонь на юге. Горит Дардания, – ответил Джустинос.