Текст книги "Воспоминания о Рамане Махарши. Встречи, приводящие к трансформации"

Искреннее сомнение, серьезный вопрос никогда не оставались без ответа, хотя иногда само его молчание было лучшим ответом на некоторые вопросы. От вопрошающего требовалось умение терпеливо ждать. Чтобы увеличить свои шансы на хороший ответ, нужно было задать простой и краткий вопрос. Затем надо было молчать и внимательно слушать. Шри Бхагаван не торопился давать ответ. Через некоторое время он начинал говорить медленно и с паузами. По мере того как он говорил, его речь становилась живее. Она была похожа на моросящий дождик, который постепенно усиливается и превращается в ливень. Иногда он мог говорить часами, держа слушателей в благоговейном оцепенении. Но пока он говорил, нужно было хранить абсолютное молчание и не встревать со своими комментариями. Любое вмешательство в его монолог обрывало нить его рассказа, и он сразу же замолкал. Он никогда не вступал в дискуссию, никогда ни с кем не спорил. В действительности, когда он говорил, это была не точка зрения, не мнение – это было излияние живого света, проявлявшегося в виде слов, дабы рассеять мрак невежества. Он говорил, чтобы заставить человека обратить свой взор вовнутрь, чтобы он мог увидеть свет истины внутри себя.

* * *

Вплоть до конца 1930-х гг. преданные приносили подношения пищи Шри Бхагавану и ожидали от него, что он попробует их сразу же, чтобы их тут же могли раздать всем присутствующим как прасад. Шри Бхагаван позволял это, несмотря на то, что вынужден был съедать слишком много сладостей – как правило, большинство подношений составляли именно они. Однажды вечером Шри Бхагаван в шутку позавидовал храмовому «Бхагавану» [божеству].

«Моего тезку там, [в храме], – сказал Шри Бхагаван, – не заставляют съедать подношения, каждый раз приносимые на даршан. А я вынужден их есть. В храме священник просто подносит ему тарелку с едой, произнося мантры и махая руками, а затем уносит ее. А вы требуете, чтобы я ел все это».

Приезжая в ашрам, я своими глазами видел, что еду раздают бесчисленное количество раз – в основном изюм и конфеты. Эти сладости раздавались в любое время суток, днем и ночью. В конце 1930-х гг., когда выяснилось, что это подрывает здоровье Шри Бхагавана, эту практику прекратили. С того момента все подношения собирались в холле и раздавались во время трапезы.

Вскоре после того, как я с семьей приехал в ашрам летом 1939 г., Шри Бхагаван показал мне своей перевод на телугу «Васиштха-упадеши» из «Йога-Васиштхи» в [стихотворном размере] сиса-падьям. Он также показал мне некоторые изменения, внесенные преданными, и различные истолкования, сделанные по его просьбе. Он предложил мне внести коррективы, а также написать мою собственную версию. Я записал кое-что и вернул ему папку через пару минут.

Шри Бхагаван с удивленным выражением лица проверил то, что я написал, и воскликнул: «Что ты сделал! Ты просто скопировал мой первоначальный черновик!»

«А что еще я должен был сделать, Бхагаван? – спросил я. – Что может быть нелепее, чем вмешиваться в слова Бхагавана? Эти слова – Веда. Я просто переписал эту поэму для своей личной параяны [чтения священных текстов]».

Шри Бхагаван улыбнулся и сказал: «А ты умен!»

Однажды, когда я был в ашраме, Шри Бхагаван заговорил о тех, кто практикует йогу и при этом употребляет наркотики.

«Да, я признаю, что наркотики в некоторой степени оказывают благотворное действие. Есть наркотик, от которого все тело тает и становится текучим, как океан молока. Один человек рассказал мне, что, когда перед операцией ему дали хлороформ, он пережил нектарное блаженство и очень хотел снова оказаться в этом состоянии. Китайцы похожи на скелеты, но когда принимают опиум, они чувствуют себя великанами и могут очень долго и тяжело трудиться. Однако эти наркотики необходимо принимать в ограниченных количествах и тайком. Иначе все будут требовать их. Более того, через некоторое время привычка к наркотику превратится в крепчайшие оковы и станет препятствием для джняны. Человек, пристрастившийся к наркотику, не устоит ни перед каким преступлением, чтобы удовлетворить свою тягу. Поэтому лучше всего оставаться без желаний. Увидев действие всех этих наркотиков, я решил, что Быть как мы есть – это наилучшее. Стремиться к познанию собственной истинной природы путем вопрошания себя – хоть и довольно сложно, но это единственный безопасный путь».

На следующий день кто-то спросил: «Что такое это „Я“? Откуда оно берется? Как оно может существовать во всех вещах?»

Шри Бхагаван ответил: «Если вы хотите узнать, что такое это „Я“ и откуда оно возникает, вы должны вопрошать само это „Я“. Заявить: „Я есмь во всех вещах“ – это все равно что сказать, что зеркало находится внутри изображения. Истина не в этом. Как изображение находится внутри зеркала, так и все вещи существуют внутри истинного „Я“».

В тот же день Шри Бхагаван одобрительно отозвался о практике обхода вокруг Аруначалы.

Он сказал: «Другие священные горы считаются обиталищами божеств, но Аруначала – сам Бог, принявший форму горы. Поэтому обход вокруг Аруначалы считается священным действием. [В писаниях] было сказано, что тот, кто один раз правильно совершил полный обход горы, становится Брахмакарой – воплощенным Абсолютом. Правильный способ – идти настолько медленно, насколько это возможно, как царица на последнем месяце беременности. Говорят, что кровавые раны на ногах от острых камней на пути станут бриллиантами в коронах богов».

Величие Аруначалы многословно превозносится в «Аруначала-Махатмьям» – труде на санскрите, составляющем часть «Сканда-пураны». Этот труд был переведен и на тамильский язык, и на телугу. В один из моих приездов к Шри Бхагавану в конце 1940-х гг. он указал на важный стих в тамильском переводе «Аруначала-пуранам», отсутствующий в переводе на телугу. На следующий день я перевел его на телугу и показал Шри Бхагавану. По всей видимости, он был доволен моим переводом. Он распорядился переписать его и включить в опубликованный труд на телугу, вставив в соответствующем месте. Стих звучал так:

 
Все скалы здесь – лингамы; это мир Шивы.
Растущие здесь деревья – небесные растения.
Текущая здесь вода – Ганга, струящаяся из спутанных волос Шивы.
Вся пища здесь – амброзия.
Сделать один шаг здесь – все равно что обойти весь мир.
Любое произнесенное здесь слово – слово Вед.
Даже дремота здесь – самадхи.
Какое место на земле может сравниться со священной Аруначалой?
 

Согласно общепринятому мнению, Шри Бхагаван впервые услышал об Аруначале от родственника, вернувшегося из Тируваннамалая, и одно лишь звучание этого названия привело его в трепет. Шри Бхагаван сказал мне, что эта версия неверна[127]127
  Большинство преданных читали в жизнеописаниях Бхагавана, существовавших в то время, что Бхагаван знал о существовании Аруначалы с юного возраста, но не знал, где она находится. Однако, когда первый биограф Бхагавана Б.В. Нарасимха Свами в 1930 г. написал об этом периоде жизни Бхагавана, он ошибочно написал, что мальчик Венкатараман не испытывал никакого почтения к Аруначале, пока кто-то из родственников не рассказал, что он недавно вернулся оттуда:


[Закрыть]. С самого детства он слышал санскритский стих, в котором говорилось: «Одно лишь вспоминание об Аруначале дарует мукти», но он не знал точно, что означает «Аруначала».

«Однажды в ноябре мы встретили в Мадурае пожилого родственника из Тиручули и обратились к нему с обычным вопросом: „Откуда ты приехал?“ „С Аруначалы“, – сухо и лаконично ответил он, но этот простой ответ подействовал на беззаботного юношу как волшебное заклинание. Слово „Аруначала“, которое он до того момента привык слышать без всяких эмоций, внезапно взволновало его, внушив ему благоговение и восторг»[128]128
  «Самореализация», стр. 16, издание 1993 г.


[Закрыть].

У него было смутное представление о том, что Аруначала – наиболее священная форма всемогущего Бога. Когда его родственник небрежно сказал, что вернулся с Аруначалы, сама мысль о том, что смертный может прийти от такого великого существа, стала для него волнующим откровением. Но позже, когда ему объяснили, что Аруначала – всего лишь гора в городе Тируваннамалае, о котором Венкатараман уже знал, это вызвало у него разочарование. Его словно сбросили с небес на грешную землю, и волнение сразу же исчезло. Он снова испытал благоговение, когда реализовал Самость благодаря ее силе и милости. Все это изложено в величественной первой строфе его поэмы «Аруначала-аштакам»:

Зрите, вот она стоит, как неживая. Она действует чудесным образом, за пределами человеческого понимания. Еще в то время, когда я был легкомысленным ребенком, в моем сознании уже сияла безмерность Аруначалы, но даже когда я узнал, что это всего лишь Тируваннамалай, я не осознавал ее значения. Когда же она погрузила в безмолвие мой ум, призвала меня к себе, и я пришел к ней, я увидел, что она есть абсолютная недвижимость[129]129
  Перевод проф. К. Сваминатхана. Поскольку Бхагаван написал, что Аруначала была его Гуру и ее милостью он реализовал Самость, в последнем предложении можно увидеть описание его реализации, а также упоминание о паломничестве к Аруначале. Слово «ачала» в оригинале, переведенное здесь как «абсолютная недвижимость», – изящная игра слов, поскольку оно означает и «гора», и «абсолютная недвижимость».


[Закрыть].

На следующий день после того, как Шри Бхагаван рассказывал нам о благотворном действии обхода вокруг Аруначалы, ему напомнили о коротком стихе, написанном им много лет назад. В начале 1930-х гг. Шри Сомасундара Свами подошел к Шри Бхагавану с новеньким блокнотом и попросил его написать в нем одну акшару (букву). «Акшарам» также означает «нерушимый».

Шри Бхагаван написал на тамильском языке: «Одна акшарам вечно сияет в Сердце. Как она может быть записана?»

Этот стих позже вошел в «Гуру Вачака Ковай» и затем был переведен самим Шри Бхагаваном на санскрит и телугу.

В этой связи Шри Бхагаван вспомнил еще один стих в «Гуру Вачака Ковай», где духовным искателям рекомендуется не судить об учителях по необычным способностям, которые они демонстрируют.

Комментируя и объясняя этот стих, Шри Бхагаван заметил: «Джняни вечно пребывает в экстазе и полноте, играя в чидакаше (пространстве сознания). Приписывать ему сиддхи – все равно что судить о сиянии солнца по мошкам в солнечном луче, осветившем темную комнату».

Да, в присутствии Шри Бхагавана случались чудеса, но не благодаря его волевому усилию. Когда происходило то, что мы называли чудесами, они часто были неожиданностью для самого Шри Бхагавана, и он удивлялся им не меньше, чем мы. Шри Бхагаван однажды сам рассказал нам об одном таком случае.

«Однажды на носилках принесли парализованного человека. Его внесли в холл и положили передо мной. Я смотрел на него, как обычно. Примерно через полчаса этот человек с некоторым усилием поднялся самостоятельно и простерся передо мной. Встав на ноги, он вышел вперед и протянул мне записную книжку. Я увидел, что это его гороскоп. Просмотрев его, я прочитал отрывок, в котором говорилось, что он будет парализован, но паралич продлится недолго, поскольку примерно в то же время он получит даршан махатмы и его милостью будет чудесным образом исцелен. Этот человек, выразив свою горячую благодарность, самостоятельно пошел к своим носилкам, лежавшим за дверями холла. Все, кто был в холле, оцепенели от изумления.

Я тоже удивился, поскольку ничего специально не делал, чтобы помочь ему».

Затем Шри Бхагаван снова повторил, что у джняни не может быть никаких собственных санкальп.

На следующее утро Шри Бхагаван говорил о том, как Гуру помогает реализовать Самость. Он сказал: «Когда человек вопрошает: „Для кого есть эта реализация?“, индивидуальность уходит, и иллюзия того, что Самость все еще нужно реализовать, исчезает. Это и есть милость Гуру. Гуру может только рассеять иллюзию того, что Самость еще не реализована, но даровать реализацию Самости не может не только Гуру, но даже сам Ишвара (Бог). Молиться Гуру, прося его даровать реализацию Самости, – это все равно что просить „дайте мне меня“. Из-за отождествленности с телом возникает иллюзия „я – отдельная личность“. Она, в свою очередь, порождает иллюзию того, что Гуру – это другая личность, отдельная от меня. На самом деле Гуру – не нечто иное как Самость».

Я приведу здесь еще один комментарий Шри Бхагавана, записанный мною намного позже, так как он имеет отношение к этому объяснению: «Что такое реализация Самости? Просто слова. Люди ожидают, что случится какое-то чудо и в одно мгновение нечто снизойдет на них с неба. Ничего подобного. Всего лишь исчезнет представление о том, что вы тело, что вы такой-то и такой-то, и вы останетесь Тем, что вы есть. Фактически Реализация – это еще одно имя Самости».

На следующий день Шри Бхагаван рассказал о том, как умирала его мать.

«После того как мать достигла сиддхи (реализации Самости), я часто приходил сюда, к ее самадхи. Однажды утром я пришел сюда, и ничто не тянуло меня уйти отсюда. И я остался. Много людей из города приходили сюда и уговаривали меня вернуться в Скандашрам, но я не изменил своего решения. Та же самая шакти (сила), которая привела меня из Мадурая в Тируваннамалай, привела меня с горы сюда, [к ее подножию]. У меня не было никакой санкальпы (намерения).

Когда мать испустила последний вздох, ее тело осветилось неземным сиянием. Она выглядела не как труп, а как женщина-йог в медитации. Сразу же после того, как тело омыли, сияние исчезло. Мы хотели дать ей самадхи (похоронить ее) втайне от всех в ту же ночь, когда она умерла. На следующий день рано утром, в пять часов, мы принесли ее тело в Палакотту, но в тот час жители города уже собрались там огромной толпой».

Кто-то спросил, знала ли Алагамма заранее, что скоро умрет.

Шри Бхагаван ответил: «Так уж много она не говорила об этом, но за несколько дней до этого она пожелала увидеть своего внука Венкатту. Его привели и показали ей. Из этого мы могли сделать вывод, что она чувствовала приближение смерти».

На другой вопрос Шри Бхагаван ответил так: «В момент ее смерти раздался металлический звук – это правда. Но я тогда не обратил на него внимания».

В тот мой приезд Шри Бхагаван рассказывал, как он изучил язык телугу. Когда его спросили об этом, он ответил, что, даже когда жил в Мадурае, он немного знал телугу, так как Лакшмайя – его родственник, знавший этот язык, – разговаривал с ним только на телугу. Именно Лакшмайя называл его «Рамана» задолго до того, как Шри Кавьякантха дал ему имя «Рамана Махарши». Шри Бхагаван сказал, что, когда он жил в храме Пачаямман, он прочитал «Ситараманджанеям» – серьезный философский труд на телугу. Эту книгу дал ему Гамбирам Шешайяр – человек, задававший ему вопросы в «Самовопрошании». Бхагаван сказал нам, что этот человек был брахманом из народности телугу и жил в Мулкинаде – городе неподалеку от Хайдерабада. По воспоминаниям Шри Бхагавана, в этой книге было написано, что сушумна-нади – это тапомарга (путь аскезы), а амрита-нади – это мокша-марга (путь освобождения) [130]130
  Сушумна-нади – канал, идущий от муладхары до сахасрары. Йоги утверждают, что подъем кундалини к сахасраре по этому каналу приводит к нирвикальпа-самадхи. Бхагаван не оспаривал это, но все же говорил, что есть еще один канал, идущий от сахасрары к сердечному центру. Цитируя подобные тексты, он называл его «амрита-нади» или «паранади». Бхагаван утверждал, что для реализации Самости кундалини должна идти от сахасрары через амрита-нади в сердечный центр. Однако в то же самое время он не одобрял, когда преданные практиковали кундалини-йогу в какой бы то ни было форме. Он считал, что вопрошания достаточно, чтобы ум погрузился в сердечный центр и затих там. Он также говорил, что вопрошание себя – гораздо более безопасный путь, поскольку практики кундалини-йоги могут быть очень опасными.


[Закрыть].

Хотя в разных книгах и встречаются упоминания амрита-нади и сердечного центра с правой стороны груди, несмотря на все прочитанные книги, я не встречал ни одного источника, в котором говорилось бы, что для полной и окончательной реализации необходимо прийти к своему сердцу с правой стороны груди, даже после достижения сахасрары.

Я спросил Шри Бхагавана, является ли он автором этих наставлений или он встретил их в какой-то книге.

Он ответил: «Нет, я не встречал этого ни в каких книгах. Но в одной книге по медицине, написанной на малаялам, мне попался стих, в котором говорится, что сердце – с правой стороны. Я перевел его на тамильский, и его включили в „Дополнение к сорока стихам“.

Мы ничего не знаем о других центрах. Мы не можем точно знать, к чему придем, концентрируясь на них и достигая их реализации. Но когда „я“ поднимается из Сердца, оно должно погрузиться обратно в Сердце и слиться с ним – тогда наступает реализация».

Позже в тот же день я упомянул Шри Бхагавану о том, что когда-то прочитал про Теннисона.

«Говорят, что, многократно повторяя свое собственное имя, Теннисон погружался в состояние, в котором мир полностью исчезал, и он осознавал, что мир – всего лишь иллюзия».

Я не могу вспомнить, где именно прочитал это, но, поискав какое-то время, я нашел эти сведения в примечании к английскому переводу «Упадеши-сарам». Бхагаван попросил меня прочитать вслух этот отрывок.

«…я часто испытывал нечто вроде транса наяву – с ранней юности, когда находился в одиночестве. Обычно это происходило, когда я два или три раза повторял про себя свое собственное имя; тогда внезапно, словно бы от самой интенсивности осознания индивидуальности, индивидуальность растворялась в безграничном существовании и исчезала. Это было не затуманенное состояние, а необычайно ясное, четкое и исключительно странное, не поддающееся никакому описанию; смерть в этом состоянии казалась невозможной и почти смехотворной, а потеря личности (если это было так) была не прекращением существования, а единственно настоящей жизнью».

Шри Бхагаван так прокомментировал этот отрывок: «Это состояние называется пребыванием в Самости».

Тогда д-р Сьед попросил какой-нибудь эффективный метод, чтобы познать Самость, устранив не-Самость.

Шри Бхагаван ответил: «Когда устранена не-Самость, то, что остается, – и есть реальность. Ее не нужно достигать, ведь это не что-то внешнее по отношению к вам. Ей невозможно дать определение, ее невозможно описать – это то, что зрелая душа, полностью отдав себя Гуру, должна реализовать сама.

У зрелой души такие вопросы не возникают. Такой человек живет как единоличный монарх или как ребенок, не имеющий забот и тревог. Он улыбается, слушая, как люди умом рассуждают о реальности. Он знает, что эти рассуждения похожи на потуги комара, пытающегося проглотить всю Вселенную, чтобы выплюнуть ее обратно».

Шри Бхагаван какое-то время болел экземой, и в один из моих визитов в ашрам, ему как раз снимали повязку со спины и с боков. Д-р Г. С. Мелкоут, бывший министр (тогдашнего) штата Хайдерабад, в то время живший с семьей в ашраме, лечил Шри Бхагавана. Этот врач сам страдал от болезни сердца. Он приехал в ашрам в тяжелом состоянии и был очень слаб, но, милостью Шри Бхагавана, вскоре почувствовал себя лучше. При этом он еще и пользовался привилегией лечить Шри Бхагавана от экземы. Это было похоже на сделку между Шри Бхагаваном и врачом. Я не сомневаюсь, что это была лила (игра) Бхагавана. Например, в канун Махапуджи[131]131
  Так называют ежегодную церемонию в память об освобождении матери Бхагавана.


[Закрыть] он потребовал, чтобы все повязки сняли. В день Махапуджи тело Бхагавана буквально сияло здоровьем – никто даже и предположить не мог, что у него может быть кожная болезнь. На следующий день ему снова наложили повязки и сняли их окончательно через несколько дней. Когда их снимали, Шри Бхагаван заметил: «Я наконец достиг бандха-мокши*».

* Игра слов: «бандха – мокша» обычно означает «освобождение от оков (bondage)». В этом контексте это выражение также означает «освобождение от повязки (bandage)».

Девараджа Мудальяр прокомментировал этот случай в книге «Мои воспоминания», издание 1992 г., с. 137–138:

«Однажды у Бхагавана появилась сыпь на коже. Его лечил д-р Мелкоут, живший в ашраме примерно месяц. У Бхагавана было много повязок на ногах. Однажды он назвал их „кал-катту“, обыгрывая слово, на тамильском языке буквально означающее „нечто привязанное к ноге“, а в переносном смысле – „зависимые люди или обязательства“.

Я сказал: „Мы, зависимые от вас люди, всегда с вами – привязаны к вашим ногам“».

Я с удивлением заметил, что исцеление, похоже, зависит от программы лечения, предписанной врачом, а не только от течения самой болезни.

Шри Бхагаван согласился: «Да, врач не хочет уезжать, пока не снимет мне повязку*».

* Из Кришна Бхикшу, «Бхагаван, которого я знал», Ramana Smrti Souvenir: «В то время у Бхагавана была экзема на спине и на ногах, и д-р Мелкоут лечил его два месяца. Со всех концов Индии привозили различные лекарства и мази, но они не помогали. Д-ру Мелкоуту было очень стыдно, что он, известный врач, ничем не может помочь Бхагавану. Однажды его срочно вызвали домой, и ему пришлось уехать. Он беспокоился из-за того, что вынужден был оставить Бхагавана в таком состоянии. Мы жили в одной комнате, и он поведал мне о своем затруднении.

Я лишь рассмеялся: „Значит, ты вообразил себе, что Бхагаван – твой пациент, и ты можешь излечить его! Его экзема не пройдет, пока он сам не захочет, чтобы она прошла. Если ты не можешь оставить его в таком состоянии, молись ему о том, чтобы он изменил свое состояние и ты смог успокоиться“.

В ту ночь он молился. На следующий день, когда мы вошли в холл, Бхагаван сказал: „Экзема уже проходит“.

На глаза врача навернулись слезы радости. Когда мы выходили, он обнял меня. Кто-то спросил: „В писаниях сказано, что Самость открывается тому, кого она выбирает. К чему тогда все наши усилия?“

Шри Бхагаван ответил: „Самость притягивает к себе искателя, когда он обращает свой ум вовнутрь. Пока он обращен наружу, реализация Самости невозможна. Многие люди пытаются определить Самость, вместо того чтобы попытаться познать ее и пребывать в ней“.

Затем Шри Бхагаван ответил на вопрос о перерождениях: „Если есть эта жизнь, значит, была предыдущая жизнь и будет следующая. Нужно задавать себе вопрос: «Кто родился и живет?» Возникновение «я»-мысли – это и есть настоящее рождение“».

Однажды днем на даршан пришла Рани из Виджаянагарама и спросила: «Что такое покой?»

Шри Бхагаван ответил: «Сама наша природа – покой. Мы напускаем на себя беспокойство и жаждем покоя. На самом деле мы всегда в покое. В Ведах говорится, что Самость «исполнена покоя и бессмертна». Быть Собой во всей полноте – это покой, блаженство. Стремиться к покою – это все равно что стоять по горло в свежей пресной воде и жаловаться на то, что не можешь утолить жажду. Люди задаются вопросом, не вызывает ли жажду сама вода».

Уходя, Рани сказала мне: «Я задала традиционный вопрос, и Бхагаван дал традиционный ответ, но меня поразил покой, которым сияло лицо и тело Бхагавана. Поистине, он – сам дух покоя… Это стало прозрением для меня».

Через некоторое время Шри Бхагавану задали вопрос: «Сколько времени нужно джняни для сна?»

Шри Бхагаван ответил: «Сон нужен тому, кто думает: „Я пробудился от сна“. Зачем же нужен иной сон тем, кто вечно пребывает в неизменном состоянии сна? Когда веки утомлены, можно на время закрыть глаза. Три состояния – бодрствование, сон со сновидениями и глубокий сон [без сновидений] – для ума, а не для тела».

* * *

На следующее утро за завтраком Шри Бхагаван спросил меня: «Знаешь, из чего это чатни?»

Я ответил: «Нет».

Тогда Шри Бхагаван улыбнулся и сказал: «Это сырая горькая тыква».

Я бы ни за что не поверил, если бы это не сказал сам Шри Бхагаван – не было ни капли горечи. Чатни было очень вкусным. Позже я сочинил стих на телугу, в котором выражал изумление от того, как Шри Бхагаван может полностью устранить горечь из сырой горькой тыквы, и молил его точно так же изгнать горечь эго из наших душ. Когда Шри Бхагаван спустился с горы, я показал ему это стихотворение. Он с видимым удовольствием прочитал его вслух и перевел для жителей ашрама. Затем Шри Бхагаван объяснил, как устранить горечь из тыквы: надо при приготовлении чатни смешать кислое манго и кокос, при взаимодействии они нейтрализуют горечь. Затем он добавил: «Горькая тыква благотворно влияет на пищеварение, а сырая горькая тыква действует как слабительное».

Я вспомнил историю, рассказанную Шри Бхагаваном за несколько дней до этого. Брахман и его повар отправились в паломничество. Повар окунал горькую тыкву во все тиртхи (водоемы со священной водой). Потом он ее приготовил, и она была такой же горькой, как и прежде.

«Так вот, – заключил Шри Бхагаван, – горечь у паломника не может исчезнуть лишь благодаря омовениям в святой воде, пока ум не будет укреплен и не сделается сладким».

Под конец моего визита Шри Бхагаван трогательно рассказывал о мауне – высшем состоянии безмолвия.

«Безмолвие бывает четырех видов: безмолвие речи, безмолвие взгляда, безмолвие слуха и безмолвие ума. Только последнее из них является чистым безмолвием, и оно важнее всех. Комментарий безмолвия – лучшее безмолвие, как разъяснил Господь Дакшинамурти. Лишь безмолвие – вечная речь, Слово Единое, беседа от Сердца к Сердцу. Безмолвие подобно равномерному течению электрического тока. Речь подобна сопротивлению на пути этого потока, дающего свет и служащего другим целям. Сколько бы ни говорил джняни, он остается безмолвным. Как бы много он ни работал, он безмятежен. Его голос – бестелесный глас. Его поступь не по земле – он словно меряет небом небо».

Шри Бхагаван всегда считал Господа Дакшинамурти высшим примером безмолвного учителя. Вот что он написал, составив краткое предисловие к своему переводу гимнов Шри Шанкарачарьи, прославляющих Господа Дакшинамурти[132]132
  Бхагаван первоначально написал это предисловие на тамильском языке. Много лет спустя он написал версию предисловия на языке телугу. Это часть версии на телугу, переведенная Суббарамайей.


[Закрыть]:

У творца Вселенной Брахмы было четыре сына, рожденных из его ума: Санака, Санандана, Санаткумара и Санатсуджата. Они услышали от отца, что тот собирается привлечь их к работе – созданию Вселенной. Но они питали отвращение к работе и жаждали покоя. И они отправились на поиски тех, кто мог бы показать им путь к нему. Когда они полностью созрели для инициации, само воплощение высшей милости – Верховный Бог – предстал перед ними в форме Дакшинамурти в состоянии безмолвия; он пребывал в Самости, и руки его были сложены в чинмудру (жест, символизирующий чистое сознание). Увидев его, они потянулись к нему, как железо к магниту, и в его присутствии пребывали, подобно ему, в Самости.

Шри Бхагаван говорил мне об этом стихотворении вскоре после того, как он написал предисловие.

«Великий Шива мог выразить истину единой реальности только через безмолвие. Но это безмолвие могут понять лишь очень развитые души. Всем остальным необходимы объяснения. Как же может человек выразить словами то, чего не мог выразить сам Бог?

Поэтому Шанкара рекомендовал метод восхваления Дакшинамурти и, используя это как мнимый объект, объяснял, что всё есть Брахман. В первых четырех стихах он разъясняет природу мира, так как мир – это то, что не дает нам познать реальность. Если вы поняли его природу, препятствие на пути осознания истины будет разоблачено. В следующих четырех стихах он разъясняет природу дживы. Затем он объясняет связь между ними и учит, что всё суть Самость».

Вскоре после возвращения домой я испытал на себе чудесное действие милости Шри Бхагавана. Было раннее утро, я долго сидел в медитации. Я чувствовал себя все легче и легче. В конце концов, когда я ощущал себя перышком, плывущим по ветру, я перестал осознавать свое тело, при этом оставаясь в полном сознании. Я взлетел очень высоко в небо. Через некоторое время я увидел высокие, ярко освещенные гопурамы (храмовые башни) на фоне величественной горы. Я знал, что это Тируваннамалай. Через несколько минут я парил над ашрамом рядом с коровником на южной стороне. Я спустился и оказался в нескольких метрах над землей. Я увидел, как Шри Бхагаван светит фонарем куда-то в кусты. Я поклонился Шри Бхагавану, несмотря на то, что был в воздухе. На обратном пути я увидел внизу какие-то яркие огни и услышал выстрелы. Я остановился, спустился и оказался у себя дома, в холле, где сидел в медитации. Ко мне сразу же вернулось ощущение тела, и я открыл глаза. Я был в сознании непрерывно, без малейшего провала – лишь тело исчезло, а потом появилось вновь. На следующий день я прочитал в газетах, что в городе Аркоте, над которым я «пролетал», возвращаясь из Тируваннамалая, были большие беспорядки, которые окончились многочисленными поджогами. Полиции пришлось стрелять, чтобы разогнать толпу. Со мной никогда не происходило ничего подобного ни до, ни после этого, и я могу лишь считать это чудом, явленным мне милостью Шри Бхагавана. Он дал мне свой настоящий даршан, даже несмотря на то, что мое тело находилось очень далеко от него.

Когда я приехал в ашрам весной 1940 г., мне выпала редкая удача и благословение – работать с Шри Бхагаваном на кухне. Наше время было с 2.30 по 4.00 утра. Шри Бхагаван всегда приходил ровно в 2.30 и сначала резал овощи вместе с работниками кухни и преданными снаружи. Затем он входил в кухню и готовил на завтрак самбар или чатни, а иногда и другие блюда. Шри Бхагавану помогали Шри Р. Нараяна Айер, Шри Кальяна Сундарам Айер, присматривавший за книжным магазином ашрама, и я.

Вначале в этой работе я был полным профаном. Увидев, как Шри Бхагаван истекает потом рядом с пылающим очагом, я попытался обмахнуть его опахалом, но Шри Бхагаван воспротивился. Он не позволял оказывать ему особые знаки внимания. Я прекратил, но как только Шри Бхагаван сосредоточил все свое внимание на работе, я снова начал тихонько его обмахивать.

Шри Бхагаван, повернувшись ко мне, засмеялся и сказал: «Ты хочешь делать это исподтишка. Но ты даже не знаешь, как делать это правильно. Давай я научу тебя».

Он взял меня за руку и показал, как правильно махать опахалом. О, какая дрожь пробрала меня, когда он прикоснулся ко мне, как я благодарил свое невежество!

Затем мы переходили из кухни в другое помещение и мололи там специи. Вначале я не знал, как держать пестик и как толочь. Шри Бхагаван положил свою руку на мою и стал поворачивать пестик. Меня снова пронизала дрожь. Будь благословенно мое невежество! Потом Шри Бхагаван брал немного приготовленной еды, пробовал ее и остальное давал нам. Иногда, когда у нас были немытые руки, он своей собственной рукой клал еду нам в рот. Это была вершина счастья для нас. Когда работа была окончена, он торопливо возвращался в холл и садился на диване, откинувшись на его спинку. Несмотря на то что он работал несколько часов кряду, когда приходили брахманы для совершения утренней параяны, он полулежал на диване, излучая покой, и непосвященному могло бы показаться, что он так и продремал всю ночь на своем диване.

Сидеть на корточках так близко к Шри Бхагавану, болтать и шутить с ним, делить с ним плоды его благословенных трудов – какая удача, какое огромное счастье! Это поистине был самый благословенный период в жизни нас троих. Воспоминания о тех временах вызывают у нас волнение даже спустя много лет.

Работа с Шри Бхагаваном была не только радостной, но и тяжелой. Несмотря на то что Шри Бхагаван был воплощением сострадания и милости, в то же время он был сторонником строгой дисциплины. Он не терпел ни малейшей небрежности. Все должно было быть сделано наилучшим образом. Ничего нельзя было выбросить или испортить. Он требовал полного сосредоточения, и все его указания должны были неукоснительно выполняться. Однажды вечером один преданный-адвокат настоял на том, чтобы помогать нам. Его попросили передвинуть котел с самбаром. Двигая его, он пролил несколько капель.

Бхагаван сказал: «Вы можете только спорить в суде. Эта работа не для вас».

Бедняга никогда больше не предлагал свою помощь.

У каждого из нас были свои обязанности, и по одному лишь взгляду Шри Бхагавана мы должны были определять, что нам следует делать. Например, моей обязанностью было приносить соль и воду, и каждый раз, когда Шри Бхагаван мельком смотрел на меня, я должен был понять, что он имеет в виду, и принести либо одно, либо другое.

Обычно мы просыпались в два часа пополуночи, совершали омовение и были на месте раньше положенного. И все же однажды я опоздал на пять минут, явившись, когда остальные уже работали. Шри Бхагаван, пробуя еду, сказал, что она немного пересолена. И, повернувшись ко мне, добавил: «Поскольку тебя не было, я думал о тебе, пока добавлял соль. Поэтому еда пересолена».