Текст книги "Нечисть, или Тайна старинной шкатулки"

Глава 17
Герман

Домовые – они бывают разные. Добрые и злые, молодые и старые, но у всех одна задача: гармонизировать пространство вокруг себя. То есть создавать уют, прозванивая колокольчиком каждую вещь и находя для нее одно и только одно-единственно верное звучание.

Когда вещь не знает своего места – это очень раздражает. Тогда покоя нет, нужно все время работать, искать «мелодию». А только найдешь, глядь – вещи снова по комнате переместились.

Гости еще бесят. Когда их много, да приходят часто и на ночь остаются – это очень раздражает. Домовой – он ведь кто? Он дома охранник. Его задача добро сберечь, дом от воров, пожаров да другой нечистой силы спасти. А когда люди так и снуют туда-сюда, как тут успеть их всех проверить, руки им опутать да глаз завистливый запорошить? То-то и оно, тяжело это. А порой и невозможно. И злится тогда домовой, и пакости устраивает хозяевам: кому хочется без отдыха лямку тянуть?!

Пятый час ходил домовой по комнате, прозванивая ее колокольчиком. Ему никак не удавалось понять, почему не получается достичь совершенства. Что-то мешало. Может быть, какая-то мелочь, пустяк. Это вносило всего лишь одну неверную ноту, но все разрушалось. Сыпалось как карточный домик. И все приходилось начинать сначала.

Пройдя в очередной раз мимо книжной полки, он вдруг понял: причина там. Должно быть, среди книг и вещей, стоящих на ней. Домовой проверял книгу за книгой, звонил над ней колокольчиком, но звук был чистым, звонким. И вдруг колокольчик споткнулся и захрипел.

Старая шкатулка – это она никак не хотела звучать в унисон с другими вещами, хранящимися в доме!

Домовой поднапрягся и со злостью скинул ее на пол. Вот пусть там и лежит, пока хозяйка не разберется, зачем ей эта рухлядь нужна.

Он удовлетворенно вздохнул и моментально погрузился в сон.

Тропинка петляла между зелеными холмами. Островки одуванчиков яркими желтыми пятнами выделялись на изумрудном травяном покрове холмов, а множество бабочек и пчел кружились над ними как цветастый шлейф.

Герман шел рядом с Марфой, и она, улыбаясь, посматривала на него. Глаза у нее такие синие-синие, а волосы ее русые в косу заплетены. Она такая красивая, что от счастья захватывает дух. Ему хотелось обнять ее, закружить, расцеловать каждую веснушку на ее лице. Скоро, уже скоро их свадьба, но Герману казалось, что время невероятно медленно течет. Целых два месяца еще ждать!

Он наклонился и стал собирать букет из полевых цветов. Собрал и торжественно преподнес его любимой. Марфа засмеялась, принимая цветы. Она сплела из них венок и надела себе на голову.

От нахлынувших чувств Герман завозился во сне и свалил на пол кофейную чашку. Вантуз, отдыхавший на кухонном подоконнике, проснулся и вскочил.

А Германа вновь уносило в сновидениях все дальше и дальше в прошлое, в тот последний день его жизни. Теперь ему горько было сознавать, что он сам своими руками разрушил свое счастье. Да он и раньше знал, что причина всех его бед в нем самом. Знал, но гнал эту мысль. Ему было легче обвинить во всем Марфу и, уверяя, что после рождения близнецов она утратила привлекательность, остервенело изменять ей.

Однажды Герман заявил ей, что даже уличные девки выглядят лучше, чем она. А Марфа в ответ лишь рассмеялась. Вот если бы расплакалась, возможно, он бы и пожалел ее. А так только злость поднялась со дна души. Он криво улыбнулся и ушел ночевать к Верке-вдовице. Она баба ладная и непривередливая.

Тоненький ручеек, перелесок и поляна, залитая солнцем. Герман бывал здесь уже не раз в своих снах. Но сейчас вдруг лес резко изменился. Никогда раньше он не видел этого странного места. Сквозь густые ветви деревьев с трудом пробивались тонкие лучи света. На земле толстым слоем лежали прелые листья и еловая хвоя.

Постепенно деревья редели, и солнце все больше проникало в чащу. Поднялся легкий ветерок, и пятна света заиграли на траве. Герман с наслаждением вдохнул аромат диковинных цветов и засмеялся. Ему нравилось это ощущение тихого счастья.

Дальше за поляной начинался сад и спускался к самому берегу реки. Странный сад, небывалый. В нем все деревья одновременно цвели. В природе так не бывает.

А на берегу реки лежало странное животное и издавало горестные стоны. Туловище у него как у огромного муравья, голова львиная. Герман подошел поближе, и существо страдальчески поглядело на него.

Зачерпнув воды, Герман поднес ее к морде существа, и оно жадно напилось. Серые человечки материализовались из воздуха и стали по обе стороны от Германа.

– Это мирмеколев, – сказал первый, что-то жуя и одновременно ковыряя зубочисткой в ухе.

– Что с ним? – спросил Герман.

– Агония, – спокойно пояснил второй. – Он умирает.

Мирмеколев опять горестно вздохнул и взглянул на Германа влажными тоскливыми глазами.

– Почему вы не поможете ему? – возмутился Герман.

– Это бесполезно, – пожал плечами первый. – Мирмеколев ест львиную пищу, которую не способно переварить муравьиное тело. А львиная голова, в свою очередь, не хочет есть то, что было бы полезно для муравья. Мирмеколев обречен.

– Ты так спокойно говоришь об этом, – ужаснулся Герман. – Мне казалось, в вашем мире должна отсутствовать смерть.

– Смерть есть везде. Почему наш мир должен быть исключением?

– Но за что такие мучения? – не успокаивался Герман.

– За то, что ему неведома гармония. Мирмеколев – это постоянный конфликт между действием и желанием. Приведи мирмеколев в гармонию свои потребности и желания, и он бы выжил. Но увы. Ему это не дано.

Мирмеколев испустил последний протяжный вздох и, содрогнувшись, умер.

– Бедняжка… – Герман опустился на колени и погладил пушистую львиную гриву. – За что ему такая судьба?.. Неужели ему никак нельзя было помочь?

– Зачем? – хмыкнул второй. – Его задача – служить в назидание тем, кто не способен привести в гармонию собственные тело и душу.

– А если… – Герман повернулся к человечкам, но их уже и след простыл.

– Что появляются, что исчезают – вечно внезапно. Могли бы и попрощаться для разнообразия, – буркнул Герман и пошел дальше.

Вскоре деревья закончились, и перед ним оказалась поляна. На самой середине ее лежал большой, густо поросший мхом валун. Три девушки сидели на нем, расчесывая волосы и заплетая их в косы. Одна совсем юная, на вид лет пятнадцати, не больше, вторая – чуть постарше и третья – распустившаяся зрелой красотой.

Старшие смотрели на него и улыбались, а младшая смешно морщила веснушчатый нос и то и дело прыскала со смеху.

– Вы кто? – подойдя к ним, спросил Герман.

– Мы суденицы, – ответила самая старшая.

– Судьбу решаем, жизненный удел предсказываем, – пояснила средняя.

– Пришло время и твою судьбу решить, – закончила младшая и засмеялась.

Смех у нее был звонкий, мелодичный, как звук колокольчика.

Тут перед глазами у Германа замелькало, замельтешило все, и он увидел картины своей прежней жизни. От волнения закружилась голова, слезы подступили к горлу. Чтобы не упасть, он прислонился спиной к стволу березы.

– Ну что? – спросила старшая суденица.

– Стыдно, – прошептал он.

– Значит, хватит. Или еще показать?

– Не надо. Я все понял.

– Тогда не грусти, – засмеялась младшая. – Смог сам измениться – и жизнь твоя изменится.

– Я с Марфой снова встречусь? Или нам теперь вместе не суждено быть?

– А зачем тебе это нужно? – спросила старшая. – Снова встретиться – судьбу на прочность испытать. Живите так.

– Без любви?! – Он задохнулся от нахлынувших чувств. – Тогда ничего мне не надо, буду домовым век доживать. Зачем мне жизнь, если нас разведет на века.

Средняя понимающе кивнула, младшая улыбнулась, а старшая вздохнула. Она поманила сестер к себе, и они отошли в сторону. О чем они шептались, Герман не слышал. Но вернулись они к нему с загадочными и торжественными лицами.

– Мы решили твою судьбу, – сказала старшая суденица.

– Будешь ты снова с Марфой, – сказала младшая.

– Но только не в этой жизни, – сказала средняя, а старшая пояснила:

– Если сразу сейчас вернешься – не выдержишь. И если сорвешься, тогда разведет вас судьба навсегда.

– Согласен? – спросила младшая.

– Да.

6 июля 1898 года. 23.55. Морг города N-ска.

Холод проник в каждую клеточку тела, оплетя его вязкой паутиной. Пальцы рук одеревенели и не хотели сгибаться, рот был сухим и словно наполненным песком.

«Наверное, я слишком долго пролежал в одной позе», – подумал Герман, пытаясь встать, но не чувствуя своего тела.

Сначала ему удалось пошевелить большими пальцами на ногах, потом согнуть правую ногу в колене. Затем он сжал пальцы рук в кулаки и с силой их распрямил. Стало легче.

Пол оказался отвратительно холодным. С трудом сделав первый шаг, Герман растянулся на полу, больно ударившись головой.

– Петька, ты там лазишь, чи шо? – Дверь приоткрылась, и в луче света показалась взлохмаченная голова санитара, подрабатывающего по совместительству ночным сторожем.

Герман хотел попросить его помочь, но только невнятно замычал. Санитар ахнул и трусливо пустился наутек.

Позже, сидя в узкой каптерке с напарником, он опрокинул одним махом стопку водки и сказал:

– Чево думаишь, примерещилось мени, чи ни?

– Примерещилось, – убежденно кивнул Петька. – На трезвяк еще не то померещится. Организьма-то требует спиртного, а ты жилишь. – Он с хрустом откусил луковицу и довольно крякнул.

Еще спустя полчаса они дошли до той стадии опьянения, когда окружающий мир сжимается до размеров стола. Поэтому и не заметили, как по коридору, держась за стену, прошел бывший покойник.

Герман отыскал какую-то старую одежонку, натянул ее на себя и вышел на улицу. Июльское небо было густо усыпано звездами, огромная луна светила ярко, так что видно все было почти как днем. Ноги плохо слушались, и он взял палку с рогатиной на конце, стоящую около стены.

Он не помнил ничего – кто он, что с ним приключилось. Знал только, что ему нужно как можно скорее уйти из города. Он не понимал, какая сила гонит его вперед, это происходило помимо воли. Прихрамывая и тяжело опираясь на посох, Герман спустился к реке. Там столкнул на воду утлую лодчонку, брошенную местными рыбаками, и поплыл вниз по течению реки.

ОЧЕВИДНОЕ – НЕВЕРОЯТНОЕ

7 июля 1898 года в полночь из морга города N-ска исчез труп. Доставлен он был туда накануне вечером, после освидетельствования врача и данного им заключения о смерти пациента. По свидетельству очевидца, именно в полночь из морга вышел высокий худой гражданин и, опираясь на клюку, пошел прочь. Работники морга уверяют, что никто из них никуда со своего рабочего места не отлучался.

Кому и зачем понадобилось красть тело из морга, выясняется.

Глава 18
Есия

Кто-то однажды сказал: «Не заставляйте плакать своих детей, чтобы им хватило слез рыдать над вашими могилами». Есия вспоминала эту фразу, когда Татьяна Михайловна начинала упрекать, что она слишком балует Андрюшу.

– Мам, можно я сегодня в школу не пойду? – ныл мальчик, лениво натягивая на себя брюки. – Ну мам…

– Андрюша, скорее. Опоздаем.

Бабушки сегодня обе были заняты – у Татьяны Михайловны разболелся зуб под коронкой, а у Марии Федоровны подошла очередь на УЗИ всех внутренних органов. В сущности, ничего экстраординарного в этом не было: Есия и раньше отводила ребенка в школу сама. Но сегодня, как назло, ей нельзя опоздать, а сын явно не хочет одеваться.

– Мама, у меня голова болит.

Есия встревоженно потрогала лоб ребенка.

– Горячий? – с надеждой спросил мальчик.

– Вроде бы нет. Ладно, давай температуру померяем. – Она достала из аптечки электронный градусник и, включив, поставила его в подмышечную впадину.

Часы неумолимо отсчитывали последние минуты. Еще чуть-чуть, и ее ничто не спасет: непременно опоздает. Разве что действительно не придется делать круг, подвозя ребенка к школе.

– Ну что? – спросил Андрюша, и на его худенькой мордашке было написано такое отчаянное нежелание идти в школу, что Есия сдалась.

– Ладно, оставайся. Я сейчас тетю Зосю попрошу с тобой посидеть.

Градусник запищал, выдав на дисплей число «тридцать семь».

– Вот, и температура все-таки есть. В воде не вздумай болтаться! Холодного не пить, форточки не открывать, – напутствовала она ребенка, набирая номер телефона Софьи. – Все понял?

– Да понял я, понял. А можно я мультики на DVD посмотрю?

– Конечно, можно.

Она быстро оделась и вышла в прихожую. Там как раз раздался звонок в дверь.

– Что случилось? – сонно хлопая глазами, спросила Софья. – Ты же знаешь, я в это время еще сплю.

– У меня доспишь. Зося, катастрофа, выручай. Мне не с кем оставить Андрюшу, и на работу не пойти не могу.

– А, ну ладно. Я только к себе на пару минут поднимусь, возьму все, что нужно, и приду.

– Пожалуйста, не задерживайся.

Есия, нервничая в ожидании подруги, припудрила лицо и нанесла на ресницы тушь.

К счастью, Софья не опоздала, пришла сразу.

– Вот можешь ведь, когда хочешь! – не удержалась от колкости Есия и, чмокнув на прощание сынишку, помахала Софье рукой.

Совещание, наконец, закончилось. Есия достала блокнот, куда вносила все свои запланированные дела, и сверилась со списком. Первым делом позвонить Валентине Крынкиной. Женщина так нервничала, когда Есия приходила в Дворец спорта, что это наводило на определенные размышления.

Войдя в кабинет, она отметила, что место Руслана пустует. Уже успел куда-то уйти. Есия взяла телефон и набрала номер.

– Здравствуйте, Валентина Владимировна. Я расследую дело об убийстве Олега Крайнева и недавно приходила во Дворец спорта в секцию, где занимался Олег. Мы с вами там виделись. Правда, мимолетно. У меня возникли вопросы, и мне хотелось бы с вами поговорить. Вам нужно подъехать в следственный комитет. Адрес я сейчас продиктую.

– Да-да, я помню вас, – с трудом выдавила из себя женщина.

– Скажем так: сегодня в три часа дня вас устроит? До которого часа вы работаете?

– Сегодня до двух.

– Очень хорошо. Значит, в три я вас жду. – Она, довольно улыбаясь, сделала пометку в блокноте и глянула на часы. Скоро должен прийти Макаров.

– Какие люди в Голливуде, – расплылся в улыбке Руслан, заходя в кабинет. – Там твой Пиявченко стоит. Не хочешь пойти попрощаться? За расчетом все-таки чел пришел.

– Не хочу. Как ты тонко подметил, изменив фамилию с Пьявченко на Пиявченко, данный господин имеет сходство с пиявкой. Сейчас как присосется – не оторвешь. А мне еще силы работать нужны. Сегодня важные свидетели должны прийти.

– И это правильно, я одобряю. Зайдет – гони его взашей.

Разговор их прервал звонок с проходной.

– Есия Павловна, – сообщил дежурный, – к вам тут женщина. Крайнева Ольга Николаевна. Пропустить?

– Да, конечно.

Спустя несколько минут в кабинет робко постучали. Вошла одетая в черное пожилая женщина с потухшими глазами и заплаканным лицом.

– Вы меня простите, Есия Павловна, – извиняющимся тоном начала она, – мне ваши координаты соседка моей сестры Тамары дала. Я недавно узнала о смерти племянника и младшей сестры и прилетела из Канады. Мне нужно с вами поговорить.

Есия поглядела на часы.

– Похоже, у вас ко мне долгий разговор. А у меня на это время вызван свидетель. Давайте вот как сделаем. Я встречусь с вами в свой обеденный перерыв, где-нибудь неподалеку от следственного комитета. Я знаю одно замечательное уютное местечко. Договорились?

– Да, я подожду.

– Опа, – прокомментировал визит посетительницы Руслан, едва она вышла за дверь кабинета. – А чего прямо из Канады – и к тебе?

– Обещаю – после все тебе расскажу. А сейчас просто не мешай.

– Ладно, ладно. Умолкаю.

Перед приходом Макарова Есия проверила, все ли записала вопросы, которые хотела ему задать. И главное, на месте ли рисунок, сделанный свидетелем гибели Свигова. Очень важно знать, опознает ли его Макаров.

Спустя три часа она бежала вниз по улице в кафе, где ее ждала Ольга Крайнева. Настроение у Есии было отличное: Макаров опознал в портрете, нарисованном Иваном Семеновым, Михаила Крынкина – сына вахтерши Дворца спорта.

Правда, он долго колебался и сомневался, объяснив это тем, что давно Михаила не видал. Но потом все-таки подтвердил:

– Да, это он. Мы с ним занимались в юности вместе в секции регби. Потом Миша бросил спорт. Конечно, спустя долгое время трудно человека с ходу узнать. Но вот эта ямочка на подбородке, квадратные скулы, глубоко посаженные глаза… это все-таки он. Хотя, конечно, заматерел. Раньше похудее был.

– А что, он никогда не появлялся во Дворце спорта? Все-таки мать у него работает там, да и сын профессионально занимается в команде юниоров.

– Не видел. Может, и приходил когда, но я с ним не сталкивался. Вообще жизнь странная штука: с одними на день раз пять столкнуться успеваешь, с другими годами не видишься. Я некоторых соседей по дому не знаю, что уж говорить про остальных.

– Значит, вы уверены, что на рисунке Крынкин?

– Практически да. Во всяком случае, похож очень. Несмотря на то, что это рисунок, а не фотография.

Осталось поговорить с матерью Крынкина. В том, что Валентина Владимировна расскажет все, что знает, и обо всем, что ее мучает, Есия не сомневалась. Она понимала, что психологически Крынкина готова к «исповеди». Остальное – дело техники: дать сыщикам указание задержать Михаила Крынкина и доставить в полицию. А допрашивать его она будет сама лично.

Сбегая по ступенькам кафе вниз, Есия едва не пела от счастья. Но увидев серое от горя лицо женщины, ожидающей ее, из сострадания убрала радость с лица.

– Извините, Ольга Николаевна, что вам пришлось так долго ждать. У меня плотно расписан график, не могла раньше вырваться.

– Я все понимаю. Это вы простите, я заставляю вас тратить на меня свой обеденный перерыв.

– Ничего, ничего, – успокаивающе сказала Есия. – Я как раз сейчас и пообедаю, если вы не возражаете. Вам что-нибудь взять?

– Нет, спасибо. Мне ничего не хочется.

– А я вот закажу рагу. Утром завтракать не могу, одна радость в обед поесть спокойно. Что привело вас ко мне?

– Понимаете, я уехала из России очень давно, больше двадцати лет назад. Тамара не хотела, чтоб я уезжала, и мы поссорились.

– Для нее это было так принципиально?

– Нет, не то. – Ольга Николаевна помялась. – В общем, во всем этом здесь замешан мужчина. Тамаре он очень нравился, а вышла замуж за него я. Она не простила. После моего отъезда в Канаду мы больше не общались. Первое время я пробовала писать письма, но вскоре перестала: Тамара ни разу не ответила. Кстати, жизнь у меня с тем мужчиной не сложилась: он оказался подлецом. Мне пришлось сильно поколесить по свету – и улицы прибирала, и газоны озеленяла, и официанткой работала. В общем, ничего не чуралась. Переезжала с места на место, так что если и были письма, я бы их не получила. Но недавно я вернулась в городок, где жила в первые годы эмиграции. И там меня нашло ее письмо. Тамара писала, что давно простила, очень хочет увидеться. Оставила адрес. Я сразу собралась в дорогу. Понимаете, я ничего не знала. Когда от соседей услышала о смерти Олега и самоубийстве Тамары, у меня был шок. – Она снова заплакала, прикладывая платок к глазам.

– Попейте воды, – сочувственно произнесла Есия.

– Расскажите мне, что случилось с Олегом? Из-за чего это произошло?

– Видите ли, Ольга Николаевна, пока еще идет следствие, и я не могу ни с кем откровенничать. Но в общих чертах: Олег был избит и от побоев скончался. По сути, это было умышленное убийство, о мотивах которого я могу пока только догадываться.

Женщина грустно кивнула.

– Да, я понимаю. Впрочем, мотивы не слишком и важны. Не одно, так другое случилось бы. Потому что род наш проклят.

– Простите?

– У моей прабабки Аграфены было семеро детей. Все – девочки. Выжили трое. Из них одна осталась бездетной, у двоих дети были. Тоже дочки. Наша мать была самым младшим ребенком, четверо родов, выжили я и Тамара. Две другие тетки умерли бездетными. В прошлом году в Монреале я была у ясновидящей. Она сказала, что на нашем роду проклятие, но… как бы это правильно объяснить… – Ольга Николаевна замялась, подбирая слова, – оно возвратное. То есть вернулось к нашему роду от тех, кому было послано.

– Извините, не совсем понимаю. Как это? – Есию настолько увлек рассказ Валентины, что она даже перестала есть.

– Ладно, расскажу все, если начала. Моя прабабка Аграфена на старости лет ушла в монастырь. Не хотела общаться ни с кем, дожила до девяноста лет в постоянных молитвах. Перед смертью позвала всех к себе и поведала невероятную историю. Родилась она в тысяча восемьсот семьдесят девятом году. Мать ее при родах умерла, и воспитывала девочку до десяти лет ее родная бабушка. Жили тяжело, побирались. Однажды, уже будучи тяжело больной, бабушка не пришла ночевать. Утром молва принесла страшную весть: нашли ее мертвой на краю леса. Свидетели утверждали, что попросилась она в богатый дом переночевать. Видно, совсем плохо ей стало. Хозяйка пустила. А хозяин, вернувшись, выгнал. И вот слышали, дескать, как она тот дом прокляла. Вся эта история так подействовала на психику девочки, что она поклялась отомстить. Жила этой мыслью, только об этом и мечтала.

Выросла в приюте, в пятнадцать лет взяли ее в богатый дом помогать. В восемнадцать ушла от прежних хозяев. В общем, не буду долгим рассказом вас утомлять: отравила она из мести хозяина. Отомстила за бабушку. Да только отомстила-то не тому, кто бабулю в ночь выгонял, а его сыну. Из-за этого нам в роду ни одного мальчика с той поры Господь не дал. Все девочки рождались. Олежка был первый мальчик за много лет. Бабушка Груня перед смертью очень страдала. Покоя ей мысль не давала, что она невинного убила и на род свой проклятие навлекла.

– Вы не знаете случайно, в каком году это произошло?

Ольга задумчиво покачала головой:

– Знаю, что в конце девятнадцатого века, перед самым началом двадцатого в городе N-ске. Хотя можно и посчитать… Кажется, Груне было тогда девятнадцать. Выходит, примерно тысяча восемьсот девяносто восьмой год.

– Скажите, а что дальше стало с семьей хозяина, у которого работала Груня? – осторожно поинтересовалась Есия.

Ольга внимательно посмотрела на нее.

– Вас как-то зацепила эта история? Значит, не зря я к вам пришла.

– Мне кажется, мы вообще не зря с вами встретились. – Есия помолчала, раздумывая, стоит ли говорить. – Дело в том, что вполне возможно, ваша Груня работала у моего прапрадеда Германа. А вот что стало с его семьей после этого, я знаю мало.

Ольга побледнела, казалось, она вот-вот упадет в обморок.

– Не может быть… – прошептала она… – Нет, так не бывает. Я часто в своих молитвах просила Бога подарить мне возможность вымолить прощение за свой род. И Бог подарил мне эту встречу. – Она встала и грузно опустилась на колени. – Простите…

– Ольга Николаевна, немедленно встаньте! – Есия вскочила и подняла под руки плачущую женщину. – Вы-то уж ни в чем не виноваты.

– Может, и не виновата. Знаю я, что молодую вдову хозяина Груни осудили, и она в остроге от горячки померла. Наверное, за то наш род проклятие и несет. Олежка был единственным мальчиком, появившимся на свет за многие годы. Слабенький, хилый, думали, не выживет. Потому и спортом заниматься пошел – силы набраться хотел. То, что у него тоже мальчик родился, – чудо. Буду денно и нощно за него Бога молить.

После разговора с Ольгой Николаевной у Есии кругом шла голова. Она возвращалась в следственный комитет задумчивая, с трудом отходя от потрясения.

– Гостищева, за тобой должок, – едва она переступила порог, напомнил Руслан.

– Я помню, что обещала все рассказать. Но давай позже. Сейчас сил нет. Честно.

– Куда ж ты денешься, конечно, расскажешь, – ухмыльнулся Руслан. – Но я немного о другом. Тут к тебе Пьявченко заходил с прощальной речью, так я ему сказал, чтобы больше не волновался.

– То есть?!

– Намекнул, что ты выходишь замуж.

– Что?! Русик, ты с ума сошел? Зачем нужно было врать?

– Гостищева, спокойно. Зато теперь он тебя десятой дорогой обходить будет.

– Это почему же?

– А у него комплекс неполноценности развился. Когда он тут у меня сидел, заглянул высокий нордический блондин и спросил тебя. Я ответил, что ты будешь после перерыва.

– И что дальше?

– Игорек наш Пьявченко ревниво поинтересовался: мол, кто такой? А я ответил, что твой жених. Свадьба, говорю, у них скоро.

– Нет, Русик, ты все-таки больной.

– Игореша сник, скукожился и быстро убрался из кабинета.

– На него не похоже.

– Блондин задавил его массой и красотой. Говорю же, грех было не воспользоваться случаем – колоритный образец. Кстати, он тебе там чего-то написал. – Руслан как ни в чем не бывало отвернулся к монитору.

Есия с бьющимся от волнения сердцем кинулась к столу. Там лежала записка от Германа.

«Дорогая Есия Павловна, – писал он, – милая Есичка. Воспользовался выдавшейся свободной минутой и взял на себя наглость приехать без звонка. Но не получилось: не застал. Я в Москве проездом и сейчас уже улетаю. Так что ждать, к сожалению, не мог. До встречи в июне! Твой Revenant».

– Ну почему ты не дал ему мой номер телефона?! – огорченно воскликнула Есия.

– Так он не спросил. Сказал, у него пять минут. Э, а это кто был? – встрепенулся Руслан. – Я что, угадал, да?

– Дурак ты, Тамбовцев, – тяжело опустилась на стул Есия. – Ничего ты не угадал. Может быть, он вообще больше не приедет.

– Ага, ну-ну, – заржал Руслан. – Он специально несся сюда на целых пять минут перед отлетом, чтобы больше никогда не вернуться. Так я и поверил.

Вместо ответа Есия расплакалась. Почему-то именно сейчас она почувствовала себя страшно одинокой. Как будто никого во всем мире не осталось, только она и он. Но между ними пролегли гигантские расстояния.

– А он не сказал, куда улетает?

– Не доложились. Да прекрати ты реветь! И еще сказки мне рассказывает, что замуж не собирается.

Руслан почему-то разозлился и вышел. Есия с недоумением поглядела ему вслед.

Чайник, старый и допотопный, вскипал медленно. Насыпав в чашку мелко помолотый кофе, Есия залила его кипятком и накрыла блюдцем. Через десять минут должна прийти Крынкина, значит, еще можно успеть спокойно попить кофе.

Есть люди, которые звонят, исключительно когда вам не до них. К примеру, когда вы спите или собираетесь поесть. Софья определенно к их числу не относилась. Но иногда у нее были весьма верные попадания.

– Еська! – воскликнула она, едва Есия взяла трубку. – Помнишь, ты на Рождество запекала гуся?

– Допустим.

– Рецептом поделись. Мы тут с твоим Андрюхой решили приобщаться к прекрасному.

– Зося, не трогай птицу. Ты переведешь хорошее мясо.

– Подруга, не боись, все под контролем. Мной руководит твой гениальный сын.

– Кстати, а где ты взяла гуся?

– У меня есть утка. И если гусь свинье не товарищ, то утке очень даже да.

– Ладно, пиши быстро рецепт, ко мне сейчас человек придет.

– Уже пишу.

– Тушку моешь, протираешь полотенцем…

– Да ты что?!

– Бумажным.

– А…

– Дальше натираешь ее солью, перцем и майораном. Фрукты есть?

– А как же!

– Чистишь. Режешь дольками, забиваешь все в брюшко и зашиваешь.

– Чем?

– Андрюшу спроси, он знает, где нитки с толстой иголкой.

– Понято. Дальше?

– Ставь в разогретую духовку и не забывай поливать время от времени вытапливающимся жиром. Ах, да, забыла. В холодильнике возьми горчицу – она в баночке на дверце, сразу увидишь, и сухое вино. Стакан вина смешай с горчицей. И вот тут самое трудное. За сорок минут до конца готовки нужно слить с противня жир, а потом полить утку смесью вина и горчицы. Тушить после этого еще сорок минут.

Софья сосредоточенно сопела от напряжения. Возможно, она просто отвыкла работать ручкой, но Есия подозревала, что подруга уже в легком шоке от степени невыполнимости задания.

– Зося, может, все-таки не стоит утку жарить? – осторожно поинтересовалась она.

– Подруга, я твоему мужчине пообещала. Как я могу взять свои слова обратно?

– Это да. Ну тогда давай дальше. Утка каким весом?

– Да килограмма два.

– Примерно два часа будет запекаться. Когда будет тушиться в вине, время от времени ее доставай и этим вином поливай. Поняла?

– Ага!

Зосин голос был полон энтузиазма, но зная подругу, Есия не взялась бы прогнозировать результат: Софья всегда непредсказуема.

Ровно в три часа в кабинете появилась Валентина Крынкина. Держалась она крайне неуверенно и робко, и Есия невольно посочувствовала ей. Правда, тут же постаралась эмоции убрать, чтобы оставаться беспристрастной.

– Здравствуйте, – тихо сказала женщина, – вы меня вызывали.

– Здравствуйте. Проходите, садитесь.

«Я буду до-о-лго гнать велосипед. В глухих лугах его остановлю. Нарву цветов…» – громко запел мобильник у Руслана, и Есия одарила его уничтожающим взглядом.

– Понял, удаляюсь, – довольно ухмыльнулся он и, схватив трубку, выбежал в коридор.

Судя по довольному выражению лица, у Руслана наконец появилась девушка.

Валентина Владимировна никак не реагировала на происходящее. Она смотрела перед собой остекленелыми глазами и молчала.

– Вы нормально себя чувствуете? – обратилась к ней Есия.

– Что? – Женщина подняла на нее непонимающий взгляд. – Ах да.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов. Скажите, Максим Крынкин кем вам приходится?

Валентина Владимировна вздрогнула, и по лицу ее пошла судорога.

– А при чем здесь Максим? Вы разве из-за Максима меня вызвали?

– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

– Это мой внук.

– Он занимается в секции регби?

– Да.

– А кто его родители?

– Мой сын Михаил и невестка Зоя. Да что случилось?! – начала заметно нервничать Валентина Владимировна.

– Ваш сын Михаил ведь тоже занимался регби?

– Да.

– Долго?

Есия, не торопясь, заносила показания в протокол. Она намеренно держала паузы, делая вид, будто сосредоточенно думает о чем-то. Все это заставляло еще больше нервничать женщину. Она то беспомощно водила по столу руками, то нервно сцепляла пальцы рук на коленях.

– Бросил, когда тренер сказал, что толку не будет, – сказала она, сглотнув. – Миша очень хорошо начинал, но потом стал тренировки пропускать, выпить себе позволял. А у них это не приветствуется.

– Скажите, сколько времени вы работаете во Дворце спорта?

– Очень давно. Еще в старом здании начинала. Сразу после рождения младшего сына работать пришла.

– Во время моего визита вы заметно нервничали. Скажите, что заставило вас тогда так сильно переживать?

– Не помню, кажется, дома что-то случилось.

– Валентина Владимировна, зачем же вы неправду говорите? Я очень хорошо помню: до того, как узнали, кто я и зачем пришла, вы были спокойны. Нервничать вас заставило именно мое присутствие.

– Не помню. Наверное, просто так совпало.

– Хорошо, допустим. Михаил был знаком с Олегом Крайневым?

– Да.

– А какие отношения у него были с Олегом?

– Можно воды?

Есия взяла стакан, налила воду из графина и протянула Валентине Крынкиной.

– Вот, пожалуйста.

– Спасибо.

Женщина жадно пила. Лицо ее было напряжено, глаза смотрели затравленно. Без сомнения, она держалась из последних сил. Только маленького толчка не хватало, чтобы она начала рассказывать о тревожащих ее событиях в жизни сына.