Текст книги "Нечисть, или Тайна старинной шкатулки"

– То есть ничего страшного?

Зося неловко помялась.

– Дорогая, успокоить не могу. Может, конечно, и ничего страшного. До поры до времени. Но совершенно точно: это нехорошо. Неупокоенной душе вновь обрести тело хочется, вот она и ходит за тобой. Я б на твоем месте оберег на груди носила. А то так подселится к тебе – начнешь болеть и сама не поймешь, что с тобой.

Глава 12
Герман

Двадцатого марта с утра внезапно потеплело. Снег превратился в ноздреватую мокрую кашу, а по обочинам дорог образовались грязные, с комками снега лужи. Софья ехала от заказчика, которому привозила готовую песню. Две недели назад некий богатый мужчина пожелал, чтобы Софья написала песню на его собственные стихи. Стихи плохо ложились на музыку, и пришлось немного подправить их. Всю правку Софья с ним согласовала, звонила несколько раз. Но теперь, когда песня была готова, а предыдущий гонорар потрачен – в надежде на следующий, он отказался платить.

Было ужасно обидно, и Софья разревелась, стоя у обочины. Полными слез глазами она смотрела на необъятную лужу и не понимала, как ее обойти. Ее колебания разрешились вполне закономерным образом: проехавший мимо лихач обрызгал ее с ног до головы.

– Ну вот что делают-то, а?! Что делают! – возмущенно замахала кулаком вслед машине пожилая женщина. – Мог же объехать или хотя бы притормозить, так нет! К самой обочине подкатил.

– Да я сама виновата, – всхлипнула Софья, – раскисла перед этой лужей, стояла, неизвестно чего ждала. Вот и дождалась.

– Теперь в химчистку отдавать, беленькое пальто так просто не отчистишь, – посочувствовала женщина, доставая платок и помогая Зосе вытирать пятна. – Но вы не расстраивайтесь, у нас здесь рядом хорошо чистят. И недорого.

– Я сюда по делам приезжала, мне ехать далеко. Ладно, как-нибудь домой доберусь. А там решу, что делать.

На этом, как выяснилось вскоре, неприятности Софьи не закончились. В автобус, в который она едва влезла, набилось столько пассажиров, что ей с «мясом» вырвали пуговицу. Теперь-то уж пальто было испорчено окончательно и бесповоротно и насчет химчистки можно не беспокоиться.

С горя Зося отправилась в кафе, где всегда отменно кормили. Но там прямо перед ее носом закончились любимые пельмени. Софья не сдалась и пообедала в ресторане напротив, после чего получила возможность укорить себя за обжорство и растрату последних денег.

Как оказалось, судьбе этого оказалось маловато. Чтобы добить Зосю окончательно, жизнь подкинула ей «чудесное» совпадение. Проезжая мимо кинотеатра, из окна маршрутки она увидела… Вадима с шикарной блондинкой под руку. Блондинка жеманно кокетничала и то и дело совала счастливое розовощекое лицо в отвратительный сиреневый букет.

Софья крикнула, чтобы остановили, и, спотыкаясь, рванула к выходу. Очень хотелось посмотреть Вадиму в глаза и если не получить внятное объяснение, то хотя бы испортить настроение. Но когда она выскочила, Вадим уже вместе с блондинкой нырнул в подъехавший автомобиль.

Поскольку последние рубли были потрачены на маршрутку, пришлось идти дальше пешком.

– Так мне и надо, – бормотала Софья, торопливо шагая по снежному крошеву. – Только такая дурочка, как я, могла не замечать странностей в его поведении. То он задумчив, то отвечает невпопад, то улыбается непонятно чему. Вот и прояснилось все: у него другая все это время была. А я кто? Запасной аэродром на время ссоры.

Стало так обидно, что защипало в носу, и она потерла его пальцами в кожаной перчатке.

– Вот еще и деньги растратила все, глупая гусыня. Уж сколько раз учила себя не считать деньги, которых еще нет. Да куда там! Каждый раз на одни и те же грабли наступаю. А ходьба – это хорошо. Это полезно. Может, у меня мозги, наконец, на место встанут. – И как истинная женщина, она тут же достала телефон и позвонила Есии: – Есь, а ты можешь приехать за мной? Я устала, замерзла, у меня ноги болят, и мне совсем паршиво.

– Ясно. Говори адрес.

* * *

Через полтора часа, согревшаяся и напоенная чаем, Софья сидела в кабинете у Есии.

– Ты мне до выплаты гонорара денег не займешь? – плачущим голосом спросила она. – Прежний гонорар давно кончился, надо ж мне как-то до следующего дожить.

– Зося, почему бы тебе все-таки не устроиться на работу, а? – спросила Есия, ловко работая степлером. – Тяжело так жить, все время в напряжении: будут деньги – не будет денег.

– Ты что, с ума сошла, да? Я же больше ничего не умею.

– В музыкальную школу ты же можешь пойти?

– Ой, я тебя умоляю. У меня на детишек аллергия. А кроме того, куда я еще с моим музыкальным образованием сунусь? Не на рынок же идти торговать.

– Зачем утрировать? И потом, почему бы и не школа? Стерпится – слюбится.

– Не-не. Ты что, моей смерти хочешь? – обиделась Софья. – Я на гонорар от одной проданной песни два месяца могу жить… Если экономить, конечно, – смутилась она под насмешливым взглядом Есии.

– Очень сильно нужно экономить.

– В этот раз не получилось, да. Но так этот же м… хороший человек меня обнадежил! Знаешь, как он уговаривал? Едва ли на коленях не стоял. Стихи его, если честно, полный отстой. Мне жутко браться не хотелось. Но он обещал прилично заплатить.

– Аванс дал?

Зося поскучнела:

– Да, понимаю, тебе смешно. Но ко мне в очередь не стоят, чтобы цены заламывать. Сказал: «Песня будет – хорошо заплачу». Не успела бы – ничего б не получила.

– Так ты и так ничего не получила. Но хоть успела?

– Успела.

– Это многое меняет.

– Хватит ржать, – обиделась Софья. – Все равно работать не пойду. Нервы себе трепать буду – мама не горюй, а денег кур наплакал.

– Зато стабильно. Гонорары плюс регулярная зарплата. Чем плохо?

– Ну не могу я с детьми работать! – взвыла Софья, и Руслан, бросив свои дела, оглянулся на них. – Слушай, пойдем куда-нибудь посидим. А то я тебе всех сотрудников перепугаю.

– Не сейчас, у меня много работы.

– Имей в виду, мне сейчас одной нельзя, – угрожающе произнесла Софья. Похоже, она готова была разрыдаться.

Есия озабоченно взглянула на часы.

– Ладно, поехали со мной. Будешь в машине меня ждать. Поняла?

– Поняла, поняла, – обрадованно закивала Софья. – Все, что хочешь, проси, только не оставляй меня одну.

– Куда едем? – устраиваясь на переднем сиденье, спросила Софья.

– Мне нужно поговорить с подругой погибшего мужчины. Он у меня по делу как предполагаемый соучастник преступления проходил. Кстати, единственный, кого опознали. Но несколько дней назад он погиб. Попал под поезд.

– Смещение кармических слоев.

– Что? – внимательно вглядываясь в дорогу, переспросила Есия.

– Неважно.

– Нет уж, раз начала говорить, закончи мысль.

– Да все очень просто. Сейчас кармические слои движутся очень быстро: только что-то совершил – получи сразу ответ. А раньше на такое могло уйти несколько жизней.

– Как это?

– Да вот так. В семнадцатом веке начудила – до сих пор расплачивается.

– О как. А сейчас, значит, сразу обратку получаешь?

– Ага.

– То есть сейчас тех, кто за свои прошлые грехи расплачивается, нет. Так?

– Это почему же? Есть, конечно. Вот представь: стащил пацан кошелек, получил два года отсидки. А пока сидел, фигу вертухаю[1]1
  Вертухай (жарг.) – сотрудник мест заключения.


[Закрыть] показал, и ему новый срок добавили. Аналогия грубая, но верная.

– Хорошо объясняешь, смачно. Даже я поняла.

– Как думаешь, что мне с Вадькой теперь делать?

– Послать его куда подальше. Зачем он тебе?

– Думаешь, он еще появится?

– Не сомневаюсь. Не сегодня, так завтра. Жди.

– Да ладно! Не верю я в это. – Она нахохлилась. – А так хочется сказать ему все, что я про него думаю! Слушай, я вот что подумала: может, позвонить ему да высказать все?

– Не вздумай. Ничего этим не добьешься, только свою обиду ему покажешь. Лучше придумай изящную месть. Импровизация – она, знаешь ли, только тогда хороша, когда тщательно подготовлена.

– Это хорошая мысль.

Софья отвернулась к окну и задумалась. Видно, сочиняла нечто ядовито-виртуозное. Явно идея Есии с местью пришлась ей по душе.

* * *

Подругой Свигова, с которой он прожил последний год своей жизни, оказалась высокая блондинка с ярко напомаженными губами и длинными острыми коготками. Она лениво жевала жвачку, слушая Есию вполуха.

– Чего вы от меня хотите? – не переставая жевать, спросила она.

– Каролина, меня интересуют друзья и знакомые Анатолия Свигова. Вы можете их назвать?

– Нет. Я не знаю никого из них.

– Неужели никто и никогда не бывал у вас дома?

– А зачем? Мы жили у меня, к чему мне в моей квартире чужие люди?

– Где Анатолий Свигов был вечером восьмого февраля?

– Откуда я знаю, где он шлялся.

– Вернулся поздно?

– Да как обычно. Часам к двенадцати. И зачем я только с ним жила? Сама не понимаю. – Она усмехнулась.

– Каролина, а он как-нибудь объяснил в тот вечер, где был?

– Сказал, работал. У него всегда на все один ответ: работаю. А денег мало приносил. Один раз только пообещал, что скоро заработает прилично. Мы даже туристические путевки с ним выбирали, никак не могли решить, куда лучше поехать: в Черногорию или в Египет. Как послушаешь, все по-разному говорят – кто хвалит, а кто ругает.

– Когда это было?

– Да дня за два до его смерти. Так и не успел заработать нам на поездку, только наобещал зря. – Она брезгливо скривилась и вытащила жвачку.

– Скажите, а занимался Анатолий регби?

– Ничем он, кроме пива, не увлекался.

– Хорошо, тогда последний вопрос. Вам знаком этот человек? – Есия вынула из папки рисунок, сделанный Иваном Семеновым, сотрудником фирмы «Олень».

Каролина долго разглядывала его, потом недовольно скривилась:

– Какой-то противный он. Лицо грубое, туповатое, и взгляд как у гориллы.

– Так вы его знаете?

– Не-а. У моего Толика в друзьях много уродов было, но этого не помню.

– Замкнутый круг какой-то, – пожаловалась Есия Софье, едва они сели в автомобиль. – Только нащупаю что-то, как сразу эта ниточка обрывается. Олега Крайнева избили трое. Один из них якобы Свигов. Но стоило мне найти его место работы и прийти туда, как я узнаю, что он погиб. Находится свидетель, который видел мужчину, толкнувшего Свигова под колеса, и даже рисует его. Он, похоже, бывший или нынешний регбист. Сыщики ищут его по регбийным клубам, но сколько в Москве секций регби?! Сколько им понадобится времени, чтобы все обойти? – Есия расстроенно вздохнула.

– Ты что, из-за каждого своего дела так переживаешь?

– Нет, конечно. Не пойму отчего, но именно это дело воспринимается как нечто личное. Будто я обязательно должна разобраться в причинах того, что случилось. Понимаешь?

– Не-а. Хотя, пожалуй, нечто подобное бывает и у меня. Вот иногда принесут мне стихи, я гляну на них и вижу – мое! И чувство такое, будто сама их написала, до того все близко и знакомо.

– Ну, как-то так, да. Хотя я вообще не могу понять, что меня эмоционально держит в этом деле. Я не могу провести аналогии между Еленой Крайневой, женой Олега, и собой. И Олег мне не напоминает никого из моих прежних знакомых. А вот, однако!

– Еська, а можно я у тебя сегодня переночую? – поинтересовалась Софья. – Пока с тобой сижу, мне так хорошо! Боюсь, как одна останусь, так и реветь начну. Ненавижу этого гада!

– Да оставайся, что, мне жалко, что ли.

– Вот спасибо, – повеселела Софья. – А я помогу тебе ужин приготовить и, вообще, чего надо по дому соорудить.

– Ничего не надо, – искренне испугалась Есия.

Софья была хорошим композитором и песни сочиняла душевные. А вот насчет домашнего хозяйства все было из рук вон плохо. Она не умела готовить и варила совсем невкусный кофе.

– Ну тогда я с Андрюшкой позанимаюсь или поиграю. Доверишь?

– Не получится: ребенок сегодня ночует у бабушек. Давай сделаем так: ты просто так останешься у меня, без всяких условий. Погостить. Договорились?

Софья довольно заулыбалась:

– Люблю я тебя, Еська. Что б я вообще без тебя делала?

– По дороге домой надо не забыть в магазин забежать. В холодильнике шаром покати.

Спустя полчаса они поднялись на Есин этаж. Когда вошли в квартиру, их обеих поразила странная тишина. Казалось, даже звуки шагов гасли, будто пол устлан ватой.

– Что это? – дрожащим голосом спросила Софья, указывая на еле заметную, тянущуюся по полу дымку.

– Не знаю, – шепотом ответила Есия. – Ничего вроде бы не горит, запаха нет.

– Почему так тихо? – прошептала Софья. – В этом доме выключили звук?

Софья и сама чувствовала себя так, будто в уши ей воткнули беруши и дополнительно надели сверху звуконепроницаемый мешок. Даже голос Софьи глох, будто звуковые волны, вопреки законам физики, и не думали распространяться.

Но уже в следующее мгновение наваждение исчезло. Затикали кухонные часы, затарахтел холодильник, где-то наверху заплакал ребенок. С подоконника в кухне спрыгнул Вантуз и, пробежав немного вперед, выгнул, потягиваясь, спину.

– О, Вантуз, привет! – улыбнулась Есия.

Кот сонно щурился, и на морде его было написано блаженство.

– Чертовщина какая-то, – пробормотала Софья. – Что это было?

– А мне даже понравилось. Приключение как-никак. Бери Вантуза и иди с ним смотреть телевизор.

– Может, я все-таки домой?

– Ага, боишься? – засмеялась Есия. – А как же страх остаться одной?

– Да уж, у тебя тут неспокойно. Так уж и быть, я тебя не брошу. – Она выхватила у подруги Вантуза, и он повис у нее на руках как мягкая игрушка.

– Я уже привыкла, даже нравиться стало. Вроде бы как все время дома не одна. – Есия прошла на кухню и начала выкладывать купленные продукты в холодильник Софья спустила кота на пол и, надев тапки, пошла следом за Есией.

– А вот как ты думаешь, можно замуж в чужих кольцах выходить? – вдруг спросила она.

– С чего это ты вдруг? – Есия открыла бутылку молока и налила Вантузу в миску.

– Мне от мамы достались два: и ее кольцо, и моего отца. Она, еще когда жива была, мне их подарила.

– Я бы не стала. Честно.

– Может, тогда стоит из них украшение какое-нибудь заказать?

– Если будешь заказывать, имей в виду: при переплавке вес золота уменьшается.

– Это почему еще?

– Физику в школе учила? При нагревании жидкость испаряется.

Лицо у Софьи стало сосредоточенным, на лбу пролегла глубокая складка. Судя по всему, вид кипящего и испаряющегося золота, подобно обычной воде, впечатлил ее. Немного придя в себя, Софья озабоченно спросила:

– И намного испаряется?

– Процентов на десять.

– Ого.

– Чего – ого? Это только по теории. К ювелирам пойдешь, тебе еще и не так его «испарят».

– А вот скажи: почему бы ты не стала с чужими кольцами замуж выходить?

– Потому что примета плохая. Хотя с другой стороны, я и с новыми кольцами два раза замуж выходила, а что толку?! Все равно развелась. Иди, телевизор смотри. Я сейчас быстро кофе сварю. Ужинать позже будем.

Пока варился кофе, Есия разложила на кухонном столе документы, решив еще раз все просмотреть. Настроение начало портиться. Исписано уже столько бумаги, столько бесед проведено, а воз и ныне там.

Кофейная шапка в джезве начала темнеть и подниматься. Нужно было подождать еще несколько секунд, как вдруг из комнаты раздался громкий хлопок и что-то с грохотом упало. Забыв обо всем, Есия бросилась туда.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила она.

– Ерунда, утюг свалился. Еська, ты только не сердись, я не могла поступить иначе. Жуть как не люблю мух. Смотри какая, проснулась уже. Видно, весну чует, – и Софья воинственно взмахнула свернутым в трубочку глянцевым журналом, который Есия купила вчера и еще не успела прочитать.

– Зося, положи мой журнал туда, откуда брала, и оставь муху в покое. Ты сейчас разобьешь что-нибудь.

– Не-ет, я ее все-таки убью.

– Форточку открой, она сама улетит.

– Жирная, сытая. И откуда такая взялась?! После зимы обычно мухи выползают тощие и жалкие. Между прочим, если не убивать ни одной мухи хотя бы в течение месяца, то, выстроив их в шеренгу, можно получить линию от Земли до Луны. Ты хочешь, чтобы наша цивилизация погибла из-за мушиной интервенции?

Она размахнулась, ударила и… раздался звон стекла. Любимая Есина ваза из богемского хрусталя упала на пол и разбилась.

Есия застыла на месте, и на лице ее отразилось отчаяние.

– Еська, прости, – расстроенно пробормотала Софья. – Я не хотела, правда. Ну прости идиотку! Хочешь, я тебе такую же куплю? – Она повисла на Есии, обняв ее за шею и уткнувшись лицом ей в плечо.

– Не купишь, это раритет. Мне она от дедушки досталась.

Освободившись от объятий подруги, Есия опустилась на колени и стала собирать осколки. Витая ножка вазы отвалилась целиком, потеряв только подставку, бокал раскололся на несколько крупных частей и на множество мелких осколков.

– Есь, ну прости, мне очень стыдно, правда. Хочешь, за веником схожу? Где он у тебя?

– Я сама.

Не включая в ванной свет, Есия протянула руку, чтобы взять веник, и почувствовала под пальцами жесткую шерсть. На ее крик тут же прибежала Зося.

– Что сучилось?

– Там чей-то чужой кот.

Софья зажгла свет. Угол был пуст.

– Есь, не надо, а? Мне и так стыдно. Нет нужды имитировать сильный душевный надлом.

– Не смотри на меня так, – вспылила Есия.

– Ну не надо, так не надо. Давай я тебе хороших таблеток принесу?

– Иди к лешему, дорогая, – огрызнулась Есия. – Обойдусь без лекарств. Пошли лучше кофе пить. Ай, мой кофе! – Она бросилась со всех ног на кухню и, схватив турку, вылила бурно кипящее варево в раковину.

Когда кофе был выпит, а ужин съеден, Софья забралась с ногами на кухонный диван и заскулила.

– Я неудачница, – печально вещала она. – Все у меня в жизни через… в общем, через одно место. Муху хотела убить – вазу разбила, с одноклассником встречаться начала – бабником оказался. У тебя вон хоть Андрюшка есть, а я так и умру холостой.

– Не говори ерунды. Вадим всегда особой порядочностью не отличался. Разве ты не помнишь, как он на переменах к девчонкам приставал?

– Помню. В том-то и беда: другая бы его стороной обошла, а мне обязательно нужно было на своей шкуре проверить, изменился он или нет.

На некоторое время воцарилась тишина. Не выдержав молчания, Есия включила телевизор, щелкнув на музыкальный канал. Ванесса Мэй вдохновенно играла «Каприс» Паганини.

– Я вот что подумала, – оживилась Софья. – Если будет у меня когда-нибудь дочь, я ее Ванессой назову. Между прочим, в переводе с греческого означает «бабочка». Правда, красиво?

– Красиво.

– Свое имя я всегда терпеть не могла. Ну что за имя – Соня? Мне сразу Мышь из «Алисы в Стране чудес» вспоминается. Вечно между чайными чашками спала. Скажи, я похожа на мышь?

– Ты не Соня, а Софья, так что мышь тут ни при чем.

– При чем, – заупрямилась Софья, – потому что меня все с детства Соней звали. И так бы мне и ходить в тезках мыши, если бы я сама не приказала Зосей себя называть. Вот тебе хорошо, у тебя имя и редкое, и красивое.

– Мало кому в детстве свое имя нравится.

– Помнишь Соньку Коржикову? Знаешь, как я в детстве бесилась оттого, что и меня, и эту грязнулю одинаково зовут! Может, если бы в классе еще десять Сонь сидели, мне бы легче стало. А то я и она. Кошмар.

– Так, все. Пойдем спать, мне вставать рано. Я тебя будить не стану, надумаешь уходить – дверь захлопнешь. Как обычно.

– Ты меня разбуди, я с тобой уйду.

– Плавали, знаем. Тебя утром из пушки не разбудишь, так что я даже пытаться не стану.

Постелив подруге в гостиной, Есия решила перед сном немного почитать. Дневники Марфы на этот раз отложила, а захотела прочесть неотправленное письмо. Марфа писала некой Наталье, подробно рассказывая все, что с ней произошло.

«Дорогая Натали, – писала Марфа, – это было ужасно. Я смотрела на лежащего на полу Германа и не могла тронуться с места от ужаса. Мне казалось, что он уже мертв. Доктор Зорин хлопотал вокруг него, что-то пытался сделать, но я понимала: это все. Рядом, уткнувшись в передник, рыдала горничная Груня. А я, наверное, выглядела бесчувственной. Потом все окончилось, Германа увезли, а я так и не сомкнула за всю ночь глаз.

Кажется, под утро я все-таки задремала, и мне приснился дурной сон. Снилось, будто бы Герман ожил и вернулся, чтобы задушить меня. Проснулась от собственного крика и больше не смогла сомкнуть глаз.

А днем меня вызвали в контору квартального надзирателя. Я не понимаю, что происходит. Кажется, они думают, что это я отравила его…»

* * *

– Черт знает что такое, – брезгливо скривился Герман, очнувшись в двуколке по дороге домой. – Нет, положительно надо было меньше пить. Надо же, какая привиделась чушь! Я – и вдруг нечисть. Весь покрытый серой жесткой шерстью, мерзкий старик ростом не больше кошки. Как там у Пушкина в «Руслане и Людмиле»? «Рожденный карлой с бородой». Да, да. Именно так. Жуткий бред!

Наконец показался знакомый поворот, и Герман тронул возницу за плечо. Не дожидаясь, когда двуколка совсем остановится, расплатился и выпрыгнул из нее. Во всех окнах дома горел свет, и это было странно: Марфа не любила иллюминаций.

Не поднимаясь на крыльцо, Герман заглянул в ближайшее от дверей окно. В столовой находились Марфа, Груня и доктор Зорин – он стоял на коленях рядом с лежащим на полу мужчиной. Вот только лица незнакомца было не рассмотреть. Ревность стальным обручем сдавила грудь, и Герман часто задышал. Он еще ближе прильнул к стеклу, пытаясь разглядеть лицо Марфы. Но она стояла вполоборота, и Герману был виден только ее точеный тонкий профиль. Рядом с нею горничная Груня теребила фартук и суетливо вытирала слезу.

«А ботинки-то на этом, что лежит, точь-в-точь мои, – подумал Герман. – Сапожник, шкура, обманул. Говорил, что больше ни у кого таких не будет».

Тут Марфа обернулась, и он увидел ее заплаканное лицо. Ревность всколыхнулась с новой силой. Пока его дома не было, она развлекалась с другим!

«Кто такой? Поручик Сухомлинов? Альфред Лайсберг? Кирилл Голицын? Кто там еще из ухажеров около Марфы крутился?..»

Он протер стекло, запотевшее от дыхания, и тут доктор Зорин встал и отошел.

– Мертв, – скорее не услышал, а понял по губам Герман слова доктора.

Груня зарыдала, а Марфа так и стояла, не шелохнувшись. Но самое ужасное, что в мужчине, лежащем на полу, Герман узнал себя.

«Так вот почему ботиночки-то мне знакомыми показались…»

В глазах у него потемнело, и он, в мгновение ока очутившись рядом с Марфой, вцепился ей в горло. Она захрипела, отбиваясь.

«Остановись, – прошелестело у него в мозгу, – это не она».

* * *

Среди ночи Есия внезапно проснулась. Потерла, болезненно морщась, шею. Луна смотрела в окно, и в ее призрачном свете хорошо были видны и стол с бутылкой воды и стаканом рядом, и кровать со смятыми простынями, и письмо Марфы на полу. Есия наклонилась и, подняв его, положила на тумбочку. Затем налила в стакан воды и жадно выпила. Ощущение удушья медленно уходило.

В дверном проеме тихо, как привидение, появилась сонная Софья.

– Что случилось? – удивленно спросила она. – Ты меня звала? Зажги свет, а то мне страшно.

Есия щелкнула выключателем.

– Я тебя не звала. Но здорово, что ты проснулась. Представляешь, мне сейчас почудилось, будто меня кто-то душил.

– Приснилось?

– Нет, я проснулась от чужого прикосновения.

– Это не я, честное слово, – изобразила испуг подруга. – Ой!

– Что?

– У тебя пятна на шее. Три.

– Да ладно, хватит комедиантствовать, не смешно.

– Я не шучу.

Недоверчиво глядя на Софью, Есия подошла к зеркалу.

– Странно, – разглядывая небольшие красные пятна, пробормотала она. – Может, во сне неудобно лежала. Одеяло скомкалось и надавило. Вот и почудилось неизвестно что.

– Слушай, я, кажется, поняла, в чем дело. Это ж домовой тебя душил!

– Ерунда какая-то…

– И никакая не ерунда. Да меня раньше на даче каждую ночь домовой душил. И ничего, как видишь, жива.

– Все, пошли спать.

– Слушаюсь, мой генерал, – дурашливо козырнула Софья.

Буквально через две минуты из гостиной донеслось ее мерное посапывание. Есия же не могла спать. Она включила ночник и взяла с тумбочки ноутбук. Очень хотелось с кем-то поговорить, с тем, кому так же, как и ей сейчас, не до сна.

«Привет. Отчего не спишь?»

«Привет, Revenant. Приснился странный сон. Кажется, я видела себя в том сне своей прапрабабкой Марфой, стоящей над телом скоропостижно скончавшегося мужа».

«Вот как? И как же это случилось? Отчего он умер? Впрочем, ты, должно быть, не знаешь, это ж такая старина…»

«Знаю. Я читала ее дневник. А сегодня перед сном просмотрела ее неотправленное письмо. Наверное, оттого и увидела все во сне. Мужа Марфы отравили, и что самое ужасное, он до самой смерти думал, что это сделала она».

«Откуда твоя бабка могла знать, что он думал?»

«Перед смертью он сам обвинил ее. Это слышали слуги».

«Какой сюжет. И что было дальше?»

«Страницы полуистлевшие и выгоревшие, читать очень тяжело. Но от бабушки знаю, Марфа умерла молодой, и ее двоих детей воспитывали родственники».

«Печальная судьба. А я вот не знаю ничего о своих предках. Я сирота, родители погибли, когда мне было всего пять лет. Так что мне никто ничего не успел рассказать».

«Мне жаль. Это ужасная трагедия. А кто тебя воспитывал? Была еще родня?»

«Нет. Я один как перст. Вырастили добрые люди, но никогда не скрывали от меня, что я сирота».

Есия задумалась. Потом неуверенно написала:

«Даже не знаю, что лучше: считать родителями добрых людей или всю жизнь знать, что ты никогда не прижмешь к груди своих погибших родителей».

«Я ни о чем не жалею. Во всяком случае это избавило меня от необходимости мучительно выискивать ответ на вопрос, отчего я не похож на маму и папу».

«А почему ты сейчас не спишь?»

«Не поверишь, но мне тоже снился странный сон. Я ехал в двуколке, и цокот копыт по мостовой разносился по спящему городу. Я торопился домой, и мое сердце разрывалось от любви и от ревности…»

Он вдруг перестал писать, и Есия нетерпеливо заерзала, ожидая продолжения рассказа.

«Что было дальше?» – не выдержав, написала она.

«Я понял, что моя жена с другим, и чуть не умер от боли. Мне казалось, что я обратился в вихрь и носился в пространстве между скоплений солнц, задыхался от звездной пыли…»

Есия немигающим взглядом смотрела на экран ноутбука, чувствуя, как страх с новой силой охватывает ее.

«Как тебя зовут в реале?» – написала она, едва поток строчек на экране стих, и напряженно замерла. Ей казалось, что она уже знает ответ, и одновременно очень хотелось, чтобы этот ответ оказался иным.

«Герман», – прочитала Есия и в испуге захлопнула ноутбук.