Текст книги "Песня любви"

Глава 35

Бьорн медленно шел по полутемному коридору. Его руки и ноги были закованы в кандалы. Впереди него шел тюремщик, сзади – стражник. Он не выходил из камеры с момента заключения, и теперь радостное удивление от того, что можно идти, не поворачивая назад, упираясь в стену через каждые несколько шагов, было почти невыносимым. Это было просто чудо.

– Жалко, что нет времени помыть его, – произнес тюремщик. – Может, она заплатила бы больше, если б он был почище.

– Не уверен. – Бьорн услышал, как идущий сзади стражник сплюнул на грязный пол. – Я слыхал, что некоторые распутницы любят именно грязных и вонючих. А этот парень здоровенный.

– Полагаю, она поэтому и захотела его. – Тюремщик грубо заржал.

– Если ей нужен большой парень, почему бы тебе не привести сюда того убийцу и не предложить выбрать? Может, она возьмет их обоих.

– Я предлагал, но у госпожи особый вкус. Она захотела того, кто орал песни, а этот варяг – единственный, кто этим отличается. – Тюремщик почесал голову, распугивая своих вшей.

– Не будет ли у нас неприятностей из-за того, что мы его продали?

– Нет. Я заранее «потерял» все записи о нем, как только его привезли. Большой лысый мужик уже крутился тут, все выспрашивал, но я сказал ему, что никаких новых пленников не поступало. Я собирался весной выставить этого громилу на аукцион рабов. Весной цены повыше. Но у этой дамы явно денег немало, так что я наверняка получу с нее больше, чем на аукционе.

Бьорн равнодушно слушал, как они обсуждают его, словно быка на рынке. Казалось, все, что происходило в этом тупике Хеля, было не с ним. Не задумываться о том, какие новые ужасы его могут ожидать, было для Бьорна единственным способом выжить, и он скрывал свои чувства за маской безразличия. Его грубо впихнули в контору тюремщика. Цепи загромыхали.

– Вот он, – сказал стражник, подсовывая длинную дубинку под подбородок Бьорна и заставляя его поднять голову. – Пусть дама тебя как следует рассмотрит.

Щурясь на свету, Бьорн попытался тоже разглядеть даму, но она была закутана в шелковую чадру. Он ничего не мог сказать о ней, кроме того, что для византийки она слишком высокого роста. Женщина судорожно высвободила руку и, прижав ее к груди, попятилась. Наверное, запах ее отпугнул.

А сама она благоухала жасмином, причем так сладко, что у него закружилась голова. Месяцы голода привели его к истощению, все его чувства были предельно обострены. Тюрьма была пропитана едким запахом дерьма и страха…

Аромат этой женщины напомнил ему, что он когда-то жил в другом мире. Он готов был упасть на колени и благодарно лизать ступни ее душистых ног.

Тем временем ее евнух торговался с тюремщиком о выкупе и после долгих препирательств пришел к согласию. Его приятный тенор показался Бьорну знакомым, и он нахмурился, пытаясь сообразить, где он мог его слышать.

В доме араба! Это был Аль-Амин. Впрочем, было понятно, что евнух его не узнал. Ведь Бьорн поспешно внес Рику в дом и тут же удалился, так что евнух наверняка не успел его разглядеть. А вот Бьорн хорошо помнил Аль-Амина еще по тому разу, когда мальчишкой побывал в Миклагарде. С тех пор слуга араба мало изменился. Бьорн опустил глаза. Покрытые коростой грязи лохмотья, похудевший фунтов на сорок… Он поднес скованные руки к своей клочковатой бороде и усам, скрывавшим его лицо. Неудивительно, что Аль-Амин его не узнал – он сам едва узнавал себя.

Женщина! Ведь высунувшаяся из-под чадры рука была бледной. Он снова внимательно посмотрел на нее, пытаясь разглядеть лицо сквозь чадру. По сравнению с жительницами Миклагарда она была очень высокой. Это должна быть Рика. Ее одежда была прошита серебряными нитями, золотые монеты окаймляли прорези для глаз. Жена богатого араба… Она может иметь все, что захочет. И теперь ей захотелось иметь ручного варяга.

– Поставь свой знак здесь, – плотоядно ухмыльнулся ему тюремщик. Он ткнул пальцем в линию на клочке пергамента, которым он менял одно рабство на другое – дама выплатила за тебя пеню, и теперь ты отработаешь эту сумму в качестве ее раба.

– Нет, – выпалил Бьорн. Тюремщик удивленно нахмурился, но Бьорн откашлялся и повторил отказ. Если Рика хочет обладать им, ей придется дорого за это заплатить. Появление в камере Доминика, спасло его рассудок. Он не может бросить друга в беде. – Я подпишу, только если она возьмет и моего товарища по камере.

Всю дорогу до дома араба Доминик не уставал восхвалять своего Бога в самых высокопарных выражениях. Когда они наконец дошли до места, он повернулся к Бьорну:

– Помнишь свое общение, сын мой?

– Какое? – Бьорн сейчас мог думать только об идущей впереди Рике. О Рике, чьи стройные лодыжки мелькали при ходьбе, завораживая его. О нежной и страстной Рике в его объятиях там, на острове у Аэфора.

– Бог освободил твое тело из темницы, как ты просил, – настаивал Доминик. – Помнится, ты обещал ему взамен свою душу.

– Мне привести их в порядок? – поинтересовался Аль-Амин.

Закутанная в чадру фигура кивнула и исчезла в сумраке дома. Взгляд Бьорна проводил ее. В его душе боролись желание и презрение. Она сделала выбор не в его пользу… Как она теперь могла рассчитывать на благодарность? На то, что он станет ей служить? Какая-то его часть была готова бросить вызов, в то время как другая была просто счастлива дышать с ней одним воздухом.

– Беда в том, Доминик, – откликнулся он, – что моя душа уже давно мне не принадлежит.

Рика была потрясена видом Бьорна. Он стал таким худым и бледным. Но когда его глаза мятежно сверкнули и он потребовал, чтобы она еще освободила его сокамерника, Рика поняла, что дух Бьорна не сломлен. Горячая баня, качественная еда, немного солнца, и вскоре он вновь станет самим собой.

И если ему придется переживать из-за того, что он стал ее рабом, она не заставит его страдать и удовлетворит чувство справедливости. В конце концов, напомнила она себе, он же без раздумий сделал ее рабыней.

Когда Рика вернулась в свои комнаты, Хельга собиралась ложиться спать. Старушка постоянно суетилась вокруг Рики, обихаживая ее, но в последнее время быстро уставала. Преклонные годы сказывались на ее здоровье, так что Рика не стала ее будоражить.

Раздеваясь, она вдруг почувствовала некоторую тревогу. Очевидно, Бьорн сильно настрадался. Мысль о том, что его могут подвергнуть новым унижениям, беспокоила ее. С другой стороны, разве она не страдала, когда он застал ее над телом Магнуса? Но ему было безразлично.

Но это было до того, как они полюбили друг друга, до того, как поняли, что живут разрозненно и только вместе обретают единство, что жаждут целостности, которую могут дать друг другу.

Нет, ей нужно перестать об этом думать. Она велит Аль-Амину освободить его, и на этом все закончится. Рика решительно двинулась по винтовой лестнице на нижний этаж.

Из помещения около конюшни раздался громкий рев. При этом непривычном звуке породистые арабские скакуны задергались в стойлах и стали бить копытами. Рика ускорила шаг.

Она увидела Тарика, евнуха Султаны. Он вышел из комнаты, смеясь и отряхивая пыль с ладоней. Рев перешел в крик, но более слабый и невнятный.

– Что там происходит? – резко спросила она.

– Только то, что вы приказали. – Тарик склонил перед ней голову. Но чуть-чуть, просто чтобы не выглядеть дерзким. На лице его и груди была некоторая растительность, как у оскопленного во взрослом возрасте. – Ваших новых рабов готовят к службе у вас.

– Но почему такой крик?

Тарик ухмыльнулся.

– Большой раб возражал. Но мы сумели, правда, с трудом, привязать его к столу. Не тревожьтесь, это пройдет. Неразумные страсти улягутся, и он станет покорным, как вол. Привыкнет быть скопцом.

Рика подхватила юбку и побежала так, что заболели колени и прижатые к бокам локти.

– Не бойтесь! – крикнул ей вслед Тарик. – Аль-Амин ловко управляется с ножом. Они редко умирают от этого.

Рика ворвалась в комнату:

– Стойте! Прекратите!

Сокамерник Бьорна скорчился в углу, закрыл глаза и что-то шептал, но Бьорн, полностью обнаженный, лежал распростертым на длинном столе посреди комнаты. Голова его скатилась набок, глаза остекленели. В мочке одного уха у него уже торчало шило, с помощью которого сделали отверстие под кольцо. Оно означало его принадлежность ей. Кровь стекала по щеке. Аль-Амин стоял над ним с ножом в руке.

– Что ты делаешь? – вскричала она, кидаясь к Бьорну.

Тонкий шнур с узлом крепко обвивал его мошонку. Рика судорожно стала его развязывать и только безнадежно запутала.

– Готовлю его к службе у вас, – спокойно объяснил Аль-Амин. – Если вы снимете шнур, он истечет кровью прежде, чем я успею прижечь рану.

– Нет, ты ничего ему не отрежешь, – пролепетала Рика. – Отдай мне это. – Она выхватила у евнуха нож и осторожно, чтобы не поранить Бьорна, подвела его острие под шнур.

– Не огорчайтесь, госпожа. Он почти не почувствует боли, – уверял ее Аль-Амин. – Я всегда, чтобы заглушить боль, даю мужчинам, которых обрабатываю, маковый сок.

Это объясняло вялость Бьорна и стекавшую из его рта слюну. Она перерезала шнур и, нежно приложив руку к его мошонке, с облегчением почувствовала в ней биение крови.

– Госпожа, это неприлично, – произнес Аль-Амин, укоризненно поджав губы.

– Не смей учить меня приличиям. – Оглядев комнату, Рика заметила ворох кисеи и поспешила накрыть ею Бьорна. – Я такого не приказывала.

– Но, госпожа моя, эти люди не могут вам прислуживать, если останутся… целыми, – настаивал Аль-Амин. – Это покроет позором голову моего хозяина.

– Я всегда подозревала, что ты не предан мне всем сердцем, а теперь услышала правду из твоих собственных уст, – сказала Рика. – Ты по-прежнему в первую очередь служишь Абдул-Азизу.

– Нет, госпожа, – промолвил он. – Каждый мой вздох принадлежит вам. Но я прожил в этом доме больше половины жизни. Старые привычки так просто не отбросишь.

Рика почувствовала, как смягчилось выражение ее лица.

– Я понимаю, Аль-Амин, и твоя верность делает тебе честь. Ты просил меня верить тебе, а я прошу тебя поверить мне.

– Но этот мужчина.

– Я обязана хранить верность этому человеку, – объяснила Рика. – Видишь ли, я его знаю. Тебе будет трудно в это поверить, но когда-то я была его рабыней.

– Госпожа! – потрясенно вытаращил глаза евнух. – Если он был когда-то вашим хозяином, он не может служить вам. Он наверняка попытается вас изнасиловать, если оставить его неоскопленным.

– Он никогда не насиловал меня, когда я была его рабыней, – не моргнув глазом заявила Рика. – Он не станет этого делать и теперь. Аль-Амин, я пытаюсь понять ваши обычаи. Я ношу ту одежду, которую хочет видеть на мне Абдул-Азиз. С имамом я изучаю Коран, хотя, по правде говоря, мне кажется, что его больше заботит, не оскверняет ли его мое пребывание рядом с ним во время моих месячных, а не мое обучение. Я пытаюсь принять ваши обычаи, но они не для меня. И никогда моими не станут.

Глаза Аль-Амина затуманились, и Рика подумала, что, наверное, он пожалел о том, что не нашлось в свое время кого-то, кто помешал бы его оскопить. Кого-то, кто положил бы руку на его гениталии и сказал: «Нет, не надо. Не трогайте этого мальчика». Аль-Амин был предан дому Аб-дул-Азиза, но иногда задумывался о том, что неплохо было бы иметь собственный дом. Собственную женщину… детей…

Но уже через минуту взгляд Аль-Амина прояснился. Он посмотрел на маленького священника, все еще стоявшего на коленях в углу, и деловито спросил:

– Полагаю, что если вы не собирались его покупать, то он сможет служить вам в конюшне?

– Ладно, – согласилась Рика и вернула нож Аль-Амину.

– Хорошо, тогда его можно не трогать. Но если этот будет служить в ваших покоях, тогда хотя бы надо сделать вид, что произошли изменения.

– Понимаю, – согласилась она. – Что ты предлагаешь?

– Все должны видеть, как он ходит ко мне, как к врачу, лечить рану в области паха, – сказал Аль-Амин. – Для этого будет достаточно ожога. Я прижгу его здесь. – Евнух провел пальцем по внутренней поверхности бедра Бьорна. – Да, этого будет достаточно. – И он отвернулся, чтобы раскалить лезвие ножа.

У Рики все внутри сжалось при мысли о боли, которую испытает при этой процедуре Бьорн. Она могла бы просто отпустить его, освободить, чтобы он через несколько недель отправился на север вместе с Орнольфом. Но ее жадное сердце не хотело с ним расставаться. Она уже один раз его потеряла. Второй раз ей этого не пережить. Пусть работает на конюшне рядом со своим приятелем, который ему так дорог. Но тогда она не сможет с ним даже поговорить… и это будет невыносимо.

Аль-Амин повернулся к Бьорну, лезвие в его руке светилось багровым цветом… Он склонился над Бьорном, крепко схватил его за ногу, чтобы тот не шевельнулся, когда опустится нож. Это произойдет быстро. Бьорн, опоенный маковым соком, боли не почувствует. А вот потом… Рика знала, что из всех ран ожоги самые болезненные. Она схватила Аль-Амина за руку.

– Нет, – приказала она, – пусть ухаживает за лошадьми. Я не хочу, чтобы ему причиняли боль.

– Как пожелает моя госпожа, – откликнулся Аль-Амин с изящным полупоклоном.

Султана отдыхала в увитой виноградом беседке, когда Аль-Амин и другой новый раб пронесли бесчувственного большого раба в комнату, примыкавшую к конюшне. При их приближении лошади беспокойно заржали. Рика прошла за ними. Вероятно, решила Султана, чтобы проследить, как устроили новых рабов.

– Судя по всему, она велела оскопить только большого раба. Жаль, что ему дали макового сока. Он издавал любопытные крики, пока его не успокоили, – произнесла Султана, постукивая длинными ногтями по ручке кресла.

Тарик кивнул:

– Северная корова кровожадна. Она захотела наблюдать. Султана прищурилась, провожая взглядом удаляющуюся Рику.

– Я, кажется, начинаю ее понимать.

Глава 36

Месяц спустя Рика стояла у окна, наблюдая, как Бьорн выводит во двор красивую кобылу. Бока ее блестели, она игриво перебирала ногами, явно желая скакать. Бьорн придерживал ее голову, чтобы Торвальд мог сесть на нее.

– Когда ты ждешь возвращения в город Орнольфа и Йоранда? – услышала она вопрос Бьорна.

– Наверное, через неделю или две, не раньше. – Торвальд наклонился и погладил шею кобылки. – Но я буду ездить в гавань каждый день, узнавать, не слышно ли что-нибудь о них. Если бы Орнольф знал, что ты здесь, он бы никогда не отправился в Фессалонику.

– Ты не знаешь, передал ему Йоранд меч и браслет? – Рика перегнулась через подоконник, стараясь побольше услышать, но так, чтобы они ее не увидели. Она не понимала, почему Бьорн настойчиво интересуется судьбой меча и браслета. Раньше он никогда не проявлял особого внимания к товарам.

– Он передал, уже давно, – ответил Торвальд. – Но Йоранд – единственный свидетель, Голосу Закона этого будет недостаточно. А вот теперь, когда и ты сможешь сказать свое слово, мы обратимся в суд.

– Мы с тобой далеко от Голоса Закона, но у меня есть подозрение, что моя хозяйка, – Рика вздрогнула от горечи, прозвучавшей в его словах, – освободит меня, чтобы я поплыл на север с Орнольфом. Поговори с ней, Торвальд.

– Я бы очень этого хотел, Бьорн, – ответил старик. – Но она все еще не желает иметь со мной никаких дел. Я давным-давно потерял право говорить Рике, что ей делать. Так много времени прошло зря… Столько боли пережито. – Торвальд умолк, но после паузы взял себя в руки. – Не обращай внимания на ворчание беспомощного старика, – с отвращением произнес он. – Всегда хочется переделать прошлое, хоть знаешь, что это невозможно.

– Не только старики этого хотят, друг мой. – Бьорн хлопнул кобылку по крупу.

Он стоял, уперев руки в бока, и провожал взглядом выезжающего со двора Торвальда.

Рике показалось, что, прежде чем повернуть назад к конюшне, Бьорн поднял глаза на ее окно, но взгляд был мимолетным, почти незаметным.

Хельга тихонько подошла к ней и встала рядом у окна. Она успела увидеть Бьорна в дверях конюшни.

– Маленький эльф, я знаю, что ты твердо решила выйти замуж за араба, но как бы мне хотелось, чтобы все было иначе. – Глаза старой повитухи наполнились слезами. – Брат ярла – очень хороший парень.

– Так и есть, – согласилась Рика, смахивая слезу с ресниц. – Но наши желания ничего не могут изменить. – Она услышала за собой шорох. Это Аль-Амин принес поднос с завтраком, который она разделяла с Хельгой.

– Аль-Амин, – позвала она. – Я хочу поехать на верховую прогулку.

– Поехать верхом, моя госпожа? – Аль-Амин растерянно поставил поднос.

Хельга подняла серебряную крышку.

– Ох, ты забыл апельсины, – проворчала она. Старушка уже привыкла к присутствию евнуха и до того расхрабрилась, что даже приказывала ему делать то или другое, особенно когда Рика была рядом, чтобы поддержать ее распоряжения. – Рика подумала, что Аль-Амин терпит Хельгу, как мощный сторожевой пес выслушивает тявканье мальтийца: с некоторой досадой, но терпеливо. Ради хозяйки.

– На севере я часто ездила верхом, – кивнула она. – Так гораздо лучше я смогу узнать город.

– Я велю приготовить для вас экипаж, – предложил он. – Право, это больше соответствует вашему положению.

– Но не моему желанию, – пожала плечами Рика. – Ты поедешь со мной, Аль-Амин. И проследи, чтобы еще с нами поехал северянин. Двоих сопровождающих будет вполне достаточно, чтобы напомнить всем о моем статусе.

Поскольку большинство слуг не сомневались в том, что Бьорна оскопили в первый же день, её распоряжение не могло вызвать замечаний.

Брови Аль-Амина взлетели вверх, но что-то в непреклонном выражении лица Рики и ее напряженной спине подсказало ему, что спорить бесполезно.

– Как пожелает моя госпожа.

Рика и ее сопровождающие выехали из двустворчатых ворот дома Абдул-Азиза, пока солнце не поднялось высоко и еще не успело нагреть воздух. Мужчины ехали сзади. Бьорн не скрывал своего хмурого вида. Она махнула рукой, подзывая его, и он угрюмо пришпорил коня, чтобы поравняться с ней.

– Аль-Амин не знает нашего языка, кроме нескольких слов. Так что мы можем разговаривать свободно. Неужели тебе нечего мне сказать, Бьорн?

– Что госпожа хочет от меня услышать? – Он смотрел на нее мрачными темными, как колодцы, глазами. – Ей стоит только высказать свое пожелание, и нужные слова сами польются из моего рта.

– Я полагаю, что простое спасибо будет приличествовать случаю. – Рика отвела глаза в сторону, потому что его взгляд смущал ее.

– Ах да. Спасибо, Рика, что сделала меня своим рабом.

– В свое время ты легко сделал своей рабыней меня, – отрезала она.

Бьорн неохотно кивнул.

– И ты при этом утратила всего лишь немного волос… Ты ждешь, чтобы я благодарил тебя за то, что ты заставляешь меня наблюдать за началом твоей супружеской жизни с другим мужчиной?

Их разговор пошел не так, как ей хотелось. Ее сердце было переполнено тем, что она собиралась сказать Бьорну, но получалось, что пока они способны лишь переругиваться.

– Я имею в виду, что ты мог бы поблагодарить меня за то, что я освободила тебя из тюремного ада и… за кое-что еще. – Она не была уверена, что он знает, как избежал оскопления. Даже спустя несколько дней она просыпалась от ужасного сна, в котором Аль-Амин стоял с ножом над связанным Бьорном.

– Что ж, и за это. Доминик рассказал мне, что ты вмешалась, прежде чем Аль-Амин сделал из меня сопрано. Согласен, что это заслуживает сердечной благодарности. Хотя все слуги уверены в том, что я евнух. – Кривая усмешка Бьорна говорила, что особой благодарности он не испытывает. – Но я догадываюсь, что ты намерена использовать мой член по назначению в будущем, когда тебе надоест дожидаться милости своего мужа.

Она выдернула руку из-под чадры и жестко хлестнула его по губам. От силы удара у нее заболело плечо.

– Ты самый мерзкий человек, которого я когда-либо знала, – прошипела она сквозь стиснутые зубы.

– Благодарю вас, моя госпожа. – Он склонил голову с издевательской почтительностью.

Рика круто развернула лошадь и ударила пятками в ее бока. Она помчалась по улице так, что прохожие в ужасе разбегались. Аль-Амин и Бьорн пришпорили своих коней и поскакали следом за ней.

– Если ты снова расстроишь госпожу, – сердито начал Аль-Амин, пока они мчались по улице, – то я не просто отрежу тебе признаки мужества, но и заберу твою жизнь.

Глава 37

Рика тщательно наряжалась к обеду. Она привыкла к воздушным струящимся паллам, которые носили знатные византийки. Просторное одеяние было удобным, и его было приятно носить. К тому же оно обволакивало женскую фигуру красивыми складками, придавало ей особую соблазнительность. Абдул-Азиз не скупился на подарки и выбирал ткани и цвета, которые ей очень шли.

Когда Абдул бывал в городе, он приглашал Рику пообедать с ним. Казалось, что он был очарован ею. Его поражало, что она довольно часто обыгрывала его в шахматы. Она знала, что после того как он позволял ей удалиться на покой, он призывал в свою постель одну из жен или наложниц. В гареме постоянно обсуждались его предпочтения и подсчитывалось, кого и сколько раз он приглашал. Однако трапезы он делил только с Рикой.

Сначала Рика была уверена, что он просто не хотел обижать своего торгового партнера, но в последнее время она стала читать в его полузакрытых глазах кое-что еще, похожее на желание. Она пока не приняла ислам и, следовательно, не могла выйти за Абдула, но он настаивал на этом с нарастающей горячностью.

– Понравилась тебе сегодняшняя прогулка верхом, Маленький эльф? – поинтересовалась Хельга, расчесывая серебряным гребнем волосы Рики. Они все еще были короче, чем подобало ей по ее положению, но старушка умела их так причесать, подворачивая локоны в хитроумные зачесы, что это скрывало недостаток их длины. – Ты каталась недолго…

Рика прикусила губу. Бьорн вел себя невыносимо, грубо и гадко. Как она могла думать, что он любит ее, если он способен так ее третировать?

Она решила игнорировать вопрос Хельги и задать свой:

– Хельга, почему за доброту человек платит злобой и грубостью?

– О, нужно быть мудрецом, чтобы знать, почему кто-то ведет себя так или иначе, – отвечала старушка, приглаживая очередной непокорный огненный локон. – Но я часто сталкивалась с тем, что за гневом люди стремятся скрыть боль. Особенно это касается мужчин.

– Правда?

– Да. Это заставляет их говорить и делать вещи, которые никогда не пришли бы им в голову, будь они в трезвом уме, – продолжала Хельга. – Взять, к примеру, твоего отца. Он был совершенно не в себе от горя, когда умерла твоя мать. Это заставило его совершить поступок, о котором он жалеет всю жизнь.

– Я не была в этом виновата, – упрямо насупилась Рика.

Хельга не проявляла деликатности, когда заводила разговор на любимую тему. Она не скрывала, что хочет помирить старого хозяина и новую хозяйку, и не упускала ни единой возможности, пытаясь уговорить Рику простить Торвальда.

– Конечно, нет, ягненочек, – ворковала Хельга. – Но ты должна помнить, что боль и горе делают мужчин дураками. Всех мужчин.

Значит, Бьорн мучается? Значит, ему больно? Он что, полагает, что у нее сердце не болит? Разве не страдала она хуже проклятых душ в Нифльхейме, не зная, жив он или мертв? Она подошла к окну. Бьорн работал во дворе. Он поднимал на вилы сено из стога и относил его в стойла. За месяц службы он восстановил свой прежний вес. При работе мускулы на его спине перекатывались. От его твердой и плавной походки у нее слабели колени.

Возможно, она тоже поглупела от боли. Но заставит ли это ее совершить полную глупость? Наверное, пришла пора выяснить это.

– Аль-Амин, – тихонько позвала она. Она не видела его в своих покоях, но знала, что он где-то неподалеку, скрывается в тени за дверью, ждет, когда понадобится ей.

– Да, моя госпожа?

– Я хочу, чтобы варяг прислуживал нынче за ужином.

– Но, госпожа моя, он не обучен деликатной службе в доме. – Тон Аль-Ами намекал на то, что северянин вообще не приучен к дому. Он как бродячий пес. Пусти его в дом, и этот варвар обязательно нагадит на драгоценные ковры.

– Тогда позаботься о его обучении… Причем поскорее, – велела Рика. – Он сказал мне сегодня, что остальные слуги уверены в том, что ты его оскопил, потому нет никаких препятствий для его службы наверху. Он достаточно разумен, так что ты наверняка сможешь научить его прислуживать за столом.

Аль-Амин нахмурился и перешел на шепот:

– Госпожа моя, вы считаете это разумным?

– Возможно, нет, – призналась она. – Но таково мое желание.

– Помни, – яростно шептал Аль-Амин Бьорну, – чтобы обслуживать изящно, нужно стараться быть невидимым. Предлагай блюда слева, а затем отступай в сторону и жди указаний. И наполняй чашу хозяина льдом и соком, не дожидаясь напоминаний.

– Хм, – угрюмо пробурчал Бьорн.

Он подхватил поднос с запеченным ягненком и овощами и заступил за каменную резную решетку. Он поставил тонкие тарелки перед арабом и Рикой, затем отступил в сторону. Вроде бы он все сделал правильно, потому что почувствовал себя невидимкой даже в этих мешковатых штанах, которые евнух велел ему надеть. Никто из обедающих не посмотрел на него.

Серебристый смех Рики скребком прошелся по его слуху, когда он наполнял чашу Абдул-Азиза ледяным соком. В какой-то момент ему захотелось налить ему яда, но он тут же напомнил себе, что араб ни в чем не виноват. Виновата была Рика.

– Так какую северную прелесть ты приготовила мне сегодня, мой бледный цветок? – спросил Абдул.

Бьорн сжал кулаки.

– Песню девы, – ответила Рика и слегка качнула головой, рассыпая золотые отблески на лоб. Рыжие локоны засверкали в свете ламп. Если хотите знать, это любовная история.

– А-а. Я такие очень люблю. – Абдул-Азиз отхлебнул сока и устремил взгляд на оживленное лицо Рики. Бьорн обратил внимание, что она, как настоящий скальд, с полной отдачей устраивала представление для одного человека. Каждый звук, каждое движение, каждый нюанс были тщательно отточены.

– Тогда слушайте, и вы узнаете историю Рагнара и Сванхильды…

«О паре обреченных любовников», – мысленно закончил вместо нее название Бьорн. Ему отчаянно хотелось зажать уши. Как может она рассказывать арабу историю, которой заворожила его много месяцев назад? Той сладостной ночью, когда он впервые сорвал поцелуй с ее губ… Нахлынувшее воспоминание пронзило его. И с этого момента он был навсегда сражен. Зачем она заставляет его стоять и слушать, как она рассказывает эту историю другому мужчине? Впервые Бьорн почувствовал ненависть по отношению к ней. Он закрыл глаза, но звук ее голоса впивался в уши, низкий, обольстительный… Она плела кружевную вязь рассказа с умением и безжалостностью паучихи, готовой съесть своего самца, едва закончится совокупление.

– …Крик берсеркера сорвался с его уст, и Рагнар вскинул свой кинжал. Но Сванхильда вскочила и вырвала клинок из его рук, прежде чем он успел вонзить его в свое сердце.

Глаза Бьорна широко раскрылись. Рика изменила историю, а скальды никогда этого не делают! Легенды, устные сказания северного народа считались священными и неизменными, и именно так передавались от скальда к скальду, из поколения в поколение. Он страстно впитывал каждое слово, а она продолжала…

– Прости меня, любовь моя! – вскричала Сванхильда. – Я не хотела причинить тебе боль, но ты так долго отсутствовал, что я должна была узнать, крепка ли по-прежнему твоя любовь ко мне.

Ему почудилось, или Рика действительно мельком взглянула на него?

– Рагнар заключил ее в объятия. «Ты тоже прости меня, – сказал он. – Я больше не буду оставлять тебя одну. Давай поплывем в нашу северную ширь и навсегда забудем печали». – Голос Рики дрогнул.

Бьорн с трудом сдерживался, чтобы не пустить слезу.

– Так они и сделали. – Рика широко взмахнула рукой, отвлекая внимание от своего взгляда в сторону Бьор-на. – И с тех пор до конца своих дней Рагнар и Сванхильда пили не переставая из рога любви. – Тут она перевела взгляд на сидящего рядом Абдул-Азиза, пока он не успел заметить их переглядывание.

Араб захлопал в ладоши:

– Прекрасно рассказано! И как чудесно, что все закончилось радостью. По правде говоря, ты держала меня в напряжении. Я боялся, что влюбленные расстанутся. Так часто бывает в рассказах о любви. Ведь правда?

– В старых сказаниях очень часто, – согласилась она. – Но иногда верная любовь должна победить.

– Конечно, должна, – кивнул Абдул-Азиз и нахмурился, посмотрев на свою тарелку. – Где же наши фрукты?

Бьорн поспешно повернулся и вышел из столовой. Перепрыгивая через две ступеньки, он помчался на кухню. Аль-Амин встретил его хмурой гримасой.

– Не тревожься, друг мой, – промолвил Бьорн. На сердце у него было так легко, что даже евнуха он готов был обнять с радостью. – Я тебя не опозорил. Мне просто нужны фрукты.

Когда Бьорн увидел нарезанные ломтики арбуза, ему в голову пришла блестящая мысль.

– У меня на родине, чтобы сделать блюдо интереснее, повар вырезает на кожуре узоры. Позволь показать тебе. – Он схватил ломтик и стал быстро делать на кожуре надрезы. Он не сомневался, что Аль-Амин не увидит в них смысла. И действительно, сдвинутые брови евнуха показали, что он ничего особенного не заметил.

Когда Рика увидела нанесенные на кромку ломтиков арбуза руны, она фыркнула, еле сдерживала смех и вынуждена была закашляться, чтобы скрыть веселье. На толстой кожуре Бьорн вырезал: «Тролль с яйцами с горошину».

Медленно прихлебывая сок, Рика рассматривала свой арбуз. Адресованное ей послание было кратким и опасным: «Купальня. Восход луны».