Текст книги "Дом под снегом (сборник)"

Глава VI

Когда Глеб проснулся, солнце уже светило вовсю. Он осторожно выпутался из Лилиных и Светиных объятий и, бросив на них полный нежности взгляд, отправился на кухню. Чувствовал он себя странно – с одной стороны, смертельно уставшим, с другой – счастливым и абсолютно удовлетворенным. Последнее, кажется, преобладало. Он открыл холодильник. Налил себе соку. Выпил. Достал чашки, поднос и включил кофеварку. Машинка зажужжала и наполнила чашки одну за другой ароматной черной жидкостью. Глеб поставил чашки на поднос, достал сливки из холодильника и пошел будить своих нимф. Они лежали под шелковым покрывалом, тесно прижавшись во сне друг к другу. Обе были прекрасны, обеих окутал безмятежный счастливый сон. «И обе они мне подруги, и обе упруги», – Глеб усмехнулся внезапно возникшей в голове фразе. Единственное, чего он так до конца и не понял в этой песне, – не трансформировалось ли там местами «упруги» в слово «супруги». Он немного подумал, потом решил, что в следующий раз надо будет послушать повнимательней. Да и черт с ней, с песней. У него-то как раз и то, и другое – все есть.

Глеб поставил поднос на кровать, сел на пол и залюбовался на своих спящих красавиц. Ему вдруг подумалось, что пора бы уже – все-таки тридцать семь лет – создать семью, завести детей. И девчонкам уже под тридцать – еще чуть-чуть, и можно упустить «правильный» момент.

Глеб всегда, с самого детства, мечтал о двойняшках. Но на это ни одна женщина не могла дать никаких гарантий. А в их с Лилей и Светой случае нужно просто зачать одновременно. И получится как минимум два младенца сразу – почти то же самое. А если очень повезет – то и шанс заполучить настоящих двойняшек возрастает в два раза. Глеб уже представлял себя счастливым отцом большого семейства. Дети, любящие супруги. Причем не только его любящие, но и друг друга. Им явно не будет одиноко, пока он на работе. Не будет страшно по ночам, когда он в командировке. Они не будут ждать его вечерами – измотанного и усталого, – чтобы наброситься с упреками из разряда «как тяжело одной воспитывать детей и вести хозяйство».

Чем дольше мечтал Глеб о своей будущей жизни, тем больше она ему нравилась. Он думал, что невероятно и необъяснимо прекрасно то, что в мире существует любовь. Какие бы странные и непривычные на первый взгляд формы она ни принимала.

Рассказы

Африканские страсти

I

Людмила Сергеевна проснулась в холодном поту. Долго лежала в темноте с открытыми глазами и никак не могла понять, каким образом ей удалось сбежать: настолько явными были звуки, запахи, само видение и сопровождавший его животный страх. Ей больше не хотелось закрывать глаза – страшно было даже подумать о том, что сон вдруг вернется. А так, можно сказать, спаслась. Иначе что бы она, загнанная в тупик, стала делать? Вряд ли сопротивление имело смысл – три огнедышащих головы громадного дракона уже нависли над ее сжавшимся в комок беспомощным телом и обжигали горячим дыханием. В их красных зрачках горело неукротимое желание сожрать. Последнее, что помнила Людмила, – это как она открыла рот в попытке закричать и не смогла выдавить ни звука. А потом проснулась – с мокрыми глазами, дрожа от страха. Весь ужас заключался в том, что и наяву ей не сразу удалось избавиться от чересчур правдоподобных видений. «Сбежала, – успокаивала она себя, – и ладно. Нужно поскорее выкинуть из головы этот бред».

Заснуть больше не удалось. Около часа она крутилась с боку на бок, потом посмотрела на часы. 06:15. Продолжать попытки снова погрузиться в сон или хотя бы подремать уже не было смысла – в семь все равно сработает будильник. Она тихо встала, чтобы не разбудить спящего рядом мужа, и пошла в ванную комнату.

Приснившийся кошмар никак не шел из головы – мысленно она все перебирала и перебирала его образы, один за другим. Пыталась найти объяснение жутким картинам в своем подсознании. Какие-то заброшенные замки, привидения, драконы и ее безрассудная смелость: это ж надо было спуститься одной в пещеру! Причем двигало ею лишь любопытство. А когда она почувствовала на своем теле горячее дыхание чудища, на какое-то мгновение даже стало приятно – пока не обернулась и не увидела, что это за существо дышит ей в спину. И все равно, панически испугавшись трехглавого монстра, она ощущала перед ним необъяснимый трепет.

Разумных объяснений ужасному сну, как ни старалась, придумать она не смогла. Одно ясно – не стоило с Дашкой на ночь «Властелина колец» смотреть. В ее возрасте уже вредно устраивать себе такого рода встряски: слишком ярким и правдоподобным был фильм. Вот подсознание и взбунтовалось. «Забыть надо – и все, – внушала себе Людмила Сергеевна. – Просто забыть эту чушь!». Но, несмотря на все усилия отвлечься от жуткого видения, влажный запах подземелья и омерзительная вонь, исходившая от чудища, шлейфом притащились за ней в ванную комнату. Она в раздражении бросила в раковину зубную щетку и тюбик с пастой, которые взяла было в руки, открыла кран и вылила в ванну с полбанки ароматной пенки. Вода запузырилась. В обильной пене переливались и играли разноцветные капельки света. Людмила скинула мягкий махровый халат и погрузилась в теплую воду. Было приятно. Страх постепенно отступал.

Неожиданно ручка двери ванной комнаты сама по себе стала крутиться. Инстинктивно страх вернулся, поднимаясь к самому горлу. Людмила совершенно по-глупому задернула занавеску и чуть ли не с головой ушла под воду. Секунд через десять замок щелкнул, дверь распахнулась, и вошел заспанный муж.

– Ты меня напугал! – вырвалось у нее с надрывом. – Неужели не видишь, что закрыто – зачем ломиться?

– Мне тоже умываться надо, – проворчал супруг, – ты же не одна в доме.

– А на первый этаж пойти было лень? Я никогда к тебе не врываюсь. Иду вниз.

– А я не иду вниз. – Муж впервые за последние десять лет их ставшего искусственным брака загадочно и плотоядно улыбнулся. – Я иду к тебе.

– Да что ты?! – Людмила Сергеевна не на шутку удивилась. Вообще-то супруг ее не отличался пылким нравом. По жизни он все больше практиковал тактику бездействия – «кому надо, те пусть и парятся». В сексе в том числе. Людмила устала «париться» на восьмом году семейной жизни. И плюнула на это бесполезное дело. А слышать откровения из разряда «я иду к тебе» от собственного суженого ей и вовсе никогда не приходилось. – С чего это вдруг?

– Ну, как тебе сказать? – Муж совершенно бесстыдным образом развязал темно-синий махровый халат и извлек на свет божий весьма возбужденное естество.

– Ого! – Людмила нервно засмеялась. – И на что это мы намекаем?

– Ну, – муж придвинулся к ней поближе, – для начала не откажусь от поцелуя. Дальше – будет видно.

На секс Людмила Сергеевна была не настроена совершенно. Отвыкла уже давно, прекрасно обходилась и так, да и сон мерзкий окончательно выбил из колеи. Она попыталась отделаться от мужа, промямлив, что не выспалась, что голова в связи с этим болит невозможно и вообще лучше отложить на завтра. Муж почему-то слушать ничего не желал. Он все ближе подбирался к губам супруги. А подобравшись, запустил руку в пенистую воду и одним резким движением притянул ее к себе.

– Ну, нет, Виктор, ну не будем. Я не могу, – Людмила начала раздражаться на наглость супруга и старательно отбивалась.

– Давай-давай. Что значит, не могу? Надо есть надо. Ты же видишь – по-другому мы сегодня не договоримся.

– Что надо есть? Вот это вот, – Люда неуважительно ткнула пальцем, – надо есть? А тебе не будет больно? – Ужасно хотелось как можно скорее свести все домогательства к пошлой шутке и тут же о них забыть.

– Ну, все, покривлялись, и хватит. – В голосе супруга послышались стальные нотки неудовольствия и даже злости. Он схватил голову жены обеими руками и прижал к себе. – Не есть надо, а целовать. Давай!

Людмила от такого неожиданного хамства просто остолбенела. Потом рассвирепела и, не видя другого выхода, решила отомстить: намеренно грубо и жестко стала проделывать то, о чем он ее так настырно просил. Полагала, что муж, как раньше бывало, заохает, возмутится и попросит быть нежнее. А она скажет тогда: «Ну, не нравится – вообще не буду!» И на этом все благополучно завершится. Однако ничего подобного на этот раз не произошло. Виктор молчал, как пленный партизан. Людмила удивилась. И от удивления с еще большей интенсивностью продолжила свое занятие. Пациент стал теперь уже молчать совсем иначе – мужественно сдерживался, но время от времени жалобно стонал и всхлипывал. «Надо же, – думала Людмила. – И что это с ним такое?» Наконец, терпение супруга, судя по всему, иссякло. Он вырвался, вытащил жену из ванной и напал, как дикий зверь, повернув к себе спиной. Люда от изумления даже не вырывалась: обмякла в его руках.

Муж пришел в изнеможение не скоро – трудился старательно и долго, – а потом излился в нее без остатка и схватился руками за стену, чтобы не упасть. Люда, лишенная поддержки, без сил нырнула обратно в ванну.

– Ну вот, вода остыла, – пожаловалась она. Повернула вентиль крана и прикрыла глаза. Горячая струя, распространяя пар, словно вливалась в нее сквозь кожу. – Знаешь, а ты был вполне убедителен. Вот уж не думала, что для нас с тобой в этой жизни еще может что-то быть.

– Да? Зря не думала, – тон Виктора стал обычным – тусклым, бесчувственным, как всегда. Людмиле даже показалось, что его необъяснимая страсть минуту назад ей попросту приснилась.

– Что-то ты с возрастом все начинаешь путать, – огрызнулась она, – мне лично не до подобных утех, так что впредь…

– Да ладно, не прибедняйся, – муж сурово прищурил левый глаз и покинул ванную комнату. Видимо, пошел вниз, приводить себя в порядок. Людмила осталась одна с широко раскрытыми от удивления глазами.

Она с сомнением покачала головой, а потом растянулась в ванне во весь рост. Прикрыла глаза и решила ни о чем не думать еще минут десять. Это как минимум.

Через час они уже всей семьей сидели в столовой и завтракали. Кофе был вкусным. Зимнее солнце за окном только-только пробудилось. На душе от его лучей становилось радостно и тепло.

– Даш, ты сегодня как, к девяти? – Людмила погладила дочь по руке.

– Да. И лучше бы вовремя быть – экзамен по английской фонетике.

– Тогда попросим папочку тебя подвезти. Я раньше чем через час из дому не выберусь. Витенька, ты не против? – привычно-ласково, как всегда при дочери, спросила она супруга.

– Против, конечно, – Виктор шутливо подмигнул дочке. – На работу опять опоздаю. Но кто ж меня спрашивает?

Людмила проводила Дашку до дверей, поцеловала в лоб и стала смотреть из окна, как она садится к папе в машину. Такая высокая, стройная, красивая. Люда не мечтала, как другие родители. Она всегда твердо знала, что с таким умом, жизнерадостностью, красотой Даша многого в жизни добьется. «Тьфу-тьфу-тьфу, – прошептала она и постучала кулачком по подоконнику, – только бы никто не сглазил». Ей и самой было смешно, что она становилась иногда такой по-глупому суеверной. Но когда речь шла о дочке, поделать с собой ничего не могла. «Да уж, – думала Людмила, – нельзя не быть благодарной Витьке за то, что у нас с ним такая девочка выросла. Посмотреть со стороны – идеальная семья». Только вот любви к мужу она уже тысячу лет не ощущала. Растворились, видимо, все чувства в проклятом быте. Людмила застыла, погрузившись в мысли о прошлом. Вспоминала, как они поженились еще студентами, как страдали от безденежья – на хлеб не всегда хватало, как она крутилась, стараясь заработать лишнюю копейку. Слишком много проблем пришлось разрешить в этой жизни, не рассчитывая на чью-либо поддержку – инфантильного мужа в том числе. Слишком трудно далось ей сегодняшнее благополучие. Она изматывалась – все процессы, все честолюбивые планы и проекты требовали контроля, сосредоточенности и огромных сил. Было трудно и страшно. Было ответственно. Где-то в этой чертовой суете, уже на финальной прямой, она потеряла в себе женщину. Какая уж тут любовь?

II

Из дома Людмила вышла, как и планировала, ровно в девять. Вывела из гаража машину, закрыла ворота и, скрипя колесами по глубокому, за ночь выпавшему снегу, поехала к городу. Вообще-то не мешало бы для начала заглянуть в офис – проверить, все ли там в порядке, но она побоялась пробок и решила ограничиться звонком.

Ехать до Шереметьева предстояло долго – часа полтора, и то при условии, что МКАД будет относительно свободной. Вообще-то еще вчера она совершенно не была уверена, стоит ли впадать в детство и совершать не совсем понятные миру поступки, но утро оказалось таким неожиданным и необычным, что захотелось пустить под откос ежедневную однообразную рутину и хоть на день вырваться из привычного круга. А тут такой случай. Юра возвращался в Москву из Германии, где проработал, по ее подсчетам, лет пять, не меньше. Теперь он покидал привычное место насовсем – открылись новые перспективы, и, пробыв в Москве месяц-другой, он планировал уехать в Штаты. Там его ждали интересная научная работа, новый статус в жизни и известная доля неизвестности.

С Юриком Людмила была знакома уже десять лет, и их роман пережил за это время такое количество стадий и состояний, что они сами давно запуталась в его хронологии. Совершенно четко было понятно одно – когда-то чувства невероятно интенсивно разгорелись, потом настолько же внезапно потухли: блуждания в лабиринте собственных отношений утомили и ту, и другую сторону. Выход никак не находился, а продолжать брести на ощупь неизвестно куда, неизвестно зачем стало невыносимо.

Когда все только начиналось, Людмила сразу и совершенно четко осознала, что Юра – единственный мужчина в ее жизни. Нет, лучше сказать «Мужчина» с большой буквы. Потому что с маленькой у нее тогда уже вроде как был и никуда исчезать не собирался, несмотря на стычки, разногласия и непонимание в силу разности амбиций. Виктор намертво прирос к Люде с самого начала, но это стало ясно уже гораздо позже. А тогда она искала другой жизни. И в Юрином лице нашла сильного спутника, на которого можно положиться, в котором она уверена. Уверена во всем, кроме одного – Людмила никак не могла сообразить, чего он хочет. Ей самой казалось, что они бы были идеальной парой: умные, красивые, с хорошим образованием, с перспективами и весьма честолюбивыми планами. Жадные до чувственных удовольствий, они доводили друг друга до истощения и никак не могли угомониться. Оба были в меру эксцентричны; обоим доставляло удовольствие шокировать и приводить в замешательство окружающих. Людмила тогда влюбилась. Страстно и без оглядки. Она надеялась на новую семью, на более уравновешенного и мудрого отца для своей подрастающей дочери, на спокойную обеспеченную жизнь, возможно, где-нибудь за границей. Вот только не сбылось. Юра нуждался в ней и держал на расстоянии. Он то отдавался безумной страсти, то тормозил развитие своих чувств. Людмила поначалу надеялась, что когда-нибудь все изменится, и прилагала к тому максимум усилий, умудряясь при этом не быть слишком навязчивой. Но все оставалось на своих местах. Постепенно Люда начала злиться, потом стала раздражаться им. Продолжать любовную связь, которая за много лет не претерпела никакого прогресса, казалось бессмысленным. В итоге чувства ее погасли сами собой. Они с Юриком по-прежнему оставались добрыми друзьями, но быть любовниками больше не могли. Последние годы общения сводились к редким «официальным» встречам из разряда «театр – ресторан» во время его немногочисленных приездов в Москву и вяло-скучным письмам по Интернету: «Как дела? Как всегда, плохо? У меня тоже. Желаю удачи».

Людмилу это вполне устраивало. Не общаться совсем она не могла – между ними установилась какая-то необъяснимая, редкая, а потому еще более ценная связь – словно он был вторым ее супругом. Но возвращаться к тому, что оказалось безвозвратно утрачено, не было теперь ни малейшего смысла.

Воспоминания овладели ею так настойчиво, что она и не заметила, как подъехала к Шереметьеву.

Внутрипортовая дорога была совершенно раздолбана и завалена снегом; стоять на территории аэропорта было запрещено, а главное – негде, поэтому Люда проехала к выезду и встала в некотором отдалении, за шлагбаумами. В Шереметьево она не заглядывала уже года четыре – все больше приходилось летать из Домодедова – и про себя отметила, как отстал аэропорт за это время. Допотопные автоматы на въезд, потрепанная публика с клетчатыми тюками, испитые лица уборщиков, вяло ковырявших заснеженную дорогу. «Вот так, – думала она, – стоит остановить движение вперед, прекратить развитие – и через пару лет соскочишь с дистанции».

Она набрала номер мобильного Юры – абонент был недоступен. Значит, рано приехала, самолет еще не приземлился. Люда включила в машине радио громче и стала наблюдать за прохожими и дорогой. Потом догадалась послать SMS, чтобы сразу узнать, когда телефон Юры включится, и, прикрыв глаза, задремала.

Проснулась она от жужжания в кармане шубы.

– Алло.

– Привет! Надо же, на этот раз ты первая! Спасибо.

– А-а, – Люда сообразила, что Юра получил ее незамысловатое послание «С приездом!» и, как она и планировала, незамедлительно перезвонил, – ты где?

– Еще в аэропорту, разумеется. Багаж получаю. Как у тебя дела вообще?

– Слушай, про «вообще» давай потом. А сейчас получай свои пожитки и иди к выходу, за шлагбаумы – я тебя здесь жду.

– Что?! – Милый Юрик искренне удивился. – Ты приехала меня встречать?

– А что, нельзя было? – пропела Люда, улыбаясь в трубку.

– Можно, конечно. Еще как можно. Слушай, ты просто чудо! – Юра радовался как ребенок, а Людмила улыбалась, с удовольствием поглощая человеческий восторг в чистом виде.

– Ладно, жду. Потом подумаем, каким именно способом ты скажешь мне «спасибо». А сейчас просто давай быстрей.

– Договорились. Хотя ты все-таки жутко меркантильная.

– Жизнь такая, – демонстративно тяжело вздохнула Людмила в трубку, стараясь скрыть улыбку, и отключилась.

Юра тащил на себе сразу три чемодана. Вся его жизнь в Германии, как ни странно, уместилась в них: стопки бумаг, пара флэш-карт, несколько дисков с информацией, подарки и кое-какая одежда. Людмилу всегда удивляла, а иногда и пугала его способность не обзаводиться кучей вещей, как это делали все нормальные люди. Он вообще вел полуаскетичный образ жизни, и, судя по всему, с годами эта особенность только усугубилась.

Из машины Люда выходить не стала, предоставив пассажиру самому разбираться с вещами: просто щелкнула центральным замком и открыла все двери, включая багажную. Через минуту Юра, загрузив чемоданы, уже сидел с ней рядом и смотрел совершенно счастливыми глазами.

– Привет! Какая же ты все-таки замечательная! – Он приблизил к ней лицо и поцеловал прямо в губы.

– Привет! – Людмила Сергеевна улыбалась против воли – так неожиданно приятно было видеть родное лицо. – Но обольщаться не советую. Ты же знаешь, какая я редкостная бяка, несмотря на то, что чудо.

– Да знаю, – он рассмеялся, – но все равно огромное огромное тебе спасибо!

Люда завела двигатель, и машина тронулась с места.

– Ну, так куда тебя везти?

– Даже и не знаю теперь, – Юра задумался. – Вообще-то я планировал к родителям сразу заехать, но теперь, думаю, поступим по-другому. Поехали ко мне.

– Это в твою новую квартиру? – Людмила насторожилась.

– Ну да. Ты же еще не видела, что там получилось. Да я и сам-то, честно говоря, не знаком с окончательным вариантом. Рабочие съехали всего пару месяцев назад, а я в Москве с лета не был. – Он говорил с таким энтузиазмом, что Людмила не нашла в себе сил отказаться.

– Хорошо. Как скажешь. Только дорогу сам будешь показывать, а то у меня на незнакомой местности наступает абсолютный топографический кретинизм.

– Договорились, – весело отозвался он.

Все время в пути они болтали ни о чем, по очереди привычно дразня и поддевая друг друга. Попутно Людмила выяснила, что с личной жизнью у Юры до сих пор не ладится и все общение с женщинами за тот период, что они не виделись, свелось к паре-тройке не слишком-то удачных разовых контактов. Все это было совершенно не похоже на их отношения – чувственные, преданные, страстные. В свое время, оставшись наедине, они не могли успокоиться, пока не сливались в безумном экстазе раз по шесть кряду. И, казалось, готовы были продолжать это занятие неделями. Только так долго никогда не получалось – два-три довольно нервозных дня на его «территории» – максимум из того, что им удавалось вырвать у запутавшей все карты судьбы.

С одной стороны, Людмиле теперь было жаль Юру – пора бы уже определиться ему в этой жизни, завести семью, что ли. Сорок лет как-никак – по российским меркам много даже для мужчины. С другой – она внутренне радовалась тому, что он до сих пор свободен, и чувствовала, что в том была и ее «заслуга».

– Так, теперь не разгоняйся. Здесь направо и вон там заезжай во двор.

Людмила не успела толком рассмотреть дом, к которому они подъезжали. Разглядела только, что он огромный и с забавными, розового цвета, лоджиями.

Лифт ехал медленно, с чувством собственного достоинства. Юра смотрел Людмиле в глаза – в этом взгляде смешались и радость, и желание, и опасение, и неуверенность. Ей стало не по себе: она выдавила дежурную улыбку и поскорее отвела взгляд. Да, встретиться, поговорить, вместе посмеяться над жизнью было в порядке вещей, а вот пытаться вернуть то, что давно кануло в Лету, желания никакого не возникало. Поэтому сейчас ее вдруг охватила паника, захотелось придумать какое-нибудь сверхсрочное дело и тут же попрощаться. Только вот сбегать было как-то смешно и уже несколько поздно.

Наконец они очутились перед дверью в квартиру. Юра довольно долго возился с замком – по всему было видно, что с данной конкретной дверью он пока еще на «вы».

– Вот так всегда, – грустно улыбнулась Люда, – обзаведешься тем, что тебе не нужно, а потом с этим маешься.

Юра, судя по всему, обиделся на ее слова: насупился и отвечать не стал. Вообще, все разговоры о новой квартире были для него в последнее время как острый нож – во-первых, на нее была угроблена уйма мыслей, море нервов и мириады сомнений. Во-вторых, до сих пор было неясно, что в результате с ней делать, если как минимум ближайшие несколько лет «домом» будет называться какая-нибудь холостяцкая квартира в каком-нибудь научном городке Соединенных Штатов.

– Так зачем ты все-таки в Москве квартиру построил, – не унималась Людмила, хотя и знала, что тема эта ему неприятна, – с твоим образом жизни нужно было прежде всего подумать о доме где-нибудь на границе всех государств сразу. Не знаю, как ты, а я бы выбрала Эльзас.

– Слушай, если хочешь, насчет домика мы с тобой вместе подумаем – купим на пару какой-нибудь разваленный замок под Страсбургом и будем до конца жизни приводить его в надлежащий вид. – Юрик твердо решил подыграть, а не агрессивно расстраиваться из-за всех этих разговоров о недвижимости. – Глядишь, так и общее дело появится, а совместный труд, как известно…

– Ну, все-все. Совместного труда у нас с тобой точно никогда не было и уже не будет. Поэтому так все замечательно и складывалось, – Людмила улыбнулась своим воспоминаниям, забыв об осторожности. – Так что не стоит на старости лет кардинально менять сложившиеся стереотипы, – тут же добавила она ложку дегтя.

– Ладно, менять ничего не будем. – Он улыбнулся ей в ответ. – Только вот насчет старости я совершенно не согласен. Это надо ж, сказать такое, когда перед вами «мужчина в самом расцвете сил». – Дверь, наконец, поддалась и бесшумно раскрылась.

– Ну конечно. – Людмила рассмеялась. – Красивый, умный мужчина в самом расцвете сил. Только там еще было «в меру упитанный» – про тебя такого даже с натяжкой не скажешь.

– Согласен. Но это же хорошо – значит, мне еще есть к чему стремиться!

Он щелкнул выключателем в прихожей, и Людмила, наконец, смогла разглядеть предмет Юриных мучений на протяжении последних трех лет. Теперь, судя по выражению его лица, квартира стала уже не столько причиной расстройств, сколько предметом гордости.

Холл был не слишком большим, зато широким и потому весьма вместительным. Рядом располагалась туалетная комната. Деревянная дверь из холла вела в гостиную-кухню-столовую. Дальше – еще один небольшой коридорчик с ванной комнатой и спальня. Все было сделано аккуратно и красиво. Гладкий деревянный пол, совершенно ровные, оклеенные тяжелыми обоями стены. В общем-то, придраться совершенно не к чему. Только вот сама Людмила вряд ли бы стала создавать что-то подобное: все в бежевом и мягко-коричневом. Даже глазу зацепиться не за что. Вообще, в ее понимании коричневый был цветом депрессии, но об этом она решила помолчать, высказавшись только о достоинствах технического исполнения.

– Так тебе нравится? – Юра с нетерпением заглянул ей в лицо, ожидая комплиментов.

– Ну да, конечно, нравится.

– Ты знаешь, для меня это очень важно. Ты будешь смеяться, но я строил и ремонтировал квартиру для тебя, – выпалил он. В воздухе повисла тяжелая пауза.

– Что?! – Людмила пришла в себя через несколько секунд и попыталась не слишком показать свое изумление. – Слушай, ну это совсем как-то не смешно. Мы же с тобой, кажется, со всем определились, все для себя решили. Что значит «для меня»?

– Чтобы мы могли встречаться. – Юра помолчал. – Или лучше – вместе жить. Ты знаешь, что бы ты ни делала и что бы ни говорила, я всегда, всю жизнь буду считать тебя своей. Собственностью.

– Неплохо! – Люда даже поперхнулась от подобного признания. – А мне что с этим прикажешь делать?

– Да делай что хочешь. – Юра отвел глаза от лица Людмилы и стал безучастно смотреть в окно, за которым раскинулся парк. – Все равно от тебя в данном случае ни черта не зависит.

Люда оцепенела и не могла понять, как ей быть: то ли обратить все в шутку, то ли просто извиниться и побыстрее сбежать, пока все не обернулось очередной, никому не нужной глупостью. В результате получилось нечто среднее.

– Юр, а ты уверен, что есть смысл подогревать вчерашний суп? – Она хотела сказать это с улыбкой, весело и непринужденно, но получилось совсем наоборот: мрачно и абсолютно серьезно. Люда уже пожалела о вырвавшихся словах, которые прозвучали до крайности бестактно.

– Ты знаешь, а для меня суп никогда не остывал. – Он не придал значения тому, как она это сказала. Притянул ее к себе и сжал с такой силой, будто стремился утолить свою страсть одним-единственным объятием.

Вырываться было бесполезно – так крепко он ее держал. Что ж это такое получается: пока они были любовниками и Людмила всей душой стремилась стать его собственностью, Юра не говорил подобных слов, не признавался в любви, не стремился владеть ею безраздельно и вечно. А теперь неизвестно зачем, когда все безвозвратно ушло, пытался удержать ее ускользающую тень. Людмила знала себя: если она не любила, не пылала всепоглощающей страстью, мужчине могла достаться только тень. И поэтому не будет безумств, не будет ярких фантазий и эротических снов наяву. Не будет радости до порхающих бабочек в животе от встречи. Не будет восточной покорности, поклонения господину. Не будет желания доставить мужчине такое удовольствие, чтобы он помнил о нем всю оставшуюся жизнь. Как мечтала Людмила, чтобы все это было в ее жизни! Только вот судьба все время диктовала свои условия: любовь испарялась, страсть таяла, оставалась тень. Те, кто когда-либо встречался с ее тенью, уставали искать ее саму: яркую, чувственную, прежнюю. Они становились печальны и говорили: «Ты изменилась. Ты стала другой. В тебе нет прежней радости. Ты не делаешь безумств». Людмила молчала. Она знала, что в глубине души пока еще остается собой, но только для любви. Только где же любовь эту взять? Как возродить ее из пепла ошибок, обыденности и раздражения?

Юра был не в силах ее отпустить. Он больше не думал о прошлом или о будущем. Он жил этим мгновением, тем настоящим, которое, как теплый пушистый плед, отгородило его от времени, от ненужных размышлений. Руки его ожили. Они ласкали тело Людмилы, повторяя его контуры, словно пытались укутать этим пледом с головы до ног. Она стояла неподвижно. В голове метались бесчисленные фразы, ни одну из которых она так и не решилась произнести, – боялась обидеть. Молчание было расценено как согласие. К движению рук прибавились поцелуи – нежные прикосновения губ и языка ко всему, до чего они способны были дотянуться. Людмилу не охватывал былой восторг от его ласк и от сознания того, что финал неизбежен. Уже сейчас она знала, что он не принесет былого блаженства и безумной дрожи сладострастия, как прежде. Люда устала думать. Все и так было слишком глупо. Но оттолкнуть Юру и нанести тем самым смертельную обиду она не решилась.

Юрий становился настойчивым. На ее слабую попытку сопротивляться он ответил силой. Когда-то такой подход ее невероятно возбуждал. Теперь – нет. Но она прекратила борьбу и приняла его касания. Людмила насильно выбросила из головы все мысли до последней и погрузилась в воспоминания о прежних ощущениях, о былой отзывчивости ее ныне молчаливого тела. Он четко почувствовал ее состояние и, словно боясь упустить драгоценный миг, стал торопливо, одну за другой, стягивать с нее и с себя все вещи, разбрасывая их вокруг…

III

Людмила подъезжала к офису по запорошенным снегом переулкам и страшно злилась на себя. В голове вертелось всего несколько слов, одно из которых было «дура», другое значительно хуже. Обиднее всего казалось то, что вернуть свои чувства к Юре она была уже не в силах, а продолжать эти внезапно возродившиеся «игры с тенью» физически не могла. Все это не имело права называться любовью. Это могло быть только суррогатом, подменой понятий, бессмысленной и никому не нужной игрой. У нее попросту не оставалось уже времени на глупые спектакли. «Еще каких-то лет пять-семь – И занавес столетью. Еще каких-то пять-семь лет, – Двух тысяч лет как нет». Строки всплыли в сознании сами собой. Так оно и есть. Людмила вдруг до боли остро прочувствовала то, о чем говорилось в этих стихах. Хорошие стихи, жалко – не ее. Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить, когда же они были написаны. Сама она тогда была студенткой, а Эмилия Анваровна Тайсина, автор строк, – преподавателем философии, профессором. И было ей тогда примерно столько же, сколько Людмиле сейчас.

От всех этих подсчетов, от самих строк, от осознания содеянного Людмиле Сергеевне стало невыразимо тошно. В свой кабинет она заходила с таким выражением лица, что Леночка – ее помощница – с перепугу и от неожиданности на дежурное «Привет» начальницы ответила «п-п-привет», что было категорически невозможно. И моментально испугалась еще больше. Людмила Сергеевна ничего не заметила. Леночка засуетилась. Спросила, не надо ли чего, не принести ли кофе. Получив отрицательный ответ, девушка молниеносно спряталась за собственным рабочим столом и затихла.