Текст книги "Дом под снегом (сборник)"

Открывать глаза и вставать было тяжело. Алиса видела, что все вокруг нее сморщилось и сжалось, словно отпущенное им время. Мелкими морщинами покрылись портьеры на окнах, жгутом скатались разгоряченные действом простыни, и даже ее отражение в зеркале расплывалось рябью, как вода в озере в ветреный день. Превозмогая себя, она улыбнулась растянувшемуся на кровати Евгению и поплелась в ванную комнату.

Когда она вернулась, кровать уже была заправлена и застелена покрывалом. Никакой надежды хоть как-то дополнить или изменить произошедшее не оставалось. Евгений по-отечески чмокнул ее в лоб, на миг прижал к себе и скрылся в ванной. Через пять минут оба были одеты, причесаны и стояли у входной двери с портфелями в руках.

– Черт бы тебя побрал, – одними губами произнесла Алиса, взглянув на часы. Все – вместе с разговорами, воображаемой игрой в жмурки, одеваниями-раздеваниями и самим процессом соития заняло пятнадцать минут.

Евгений, напротив, сиял от удовольствия – все успели, как он и планировал. Теперь даже на встречу опоздает не больше чем на десять минут, а это вполне допустимо.

– Ты что-то сказала?

– Нет, ничего. – Алиса ответила раздраженно, но он этого даже не заметил.

Они вышли из подъезда и молча, по-деловому торопливо разошлись в разные стороны, словно люди, только что столкнувшиеся в лифте. И лишь привычный к такому делу вахтер плотоядно ухмыльнулся за их спиной.

III

Дни тянулись для Алисы нестерпимо долго. Она помимо воли пребывала в крайнем напряжении, прислушиваясь и присматриваясь из своего крошечного кабинета к каждому шороху и движению в коридоре. Работать стало невыносимо. Обыденные дела раздражали ее до предела – все казалось пустым, низменным и ничтожным. Единственным подтверждением того, что все, что произошло с ней и Евгением, не было сном, служили его подписи на документах, которые она готовила. Раньше все письма, все справки, все статьи для СМИ, переданные на согласование, возвращались исполосованные зачеркиваниями и исправлениями. Алиса тратила по полдня на то, чтобы разобрать эти не по-мужски крупные каракули; до боли в глазах вчитывалась в его невероятно неразборчивый и, казалось, презрительный почерк. Теперь документы возвращались в своем первозданном виде, заверенные размашистой подписью. От этого новшества Алисе было одновременно и сладко, и противно.

Еще ей нестерпимо хотелось говорить о нем. Все равно с кем. Она стала чаще выбираться из своего укрытия и неизменно оказывалась в его приемной. Каждый раз приходилось выдумывать какие-то мелкие предлоги, а когда предлоги и фантазия иссякали – навязываться в подруги его секретарше. Так хотя бы появилась возможность слушать – Ира работала при шефе уже больше трех лет и знала многое о его привычках, характере, манерах. Видимо, и она тоже была втайне влюблена в своего начальника, а может, просто сработалась настолько, что не мыслила себя без его присутствия и руководства. Алиса чувствовала, что они не были близки, – и находила в Ирише тайную, но так необходимую ей, поддержку.

Изредка Алиса сталкивалась с Евгением в длинном министерском коридоре. Он улыбался ей, здоровался и шел дальше по своим государственно-важным делам.

Так проходили недели. Терпение Алисы иссякало. Временами она едва сдерживалась, чтобы не ворваться к нему в кабинет, не выдернуть его за шиворот из-за заваленного бумагами стола и трясти, трясти изо всех сил, пока он не вспомнит, кем они друг другу были, и не выбросит из головы непроходимые чащи мелких и крупных дел, обязательств, решений.

Алиса сдерживалась. Евгений не вспоминал.

В один из затянувшихся допоздна рабочих дней она шла по опустевшему зданию к лифту. И вдруг в противоположном конце коридора увидела приближающуюся фигуру Евгения. Он медленно шагал к своему кабинету, на ходу вчитываясь в какие-то бумаги. Сердце Алисы сжалось, а потом бешено заколотилось. В коридоре они были одни. Алиса сбавила шаг так, чтобы успеть столкнуться с Евгением до того, как ей нужно будет сворачивать к лифту.

– Добрый вечер, Евгений Эдуардович! – Ее голос, несмотря на нервное напряжение, прозвучал в пустом помещении звонко и четко.

– Да-а-а, – ответил Евгений, не поднимая глаз от захвативших его документов, и без остановки прошагал дальше.

Алиса остановилась. Неужели не заметил? Она автоматически протопталась на месте, нарочито громко кашлянула – Евгений не обернулся – и, совершенно потерянная, поплелась к лифту. Мысли болезненными вспышками возникали в мозгу. «Не ответил в целях конспирации», – думала она. «Нет, не может быть – там же никого, кроме нас, не было». – «Не узнал мой голос». – «Да что за бред, раньше-то узнавал». – «Значит, просто не заметил. Не увидел, и все! А чем я лучше бессчетного количества других – тех, кто ежедневно подобострастно говорит «Здравствуйте, Евгений Эдуардович!» и не получает ответа». Алиса вышла на воздух. Горячий ветер подул прямо в лицо и осушил не успевшие скатиться слезы.

На следующее утро все было как обычно. Только испорченное вчерашним происшествием настроение не удавалось исправить. Алиса и не пыталась уже скрыть свое состояние, набрасывалась по мере возможности на всех, кто попадался под руку. К обеду раздался очередной звонок, и, схватив трубку, Алиса автоматически выплюнула в нее набившую оскомину фразу: «Пресс-секретарь, министерство». Трубка неожиданно ответила голосом Евгения:

– Привет. Как дела?

От неожиданности Алиса совершенно растерялась.

– Нормально.

– Увидимся сегодня вечером? В девять, там же.

В трубке послышался какой-то шорох, потом несколько неразборчивых голосов.

– Извините, я перезвоню.

Алиса даже ответить ничего не успела – в трубке раздались короткие гудки.

Она сидела в рабочем кресле как на иголках и ждала звонка. Незаконченный текст письма на экране сменился темнотой с логотипом Windows.

Пять. Толстая стрелка ползет медленно, тащится, как ленивая улитка, – так и хочется изо всей силы дать ей пинка. Шесть. Тишина глухая. Даже в ушах больно. Как назло, ни одна сволочь не звонит – сорваться и то не на ком. Семь. Десятки листов бумаги для принтера испещрены красными рунами – тонкими и затейливыми, как арабская вязь. Восемь. Звонка до сих пор нет. В голове – туман. Хорошо хоть, никому нет до нее сегодня дела – ни разговаривать, ни думать она уже не в состоянии. Восемь пятнадцать. Все кончено. Даже если он и помнит о назначенной встрече, нельзя никуда ходить! Нельзя снова идти у него на поводу. Восемь двадцать. Что делать?! А вдруг он обидится? Разозлится? Ведь он действительно жутко занят – ну не мог позвонить! Нет-нет-нет! Слышать ничего не хочу! Восемь двадцать пять. Надо быть сильной. Выбросить все из головы. Я для него – пустое место, вчерашняя газета. Не пойду! Восемь тридцать.

Алиса схватила сумку и пулей выскочила в коридор.

Они встретились у знакомого подъезда ровно в девять. Не сказали друг другу ни слова и сосредоточенно делали вид, будто вовсе не знакомы. Евгений набрал код. Они молча вошли. Вахтер окинул их понимающим взглядом и профессионально смолчал.

Алиса чувствовала себя паршиво. Евгений Эдуардович был для нее сейчас далеким и недосягаемым, казался инопланетянином. Физическая оболочка по каким-то причинам как у обычных людей; все, что внутри, – тайна, загадка, хаос. Это мучило и отвращало. Алиса не могла больше представить себе их близости. Слияние разных миров невозможно. Это противоестественно.

Входная дверь квартиры распахнулась, заглотнув двоих, и бесшумно закрылась. Евгений взял у Алисы сумку и положил ее на полку при входе.

– Ну, здравствуй. – Он прижал ее к себе и стал тихо покачивать, словно убаюкивая. – Я так по тебе скучал! Совершенно замотался. Просто вне себя.

– Вы скучали? – Голос Алисы прозвучал сухо и напряженно.

– Опять ты хочешь меня обидеть. Да. Скучал.

– Вчера вы меня даже не заметили.

– Как это?! – Евгений не на шутку удивился.

– Вот так, – жестко сказала Алиса, – я поздоровалась, а вы ничего мне в ответ не сказали.

– Я вчера тебя видел? Нет, погоди. Не помню.

– В семь часов вечера. Вы шли к себе. Читали какие-то бумаги. Практически уперлись в меня носом и на мое «Добрый вечер, Евгений Эдуардович» ответили «Да». Что «да»?

– Постой, я ничего такого не помню! Неужели мы вчера встречались?!

– Я не знаю, как вы со мной, а я с вами встречалась точно.

– Девочка моя, прости, ради бога. – Евгений был смущен, что выглядело непривычно. – Ну, честное слово – не помню! Похоже, у меня с головой уже непорядок. На днях вообще забыл, куда шел, – пришлось возвращаться в кабинет и мучительно вспоминать. Столько всего навалилось! Кругом проблемы, проблемы.

Алиса слушала, как он все менее внятно бормочет нескончаемый поток фраз. Ей стало жалко его. Она всегда знала, что он безумно много работает, но чтобы министерство стало единственным миром, в котором он мог существовать, – это слишком. Между тем похоже было на то, что все остальные грани бытия истерлись и осталась одна-единственная тяжелая и нервная масса – государственная служба.

Как же Алисе хотелось вытащить его из этого болота, выдернуть из-под тяжести навалившихся проблем! Она уже и думать забыла о своих незначительных обидах и переживаниях. Главное состояло в том, чтобы заставить его отвлечься от этого бремени, дать его мыслям и телу передышку.

Алиса приблизила свои губы к его губам и нежным, как легкое дуновение ветра, поцелуем прекратила бессмысленный, несвязный поток слов. Она стала безобидной змеей, согретой солнцем лианой, которая, лаская, увивалась вокруг его тела, едва прикасаясь, и окутывала своим теплом. Евгений стоял, прикрыв веки, и не двигался. На мгновение Алисе показалось, что он ничего не чувствует. Она подняла на него глаза и по тому, как подрагивали его черные ресницы, поняла, что он рядом, что его тело принимает и впитывает ее прикосновения. Так они стояли долго: она – отдавая всю свою нежность и ласку, он – с молчаливой благодарностью ее принимая. Потом Евгений чуть присел, чтобы крепко обхватить Алису за талию, поднял ее и унес в спальню.

Он медленно и осторожно раздевал ее, осыпая короткими и горячими поцелуями. Алиса изгибалась в его руках. Прикосновения становились все требовательнее. Брюки были отброшены на пол вслед за пиджаком. Евгений лег на спину и посадил Алису на себя. Она двигалась неторопливо, словно убаюкивая и усыпляя. Сначала он лежал без движения, а потом начал помогать ей размеренными толчками. Они стали двигаться быстрее, и Евгений, не в силах дольше сдерживаться, перевернул Алису на спину и завершил начатое каскадом мощных и увесистых толчков.

Они лежали, слившись в долгом поцелуе.

– Тебе было хорошо? – Евгений заговорил первым.

– Да.

– Я счастлив. – Он перевернулся на спину и притянул Алису к себе на грудь.

Она лежала неподвижно и не знала, нужно ли что-то сказать в ответ. Евгений постепенно снова становился не только и не столько ее возлюбленным, сколько малопонятным, недосягаемым человеком.

– Почему ты молчишь?

– Я не знаю, о чем говорить. – Она действительно не знала. Можно было, если хватит смелости, разбирать их собственные отношения или, того хуже, перемалывать кости сотрудникам министерства. Но кроме этого в голову Алисе ничего не шло. Волной накатило раздражение.

– Да мало ли. Тебе же наверняка что-то в жизни интересно.

– Ну что нам, Юнга в постели обсуждать? – Алиса ответила неожиданно резко.

– А кто это? – Евгений не обратил внимания на ее тон, но взглянул на девушку с искренним любопытством.

– Ох ты, боже мой, – Алиса удивилась и, сама не зная почему, разозлилась одновременно. – Вам что, философию в МГИМО не читали?

– Читали, – Евгений пожал плечами. – Но это все так давно было.

Он лежал расслабленный, растянувшись во весь рост. Алиса не стала продолжать. Бесполезно. Она просто физически ощутила, как он опустошен и спокоен, – ему ни до чего не было сейчас дела. Ни до работы, ни до нее, ни до их бессмысленной болтовни. Он смог-таки выбросить все из головы и просто отдыхал, пользуясь моментом.

– Можно, я пойду в душ? – Алиса выскользнула из его объятий.

– Иди, конечно, – кивнул он головой и, перевернувшись на бок, прикрыл глаза.

Она залезла в душевую кабинку, открыла кран и направила себе в лицо чересчур жесткие ледяные потоки воды.

Сегодня Евгений никуда не торопился. Он долго возился в ванной комнате после Алисы, потом еще дольше одевался.

– Знаешь, ты иди, – лениво сказал он. – А я тут немного приведу все в порядок и тоже пойду.

Он стоял на пороге, нежно улыбаясь. А Алиса удивлялась, как это он мог снизойти до каких-то там уборок.

– Может, мне все-таки чем-нибудь помочь? – неуверенно спросила она.

– Да нет, я сам, – отмахнулся Евгений. – И выходить все-таки лучше по одному. Кстати, по законам конспирации не стоит встречаться больше трех раз в одном и том же месте.

Евгений крепко прижал Алису к себе, поцеловал в губы, демонстративно застонал от удовольствия и с довольно деланым сожалением подтолкнул ее к двери.

– Ну, иди же, иди. Увидимся завтра.

Завтра они не увиделись. Алиса не выходила из своего кабинета, чтобы случайно себя не выдать. Евгений не звонил. Она металась от стола к окну, пытаясь отвлечься от мыслей о нем. Она ненавидела то себя, то его. Он казался ей то полным недоумком, невеждой, который бог знает каким образом поднялся на такие вершины в жизни, то государственным гением, который до мелочей знает свое дело и потому столько лет держится на плаву. Она то восхищалась и гордилась им, то стыдилась его. В ее голове проносились тучи сконструированных из деталей образов, вереницы выдуманных событий. Она по винтикам разбирала их встречи, силясь понять, где она допустила ошибку, что сделала не так. Ни с кем не смела она обсуждать то, что было. Никому не могла рассказать то, о чем размышляла. Все ее мысли были обращены только к ней самой. Они разъедали ее, мучили, разрушали. Только перед собой была она в ответе за содеянное.

Постепенно, медленно жизнь стала возвращаться на круги своя. Алиса старательно отвлекалась от копания в себе, выдумывая кучу неотложных дел и вопросов. Иногда эти самые дела возникали сами по себе и избавляли ее от ненужной головной боли. Она по-прежнему прислушивалась, сидя за рабочим столом, к тому, что происходит в коридоре, но научилась заставлять себя закрывать дверь и не хвататься каждый раз за пытавшееся выпрыгнуть вон сердце, когда ей слышался голос Евгения.

Вечерами она не позволяла себе оставаться дома одной – покупала билеты то в театр, то в кино или просто бродила по огромным книжным магазинам, старательно прочесывая ряды бесконечных полок. Одна неделя сменяла другую. Лето обернулось осенью, которая старательно раскрасила московские улицы в оранжево-желто-коричневые цвета. Солнце светило днем по-прежнему ярко, но к вечеру торопливо падало за горизонт, словно смертельно устав и стремясь поскорее уснуть. И тогда спускалась непроглядная тьма. Только желтые пятна света, которые бросали фонари на асфальт центральных улиц, не давали городу уснуть.

Евгений не звонил. Не искал с Алисой встреч. Не хватал ее во внезапные тиски, когда пути их вдруг пересекались в укромных уголках министерства, – только подчеркнуто вежливо здоровался. И все. Казалось, он с новой силой принялся за работу и не намерен больше терять ни минуты – в конторе только и говорили о его совершенно неуемной энергии. Новые идеи, новые люди, новые успехи – все это окружило его, захватило, унесло.

Для Алисы все осталось таким же, как было прежде. Только чувство стыда и ощущение собственной никчемности мешали жить. Она вернулась в пучину обыденных дел и утонула в черной меланхолии. Позволила мелким заботам утащить ее в водоворот бессмысленного быта. Единственным напоминанием о том, что она не сошла на какое-то время с ума, выдумав эту никому не нужную историю, были подготовленные ею письма, справки и статьи для СМИ, которые возвращались к ней с его подписью без единого исправления или помарки.

Работа

– Я люблю Бердслея.

– Обри Бердслей? Черт возьми, замечательный выбор. Но вам не кажется, что он излишне сексуален?

Юля уже немного освоилась в обществе этого невысокого усатого толстячка и начала забывать о своих первоначальных страхах. Во всяком случае, она пришла на первое в жизни собеседование с потенциальным работодателем. И кто его знает, какие вопросы принято задавать кандидатам на должность «эксперта по искусству». Она решила не обращать внимания на откровенные выпады Виктора Васильевича и отвечать как положено, по возможности в том же духе.

– Разумеется, сексуален, – Юля чуть поперхнулась на этом слове, – только насчет «излишне», боюсь, вы не правы. Истинное искусство потому и является искусством, что его определяет мера. А сексуальность, – она на секунда замолчала, – у Бердслея она не непривлекательно-обнаженная, а украшенная массой трогательных деталей и ситуаций.

– Знаете, Юлечка, мне нравится ход ваших мыслей, – Виктор Васильевич откинулся в своем кресле и, прищурившись, разглядывал девушку, – вы не пробовали всерьез заняться изобразительным искусством?

– Живописью? – Юля улыбнулась. – Как раз сейчас я и пытаюсь это делать. Но вы же понимаете, найти действительно творческую и хорошо оплачиваемую работу очень-очень сложно.

– Ну, допустим, к нам вы обратились по адресу. – Виктор Васильевич только теперь взял в руки Юлино резюме и, сняв очки, погрузился в чтение. Юля вежливо молчала и терпеливо ждала, когда он закончит.

Собственно, вычитывать там было особенно нечего. Параллельно с общеобразовательной Юля закончила художественную школу. Потом, выбирая институт, поняла, что без особого сожаления сможет расстаться и с физикой, и с химией, и с математикой, с которыми она, между прочим, блестяще справлялась, а вот оставить живопись было выше ее сил. И она стала готовиться к поступлению в Институт культуры, на факультет изобразительных искусств. Вступительные экзамены сдала довольно легко. Пять лет прошли практически в состоянии блаженства – Юля занималась любимым делом, с упоением пропадала в музеях и библиотеках, тоннами поглощая книги. Она была молода, хороша собой и не имела недостатка в поклонниках, которые наперебой приглашали ее кто на выставку, кто в кино, кто в кафе. Но теперь учеба осталась позади. Родители, которые доброжелательно и добровольно содержали ее все пять лет института, вдруг резко состарились. Мама ушла на пенсию по состоянию здоровья, папу в связи с наступлением какого-то там мифического «критического возраста» перевели с руководящей должности на рядовую. Он пытался было оскорбиться и уйти, но мама остановила – материально семье стало трудно. Юля понимала, что настал ее черед.

Нельзя сказать, чтобы у нее был редкий талант, но писала она хорошо и любила свою профессию до помрачения ума. Ей удавались пейзажи – более всего наполненные мрачным колоритом ночные сцены из жизни города, в которых люди то ли казались тенями, то ли сливались с ними. Пару раз она пыталась пристроить свои работы «агентам» по рекомендации знакомых, но перекупщики и слышать ничего не хотели о такой «мазне». «Милая, – говорили они ей, – ну что ж у вас что ни картина – то вселенская тоска. Просто врожденное одиночество. Люди не станут этого покупать. Им и в жизни уже надоели преломления мрака через черно-серо-коричневый. Вы нам дайте сочных натюрмортов для столовой, семейных портретов для гостиной, солнечных пейзажей для холла и эротики для спальни. Вот и все. Никаких премудростей. Идите. Работайте». И Юля уходила ни с чем, унося свои холсты. О серьезных салонах нечего было и мечтать – их ежечасно и безрезультатно осаждали толпы таких же юных дарований, как она, – московских, приезжих, всех мастей и цветов. Выйти со своими работами на Арбат или в переходы метро, как сделали уже некоторые однокурсники, Юля не могла. То ли воспитание мешало, то ли просто не по ней была эта уличная жизнь. Да и не верила она в успех – улица тоже существовала по своим законам и принимала далеко не каждого.

Она попробовала было обратиться в несколько журналов и издательств, предложив свои услуги иллюстратора. Все требовали портфолио работ. Непременно по почте. Непременно с обратным адресом. Юля рассылала. Ответа не приходило. С таким же успехом можно было сгрести все, что наработано годами, и бросить в мусорный контейнер у подъезда. Разница состояла только в том, что в последнем случае возни было бы меньше.

Виктор Васильевич оторвался, наконец, от чтения и снова посмотрел на Юлю.

– Получается, институт вы закончили в девяносто седьмом. И уже более года нигде не работаете. Так?

– Не совсем. – Юля всегда болезненно реагировала на формулировку «нигде не работаете», но в данном случае препираться не было смысла. – Я писала. Но, как и большинство моих коллег, не достигла на этом поприще должного успеха.

– Та-а-ак? – Виктор Васильевич словно подводил ее к нужной мысли.

– Поэтому решила найти более стабильную работу. Но – и это очень важно – она непременно должна иметь отношение к живописи. Ни в чем я не разбираюсь так хорошо, и никакой другой предмет меня так не интересует, как изобразительное искусство.

– А вы настойчивая девушка, – Виктор Васильевич улыбнулся и даже довольно потер руки. – Держу пари, что вам пришлось столкнуться исключительно с вакансиями вроде «смотритель музея», «кладовщик» – причем за три копейки – ну и в лучшем случае, продавец-консультант какого-нибудь антикварного салона.

– Ну, как вам сказать. – Юля смутилась проницательности своего собеседника. Действительно, последние шесть месяцев усердного поиска работы увенчались лишь парой-тройкой именно таких предложений.

– Да никак не говорите.

Виктор Васильевич замолчал. Юля ждала.

Молчание их длилось довольно долго, и Юля снова стала нервничать. Это предложение свалилось на нее, как манна небесная: позвонил директор небольшого кадрового агентства, в которое она занесла свое резюме месяца два назад, и сказал, что у него вдруг появилось просто отличное предложение. «Именно для вас, – добавил он, – подъезжайте». Юля примчалась моментально. Агентство находилось в центре Москвы – на последнем этаже какого-то невообразимо запущенного, чудом уцелевшего в первозданном виде с советских времен здания гостиницы. Крошечные лифты, потертый линолеум в коридорах, крашеные стены – вот и все убранство.

– Юлия Андреевна Донская? – Директор привстал из-за своего крошечного, заваленного хламом стола и протянул Юле руку. – Садитесь.

Минут двадцать он уточнял у Юли подробности ее образования, семейные обстоятельства и прочие, на его взгляд, важные моменты. В обмен на откровенность Юля получила телефон руководителя довольно крупной, по словам директора агентства, компании, именуемой «Арт-XIX-Холдинг», и адрес с подробным описанием того, как туда добраться.

– Это наш постоянный клиент, – уточнил директор. – Нужно сказать, невыразимо щедрый человек, такие сегодня – редкость, – мечтательно протянул он и снова пожал Юле руку. Теперь уже на прощание. – Ну, удачи! Очень надеюсь, вы им подойдете.

Юля тоже надеялась. Только вот не знала, на что сделать акцент в разговоре, каким образом преподать себя, – на все ее расспросы директор агентства смог только сообщить, что им требуется «эксперт по искусству, зарплата высокая плюс проценты». А насчет должностных обязанностей, функций и прочего не обмолвился ни словом. Видно было, что он и сам не очень-то понимает, что к чему. Ну, предоставили ему критерии для отбора, ну, описали требования к кандидату. На этом все. Юля попыталась отыскать компанию с неблагозвучным названием «Арт-XIX-Холдинг» в Интернете, но тщетно. В результате решила все-таки не упускать предоставленный судьбой шанс, а на собеседовании действовать по обстоятельствам.

Виктор Васильевич очнулся от своих размышлений.

– Юлечка, – начал он не слишком уверенно, – есть один вопрос, который нам необходимо с вами обсудить. Только вот не знаю, как и с чего бы начать.

Юля в общем-то ждала подобного вступления. И хотя ей самой еще ни разу не пришлось столкнуться с подобными обстоятельствами, она слышала от знакомых девчонок, что в придачу к приличной работе и неплохой зарплате обычно прилагается и сам шеф. И правда – кто же в наше время станет платить достойные деньги специалисту с нулевым опытом работы, не вменив ему в обязанности что-нибудь такое-эдакое. Юля решила вести себя по-взрослому и в истерику не впадать. В любом случае, уйти она отсюда уйдет. Не завалит же он ее на этот офисный диван как последний маньяк. А дальше – ей решать. Хотя что тут можно «решить»? Разве что пожалеть о своей неудавшейся жизни: в кои-то веки предложили интересную работу – и вот!

– Виктор Васильевич, – Юля начала: нельзя было дольше молчать, он ждал, да и нужно было сразу разобраться, – вообще-то я абсолютно взрослый человек и все понимаю. Вы можете говорить как есть.

– Да я вижу, что вы не ребенок. Меня это радует. – Виктор Васильевич снял очки, протер, снова водрузил их на место. – Только можно сначала вопрос – я правильно понял, что у вас нет еще собственной семьи и вы живете с родителями?

– Да.

– А как они посмотрят на то, что у вас будет ненормированный рабочий день? Они люди очень строгих правил?

– Об этом не стоит волноваться. Я же прекрасно знаю, как работают все, кто зарабатывает хоть сколько-нибудь приличные деньги, – Юля почти обрадовалась: неужели речь только о сверхурочной работе? Да плевать – хоть двадцать четыре часа в сутки и без выходных! – И мои родители тоже не оторваны от реальности, слава богу.

– Хорошо. Но это не все. – Виктор Васильевич опять замолчал. Снова снял очки и долго тер переносицу, словно у него там вскочила шишка или появился синяк.

Юля сникла – значит, не в сверхурочной работе дело – и решила не растягивать этот разговор до бесконечности. Какой смысл?

– Виктор Васильевич, я вас понимаю. Не знаю, точно ли я выражусь, но, вероятно, вы хотите сказать, что между шефом и подчиненной должны сложиться очень и очень доверительные отношения. А этого невозможно достичь без тесной, ну в смысле совсем тесной близости. Ведь так? – Юля выпалила все это на одном духе и потом покраснела до кончиков ушей. Она сидела красная как помидор и ругала себя последними словами за бесцеремонность и желание казаться «все понимающей» и взрослой. Кто ее за язык-то тянул? Человек, может, и близко не думал о подобных мерзостях. А она взяла и выдала всю эту чушь, даже не успев сообразить, что к чему. Что же он теперь о ней подумает? Что она – испорченная, лишенная каких бы то ни было моральных принципов особа?

– О, нет, я не это имел в виду, – Виктор Васильевич делано потупил глаза. Юля покраснела еще больше. – Нас интересует другое. – Он сделал многозначительную паузу. – Могли бы вы, например, стать кем-то вроде художественного критика и агента по продажам одновременно? Уверяю вас, это весьма увлекательное занятие. Придется, конечно, немного расширить свои познания, но ведь это дело наживное. Мы в основном занимаемся европейским искусством конца прошлого века. Я вижу, вы девушка умная и тонко чувствующая. К тому же – образование. Как раз то, что нам нужно. Мне показалось, в теории вы весьма и весьма сильны. И ваше умение красиво и правильно излагать свои мысли будет очень кстати. У вас хороший русский язык, не составит труда сочинять небольшие речи на тему прелестей того или иного произведения искусства.

– Да, конечно! – Юля не могла оправиться от глупого положения, в которое сама себя поставила, и теперь спешила закончить разговор.

– Подождите, не стоит молчать о главном. Я все вам готов объяснить как есть. Нам нужен преданный сотрудник – молодая леди – для работы в закрытом художественном салоне. Наша компания, помимо прочего, занимается тем, что добывает редкие, иногда, как кажется многим, безвозвратно утраченные шедевры. Мы не предлагаем их широкой публике, чтобы не тратить времени зря. Мы сами выбираем клиента, учитывая круг его интересов, его финансовые возможности. А ваша задача будет состоять в том, чтобы найденный нами покупатель убедился в правильности выбора, сделанного им самим, разумеется. И приобрел предназначенное ему полотно. Я же вижу, вы девушка умная. Понимаю, что сможете не только правильно показать картину, но и красиво изложить ее историю, заинтересовать. У нас с вами ошибок быть не должно – в борьбе все средства хороши. Ну, я надеюсь, вы понимаете. Старайтесь расположить человека к себе, внушить ему доверие, пригласить на ужин, если понадобится, и даже влюбиться в него – да-да, со всеми приставшими случаю удовольствиями. Я же понял – вы девушка взрослая, умная и подобные нюансы не могут вас смутить. Вы милая, нежная, просто красавица – уверен, любого «уговорите», как нам и не снилось.

Юля сидела, совершенно онемев. Все, что говорил этот усатый колобок, совершенно не укладывалось у нее в голове. Особенно после того, как сама она ощутила приступ стыда за то, что «поняла» его невысказанные мысли. Никакого внимания на то, что Юля застыла на своем стуле с округлившимися от ужаса глазами, Виктор Васильевич не обращал.

– Зарплата у нас хорошая, – елейным голосом продолжал он. – Тысяча долларов ежемесячно само по себе, плюс один процент с каждой успешной сделки. О средней стоимости полотна говорить не буду – полагаю, догадываетесь. Вот и сосчитайте.

Юля встала и приготовилась уйти.

– Спасибо, – совершенно пустым голосом сказала она. – Я вас поняла. Но не думаю…

Виктор Васильевич перебил ее.

– Не надо. Не стоит решать молниеносно. И вы, и мы – все должны поразмыслить. Спасибо за визит. – Он быстро встал из своего кресла и подал Юле пальто. Потом вернулся к столу, достал из серебряной визитницы карточку и протянул ее девушке.

– Вот. Когда решите – жду звонка.

Юля, не глядя, сунула визитку в карман пальто и, едва пролепетав «Спасибо. Всего доброго», открыла дверь.

– Удачи, – крикнул ей вслед Виктор Васильевич. – Но имейте в виду – вы бы нам очень подошли.

Выходя из кабинета, Юля столкнулась с молодым человеком, который несся куда-то сломя голову. Несмотря на спешку, он остановился, поздоровался и внимательно оглядел ее с головы до ног.

– Здравствуйте. – Юля пошла дальше, путаясь в бесконечных сплетениях коридоров офиса «Арт-XIX-Холдинг».

Молодой человек влетел в кабинет Виктора Васильевича без стука.

– Привет, Василич! Ну что, как дела? Это кто был – новенькая?

– Сергей, да не мельтеши ты. Пока сложно сказать – может, и новенькая. Садись. Ты лучше расскажи, что там у нас там на производстве?

– Вроде как движется. Еще месяц-другой, и можно будет торжественно ввезти в Москву сразу несколько полотен. Точнее сказать не могу – сам понимаешь. Всю зарубежную часть: оформления, справки, как всегда, беру на себя. Только ты смотри не забудь про «представительские» расходы. Там без приличной взятки ни одна свинья задницу от свого стула не оторвет. А вот таможню, московскую экспертизу сам организовывай. С местными чинушами у меня, сам знаешь, какие дела. Помнят еще. А девчонка ничего, кстати. Согласилась?