Текст книги "Трилби"

Глава 15

На следующий день Сисси уезжала. Ей хотелось плакать, но она сдерживала себя. Торн и Трилби отвезли ее на вокзал на своей машине. Наки нигде не было видно, но Трилби была готова поклясться, что он где-то рядом.

И действительно, едва поезд отошел от станции, как на холме недалеко от железной дороги возникла фигура всадника. Он неподвижно сидел на лошади, говоря последнее «прощай» женщине, которую любил всем сердцем.

– Посмотрите, это не индеец? – воскликнула одна из женщин в вагоне, указывая на всадника.

– Да, – мужчина, едущий с ней, не проявил никакого интереса. – Здесь их полно. Отвратительные, безграмотные дикари! Когда их отсюда уберут, станет гораздо лучше.

Сисси судорожно сжимала в руках сумочку, стараясь сдержать гнев. Она терпеть не могла слепое невежество, но такие взгляды были слишком распространены. Этот мужчина, произнесший оскорбительные слова, представления не имел о том, что за человек этот всадник, ни о культуре, которая существовала задолго до того, как первый человек появился на американской земле. Когда-нибудь, обещала она себе, это отношение изменится. Когда люди узнают больше о коренных американцах, они научатся уважать их.

Ее глаза провожали удаляющуюся одинокую фигуру всадника, и она посылала ему молчаливое «прощай». Фигура становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в едва видимый силуэт в ее наполненных слезами глазах. И, наконец, он остался видимым только в сердце Сисси, яркое воспоминание о любви, которое будет с ней всю жизнь.

Торн отвез Трилби на ранчо и, оставив ее с Самантой, снова переоделся в рабочую одежду. Они все еще чувствовали себя неловко днем, несмотря на то, что предыдущей ночью испытали вместе волшебное блаженство.

– Мне нужно все же приниматься за работу, – сказал он, вскакивая на своего гнедого и взглянув на Трилби слегка нетерпеливым взглядом. – Я постараюсь вернуться побыстрее.

– Это было бы очень хорошо.

Трилби не смотрела на него. Он нежно приподнял ее лицо.

– Почему ты продолжаешь относиться ко мне, как к чужому? – спросил Торн, это был полувопрос, полумольба. – Ведь ты же не можешь отрицать, что испытала блаженство в моих объятиях прошлой ночью.

Выражение ее лица изменилось, она покраснела.

– Это едва ли подходящая тема для обсуждения, – запинаясь, сказала она.

– Нет, наоборот, – тихо возразил он. – Мы женаты.

– Все равно…

– Маленькая пуританка, – он вздохнул. – Ну, хорошо. Храни в себе свои секреты. Когда-нибудь они будут мне известны, – его темные глаза сузились. – Ты скучаешь по своей подруге, не так ли?

– Сисси и я были близки много лет. Я всегда считала, что она станет моей золовкой.

Последние слова вырвались у нее непроизвольно, ей хотелось бы взять их обратно. Она поднесла руку к губам, ей стало почти плохо, когда она увидела, как изменилось лицо Торна.

– Итак, ты грустишь по нему, а не по его сестре. Мне надо было бы знать это, – горько заметил Торн. Он отвернулся, стараясь скрыть, как уязвлена его гордость и как ему больно. Через минуту, когда он заговорил снова, голос его звучал сдержанно.

– Кажется, похоть совсем не заменяет любовь, даже если я старался убедить себя, что это возможно, – он взглянул на Трилби, легкая усмешка тронула его губы. – Что ж, мечтай о своей потерянной любви, если тебе это так нужно. Но только не шепчи его имя в моей постели.

– Это отвратительно, Торн.

– И я отплачу тебе тем же, – продолжал он, обезумев от гнева и желая причинить ей боль. – Я постараюсь не шептать имя Сэлли, когда буду лежать в твоих объятиях. Бог свидетель, хотя ты тоже хороша, но все же не сможешь заменить мне Сэлли.

Он развернулся и поскакал прочь, ранив ее до глубины души. Это просто невероятно, думала она, как в тумане. Хотя он вел себя так, будто влюблен в нее, он по-прежнему любил свою первую жену, а Трилби заменила ее в постели. Она тяжело опустилась в кресло и зарыдала.

Торн владел землями в Мексике и очень волновался за них. Кавалерии из Форта Хуачука еще в ноябре было приказано контролировать границу, а 8-й кавалерийский полк расположился в загонах для скота в Дугласе. Источники воды пересохли, реки обмелели, их течение замедлилось. Торн был благодарен Джеку Лэнгу за то, что тот сразу после его помолвки с Трилби разрешил пользоваться своей водой. Он размышлял о том, что доходы, конечно, уменьшатся, и нужно бы продать свои мексиканские земли.

Мексиканские революционеры пытались избавиться от иностранцев, которые владели большей частью их земель, их не интересовало, были ли инвесторы, или как они их называли hacendados, хорошими или плохими, они хотели, чтобы Мексика снова принадлежала их народу. Возможно, революционеры предполагают, что нападение на ранчо Торна заставит его все бросить. В Мексике у него было большое поголовье скота и лошади. Два работника были убиты. Торн не рассказывал об этом Трилби, рассказал мексиканец Джордж. Переехав на ранчо Лос Сантос, она узнавала все больше и больше о делах Торна, а Джордж был ходячей энциклопедией всех его дел.

– Он очень хорошо относится к нашему народу, сеньора, – с чувством говорил он ей. – Он для нас el jefe, patron. Он кормит голодных и следит за тем, чтобы у наших семей было хоть немного земли, чтобы вести хозяйство. Когда правительство забрало у нас землю, мы не могли накормить даже наших маленьких детей. Многие ушли жить в города, но и там нет работы, и они вынуждены просить милостыню, – его лицо потемнело. – Я вам скажу точно, сеньора, ветер дует из Мексики, он разрушит власть Диаса. Мадеро залечит все раны, когда придет к власти. Я знаю это точно!

– Ради блага вашего народа я тоже надеюсь на это, Джордж, – спокойно сказала Трилби. – Но если Торн добр к людям, работающим на его землях в Мексике, почему тогда мексиканцы нападают на него?

– Это были Federates u rurales, сеньора, – холодно заметил Джордж. – Это крестьяне, которые работают на Диаса и его приближенных. Это наши враги. Убийцы! Matadores!

Она удивилась.

– Я думала, что матадор – это человек, который сражается с быками.

– У испанцев не было слова для борца с быками, senora, – терпеливо объяснил он. Matador означает «убийца».

Трилби вздохнула.

– Понимаю.

– У нас многие ненавидят испанцев и американцев. Все они белые люди, все они имеют власть над нами. Но Мадеро, пусть благословит его Святая Дева, сказал, что мы их прогоним из Мексики и вернем себе нашу страну, которую у нас украли. Богатые гринго, владельцы наших ископаемых богатств и богатые промышленники превратили нас в рабов.

– В Луизиане, – неуверенно сказала Трилби, тоже есть фермеры, которые работают у богатых людей. Их называют издольщиками. Но почти всегда получается так, что издольщик еще больше влезает в долг, потому что оплата за его труд оказывается слишком незначительной.

– Да, – кивнул Джордж, – повсюду так получается, что бедные становятся рабами богатых. Богатые вынуждают нас голодать и делают еще больше зависимыми от них. Эти… издольщики. Почему они не восстанут, как мы, и не перестреляют богатых землевладельцев?

Трилби попыталась представить подобные военные действия в своем родном штате и слабо улыбнулась.

– Я не думаю, что это может прийти им в голову, – честно ответила она. – Я надеюсь, что ваши соотечественники завоюют независимость, Джордж.

– Я тоже, senora. Так много погибло людей. А сколько еще погибнет! – плечи его опустились. – Это неправильно, что люди должны убивать и погибать сами за небольшое количество муки и бобов.

В течение дня она размышляла над тем, что сказал Джордж. Газеты сообщали о том, что борьба в Мексике разгоралась. Паскуаль Ороцо, лидер восставших мятежников в западном Чихуахуа, призвал всех патриотически настроенных мексиканцев подняться с оружием против Диаса.

Служащие Мексиканской Северо-западной железной дороги не могли найти машинистов, чтобы водить поезда в своем округе. Тысячи людей, как федералы, так и мятежники, постоянно нападали друг на друга. Граница постоянно нарушалась, ее охраняли кавалерия и пехота. Все находились в напряжении.

Трилби так глубоко погрузилась в свои мысли, что Саманта уже дважды спрашивала ее о подготовке к Рождеству.

– У нас будет, конечно, nacimiento, – Саманта говорила о мексиканской традиции помещать в доме во время Рождества разные фигурки, вырезанные из дерева. – Но мне так хочется рождественскую елку. Мама всегда ставила большую елку, но мне никогда не разрешали украшать ее. Можно, я буду тебе помогать?

– Конечно, – Трилби улыбнулась ребенку.

В первый раз девочка чему-то радовалась и проявляла энтузиазм. Они возбужденно занялись приготовлениями к Рождеству, не обращая внимания на раздраженное ворчание Торна из-за беспорядка, который они устроили в доме, приготавливая поп-корн и елочные игрушки из цветной бумаги.

– Я думаю, что пока не повесили украшения на твое седло и упряжь, тебе не на что жаловаться, – Трилби посмотрела ему в глаза.

Она пыталась шутить, но Торн пережил слишком много эмоциональных потрясений, чтобы веселиться. Он отвергал все попытки Трилби к сближению, и она понимала это.

– К нам кто-нибудь приедет на Рождество? – Трилби еще раз попыталась завязать разговор.

– У большинства моих работников свои семьи, и они возьмут выходной, чтобы навестить их. У Наки нет семьи, он христианин, поэтому обычно я приглашаю его на ужин.

– Я буду рада, добро пожаловать.

– Он ушел в горы сразу же после нашей свадьбы, и никто не знает, где он.

Трилби была почти уверена, что исчезновение апачи связано с Сисси. Если бы отношения с Торном были более теплыми, она бы сказала ему об этом.

– Но если он вернется, ты будешь не против, что за столом будут два дикаря? – сухо спросил он.

Трилби вспыхнула и опустила глаза.

– Я испекла сегодня порог к вечеру, – сказала она мирно, не обращая внимания на его сарказм. – Лимонный.

– Я не буду к ужину.

Когда они с Самантой снова остались одни, она позволила выразить сожаление, что все эти дни Торн мало времени проводит дома. Трилби надеялась, что они быстро привыкнут друг к другу и им будет так же хорошо днем, как и в ту волшебную ночь, которую они провели вместе после свадьбы. Но время проходило, и все меньше и меньше оставалось шансов на улучшение отношений. Торн считал, что она скучает по Ричарду. Ну и пусть так думает, раз он издевается над ней, напомнив о Сэлли. Иногда ей приходила в голову мысль, не скрывают ли они оба свои истинные чувства, чтобы избежать боли, которую могут причинить друг другу. Она пыталась приблизиться к нему, но он не допускал этого. Ни о чем личном он не заговаривал. Она тоже отказалась от этого. Не потому, что ей было все равно, а потому, что было так очевидно, что он больше ничего не желал от нее. Он даже не хотел ее, он так ясно показывал это.

Как раз неделю назад один мужчина с очень симпатичной женой заблудились и остановились на ранчо Лос Сантос, чтобы узнать дорогу. Обращение Торна с женщиной было рыцарским и нежным, и Трилби не находила себе места весь день, вспоминая об этом. Когда-то он так же относился к ней, пока не явился Ричард и не разрушил все ее надежды на счастье.

Сисси прислала письмо. Она упомянула о возможном приезде с археологической группой профессора МакКолума в конце весны. Она не писала о Наки, но Трилби ясно читала о нем между строк. Та ночь, когда Трилби и Торн провели вместе в палатке, была так давно. Ее глаза погрустнели, когда она подумала, как далеки они стали друг от друга.

Торн увидел, как погрустнело лицо Трилби, и, заглянув через плечо, увидел письмо, написанное прекрасным почерком Сисси.

В конце письма было упоминание о Ричарде, о его новом увлечении. Торн подумал, что Трилби грустит именно из-за этого сообщения о ее бывшем поклоннике.

– Итак, он нашел себе другую, не правда ли? Как печально для тебя, Трилби, – холодно произнес он.

Сначала она смотрела на него в изумлении. Затем поняла, что он о ней думает. Она гневно взглянула на него.

– Тебе больше нечего делать, как только насмехаться надо мной?

Торн приподнял брови.

– Прости меня, я уверен, что ты все дни проводишь, сравнивая меня с этим парнем с Восточного Побережья, желая, чтобы я походил на него. Не так уж это комфортно, моя дорогая, зависеть от благотворительности родственников, чтобы как-то прожить, не так ли?

Она удивленно заморгала глазами.

– Что ты имеешь в виду?

– Он постоянно путешествует из одного поместья в другое. Я думаю, Сисси написала, что ее обучение в колледже будет трудным для ее родителей, потому что их финансовое положение не слишком хорошее.

Это никогда не приходило ей в голову. Да, действительно, Ричард очень много путешествует и всегда гостит у кого-нибудь из богатых родственников. Она никогда не думала о нем, как об иждивенце, а Торн, оказывается, считает его таковым.

Гордость ее была уязвлена.

– Это дело Ричарда, как ему жить.

– К счастью, тебе не надо делить с ним его образ жизни. Как бы тебе понравилось быть обузой у своих родственников и пытаться сохранить достоинство.

– Это было бы ужасно, – хрипло прошептала она.

Он согласно кивнул.

– Да, для тебя это было бы ужасно. В этом мы с тобой похожи, у нас слишком много гордости, – внезапно он наклонился и, одной рукой схватив за волосы, отклонил назад ее голову, чтобы видеть лицо. Бессознательно он заметил, что она не протестовала. Казалось, она была полностью в его власти. Его глаза остановились на ее полураскрывшихся чувственных губах.

– Какая потеря, – прошептал он, наклонился и жадно впился ей в губы.

Трилби застонала от неожиданного наслаждения. Как давно… он не целовал ее так! Но когда она хотела прижаться к нему, он оттолкнул ее, его глаза насмешливо смотрели ей в лицо.

– Неужели ты так сильно скучаешь по нему? Так сильно, что даже я не могу его заменить? Какая жалость, что ты не уехала с ним!

Трилби задохнулась от гнева, она вся дрожала.

– Как жаль, что ты соблазнил меня!

С этим он не мог согласиться. Он медленно покачал головой.

– Нет. Это было прекрасно. Единственное, о чем я сожалею, что не получилось ребенка.

Она вспыхнула и опустила глаза, перебирая складки юбки.

– Я… не против иметь ребенка.

Он заколебался. Трилби уже не казалась такой отчужденной, как раньше. На какое-то мгновение он поверил, что она стала ближе к нему.

– Я мог бы дать тебе ребенка, если ты хочешь, – он задержал дыхание, ожидая, что она ответит.

Трилби закусила нижнюю губу, Искушение было слишком велико. Она хотела этого, ей хотелось собственного ребенка, которого она могла бы любить. Но будет ли это правильно, когда она и Торн едва разговаривают, когда он даже избегает ее присутствия.

– Ты… ты все еще любишь Сэлли, – грустно сказала она. – Я… я не хочу ребенка, рожденного только потому, что ты используешь меня, как ее замену.

У него перехватило дыхание. И она могла поверить этому! Но она действительно верила, он видел это по ее лицу. Он слишком хорошо сыграл свою роль.

– И только поэтому? А не потому, что я не тот хлыщ с Востока?

Она открыла рот, чтобы ответить, чтобы сказать ему правду. Ее глаза потеплели. Но прежде чем она успела произнести хоть одно слово, в комнату, пританцовывая, вошла Саманта с цветной бумагой в руках. Она все еще стеснялась своего отца и начала болтать об украшениях на елку. Торн тяжело вздохнул и оставил их вдвоем. В течение дня он думал, что же могла сказать ему Трилби.

– Мне нравится красный цвет, а тебе, Трилби? – спросила Саманта, возвращая взволнованные мысли Трилби к девочке. Саманта склеивала цепочки из колец, а Трилби вырезала для нее полоски из бумаги.

– Мне очень нравится, как у тебя получается. Такие яркие. Настоящее Рождество, правда?

– О да, – Саманта прикусила нижнюю губу и взглянула на Трилби встревоженно. – Трилби, как ты думаешь, кузен Курт приедет к нам на Рождество?

– Я уверена, что он и твоя тетя приедут, если ты этого хочешь.

– Нет, я совсем не хочу! – закричала девочка истерически. – Я вообще не хочу, чтобы он был здесь!

Сердце у Трилби замерло в груди. Она отложила ножницы.

– Но почему, дорогая?

Глаза ребенка были полны слез.

– Потому что она заперла меня в кладовой из-за него.

– Я не понимаю.

– Я видела, как они целовались. Моя мама и кузен Курт. Они были в постели и совершенно без одежды. Я открыла дверь, а моя мама закричала и ударила меня, а затем заперла в кладовой. Она продержала меня там целый час, Трилби, а в кладовой была крыса! – девочка вся дрожала. – Она укусила меня, я кричала, но она не выпустила меня! Посмотри! – Саманта сняла чулок и показала шрам на лодыжке.

Судя по шраму, укус был очень сильным.

– О, моя дорогая, – Трилби нежно обняла девочку. – Моя милая, мне так жаль!

Саманта выплакалась у Трилби на плече. Как хорошо, что взрослый может поддержать и утешить тебя. У нее в жизни было так мало любви со стороны взрослых.

– И ты не рассказала об этом отцу? – спросила Трилби, когда истерические рыдания девочки иссякли, и она вытерла глаза.

– Мама приказала мне не рассказывать. Она сказала, что если я расскажу, она накажет меня хуже, чем тогда, в кладовке, а кузен Курт смотрел на меня, как будто я ему очень не нравлюсь. Он и сейчас так на меня смотрит. Он все время спрашивает меня, не рассказала ли я папе. Он пугает меня, – слезы снова полились у нее из глаз. – Как я ненавижу бывать у кузена Курта. Он мне не нравится, и я тоже не нравлюсь ему. Он все время повторяет, чтобы я не смела рассказывать отцу то, что видела.

– Тебе больше никогда не придется оставаться с ним, – пообещала Трилби. – Никогда!

– Папа сказал…

– Неважно, что тебе сказал твой папа. Я поговорю с ним.

– Но ему нельзя рассказывать! – умоляла Саманта. – Нельзя! Он любил мою маму, Трилби.

А меня он не любит, подумала Трилби, но вслух ничего не сказала. Она приподняла лицо девочки.

– Саманта…

– Ты не должны, – настаивала девочка. – Это секрет.

Трилби снова взглянула на шрам на ноге ребенка и подумала, сколько еще других ужасных наказаний придумывала Сэлли, пока услаждала себя с кузеном мужа. Испытав наслаждение в постели с Торном, Трилби казалось невероятным, что Сэлли могла предпочесть другого мужчину.

– Не будем больше говорить об этом, – пообещала она и улыбнулась. Саманта была слишком обрадована, чтобы заметить, что Трилби не пообещала ничего не говорить Торну.

Трилби обо всем рассказал ему в тот же вечер после ужина, когда они проводили редкие минуты наедине в гостиной. У них были разные спальные комнаты и разные жизни. Они так редко встречались, что, несмотря на брак, они были, как чужие.

– Ты не должен заставлять ее бывать у них снова, – тихо сказала Трилби. – Ты понимаешь это теперь? Она действительно боится его, Торн.

– Не могу поверить, – мрачно ответил Торн. – Не могу представить, чтобы Курт и Сэлли могли так предать меня… Нет!

– Мне жаль, что тебе пришлось узнать это таким образом, – в голосе Трилби была боль. – Но Саманта не хочет, чтобы ты приглашал Курта на Рождество, она боится его. У нее ужасный шрам от укуса крысы, которая была в кладовой.

– Укус крысы! – с ужасом воскликнул он.

– Она кричала, но твоя жена не выпускала ее. И ты никогда не видел уксуса?

– Она показала мне рану. Сэлли объяснила, что дочь упала на какую-то железку. Я представления не имел.

Трилби чувствовала себя виноватой. Торну было очень больно, он любил своего ребенка, хотя не очень-то это показывал. Сэлли он тоже любил. Трилби ревновала его к первой жене, но она не стала бы рассказывать ему об этом случае, если бы не Саманта. Она сделала это только ради девочки. А с другой стороны, это освобождало Трилби от последней тени подозрения, если она еще оставалась у Торна, в отношении ее связи с Куртом. Не удивительно, что Сэлли лгала Торну и обвинила Трилби в тайной связи с Куртом.

– Я не знаю, наказывала ли она еще как-то Саманту, – неохотно добавила Трилби. – Прости меня, но если твоя жена была настолько жестокой, что могла запереть ее в кладовой с крысами…

– Тогда она могла наказывать ее по-другому, – закончил Торн за нее. Он уставился в потолок. – Я был слепым.

– Ты же любил свою жену. Я бы никогда тебе не сказала, если бы твоя дочь так не боялась Курта.

– А я так часто оставлял ее там в последнее время, – Торн встал и начал бесцельно бродить по комнате. Он взял в руки маленький портрет Сэлли и уставился на него. – Она была очень красивой женщиной. Саманта не похожа на нее, и поэтому не нравилась Сэлли. Она ненавидела и меня, и ребенка. Я знал, она не была счастлива со мной. Но вымещать это на собственной дочке… Это бессердечно!

– Мне жаль, что тебе пришлось узнать это.

– Саманта никогда и словом не обмолвилась.

– Она боялась, что ты не поверишь ей.

Торн поморщился.

– А меня она тоже боится?

Трилби подошла ближе к нему, пытаясь не проявлять своих чувств. У нее было сильное желание обнять его, поцеловать, чтобы хоть немного уменьшить его боль.

– Торн, ты так мало времени проводишь с ней.

– Она сама так хочет, – ответил он мрачно. – Она ведет себя так, будто я ей чужой.

– Но так и есть.

– Маленькой девочке нужна мать, – возразил он твердо. – Нам с ней не о чем говорить, у нас нет общих тем.

Трилби не знала, что на это сказать. Он не станет слушать никаких доводов. – Курт не знает, что Саманта все рассказала.

– Не думай, Трилби, что я стану держать это в секрете, – гневно возразил он. – Будь он проклят! Из-за него я подозревал и презирал тебя. Он мог бы сказать мне правду, Сэлли уже была мертва, ей невозможно было навредить!

– Ты любил ее? – перевела она тему разговора.

– По-своему, да. Любил, – наконец сказал он, отказываясь обсуждать эту тему дальше. Всем своим видом он запрещал любой разговор на эту тему. – Я поговорю с Куртом. Скажи Саманте, что он никогда сюда больше не приедет.

– Он тебе очень нравился.

– Это не мужчина, который уводит чужих жен, – его голос был холоден, как лед. – И если для тебя это важно, – добавил он, поколебавшись, – я прошу прощения за то, что так относился к тебе. Сэлли сказала мне… Впрочем, ты прекрасно знаешь, что она мне сказала. Очевидно, она просто старалась скрыть свои отношения с ним.

– Я тоже это так поняла, – она смотрела в его суровое лицо, всем сердцем сочувствуя ему. – Иногда женщины совершают невероятные поступки. Это еще не значит, что Сэлли не любила тебя. Может быть, она искала развлечений.

– Рискуя потерять ребенка, мужа и репутацию, – зло рассмеялся он. – Кажется, я был полностью слепым. Всегда ли люди не такие, какими кажутся?

– Я думаю, не всегда, – ответила она печально, подумав при этом о Ричарде, как безумно любила она его, а потом убедилась, что он совершенно не стоит этого. Она взглянула на мужа.

– Ты мне принесешь елку?

Какое-то мгновение он молчал. От взгляда ее больших серых глаз у него слабели колени. Ему нравились необыкновенная нежность ее взгляда, ее глаза, обрамленные пушистыми ресницами. Он невольно улыбнулся.

– Какую елку ты хочешь?

Она вся задрожала от его взгляда.

– Не очень большую, – ее голос упал до шепота.

– Хорошо, – он наклонился и поцеловал ее в лоб. – Не беспокойся, я позабочусь о Курте, – и быстро вышел из комнаты.

Торн вернулся с сосной. Это было небольшое, аккуратное деревце. Саманта и Трилби украсили его игрушками, и дерево выглядело очень нарядно и празднично.

Трилби пекла, а Саманта украшала булочки и печенье. К Рождеству они приготовили множество всякой выпечки не только для себя, но и для работников, чтобы угостить их семьи.

К столу они празднично оделись, и Торн разрезал нежно зажаренную индейку, приготовленную Трилби.

– Правда вкусно, папа? – смущенно спросила Саманта. – Я помогала.

– Конечно, помогала, – Трилби улыбнулась ей. – Без тебя я бы не справилась.

Торн взглянул на дочь. Девочка открыто обожала Трилби, которая была с ней нежна, добра и сердечна. То, чего она практически не проявляла к нему. Она избегала его с тех пор, как рассказала о Сэлли. Неужели те две ночи, когда они были вместе, ему приснились, думал он.

Не стоит все время возвращаться к прошлому.

Она скучает по Ричарду, а он пытается сдержать себя, чтобы не войти к ней в спальню ночью. Ему было очень тяжело сдерживать себя.

Но он совсем не сдерживал себя с Куртом. Торн нашел его дома и одним ударом кулака сбил с ног, к удивлению Лу. Он не стал ничего объяснять, вообще не сказал ни слова. Но Курт все и так понял, это было видно по его глазам. Торн оставил его лежащим на полу. Курту ничего не надо было объяснять, почему его любимый родственник больше не желает видеть его на ранчо Лос Сантос.

Но самым трудным для Торна было признать, каким дураком он был. Он никогда не подозревал Сэлли в неверности, а она, оказывается, выталкивала его из постели, чтобы затащить туда Курта. Его репутация страдала, а он был так самоуверен. В самом начале их брака Сэлли любила его так же, как он ее. Теперь он сомневался, может ли доверять своему мнению о людях. Саманта заплатила слишком высокую цену за его слепоту. Может быть, когда-нибудь она упрекнет его за ту боль, которую перенесла от собственной матери. Ему хотелось поговорить с ней.

– Папа, почему ты не ешь? – застенчиво спросила Саманта.

– Что? Разве? Кажется, да, – он попробовал индейку и улыбнулся Саманте. – Очень вкусно.

– Спасибо, – смущенно прошептала Трилби.

Торн ничего не ответил. После того как они закончили ужинать, он откинулся на спинку стула и прикурил сигарету.

– Может быть, МакКолум приедет раньше, чем он предполагал.

– Твой друг археолог? – осторожно уточнила Трилби.

– Да. Он приезжает с группой студентов. Они могут расположиться в доме, где живут рабочие.

– А Сисси не приедет с ними? – спросила Трилби. – Она ничего не писала об этом и фактически до января не будет заниматься в его группе. Разрешит ли он ей тоже приехать?

– Я не знаю. Подождем и увидим, – он внимательно посмотрел на нее. – Он понравился тебе, не так ли? – добавил он с холодным смехом. – Он цивилизованный человек.

Торн поднялся и вышел, улыбнувшись Саманте. Трилби посмотрела ему вслед, но он даже не обернулся. Один раз его уже одурачили. Он больше не будет рисковать и привязываться к кому-то снова, тем более что она сидит и мечтает об этом чертовом блондинчике с Востока.

После ужина они открыли свои подарки. Трилби сшила для Саманты кружевное платье с оборками, которое той очень понравилось. Для Торна был приготовлен шелковый галстук бледно-голубого цвета, который Трилби сделала своими руками.

Торн купил в магазине для дочери новую куклу с белыми волосами, китайский чайный сервиз и игру в блошки. Трилби он вручил музыкальную шкатулку. В этот вечер они сидели в гостиной, на рождественской елке были зажжены свечи, и несколько мексиканских ковбоев исполняли на гитарах серенады.

Идиллия была полной, за исключением того, что Трилби скучала по своей семье, где Рождество было шумным и счастливым праздником, когда собирались родственники со всего Нового Орлеана. По сравнению с тем праздником здесь было слишком грустно и тихо. В этот вечер она позвонила родителям, и лицо ее осветилось улыбкой, когда они сказали, что завтра приедут их повидать. По крайней мере, ей будет не так одиноко.

Трилби пожелала им спокойной ночи и взяла музыкальную шкатулку в свою комнату. Круглая шкатулка была сделана из дерева с прекрасным и зеленым узором на крышке. Внутри было небольшое пустое место для пудры.

Она закрыла дверь на ключ и с большим удовольствием слушала венский вальс, который звучал из шкатулки.

Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Торн вошел в комнату, остановившись у двери.

– Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты устроила такое хорошее Рождество для Саманты. Ей давно уже не уделяли столько внимания. Ей все очень понравилось сегодня.

– Мне тоже, – спокойно ответила она.

Ему тоже понравилось, но он не мог признаться в этом, не раскрыв своих чувств. А этого он не хотел делать.

– Я уеду на несколько дней, – резко сообщил он, – мне нужно ехать в Мексику и отдать некоторые распоряжения, касающиеся моей собственности там. Становится слишком опасно держать скот на фазенде.

– Завтра приезжают мои родители и Тедди, – медленно сказала она. – Может быть… ты подождешь пока?

– В этом нет необходимости, – коротко ответил Торн, думая о том, что ему трудно будет видеть, как Трилби смеется и улыбается своим родным, в то время как с ним она чувствует себя, как в тюрьме.

Глаза Трилби погрустнели, она избегала смотреть на него.

– Я понимаю, – тихо сказала она. – Я передам…

Ее спокойная манера говорить разозлила его.

– Ты такая чертовски правильная, Трилби, – процедил он сквозь зубы. – Как бы я хотел увидеть тебя ругающейся или ворчащей.

– Меня учили вести себя прилично, – сказала она, оправдываясь.

– Да, как и того бледного городского мальчика, которого ты любишь, – ответил он холодно. – Бог знает, что вы нашли друг в друге. Вы оба настолько правильные, что, наверное, даже не смогли бы заняться любовью. Вы бы старались погасить свет и раздеться в темноте, чтобы не смущать друг друга.

– По крайней мере, он не дикарь! – выкрикнула она в гневе.

Его лицо потемнело.

– Иногда тебе это очень нравится, – грубо сказал он. – Иногда ты очень любишь это!

Она схватила музыкальную шкатулку и запустила в него, придя в бешенство от подобного унижения. Шкатулка ударилась о стену и разбилась, с грохотом упав на пол.

Ее широко раскрытые трагические глаза сверкали на бледном лице.

– Как ты смеешь обращаться так со мной? – она задыхалась от гнева. – Как с женщиной легкого поведения!

– Боже, как бы мне хотелось, чтобы ты была ею, – выпалил он. – Женщина легкого поведения, по крайней мере, честна. Она не скрывает, что чувствует, думает и делает. Ты такая чопорная, что ни один мужчина не может приблизиться к тебе. Ричард Бейтс как раз в твоем стиле, Трилби. Я чертовски сожалею, что потерял голову и принудил тебя к замужеству. Я сожалею об этом больше, чем ты думаешь.

Торн взглянул на разбитую шкатулку, лежащую на полу. Он сам искал ей подарок, долго пытаясь найти что-то такое, что обязательно понравилось бы Трилби, напомнило бы ей о прежней жизни. И вот как она отнеслась к его подарку! Для нее это оказалось просто барахло, никому не нужная безделушка.

Сильным ударом ноги он отшвырнул шкатулку к стене, окончательно разбив, гневно взглянул на Трилби и вышел, громко хлопнув дверью. Холодными трясущимися руками Трилби подняла музыкальную шкатулку и заплакала. Это был такой изящный красивый подарок, какого она никак не ожидала от такого грубоватого мужчины, как Торн. Только увидев шкатулку разбитой, она поняла, с какой заботой Торн выбирал этот подарок. А теперь шкатулка разбита! Трилби горько сожалела, но эта ссора еще больше увеличивала пропасть между ними. Все зашло так далеко, что поправить что-либо было уже невозможно.