Текст книги "История Смутного времени в России в начале XVII века"

Стравинский встретил и разбил семь тысяч поселян под Великой Солью и сжег посад. Лисовский же, переправившись через Волгу в Ярославле, подступил под острог Монастырского в Данилове²⁴⁶. После довольно жаркого сражения острог был взят, и много из защищавших оный поселян остались на месте. Очистив себе таким образом путь к Костроме и Галичу, польские вожди направились на сии города, где слух об одержанной ими поверхности привел граждан в такое уныние, что они сопротивлялись слабо. Лисовский овладел Костромой двадцать восьмого числа и совершенно опустошил ее, желая сделать строгий пример отпадающим от самозванца. Несколько дней спустя неприятель беспрепятственно вступил в Галич.

Лисовский не пошел далее и удовольствовался только занятием Соли Галицкой передовым своим отрядом²⁴⁷. Он не отваживался еще углубляться в северную Россию, где ожидал найти сопротивление, коего по слабости имеющихся при нем сил одолеть не надеялся. В самом деле, в сей отдаленной стране жители не щадили новых усилий. Тотемцы выставили по тридцать человек с сохи; прочие города, кроме пермских, не отставали от них в своих пожертвованиях. В особенности в Вологде принимались деятельнейшие меры к упорной обороне. В усиление тамошних укреплений выстроили два острога, снабдили как их, так и городскую стену новыми башнями, уставленными пушками, и выкопали перед острогами ров, при котором поставили частокол. В людях также не было недостатка, ибо, кроме вооруженных обывателей, там собралось много ратников из Белоозера, Чаронды, Каргополя, Сольвычегодска, Устюга, с Ваги и с Двины. Другая часть вычегодцев и устюжан стала в соединении с тотмичами на Совьюге, в двадцати верстах от Соли Галицкой, прикрывая дорогу от сего места в Тотьму. Кроме того, тотмичи для предохранения себя от неприятельских набегов содержали заставы при устроенных засеках на Тотьме, на Вотче и в Демьянове. Впрочем, Лисовский недолго оставался в Галиче; отозванный Сапегой, он возвратился под Троицу.

Укрощение поселян, передавшихся царю на правом берегу Волги, принял на себя суздальский воевода Федор Плещеев. Он выступил из Суздаля восьмого декабря, направился на Шую и по пути был подкреплен польской ротой пана Соболевского, пришедшей из Владимира²⁴⁸. В Шуе уже находились в сборе до двадцати пяти тысяч поселян, которые хотя и упорно защищались по дворам, но не могли спасти обороняемого ими города. Плещеев взял острог и сжег посады. Несмотря на сие поражение, поселяне не унывали. Собравшись в числе тридцати тысяч, они через несколько недель снова начали наступать, под предводительством Федора Красного. Плещеев смело пошел им навстречу и одиннадцатого февраля 1609 года сошелся с ними в селе Дунилове, в шестнадцати верстах от Шуи²⁴⁹. Сражение продолжалось от рассвета до полудня, и Плещеев, разбитый наголову, едва успел укрыться в Суздале с малым числом воинов. Торжествующие поселяне по пятам его подступили к Суздалю. Сапега поспешил послать к нему на помощь ротмистра Мирского с двумя ротами пятигорцев. При содействии сего подкрепления Плещеев, в свою очередь, одержал победу под Суздалем над поселянами, коих, по донесению Мирского к Сапеге, пало до двенадцати тысяч. Но, кажется, нельзя сомневаться, что польский ротмистр в сем случае из хвастовства много преувеличил урон побежденных, ибо он сам в том же донесении удостоверяет, что конница поселян, не выждав нападения, оставила поле сражения без всякой потери, а пехота их, снабженная лыжами, убежала в лес, где за глубоким снегом не было возможности ее преследовать. Плещеев, не довольствуясь отстоянием Суздаля, выслал на поиск находящихся там поляков и казаков, которые шестого марта овладели посадом Холуйским и Кляземским городком²⁵⁰.

За Волгой поселяне имели лучший успех. Ободренные отступлением Лисовского, они снова обратились к наступательным действиям. Отряд из десяти тысяч человек устюжан, тотмичей, вычегодцев, соликамцев, кайгородцев, вымян, сольгаличан и галичан занял почти беспрепятственно Галич и Кострому²⁵¹. Самозванцев воевода в Костроме, Никита Вельяминов, засел с бывшими при нем ратными людьми в Ипатском монастыре, отстоящем от города в полуверсте за рекой Костромой. В то же время другой отряд поселян вологодских, белозерских и каргопольских под начальством присланного из Новгорода от князя Скопина воеводы Вышеславцева выступил из Вологды и направился на Романов²⁵². Романовские дети боярские и татары, желая выслужиться у вора, пошли на Вышеславцева и встретили его в селе Белом, но потерпели поражение и отступили в Романов. Следствием сего дела было покорение царской власти Пошехонья, Мологи и Рыбной. Неприятель поспешил послать из Ярославля на помощь Романову пана Галбовича с тремя сотнями поляков и казаков. Но подкрепление сие не спасло Романова. Вышеславцев взял город приступом третьего марта. Галбович возвратился в Ярославль, а Иль-мурза Исупов с романовскими татарами отступил в Ростов.

Путь к Ярославлю оставался открытым для Вышеславцева; однако он несколько времени провел в Романове, дабы усилить свое войско вновь притекающими к нему со всех сторон людьми, и пошел на Ярославль только тогда, когда уже у него было в сборе до сорока тысяч человек. Между тем и Сапега успел прислать в Ярославль несколько польских рот под начальством пана Тишкевича, который, взяв с собой ярославских детей боярских, выступил навстречу Вышеславцеву. Царский воевода разделил войско свое на три полка, следовавшие один за другим по одной дороге. При приближении неприятеля Передовой полк от Горенска и Большой от Пятница отошли к Сторожевому полку, стоявшему позади за засеками. Тишкевич, принимая сие отступление за бегство, стремительно бросился за отходящими полками. Глубокий снег не допускал преследовать на лошадях иначе, как только по дороге, на которой впереди засек стояла конница Вышеславцева; некоторые из пеших людей его, снабженные лыжами, расположились по бокам; остальная его пехота занимала засеки. Поляки с первого удара смяли царскую конницу, но, преследуя ее, наткнулись на засеки, за которыми встретили упорное сопротивление. Тогда ярославские боярские дети, содействовавшие Тишкевичу более по принуждению, нежели по охоте, видя, что дело принимает для него худой оборот, не только оставили его, но даже сами обратились на поляков. В таковом положении Тишкевичу оставалось только помышлять об отступлении, которое само делалось час от часу опаснее и затруднительнее. Лыжники, укрывшиеся в лес с начала сражения при оттеснении царской конницы, высыпали снова в поле и с обеих сторон охватили дорогу, по коей Тишкевичу неминуемо предстояло отходить. Таким образом, Вышеславцеву удалось отрезать и истребить несколько казацких рот. Тишкевич, пораженный сим ударом, не смел даже защищаться и в Ярославле. Вышеславцев занял сей город без сопротивления восьмого апреля и немедленно послал отряд на освобождение Углича²⁵³. Находившиеся там двести поляков и немцев, служивших самозванцу, не отважились сопротивляться и очистили город, где царский отряд был принят обывателями с хлебом и солью²⁵⁴. Ободренный сим успехом, отряд сей пошел далее и двадцать первого апреля подступил к Колязину монастырю, но тут встретил сильное сопротивление и, отбитый с уроном, вынужден был воротиться в Углич²⁵⁵.

Пока все сие происходило на Волге, Алябьев с нижегородской ратью действовал довольно медленно на берегах Оки. Хотя седьмого января ему и посчастливилось разбить под Яковцевым мятежнический отряд, высланный на него из Мурома, и взять в плен начальника оного, Власова, и хотя вследствие сего успеха он шестнадцатого января находился уже в двадцати верстах от Мурома, однако он долгое время еще не предпринимал ничего против сего города и вступил в оный по соглашению с жителями только около середины марта²⁵⁶. Оставаясь сам в Муроме, он послал отряд к Владимиру, по приближении коего владимирцы взволновались против вора. Старания воеводы Михайлы Вельяминова удержать их в повиновении самозванцу не только не имели успеха, но еще раздражили их против него самого²⁵⁷. Чернь грозно требовала его казни, но, среди своего исступления, сохраняя еще некоторую богобоязливость, она дозволила ему христиански изготовиться на смерть. Приведенный в соборную церковь, он исповедовался духовнику своему, тамошнему протопопу, который, по совершении сего долга, вывел его из церкви и сказал всенародно: «Сей есть враг Московскому государству». Народ немедленно побил его каменьем.

Извещенный о сем происшествии, Федор Плещеев, злейший из приверженцев вора, затрепетал в Суздале и обратился к Сапеге с убедительной просьбой о помощи, в которой действительно имел величайшую нужду, ибо посланный отряд от Алябьева, соединившись с владимирцами, подступил под Суздаль в числе около пятнадцати тысяч человек. Сапега поспешил исполнить требование Плещеева. Посланные им Лисовский с тремя тысячами донских казаков и тремя пушками и Стравинский с несколькими ротами поляков третьего апреля прибыли к Суздалю и разбили царское войско, расположенное под городом²⁵⁸. Если верить польским свидетельствам, то поражение царских людей было так ужасно, что одиннадцать тысяч из них остались на месте, и только четыре тысячи успели укрыться во Владимире. Живо преследуя их, Лисовский, Стравинский и Плещеев по пятам побежденных достигли Владимира, но, найдя сей город занятым великим множеством стекшихся туда поволжских поселян, они не могли им овладеть и шестого возвратились в Суздаль, где Лисовский оставался недолго²⁵⁹. Сапега, смущенный известием о потере Ярославля, поручил ему вновь покорить сей город самозванцу. Лисовский, оставив в Суздале ротмистра Суму с шестью польскими ротами и двумя сотнями казаков, пошел для соединения с отрядом, составленным из польского полка Микулинского и русских мятежников, который, под предводительством самозванцева боярина Ивана Федоровича Наумова, подступил под Ярославль тридцатого апреля²⁶⁰. Наумов, не полагая встретить сильного сопротивления, решился действовать, не дождавшись Лисовского, и в самый день своего прихода пошел на приступ большого острога, прикрывавшего посад. Начальствующие в городе воеводы, князь Сила Иванович Гагарин и Никита Васильевич Вышеславцев, оборонялись храбро; сражение продолжалось весь день, и неоднократные покушения Наумова овладеть острогом остались тщетными. Но в следующую ночь неприятели возобновили нападение с большим успехом. Им удалось зажечь острог близ Власьевских ворот, и в то же время измена довершила их победу. Служка Спасского монастыря Григорий Каловский отворил им Семеновские ворота и впустил в острог. Ворвавшись в оный, они выжгли посад. Из защитников большого острога многие были убиты, другие разбрелись по окрестным деревням. Несмотря на сей разгром, Гагарин и Вышеславцев не робели и крепко засели с оставшимися еще при них людьми в меньшем остроге, в рубленом городе и в Спасском монастыре. Напрасно Наумов третьего мая весь день приступал к меньшему острогу; он не мог овладеть оным, но надеялся, что, по примеру случившегося под большим острогом, счастье поблагоприятствует ему в следующую ночь. В сей надежде пятого числа, за час до рассвета, он снова повел воинов своих на приступ меньшего острога, снабдив их щитами, приметами, смоляными бочками и огненными стрелами. Ярославцы приняли их мужественно и не только защищались упорно в остроге, но сами делали счастливые вылазки, во время коих побили и взяли в полон многих мятежников и отняли у них щиты и приметы. Около полудня Наумов, видя себя решительно отбитым, не почел возможным возобновлять свои приступы и отступил от Ярославля по Углицкой дороге. Но радость ярославцев об избавлении своем была еще преждевременна. Наумов во время отступления своего встретил спешившего к нему на помощь Лисовского, который уговорил его воротиться под Ярославль; оба они восьмого мая снова явились под сим городом и осадили его.

Ярославцы просили помощи у соседних городов; устюжане поспешили снабдить их порохом; людей же должно было им ожидать из Костромы, где находящиеся в сборе поселяне были еще усилены крестьянами кологривскими, унжанскими, парфеньевскими и судайскими. Но предводитель их, воевода Давыд Жеребцов, не отважился идти на избавление Ярославля, а только для развлечения неприятеля сам осадил Ипатский монастырь первого мая²⁶¹. Начальствовавший в монастыре Никита Вельяминов старался противиться обложению, но, после жаркого дела, продолжавшегося с утра до вечера, он вынужден был запереться в обители. Жеребцов, дабы совершенно стеснить осажденных, велел выкопать параллель, упирающуюся обеими концами в реку Кострому. В следующие дни выведен был от параллели к монастырю подступный ров.

Между тем неприятели не имели успеха под Ярославлем. Подкрепление, приведенное Лисовским, мало им приносило пользы, ибо оно состояло из конницы, тогда как для осадных действий они в особенности нуждались в пехоте и в больших орудиях. После двухнедельного бесплодного стояния Наумов и Лисовский убедились наконец, что они теряют время напрасно, и двадцать третьего мая решились снять осаду²⁶². Лисовский двинулся вниз по правому берегу Волги на избавление Ипатского монастыря, а Наумов и Микулинский отступили в Великое Село для прикрытия Ростова и Борисоглебского монастыря²⁶³. В сем положении они оставались до тех пор, пока не известились, что довольно значительный отряд царских приверженцев под начальством голов Григория Квашнина, Никиты Батюшкова и Алексея Суворова овладел Городецким острогом, городом Кашиным и Калязиным монастырем и даже переправился на правую сторону Волги в Углич²⁶⁴. Неприятели признали нужным остановить дальнейшее стремление сего войска, появление коего не только угрожало Ростову, но даже могло потревожить стан Сапеги под Троицей²⁶⁵. Микулинский принял на себя действовать наступательно, а Наумов засел в Ростове, дабы обеспечить тыл Микулинского. Успех оружия остался на стороне польского вождя, который под Угличем разбил совершенно царское войско и сжег город и половину посада. Не довольствуясь сим, он сам переправился за Волгу и нечаянным нападением овладел Городецким острогом, который также выжег.

Впрочем, царская сторона укреплялась на Волге выше Нижнего Новгорода; но влияние самозванцевых сподвижников оставалось во всей силе в мордовской земле. Так как за отдалением ее пахалики и казаки не проникали еще туда, то народ, не видя их наглостей и насилий, не отставал от слепой приверженности своей к Тушинскому вору. Правда, тамошние мятежники не смели более действовать на берегах Оки, где опасались встретить страшного для них Алябьева, но они обратили усилия свои в другую сторону. Арзамасцы, алатырцы, цивильцы и чебоксарцы, в соединении с татарами и нагорной черемисой, подступили под Свияжск²⁶⁶. Боярин Шереметев и казанские воеводы выслали на них из Казани казанских и свияжских людей. Сражение произошло первого января 1609 года и кончилось совершенным поражением мятежников, которых преследовали и били на расстоянии семи верст. Желая воспользоваться одержанной поверхностью, Шереметев сам выступил из Казани и осадил Чебоксары. Напротив того, из числа беглецов из-под Свияжска арзамасские мурзы Бибай и Теребердей, переправившись за Волгу в Кузьмодемьянске, направились на Санчурск и на Яранск. Оба города покорились им без сопротивления, хотя при них только было шестьдесят стрельцов, а все прочее войско их состояло из мордвы, чуваш и черемис, не имевших огнестрельного оружия, а действовавших из одних луков. Мурзы, засев в сих городах, старались, но безуспешно, возмутить и соседственную Вятскую землю. Тамошний царский воевода князь Михайло Ухтомский поспешил выслать ратных людей для прикрытия Вятской земли от Яранска²⁶⁷. Несколько времени спустя мятежники, видя, что Шереметев занят был осадой Чебоксар, опять собрались на нагорной стороне в намерении возобновить покушение свое на Свияжск. Для удержания их казанские воеводы выслали на них сильный отряд под начальством голов Осипа Зюзина и Андрея Хохлова, которые десятого марта встретили их близ Бурундокова, на реке Свияге, и разбили совершенно, причем отбили у мятежников набаты и знамена и взяли великое число пленных. Впрочем, частные успехи мало способствовали к усмирению мятежной стороны; это усмирение могло только быть следствием покорения Алатыря и Арзамаса, но царские войска, находившиеся поблизости сих городов, не были в состоянии предпринять осады. С другой стороны, казанские воеводы не смели отдалять рать свою, необходимую для охранения самой Казани. Шереметев еще занят был осадой Чебоксар. Что же касается до Алябьева, то он направлял преимущественно свои действия вверх по течению Оки, где победа, столь долго ему верная, изменила ему. Желая овладеть Касимовым, он был совершенно разбит под сим городом воинами касимовского царя и едва успел с малыми людьми возвратиться в Муром²⁶⁸.

С другой стороны, отступление Шереметева из-под Астрахани имело пагубное следствие. Астраханские казаки вошли в сношение с Тушинским вором, покорились и привели к нему в Тушино своих двух мнимых царевичей, Августа-Ивана и Лаврентия. Самозванец приказал повесить их на дороге из Тушина в Москву²⁶⁹.

Лисовский, продолжая спускаться по правому берегу Волги, достиг города Кинешмы, который нашел занятым отрядом поселян, восставших против самозванца под начальством воеводы Федора Бабарыкина. Польский наездник стремительно напал на сей отряд, разбил его, самого Бабарыкина взял в плен, а Кинешму разорил до основания²⁷⁰. Оттуда он двинулся к Юрьевцу, где полагал совершить переправу свою через Волгу, но встретил там сопротивление, вовсе им не ожидавшееся. Боярин Шереметев, наконец покоривший Чебоксары, находился уже в Нижнем и, узнав о намерении Лисовского перебраться за Волгу, выслал на него в судах часть своего войска. Плавная рать подоспела к Юрьевцу в то самое время, как Лисовский совершал переправу. Воспользовавшись сим обстоятельством, царские воины нанесли неприятелю сильное поражение. Большая часть всадников Лисовского, уже перевезенная на находящийся под Юрьевцем остров, была там истреблена. Сам Лисовский, к счастью своему, еще остававшийся на правом берегу реки, отступил безвредно с имевшимся при нем малым числом людей.

Плавная рать возвратилась в Нижний с богатой добычей, а Лисовский снова обратился к Костроме и стал под сим городом в селе Селище. Не успев переправиться за Волгу ниже Костромы, он послал казаков для отыскания судов вверх по реке²⁷¹. Дальнейших известий о событиях под Костромой не находится ни в русских, ни в польских современных бумагах. Но, так как скоро после того Ипатский монастырь является уже в руках царских приверженцев, то нет сомнения, что Лисовскому не удалось заставить Жеребцова снять осаду.

Ротмистр Сума, оставленный, как сказано выше, Лисовским в Суздале, соскучился бездействием и уговорился с суздальским воеводой Плещеевым и с атаманом Просовецким, стоявшим с казацким отрядом в Шуе, чтобы всем троим, совокупившись, сделать поиск на Владимир. Успех не вполне соответствовал их ожиданиям. Правда, им постчастливилось разбить совершенно большое скопище царских приверженцев, встреченных ими девятнадцатого июня под Владимиром, причем с царской стороны погибло и потонуло в Клязьме много людей, но так как город Владимир был занят сильной пехотой, то они не отважились приступать к оному²⁷². Итак, несмотря на одержанную ими победу, они воротились в Суздаль, не только не взяв Владимира, но даже утратив Лух и Шую. Поселяне, восставшие против самозванца, воспользовались отбытием Просовецкого, чтобы снова занять оба сии города.

Между тем главное дело самозванцево, покорение столицы, не соответствовало ожиданиям его. Несмотря на принятые им меры, дабы стеснением Москвы истощить ее запасы, Москва еще не весьма нуждалась. Самозванец уже с досадой рассчитывал, как бесполезное его перед городом стояние расточает драгоценное время и открывает царю возможности собрать нужные силы для освобождения столицы, как вдруг явились в Тушино новые знатные перебежчики, которые объявили, что Москва снабжается подвозами из Коломны, где находятся обильные склады, и что если можно бы успеть отнять сей способ продовольствия, то она неминуемо доведена будет до крайности²⁷³. Вследствие этого известия самозванец принял намерение овладеть Коломной, что и поручил исполнить пану Хмелевскому, находившемуся с отрядом в Кашире²⁷⁴. Хмелевского предполагали еще усилить другим отрядом, состоящим из поляков и мятежников, которому из Владимира также повелено было направиться на Коломну. Коломенский воевода Иван Матвеевич Бутурлин, проведав о намерениях Хмелевского, просил помощи у царя, который поспешил отправить к нему на подкрепление значительное войско под начальством князя Семена Васильевича Прозоровского и Василия Борисовича Сукина. Русские воеводы успели предупредить Хмелевского, и, когда польский вождь подступил наконец под Коломну, они в сильной вылазке решительно отогнали его отряд, а самого его взяли в плен. Не предвидя дальнейшей опасности для Коломны, Прозоровский и Сукин возвратились в Москву; с ними же отправился и Бутурлин, замещенный на Коломенском воеводстве Иваном Пушкиным²⁷⁵. Но коломенцы ненадолго успокоились; подступление отряда из Владимира снова встревожило их, и царь вынужден был вторично послать к ним войско, коего начальство вверил князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому²⁷⁶. Пожарский, прибыв в Коломну, известился через лазутчиков, что неприятель стоит в сорока верстах, при селе Высоцком. Не теряя времени, с решительностью великого полководца он выступил и на другой день с утренней зарей явился перед Высоцким. Неприятель, не ожидавший нападения, был смят и побежал к Владимиру, оставив в руках победителей много пленных, значительную казну и несколько запасов. Этот первый шаг Пожарского на поприще военачальства возвещал России, что в рядах верных сынов ее возникает вождь, на доблесть коего она полагаться может.

Впрочем, занятие Коломны казалось самозванцу столь важным, что, несмотря на первую неудачу, он в непродолжительном времени повторил покушения свои на сей город. Отряженный им полковник Млоцкий с довольно сильным отрядом польских войск успел наконец осадить Коломну.

Положение столицы со дня на день становилось затруднительнее: будущность представлялась в столь мрачном свете, что уныние распространилось на целый город. Некоторые из гнездящихся в оном крамольников, ободренные замеченным ими упадком духа во всех сословиях, возмечтали, что настало, наконец, время для исполнения их преступных замыслов. Начальники заговора, князь Роман Гагарин, Григорий Сунбулов и Тимофей Грязной, сами люди незнатные, явились семнадцатого февраля с тремястами своих сообщников в Кремль и требовали от собранных там бояр свержения с престола царя Василия²⁷⁷. Дерзость крамольников не поколебала, но ужаснула бояр; они успели тайно разъехаться по домам. Тогда заговорщики бросились в Успенский собор и, схватив там патриарха, принудили его следовать за собой на лобное место. Бесстрашный святитель, окруженный злодеями, к досаде и смущению их, не поколебался. Он взошел на лобное место только чтобы заклинать народ не прельщаться изменой, а оставаться верным данной присяге. Сказав сие, святитель сошел с народного амвона и величаво отправился к себе на двор; заговорщики не смели насильно удерживать его в глазах стекающейся черни. Необдуманное предприятие их очевидно оказывалось несвоевременным. Москва еще была наполнена войском, коего почти все начальники, искренно преданные царю, спешили к нему на помощь. Только один князь Василий Васильевич Голицын приехал по зову бунтовщиков на лобное место в надежде, что успех останется на их стороне и что они из благодарности за его участие возведут его на престол, на место низверженного ими царя; все прочие бояре отказались пристать к ним. Народ также не показывал ни малейшей наклонности содействовать людям малоизвестным и коих замыслы не имели одобрения патриарха и вельмож. Напрасно заговорщики, прибегая к клевете, кричали, что Василий Шуйский посажен на престол одними потаковщиками своими без общего согласия и что за него без пользы много проливается христианской крови, хотя он по своему неразумению, нетрезвости и развратному поведению оказывается вовсе недостойным царского венца. Им отвечали, что Василий сел на царство не насильственно, а по избранию бояр, дворян и всех служивых людей; что за ним ни пьянства, ни другого порока не знают и что во всяком случае нельзя приступить к важному делу низвержения царя без общего совета бояр и всех чинов людей. Заговорщики, не видя ни в чем удачи, решились на действие отчаянное. Они шумной толпой бросились снова в Кремль в надежде устрашить самого царя и вынудить от него отречение от престола. Но никогда боязливость не была свойственна Василию. С той же твердостью, с коей он клал голову свою на плаху при Отрепьеве, он сам вышел к мятежникам и сказал им, что если хотят убить его, то он готов на смерть, но что свержение его с престола не зависит от их воли и что он покорится только приговору Земской думы²⁷⁸, действующей от лица всей земли. Злодеи, устрашенные мужеством царя, удержались от дальнейшего насилия, которое их самих могло бы подвергнуть мести народной. Попечение о собственной безопасности взяло место буйства, и заговорщики, избегая заслуженного наказания, спешили удалиться из Москвы в Тушинский стан. Но приставший к ним князь Голицын спокойно остался в столице, и царь, столь же твердый в час личной опасности, сколь слабый в делах внутреннего управления, в особенности в отношении к родовитым вельможам, не посмел обратить праведный гнев свой на закоснелого крамольника, в коем знатность рода едва ли уступала безнравственности сердца.

Верные слуги царя видели с прискорбием пагубную его снисходительность к важным преступникам и, наконец, убедили его в необходимости строгого примера. Случай не замедлил представиться. Боярин Крюк-Колычев стал ссылаться с Тушинским вором и обещал ему убить царя в Вербное воскресенье при помощи уговоренных им людей²⁷⁹. Василий Иванович Бутурлин донес царю о злодейском умысле. Колычева схватили и, несмотря на боярство, предали пытке и казни. На пытке Колычев остался верным своим сообщникам. Твердость его спасла их жизнь, но подозрения были столь велики, что нельзя было им избавиться от заключения.

Смуты в столице в особенности возобновлялись по причине дороговизны хлеба. Когда, по случаю осады Коломны, подводы из сего города прекратились, то московские житопродавцы, закупив весь хлеб, стали возвышать цену так, что четверть ржи продавалась уже по семь рублей (двадцать три и треть нынешних серебряных). Бедные люди, лишенные всякого средства к пропитанию, бегали в Тушино; другие буйными толпами приступали к царю и кричали ему, что нет сил долее терпеть нужд продолжительного облежания. Царь, опасаясь, чтобы граждане, доведенные до отчаяния, не впустили к себе самозванца, обратил все старания на изыскание средств к облегчению их тягостного положения. По повелению его житопродавцы были созваны в Успенский собор, где патриарх увещевал их сжалиться над общей бедой и продавать хлеб не выше устанавливаемой правительством цены, по два рубля (семь и две трети нынешних серебряных) четверть²⁸⁰. Но корыстолюбие превозмогло всякое чувство сострадания. Те, кои имели значительнейшие запасы, отозвались неимением оных, и рынки опустели к конечной погибели нуждающихся. В сей крайности царь обратился к другим мерам. Троицко-Сергиев монастырь имел в Москве богатые житницы, вверенные надзору келаря сей обители Авраамия Палицына. Царь убедил его вывезти на торг за установленную цену двести четвертей ржи. Скупщики хлеба испугались. Им известна была значительность монастырских складов, которых одних достаточно было для продовольствия Москвы в течение нескольких недель, а между тем путь подвозам мог снова открыться отбитием или неприятеля от Коломны, или подступлением кого-нибудь из ожидаемых в столице вождей, князя Скопина или боярина Шереметева. Таким образом, восстановленное в Москве изобилие лишило бы их даже и того весьма богатого барыша, еще предоставляемого им двухрублевой ценой. Вследствие сего они решились сами продавать по объявленной цене, что продолжалось довольно долгое время. Но, наконец, так как новых подвозов все еще не было, они стали опять возвышать цены и не довольствовались уже и прежними семью рублями. Царь снова прибегнул к Троицкому келарю. Авраамий несколько колебался и представлял, что если утеснение столицы еще продолжится, то ему самому нечем будет продовольствовать живущих в Москве на Богоявленском подворье монастырских людей. Царь, в успокоение его, дал ему слово принять на свой счет пропитание монастырских людей в случае продолжения бедствия, хотя бы тогда цена ржи возросла и до неимоверной цены семьдесят рублей за четверть, и келарь новой высылкой на продажу монастырского хлеба успел еще раз восстановить двухрублевую цену.

Когда таким образом достояние Троицкого монастыря спасало Москву, самая обитель продолжала геройское сопротивление свое, несмотря на разнородные бедствия, коим подвергались храбрые ее защитники. Правда, зимнее время удерживало Сапегу от продолжения осадных работ, но не менее того осажденные не имели отдохновения, а трудность и опасность их положения день ото дня увеличивались. Пока теплая погода продолжалась, теснота помещения не была чувствительна в обители, ибо многие располагались на открытом воздухе или под навесами. Но когда стужа вынудила всех искать убежища в кельях и избах, то вскоре спершийся воздух, употребление худой воды и недостаток в хлебном вине и в других пряных зельях породили заразительную болезнь цингу. Больные пухли, смердели, гнили и, наконец, умирали в несносных мучениях. Когда язва, начавшаяся с семнадцатого ноября 1608 года, достигла до высшей степени лютости, то умирало до ста человек в день. Некому было хоронить усопших. За могилу платили по пять рублей (шестнадцать и две трети нынешних серебряных). Бедных же бросали даже по сорока трупов в одну яму. Вопль и стенания раздавались по всей лавре.

Несмотря на бедственное положение, угрожавшее конечной гибелью всем защитникам монастыря, вылазки не переставали ни на один почти день. Некоторые из них были даже довольно значительны. Замечательнейшую осажденные учинили, пользуясь густой мглой одного из зимних дней, на заставы, неприятелем содержимые на северной и восточной сторонах обители. Часть монастырского войска направилась к Нагорному пруду на заставы русских изменников, близ Служней слободы. Другой отряд, состоящий из конницы, спустился в Мишутин овраг, побил находящуюся там заставу и потом обратился на заставу, устроенную близ Благовещенской рощи, которую смял и погнал по Красной горе до Клементьевского пруда. Неприятель, получив подкрепление из Сапегина стана, оттеснил было нападающих, которые, однако же, при помощи вновь вышедших из монастыря конных и пеших людей оправились и решительно отбросили поляков к Клементьевскому пруду. На другой стороне обители действия осажденных были не столь успешны. В то время, как русские изменники не без труда отражали против Красных ворот нападения первого отряда, Лисовский от Терентьевской рощи приспел к ним на помощь со своими казаками и вынудил монастырских воинов укрыться в подстенном рву. Царские воеводы, не желая оставлять ни малейшей поверхности на стороне неприятеля, выслали навстречу Лисовскому свежий конный отряд под предводительством монахов Ферапонта Стогова, Малафея Ржевишина и двадцати других старцев. Между тем с отступлением неприятеля сражение на Красной горе казалось прекращенным; часть там действующих воинов также направилась на Лисовского, а прочие засели на Красной горе и в Глиняном овраге. Иноки стремительно понеслись на Лисовского, который, не выждав их нападения, поспешил отступить за мельницу и за Терентьевскую рощу и остановился в раздолье за горой Волкушей; но отступление его совершено было не без урона, и некоторые из его лучших витязей попались в плен. В сие время Сапега сам поднялся со всеми полками своими и двинулся Клементьевским полем на Красную гору. Лисовский, увидев его движение, спешил спуститься с горы Волкуши и помчался на Красную гору во фланг стоящим там монастырским людям, которых смял и согнал под гору к Пивному двору, где они, остановившись за надолбами, защищались упорно. Летописец при сем случае особенно выхваляет необычайную храбрость крестьянина села Молокова, по прозванию Суета, который на обе стороны бердышом своим бесщадно сек врагов. Лисовский, не видя возможности выбить осажденных из-за надолб, обратился по Красной горе на отряд, укрывавшийся в Глиняном овраге. Начальствующий сим отрядом слуга Пимен Тененев смело выстроился на пригорке у оврага и мужественно отразил нападение Лисовского, который, не думая, чтобы Тененев отваживался противостоять ему, если бы не надеялся быть поддержанным, не решился напирать слишком сильно, опасаясь засады. Тененев же, пользуясь нерешительностью Лисовского, стал мало-помалу отступать и, наконец, скрылся в Косом овраге. Тогда Лисовский бросился за ним в погоню и старался полонить самого его; но Тененев ранил его стрелой в левый висок. Лисовский упал с коня, и смущенные воины его, помышляя уже единственно о его спасении, спешили удалиться с ним в стан Сапеги. Все Клементьевское поле покрылось отступающими врагами; но польские вожди, князь Юрий Горский, Иван Тишкевич и ротмистр Сума, уговорили многих возвратиться к бою на отмщение за рану славного наездника. Жестокая битва снова возгорелась на Красной горе. С обеих сторон сражались с таким остервенением, что, поломав оружие, резались ножами и боролись в обхватку. Несмотря на лучшее вооружение поляков и на превосходство их многочисленной конницы, они не могли одолеть безпанцирных монастырских воинов. Князь Горский был убит, и враги со стыдом и уроном отошли в свои таборы.