Текст книги "Домовой"

Глава двенадцатая

Сатирик стоял, зажмурившись, сжав в руках оружие так сильно, будто пытался раздавить собственные ладони. Ему казалось, что ещё мгновение, и эта тревожная, дрожащая, словно перетруженные мышцы, тишина расколется от дикого, отчаянного вопля. Его схватят одновременно десятки рук, в него вопьются сотни острых зубов… Но ничего не произошло. Сатирик медленно раскрыл глаза.

Ритасы Улуч-ахана стояли, сбившись в беспорядочную кучу, словно перепуганное стадо овец, лишившееся в одночасье вожака: старого козла, хитрого и злобного, что вёл их за собой уже много лет, а теперь валяется на земле безобразной грудой. Стадо напугано, стадо не знает, куда ему далее идти. А главное – за кем…

Сатирик спиной почувствовал движение и резко, одним прыжком, развернулся на сто восемьдесят градусов, тут же приняв боевую стойку. К нему, недобро улыбаясь, вразвалочку приближался верзила Шок-ан. Через каменный барьер, отделяющий арену от зрителей, исполину прыгать не пришлось. Он его попросту перешагнул.

– А ты молодец, чужак, большой молодец… Не думал, что ты справишься. Славному народу ритасов давно уже нужен другой Повелитель: сильный, решительный истинный воин. Тот, чья крепкая, как кусок скалы, рука поведёт это племя на войну. Тот, при ком ритасы истребят наконец жалких безволосых и станут по праву главным народом этого мира! Ты помог мне, спасибо!

Он остановился, глядя прямо в глаза Сатирику, и положил свою могучую длань ему на плечо. От этого тёплого дружеского знака внимания Сатирик пошатнулся и был вынужден опереться на дубинку, чтобы не упасть.

– Спасибо! – широкий лик Шок-ана просто светился добродушием и искренностью. – И-извини…

Улыбка в мгновенье сползла с физиономии громилы, а в глазах зажглась мрачная решимость. Решимость убивать. Свободной рукой он ухватил Сатирика за горло и без всяких видимых усилий оторвал от земли. Дубинка выпала из слабеющих рук молодого сатира, перед его глазами поплыли похожие на чернильные кляксы пятна. Он захрипел, пытаясь отчаянным усилием разжать пальцы безжалостного убийцы, и в ту же секунду почувствовал, что летит куда-то, в какую-то глубокую, тёмную пропасть…

Сатирик шлёпнулся на землю, громко стукнувшись затылком о собственную дубинку, что уронил пару секунд назад. Что-то огромное и очень тяжёлое, подобное рухнувшему обломку скалы, придавило ему ноги. Если бы Сатирик был не представителем столь крепкого и выносливого племени, а, скажем, человеческим юношей, не миновать бы ему множественных переломов.

– Кажется, я смог вернуть тебе долг, о названный брат прекраснейшей из девушек, чьи стопы когда-либо ступали на землю Амидии! – послышался где-то совсем рядом уже знакомый голос.

По-прежнему силясь вытащить ноги из-под гигантской туши Шок-ана, Сатирик повернул голову, пытаясь рассмотреть своего спасителя. Над ним стоял, держа в руках окровавленный меч, Любомир, он же Пепельный рыцарь.

– Давай я помогу тебе… – используя в качестве рычага боевую дубинку, которой совсем недавно был казнён тиран этой страны, Любомир помог Сатирику выбраться наконец из-под мёртвой туши второго лица государства. И вот сатир и человек уже стоят, плечо к плечу, перед толпой, готовой, кажется, в равной степени как внимать каждому их слову, так и разорвать на части.

– Только не молчи. Тебе сейчас нельзя молчать! – прошептал рыцарь. – Мне отчего-то кажется, что ты можешь сейчас изменить всё и в своей жизни, и в жизни этого народа.

Сатирик вовсе не был оратором. Скорее, даже наоборот. Он был существом, живущим действиями, делами куда больше, чем словом. И всё же сатир, послушавшись рыцаря, сделал усилие над собой, принял самую уверенную позу, какую только смог, и открыл рот, дабы изречь что-нибудь значительное и мудрое. Но все умные слова застряли у него в горле, словно кусок сухаря, и решительно не хотели выходить наружу.

Пауза затягивалась. По рядам ритасов волной пробежал недобрый шепоток.

Краем глаза Сатирик увидел какое-то шевеление там, куда бросили связанных пленников: юная Зин-ун уже освободила от пут ноги и руки Ксении, теперь возилась, развязывая домового. Как только ей это удалось, Афанасий, чрезвычайно шустро для своих лет, перелез через каменный барьер и встал рядом с сатиром. Любомир помог перебраться и Ксении. Она подошла и тоже заняла место рядом со своим названным братом, держа при этом за руку рыцаря. Домовой же, наскоро огладя свою взъерошенную бороду, дабы принять более солидный вид, обратился к толпе:

– Ритасы! Воины, женщины, дети! Я гость в вашем мире, я чужой среди этих восхитительных Красных Скал, чей цвет подобен краскам утренней зари. Вы замечательный народ, ритасы. И я говорю это не только потому, что видел силу, храбрость и благородство ваших воинов…

Афоня закашлялся. Ему некстати вспомнилось, как благородные ритасы толпой атаковали двух рыцарей, а затем волокли по камням его, старика, и беззащитную девушку. Отогнав это неуместное воспоминание, домовой немного помолчал, глубоко вздохнул и продолжил:

– Вы видите перед собой юношу, – Афанасий сделал широкий жест, и все в толпе, от мала до велика, посмотрели на молодого сатира, – который полон достоинств. Я знаю его уже много лет. Его народ в моем родном мире зовётся сатиры. Но название… Оно ведь ничего не значит! Он – такой, как вы.

Домовой помолчал ещё немного, собираясь с мыслями. В толпе был слышен гул, но какой-то неопределённый: не раздражённый, а скорее эдакий «рабочий», что бывает в лекционных залах на занятиях, где профессор пытается заставить студентов думать.

– Ваш мир гибнет… – продолжал Афанасий. – Люди, которых вы зовёте безволосыми, уничтожили лес. Ваш народ, именно ваш, вы обязаны это признать, истребили почти всё живое в скалах. Заметьте, в ваших родных скалах! Пора остановиться. Остановиться, а потом снова идти вперёд. Только уже совсем в другом направлении. Вам нужен тот, кто поведёт вас, он вам просто необходим: сильный, смелый, а главное – мудрый. Видевший другие миры, способный сделать выводы из того, что видел там. Способный учиться на чужих ошибках. И такой… – домовой запнулся, он чуть было не сказал «человек», – такой ритас есть!

Афанасий сделал ещё один широкий жест в сторону Сатирика, и толпа опять посмотрела на рогатого воспитанника домового. Уже с большим любопытством.

– И дело не в том даже, что он сразил в честном бою деспота и тирана, что так мало заботился о своём народе… Что унижал свой народ! – Афоня гневно ткнул пальцем туда, где растёкся по земле содержимым черепной коробки бывший Правитель Иса-ан. – Дело в том, что он, Сатирик, никогда не будет обращаться с вами, как этот тиран. Сатирик будет замечательным правителем. А он… – домовой ещё более гневно ткнул пальцем в гигантскую тушу Шок-ана, – он, кто нарушил ваши неписаные правила о неприкосновенности победившего! Он, кто пытался узурпировать власть, в один миг предав при этом память того, чьим верным другом и слугой назывался, никогда бы не стал таким правителем. Шок-ан обращался бы с вами ещё хуже своего предшественника!

Домовой положил руку на плечо Сатирику и громко подытожил:

– Решайте же, ритасы! Решай, славный народ!

Гул в толпе усилился. Послышались отдельные выкрики. Некоторые одобрительные, некоторые – как раз напротив.

– Наставник Анаси! – прошептал Любомир чуть слышно и положил руку на рукоять меча. – Медленно, медленно отходите вместе с Ксенией к краю арены. Мы с Олегом Правдивым…

Рыцарь посмотрел туда, где ещё недавно сидел на земле его освобождённый Зин-ун друг. Олега не было. Валялись лишь перерезанные путы.

Любомир опустил глаза на мгновение и продолжил:

– Мы с Сатириком постараемся отвлечь их внимание на себя.

– Ничего не выйдет, – вполголоса сказала Ксения, – они всё равно убьют нас всех. Это же дикари!

– Дикари, – пробормотал домовой, – шаманы, вера в духов… Вот если бы знак свыше…

В это момент откуда-то сверху донёсся звук, будто невидимый небесный корабль расправляет в небе, средь тёмных облаков, паруса. Мощный порыв ветра поднял вверх с земли мелкую, едкую пыль, взъерошил рыжую шерсть на загривке ритасов, а домовому – недавно приглаженную бороду.

Все: Афоня, Ксюша, Люба, Сатирик, воины, музыканты – все дружно подняли головы и посмотрели наверх. Там, в темнеющей выси, плавно раздвигала пространство огромными сильными крыльями исполинская птица. А возле неё, словно рыбка-лоцман в кильватере большой акулы, летела сова, казавшаяся совсем крошечной рядом с таким гигантом.

– Невероятная Итал!!! – выдохнула толпа, и все ритасы дружно повалились на землю, лицом вниз, накрыв рогатые головы сверху руками. Они завыли, запричитали, кто-то зарыдал от умиления.

– Стрикси… Моя милая Стрикси… – произнёс домовой с нежностью и улыбнулся в бороду.

А толпа на площади всё выла, всё причитала… И в рогатой голове каждого звучало красивое контральто:

– Хватит крови. Хватит войн и раздоров. Всё сказанное вам тут – истина. Ступайте за новым Повелителем. Подчинитесь ему. Слушайте, слушайте, слушайте…

Глава тринадцатая

Новорожденное утро следующего дня было чудесно. Нежно-розовое, словно младенец, и столь же невинное, оно улыбалось первым лучам солнца, нежась на пышной перине из белоснежных облачков. Среди сочных трав, словно алмазы, сверкали капли росы, радуясь своему первому и последнему утру. Где-то в зарослях лепетал без умолку неутомимый говорун-родничок. Новое утро новой жизни…

Они шли молча, думая, хоть и очень по-разному, об одном. О том, что худшее, вероятно, позади. О том, какое оно будет, это завтра. Случившееся, произошедшее, вырванное у судьбы завтра. Думали друг о друге. Такие разные и такие близкие…

Первым нарушил тишину обычно сдержанный Любомир.

– Ни разу не видел столь близко живого короля… – Пепельный рыцарь по-свойски хлопнул по плечу Сатирика, что шёл рядом с ним. – Ты ведь теперь Повелитель ритасов, первый среди народа Красных Скал! Ты знаешь… Я очень рад за тебя, мой брат, очень…

– С чего вы все решили, что я справлюсь? – проворчал в ответ сатир.

– Ты справишься! – уверенно заявила Зин-ун, крепко сжимавшая в своей руке его ладонь. – Я же всегда говорила, и моя мама всегда говорила, что тебя выбрала Непостижимая Итал, Что Летает В Небе. И тебя выбрала я…

– Кстати, огромное спасибо твоей матушке, чудесное дитя… – промолвил Пепельный рыцарь. – Если бы она не нашла тайник, где по приказу покойного тирана твой отец закопал оружие, не знаю, чем бы всё кончилось. И, конечно, спасибо тебе… как я понимаю – юная принцесса! – мягко улыбнулся Любомир.

– Так. Надеюсь, ты не забыл, что Зин-ун – не единственная принцесса здесь? – послышался возмущённый голос Ксении, восседавшей в седле серого в яблоках коня, которого рыцарь вёл под уздцы. – А то знаю я вас, мужчин, вчера тебя ещё звали принцессой и носили на руках, а завтра…

– Ты – моя единственная принцесса. Во веки веков, – очень серьёзно, без тени улыбки произнёс Любомир, обернувшись и заглянув в глаза девушке. – И ещё, – добавил он, – больше никогда не смей при мне, даже в шутку, говорить, что знаешь мужчин!

Новосёлова покраснела до ушей и замолчала.

Домовой, ехавший на втором коне, гнедом, широко улыбнулся: не чуждая юношеского апломба и резковатая Новосёлова в смущённой модификации всякий раз очень веселила его.

– Ну, ну… Это же дети, мой милый Афоня… Это же дети… – проворковала ему в правое ухо сидевшая на плече сова. – Всё ведь так хорошо, не ехидничайте, мой милый!

Домовой помолчал некоторое время, вслушиваясь в конский топот, будто в некую древнюю, загадочную мелодию, а потом произнёс:

– Послушайте, Стрикси… Я спросить хотел… Можно?

– Конечно, дорогой! И обращайтесь ко мне на «ты», пожалуйста. Я сама так хочу.

– Вчера, когда явились вы с Итал и всех нас спасли… Итал приказала, рогатые некоторое время бились и плакали, а после пошли присягать нашему Сатирику. Потом Итал спросила о том, чего бы каждый из нас просил для себя. У наших молодых пар и так уже всё решено, каждый из них желает одного – быть с тем, кого любит. А ты попросила исполнить два желания. Одно, думаю, оно у нас с тобой общее: поскорее вернуться домой. А второе… Ты говорила о нем своей огромной всесильной подруге очень тихо и всё время смотрела на меня. Неужели ты попросила что-то для меня, а не для себя? Зная тебя, я совсем не удивлён. Но зачем? Ведь ты больше, чем кто-либо из нас, возможно, заслужила счастья! Мне обидно за тебя, моя милая Стрикси…

– А я и попросила счастья, – произнесла сова, гипнотически глядя, казалось, в самую душу домового. – Ты скоро всё узнаешь, мой милый.

Всё хорошее когда-нибудь кончается. Заканчивалось это удивительное утро. Заканчивалась тропа, ведущая из живого мира Красных Скал в мир другой, мёртвый и раскалённый. Подходило к концу удивительное путешествие домового и его друзей. Путешествие, полное не только опасностей и невзгод, но и замечательных приключений, веры в настоящую дружбу. Подул ветер и принёс с собой уже не свежесть утра и аромат горных цветов, а обжигающую волну раскалённого воздуха пустыни. Вот уже видна и скальная гряда с проходом в центре, через который некогда попали сюда два рыцаря, принцесса Ксения и наставник Анаси. Всё заканчивается…

Процессия остановилась. Афанасий и Ксения слезли с коней. Пора было прощаться.

– Как же так, – пробормотал опечаленный домовой, – неужели мы расстаёмся? Сатирик, мой мальчик… Ксюшенька… Что я скажу дома своему хозяину?

– Не горюйте, Анаси Миходич! Ну, пожалуйста… – бодро сказал сатир, предательски блестя мокрыми глазами. – Так надо, вы же понимаете. Все дети когда-то вырастают, куда-то уезжают… А потом – я им нужен!

Афоня вздохнул. Он понял, что это уже случилось и он ничего не может изменить. Молодой Правитель страны Красных Скал, Сатирик, вместе со своей юной подругой Зин-ун оставался тут. Народ ритасов не мог остаться без своего прогрессивного предводителя, только его обретя. А он, вероятно, уже не мог без своей рогатой принцессы…

Старик с отчаянной надеждой посмотрел на Ксюшу.

– Наставник Анаси, дорогой мой человек! Вы же понимаете, главным мужчиной для девушки является отец. Является… пока она не встретит другого главного мужчину. Я очень люблю папу, очень люблю вас, милый наставник. Тут, в чужом мире, вы заменили мне отца! Люблю миссис Стрикс, ужасно люблю тебя, мой невыносимый братец… Но буду я – рядом с ним.

Девушка обняла Любомира и поцеловала его. Пришла пора краснеть рыцарю.

– Мы с моей принцессой поедем вглубь пустыни, в моё родное селение. В живых, я уверен, осталось совсем немного людей. Не могу допустить, чтобы и они погибли!

– Мой народ выделит им целую долину для того, чтобы могли выстроить себе там деревню. Люди и ритасы теперь будут вместе, – убеждённо произнёс молодой Правитель. – Мы будем учиться друг у друга разным полезным вещам, будем вместе возделывать землю, сажать сады. Мы сможем со временем отвоевать у пустыни старый, прекрасный мир. И на сей раз – станем очень беречь его! Наши народы – братья. Навсегда!

Сатир протянул руку рыцарю, а тот крепко пожал её. В этот момент из гущи сухих колючих кустов, что росли рядом с тропой, послышалось шуршание. Любомир тут же выхватил свой меч, а Сатирик – боевую дубинку. Шуршание повторилось, затем раздался слабый стон. Из зарослей ползком выбрался Олег Правдивый.

Выглядел бывший друг и слуга Пепельного рыцаря неважно: голова разбита, одежда порвана и вся в крови, ногти на руках сорваны, будто он долго карабкался куда-то, цепляясь из последних сил.

– Помогите… – прошептал Олег чуть слышно и потерял сознание.

Любомир омыл ему лицо из фляги, обильно смочив водой губы. Олег открыл глаза:

– Прости меня… Прости за трусость, господин. Я бросил тебя. Решил, что не стоит пропадать вдвоём. Я долго бежал, лез куда-то, не помня себя. И там, там… – он поднял трясущуюся руку, силясь показать направление. Глаза его при этом медленно наполнились глубоким, звериным, безысходным ужасом. – Там… Там я встретил чудовище. Жуткое чудовище. Оно было как будто слеплено из двух существ… У него было четыре руки, четыре ноги… У него было два лица! Жутких лица!!!

Разбитые губы Олега Правдивого задрожали, и он снова закрыл глаза. Крупная слеза скатилась у него по щеке.

– Оно, – пробормотал он, как в бреду, не открывая глаз, – оно пыталось схватить меня. Я побежал от него, побежал по совсем узкому карнизу. Бежал и боялся обернуться. Потом я сорвался… Сорвался со скалы. Пришёл в себя – лежу на острых камнях. И камни – все в моей крови. Потом я полз. Долго полз. Три раза терял сознание. А потом силы иссякли. Думал, что тут и умру, в этих кустах… – Олег облизал запёкшиеся губы и попросил: – Воды!

Выпив ещё глоток из фляги, он вдруг широко распахнул глаза и громко, разборчиво сказал:

– Не ходите туда! Пожалуйста! Это очень страшно…

– Это Рамшок, Что Живёт На Вершине. Тёмная сторона нашей веры, – бесцветным голосом произнесла Зин-ун. – Я рассказывала Сатирику…

– Или, нет! – перешёл вдруг на крик насмерть перепуганный рыцарь. – Возьмите воинов. Много воинов. Идите в горы и убейте его!!! Поотрубайте по одной все его мерзкие ноги и руки! Разрубите его отвратительные рожи!!! Мечом!!!

– Никто не пойдёт никому и ничего отрубать, – спокойно произнёс Правитель Сатирик. – Рамшок – часть этого мира, этих скал. Значит, он нужен этому миру. Надо будет просто научиться жить рядом с ним. Больше никто не пострадает. Я, как Правитель, сделаю всё для этого!

– Какая глупость… – вытаращил глаза Олег и зашёлся от дикого, неестественного хохота, затем хохот перешёл в кашель, изо рта у него пошла кровь. – Я умираю… Умираю… – зашептал Правдивый, делая знак Любомиру, чтобы тот нагнулся ниже, к самому его лицу. – Знаешь, я не хочу уйти, унося эту тайну с собой. Твоих родителей убили не ритасы. Их убил мой отец вместе со своими братьями. Война кланов – жестокая вещь. К тому же мир уже вовсю рушился. Все обезумели! А твой папаша всегда был горд и несговорчив. Он считал, что даже на войне должны быть правила. Болтал что-то про возможность сохранить остатки леса, про то, что не надо убивать без разбора козлоногих тварей… А я их и сейчас ненавижу!!! – он уставился на Сатирика, бормоча при этом что-то уже совсем неразборчивое, но очень злобное.

Любомир резко встал с колен и отошёл в сторону. Сатирик подошёл к нему и положил руку на плечо:

– Держись. Я с тобой в твоём горе, брат, – сказал сатир и помолчал минуту, глядя человеку прямо в глаза. – Что будем делать с ним, решай. Как ты скажешь, так и поступим.

– Зин-ун сможет вылечить его? – медленно проговорил рыцарь.

– Думаю, что она постарается. Ты ведь постараешься, дорогая? – обернулся Сатирик к своей избраннице.

– Тогда заберите его в селение, – сказал Пепельный рыцарь. – Постарайтесь вылечить и не спускайте с него глаз.

– Не спустим, благородный Любомир, вы можете даже не сомневаться… – юная ритаска почти с нежностью взглянула на раненого Олега. – Я поставлю его на ноги. А потом отдам в добрые ручонки трём маленьким козлоногим тварям, моим братьям. Они уж от него ни на секунду не отстанут… Никуда не денется.

– Хорошо. Потом я вернусь, и мы решим, что с ним делать. А теперь – пора прощаться, друзья.

И рыцарь помог взобраться своей принцессе на коня, ещё недавно принадлежавшего Олегу Правдивому, а сам птицей взлетел в седло своего, серого в яблоках.

– Пора… – грустно вымолвил домовой. – Значит, мы с миссис Стрикс возвращаемся вдвоём… Постойте! Где Стрикси?

В этот момент из-за ближайшей скалы вышла незнакомка в клетчатом платье. Крупные золотисто-карие глаза, прикрытые большими роговыми очками, нос с горбинкой, седина в волосах. На ногах – уютные мягкие сапожки. Когда незнакомка подошла поближе, стало видно, что у неё – крупные, заострённые наверху, какие-то очень неуместные при столь благородной внешности уши, покрытые жестковатой, серой шерстью.

– Вот и я, мои дорогие…

Все смотрели на неё с изумлением. Повелитель ритасов даже приоткрыл рот от удивления. Проходя мимо «царственной особы», новоиспеченная домовиха привычным жестом шлёпнула ему по подбородку, дабы Сатирик «закрыл варежку». Затем она подошла к Афоне и взяла его за руку.

– Вот то, о чем я просила Итал. Надеюсь, ты не разочарован, дорогой мой? А то ещё есть шанс снова обернуться птицей…

И новая миссис Стрикс звонко чмокнула будущего супруга в заросшую волосами щёку. Затем крепко взяла его за руку и осведомилась:

– Ну, ты готов, дорогой? Нас ждут дома…

– Готов, – уверенно сказал домовой и стиснул руку своей дорогой «половины». – Прощайте, друзья! – крикнул он, бросая полный светлой грусти взгляд на людей и сатиров.

– Прощайте! У-у-ух! – крикнула Стрикси.

– Прощайте… – эхом отозвались дорогие голоса друзей.

В следующее мгновение Афанасию почудилось, будто он летит сквозь страницы книги, держа за руку миссис Стрикс. Мелькают, словно столбы за окном поезда, буквы, слова, целые предложения… У домового закружилась голова, и он закрыл глаза. Кажется, прошли какие-то секунды, а он обнаружил себя уже в знакомом дворе. Рядом фонтанчик, на скамейке – книга… Афанасий посмотрел на бывшую птицу. Стрикси нежно улыбнулась ему в ответ.

– Вернулись, неужели они вернулись… – услышал домовой голос хозяина, и всё сжалось у него внутри. Как он объяснит несчастному Андрею Андреевичу, что остаток жизни ему придётся прожить уже без единственной дочери?

Хозяин меж тем, не зная ещё своей участи, шёл навстречу и улыбался счастливой, безмятежной улыбкой ребёнка. Впереди же, радостно виляя хвостом, бежал большой пёс.