Текст книги "Домовой"

Глава десятая

Толпа, собравшаяся на площади возле пещеры Повелителя Иса-ана, шумела так, что, казалось, даже небо содрогается от этих полных ярости и нетерпения воплей. Небо было восхитительное, будто фосфоресцирующее. Оно понемногу, по капле, пропитывалось красками грядущей ночи.

Сатирик и Зин-ун уже минут пятнадцать тщетно пытались протолкнуться поближе к центру площади. Кисарю-ин привёл их сюда и тут же исчез, как только неподалеку от них, раздвигая толпу, словно ледокол, важно прошествовал могучий Шок-ан. Громила даже не посмотрел в их сторону, но Сатирик мог дать ухо на отсечение, что угодливый папаша юной ритаски кинулся именно догонять Шок-ана.

Наконец молодому сатиру и его спутнице удалось продвинуться достаточно, чтобы видеть центр площади и одновременно вход в пещеру Иса-ана, охраняемый двумя ритасами, габаритами не уступающими самому Шок-ану. В центре площади располагалось некое подобие арены: окружность, метров десять в диаметре, выложенная из больших камней. Справа от арены высилось сухое дерево. Ветви его были обломаны, а кора ободрана. К дереву были накрепко привязаны две лошади, ещё живые, но смертельно напуганные. Животные фыркали, тоненько ржали. Иногда, словно собравшись с силами, они начинали биться и пытаться освободиться. Их не убили заранее неслучайно: ритасы предпочитали самое свежее мясо, ещё тёплое, с кровью.

Рядом с лошадьми, словно тоже приготовленные на заклание (правда, не привязанные), томились, ожидая счастья, невесты. Молодые ритаски выглядели весьма скромными и благочестивыми, но на лицах, при желании, можно было прочесть хорошо скрываемое нетерпение. Видимо, лишь одна непутёвая Зин-ун не испытывала восторга от мысли, что она предназначена в жены славному воину-ритасу. Не испытывала настолько сильно, что не находилась, как велел отец, вместе с прочими ждущими счастья, а пребывала в толпе, рука об руку с чужаком.

Слева от арены помещалось массивное каменное сооружение, отдалённо напоминающее трон. Грубоватое подобие спинки трона венчала небольшая сферическая корзина, наполненная светящимися червями, которых женщины-ритаски наловили специально для церемонии. Четыре такие же корзины стояли вокруг арены, а одна висела на сухом дереве. Церемония могла затянуться и за полночь, а народ, естественно, желал видеть в подробностях все, что происходит на арене. И уж тем более народу было необходимо видеть своего любимого Повелителя, Великого Иса-ана, видеть малейшие изменения в выражении его лица. Народ хотел делить все, даже эмоции, со своим господином.

Рядом с троном находилась крошечная площадка, на которой, расположившись прямо на земле, трое худосочных ритасов посредством весьма странных приспособлений издавали целую какофонию звуков. Какофония эта весьма органично дополняла дикий ор толпы.

– Ты ведь говорила, что у вас нет музыки, – прокричал Сатирик на ухо своей спутнице.

– А разве это называется музыка? Это ведь муш, всего лишь муш! – прокричала Зин-ун в ответ. – И занимаются мушем всегда самые негодные ритасы, не способные не только быть воинами, но даже просто создать семью. Неужели где-то не так?

Сатирик меж тем, чтобы не смотреть на несчастных лошадей, приговоренных к страшной смерти, начал разглядывать ритасских музыкантов и их музыкальные инструменты.

Один ритас натужно дул в некое подобие короткой и толстой дудки, извлекая из неё при этом пронзительный писк. Другой бренчал, словно на гитаре, дёргая пальцами за туго натянутый кожаный ремень, один конец которого был привязан к его ноге, а другой – к рогам третьего музыканта. Третий же громко завывал, иногда переходя на причитания, и колотил длинной палкой то по большому плоскому камню, лежащему тут же, на земле, то по заду первого музыканта, деревянная дудка которого издавала после каждого удара особенно жалобный писк.

Сатирик смотрел на этих несчастных «менестрелей», и сердце его медленно заполняла жалость к ним и отчего-то ещё – нарастающая тоска по дому. Ему вдруг вспомнилось: Андрей Андреевич ставит пластинку, и их дом заполняют прекрасные звуки симфонической музыки… Сатирик крепко зажмурил глаза и попытался мысленно отсечь шум чужого мира, чтобы хоть на миг услышать ту далёкую музыку…

Ему это не удалось: толпа взревела вдруг с утроенной силой. Сатирик раскрыл глаза и от того, что он увидел, ему стало жарко и холодно одновременно, а дыхание перехватило так, будто чья-то безжалостная, костлявая рука ухватила за горло. Через толпу, расшвыривая зазевавшихся пинками и ударами дубинки, быстро шёл невысокий, коренастый ритас. За ним несколько воинов волокли связанных пленников: двух незнакомых Сатирику молодых в мужчин в странной одежде, юную девушку и бородатого старика. Сатира будто обожгло изнутри.

– Сестрёнка… Анаси… – прошептал он, невольно делая шаг вперёд.

В конце процессии шествовал Шок-ан. Перехватив в толпе полный гнева и тревоги взгляд чужака, величественный верзила на секунду остановился, широко оскалился в самой довольной улыбке и пошагал дальше.

Пленников швырнули на землю рядом с каменной ареной, затем Шок-ан высоко поднял правую руку. Толпа и музыканты тут же смолкли.

– Тот, кто решает, кому жить, а кому умереть. Тот, кому принадлежат эти скалы и все, кто в них живут. Верховный и единственный Повелитель ритасов Иса-ан!!! Великий Правитель страны Красных Скал!!! – громко прорычал могучий великан.

Из «президентской пещеры» вальяжной походкой вышел Верховный Правитель страны.

Подбородок его был чуть задран, плечи несколько отведены назад, а по лицу гуляла тень ленивой, снисходительной улыбки. С его длинной жилистой шеи свисало громоздкое, аляповатое ожерелье из раковин моллюсков, сушёных плодов и камней, напоминающих кварц. Ожерелье покачивалось в такт шагам Иса-ана, постукивая по его мощным, и меж тем сухим, грудным мышцам. В одной руке он держал дубинку с набалдашником, более длинную, чем у рядовых воинов, разрисованную в том же стиле, что и стены в царской пещере. В другой же – некий небольшой свёрток.

За Правителем, чуть сгорбившись и имея вид самый что ни на есть угодливый, семенил Кисарю-ин: тот, кто готов был подарить своему Повелителю и своему народу нового воина, был достоин особой милости.

Зин-ун до боли сжала руками запястье Сатирика и изумлённо прошептала:

– Отец!

Сатирик не ответил. Он, стиснув зубы, будто от жуткой боли, во все глаза смотрел на своих связанных друзей.

– Приветствую вас, славные ритасы, принадлежащие лишь моей воле и воле Высшего Мира, что несёт на своих крыльях Непостижимая Итал, Летающая В Небе! – прогремели над толпой слова Повелителя.

Толпа в ответ восторженно взвыла на столь невероятной ноте, что, казалось, лёгкие ритасов должны не выдержать и разорваться либо все они должны непременно оглохнуть.

Меж тем Правитель, сопровождаемый верным рабом, последовал прямиком к арене.

Ритасы расступались перед ним двумя волнами, истово кланяясь и быстро постукивая себя пальцами то по рогам, то по животу, что в Улуч-ахане было знаком высочайшего почтения. Проходя мимо лежащих на земле пленников, Иса-ан остановился. Будто бы даже не глядя на связанных врагов, главный ритас медленно развернул свёрток и высыпал половину его содержимого, оказавшегося остатками царственной трапезы, прямиком на голову Олегу. Затем, всё с тем же флегматичным, скучающим выражением, он посмотрел на лежащего на земле Любомира и, помедлив секунду, высыпал на его голову вторую половину. Решив, видимо, что он достаточно ясно выразил своё отношение к безволосым уродцам, Иса-ан продолжил свой путь.

Дойдя до каменного трона и осмотрев это сооружение несколько критически, предводитель ритасов уместил наконец на нем своё мускулистое тело. Копыта главный ритас Красных Скал с комфортом устроил на мягкой, жирноватой спине Кисарю-ина: отец Зин-ун предупредительно плюхнулся у подножия трона, готовый исполнить роль удобной подставки для ног, не дожидаясь даже высочайшего приказа. Меж тем пленников щедро осыпал ливень объедков и прочей дряни, что старательные ритасы заранее захватили с собой, идя на столь важное «мероприятие».

– Достаточно, – с улыбкой произнёс Повелитель, и ливень объедков тут же иссяк.

– Мы, ритасы, храбрый и страшный в бою, но благородный и великодушный народ. Безволосые должны видеть это, – обратился он со своего трона к толпе. – Но! Главное, о чем они должны знать: пришедший с оружием, или просто с непонятными, а значит, плохими, мыслями сюда, в страну Красных Скал, будет вскоре кормить червей, дабы сделать нашу землю ещё плодородней! Жалкие безволосые думают сейчас, наверное, о казни? Ничего подобного! Мы – не жестокие дикари, мы – древнее и справедливое племя. Сегодня чужаки узнают, что такое церемония Зар-анзар. А если им уж совсем повезёт, – продолжал упражняться в красноречии козлоногий оратор, – будут свидетелями ещё одной, не менее древней и славной церемонии: Анежан-жун. Церемонии, без которой не рождались бы на свет новые славные воины. Быть может, они даже увидят пиршество. Ведь благодаря их четвероногим, у нас сегодня будет очень много мяса!

При слове «мясо» из толпы раздались ясно различимые чмокающие и даже глотательные звуки.

– Да, ещё: сегодня наш славный Кисарю-ин, – вожак ритасов слегка постучал концом царственной дубинки по рогам своей живой подставки для ног, – представит народу своего приёмного сына, молодого воина. А вы ведь знаете, ритасы, как нам нужны воины!

Толпа загудела утвердительно.

– А пока – развяжите этого. Со светлой шерстью на голове, – скомандовал Иса-ан.

Сбивая друг друга с ног, сразу четверо ритасов бросились исполнять приказание.

Любомира развязали и поставили на ноги. Вытирая следы объедков с лица и сплёвывая собственную кровь, он попытался, превозмогая боль в разбитом теле, выпрямиться во весь рост. У него это не получилось, и он замер, расставив ноги пошире, чтобы не упасть, и чуть согнувшись. Из-под спутанной светло-русой чёлки рыцарь бросал на толпу и их вожака взгляды, полные гнева и презрения.

– Ух, ты… Какой непреклонный, храбрый воин… – произнёс Иса-ан и сделал паузу для смеха: он изгалялся и кривлялся, король и шут в одном лице.

Толпа отреагировала правильно: услышав шутку Повелителя, ритасы оглушительно заржали.

– Дорогой Кисарю-ин, объясните-ка нашим безволосым гостям некоторые важные правила, – и Повелитель тут же убрал свои копыта со спины верного слуги, ибо говорящая подставка для ног – это уже слишком, даже для этого странного, умирающего мира.

– Правила церемонии Зар-анзар такие, – затараторил Кисарю-ин, явно волнуясь, – любой воин может вызвать того, кого считает равным себе, на бой Зар-анзар. Вызываемый не имеет права уклониться, а если всё же уклонится, будет бит жестоко и изгнан за трусость. К враждебным чужакам правила Зар-анзар применимы иначе: воин, что пожелает биться с чужаком, не может получить отказа. Если чужак откажется, он будет немедленно казнён. Воин, получивший ранее увечье, но считающий необходимым, чтобы бой состоялся, может выставить вместо себя другого бойца. Это право есть и у чужака. Если верх одержит воин – да прибудет ещё слава к его славе. Победит чужак – значит, не будет убит, а получит право на помилование для себя, своей семьи и близких друзей. Воин, пытающийся оспорить это право чужака, считается вне закона.

Тучный папаша закончил наконец свою речь и глубоко вздохнул, будто всё сказанное он протараторил на одном дыхании.

Затем он вернулся к подножию трона, и копыта Иса-ана заняли прежнее место.

– То есть я попал в плен не к козлоногим чудовищам, как думал, а к справедливому народу, живущему по правилам… Так? – Пепельный рыцарь размашистым движением руки закинул назад светлую чёлку, придал лицу высокомерно-саркастическое выражение, столь обычное для людей его касты, и пристально посмотрел в глаза Иса-ану.

Посмотрел так, будто пытался разгадать, какие на самом деле бродят мысли и желания в этом рогатом черепе. Но уже через мгновение Любомир, поморщившись, опустил глаза. Сосредоточиться рыцарю мешала не только боль от многочисленных ушибов и порезов, но и нестерпимая вонь, преследовавшая его с тех пор, как они попали в плен. Ритасы пахли просто ужасно. Рыцарь чувствовал этот «дивный аромат», несмотря даже на то, что его расквашенный нос был плотно забит кровью и слизью.

– Именно так, мой юный безволосый друг, именно так… – широко улыбнулся Иса-ан, обнажив два ряда крупных желтоватых зубов. – А если ты ещё раз посмеешь назвать нас чудовищами, а тем более – козлоногими, никакого боя не состоится. Тебя просто свяжут обратно, а наш замечательный силач Шок-ан попросту переломает твои косточки, все до одной, вот так: хрум-хрум… – и вожак ритасов проделал движение, будто бы пальцами ломает спички, – хрум-хрум…

И повелитель снова широко улыбнулся, а толпа оглушительно загоготала. Коллективная вонь «славного племени» усилилась. Она словно клубилась над толпой, производимая подобно удушливому газу. Видимо, сильные эмоции, переживаемые ритасами, заставляли их железы работать сильнее.

– Итак, – нараспев произнёс глава ритасов, и ржание тут же стихло, – ты готов к честному бою? Тебе дадут настоящую боевую дубинку ритасов, гордись! В драке с деревянным оружием от самого бойца зависит куда больше. Боевая дубинка – это не то, что тот гнусный кусок металла, которым ты подло убивал наших воинов! Будет названо имя твоего противника, и состоится бой… Дайте же рыцарю оружие! Любой желающий! У нас – справедливое общество!

Хмурый облезлый ритас с обломанным рогом, протолкавшись откуда-то из самых недр толпы, вышел на «лобное место» и сунул человеку в руки свою дубинку. Затем, не удостоив рыцаря более ни взглядом, он снова уковылял в толпу.

Любомир слегка поклонился вслед удаляющейся косматой спине и оценивающе взвесил в руках непривычное оружие.

– Да помогут мне духи моих предков… – прошептал Пепельный рыцарь и громко добавил: – Я готов!

В эту секунду он ощутил, что земля уходит из-под ног. Рыцарь упал на одно колено, опёршись на дубинку, словно это костыль. Страшно болела голова, перед глазами всё плавало. Несчастный почувствовал, что ещё секунда, и его вывернет прямо на глазах у толпы чудовищ. Сделав отчаянное усилие, Любомир подавил рвотный позыв. Рыцарю вдруг с необыкновенной ясностью вспомнился сильный удар, что нанёс ему, уже связанному, по голове тот ретивый сопляк, юный ритас. Видимо, это была его первая битва, отличиться в бою не вышло, так он решил после…

– Ну, вижу, что нашему храброму рыцарю внезапно стало нехорошо… – как бы задумчиво проговорил Иса-ан, теребя свою куцую рыжую бородку. А ведь он ещё даже не слышал имени своего противника. Видимо, нашему рыцарю взамен смелости дан дар предсказания. Итак, противником безволосого будет наш могучий… – разговорчивый правитель сделал театральную паузу. (Тут могла бы быть барабанная дробь, но царственный сатир лишь ритмично постукивал концом дубинки по рогам услужливого Кисарю-ина). – Им будет наш могучий Шок-ан!!!

Толпа взревела в экстазе, предвкушая кровавую бойню, переломанные кости, оторванные головы и прочие удовольствия.

– Но! Как я уже говорил моему юному другу, мы – справедливый народ, – продолжал Иса-ан.

Он вскочил со своего каменного трона и прохаживался по площадке, словно киношный американский адвокат по залу суда, то поглядывая на сумевшего наконец снова встать прямо Пепельного рыцаря, то на прочих пленников, то оборачиваясь к толпе.

– У него есть право выставить на церемонию Зар-анзар вместо себя бойца. Скажем, своего рыжего друга…

И, подойдя к лежащему на земле, словно мешок муки, и не подающему решительно никаких признаков жизни, Олегу Правдивому, «американский адвокат» несколько раз ткнул в него концом дубинки.

– Ну или, скажем, обратиться к великодушному народу ритасов, не найдётся ли среди них того, кто встанет на бой вместо чужака? Чужака, который десятками убивал наших братьев…

Толпа возмущённо загудела.

– Что делать, он должен что-то придумать, ведь иначе смерть неминуема… И для него, и для трёх других тоже…

Толпа возопила:

– Смерть врагам!

Иса-ан же подошёл вплотную к бледному, как смерть, и уже готовому к смерти рыцарю и шепнул ему на ухо:

– Люблю растянуть удовольствие. Поживи ещё несколько минут, безволосая тварь.

Вернувшись на свой каменный трон, Правитель громко приказал:

– Свяжите его пока и киньте к остальным. Пусть подумает!

Двое самых услужливых тут же кинулись исполнять приказание, а Иса-ан, более не глядя в сторону пленников, наклонился вперёд и шепнул несколько слов на ухо своей живой подставке для ног. Кисарю-ин, кряхтя, поднялся и обратился к толпе:

– Славные ритасы! Сегодня особенный вечер. Прежде всего, потому, конечно, что мы можем столь долго видеть рядом с собой того, кому принадлежат наши жизни, Великого Повелителя Иса-ана!

Толпа взвыла радостно. Ритасы топали копытами, улюлюкали. Кто-то, кажется, даже забился в экстазе.

– Но для меня он особенный ещё по одной причине, – продолжал верный слуга, – сегодня я дарю своему народу нового воина. Вы все знаете, что могучий Шок-ан доверил мне приглядывать за молодым чужаком, который вёл себя странно, говорил странно, словно под шкурой он и не ритас вовсе! Чужак жил в моей пещере, в моей семье. Жил, конечно, совсем недолго… Но я решил, что смогу, в конце концов, сделать из него настоящего ритаса! Выйди же к нам, названный сын мой! Пусть увидит тебя тот, кому принадлежит теперь и твоя жизнь, Великий Иса-ан! Пусть увидит тебя народ наш!

Глава одиннадцатая

Сатирик стоял перед толпой, словно начинающий актёр на сцене перед шумной и не самой культурной публикой. На своём правом плече он чувствовал дряблую, тёплую ладонь того, кто совершенно серьёзно минуту назад назвал его своим приёмным сыном. Левое прожигал свои жёстким, недобрым взглядом тот, кому принадлежали жизни всех, кто обитал в этих скалах, а теперь – и его, Сатирика, жизнь тоже. А чуткие уши молодого сатира сквозь рёв и визг толпы слышали голос… Голос, знакомый до слез, голос его названной сестры:

– Сатирик, спаси его… Сатирик, не дай им убить его…

Сатирик стоял и боялся даже покоситься в ту сторону, где, избитые и униженные, лежали на земле те, кого он так любил: белокурая Ксюха, столь непохожая на своего косматого названного брата, мудрый Анаси Миходич. Именно он, Анаси, был его отцом! Он, а не полузабытый папаша-сатир и уж точно не этот, напоминающий своей тучностью и маленькими глазками свинью, ритас. Настоящим отцом… Сатирик боялся посмотреть на Афанасия и Ксюшу, потому как опасался, что не сможет сдержаться, что кинется тут же срывать путы с их рук и ног. А потом прыгнет и вцепиться в высокомерную рожу этого…

Вдруг обладатель этой самой высокомерной рожи, Повелитель Иса-ан, пружинисто, рывком, поднялся со своего каменного трона, встал справа от Сатирика и громко произнёс:

– Я скажу свою волю, но прежде хочу услышать волю моего славного народа. Ритасы, рады ли вы новому воину, что станет с вами плечо к плечу в бою и на охоте?

– Да!!! – взревел в ответ «зрительный зал».

– Рады ли вы тому, кто, выбрав себе девчонку под стать, вселится в отдельную пещеру и народит целую кучу визгливых и кусачих ритасиков?

– Да!!! – отозвался «зрительный зал» ещё громче, но тоном повыше. В игру явно вступил «слабый» пол.

– Ты можешь идти пока, мой мальчик, – почти с нежностью произнёс Иса-ан, обращаясь к Сатирику. – Ты стал частью народа ритасов.

Сатирик уже было собрался уходить, когда Иса-ан остановил его, будто внезапно вспомнив что-то:

– Ах да! Теперь народу и мне, скромному Правителю Иса-ану, понадобится от тебя небольшая услуга. Когда наш могучий Шок-ан расправится с этим жалким подранком, тебе предстоит убить остальных. Ты никогда не убивал до сих пор? Не беда, это будет совсем несложно. Мы не будем их развязывать. Разобьёшь им головы дубинкой. Вот теперь – все. Иди.

Кисарю-ин крепко взял приёмыша за руку и, учтиво поклонившись Повелителю, повлёк Сатирика за собой, в толпу.

– Подождите! – громко выкрикнул молодой сатир и резко выдернул свою руку из цепких лап новоявленного папаши.

Немая сцена. Все уставились на Сатирика: ритасы в толпе – удивлённо, Кисарю-ин – испуганно, Иса-ан – с явным интересом и чуть насмешливо.

– Я буду биться вместо него… – пробормотал Сатирик, сам не до конца веря тому, что говорит это.

– Что-что-что, повтори, пожалуйста, чтобы все тебя слышали… – в голосе Иса-ана зазвучали торжествующие нотки.

– Я буду биться, – повторил молодой сатир твёрдо и громко. – Вы сами говорили, что может выйти другой боец. Он ведь ранен, драться не может… Я буду биться!

В толпе загалдели. Откуда-то, из самой её глубины, знакомый звонкий голос крикнул:

– Что ты делаешь? Не надо!

Сатирик чуть улыбнулся уголками рта: Зин-ун, ей не всё равно…

– Ха-ха-ха, – громко засмеялся Иса-ан.

Он плюхнулся на свой трон, по-девичьи хлопая в ладоши и вытирая набежавшие от смеха слезы. Немного успокоившись, Правитель страны Красных скал тихо произнёс, глядя прямо в глаза Сатирику:

– Знаешь, малыш, а я ведь по праву занимаю этот трон. Действительно, по праву… Ты их знал и раньше, этих безволосых? Это твои друзья, да? Ну, скажи… Ну что ты молчишь, малыш? Как-то даже немного скучно, всё слишком предсказуемо… – Правитель состроил обиженную мину. – Ну что же… Теперь ты, сопляк, выйдешь драться с Шок-аном, который больше тебя в два раза и раз в пять сильнее. Шок-ан тебя, разумеется, убьёт… Скукотища!

К арене меж тем вышел Шок-ан и встал, расправив плечи, глядя сквозь неинтересного ему противника. Он и правда казался вдвое больше дерзкого мальчишки.

– Нет! – крикнул вдруг глава ритасов. – Шок-ан не будет с тобой драться. У него тоже в последнее время слишком уж слабое здоровье.

Огромный ритас, бугрящийся стальной мускулатурой, вздрогнул от неожиданности и с изумлением посмотрел на вожака своего племени.

– Я тут подумал, что сам давно не брал в руки боевой дубинки, – произнёс Иса-ан, сидя на троне с самым легкомысленным видом и болтая ногами. – А я, между прочим, не только ваш Верховный Повелитель, дорогие мои ритасы. Я ведь ещё и воин!

Шок-ан быстрым шагом подошёл к трону, на котором восседал, болтая ногами, Верховный Повелитель, и, согнувшись в три погибели, опёршись костяшками пальцев левой руки о землю, будто горилла, хриплым басом зашептал ему на ухо:

– Послушай, Иса-ан, мы давно знаем друг друга. Ты даже называл меня своим личным другом. Зачем тебе это нужно?

– Давно, давно… И уже тогда, в детстве, ты не отличался большой сообразительностью… – понизив голос, ответил Предводитель. – Мой народ всё ещё верит мне, знаю. Но они уже не верят мне с такой страстью, как тогда, когда я был моложе, руки сильнее, ноги быстрее… Я старею, милый мой Шок-ан, а значит, мне надо хоть иногда показывать, что я всё ещё настоящий ритас, настоящий воин… Убив сопляка, я покажу им это.

– Так ведь сопляка, а не настоящего воина!

– Кто обратит внимание на эту мелочь? Все. Ты пока можешь быть свободен.

Иса-ан встал с трона и начал разминаться с самым непосредственным видом. Будто следящий за здоровьем пенсионер, что по утрам выполняет в парке комплекс специальных упражнений. Сделав в завершение пару дыхательных движений, он, сунув под мышку боевую дубинку, словно свёрнутую в трубку утреннюю газету, что собирался прочесть до завтрака, подошёл к Сатирику. Мило улыбнувшись мальчишке, которого планировал убить через несколько минут, Повелитель произнёс:

– Ну а ты возьми дубинку того, кого решился защищать. Я жду тебя на площадке для церемонии Зар-анзар.

Сатирик подошёл к пленникам. У них было лишь мгновение. Молодой сатир поднял с земли валявшуюся дубинку, хлопнул по плечу связанного Любомира, подмигнул Ксении и Афанасию и поспешил к арене.

Арена не имела ни входа, ни выхода. Камни, высотой более полуметра, окружали достаточно ровную, круглую площадку, утоптанную столь сильно, будто не менее пятидесяти ритасов неистово отплясывали на ней весь день, готовя для любимой народом церемонии Зар-анзар. Сатирик легко, словно боксёр через канаты, перемахнул через каменную преграду и оказался внутри смертоносного ринга. Он остановился, переминаясь с ноги на ногу и энергично помахивая дубинкой. Молодой сатир пытался наскоро если не освоить непривычное оружие, то хоть немного привыкнуть к нему. Одновременно Сатирик силился вспомнить все, что успел узнать за свою недолгую жизнь о боевых искусствах. В последний год своего пребывания в том, прежнем, и, как он теперь остро понимал, невероятно счастливом мире, сатир частенько коротал вечера в мужской компании. Они с Анаси Миходичем и его хозяином, Андреем Андреевичем, играли в домино, карты, просто подолгу болтали на самые разные темы. А ещё – смотрели фильмы. У Андрея Андреевича была целая коробка кассет с фильмами 80-х и 90-х годов двадцатого века и старенький видеомагнитофон. (Новосёлов придерживался стиля ретро, в том числе и в технике). И сейчас из пяти десятков просмотренных фильмов Сатирику вспомнились два. Названий он не помнил, помнил лишь сюжет и несколько ярких моментов. В первом фильме люди с мускулатурой не менее развитой, чем у Шок-ана, жестоко убивали друг друга на арене, чем-то напоминающей ту, на которой ему скоро предстояло сразиться. Из двоих всякий раз выживал лишь один… Один! Сатирик мощным волевым усилием отогнал это совсем уж некстати всплывшее воспоминание…

– Думай, думай… – бормотал он, будто помешанный.

Меж тем Иса-ан, поигрывая мышцами, медленно пошёл к центру арены. Ещё минута, и нагнётся бой. Или просто случится убийство, если он не сумеет, если он не сможет…

«Думай, думай… Так, второй фильм: там маленький, сухопарый человечек со смешной фамилией «Ли» делал просто потрясающие вещи. Молниеносными ударами он отправлял в глубокий нокаут противников, внешне гораздо мощнее себя».

Сатирику очень понравилось тогда, как легко, будто танцуя, передвигался тот человек, какими осмысленными и точными были его движения. Как он тонко играл на движениях своего противника, вытягивая его на себя, заставляя совершить ошибку… А потом – смертоносный, как у змеи, удар ногой или кулаком…

– Ты готов, мой юный друг? – громко произнёс Иса-ан.

Он улыбался столь широко и имел вид столь безмятежный, будто уже победил нахального сопляка, сплясал на его могиле и теперь собирался отдохнуть на троне в прохладной глубине своей пещеры.

– Готов, – спокойно, твёрдо и безо всякого вызова ответил ему Сатирик, тоже начав медленное движение к центру арены.

Он старался ступать уверенно. Он – боец, в распоряжении которого были лишь природная смекалка, врождённая ловкость сатира, нечаянной волей бородатого домового выдернутого из мира античных мифов, пара киношных трюков да любовь к близким.

– Ты уж прости, мальчик… – лучезарно улыбался Иса-ан. – Разумеется, переступив барьер Зар-анзар, я стал обычным воином-ритасом. Таким же, как те замечательные воины, что собрались сегодня тут…

Говоря последние слова, Повелитель ритасов несколько повысил голос, дабы его было лучше слышно в толпе. Верные подданные отреагировали одобрительным гулом.

– Но я ведь ещё и тот, кому принадлежат жизни. Я тот, кто отдаёт приказы, в том числе и приказ к началу битвы… – продолжал свой монолог Иса-ан, медленно надвигаясь на Сатирика. – Повелеваю: битву начать. Смерть тебе!!! – яростно завопил предводитель ритасов и ринулся на врага, за долю секунды обратившись из вальяжного царственного шута в свирепого убийцу.

Странно, но за то время, пока вожак ритасов мчался на него, за эти крошечные мгновения, в подсознании Сатирика успели проплыть, словно кораблики по тихой воде, картины его прошлой жизни, лица Анаси, Ксюши и даже этой смешной маленькой ритаски…

Сатирик успел отскочить в сторону, и тяжёлая дубина Правителя страны Красных Скал просвистела мимо. Ещё удар – снова мимо. Гораздо более лёгкий, чем противник, молодой сатир кружился, пританцовывая, по арене, словно на конкурсе современного танца, всякий раз уходя с линии атаки. Глаза Иса-ана налились кровью, в углах большого рта появилась пена. Истерично взвизгнув, он ринулся на нахального мальчишку, молотя дубинкой направо и налево. Уход, ещё уход… Сатирик, казалось, совсем не устал, Иса-ан же, напротив, заметно выдохся и, буквально на мгновение, остановился.

Этого для Сатирика оказалось достаточно.

«Сейчас или никогда!» – пронеслось в его рогатой голове.

Сделав обманное движение левой ногой, показав, что он хочет ею ударить, сатир слегка подпрыгнул и изо всех сил нанёс правой ногой удар снаружи в бедро противнику.

Иса-ан сразу весь как-то обмяк, захромал, припадая на повреждённую ногу. Сатирик снова подпрыгнул, как бы метя в другое бедро. Защищаясь, инстинктивно Повелитель ритасов на секунду опустил своё оружие ниже уровня пояса. Воспользовавшись этим, сильно размахнувшись, Сатирик опустил свою дубинку прямиком между рогами противника. Не издав ни единого звука, Иса-ан закатил глаза, выронил из ослабевших рук свою царственную дубину и рухнул замертво.

Над площадью повисла мёртвая тишина…