Текст книги "Домовой"

– Тихо! – рявкнул Шак-ан, и грозное эхо прокатилось среди красных скал. – Что делать с чужаком, а также с его ручной тварью может решать только наш Повелитель, Великий Иса-ан. Весть о его решении принесёт сегодня же в каждую пещеру Зук-ан, – и личный друг Повелителя ткнул пальцем в одного из своих помощников, – А сейчас все расходитесь. Быстро!

Толпа растаяла так же скоро, как и возникла. Крутой нрав Шак-ана был в городе хорошо известен.

– Эй, чужак, о чем ты так задумался? – раздался совсем рядом незнакомый, дребезжащий голос.

Сатирик стряхнул с себя остатки недавних воспоминаний, резко остановился (оказывается, он добрел уже почти до выхода из города) и поднял глаза.

Перед ним стоял невысокий, мешковатый ритас, с плешивой головой и маленькими глазами-буравчиками.

– Моё имя – Кисарю-ин. Шак-ан приказал мне разыскать тебя. Некоторое время ты будешь моим гостем. Твоя ручная тварь уже у меня в пещере, я поручил её заботам дочери. Иди за мной.

И лысеющий ритас, не оборачиваясь, пошёл по тропе обратно в город.

Глава шестая

– И-хо, вот они, Красные Скалы! Вот они, мой господин! – радостно закричал Олег Правдивый и пустил коня в галоп.

Вдалеке, словно придавив собой горизонт, прогнувшийся от непосильной ноши, поднималась высокая, мощная каменная гряда. Она переливалась в ярких лучах восходящего солнца всеми оттенками тревожного алого цвета, чем-то напоминая груду окровавленного мяса. За этой, казалось, непреодолимой стеной и располагался мир, который Пепельный рыцарь и Олег Правдивый хотели подарить людям.

– Скачи, скачи, милок! Разведаешь, что там да как, нам всё расскажешь… А меня уже ноги не держат, – сказал Афанасий Олегу, приземляясь на пыльный пригорок с блаженным выражением на усталом лице. Последние несколько километров домовой прошагал пешком, будучи уже не в состоянии болтаться на спине лошади позади Правдивого. И теперь у него болели не только измученная долгой тряской поясница, но и натруженные ноги.

– Любомир, ты тоже езжай, помоги своему другу. Мы подождём вас здесь, – тоном, не терпящим возражений, заявила Ксения. Манера командовать молодым рыцарем взялась у неё, словно ниоткуда, и проявлялась всё чаще и чаще.

– Хорошо, будь по-твоему, – чуть заметно улыбнулся Пепельный рыцарь. – Только никуда не уходите от этого пригорка. Кажется, тут безопасно. Мы вернёмся очень скоро.

Он помог девушке спуститься с коня, затем снова ловко запрыгнул в седло и поскакал догонять Олега Правдивого. Ксения долго смотрела Любомиру вслед, любуясь его серебрящимся в лучах солнца, развевающимся плащом, а затем осторожно присела на пригорок, старясь не поднимать много пыли. Ей это не удалось, и она тоненько и очень комично чихнула.

– Будь здорова, принцесса! – насмешливо прокомментировал домовой.

– Спасибо, наставник Анаси!

Девушка облокотилась спиной о спину домового и зажмурилась. Солнце щекотало лучами её щеки, а ветер нахально теребил чёлку.

– Ох, и странные сны мне снились всю ночь… – задумчиво проговорил домовой, пытаясь пятернёй расчесать бороду и придать ей мало-мальски приличный вид. – Странные сны, тревожные какие-то, непонятные… Страшненькие сны. Но вот беда, проснулся и забыл, о чем же они были! – домовой, раздражённо сопя, выдрал из бороды длинную, острую колючку и отшвырнул её в сторону. – О чем, забыл, но то, что снилось что-то очень плохое, помню.

– Знаете, Афанасий Мефодьевич, – чуть помолчав, ответила девушка, – а ведь и мне снилось что-то плохое, просто кошмарное… И я тоже помню лишь ощущения. Словно страшный фильм, который смотрела сто лет назад: не помню, кто снял, кто играл. Но то, что это был «ужастик», помню, – Ксения резко повернулась к Афоне и заглянула ему в глаза: – Послушайте, но ведь с ними ничего не случилось, с нашими друзьями? И не может случиться? Я знаю, что так могут проявляться плохие предчувствия.

– Нет, с ними ничего не случилось, – уверенно сказал домовой, который на самом деле совсем не был в этом уверен.

Земля затряслась от топота копыт. Всадники возвращались.

– Не думай о плохом, Ксюша. Если они тоже оказались в этом мире, то не пропадут. И не в таких переделках бывали, тёща моя Баба-яга! В конце концов мы обязательно их отыщем. А ещё мы найдём способ, как всем нам вернуться назад, домой, к твоему отцу и моему хозяину! – решительно проговорил домовой, поднялся с казавшегося уже удобным и уютным пригорка и, протянув руку девушке, помог подняться ей.

Всадники подъехали, но покидать седла своих коней не стали.

– Анаси Мудрый, Ксения, мы нашли расселину, проход в скалах, – сообщил Любомир, – всего в полумиле от него – отличная поляна, вся усыпанная ягодами и цветами, из земли бьёт чистейший родник. Рядом мы обнаружили небольшую пещеру. Нигде никаких следов ритасов. Видимо, их главное логово далеко отсюда. В этом замечательном месте мы и разобьём наш временный лагерь. Поедемте же быстрее, в прохладной пещере вы замечательно отдохнёте. Я ведь понимаю, как вы устали, друзья мои…

– Устали? – проворчал домовой. – Я так просто помираю! Возраст учитывай, достойный рыцарь… Любушка!

И Афанасий с печальным вздохом полез на опостылевшую уже лошадь и устроился позади Олега. Любомир помог девушке забраться на своего коня, а сам сел на сей раз сзади, осторожно приобняв её за плечи. Ксения улыбнулась рыцарю и вздохнула. Вдохновенно…

Мир Красных Скал, что предстал перед глазами путешественников, оказался ещё прекраснее, чем описал его Пепельный рыцарь. Мир этот был непостижимо контрастен и меж тем удивительно гармоничен. Громады скал самого алого, самого кричащего цвета соседствовали с полянами, усыпанными цветами трогательных нежнейших оттенков. Деревья, казавшиеся какими-то ненастоящими из-за небольших размеров, странных, геометрических форм крон, от шара до конуса, и листвы весьма неожиданных цветов, росли на полянах поодиночке или небольшими группами. Словно упрямые путники, разноцветные деревья карабкались и выше, к вершинам скал, в отдельных местах образовывая густые рощи. Почти на каждой полянке, даже самой крошечной, журчал хрустальными переливами свой родничок. Измученные безжалостной пустыней путники остановились у первого же и пили, пили, пили, не останавливаясь, студёную и изумительно вкусную воду. Лошадей Правдивому пришлось оттаскивать от источника силой. Несчастные животные, столько времени не видевшие иной воды, кроме грязной жидкости, что в пути добывали из-под толстого слоя песка и камней их хозяева, могли просто погибнуть, пытаясь напиться впрок.

Скоро путники добрались наконец до места, выбранного разведчиками для лагеря.

Оно действительно было на редкость удачным. Все, как рассказывал Пепельный рыцарь: изобилие сладких, как мед, ягод на поляне, родник с чистейшей водой, пещера, показавшаяся путешественникам дворцом…

Любомир, с помощью Афанасия и Ксюши, занялся устройством лагеря. Олег меж тем, стреножив лошадей, отпустил их пастись. Спустя полчаса все четверо уже отдыхали в пещере, лакомились ягодами и вели неспешные разговоры. Костра было решено не разводить, дабы тем не обнаружить своего присутствия. Вход в пещеру располагался так, что со стороны источника был почти не виден. Можно было надеяться на спокойную ночь. Что, разумеется, не отменяло посменного дежурства. Первым вызвался охранять сон остальных Олег Правдивый. Он расположился у входа, положив рядом обнажённый меч.

Но никто всё равно не спал. Любомир и Ксения чуть слышно разговаривали в полутьме на явно романтические темы. Иногда бормотание прерывалось легкомысленным хихиканьем «принцессы».

– Молодые люди! – окликнул Ксюшу и Любомира безжалостный домовой. – А вам ничего не показалось странным в этом прекрасном месте?

– Что вы имеете в виду, наставник Анаси? – учтиво, без малейшей тени раздражения, ответил вежливый рыцарь.

– Вода, цветы, ягоды… Горы, лучше которых, как известно, могут быть только горы… Вы видели животных? Хоть каких-нибудь? Вернее, так: вы видели тут кого-нибудь, кто бы летал: птиц, пчёл, бабочек? А ведь крылатые всегда на виду, их замечаешь всегда первыми…

– Гнусные ритасы сожрали всех! – ответил за Любомира Олег Правдивый.

– Ну, предположим, сожрали всех… Птиц, мышей, сусликов… Бабочек и мух тоже сожрали? Я за всё время пути видел тут лишь пару улиток на склоне у родника.

– Любомир! – дёрнула рыцаря за рукав Ксения. – А ведь Афо… Анаси Мудрый прав: это странно и загадочно!

– Потом, – продолжал рассудительный домовой, – ваши жуткие ритасы. Если они такие хищные и безжалостные, почему они до сих пор не напали на нас? У хищников такой плохой нюх?

Даже в полумраке стало видно, как побагровел Олег Правдивый, готовый произнести очередную пылкую речь о полулюдях, но заговорил Любомир, и на сей раз слуга уже не осмелился перебить своего друга и господина.

– Господин Анаси, – Пепельный рыцарь был по-прежнему учтив, но в голосе почувствовался металл, – вы не так давно находитесь среди нас. Вы не понимаете нашей борьбы. Гнусные ритасы будут перебиты все до одного, и мы подарим этот мир людям. Так – будет. Я всё сказал.

Возникла пауза. Ксения растерянно смотрела то на своего рыцаря, то на домового.

– Простите, наставник Анаси, кажется, я был немного резок. Я пойду проверю, как там лошади.

Пепельный рыцарь поднялся со своего ложа, накинул плащ, взял меч, что лежал у него, как всегда, наготове, и, не глядя ни на кого, вышел из пещеры. Ксюша тоже встала, помедлила мгновение, словно выбирая, а затем подошла к Афанасию и присела рядом на корточки:

– Афанасий Мефодьевич, только вы не расстраивайтесь, пожалуйста. Он ведь не хотел вас обидеть. Завтра мы…

В этот момент снаружи раздался громкий шорох, грохот копыт по камням и жуткий, леденящий кровь вопль.

Глава седьмая

Пещера, куда Кисарю-ин привёл Сатирика, располагалась в южной части столицы ритасов. Это было достаточно просторное и по-своему уютное жилище, в котором, кроме главы семьи, проживала ещё его единственная супруга, Скар-ун, и четверо их совместных детей.

Хозяин дома жестом указал гостю на его «комнату»: нишу в стене, глубиной метра два, с ворохом сухих веток на полу в качестве подстилки, и тотчас удалился.

Глаза молодого сатира понемногу привыкли к полумраку пещеры, и он огляделся.

Каменные стены уходили вверх на десяток метров, с потолка местами свешивались ярко-красные, а от этого ещё более диковинные, сталактиты, похожие на большие, изогнутые морковки.

– Ты раньше никогда не жил в пещере, чужак? – раздался где-то совсем рядом тонкий мелодичный голосок.

Сатирик оглянулся: никого.

– Кто ты? Выходи, не бойся!

– Я? Боюсь? Мой папа говорит, что ты – жалкий отщепенец! А дочери честной семьи, принадлежащей к храброму племени ритасов, незачем бояться какого-то отщепенца!

Из-за небольшого выступа стены вышла девочка-ритас, долговязая и, как подростки всех стран и миров, несколько нескладная. Следом выкатились три пушистых рыжих шарика – её маленькие братья.

Дети обступили Сатирика. Малыши бесцеремонно обнюхивали его, а один, самый бойкий, даже попытался вскарабкаться на него, словно на дерево, пребольно хватаясь за шерсть на ногах. Сатирик поморщился и попытался аккуратно снять с себя маленького тирана, за что сразу получил «награду»: рыжий комок шерсти повис у него на руке, намертво вцепившись зубами в указательный палец, довольно урча и временами пожёвывая ухваченную часть неприятеля. Сатирик вскрикнул, выругался сквозь зубы по-эллински и нелепо запрыгал, пытаясь одновременно вызволить из зубов мелкого живодёра свой палец и стряхнуть двух других агрессоров, по-прежнему штурмующих его ляжки.

Старшая девочка стояла, сложив руки на груди, и смотрела на происходящее весело и с видимым удовольствием. Шустрые чертики скакали в её тёмных, чуть раскосых глазах. Наконец ритаске надоел затянувшийся спектакль, и она издала короткий, гортанный звук. Жуткие малыши тут же оставили Сатирика в покое и, словно три рыжих меховых мяча, укатились обратно, за выступ, откуда и появились. Видимо, за ним располагался вход в «детскую».

– А мама считает, что ты – избранный, – как ни в чем не бывало продолжила дочь честной семьи свою мысль, будто и не было кутерьмы с её братьями. – Ты тот, кого несла по небу Непостижимая Итал, а значит, ты – особенный ритас!

– А что считаешь ты? С кем согласна ты? – спросил молодой сатир, морщась и изо всех сил пытаясь зажать глубокую рану на пальце, из которой сочилась кровь.

– А я… Я уже взрослая и решу, кто ты, сама. Кстати, меня зовут Зин-ун. Тебя – Са-ти-ик. Я знаю, – девочка посмотрела в глаза Сатирику, и на ее лице мелькнула тень улыбки: – Весь Улуч-ахан, лучший из городов, знает… Иди за мной, буду лечить твой палец.

Ниша, которая служила комнатой Зин-ун, была примерно вдвое больше той, что выделили Сатирику. Повсюду были разложены и развешаны благоухающие травы. У стены – целый стог сухих цветов, служащий, очевидно, постелью. Справа от постели, в углу, – большая, до блеска отполированная плоская раковина, видимо, выполняющая роль зеркала, а слева – сплетённая из веток клетка. А в клетке…

– Миссис Стрикс! – забыв обо всем, Сатирик кинулся вперёд, оттолкнув несколько опешившую хозяйку комнаты, и распахнул дверцу. Сова вышла из клетки и ткнулась своей большой круглой головой в живот сатира:

– Рада, что ты жив… Очень рада, – проговорила птица.

Вид она имела несколько потрёпанный (видимо, ей тоже довелось пообщаться с маленькими разбойниками), зато на повреждённое крыло была аккуратно наложена шина из веток.

– Шину сделала эта девочка, – подняла больное крыло сова, демонстрируя повязку. – У неё золотые руки и доброе сердце.

– Просто мне нравится лечить, вот и все, – перебила благодарную больную Зин-ун, определённо смутившись. – Кстати, давай-ка займёмся твоим пальцем, отщепенец.

И рыжая девчонка достала из-за раковины-зеркала деревянную плошку с ядовито-зёленой, остро пахнущей массой и большой мясистый лист какого-то местного растения.

– А ты… – со вздохом добавила Зин-ун, взглянув на сову, – извини, но вернись в клетку. Скоро придёт мой отец.

И действительно, спустя буквально пару минут, тяжело, с присвистом дыша и вытирая пот с раскрасневшегося от жары круглого лица и круглой же лысины, в пещеру зашёл Кисарю-ин.

Когда почтенный ритас увидел свою старшую дочь рядом с чужаком, лик его побагровел ещё больше, а маленькие, обычно словно бы сонные глазки, недобро блеснули.

– Иди, помоги матери, – буркнул Кисарю-ин. – А ты, чужак, следуй за мной. Наступает время обеденной трапезы. За ней у нас, ритасов Красных Скал, всегда собирается вся семья. Надеюсь, это ещё не забыл? Ты – гость нашей семьи, а значит, на время, один из нас. Ты обязательно должен быть на обеденной трапезе.

Когда глава семейства и его гость вышли к столу, которым служил большой плоский камень, обед был уже готов, а жена и дети терпеливо дожидались мужчин, не притрагиваясь к еде. Даже малыши вели себя тихо, не пытались ничего стянуть со стола, а покорно ждали отца. Кисарю-ин уместил своё тучное тело за каменным столом, указал Сатирику на предназначенное для него место, куда изрядно проголодавшийся гость немедленно приземлился. Затем заняли привычные места все остальные.

Не знающий местных правил Сатирик поначалу сидел молча, не прикасаясь к еде, и лишь видя, что все, включая младших членов семьи, приступили к обеду, тоже потянулся к одной из тарелок, которыми ритасам служили большие кожистые листья синеватого оттенка с жёсткими, зазубренными, загнутыми вверх краями.

Надо заметить, что стол семейства Кисарю-ин вовсе не ломился от обильной снеди: большая тарелка-лист с синими и красными ягодами, какие-то белые корешки да с полдюжины крайне неприятного вида моллюсков, с которых предварительно содрали раковину. Сатирик зачерпнул с тарелки пригоршню ягод – сочных, сладких, оставляющих во рту замечательное послевкусие, а затем, видя, с каким удовольствием, жмурясь и чмокая, глава семейства пережёвывает моллюска, протянул руку, чтобы взять такого же.

Моллюск оказался на ощупь тёплым, покрытым липкой слизью. Сатирик попытался покрепче ухватить его скользкое тельце пальцами: «кушанье» затрепыхалось и запрыгало по тарелке. Молодой сатир в ужасе отдёрнул руку и, потеряв равновесие, шлёпнулся со щербатого и крайне неудобного камня, что служил ему стулом. Сконфуженный Сатирик попытался быстро встать на ноги, в результате ударился о край стола и чуть не опрокинул его. Зин-ун бросилась помогать гостю подняться. Её неугомонные братья ёрзали и повизгивали (им явно хотелось устроить кучу-малу), но под тяжёлым взглядом своего отца не осмеливались двинуться с места.

– Ужин закончен, – произнёс Кисарю-ин сухо, встал, засунул себе в рот всё ещё трепыхающегося злосчастного моллюска и удалился в свою часть пещеры.

– Какой ты всё-таки неуклюжий! И очень забавный… – сказала Зин-ун, небольно дёрнув Сатирика за ухо. – Пойдём, я покажу тебе место, где я люблю проводить время после ужина. Там красивый вид, никто не мешает. Расскажу тебе немного о ритасах. Ты многое позабыл, как я вижу. Это ужасно, наверное, чувствовать себя чужим среди своих… Да, и отца – не бойся. После еды он всегда дрыхнет, и от его храпа скалы трясутся.

В ту же секунду из глубины пещеры, будто в подтверждение её слов, раздался густой, чуть сипловатый храп.

– Вот, слышишь? Не вру, – и она подтолкнула Сатирика к выходу. – Мам, мы пойдём. До темноты вернёмся.

Мать Зин-ун, высокая и худая женщина-ритас, по имени Скар-ун, с добрым и каким-то очень несчастным лицом, подошла к дочери и сунула ей с собой конверт, свёрнутый из листа-тарелки. Затем, с тяжёлым вздохом пожизненно приговоренного, Скар-ун отправилась туда, где находился эпицентр храпа.

– Ягоды? Спасибо, мам! Са-ти-ик, за мной, – скомандовала Зин-ун и птичкой выпорхнула из пещеры.

Сатирик выбежал вслед за ней. Юной ритаски уже нигде не было видно.

– Са-ти-ик… – раздалось откуда-то сверху.

Сатирик поднял голову. Зин-ун сидела, болтая ногами, на выступе скалы, метрах в пяти над входом в пещеру.

– Иди сюда…

Сатирик быстро огляделся, ища, с какой стороны будет удобно штурмовать скалу. На высоте двух – двух с половиной метров имелся крошечный выступ, поросший мхом. Если запрыгнуть на него да оттолкнуться хорошенько…

Первая часть плана удалась Сатирику сравнительно легко. Запрыгнув на выступ, он хорошенько прицелился, напряг свои мощные ноги и… почувствовал, что нашлёпка мха начала сползать с выступа, словно берет с лысины. Ещё секунда, и опора совсем уйдёт из-под его копыт. Отчаянный прыжок… И вот он уже висит, вцепившись пальцами в самый край карниза.

– Всё же тебя воспитали безволосые, только они так ужасно лазают по скалам. Ты ужасно неуклюжий! – узкая ладонь Зин-ун оказалась горячей, словно уголёк.

Худая и нескладная с виду девчонка одним рывком втащила большого и тяжёлого сатира на свой выступ.

– Спасибо. Спасибо тебе… – переведя немного дух, Сатирик устроился на каменном козырьке рядом с Зин-ун и тоже начал болтать ногами. – Но ты не права. В том мире… В общем, там, где я жил раньше, мне не было равных в прыжках. Да и вообще, я много дрался, всегда побеждал, спасал друзей… – начав хвастаться, молодой сатир уже не мог остановиться: – И тут я тоже буду драться, побеждать… И прыгать – лучше всех! Вот только потренируюсь немного, – сатир замолчал на минуту и добавил уже не столь пафосно: – Слушай, Зин-ун, не зови меня Са-ти-ик. Моё настоящее имя я уже и сам позабыл. Оно осталось далеко, в детстве. А друг, который был очень добр со мной, звал меня Сатирик. Зови и ты меня так, хорошо?

– Хорошо… А этот друг, он тоже ритас?

– Нет, он не такой, как мы. Совсем не похож. У него нет шерсти на ногах, а на лице, наоборот, её даже слишком много. Он совсем не умеет прыгать и драться. Он любит много и странно рассуждать обо всем… Но он был мне как отец. Вернее, больше, чем отец. Своего настоящего отца я помню плохо, но то, что ему было всё равно, жив я или умер, помню точно.

– Тогда твой первый отец – настоящий ритас. Просто обыкновенный ритас, вот и все… – задумчиво промолвила Зин-ун, подбросила на ладони маленький камушек и швырнула вниз.

Несколько минут они сидели молча, наблюдая, как тени облаков пробегают по верхушкам красных скал. А внизу Улуч-ахан проживал свой очередной день: носились дети, женщины вереницей возвращалась со сбора кореньев, неся свою добычу в больших корзинах из прутьев, иногда проходили мужчины. Некоторые из представителей сильного пола, имевшие вид наиболее воинственный, вышагивали, держа в руках длинные палки с тяжёлым набалдашником. На шее у каждого из вооружённых мужчин висело ожерелье из чёрных раковин. Сатирик вспомнил, что подобное ожерелье видел уже на могучей шее Шак-ана. Остальные горожане почтительно расступались перед воинами, любой замешкавшийся тотчас получал крепкого пинка. Без учёта пола и возраста. Глядя на это, Сатирик неожиданно остро осознал, что никогда не станет здесь своим.

– Знаешь, – проговорил он, словно продолжая вслух свои мысли, – а ты не очень похожа на обычного ритаса. Как говорит мой бородатый друг, среднестатистического.

Зин-ун повернула голову и с живым интересом посмотрела в глаза Сатирику.

– И ещё… Я благодарен тебе. Ты спасла миссис Стрикс. А мне без тебя было бы тут совсем одиноко…

Зин-ун прикусила нижнюю губу, а щеки её слегка покраснели. Она подняла голову и начала нарочито внимательно рассматривать проплывающее в небе над ними облачко, очертаниями напоминающее большую мышь. Возникла неловкая пауза.

– Послушай, – сказал наконец Сатирик, когда «мышь» скрылась за соседней скалой, – расскажи мне немного о ритасах. Ну… О здешних ритасах.

– Да, конечно. Спрашивай, я расскажу.

– Давно твой народ живёт тут, среди Красных Скал?

– От начала времен. Только раньше ритасы жили не только тут, но и повсюду. С тех пор же как случилась Великая засуха, которую вызвали, говорят, безволосые чудища, мы живём только здесь. Тут наша Родина, тут наша столица – Улуч-ахан, а скалы эти мы стали называть своей страной, страной Красных Скал. Редкий ритас забредёт в пустыню… А если забредёт, то скоро там сгинет.

– Мою подругу, миссис Стрикс, чуть не съели в вашей стране. Значит, ритасы любят мясо. Но на столе, у вас в пещере, прости, я его не заметил. Ваши мужчины не охотятся?

– Очень-очень редко. Еду, как правило, добывают женщины: корешки, плоды, моллюсков. Отец рассказывал как-то, что в далёкие времена, когда пустыня только начала наступать, здесь водилось огромное количество всевозможных животных. Наши храбрые и умелые охотники, вооружённые боевыми дубинками, добывали каждый день так много, что от туш брали лишь самые лучшие куски. А потом отчего-то животных становилось всё меньше, меньше… Видно, Непостижимая Итал, которой дан невероятный дар летать в небе, отвернулась от нас. Знаешь, один старик говорил мне, что когда-то давно, очень давно, среди животных, населяющих Амидию, было полно таких, что могли летать. У нас строжайше запрещено болтать об этом. Представь, они могли летать, словно Итал! Старик говорил, что их истребили первыми.

– Непостижимая Итал… Как я понял, она – светлая сила вашего мира. Но ведь где есть светлая… – Сатирик энергично поскрёб пятернёй свою курчавую голову «для активизации мышления», – ведь где есть светлая, там должна быть и тёмная. Кто-то страшный и опасный. Ваш Правитель обмолвился, что ритасы, хоть и храбры, но всё же боятся… Я забыл имя, что он назвал!

– Мы все были бы очень рады забыть это имя, но помним его всегда. Помним даже во сне. Мы пугаем его именем наших детей, когда они не слушаются. Впрочем, ты заметил, наверное, наших детей мало чем напугаешь… Говорят, что когда-то именем этим, произнесённым особым образом, при свете звёзд, старые ритасы умели даже насылать проклятье на своих врагов. Имя это… – Зин-ун нервно обернулась, как будто за её левым плечом могло быть что-то помимо каменной стены, – имя это – Рамшок, Что Живёт На Вершине!

– А кто он, как выглядит? – поинтересовался Сатирик.

– Как выглядит? Ты спрашиваешь, как он выглядит? Он выглядит – ужасно! Говорят, что он был рождён от позорной связи ритасского воина и пленённой им безволосой. Монстр, что появился на свет, выглядел так, будто кто-то слепил вместе двух детёнышей, ритасского и человеческого. У него были четыре ноги, четыре руки и два лица. А ещё он был голым, абсолютно голым. Ни шерстинки. Что стало с его родителями, как он выжил в горах, – я не знаю. Но с тех пор, как говорят старые ритасы, он живёт на вершине самой высокой из наших красных скал. Иногда, ночью, мы слышим его голос… Жуткий голос, он звучит так, будто кричат сразу двое. А однажды, ещё когда я была совсем маленькой, один молодой и храбрый воин решил подняться на эту скалу, чтобы доказать, как он бесстрашен. Потом… Потом он уже не смог ничего рассказать. Когда его нашли, он просто сидел на земле, раскачивался из стороны в сторону, а из его рта торчал кончик прикушенного языка. Больше тот воин не сказал ни слова, а через два дня умер.

Зин-ун замолчала. Юный румянец сошёл с её щёк, по лицу бродили какие-то нехорошие серые тени. Чтобы отвлечь свою новую подругу от мрачных мыслей, Сатирик решил перевести разговор на другую тему:

– У вас интересные имена, из двух частей: Кисарю-ин, Зин-ун… Я заметил, что вторая часть имени у многих схожа: Шак-ан, Иса-ан…

– Никогда, слышишь, никогда не произноси имя того, кто вершит судьбы всех ритасов, после прочих имён! Это дерзость и непочтение, – пылкий юный румянец снова залил щеки Зин-ун, а в глубине её глаз зажглись злые зелёные огоньки. Казалось, ещё секунда, и она кинется на молодого сатира с кулаками.

– Извини, извини, – пробормотал Сатирик примирительно, – я сказал, не подумав.

Злые огоньки потухли, словно два уголька в недрах костра после того, как сверху упали тяжёлые дождевые капли. Зин-ун успокоилась так же быстро, как вспыхнула. Как ни в чем не бывало, она продолжила свой рассказ о ритасах:

– А насчёт имён – да, ты совершенно правильно заметил: наши имена состоят из двух частей. Первая половина имени – дар старейшин города Улуч-ахан. Наши дети безымянны, пока не придёт их десятая весна. Тогда, на собрании старейшин, что бывает каждый год в пору цветения душистой травы Ни-но, они и получают своё имя. При этом мальчикам из благородных воинских родов к имени добавляют «ан», мальчикам из родов, ничем себя не прославивших, – «ин».

– А девочкам – «ун», так?

– Да, так. Девочкам – только «ун». Ибо у нас считается, что женщина, даже из самого славного рода, намного ниже мужчины. Смысл жизни девочки – побыстрее вырасти, выйти замуж и стать матерью славных сынов народа ритасов. А ещё – всячески ублажать мужа, кормить, беречь его сон, а если надо – и умереть за него.

– Прости, а любовь? У вас о ней не знают?

– Почему? Знают. Любовь – это то высокое чувство, что мы испытываем к своему Повелителю, Великому Иса-ану!

В этот момент внизу раздался тяжёлый стук копыт, ржание и конский храп. Сатирик свесился с карниза, рискуя свалиться вниз.

– Не может быть, лошади!

И точно: двое воинов-ритасов вели по тропе коней, серого в яблоках и гнедого.

Малыши-ритасы бежали толпой за этой небольшой процессией, пытаясь лучше рассмотреть невиданных чудесных животных.

– А вот и мясо к столу, – безразличным тоном произнесла Зин-ун.