Текст книги "Башни и сады Вавилона"
Автор книги: Дмитрий Лекух
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Идет к двери и уже в самых дверях поворачивается.
Смотрит в мою сторону.
Как-то совсем неправильно смотрит.
Будто – даже не презирает.
Так, жалеет.
И вот именно эта жалость и выглядит почему-то по-настоящему, просто по-детски обидно…
Кажется, я что-то и вправду как-то не так понимаю.
Или он просто меня разводит?
– А мне действительно не идет роль романтика и идеалиста, тут ты как раз прав, – усмехается. – Не мое амплуа. Я просто пересказал тебе слова Гарри Мажора. Вон он-то у нас и есть – и романтик, понимаешь, и идеалист. Такая вот тут странная петрушка, Егор-свет-Арнольдович, получается. А Мажор в истории с этим твоим нелепым и дурацким покушением, представь себе, совершенно ни при чем, а как раз наоборот, дико переживает. Я с ним вчера вечером, после твоего звонка, на эту самую тему чуть ли не пять часов подряд разговаривал. И готов дать тебе любые гарантии, что Гарри тут не при делах, понимаешь?! Мои гарантии. Личные! А они еще кое-что в этой жизни, по-моему, стоят, не так ли, коллега?! Не по сектору «коллега», разумеется. Просто по бизнесу. С сектора – ты ушел. И сделал это сам, без всякой мой помощи, понимаешь?! Причина тут – не во мне, а в тебе самом. И соответственно, тебе самому с этим говном и разбираться. Я за этот подряд не возьмусь, мне своего дерьма достаточно. Прилетает так, что только успевай уворачиваться. Так что ищи своего заказчика в другом месте, а по поводу своих прежних друзей можешь совершенно не беспокоиться. Ты нам просто не интересен. Прощай.
Он уже окончательно уходит, когда я все-таки умудряюсь разжать побелевшие от напряжения губы и кое-как проскрипеть ими:
– До свидания…
Но он, по-моему, этого уже не слышит.
Он уже живет не здесь, не в этой поганой, затхлой больнице, а там, на улице, под холодным и злым осеним дождем, в котором я с каждым прожитым днем все больше и больше растворяюсь и который эта толстокожая глумливая сволочь почему-то совершенно искренне не замечает.
Я кое-как, но при этом торопливо, встаю, ковыляю на максимально возможной скорости к двери палаты, выглядываю в коридор.
Коридор очень длинный, он уже успел пройти большую его часть, и сейчас собирается поворачивать к двери, ведущей, видимо, на лестницу.
– Али! – кричу ему вслед.
И даже сам почему-то удивляюсь силе своего голоса.
Из дверей соседней палаты выскакивает и тут же прячется обратно испуганная моим криком и слегка растрепанная шальная медсестричка Люси.
В расстегнутом ниже пупка коротком белом медицинском халатике.
Ну еще бы.
Я бы и сам, наверное, в такой ситуации немного смутился, понимаешь.
Просто сейчас некогда.
А так…
Я все же был не прав, и под халатиком у нее, оказывается-таки, имелась еще одна немаловажная и весьма возбуждающе выглядящая деталь изменчивого женского гардероба.
Белые, кружевные, почти незаметные на светлой и гладкой коже ухоженной, хоть уже и не совсем, оказывается, молодой женщины тоненькие полупрозрачные – скорее всего шелковые – трусики.
Н-да…
А она выглядит даже лучше, чем я с утра фантазировал.
Впрочем, – сейчас мне не до нее.
И вряд ли когда-нибудь будет, надо себе хотя бы в этом честно признаться…
…Глеб чуть приостанавливается и поворачивается вполоборота.
К счастью, делает это он именно в мою, а не в ее сторону.
– Ну? – вскидывает вверх правую, изломанную «детским домиком» густую, выгоревшую бровь.
И где он только солнце находит в этом несчастном дождливом мире, сволочь такая?
Хотя…
Там же, где и все.
В тропиках.
И скорее всего, – на каких-нибудь островах…
Я усмехаюсь.
– В Англию, – говорю как можно спокойнее, – я с вами уже, боюсь, точно не успеваю. И визы британской нет, и жене обещал с ней на следующей неделе в Таиланд коротко смотаться. По нашим с ней совместным семейным делам. Ну и отдохнуть немного заодно, раз уж у нас с Аськой такая оказия получается. Не тебе одному по этому городу загорелым хочется передвигаться, сам понимаешь. Так что, извини, пролетел. А вот в Гетеборг со «Спартаком» на УЕФА совершенно точно поехать собираюсь. Кто из наших еще туда едет, не в курсе?
Он задумывается и, видимо, чему-то своему слегка удивляется. Потому что опять поднимает выгоревшую бровь.
Правда, уже другую.
Потом ухмыляется и коротко, по-военному, кивает.
– Да многие, – фыркает, – собираются животы растрясти. Я, Мажор, Данька, Комбат, Очкарик, Мосфильмовский. «Юны» чуть ли не в полном составе. Камри, само собой разумеется. Банкиры. КБУ. Даже, говорят, Олигарх решился в кои-то веки жопу от кресла оторвать. Красивая страна, отличный выезд. Что бы и не побезобразничать, так, чисто слегонца…
– Меня, – кривлюсь, – тоже тогда в виду имейте, лады? А то что-то чувствую, засиделся. Развеяться пора. Скоро уже совсем одичаю, люди шарахаться начнут, как лошади от автомобиля.
– Да не вопрос, – жмет он плечами, – номер тебе в нашей гостинице забронируем, а со всем остальным, включая билеты, ты и сам вполне себе самостоятельно справишься. Чай, не маленький.
Я согласно киваю.
– Справлюсь, конечно. Мне от вас только гостиница и нужна, если честно. А то потом замудохаешься вас, алкашей несчастных, по всему Гетеборгу с выездного бодунища разыскивать. А мне еще и с Мажором нужно будет чисто по-мужски поговорить, объясниться. Я ведь и вправду тогда, похоже, немножко с ним загрубил, признаю. Обстоятельства были. Поговорим, уверен, поймет.
– Если обстоятельства, – соглашается, – тогда, может, и вправду поймет. Но я лучше его все-таки попрошу, чтобы он хотя бы по голове тебе не слишком сильно стучал. А то она у тебя, похоже, и впрямь в последнее время слабым местом стала. Особенно после ранения с сотрясением. Да и до этого симптомчики неприятные рисовались. Лучше бы поберечься…
Я криво усмехаюсь, он машет прощально рукой и немедленно исчезает за поворотом.
А я возвращаюсь в палату и снова открываю томик Хафиза.
Чудны, думаю, дела твои, Господи.
Еще ведь несколько дней назад вообще никуда не собирался.
А тут тебе – и Швеция, и Таиланд.
Обалдеть можно…
…Отложил Хафиза в сторону.
Всему должно быть свое время и место, а конкретно это время и место, увы, – не для стихов.
Тем более не для нежных, трепетных и бестолковых, как и сама его жизнь, газелей этого ширазского пьяницы.
«О, если б был я озером ночным,
А ты луною, по нему плывущей…»
Ага…
Ну уж нет.
Мне и так солнца по этой жизни в последнее время не хватает. Можно даже сказать: острая солнечная недостаточность.
А тут – все такое.
Сумеречное.
Нет, давай-ка, думаю, Егор, поэзию вместе с соплями лучше сегодня в сторону слегка отодвинуть.
И без нее тошно, без этой утонченной восточной лирики.
Лучше уж полежать, подумать, что Мажору в славном шведском городе Гетеборге говорить буду.
Али, хоть мужик, конечно, и понимающий, но наш с ним разговор сегодняшний Игорю совершенно точно передаст.
Они все-таки – настоящие, близкие друзья.
А я – так.
Поссать поблизости вышел.
Так, блин, нелепо и познакомились.
Хотя – что тут гадать-то?
Нужно говорить просто.
И – максимально честно.
…Ну, например, так:
«Знаешь, Гарри, в Вавилоне не было каменных тротуаров.
В настоящем, историческом, древнем Вавилоне – как и во всех городах Древнего Востока, – уличным покрытием были просто тонны спрессованного говна. Обрывки тканей, объедки, апельсиновые корки.
Воняло там тоже, думаю, соответствующе.
По сути, – обычная помойка, тщательно утрамбованная тысячами и тысячами босых человеческих ног. Хотя на некоторых, может, были и сандалии. Типа на стражниках.
Аналог нынешних ментовских сапог, так сказать.
Ага.
И поэтому знатные и богатые люди в этом городе вообще никогда не ходили по этим улицам пешком.
Это было – больше, чем западло, понимаешь…
Это было – сблевно.
Они жили в своих домах-башнях, проводили время в своих искусственных садах у искусственных бассейнов с кристально-чистой, прозрачной водой.
Ну точь-в-точь, как мы.
И говорят, постоянно пользовались благовониями. Не знаю, помогало им это или нет.
Но – пользовались постоянно.
А по улицам передвигались исключительно в паланкинах, и специальные рабы следили, чтобы чистые ступни их господ никогда не касались этих жутких мусорных тротуаров.
Может, именно поэтому в Вавилоне и был такой страшный, просто нереальный процент сумасшедших.
И пророков тоже, разумеется.
Это было нормальное явление, понимаешь.
А дворцы тянулись – все выше и выше, превращаясь в башни самого величественного в тогдашнем мире города, название которого приблизительно переводится на русский язык, как Врата Бога.
В главной башне-зиккурате этот их бог, по слухам, даже время от времени ночевал.
На самом верху, естественно.
Возможно, даже и с бабами.
В общем, все как у нас.
Чем выше, тем дороже.
Ничего нового в этом мире нет, понимаешь?
А я – я, наверное, просто слишком устал, Гарри.
Мне уже давно нужно было уехать, походить босиком по белым, чистым, песчаным пляжам.
А потом – обязательно вернуться обратно.
Вот поэтому я и вынужден сидеть тут перед тобой и извиняться, в тупой и безысходной надежде, что ты, может быть, меня поймешь…»
…Я встаю, подхожу к окну и открываю фрамугу.
Вдыхаю воздух.
Потом осторожно закуриваю.
А чем черт не шутит, может, он меня и вправду поймет?
Если, разумеется, я буду говорить с ним не так цветисто и пафосно…
Глава 21
В учености – ни смысла, ни границ.
Откроет больше тайный взгляд ресниц.
Пей! Книга Жизни кончится печально.
Укрась вином мелькание страниц.
Омар Хайям (перевод И. Тхоржевского)
…За окном снова идет мелкий, холодный дождь, и я выдыхаю синий ароматный дым прямо в холодную свежую сырость.
Н-да, ну я и нагородил…
Лучше бы уж, что ли, Хафиза дальше читал.
А то развел тут, понимаешь, сырость и лирику.
Только на смех подымут.
И будут безусловно правы, я почему-то так думаю…
…Ежусь от проникающего под больничную пижаму влажного заоконного холода и спешу к тумбочке, потому что там уже, наверное, минуты две мелодично тренькает мой мобильный телефон.
Беру его с опаской, как какую-нибудь ядовитую змею, и внезапно понимаю, что мои рефлексы, кажется, уже окончательно восстановились.
По крайней мере, опасность я уже чую.
И это уже хорошо.
Потому как там не случайный набор незнакомых цифр, там – вполне конкретный, реальный номер.
Это – Петр Порфирьев, мой следователь.
Грубая, циничная реальность.
Откуда меня отслеживают, помимо всего прочего, еще и глаза моего будущего убийцы.
А мне ему по-прежнему совершенно нечего сказать.
Не убийце, разумеется.
С ним-то как раз я бы очень даже охотно поговорил по душам, ага.
Разумеется, в присутствии пары-тройки надежных парней из нашей службы безопасности.
А вот следователю мне сказать нечего.
– Да, – нажимаю соответствующую кнопку и стараюсь говорить как можно спокойнее и вальяжней. – Я вас внимательно слушаю…
– Добрый день, Егор Арнольдович, – отзываются на другом конце телефонной трубки. – Это вас Порфирьев беспокоит, ваш следователь.
Я вздыхаю, прикрыв трубку ладонью.
Ага.
А то типа и так непонятно.
– И вам не хворать. Чем, так сказать, обязан?
Я фактически вижу, как он недоуменно почесывает там, у себя в кабинете, аккуратно спрятанную за серыми редкими волосами пока еще небольшую, но, похоже, стремительно разрастающуюся залысину.
– Н-де… мне… – мнется.
Я его не тороплю.
А с какого, спрашивается, хрена он заставляет меня так себя опасаться?!
В конце концов, это его работа – моего убийцу искать.
А не о грешках мне моих напоминать, причем до, простите, мелкой дрожи в коленках.
У меня и грешков-то, кстати, перед законом – с гулькин нос: разве что кокаин в умеренных дозах, да уклонение от налогов… вот тут, конечно, надо прямо сказать, – в не совсем умеренных.
Иначе на нашем рынке не выживешь.
Но так или иначе, все это отнюдь не по его основному профилю.
Я закуриваю.
– Так, собственно, в чем дело? – выпускаю дым в потолок.
Напоминаю, так сказать.
Ага.
– Вы мне, – хмыкает он в трубку, – собственно говоря, сами позвонить должны были. Еще вчера. Согласно совместной джентльменской договоренности. Вот, не дождался, поэтому звоню сам. Так что не хамите.
– А я и не хамлю. Просто вчера мне вам было совершенно нечего сообщать. Вот и не звонил.
– А сегодня?
– И сегодня нечего. Я думал, может, вы мне чего путного скажете…
– Может, и скажу, – соглашается. – Только сначала все-таки предпочитаю послушать.
Достойный противник, чего уж там.
– Ну хорошо, – начинаю я, – изначально у меня были три версии…
– Вот и чудненько, – перебивает он. – Начнем с первой. Это – ваш партнер Олег Терехин, ведь так?
– Так. Но она довольно быстро отпала. Видите ли, помимо замечательных личных качеств, действительно присущих этому человеку, Олегу меня «валить» было просто не выгодно…
– А почему? Вы же со своей нынешней женой не расписаны. Живете в гражданском браке. Следовательно, имущественных претензий с ее стороны быть не могло, это он как профессиональный юрист не мог не понимать. У него же второе образование юридическое, я не ошибаюсь? А с вашей бывшей супругой такому опытному человеку, как Завьялов, грех и не договориться…
Я усмехаюсь.
– Так-то оно так, – говорю, – если, разумеется, не брать в расчет специфику нашего с ним совместного бизнеса. Долго объяснять, но в случае моей смерти, или даже простого ухода от дел, Олег бы терял намного больше, чем приобретал. Я потом могу вам все это подробно объяснить, пока просто поверьте.
– Да я вам и так верю, – хмыкает он. – И что такое посреднический бизнес, тоже достаточно хорошо представляю. С рекламным, правда, до вашего дела не сталкивался, но с владельцами торговых сетей дело иметь, к сожалению, приходилось. Так что версию с господином Завьяловым действительно можно считать не очень удачной. Переходите ко второй.
– Перехожу, – усмехаюсь. – Я тут одного голубка из числа партнеров за яйца прижал…
– Тогда к третьей, – вздыхает. – О вашем конфликте с одним из топ-менеджеров «Нового журнала» нам известно. Разрабатываем. Но если честно, – вряд ли. Для людей из этого мира даже намек на любую уголовщину – несмываемое пятно на репутации. А репутация там – деньги. В смысле, без нее их в этом мире не заработаешь. Никогда. Да и характер у фигуранта несколько слабоват для таких решительных действий. Так что мы, конечно, будем продолжать копать и в этом направлении, но…сами понимаете…
– Понимаю, – соглашаюсь. – Ну а третья версия у меня отпала буквально только что. Дело в том, что я, видите ли, незадолго до покушения потребовал у одного человека вернуть мне очень значительную сумму денег. А человек этот – вполне решительный и жесткий.
– Я, – говорит следак медленно, словно пережевывая, – кажется, понимаю, о чем вы говорите. Есть показания вашего водителя и оставшегося в живых охранника. И почему же она отпала?
– А, – морщусь, – видите ли, Петр, я только что получил более чем серьезные гарантии, что этот человек тут ни при чем. Пояснять я вам ничего не могу, а вы, в свою очередь, можете рыть землю в этом направлении. Хоть до самой Австралии. Но – это пустышка, гражданин следователь. Полученные мною гарантии, извините за тавтологию, – это гарантируют.
– Вот как?! – удивляется. – И что же это были за гарантии?
Я тихо смеюсь.
– Я же вам уже сказал, Петр Евгеньевич, – гашу в блюдце сигарету, – что пояснить вам ничего в данном случае не могу. С моей точки зрения, к покушению на мою скромную персону эта информация никакого отношения не имеет. А во всех других аспектах вы мне, извините, – не исповедник. Хотите – ройте, хотите – нет. Я знаю, что там пусто. А вы, если хотите, – работайте…
– И будем, – говорит, и это звучит угрожающе. – Обязательно будем работать. В нашем деле иначе никак. А вы пока вот о чем на досуге поразмышляйте. Как нам стало известно, у вашей жены есть любовник. Проанализируйте, была ли причина у нее или у него вас заказать. А пока – всего доброго.
И – быстренько отключается.
А я некоторое время так и стою, тупо уткнувшись взглядом в крашеную больничную стену.
А потом с размаху расшибаю об эту же самую стену ни в чем не повинную трубку своего мобильного телефона…
Глава 22
Звучит парадоксально: представление о разрушении, как акте созидания. Но созидание само по себе нередко содержит разрушительный элемент, являясь источником ярости.
Колин Уилсон, «Орден ассасинов»
…До прихода Аськи я, наверное, две пачки сигарет оприходовал.
Нет, внешне все выглядело нормально.
Почти как всегда.
Я даже о чем-то с Викентием потрепаться умудрился, правда о чем, вспомнить так до сих пор и не получается.
Отказался от предложенного им коньяку – это вот точно помню. Мне, когда я на таком взводе – пить нельзя совсем.
Иначе могу не сдержать рвущуюся наружу агрессию.
А своих демонов лучше держать взаперти.
Мало ли что они, вырвавшись наружу, натворить умудрятся.
А я потом – отвечай.
Нет уж.
Фигушки.
Я лучше пешком постою.
…Поэтому – просто курил.
Ни читать, ни думать – почему-то совершенно не получалось.
Просто ждал.
Да и курил-то, скорее, чтобы хоть чем-нибудь руки занять в ожидании.
Наконец далеко по коридору зацокали острые каблучки, и я сразу, каким-то обострившимся, чисто звериным чутьем, понял – она.
И – немедленно приготовился.
…Аська в палату даже не вошла.
Влетела.
Веселая, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы.
Улыбнулась еще шире, взглянула мне в глаза…
…И – медленно осела по дверному косяку прямо на блеклый больничный линолеум.
Нет, я ее не ударил.
Я вообще никогда не бил женщин.
Просто – она все поняла.
Сразу.
И – сразу заплакала.
– Ну, – спрашиваю, – и как ты теперь, после всего этого, жить собираешься?
Молчит.
Только глаза постоянно наполняются прозрачной соленой влагой.
И часть этой влаги проливается, скользя по гладким, почти что девичьим щекам, прямо в глубокий вырез легкой шелковой блузки.
Ну-ну, думаю.
Побольше поплачешь, – поменьше поссышь, уж простите, что называется, люди добрые, за грубость и невоспитанность.
Подхожу, беру ее двумя пальцами за подбородок, заставляю снова посмотреть себе в глаза.
Даже думать не хочется, что она там сейчас видит.
– Ну?! – спрашиваю еще раз, теперь уже немного пожестче.
И – потребовательнее.
Нет.
Молчит.
Плачет.
Только теперь еще и губы трясутся.
Отпускаю, брезгливо вытираю пальцы о шелк блузки, отхожу к окну, открываю фрамугу.
Закуриваю.
Вздыхаю.
– Ну что, – хмыкаю я, – ты и дальше все так же в молчанку играть собираешься, шлюшка подзаборная?
А в ответ – все та же влажная, как московская осень, и такая же беспросветная тишина.
Барабаню пальцами по стеклу, потом по подоконнику.
Через больничный двор пробегает уже знакомая, мокрая и взъерошенная, больничная псина.
Плохо ей, наверное, сейчас, думаю.
Холодно.
Снова поворачиваюсь лицом к теперь уже, наверное, бывшей жене.
– Кто он?! – спрашиваю ее требовательно. – И зачем вы с ним хотели меня убить?!
Аська с трудом, по косяку, медленно поднимается на ноги.
Аккуратно, чтобы не повредить дорогой макияж, промокает соленые слезы маленьким, аккуратным носовым платком.
Потом лезет в сумочку за сигаретами и зажигалкой.
Все правильно.
Справится.
Она – сильная.
Прикуривает тонкую белую сигарету, немного нервно выпускает дым.
Губы пока что еще ощутимо подрагивают.
Хорошо.
Я – помолчу, надо дать ей время взять себя в руки и хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть успокоится.
Так нужно.
Я ее все-таки – любил.
И наверное, – люблю.
Хотя это уже теперь не имеет ровным счетом никакого значения.
Она делает еще несколько затяжек, после чего – нервно улыбается.
– Он, – говорит она, делая очередную глубокую затяжку, – здесь совершенно ни при чем. Более того, его больше нет. Нет, в смысле, он, конечно, есть. Просто я его уже уволила. Во всех смыслах этого слова. Хотя он не был ни в чем виноват. Я его сама соблазнила, понимаешь?! А у него – жена, двое детей. И ему совершенно не нужны никакие неприятности. Это Юрка, мой бывший оператор, ты его несколько раз видел. И никто из нас с ним тебя, разумеется, не заказывал. И не собирался убивать. Вообще. Потому что я тебя по-прежнему люблю, а ему это просто не за чем. Понимаешь?
Я молчу.
Мне неожиданно тоже очень хочется заплакать.
Но я, естественно, сдерживаюсь.
– Тогда – почему?! – спрашиваю.
Она нервно тушит дотлевшую до самого фильтра сигарету в блюдце, тут же прикуривает новую.
– А потому, – кривится, – что женщине тоже бывает нужно с кем-то потрахаться. Хотя бы иногда, изредка. Вспомни, пожалуйста, когда мы с тобой в последний раз этим занимались-то, а золотко?! Ты же – весь в своих эмпиреях, в своих страданиях, в своем – кризисе среднего возраста, в своем «дожде», наконец! Ты хоть помнишь, сколько он, этот «дождь» у тебя уже длится, вместе с твоим алкоголем и кокаином?! А я – нормальная здоровая баба. Тридцати, кстати, пяти лет от роду. Которая уже затрахалась удовлетворять себя пальчиком в ванной или около компьютера. Которую уже полгода трясет от одной мысли, что любимый мужик не может ее даже выебать-то как следует, понимаешь, ты, урод?! Понимаешь?! Да ни хрена ты не понимаешь!!!
Я – молчу.
Пытаюсь сглотнуть вставший в горле горький колючий комок.
Наконец проталкиваю его внутрь и только после этого тоже закуриваю.
Она плачет.
К счастью, – молча.
Если б я мог в эти мгновения хоть что-то там говорить, то я бы сказал – с достоинством.
Тушу внезапно ставшую горькой сигарету, смотрю в окно, мотаю потяжелевшей головой из стороны в сторону.
– Вытри сопли, – говорю ей наконец, – и дуй в дальний кабинет по коридору, к Викентию. Он сегодня днем мне коньяком тут грозился. Принеси. Нам с тобой обоим сейчас – точно не помешает.
Она кивает, промокает платочком глаза и идет в ванную, видимо, посмотреться в зеркало.
Все правильно, думаю я тем временем, прикуривая очередную сигарету.
Все правильно, Егор-свет-Арнольдович.
Все – совершенно правильно…
…Аська возвращается мигом, ставит на стол наполовину пустую флягу дурного, хоть и французского, коньяка, выкладывает на тарелку нарезанное на несколько долек, кислое даже на вид, зеленое яблоко.
– Вот, – говорит. – Еле отняла. Он еще за мной хотел увязаться. Ты извини, но я его жестко отшила. И – пусть не обижается…
Я усмехаюсь.
Наливаю коньяк в два тяжелых больничных стакана. Примерно по половинке в каждый.
Меньше – просто не подействует.
Киваем друг другу и выпиваем их залпом, не чокаясь.
Такие дела…
…Я прожевываю действительно мучительно-кислую дольку яблока, морщусь и закуриваю очередную, уже совсем бессчетную сигарету.
– Значит так, – выдыхаю, – дорогая. Никакого такого Юрки в нашей с тобой жизни не было. Вернее нет, был. Куда же от него денешься. Но только – как урок, типа учебного пособия по выживанию. По тому как больше не следует делать. Никогда. Для нас обоих. Тебе все понятно?!
– Мне все понятно, – кивает, и по ее щекам снова катятся крупные слезы, похожие на глицериновые. – Мне все понятно, – повторяет она, – спасибо тебе, Егор…
Я молча кривлюсь.
Выкидываю недокуренную сигарету в открытую фрамугу.
Потягиваюсь.
Блин, как же тело-то затекло от этого дурацкого ожидания…
– Ну а раз понятно, – вздыхаю, – то забери меня отсюда. Я очень хочу домой. Пожалуйста.
Она тоже вздыхает.
Мотает отрицательно головой, потом смотрит мне в глаза и неожиданно соглашается.
– Хорошо, – говорит. – Я пойду договариваться с Викентием о твоей немедленной выписке. И о лечении на дому. А ты пока созвонись с Олегом, пусть пришлет дополнительную охрану. Мне очень бы не хотелось, чтобы тебя все-таки убили. Особенно сейчас, когда я тебя, кажется, наконец-то снова нашла…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.