Электронная библиотека » Дмитрий Лекух » » онлайн чтение - страница 6


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 02:40


Автор книги: Дмитрий Лекух


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Глава 13

 
Не видели Венера и луна
Земного блеска сладостней вина.
Продать вино? Хоть золото и веско,
Ошибка бедных продавцов видна.
 
Омар Хайям (перевод И. Тхоржевского)

…Доплелся до сортира, уселся на унитаз, сделал пару осторожных затяжек.

Подождал.

Вроде – ничего.

А то очередного аттракциона с этой колокольной головной болью я, пожалуй, могу и не пережить.

Но нет, все терпимо пока что.

Не торопясь, докурил сигарету, попил воды прямо из-под крана, выполз из туалета и совсем уже было собрался ложиться, когда что-то торкнуло: а что бы мне, собственно говоря, в окно-то не посмотреть?

Подоконник – широкий, удобный.

Идти недалеко.

Даже фрамуга открывается, сам видел, когда Викентий решил, что в палате уже слишком накурено.

Осторожно, по стеночке, добрался до подоконника, приоткрыл фрамугу, с трудом взгромоздил на покрытую потрескавшейся белой краской деревянную поверхность, ставшую вдруг нереально тяжелой задницу, уселся, подтянул, как в детстве, колени к подбородку и уставился в окно.

Да…

В такую погоду хорошо хлопнуть стакан терпкого армянского коньяка, не торопясь закусить тонким лепестком лимона, посыпанного смешанной с молотым кофе сахарной пудрой, подышать на оконное стекло, а потом, смакуя небольшими короткими затяжками, выкурить крепкую вкусную сигарку и пустить себе в висок тяжелую пулю.

На улице – ни-ко-го.

Только больничный фонарь качается, отражаясь в мутном зеркале окрестных луж, да деревья шумят под дождем.

И тишина.

Причем не эта, не моя, не больничная.

Нормальная тишина начисто вымытой неторопливым осенним дождем малолюдной московской вечерней улицы.

Я уже, оказывается, и забыл, что такая бывает.

Порылся в карманах байковой больничной пижамы, вынул оттуда следующую, изрядно мятую никотиновую палочку, чиркнул колесиком зажигалки.

Да пошел он в жопу, этот Викентий, вместе со всеми его идиотскими запретами.

Затянулся поглубже, с интересом проследил за заковыристым маршрутом бегущей куда-то по своим срочным собачьим делам мокрой и потрепанной жизнью больничной псины.

Вздохнул.

И – чуть не ослеп от внезапно зажегшегося яркого света.

…Здра-а-асьте!

Тетя Ася приехала…

И Викентия с собой притащить не забыла. Вот ведь, блин, как не вовремя-то. Достанется мне сейчас, чувствую.

На орехи.

За курево в неурочном месте и в неурочное время.

Причем – от обоих.

Ладно, хорошо еще, что хоть бить точно не будут, по причине моей общей болезности и возможного ухудшения и без того хренового состояния. А это уже некоторая фора.

Отбрешусь уж как-нибудь.

Мне не привыкать.

Но неожиданно Викентий только подмигнул незаметно, а Аська головой покачала чуть укоризненно и сразу же улыбнулась.

Даже с некоторой гордостью улыбнулась.

Типа вот такой вот у меня мужик, смотрите.

Чуть оклемался – и опять за старое.

Сломать можно, согнуть – никогда.

…Я улыбнулся в ответ, добил в две затяжки сигаретину, отправил окурок в окно и попытался соскользнуть с подоконника вниз как можно более молодцевато.

Вроде бы получилось.

Ну и то – ладушки…

Пожал руку врачу, поцеловал жену, аккуратно уселся на койку.

Сижу, жду.

В конце концов, кто здесь больной, которому нужно сочувствовать и которого надо развлекать и отвлекать?

…Аська, умница, ситуацию сразу же, естественно, просчитала. И будь я здоровым, вломила бы по первое число.

А потом бы еще и поглумилась над телом покойного.

Типа не был бы покойничек таким идиотом…

У моей женушки в этом отношении хрен забалуешь.

Я ею, честно говоря, вообще горжусь временами.

А временами – элементарно побаиваюсь…

– Ты, гляжу, – вздыхает, – уже получше, чем с утра все-таки выглядишь. По крайней мере, не такой бледно-зеленый. И мешки под глазами чуть поменьше стали вроде. Даже покуривать уже начал в форточку, как трудный подросток. Скоро, думаю, и девочками местными начнешь интересоваться. Видела тут одну с утра, очень даже ничего проблядешка. А я весь день на иголках, как дура. На девчонок наорала, оператора зачем-то уволила. Чуть эфир не сорвала, так дергалась.

Я хмыкаю.

– Извините за причиненные неудобства, мадам телеведущая. В следующий раз постараюсь исправиться. Только скажи, что мне в той истории делать-то нужно было? Голову пониже нагибать, чтобы вообще не задело? Или лучше – чуть повыше, чтобы уж сразу и наверняка?

– Дурак, – говорит Аська.

Плачет, отворачивается, и быстро, чуть ли не бегом, семенит из палаты.

Эдак – бочком-бочком.

Очень уж ей не нравится, когда ее кто-то заплаканной видит…

…Я что, опять что-то не так сказал?

Только соберешься с силами, решишься наконец рассказать любимой женщине о том, что ты вообще-то хороший, о том, как на самом деле сильно ее любишь, и – на тебе. Обязательно перед этим делом сморозишь какую-нибудь такую херню, после которой все признания в любви будут выглядеть обычными тупыми и никому не нужными извинениями.

И – вроде все это как-то помимо моей воли происходит.

Типа как самопроизвольный запуск баллистической ракеты с разделяющимися ядерными боеголовками случается.

Вскочил с койки, как мог быстро рванул следом за любимой.

Ну как рванул…

По стеночке, по стеночке.

Но конечностями все равно, как показалось, достаточно резво передвигал.

На пределе возможного, что называется.

– Ась! – кричу в коридор как можно громче. – Ась, вернись! Вернись, дура, я все прощу!

– Сам дурак! – слышу всхлип с того конца коридора.

И сразу же вижу: там, далеко, в полутьме узкие лопатки под небрежно накинутым на плечи белым медицинским халатом.

Плачет, кажется.

– Тебе голову от другого лечить надо, не от сотрясения! – снова всхлипывает. – А от сотрясения, наоборот, надеюсь, все на место встанет! Иди назад, в палату, придурок безголовый. Я сейчас вернусь. Только умоюсь и лицо заново нарисую…

Я снова по стеночке плетусь в палату.

Мне немного стыдно.

А из угла, оседлав задом наперед стул, за разыгравшейся сценой с интересом наблюдает поблескивающими стеклышками очков Викентий, ехидный, как самая ехидная на этом свете тварь, и невозмутимый.

Вот сволочь.

Любитель дешевенькой мелодрамки.

Ну да ладно.

Сочтемся как-нибудь.

…Усаживаюсь на краешек кровати, вопросительно взглядываю на него и достаю из кармана пачку сигарет.

Смотрю на Викентия, тот кивает, и я закуриваю.

А вместо пепельницы, думаю, можно и блюдечко от чашки с чаем приспособить вполне.

Ничего с ним от этого не случится.

Мы в студенческие годы в соседней кафешке на проспекте Маркса всегда так делали.

Там тоже официально курить нельзя было.

Причем строго-настрого…

…Тем временем в палату возвращается подновившая слегка макияж любимая женщина.

Вздыхает, присаживается на краешек оставшегося свободным стула и тоже лезет в сумочку за сигаретами.

Разврат.

Если сейчас еще Викентий и коньяка притащит, то вообще.

Всю жизнь бы так болел.

Телефон есть, компьютер есть, Интернет тоже в наличии.

Книги Аська наверняка привезла.

И сама тоже тут, и даже уже не ругается.

Болей себе и болей.

Я вообще, кстати, за любой разврат, кроме голодания…

– Ну что, – прикуривает свой любимый легкий «Mild Seven» Аська, – съездили в Таиланд, я так понимаю? Солдат первой линии российского предпринимательства, блин. Жалко, я только настроилась…

Я виновато развожу руками.

Тут уж не возразишь.

Мой косяк.

– Ну если настроились, – неожиданно басит из своего угла по-прежнему невозмутимый Викентий, – то зачем отказываться-то?! Ему сейчас, наоборот, хорошо бы обстановку сменить. А климат там – мягкий, вполне для его анамнеза не противопоказанный. Так что, – летите, голуби, летите. Отдыхайте. Вот сразу как выпишу его, дня через два-три, так сразу и летите. Только со следователем пусть договорится, а для самолета я ему кое-какие пилюльки дам, перелет перенесет легко. Они и вправду помогают, серьезно. Ни одной жалобы не было. Да и на себе испытывать доводилось, у меня же тоже контузия. Просто золото, а не пилюльки. Дорогие, разумеется, нереально, но вы, думаю, потянете вполне. Не дороже денег. Вот разве только что с алкоголем эти пилюльки не совсем совместимы, но тут, я думаю, уж как-нибудь денек-другой перетерпит, никуда не денется…

Я откидываюсь на подушки и снова начинаю рассматривать трещины на потолке.

Неужели все же получится?!

Неужели все это все-таки будет, причем уже совсем скоро?!

И солнце, и тяжелое, ласковое море, и ослепительно белый песок пляжа?!

И уютная добрая тень под пальмами, там, где стоят шезлонги?!

И – никакого дождя…

– Доктор, – вздыхает Аська, – спасибо вам большое, честно. Просто как гора с плеч. Нам, правда, нужно лететь. Очень. И отдохнуть немного, и в себе разобраться. Причем обоим. А то, мне кажется, мы уже оба по краю ходим. И по бизнесу люди там тоже уже ждут не дождутся. Причем не просто люди, а друзья университетские. Вы только скажите, а таких пилюль, чтобы эта сволочь вообще про спиртное навсегда забыла, у вас в арсенале не имеется?

– Таких, – разводит руками интеллигентно-смущенный Викентий, – увы, сударыня, не имеется. То есть вообще. В природе. Фармацевтами-то, вы же понимаете, тоже чаще всего нормальные мужики работают. Вы, кстати, о таких пилюлях у меня далеко не первая спрашиваете.

– Вот как? – удивляется Аська. – А кто же был первой? Или первым?

Викентий вздыхает.

– Ну, – басит, – кто был первой, сейчас уж и не упомню. Но чаще всего у меня этими пилюлями интересуется моя собственная жена.

Аська усмехается и аккуратно тушит окурок в блюдце.

– Да, тогда у вас этот рецепт точно бесполезно просить.

– Бесполезно, – соглашается своим шаляпинским басом Викентий и не спеша подымается. – Ну вы тут пообщайтесь еще недолго без меня, голуби. А я пойду, вечерний обход закончу. Да что там закончу? Одна палата осталась, двухместная, от силы минут пятнадцать. А вот потом я вас, сударыня, выгоню, вы уж не обессудьте. Больному пока что покой необходим. И самое главное, – никаких сильных эмоций. Ни положительных, ни тем более отрицательных.

– Да я понимаю, – наклоняет голову Аська, – у меня просто сегодня весь день сумасшедший был, раньше не могла вырваться. Эфиры, совещание. Да еще и мобильный трещит постоянно, все звонят, Егором интересуются. Сосредоточиться вообще ни на чем не получается, а работу не сделать нельзя. Совсем нельзя, это же телевидение, новостная программа, понимаете?! Она же каждый день в эфир выходить должна, и по фиг на «обстоятельства». Вот и задержалась допоздна, не успела в приемные часы примчаться. Так что спасибо вам, доктор, что вообще пустили…

Аська разводит руками, подходит к окну, обхватывает узкими сильными ладонями покатые плечи и вздыхает.

Потом – снова закуривает.

Беда…

Скоро она, наверное, больше меня курить будет.

Во, довел бабу…

– Да при чем здесь приемные часы? – морщится Викентий. – Что я, не понимаю, что ли? Если б с ним, действительно, что серьезное было, даже не сомневаюсь, вы бы про любое телевидение забыли. А сейчас-то зачем оправдываться?! Думаете о нем, значит, ему уже хорошо. Мы, видите ли, сударыня, вообще так устроены. Ну мужики, в смысле. Нам просто хочется, чтобы нас любили и о нас думали. А уж все остальное – это такая ерунда, вы даже представить себе не можете…

Аська смеется.

Ей это вообще-то очень идет, и я опять, в очередной раз, виню себя за то, что у нее в последнее время все реже и реже получается так искренне хохотать.

– Странный вы все-таки человек, Викентий! – выдавливает из себя Аська отсмеявшись. – Ну вот скажите на милость, зачем приписывать только мужчинам то, что на самом деле нужно всем людям без исключения? Это уже, знаете ли, каким-то мужским шовинизмом попахивает…

– Да?! – искренне удивляется мой добрый доктор. – Вы думаете, моей жене это тоже нужно?!

– Наверняка! – кивает, смеясь, Аська.

– Ну надо же, – тянет ошарашенный словами моей жены Викентий, после чего достает из кармана фляжку, прихлебывает и немедленно отправляется.

Типа на обход.

Мне, сволочь такая, даже и не предлагает, кстати.

А я бы сейчас хлебнул…

Странный он какой-то перец, этот Викентий.

Уж такая-то элементарная арифметика даже мне доступна.

А я в женщинах разбираюсь гораздо хуже, чем в том же футболе, к примеру.

Моя любимая женщина немного издевательски хмыкает. Она, похоже, думает о том же, что и я.

И понимает, что я тоже об этом думаю. Столько лет вместе. Так что – неудивительно.

Еще немного, и мысли начнем друг у друга читать…

Мы с Аськой переглядываемся.

В ее глазах пляшут веселые бесенята.

Это хорошо, думаю.

Значит, – простила…

Я осторожно укладываюсь на подушки.

– Что-то, – говорю, – уже не ты первая о соболезнующих мне докладываешь. Олегу тоже всю трубку оборвали. Даже и не ожидал, что пользуюсь такой популярностью в народных массах…

Аська – ржет.

– Да я тоже не ожидала, – выдавливает сквозь легкие, счастливые слезы. – Думала, рынок хоть вздохнет на некоторое время поспокойнее, пока такая большая и зубастая сволочь, как ты, в больнице валяется. А тут – звонок на звонке и звонком погоняет, представляешь? Кто только не звонил! Какие-то девочки, которые вместе с тобой в ИСАА учились, мальчики, с которыми ты вместе в армии служил. Какой-то одноклассник, совершенно сумасшедший, по-моему. Про редакционку и рекламщиков я вообще скромно умалчиваю. Даже Инга Ларина нарисовалась, помнишь такую? Мы с ней когда-то работали вместе, на телике, а ты с ее мужем на футбол ходил, вы даже в Португалию на какой-то чемпионат вместе ездили. Ну гонщица, стрит-рейсингом занималась, мы с ней приятельствовали одно время, неужели не помнишь? Пока она в аварию не попала и не замкнулась. По просьбе мужа, кстати, и звонила, он твой и мой номера телефонов где-то пролюбил, оказывается, а тут узнал, что с тобой случилось, и давай из штанов выпрыгивать…

Мы смеемся вместе.

Хотя мне, если честно, смеяться уже совершенно не хочется.

Так, вид делаю.

А на самом деле – тихо леденею изнутри.

Потому что мне неожиданно становится плохо и страшно.

Муж Инги, Глеб, мой старинный приятель, как раз и знакомил меня с финансовым брокером Гарри.

У которого я ровно за день до покушения затребовал довольно круглую сумму.

Чему он явно не обрадовался.

Дела…

О Гарри вообще-то разное говорят. Нет, не в связи с бизнесом. Но то, что он по жизни человек очень жесткий – факт, сорри, медицинский.

Кому об этом знать, как не мне…

Да и сам Глеб, честно говоря, один из самых опасных людей в этом мире, по крайней мере, из тех, кого я знаю лично.

И номер моего телефона он вполне мог бы у того же Гарри спросить, не верю я, что Глеб не знает, что мы с ним работаем.

Нет, что-то тут явно не так.

Не бьется.

Как баланс в хреновой бухгалтерии…

…Но Аське-то об этих делах – мрачноватых на вид и запах – знать совершенно необязательно.

– Дала телефон-то? – спрашиваю.

– Да нет, с чего бы, – жмет плечами. – Откуда мне знать, может, ты их вообще слышать не хочешь. Сказала, что постараюсь передать, чтобы перезвонил. Но это зависит от твоего состояния. Глеб – человек, насколько я слышала, серьезный, другого бы вообще к черту послала. А так, почему бы и не передать? Может, ты сам с ним связаться захочешь…

– Вот именно, – старательно улыбаюсь я любимой женщине. – Вот именно, умница моя свежеокрашенная. И когда только успела, кстати? А так, да. Почему бы мне Глебу и не перезвонить? Действительно, давненько не виделись…

– Заметил наконец-то? – радуется Аська. – Ну, слава богу! Вчера вечером в парикмахерскую ходила. Проторчала тут в больнице почти четыре часа, а к тебе все равно не пустили. Сказали, что все в порядке, но покой нужен. Я и отправилась вечер убивать, одной дома сидеть не хотелось ну ни капельки. Страшно почему-то было, даже не знаю почему. Но все равно хорошо, что заметил. А то ты у меня изменения в масти и прическе уже, наверное, года три как в упор не видишь. Верчусь, верчусь перед тобой. А пока сама не спросишь, – ты как будто и не замечаешь ничего. Обидно иногда бывает, просто до чертиков, хоть плачь. И сегодня с утра тоже, кстати, не углядел, но это хоть можно как-то списать на самочувствие…

– Да?! – делаю вид, что удивляюсь. – Тогда мне и вправду отдыхать нужно ехать. Причем срочно.

На самом деле, мне просто почему-то по флагу ее масть.

И прическа.

Я просто уже давно понял, что даже если она ирокеза на голове устроит, то ей это все равно идти будет.

Есть такие женщины, знаете ли.

И мне, кажется, с одной из них очень повезло.

Аська вздыхает.

– И давно нужно. Отдыхать, в смысле. Уже очень давно, Егор. И мне, и тебе…

Мы молчим.

– Самое главное, – говорит она, как будто продолжая, и разгоняет светлый легкий дым породистой узкой ладонью с тонкими, длинными пальцами, – чтобы поздно не было. Мы уже давно на грани существуем. Гуляем по самому-самому краешку. Обжились там так, что иногда даже уютно кажется. Привычно. Как дома, в башне этой нашей дурацкой.

– Ну, – морщусь я, – самое главное, что эту грань мы с тобой вроде как не переступали. А это – уже хорошо. Вот если бы переступили, тогда – да, проблема. А на самой грани побалансировать иногда даже полезно, для дополнительной остроты ощущений. Но – не переступать. Иначе ситуация станет необратимой. А пока все от нас с тобой зависит, мой золотой. Значит, справимся, не в первый раз, в конце концов…

– А ты не думал, – отворачивается, – что когда-нибудь «не в первый раз» может оказаться просто последним?! Не приходило такое в голову?!

Я молчу.

Снова наслаждаюсь бегущим узором трещин в потолке.

Ну как наслаждаюсь…

– Надеюсь, – Аська решительно вдавливает докуренную до фильтра сигарету в блюдце, – до этого еще не дошло. В смысле, до «последнего». Но подумать все равно стоит. И выводы сделать, особенно тебе. А я уже кое-какие сделала, пока в этих больничных коридорах дурью маялась. В этот раз я твердо настроена тебя больше не упускать. Хватит. Наблюдать, как любимый сильный мужик в какой-то непонятный кисель превращается, причем прямо у тебя на глазах – это уже не на грани, Егор. Это – за гранью, так и запомни…

Я вздыхаю.

– Что, так здорово заметно? Ну насчет «киселя»?

Аська вздыхает.

– А ты сам-то как думаешь?

Она по-мужски тяжело и жестко смотрит мне прямо в глаза, и я не выдерживаю, отвожу взгляд в сторону, на трещины в потолке.

Вздыхаю, потом приподнимаюсь на подушках и тянусь за сигаретами, лежащими на дальнем конце тумбочки.

– Да, – говорю наконец, – похоже, и вправду шила в мешке не утаишь…

Аська хмыкает и крутит колесико зажигалки.

Белый лепесток огня в ее ладонях дрожит и гаснет.

Сквозняк, наверное.

Она чиркает снова, и я наконец прикуриваю.

Молчу, подыскивая какие-нибудь простые и правильные слова, но они почему-то не приходят.

Вместо слов в палату возвращается закончивший обход Викентий, и нам с Аськой сразу же становится легче дышать.

Видимо, мы пока еще оба не готовы к настоящему серьезному разговору.

А значит, он пока не вовремя.

Иногда даже самые правильные, нужные и добрые слова и поступки, сказанные или сделанные не вовремя, приносят больше зла, чем самые неправильные, злые и обидные.

Ничего, завтра договорим.

Или – уже на островах, если повезет.

– Ну все, Ася, – басит Викентий. – К сожалению, я вынужден просить вас откланяться. А то вашему красавцу сейчас будут давление мерить, царапины на голове промывать да уколы в разные места делать. Не думаю, что ваше присутствие здесь чем-нибудь сможет помочь. Скорее помешает. Не каждый день медсестры настоящую живую телезвезду у нас этаже видят, ой, не каждый. Будут отвлекаться, напутают еще чего, не приведи господи…

– Это какие такие еще медсестры? – подозрительно вскидывается Аська. – А то видела я тут у вас с утра одну, в коротком халатике. Глаза у девицы такие, что она, по-моему, даже дверную ручку трахнуть готова, если та чуть-чуть пошевелится в нужном ей направлении. У нее даже колени на ровном месте в стороны разъезжаются от еле сдерживаемого желания. Так что, если она сейчас сюда прибудет, то я лучше останусь. На всякий случай. От греха, что называется.

Викентий смущенно кашляет.

– Нет, – говорит, – это не Люся сюда придет. Мы ее в ночь дежурить не оставляем, увы, были инциденты. Но работник отличный. А Евдокию Ильиничну, кроме внуков и вязания, уже давно ничего не интересует. Возраст, знаете ли…

Аська возмущенно щетинится:

– А у вас что, только так и бывает? Либо хорошие работники с ярко выраженным желанием трахать все, что шевелится, либо бабушки с пряжей, так, что ли?! Нормальная дурь! И это в одной из лучших клиник столицы?! Обалдеть можно…

Викентий сначала нервно жует нижнюю губу, смешно выставив вперед жидкую всклокоченную бороденку, потом хмыкает, поправляет немного сползшие очки и лезет в карман за сигаретами.

Достает одну, зачем-то долго и нервно стучит фильтром о пачку.

Он, скорее всего, в студенческие годы папиросы курил, догадываюсь.

Была в восьмидесятые такая мода.

– А вы, Ася, – поднимает ехидно блестящие стеклышки очков Викентий, – простите, в метро, в последний раз, когда бывали?

– Ну, – теряется от неожиданности моя любимая, – месяца два назад, наверное. В центре жуткие пробки были, а у меня встреча важная. Пришлось машину на стоянке у какого-то ресторана бросить, и на метро. И то еле успела…

– И как?

– А, вот вы о чем, – хмыкает Аська. – Непросто, согласна. Липкость какая-то постоянная. Во всем. От поручней до мыслей. И духота.

Викентий вздыхает.

– В нашей, как вы говорите, одной из лучших клиник столицы, медсестра зарабатывает, вместе с чаевыми, около тысячи долларов в месяц. Ну, если повезет, может, чуть побольше. Но не сильно. Это, еще раз подчеркиваю, только у нас и только за счет чаевых. Которые, кстати, могут и не дать. Нет, на эти деньги я легко мог бы нанять старательных молодых дур, я не спорю. Но я предпочитаю прожженную нимфоманку Люси и бабушку Евдокию Ильиничну. Хотя бы потому, что они точно не перепутают вену с артерией. А это для меня важнее всего. Я, видите ли, Ася, отвечаю за физическое состояние своих пациентов, а не душевное. Для этого есть другие специалисты, а меня увольте, пожалуйста…

Аська наклоняет голову.

– Извините, – говорит, – Викентий. Я что-то действительно, наверное, сегодня не в форме.

– И не только сегодня, – снова поправляет очки мой лечащий врач и просто, похоже, хороший человек Викентий Андреевич. – И не только вы. У меня вообще, в последнее время, есть ощущение, что наш с вами круг живет исключительно в башнях из стекла и металла, улицу видит только из окна автомобиля и ходит исключительно по искусственным ковровым дорожкам, не касаясь грешной земли даже через асфальт. И я в том числе, я ведь тоже из вашего круга, Ась, извините. И он в общем-то не так плох, этот круг. Самые сильные и умные, кто смогли, кто пробились. Не важно, каким способом, но – смогли. Можно сказать, своеобразная элита, соль земли. Соль ведь иногда выступает на поверхность, вы знаете. Особенно в эпоху после дождей и перемен. Но вот только соль эта из нас с вами получается какая-то несоленая. Или просто еще дожди не кончились…

– Вот уж точно, – фыркает Аська, – во всем дожди виноваты. Ага. А мы, наверное, просто боимся под ними растаять. Раз уж соль. Чушь все это, Викентий. Нет никакого круга. Просто есть те, кто и вправду перестал ходить по земле. И им этого не хватает. И больше ничего не надо выдумывать.

– Ты знаешь, Аська, – поворачиваюсь к ней лицом, – а я ведь действительно, наверное, боюсь растаять. И мне физически плохо, когда я смешиваюсь с толпой. Ты вот, например, еще можешь бросить машину и поехать на метро. А я, наверное, уже нет. Просто буду тупо сидеть в машине и ждать, пока пробка не поедет. Час, два, – по фигу. Только б в это самое метро не спускаться. Да что там метро! Я из дома спускаться вниз последнее время не хочу! Смотришь вниз с семнадцатого этажа и тихо сходишь с ума: что там, в этой желтовато-белесой взвеси происходит-то? И – зачем там я?!

Аська, чуть наклонив голову, внимательно смотрит мне в глаза.

Не мигая.

Есть у нее такая привычка.

Выдержать этот взгляд иногда бывает непросто.

Но она тоже мой взгляд не всегда выдерживает. Так что, – тут у нас равенство. Паритет.

Так и живем, мать ее так, и за ногу…

– Это просто усталость, – наконец она разжимает губы, – просто усталость, Егор. Помноженная на слабость и трусость, как это обидно для тебя не прозвучит. Твои личные слабость и трусость. И не надо выдавать собственные слабости за всеобщие универсальные истины. Помнишь, когда ты мне говорил эту фразу, Егор? И при каких обстоятельствах?

Я киваю.

Помню, конечно.

– Может, и так, мне это как-то сейчас непросто оценивать…

Мы снова смотрим друг другу в глаза.

Ну кто на этот раз из нас уступит, любимая?

Только не я!

И – только – не в этот раз.

– Брек! – неожиданно разводит руки в стороны Викентий. – На сегодня, я так думаю, вам эмоций достаточно. И вообще, больному уже пора заниматься процедурами. Это я к тому…

– Понятно-понятно, – перебивает его вновь улыбающаяся Аська. – Я уже убегаю. Только – одну секундочку…

Наклоняется и аккуратно целует меня в самый уголок губ. От ее волос почему-то пахнет детством и абрикосами.

– Ну вот, – гибко выпрямляется любимая, – теперь точно бегу. Книги я тебе, кстати, подобрала, они там, в пакете. Еще вчера ночью. Знаю, что как только в себя придешь, сразу читать захочется. Хотя бы в качестве снотворного, тут ты, слава богу, неисправим. А комп Олег обещал с работы завезти. Но если что, я тебе и свой ноутбук могу оставить.

– Не надо, – я киваю в сторону тумбочки, – вон, Олег уже приволок. Вместе с телефоном. Так что беги, не переживай. Если что – созвонимся или спишемся, у меня канал через мобилу нормальный оплачен.

– Ну вот и хорошо, – улыбается, – пока.

– Пока, – подмигиваю, – завтра-то как, придешь?

– А куда я денусь? – фыркает.

И исчезает в дверях, оставляя меня наедине с враз поскучневшим почему-то Викентием.

Я неторопливо закуриваю.

– Ну и как вам, доктор, моя любимая стерва?

Он вздыхает, плюхается на стул и тоже лезет в карман за сигаретами.

– Да уж получше, чем моя будет. С твоей хоть поговорить о чем-нибудь можно, кроме харь в телевизоре. А это уже счастье, которого ты, похоже, не понимаешь.

Я смеюсь.

– Да все я понимаю. Только я на такой, с которой поговорить не о чем, наверное, бы и не женился. Даже под угрозой расстрела…

– Под угрозой, – выдыхает гигантский клуб дыма Викентий, – и я б не женился. А вот любовь, знаешь, иногда и не такие кренделя вычерчивает…

Я теряюсь.

Сам в таких ситуациях бывал, когда – уже вроде и невозможно дальше вместе жить.

А по-другому – еще хуже получается.

Точнее, вообще не получается.

И тогда нужно просто это понять. Что тот человек, которого ты любишь, – для тебя данность, вот это понять.

Такая же, скажем, как дождь на улице.

Или снег.

Или ветер.

– Слышь, Викентий, – говорю я наконец, – а ты ведь не только от нефиг делать, да от общей любви к героизму медицинской профессии в этом балахоне тут щеголяешь, ты ведь иногда и людей режешь, так получается?

– Ну, – удивляется, – режу, конечно. А что бы мне их не резать, если у меня, пардон, работа такая?

Я хмыкаю.

– Да я понимаю, у меня просто в связи со всем с этим вопросик один вспух. Можно сказать, почти что профессиональный. Как, можно задать?

Он снова задумчиво жует нижнюю губу, смешно выставив вперед редкую всклокоченную бороденку.

– Ну задавай, чего уж там. Если что-то вспухло, то это надо немедленно вскрывать, хуже уж точно не будет. На том, считай, хирургия и стоит, что-то типа профессионального инстинкта. Если не по делу вскрыл, то потом можно и зашить. А вот если не вскрыл – возможны варианты. Это как у драматургов: если, говорят, в самом начале пьесы ружье на стену повесил, то в конце из него по любому кто-то пальнуть должен. Иначе на хер ему там висеть-то без дела? Только не надейся, что точно отвечу. Некоторых ответов я и сам, поверь, не знаю. А некоторых – не даю. Потому как люблю свою работу и намерен ею заниматься и дальше. Столько, сколько проживу, ну ты меня понимаешь. А так – задавай, конечно. За спрос денег не берут…

Я аккуратно трогаю перетянутый повязкой затылок.

Чешется, сука.

Значит, наверное, заживает…

– Слушай, – вздыхаю, – мы там, внутри, точно все одинаковые, а? Совсем никаких различий не существует? А то мне иногда кажется, что такие, как ты, я, Аська, другие «из нашего круга», как ты говоришь, – просто уроды какие-то по сравнению со всем остальным прогрессивным и целеустремленным в будущее человечеством…

– А, вот ты о чем, – усмехается, – сам об этом иногда, представь себе, задумываюсь. Но я тебя разочарую: все, кого я резал, внутри были совершенно одинаковыми. Ну плюс-минус, конечно. У кого-то легкие прокурены в лохмотья, у кого-то вместо печени сплошной цирроз, у кого-то еще какая-нибудь шняга имеется. А в остальном ну никаких отличий, как ни бесись…

Я выразительно смотрю в сторону того его кармана, где завлекательно побулькивает плоская металлическая фляжка.

Он опять усмехается.

Подмигивает и отрицательно мотает головой.

– Потом. Сейчас к тебе придут давление измерять. И уколы ставить. Причем не только в жопу, ты уж извини. И некоторые из этих уколов с алкоголем не шибко хорошо сочетаются. Так что коньячком я тебя, конечно, угощу. Но потом, ночью, часа через три после процедур, не раньше.

Я вздыхаю.

– Жаль, – говорю, – я что-то почувствовал непреодолимую потребность немного расслабиться. И жаль, что никаких внутренних различий ты в людях как врач не наблюдаешь. Значит, не в этом дело…

– А в чем?

– Ну, – развожу руки в стороны, – я ж не Бог, чтоб на все вопросы ответ иметь. Есть, разумеется, кое-какие отвлеченные соображения. Но это и путано, и очень надолго…

– Понятно, – вздыхает он, – и платить мне за свое любопытство придется опять-таки своим же коньякием…

– А чьим коньяком, извини, тебе бы хотелось платить за свое собственное любопытство? Моим, что ли? Так я, самое смешное, не против! Только, увы, пустой…

– Да ладно, – машет он рукой, – вечером разберемся. А ты лучше давай, укрывайся, да я окно открою, чтобы проветрить немного. А то баб Дуся уже у твоих соседей, я так думаю, разбирается. Еще минут десять и сюда придет. А она у нас бабушка строгая, хоть и малость пожилая. Не поверишь, сам иногда побаиваюсь, хоть я с ее стариковской точки зрения и большое начальство.

– Отчего ж не поверить, – натягиваю на себя колючий казенный плед, – знаю я эту породу ее ровесников и ровесниц. Из них гвозди можно делать, да вместо свай в землю забивать. Чтоб землю держали, им что, они привычные. Они ж в те времена выжить умудрились, когда вообще никто и ничто выжить не могло. И голодом их морили, и войной, и лагерями. А потом еще и перестройкой с гласностью и либеральным грабежом немного побаловали. А они не просто выжили, но еще и наших родителей вырастили сначала. А потом и нас. Теперь, вон, наших детей растят. То есть, считай, уже своих правнуков. Абсолютно железное поколение. Таких, увы, больше не делают.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации